проницаемое и холодное, как обыкновенно, не давало, впрочем, никакого указания на этот счет. Да в этом и не было надобности. Вид его мог бы вселить мужество в самое трусливое сердце. Рана от удара палкой подсохла на солнце. От крови, сначала обильно текшей, покраснели усы, грудь и плечо. Иные имели бы от того страшный вид. Но не таков был капитан, все существо которого говорило лишь о неодолимой воле. Впереди своего экипажа, он шел таким же твердым, как душа его, шагом и при одном виде его остальные чувствовали в себе энергию и упорную надежду. После первого своего разговора с шейхом он не произнес и двух десятков слов, да и эти редкие признания он делал исключительно своему верному Артемону, который, с высунутым языком, шел рядом с хозяином. - Сударь! - произнес капитан голосом, полным нежности, который Артемон прекрасно различал, предварительно страшно покосившись и с презрением сплюнув в сторону шейха, - клянусь, попали мы в переделку! И Артемон зашевелил своими длинными ушами, точно вынужденный к досадному признанию. Потом уж капитан больше не открывал рта. Время от времени человек смотрел на собаку, а собака смотрела на человека, вот и все. Но взгляды эти стоили речей! На привале Артемон сел позади своего хозяина, когда тот растянулся на песке. И капитан поделил с собакой свой тощий паек и воду, которые скупо выдавались им. За капитаном шли моряки с "Симью", следуя в порядке, не имевшем ничего иерархического. Что думали они? Во всяком случае, они подчиняли свои личные мнения мнению капитана, на котором лежала обязанность думать за всех. Пока начальник их будет питать надежду, они не станут отчаиваться. Приказ действовать, если б он должен был последовать, застал бы их готовыми в какое угодно время. За последним матросом следовал первый пассажир, а за ним тянулся длинный ряд его товарищей. Женщины большей частью плакали или жаловались вполголоса, особенно жены и дочери Хамильтона и Блокхеда, беспомощно присутствовавшие при агонии своих мужей и отцов. Мужчины вообще оказывались тверже, каждый выражал свою энергию в свойственной его характеру форме. Если Пипербом чувствовал голод, то Джонсон - жажду. Если священник Кулей искал действительную помощь в молитве, то Бекер, наоборот, не переставал беситься и бормотать самые страшные угрозы. Что касается Томпсона, то он с сокрушенной душой думал только об отобранной у него сумке. Рожер находил еще силу для иронии. Находясь около Долли, он старался поднять дух молодой девушки, заражая ее притворной веселостью. Прежде всего, приступая к обычному сюжету, он широко напирал на непредвиденность этого невероятного путешествия. В сущности, было ли что-нибудь комичнее, чем зрелище этих людей, отправившихся совершить поездку на Мадейру и обращавшихся теперь в исследователей Сахары? Так как Долли, казалось, не вкушала всех тонкостей этого несколько своеобразного комизма, то Рожер, желая заставить девушку забыть горести пути, отважно вступил в обширную область каламбуров. И пошел фейерверк острот, более или менее смехотворных, удачных словечек, для которых все пригодилось ему: шейх, мавры, Сахара, небо и земля, так что наконец громкий взрыв хохота вознаградил его за усилия. Рожер приходил к выводу, что все это не страшно, что нападение мавров в таком коротком расстоянии от Сенегала является безумием, что освобождение наступит, самое позднее на другой же день; что, впрочем, можно будет, в случае надобности, и самим освободиться. Как было Долли не верить таким утешительным заверениям? Могло ли положение быть действительно опасным, раз Рожер шутил с таким легким сердцем! Впрочем, ей достаточно было посмотреть на сестру, чтобы последние ее опасения рассеялись. Алиса не шутила, потому что это было не в ее обычае, но на лице отражалось спокойствие ее души. Несмотря на беспрепятственный уход каравана, несмотря на безнадежно проходившее время, несмотря на все, она не сомневалась в освобождении. Да, спасение придет, Рожер имел основание утверждать это, и все происшедшее является лишь непродолжительным испытанием. Поддерживаемая, несомая этими двумя волями, Долли не теряла бодрости, и когда вечером она уснула под защитой шатра, который шейх в силу ему лишь известных мотивов велел разбить специально для обеих пленниц, она питала уверенность, что проснется на свободе. Заря, однако, разбудила ее пленницей. Ожидавшиеся спасители не пришли за ночь, и занимался новый день, обещавший прибавить еще новое количество километров между пленниками и морем. Однако, к великому их изумлению, сигнал к отъезду не был подан, как накануне, в тот же час. Солнце поднялось над