Томас Бернхард. Комедия?.. Или трагедия?..
---------------------------------------------------------------
(c) Thomas Bernhard "Ist es eine Komoedie? Ist es eine Tragoedie?", 1967
(с) Андрей Гордасевич, перевод (prose@prose.ru)
Любое редактирование и коммерческое использование данного текста,
полностью или частично, без ведома и разрешения переводчика запрещены.
---------------------------------------------------------------
Комедия?.. Или трагедия?..
Долгие недели я не был в театре, но вот вчера мне захотелось сходить
туда, однако уже за два часа до начала спектакля я засомневался: не следует
ли всё же отказаться от посещения театра?.. То есть у меня ещё в комнате
возникли сомнения, когда погрузился - или не успел? - в мою научную работу
по медицине: в конце концов надо ее завершить, сделав одолжение скорее
собственной перегруженной голове, чем моим родителям.
"Восемь или десять недель я не ходил в театр, - сказал я самому себе, -
и знаю, почему больше не хожу туда: я презираю театр, ненавижу актеров, весь
театр - одна подлая дерзость, дерзкая подлость, и вдруг мне снова надо идти
туда? На спектакль? С чего бы это?"
"Ты знаешь, что театр - похабщина, - сказал я себе, - и ты напишешь
исследование о театре, которое уже готово у тебя в голове, - исследование о
театре, в котором ты всё о нём выложишь начистоту раз и навсегда! Что такое
театр, кто такие актёры, директора, кто пишет пьесы и т.д..."
Всё сильнее притягивал меня театр, всё меньше - проблемы патологии: моя
попытка игнорировать театр и во что бы то ни стало заниматься наукой
провалилась. Провал! Провал!
Я оделся и вышел на улицу.
Чтобы добраться до театра пешком, мне нужно всего лишь полчаса. В эти
полчаса я понял, что не могу пойти в театр, что мне раз и навсегда запрещено
посещать театр - ходить на спектакли.
"Вот когда ты закончишь свое исследование, - думал я, - тогда настанет
время, тогда тебе вновь будет дозволено сходить туда, чтобы убедиться: твой
трактат верен!"
Мне уже одно то было неприятно, что дело вообще могло зайти столь
далеко, что я купил себе билет - не получил в подарок, а купил - и в течение
двух дней мучился мыслями о том, чтобы пойти в театр, увидеть спектакль,
актёров, и за всеми этими актёрами разглядеть ничтожного, вонючего
режиссёришку (господина Т.Х.!) и т.д... Но что самое главное: я переоделся
для театра. "Ты переоделся для театра", - думал я.
"Исследование о театре! Однажды ты напишешь исследование о театре! То,
что тебе ненавистно, хорошо описываешь, думал я. Моё исследование скоро
будет готово - пять, возможно, семь глав под названием "ТЕАТР - ТЕАТР?".
(Когда оно будет готово, ты сожжёшь его, потому что публиковать
бессмысленно, ты прочтешь его - и сожжешь. Публикация - это смешно: ложная
цель!) Первая глава - АКТЁРЫ, вторая глава - АКТЁРЫ В АКТЁРАХ, третья глава
- АКТЁРЫ В АКТЁРАХ АКТЁРОВ и т.д... четвёртая глава - СЦЕНИЧЕСКИЕ ЭКСЦЕССЫ и
т.д... последняя глава - ИТАК, ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ТЕАТР?"
С этими мыслями я вошел в Фольксгартен1 .
Я сажусь на скамейку рядом с кафе - хотя садиться на скамейки в
Фольксгартене в это время года смертельно опасно, - сосредоточиваюсь изо
всех сил и, довольный, напряженно наблюдаю, кто и как входит в театр.
Я испытываю удовлетворение от того, что не вхожу.
"Однако, - думаю я, - с учетом твоей бедности тебе следовало бы пойти
туда и продать билет". "Иди", - говорю я себе и, размышляя об этом, получаю
величайшее наслаждение, истирая билет между большим и указательным пальцем
правой руки, истирая театр в порошок.
"Сначала, - говорю я себе, - всё больше людей входит в театр, затем всё
меньше. В конце концов никто уже не входит в театр".
"Спектакль начался", - думаю я, встаю и направляюсь к центру города. Я
озяб, ничего не ел и - мне внезапно приходит на ум - вот уже больше недели
ни с кем не разговаривал, как вдруг ко мне обращаются: со мной заговорил
мужчина. Я слышу, как он спрашивает меня, который час, слышу свой голос:
"Восемь". "Восемь часов, - говорю я. - Театр начался".
Тут я оборачиваюсь и вижу этого мужчину.
Он высокий и худой.
"Кроме него, в Фольксгартене никого нет", - размышляю я.
И сразу же решаю, что мне нечего терять.
Но произнести слова "Мне нечего терять!", сказать их в полный голос
кажется мне нелепым, и я не произношу их, хотя у меня сильнейшее желание
произнести эту фразу.
Мужчина сказал, что якобы потерял свои часы:
- С тех пор как я потерял часы, приходится время от времени обращаться
к людям.
