реблением крови и всем таким. Это... -- Я учился на астронома, -- говорит Рэнди, -- и мы проходили оккультацию -- затмение одного небесного тела другим. -- А. Тогда умолкаю. -- И вообще я знаю про оккультацию больше, чем вы думаете. -- Это могло бы показаться бессмысленным повторением, но только при этих словах Рэнди ловит взгляд Роота и выразительно смотрит на компьютер. Роот некоторое время переваривает информацию, потом кивает. -- А что за особа посередине? Дева Мария? -- спрашивает Рэнди. Роот, не глядя, теребит медальон. -- Резонная догадка. Хотя и ошибочная. Это Афина. -- Греческая богиня? -- Да. -- И как вы согласуете это с христианством? -- Когда я звонил вам по телефону, как вы поняли, что это я? -- Не знаю. Просто узнал вас. -- Узнали? В каком смысле? Вы не могли узнать мой голос. -- Это какой то окольный способ ответить на мой вопрос про служение Афине и христианство? -- Вас не изумляет, что вы можете прочесть цепочку букв на экране вашего компьютера -- электронное письмо от человека, которого никогда не видели, -- а потом «узнать» его по телефону? Как такое получается, Рэнди? -- Представления не имею. Мозг выполняет какую то хитрую... -- Многие жалуются, что электронная переписка безлична, наши с вами отношения происходили посредством проводов и экранов. Некоторые говорят, это не сравнить с настоящим живым разговором. Однако мы видим посредством роговицы, сетчатки, оптических нервов и каких то штучек дрючек, которые берут изображение с оптического нерва и проецируют в мозг. Неужели слово на экране настолько хуже? Думаю, нет, по крайней мере в этом случае осознаешь искажение. А вот глядя на человека глазами, вы забываете про искажение и думаете, будто воспринимаете его непосредственно. -- И как же, по вашему, я вас узнал? -- Я считаю, что у вас в голове есть некая последовательность нейронных связей, которой не было до нашего обмена электронной почтой. Образ Еноха Роота. Это не я. Я -- большой комок углерода, кислорода и чего там еще на соседней с вами койке. Образ Роота, напротив, это ваше представление обо мне, которое вы будете носить в мозгу до конца жизни, если с вами не случится, скажем, инсульта. Другими словами, в ваших мыслях обо мне фигурирует не большой комок углерода, а образ Роота. Возможно, когда нибудь вы выйдете из тюрьмы и встретите человека, который скажет «Знаете, я был как то на Филиппинах и встретил старого пердуна, который начал толковать про образ Роота». Обменявшись впечатлениями, вы сможете уверенно установить, что образ Роота в вашем мозгу и образ Роота в его мозгу порождены одним и тем же комком углерода, то есть мной. -- И все это имеет какое то отношение к Афине? -- Если думать о греческих богах как о реальных сверхъестественных существах, обитавших на горе Олимп, то нет. Однако если считать, что они относятся к той же категории сущностей, что и образ Роота, то есть представляют собой последовательности нейронных связей, отвечающие чему то увиденному во внешнем мире, то да. Оказывается, что греческие боги могут быть такими же интересными и значительными, как настоящие люди. Почему? Как вы можете встретить человека, носящего в голове образ Роота, так и при гипотетической встрече с древним эллином, заговори он о Зевсе, вы могли бы обнаружить (преодолев ощущение превосходства), что и у вас в голове есть некое представление -- хотя вы не зовете его Зевсом и не думаете о нем как о косматом сыне титана, мечущем громы и молнии, -- порожденное теми же сущностями реального мира, которые создали образ Зевса в мозгу древнего эллина. И здесь уместно вспомнить о Платоновской пещере, этой чудо овощерезке метафор -- стругает и кубиками, и соломкой! -- В которую, -- говорит Рэнди, -- отбрасывают тени настоящие сущности реального мира, трехмерные и неподдельные, а мы с древнегреческим чуваком -- прикованные узники и видим эти тени на стене, только форма стены передо мной не такая, как перед древним... -- ...