горизонтом, достигло зенита, а мавры еще не делали никаких приготовлений к походу. Какова могла быть причина этой непредвиденной затяжки привала? В этом отношении все предположения были допустимы, но только одна Алиса составила себе вероятное решение этой загадки. Проснувшись первой в это утро, она заметила, что шейх и Джек Линдсей о чем-то совещались. Выслушиваемый шейхом со свойственным восточным людям спокойствием, Джек говорил, влагая в свою речь все оживление, на какое только был способен его мрачный характер. Очевидно, он старался что-то доказать, что-то отстаивал. Впрочем, они с шейхом, казалось, были лучшими друзьями в свете, и Алиса чувствовала, что они и раньше находились в сношениях. И в самом деле, проницательность не вводила ее в заблуждение. Да, шейх и Джек Линдсей сошлись. Увидев, что Робер упал, Джек, не ожидавший вмешательства Артемона и считавший своего врага мертвым, поспешил осуществить план, который раньше составил. План этот отличался чудовищной простотой. Так как Джек не мог разделаться со своей невесткой, слишком хорошо защищаемой в среде товарищей, чтобы самому не подвергнуться репрессиям, то и решил погубить всех, с тем чтобы с ними погибла и его невестка. Поэтому он начал с устранения Робера, затем, сделав таким образом невозможным прибытие всякой помощи, отважился броситься в пустыню в поисках охотников. На этом берегу, изобилующем грабителями, которых привлекают кораблекрушения, как битвы привлекают воронов, он надеялся встретить какую-нибудь шайку, хотя бы ему понадобилось для того в течение нескольких дней бродить по пустыне. Ему не пришлось долго дожидаться. К концу следующего дня он внезапно подвергся нападению человек двенадцати мавров Улан - Делима, был приведен к шейху, с которым говорил теперь, и оставлен в плену, чего именно и желал. Улан-Делим, немного понимавший по-английски, тотчас же попытался расспросить своего пленника на этом языке, и тот отвечал на вопросы самым охотным образом. Он сообщил свое имя, прибавив, что в недалеком расстоянии находится много европейцев, в том числе и его жена, которая, как очень богатая, охотно заплатит крупный выкуп за освобождение свое и мужа. Наведенные таким образом на след, мавры вторглись в лагерь, а Рожер, руководимый добрым намерением, еще подтвердил первоначальные сведения, сообщенные Джеком Линдсеем. Этим объяснялось удовольствие шейха, когда он услышал имя одной из пленниц и новое заверение в богатстве ее семьи. Этим объяснялось также и то, что он питал достаточное доверие к заявлениям мнимого мужа, чтобы почувствовать себя поколебленным замечаниями, которые Джек начал делать ему со второго дня путешествия, прося его продлить привал на целый день. Джек Линдсей терпеливо шел к своей цели. Предать караван в руки мавров могло быть выгодно для него только в том случае, если бы он заручился личной свободой. Поэтому он отважился доказать шейху нелогичность его поведения, объяснил ему, что если бы он увел всех в Томбукту, то никто не имел бы возможности внести ему выкупы, которые он желает потребовать за освобождение. Что же касается, в частности, его, Джека, жены, способной, по его утверждению, уплатить значительную сумму, то как достанет ее она, когда не будет в состоянии снестись с Америкой или Европой? Не лучше ли было, если бы один из пассажиров, предпочтительно Джек Линдсей, был бы теперь же отведен под эскортом до французских владений, где ему легко сесть на судно. Тогда он поспешил бы собрать выкуп за свою жену и в то же время за других пленников, потом вернулся бы в назначенное место, например в Триполи или в Томбукту или в другое место, чтобы внести условленные за освобождение всех суммы. Джек Линдсей всячески выдвигал эти соображения, в сущности очень справедливые, и с радостью видел, что они приняты. Шейх решил остаться отдыхать целый день с целью заняться определением суммы выкупа с каждого из пленников. Джек приближался к цели. Этими выкупами, которые он будто бы отправится собирать, он на самом деле и не стал бы заниматься. Пусть потерпевшие крушение сами выпутываются как могут. Он же удовольствовался бы тем, что просто отправился бы в Америку, где рано или поздно смог констатировать смерть своей невестки, и как наследник хотя бы ценою кое-каких... неправильностей, сумел бы получить капитал жены своего покойного брата. Конечно, мысль оставить столько возможных свидетелей, могущих обратиться в страшных обвинителей, если бы когда-нибудь хоть один из них очутился на свободе, не особенно улыбалась ему. Но ему не оставалось выбора в средствах. Впрочем, охраняемые жестокими африканцами и пустыней, еще