Он рассмеялся.
- Если бы я не потерял часы, я бы не обратился к Вам, - сказал он, - ни
к кому не обратился бы.
Ему, сказал мужчина, в высшей степени интересно само по себе то
наблюдение, что теперь, после того, как я сказал ему, что сейчас восемь
часов, он знает, что сейчас, насколько ему стало известно, восемь часов и
что он сегодня одиннадцать часов подряд - "без передышки", сказал он -
ходил, погрузившись в одну-единственную мысль, "не туда-сюда", а "всё время
прямо, но, как вижу теперь, всё время по кругу, - сказал он. - С ума сойти,
правда?.."
Я заметил, что на мужчине дамские туфли, а мужчина заметил, что я
заметил, что на нем дамские туфли.
- Да, - сказал он, - теперь у Вас есть повод призадуматься.
- Я собирался, - сказал я быстро, чтобы отвлечь мужчину от его туфель и
отвлечься самому, - пойти в театр, но перед самым театром повернул обратно и
не стал входить внутрь.
- Я частенько бывал в этом театре, - сказал мужчина, он представился,
но я тут же забыл его имя: имена не держатся у меня в памяти. - И однажды
сходил туда в последний раз: каждый идёт когда-то в последний раз в
какой-нибудь театр. Не смейтесь! - сказал мужчина. - Всё однажды случается в
последний раз. Не смейтесь!
- Ах, да! - сказал он. - Что сегодня играют? Нет-нет, - сказал он
быстро, - не говорите мне, что сегодня играют...
Мужчина сказал, что он каждый день ходит в Фольксгартен:
- С начала сезона я всегда хожу в это время в Фольксгартен, чтобы
отсюда, из этого угла, от стены кафе, наблюдать за теми, кто идет в театр,
понимаете? Странные люди, - сказал он.
- Конечно, надо бы знать, что сегодня играют, - сказал он, - но Вы не
должны говорить мне, что сегодня играют! Мне жутко интересно однажды не
знать, что идёт. Комедия? Или трагедия? - спросил он и сразу же прибавил:
- Нет-нет, не говорите мне что. Не говорите!
"Ему лет пятьдесят - пятьдесят пять", - думаю я.
Мужчина предложил пройтись в направлении Парламента.
- Пройдемся до Парламента и обратно, - сказал он. - После начала
спектакля всегда удивительно тихо... Я люблю этот театр...
Он шел очень быстро, и, глядя на него, я едва сдерживался: мысль о том,
что на нём дамские туфли, вызывала у меня тошноту.
- Каждый день я прохожу по этому пути одно и то же число шагов, -
сказал он. - То есть в этих туфлях я отсчитываю от кафе до Парламента, до
садовой ограды, ровно триста двадцать восемь шагов. В туфлях с пряжками -
триста десять. А до Швейцарского флигеля - он имел в виду Швейцарский
флигель Хофбурга2 - в этих туфлях я отсчитываю четыреста четырнадцать шагов,
а в тех, что с пряжкой, - триста двадцать девять! Я знаю, Вам, должно быть,
противно, Вы, наверное, думаете: "Дамские туфли..." - сказал мужчина.
- Впрочем, я же выхожу на улицу, только когда стемнеет. Как Вы,
возможно, догадываетесь, некое потрясение послужило причиной тому, что
каждый вечер в это время, за полчаса до начала спектакля, я прихожу в
Фольксгартен. Уже двадцать два года прошло с того потрясения. И оно очень
тесно связано с дамскими туфлями. Случай, - говорит мужчина. - Один случай.
Точно такое же настроение, как тогда: только что поднятый театральный
занавес, актёры начинают игру, снаружи безлюдно... А теперь, - говорит он,
когда мы снова стоим у кафе, - пойдёмте к Швейцарскому флигелю.
"Сумасшедший?" - думал я, пока мы рядом шли к Швейцарскому флигелю.
Мужчина сказал:
- Вы, может быть, не знаете, но мир целиком и полностью, весь насквозь
пронизан юриспруденцией. Мир - сплошная чудовищная юриспруденция. Мир - это
каторга!
Он сказал:
- Ровно сорок восемь дней назад в это же время я в последний раз
повстречал здесь, в Фольксгартене, человека. Этого человека я тоже спросил,
который час. Этот человек тоже ответил мне: "Восемь". По странному
совпадению я всегда спрашиваю в восемь часов, который час. Этот человек тоже
прошёлся со мной до Парламента и до Швейцарского флигеля. Кстати, - сказал
мужчина, - если хотите знать правду, я не потерял часы, я часов не теряю.
Вот мои часы, видите? - сказал он и вытянул руку перед моим лицом, чтобы я
мог разглядеть часы на его запястье.
- Уловка! - сказал он. - Однако далее: этот человек, которого я
встретил сорок восемь дней назад, был Вашего возраста. Такой же молчаливый,
как Вы, сперва такой же нерешительный, затем решился пройтись со мной.
Студент, изучал естественные науки, - сказал мужчина. - Я и ему рассказал,
что потрясение, случай из далекого прошлого стал причиной того, что я каждый
вечер бываю здесь, в Фольксгартене. В дамских туфлях. Та же реакция, -
сказал мужчина и прибавил:
- Кстати, я здесь еще никогда не видел ни одного полицейского. Уже
несколько дней полиция не появляется в Фольксгартене, они сосредоточили силы
на Штадтпарке, и мне известно почему...
- Вот теперь, - сказал он, - было бы действительно интересно узнать,
что идёт в театре сейчас, когда мы подходим к Швейцарскому флигелю: комедия
или трагедия?.. В первый раз я не знаю, что идёт. Но Вы не смеете мне этого
сказать... Нет, не говорите! Вероятно, изучая Вас, сосредоточившись на Вас,
занимаясь исключительно Вами, было бы несложно догадаться, - сказал он, -
идёт ли сейчас в театре комедия или трагедия. Да, - сказал он, - изучение
Вашей персоны постепенно объяснило бы мне всё, что происходит в театре, и
всё, что происходит вне театра, - всё в мире, что всегда так тесно связано с
Вами. В конце концов мог бы действительно настать тот час, когда мне стало
бы известно о Вас всё, потому что я изучаю Вас самым тщательным образом...
Когда мы подошли к стене Швейцарского флигеля, он сказал:
- Здесь, на этом месте, со мной попрощался молодой человек, которого я
встретил сорок восемь дней назад. Вы хотите знать как? Берегитесь! - сказал
он. - Ага! Значит, Вы не прощаетесь? Вы не говорите "Спокойной ночи"? Что ж,
- сказал он, - тогда пройдёмся от Швейцарского флигеля в обратную сторону,
туда, откуда мы пришли. Откуда же мы пришли?.. Ах, да, от кафе. В людях
странно то, что они всё время принимают себя за кого-то другого. Так значит,
- сказал он, - Вы хотели сегодня сходить на спектакль. Хотя, по Вашим
словам, ненавидите театр. Ненавидеть театр? Я люблю его...
Тут мне бросилось в глаза, что и шляпа на голове у мужчины дамская; всё
это время я ничего не замечал.
И пальто на нём было женским - женское зимнее пальто.
Он и правда одет во всё женское, подумал я.
- Летом, - сказал он, - я не хожу в Фольксгартен, в это время и театр
закрыт. Но всегда, когда театр работает, я хожу в Фольксгартен. Когда театр
работает, никто, кроме меня, больше не ходит в Фольксгартен, потому что в
Фольксгартене тогда слишком холодно. И только редко в Фольксгартен заходят
молодые люди, с которыми, как Вы знаете, я сразу заговариваю и требую
пройтись со мной разок до Парламента, разок до Швейцарского флигеля... а от
Швейцарского флигеля и от кафе снова в обратную сторону... Но никто ещё не
ходил со мной, - сказал он, - дважды до Парламента и дважды до Швейцарского
флигеля, то есть четыре раза обратно к кафе, и это меня удивляет. Только что
мы дважды дошли до Парламента и дважды до Швейцарского флигеля и обратно, -
сказал он. - Достаточно. Если хотите, - сказал он, - проводите меня немножко
в сторону дома. Никогда еще никто не провожал меня отсюда домой.
Жил он, по его словам, в Двадцатом районе, в квартире своих родителей,
скончавшихся ("Самоубийство, молодой человек, самоубийство!") шесть недель
назад.
- Нам надо через Дунайский канал, - сказал он. Этот человек был мне
интересен, и я хотел остаться с ним как можно дольше.
- У Дунайского канала Вы должны повернуть обратно, - сказал он. - Вы не
смеете провожать меня дальше, чем до Дунайского канала. И пока мы не дойдем
туда, не спрашивайте меня почему!
За казармой Россауэра, в ста метрах от моста, ведущего в Двадцатый
район, мужчина внезапно остановился и сказал, глядя на воду канала:
- Вот здесь, на этом самом месте.
Он обернулся ко мне и повторил:
- На этом самом месте.
И прибавил:
- Я мгновенно столкнул её в воду. Одежда, которая на мне, - это её
одежда.
Потом он подал мне знак, означавший: исчезни!
Он хотел остаться один.
- Уходите! - приказал он.
Я ушёл не сразу.
Я дал ему выговориться.
- Двадцать два года и восемь месяцев назад, - сказал он. - И если Вы
полагаете, что приятно находиться в местах лишения свободы, Вы ошибаетесь.
Весь мир - одна сплошная юриспруденция. Весь мир - каторга. И сегодня
вечером там, в театре, идёт комедия. Хотите верьте, хотите нет. Говорю Вам:
правда, комедия.
1 Фольксгартен - парк в центре Вены, перед бывшим императорским дворцом
(прим. перев.)
2 Хофбург - бывший императорский дворец. В настоящее время в Хофбурге
размещаются коллекции Этнографического музея, Музея австрийской культуры,
Картинной галереи, а также Национальная библиотека и Концертный зал (прим.
перев.)
1
1
Last-modified: Tue, 13 Mar 2001 19:18:50 GMT