более жестокой, ускользнет ли когда-нибудь хоть один пленник? Однако еще одна трудность вставала перед Джеком. Если ему желательно было уехать беспрепятственно, то необходимо было, чтобы его отъезд состоялся с общего согласия. Шейх действительно намеревался заявить каждому из потерпевших крушение о назначенной им сумме выкупа и сообщить им имя избранного эмиссара. Джек должен был поэтому до конца играть комедию преданности, давать требуемые обстоятельствами обещания, взять письма от всех, хотя бы для того, чтобы бросить их в воду при первом удобном случае. Он не сомневался в том, что товарищи ничего не будут иметь против него в качестве посредника. К несчастью, он посчитал это простым делом, когда думал о своей невестке. Ее согласие также требовалось, оно даже было самым главным. Сдастся ли Джеку получить его? "Отчего же нет?" - говорил он себе. И однако, когда он припоминал, как Алиса отказалась принять имя, которое он предлагал ей, когда думал о сцене в Курраль-дас-Фрейаш, беспокойство охватывало его. Между невесткой и им, во всяком случае, в этом отношении необходимо было объяснение. Однако его колебание было настолько сильно, что в продолжение всего этого дня он откладывал объяснение с Алисой с часу на час. Уже наступала ночь, когда, вдруг решившись покончить с этим, он переступил, наконец, порог шатра, в котором находилась Алиса. Она была одна. Сидя на земле, подперши рукой подбородок, едва освещаемая первобытной масляной лампой, тусклый свет которой замирал, не достигнув стен шатра, она думала. Услышав шаги Джека, она вдруг выпрямилась, и, насторожившись, стала ждать объяснения причины посещения. Но Джек стоял, смущенный. Он не знал, как приступить к делу. С минуту оставался он безмолвным, Алиса же не делала никаких усилий, чтобы помочь ему победить стеснение. - Добрый вечер, Алиса, - сказал наконец Джек. - Извините, что побеспокоил вас в такой час. Я должен сделать вам сообщение, не терпящее отлагательств. Алиса продолжала молчать, не обнаруживая ни малейшего любопытства. - Вы заметили, что караван не продолжает своего пути сегодня, - прибавил он с возрастающей радостью, - и, несомненно, удивлялись этому. Я тоже был удивлен, когда шейх объяснил мне сегодня вечером причины своего образа действий. Тут Джек сделал паузу, рассчитывая на слово поощрения, которое, однако, не приходило. - Как вам известно, - продолжал он, - мавры вторглись в наш лагерь исключительно с корыстной целью. Они не столько хотят обратить нас в рабство, сколько получить выкупы с тех, кто в состоянии уплатить их. Но нужно еще добыть эти выкупы, и потому шейх решил остаться здесь на время необходимое для отправления во французские владения, по его выбору, одного из нас, который собрал бы требуемые суммы и вернулся бы потом, чтобы внести их в определенное место, взамен выдачи пленников. Джек безрезультатно сделал опять паузу в надежде, что будет прерван. - Вы не спрашиваете меня, - заметил он, - кого из нас шейх выбрал для этой миссии? - Я жду, что вы мне скажете, - отвечала Алиса спокойным голосом, не успокоившим, однако, ее деверя. - В самом деле, - сказал он, делая усилие, чтоб улыбнуться. Тем не менее он счел, что несколько дополнительных фраз не будут лишними. - Вы должны знать, - продолжал он, - что внимание шейха особенно направлено на Долли и на вас, после того, что сообщил ему господин де Сорг. Уже тот факт, что для вас разбит шатер, мог бы, в случае надобности, убедить вас в этом. Ваш выкуп, стало быть, будет самый большой, и шейх особенно желает получить его. С другой стороны, он был очень удивлен сходством наших фамилий и долго расспрашивал меня по этому поводу. Я позволил себе солгать вроде господина де Сорга. Словом, Алиса, чтобы заручиться большей возможностью защищать вас, я сказал шейху, что я ваш муж, - увы! - это неправда. Произнеся эти слова, Джек ждал знака одобрения или осуждения. Алиса не выразила ни того, ни другого. Она лишь слушала, дожидаясь заключения, которое он в конце концов должен был сформулировать. - Впрочем, - вскрикнул Джек, - я был очень удивлен результатом своей лжи. Как только шейх узнал о мнимых узах, соединяющих нас, он решил, что я примусь за ваше освобождение с большей преданностью, чем кто бы то ни было из наших товарищей, и немедленно же остановил выбор на мне, чтобы послать меня за требуемыми выкупами. Сказав все это, Джек тяжело перевел дыхание. Алиса же и глазом не моргнула. Положительно все шло само собой. - Я надеюсь, - продолжал он более твердым голосом, - что вы ничего не будете иметь против выбора шейха и что согласитесь вручить мне письма, необходимые для получения сумм, которые я должен буду привезти. - Я не дам вам таких писем, - холодно заметила Алиса, еще пристальнее смотря на своего деверя. - Почему? - По двум причинам. - Будьте добры сказать мне их, - с живостью воскликнул Джек, - и обсудим их как добрые родственники, если желаете. - Во-первых, - заявила Алиса, - знайте, что я против посылки в настоящее время кого бы то ни было. Вы, кажется, забыли, что господин Морган отправился искать помощи для нас. - Отправился, но не возвращается, - возразил Джек. - Он вернется, - сказала Алиса тоном несокрушимой уверенности. - Не думаю, - заметил Джек с иронией, которой не владел в совершенстве. Алиса почувствовала, что сердце ее вдруг томительно сжалось. Энергичным усилием она одолела эту слабость и, выпрямившись во весь рост, став перед своим жалким деверем лицом к лицу, произнесла: - Что вы об этом знаете? Джек испугался перемены и благоразумно стал отступать. - Ничего, очевидно, - бормотал он, - ничего... Это не более, как предчувствие... Но я почему-то убежден, что господин Морган, преуспел ли он или нет в своей попытке, все равно не вернется и что нам нечего терять время и надо пытаться завоевать свободу собственными средствами. Алиса совершенно успокоилась. - Я склонна думать, - проговорила она медленно, - что вы, в самом деле, имели особые сведения о геройском путешествии, которое господин Морган предпринял для общего спасения... - Что хотите вы этим сказать? - прервал Джек дрожащим голосом. - Может статься, - невозмутимо продолжала Алиса, - что вы правы и что господин Морган встретил смерть во время своей попытки. Все-таки позвольте мне быть другого мнения. Что касается меня, то до тех пор, пока время не подтвердит моей ошибки, я буду питать непоколебимую веру в его возвращение. Пылкость, с которой Алиса произнесла эти последние слова, показывала, что в этом отношении она не поддастся. - Допустим, - согласился Джек. - Однако я не вижу, в чем, собственно, возвращение господина Моргана является препятствием для комбинации, которая была мне предложена. Что мешает нам иметь на нашей стороне два шанса? - Я, кажется, сказала вам, - возразила Алиса, - что у меня два возражения против вашего проекта. Я сообщила вам только первое... - Какое же второе? - Второе возражение, - заметила Алиса, выпрямляясь во весь рост, - то, что я положительно порицаю выбор посланца. Я не только не стану способствовать вашему отъезду, не только не дам вам писем, которых вы просите, но всеми силами буду противиться этому, и начну с того, что обнаружу вашу ложь. - Право же, Алиса, - настаивал Джек, побагровевший при виде того, как проваливаются его проекты, - какое основание имеете вы, чтобы так действовать? - Превосходное основание, - сказала Алиса. - Убеждение, что вы не вернетесь... Джек, испуганный, отступил до самой стенки шатра. Его намерения были отгаданы, его план становился невыполнимым. Однако он сделал еще последнюю попытку. - Какое ужасное подозрение, Алиса! - вскликнул он, стараясь придать оттенок страдания своему голосу. - Что сделал я вам, чтобы вы меня так подозревали? - Увы! - с грустью ответила Алиса, - я еще помню Курраль-дас-Фрейаш! Курраль-дас-Фрейаш! Значит, Алиса видела и, с тех пор осведомленная, могла читать в преступной душе своего деверя как в книге. Джек сразу понял, что партия проиграна. Он не пытался оправдываться, зная наперед, что это бесполезно. Вся грязь поднялась из сердца его к губам. - Хорошо! - прошипел он. - Но я не понимаю, как у вас хватает смелости попрекать меня Курралем-дас-Фрейаш. Без меня разве вы были бы спасены прекрасным молодым человеком, как в романах? Алиса, возмущенная, не удостоила ответом своего ядовитого оскорбителя. Она ограничилась тем, что жестом приказала ему уйти, как вдруг на пороге шатра, который свет лампы оставлял в тени, раздался голос: - Не бойтесь ничего, сударыня. Я здесь! Алиса и Джек, вздрогнув, обернулись в сторону этого решительного и спокойного голоса, и вдруг оба издали крик, - Алиса - крик счастья, Джек - рев ярости, - когда неожиданный посетитель шагнул в круг света. Перед ними стоял Робер Морган. Робер Морган, живой! Джек потерял рассудок. - Э! - пролепетал он заплетающимся от ярости языком, - вот и сам молодой человек. Почему, собственно, может семейное недоразумение интересовать чичероне Моргана? Робер, по-прежнему спокойный, сделал шаг в сторону Джека Линдсея. Но Алиса стала между обоими мужчинами. Гордым движением руки она водворила молчание. - Маркиз де Грамон имеет право знать все, что касается его жены, - проговорила она, измеряя сверкающим взглядом своего беспомощного деверя. - Вот так внезапный титул - маркиза! - сострил Джек. - Несомненно, в Томбукту сочетаетесь браком? Но вдруг внезапная мысль пронеслась у него в уме. Если Робер здесь, то он, должно быть, не один. Лагерь, наверное, в руках французов, приведенных им, и сказанное Алисой перестает, следовательно, быть химерой, становится действительностью. При этой мысли волна ярости снова подхватила его. Он поднес руку к поясу и выхватил револьвер, которым уже однажды пытался совершить убийство. - Вы еще не маркиза! - крикнул он, направляя дуло на Робера. Но Алиса внимательно следила за Джеком. Одним прыжком она очутилась около него, с удесятеренной силой уцепилась за его руку и обезоружила Джека. Выстрел, однако раздался, но уклонившаяся в сторону пуля пробила крышу шатра. На выстрел Джека тотчас же ответили другие выстрелы. Раздались крики, ругательства на разных языках. Джек Линдсей пошатнулся. Пуля, неизвестно французская или арабская, направленная в шатер, поразила насмерть негодяя. Едва успел он поднести обе руки к груди, как свалился на землю. Алиса, не будучи в состоянии понять происходившее, обернулась к Роберу с вопросом на устах. Но она не имела времени задать его. Точно смерчем, павильон был снесен, и люди вихрем ворвались в него. Увлекаемая Робером, который тотчас же удалился в тень, Алиса очутилась среди других женщин каравана. Все они были тут, в том числе и Долли. Впрочем, скоро Робер вернулся, сопровождаемый капитаном Рожером де Соргом и всеми другими потерпевшими кораблекрушение. Через полчаса, собрав всех своих людей, поставив часовых, приняв все предосторожности против возвращения мавров, к группе освобожденных пленников подъехал на коне французский офицер. Радостная улыбка победы играла на его губах при ярком лунном свете; он поклонился дамам и, обращаясь прямо к Роберу, весело заявил: - Мавры рассеяны, милостивый государь! БЮВА ПЯТНАДЦАТАЯ - ЗАКЛЮЧЕНИЕ Победным натиском французских солдат, в сущности, заканчивается история путешествия, организованного агентством Томпсона. Впрочем, переход до Сен-Луи был тяжел и мучителен, хотя добыча, отбитая у мавров, и позволяла в значительной степени смягчить его. На верблюдов, оставшихся во власти победителей, нагрузили все бочки с водой с "Санта-Марии" и, по мере того как вода эта истощалась, - на этих верблюдах везли женщин и больных. При таких условиях относительного комфорта Хамильтон и Блокхед вскоре восстановили свое здоровье и обнаружили прежний характер: один - оптимиста, другой - брюзги. Между путешественниками Джек Линдсей, к счастью, явился единственной жертвой, павшей в этой короткой стычке. Так как обстоятельства, сопровождавшие его смерть, остались неизвестны, то не было недостатка в выражениях сочувствия миссис Линдсей как родственнице покойного. Никто из туристов не был задет пулями мавров, а потери французского отряда сводились к двум солдатам, настолько легко раненным, что через три дня после схватки они могли возобновить службу. Караван потерпевших кораблекрушение, под начальством капитана Пипа, оказал ценную помощь маленькому отряду французских солдат. Все бросились в разгар схватки - Робер, Рожер де Сорг, Бекер, Пипербом, преподобный Кулей, даже одержимый сплином Тигг, пыл которого был особенно замечен. К чему, однако, так горячо защищал он свою жизнь, которую считал ненавистной? - Ей-Богу! - не мог удержаться Бекер на другой день после битвы. - Надо признаться, что, хотя вы и не дорожите жизнью, но вы славно дрались. Однако случай был очень благоприятный, чтобы избавиться от нее! - А почему бы мне, черт возьми, не дорожить жизнью? - спросил Тигг, обнаруживая живейшее удивление перед таким вопросом. - А я почем знаю. Мне неизвестно, какие там у вас причины, но полагаю, что они были достаточны в тот день, когда вы вступили в клуб самоубийц. - Я! Бекер, изумленный, в свою очередь, взглянул на своего собеседника с большим вниманием, чем обыкновенно, и должен был признать, что мясистые губы, смеющиеся глаза, все лицо Тигга с его мягкими уравновешенными чертами не имело в себе ничего мрачного. - Как же, - продолжал он, - однако верно, что вы намеревались покончить жизнь самоубийством? - Никогда! - И что вы член клуба самоубийц? - Да это вздор! - воскликнул Тигг, удивленно озирая своего собеседника. Бекер успокоил его, рассказав, каким образом и в силу каких обстоятельств между туристами укрепилось высказанное им убеждение. Тигг страшно хохотал. - Не знаю, - сказал он, - откуда газета почерпнула эти сведения и кто значился под буквой Т. Верно лишь то, что это ко мне не относится, так как я намерен дожить до ста десяти лет, и даже больше. Объяснение это, разглашенное Бекером, очень позабавило весь караван. Только мисс Мэри и мисс Бесси Блокхед, казалось, приняли сообщение с разочарованием и скрытым недовольством. - О! Мы хорошо знали, что этот джентльмен... - отвечала мисс Мэри своей матери, которая сообщила ей эту новость. - ...обманщик, - закончила мисс Бесси, презрительно сложив свои губки. И обе девицы направили взгляд, лишенный уже всякого расположения, на прежний предмет своей привязанности, который в этот момент был занят в сторонке оживленным разговором с мисс Хамильтон, несомненно, уверяя ее в том, что жизнь станет ему ненавистна, если он не сможет посвятить ее своей возлюбленной. Но было бы совсем невероятно, чтобы мисс Маргарет довела его до такой крайности... Это было сейчас же заметно по тому выражению лица, с которым она его слушала. Кроме девиц Блокхед, все, следовательно, чувствовали себя более или менее счастливыми, что было вполне естественно после того, что им пришлось пережить. Робер жил своей любовью к Алисе, Рожер смеялся с утра до вечера с Долли, Бекер весело похрустывал суставами, преподобный Кулей посылал небу признательные молитвы, Ван Пипербом из Роттердама ел. Среди веселых лиц только два человека оставались грустными. Один с озабоченным видом ходил, думая о своей исчезнувшей сумке. Другой, лишенный обычной порции выпивки, удивлялся тому, что не пьян, и полагал, что что-то неладное творится на свете и что земля уже более не вращается... Первым был Томпсон, вторым - Джонсон. Томпсон мог бы попытать счастье. Джонсон, наверное, вознаградил бы его за потерянную сумку, будь у него запас напитков, столь дорогих сердцу этого пьяницы. К сожалению, у купца не было товару, так как начальник французского эскорта не включил алкоголь в число предметов, перевозку которых он считал необходимой. Джонсон вынужден был, следовательно, лишить себя любимых напитков на двадцать дней, требовавшихся для достижения Сен-Луи. Но зато как он вознаградил себя! Едва очутившись в городе, он оставил спутников и вечером встретившие его убедились в том, что он добросовестно наверстал потерянное время. Это обратное путешествие прошло, если и не без трудностей, зато и без опасностей, под защитой французских штыков. Ни одного происшествия не случилось за время этого путешествия в триста пятьдесят километров через Сахару. В Сен-Луи не было недостатка в съестных припасах, и все встретившиеся там европейцы старались оказать всяческое внимание туристам, претерпевшим столь жестокие испытания. Но они спешили вернуться на родину, к своим семьям, и вскоре удобный почтовый пароход увез клиентов агентства Томпсона, равно как и самого несчастного администратора. Меньше чем через месяц после того, как туристы так счастливо ускользнули от мавров, все они благополучно высадились на берегах Темзы. Томпсон в эту минуту испытал истинное удовлетворение. Он избавился от Пипербома. Кроткий голландец, впечатлений которого никто никогда не знал, оставил своего администратора, как только очутился на лондонской мостовой. С чемоданом в руке, он исчез в первой же улице, унося с собою свою тайну. Следуя его примеру, рассеялись и другие туристы, возвратившись к своим делам или к своим развлечениям. Преподобный Кулей нашел неприкосновенной свою паству, которая уже оплакивала его. Капитан Пип с Артемоном, мистер Бишоп, мистер Флайшип и другие моряки высадились на сушу лишь для того, чтобы вскоре снова уплыть в беспредельное море, а мистер Ростбиф и мистер Сандвич не замедлили опять поступить на пароход в качестве буфетной прислуги. Однако перед расставанием капитан Пип получил благодарность бывших на "Симью" туристов. Последние не хотели покинуть своего командира, не выразив ему признательности за все то, чем они были обязаны ему благодаря его хладнокровию и энергии. Крайне смущенный, капитан стал чувствительно коситься, клянясь, что Артемон мог бы действовать точно так же. Тем не менее он несколько отказался от своей сдержанности, прощаясь с Робером. Он пожал ему руку с такой горячностью, которая лучше всяких длинных речей показывала, в каком почете был у него прежний переводчик с "Симью", и Робер был глубоко тронут живой симпатией такого хорошего судьи в делах чести и смелости. Что касается семьи Хамильтон, то к ней вернулась вся ее прежняя спесь, лишь только она увидела себя в полной безопасности. Не сказав на прощанье ни слова ни одному из людей, которых уравнивающий всех случай на минуту приобщил к их аристократическому положению, сэр Джордж Хамильтон, леди Эванджелина и мисс Маргарет поспешили направиться в свой комфортабельный дом, где Тигга попросили занять место, на что он, по-видимому, охотно согласился. Судьба его ясно определилась. Семья же Блокхеда, напротив, оставалась в том же составе, в котором пустилась в путешествие: ни один представитель мужского пола в брачном возрасте не занял места в увозившей их вместе с их багажом коляске. Призываемый во Францию необходимостью дать объяснения по поводу самовольного продления отпуска, Рожер де Сорг уехал из Лондона в тот же день. Устроив свои служебные дела, он выхлопотал себе новый отпуск, благодаря веским доводам, которыми он поддержал свое прошение. Можно ли, в самом деле, отказать в отпуске человеку, который женится? Свадьба была решена в немногих словах между мисс Долли и им, как нечто вполне естественное, не требовавшее никакого дальнейшего рассмотрения. Церемония состоялась третьего сентября. В тот же день Алиса Линдсей сменила свою фамилию на фамилию маркиза Робера де Грамона. С тех пор эти две счастливых пары не знают больше таких историй. Мирно протекает их жизнь, и завтрашний день приносит им столько же счастья, сколько и вчерашний. Маркиза де Грамон и графиня де Сорг приобрели два отеля в Париже, в аллее Булонского леса. Тут они воспитывают своих детей, оставаясь добрыми подругами и любящими сестрами. Часто переживают они в воспоминаниях события, предшествовавшие их браку, и часто говорят о них, оставаясь наедине. В них они черпают новые доводы, чтобы любить мужей, которых себе избрали. Во время этих воспоминаний всплывают иногда имена их товарищей по путешествию и злоключениям. Нельзя совершенно забыть тех, вместе с которыми приходилось страдать, и, действительно, с некоторыми из них они сохранили даже дружественные отношения. Четыре года спустя после окончания путешествия, организованного агентством Томпсон и Кo, двое из этих лиц позвонились одновременно, в час обеда, у подъезда отеля маркизы де Грамон. - Клянусь честью, рад вас видеть, господин Сондерс! - воскликнул один из посетителей. - Мистер Бекер не менее доволен встретиться с капитаном Пипом, - поправил другой посетитель, дружески протягивая руку бравому капитану покойного "Симью". Это был день семейного собрания у маркизы де Грамон. Рожер и Долли де Сорг заняли места за столом, за который сели также капитан Пип и Бекер. Так как оба они знали историю дома хозяина и его прекрасной жены, то не были удивлены роскошью, окружавшей прежнего переводчика агентства "Томпсон и Кo". Впрочем, они слишком много видели на своем веку, чтобы легко удивляться, и капитан Пип, знавший толк в людях, считал хозяина дома достойным всех милостей счастья. Очевидно, не в первый раз садился моряк за этот гостеприимный стол. В его манере держаться не было никакого смущения, напротив, замечалась открытая свобода, подобающая истинным друзьям. За стулом капитана важно восседал Артемон. Это место принадлежало ему по праву, и никто не мог бы удалить его оттуда. Впрочем, об этом никто и не помышлял, и капитан не стеснялся передавать ему кое-какие лакомые кусочки, которые Артемон принимал с достоинством. Артемон постарел, но сердце его оставалось молодым. Глаза его были такими же умными и такими же живыми, когда смотрели в глаза своего хозяина, сообщения которого он принимал, по-прежнему двигая своими длинными ушами, с видом глубокого интереса. Он тоже хорошо знал дом, куда был приглашен в этот день. Ласкаемый хозяйкой, не забывавшей спасителя своего мужа, уважаемый слугами, он ценил такое отношение к нему и поэтому энергично одобрил своего господина и друга, когда тот сообщил ему свой проект совершить поездку в Париж. - Из каких стран, капитан, занесло вас теперь к нам? - спросил Робер за столом. - Из Нью-Йорка, - ответил капитан. - Я получил место в пароходстве Кюнарда и соскучился от монотонности вечных переездов между Англией и Америкой. Это чертовски противно, сударь! - На днях вы повстречаете нас там, - продолжал Робер. - Алиса и Долли пожелали опять отправиться в море, хотя оно сыграло с нами немало скверных шуток. Теперь для них строится на одной из гаврских верфей яхта в тысячу тонн. И я даже хотел по этому случаю спросить вас, не можете ли вы указать нам верного человека в качестве капитана. - Я только одного знаю, - просто отвечал старый моряк. - Это некто Пип, совсем не плохой капитан, как говорят. Этот Пип нашел возможность жениться, не взяв жены. Вместе с ним надо будет забрать и его пса... Бедное животное уже старо и не надолго хватит его. Вот уже пятнадцать лет, как оно скитается по белу свету, а это преклонный возраст для собаки, - прибавил он, послав Артемону взгляд, полный меланхолической нежности. - Как, капитан! Вы согласились бы?.. - удивился Робер. - Согласен ли я!.. - воскликнул капитан. - Довольно с меня пассажирских пароходов. Это слишком громоздкие махины. И затем, вечно ходить из Ливерпуля в Нью-Йорк и из Нью-Йорка в Ливерпуль - это сударь, такая перипетия! - Значит, решено! - произнесли вместе Робер и Рожер. - Да, - заявил капитан, - Артемон найдет свой инвалидный дом у вас на... Кстати, вы уже окрестили вашу будущую яхту? - В память: "Симью", мы с сестрой назвали ее "Monette" (Чайка), - сказала Долли. - Хорошая мысль! - иронически одобрил Бекер. - Я вижу уже, как вы снова направляетесь в Томбукту! - Мы постараемся избежать такой напасти, - ответил капитан. - А кстати, по поводу "Симью", угадайте, кого я повстречал в Лондоне не дальше как вчера? - Томпсона! - хором вскрикнули сидевшие за столом. - Именно! Томпсона. Прекрасен, как день, изящен, суетится, как раньше. У него, значит, имелась еще другая сумка, которой шейх не открыл? Или же вы не привели в исполнение своих угроз? - спросил капитан, поворачиваясь к Бекеру. - И не говорите об этом, - сказал последний, сразу впадая в скверное настроение. - Этот Томпсон настоящий дьявол, он в гроб меня вгонит! Свои угрозы, я, конечно, сдержал. Да и еще десятка два других пассажиров засыпали этого штукаря процессами, которые мы выиграли по всей линии. Томпсон, не будучи в состоянии платить, был объявлен банкротом; он принужден был закрыть свою лавочку, и имя его вычеркнули из списка агентств по устройству путешествий. Но удовлетворение мое не было полным. Каждый день я встречаю этого господина. Он ничего не делает, насколько мне известно, и, однако, имеет такой вид, точно купается в богатстве. Он посмеивается надо мной, этакая бестия! Я убежден что он припрятал кое-что, надув меня. Во время речи Бекера обе сестры переглядывались, улыбаясь. - Будьте покойны, любезный господин Бекер, - сказала наконец Алиса. - Томпсон разорен в пух и прах и уже не в состоянии когда-либо составить вам конкуренцию. - Чем же, однако, живет он? - недоверчиво допрашивал Бекер. - Как знать! - ответила Долли с усмешкой. - Быть может, пособием, выданным ему одним из признательных пассажиров. - Ну, вот так пассажир, - рассмеялся Бекер, - хотел бы я знать, кто бы это мог быть! - Спросите у Алисы! - намекнула Долли. - Спросите у Долли! - отозвалась Алиса. - Вы!.. - вскрикнул Бекер в крайнем удивлении. - Это, стало быть, вы!.. Какие соображения могли быть у вас, чтобы прийти на помощь такому субъекту? Мало ли издевался он над вами и над другими? Не нарушил ли он самым обидным образом свои обещания? Ведь он чуть было не погубил нас, чуть не утопил, чуть не раздавил на острове Св. Михаила, благодаря ему лихорадка трясла нас на Сантьяго, солнце жгло и мавры расстреливали в Африке. Право же, хотел бы я знать, чем мы еще ему обязаны? - Счастьем, - ответили обе сестры вместе. - Если бы его путешествие было лучше организовано, то разве я была бы графиней де Сорг? - спросила Долли, смеясь в лицо Рожеру, который энергично кивнул головой. - А я - маркизой де Грамон? - прибавила Алиса, посылая Роберу ласковый взгляд, на который тот ответил ей взглядом, полным любви и обожания. Бекер не нашелся что возразить. Тем не менее, несмотря на приведенные доводы, он оставался недоволен, - это было ясно видно по его лицу. Он нелегко прощал своим друзьям то, что они вследствие сентиментальной доброты смягчали мщение, которое он желал бы применить в более полном виде. - Ох уж эти женщины, - пробормотал он наконец сквозь зубы. Еще с минуту хранил он молчание, жуя невнятные слова. Очевидно, он, как говорится, не мог проглотить новость, которую только что узнал. - Нечего сказать, - воскликнул он, - странное приключение! Что скажете вы на это, капитан? Капитан, застигнутый этим вопросом врасплох, смутился. Глаза его, под влиянием волнения, заходили. Он стал слегка коситься в сторону. Одна привычка вызвала другую, а другая - третью. Покосившись, капитан нежно помял кончик своего носа; потом он удовлетворил эту вторую свою манию, но третья навязывалась в свой черед, и он отвернулся, с тем, чтобы ловко сплюнуть в море... Но море было немножко далеко, и густой ковер выставлял вместо него свои яркие цветы на палевом фоне. При виде этого капитан смешался и потерял всякое представление о вещах. Вместо того чтобы ответить Бекеру, он счел разумным сообщить свои чувства единственному в своем роде Артемону. - Клянусь памятью матери, сударь, тут дьявольская перипетия, - с претенциозным тоном обратился он к собаке, которая, по-видимому, совершенно согласилась с хозяином, одобрительно поведя ушами.