и тень, проецируемая на вашу стену, принимает иную форму, чем на его стене, где форма стены соответствует, скажем, вашему современному научному взгляду и его языческому. -- Да. Это Платоновская пещера. В этот самый миг какой то ленивый охранник щелкает в коридоре выключателем, и все погружается во тьму. Камеры теперь освещает только скринсейвер у Рэнди на экране -- изображение сталкивающихся галактик. -- Думаю, можно предположить, что стена перед вами, Рэнди, гораздо ровнее и глаже, то есть тени на ней гораздо точнее, и все же понятно, что грек видит те же тени и может вывести какие то полезные заключения о форме вещей, которые их отбрасывают. -- Хорошо. Значит, Афина у вас на медальоне не сверхъестественное существо... -- ...живущее на горе Олимп в Греции и так далее, а некая сущность, явление, тенденция, которую древние греки увидели и, пропустив через свои языческие взгляды и механизмы восприятия, назвали Афиной. Различие принципиально, поскольку Афина как сверхъестественная баба в шлеме, разумеется, никогда не существовала, но «Афина» как внешний генератор внутреннего об раза, который греки назвали Афиной, существовала, иначе не было бы и самого образа. А если она существовала тогда, то скорее всего существует и теперь, и соображения эллинов (а они, при всей своей тупости в некоторых вопросах, были на удивление головастые ребята) по ее поводу не утратили своей ценности. -- Хорошо, но почему Афина, а не Деметра или кто нибудь еще? -- Избитая истина: человека не поймешь, не познакомясь с его семьей, так что придется быстренько пробежаться по греческой теогонии. Начнем с Хаоса, с которого начинаются все теогонии. Я склонен думать о нем как об океане белого шума -- абсолютно случайной статике. По причинам, которых мы толком не понимаем, из него сгустились некоторые полярности: День, Ночь, Тьма, Свет, Земля, Море. Мне они представляются резонаторами, принимающими определенный канал, скрытый в статике Хаоса. В какой то момент от кровосмесительных соитий между этими сущностями рождаются титаны. Интересно отметить, что титаны составляют полный комплект основных божеств: есть солнечный бог, Гиперион, бог океана -- Океан так далее. Всех их низвергают в ходе заварушки, называемой Титаномахия, и заменяют такими богами, как Аполлон и Посейдон, которые в конечном счете занимают те же места в организационной структуре. И это безусловно занятно, поскольку согласуется с моей идеей, что некие сущности или тенденции сохраняются в времени, но отбрасывают для разных людей несколько различные тени. Так или иначе, теперь мы имеем привычных олимпийских богов: Зевса, Геру и всех прочих. Два основных замечания: все они, за одним исключением, до которого я еще доберусь, рождаются от спаривания между титаном и титанессой, богом и богиней, богом и нимфой, богом и женщиной, а чаще всего -- Зевсом и кого он в тот конкретный день трахнул. Что приводит ко второму замечанию: олимпийцы -- самая скандальная и непотребная семейка, какую только можно вообразить. И все же что то в пестрой асимметрии этого пантеона придает ему правдоподобие. Подобно таблице Менделеева, генеалогическому древу элементарных частиц или просто любому скелету, извлеченному из трупа, он достаточно упорядочен, чтобы дать пищу разуму, и при этом достаточно случаен, что указывает на некую органичность. Например, есть бог Солнца и богиня Луны -- все четко и симметрично, а есть Гера, единственная функция которой -- мотать всем нервы, и есть Дионис, который даже и не полноценный бог, а наполовину человек, но все равно должен быть в пантеоне и сидеть на Олимпе с богами, как если бы в Верховном суде заседал комик. Теперь я подбираюсь к тому, что Афина исключительна во всех отношениях. Для начала она появляется не в ходе полового размножения как такового, а выходит во всеоружии из головы Зевса. По некоторым версиям это случилось после того, как Зевс трахнул Метиду, или Метис, о которой мы еще в свое время услышим. Потом ему нашептали, что сын Метиды лишит власти отца, и Зевс ее проглотил. Тогда из его головы и вышла Афина. Верите вы в эту историю или нет, думаю, мы согласимся, что в рождении Афины есть некая странность. Кроме того, она исключительна тем, что не принимает участия в олимпийском непотребстве. Она -- дева. -- Я же сказал, что на вашем медальоне дева. -- Да, Рэнди, на дев у вас глаз наметанный. Гефест когда то кончил на ней, но не внутри, а снаружи. Она играет важную роль в «Одиссее», однако мифов как таковых, в которых она участвует, не так много. Единственное исключение подтверждает правило: миф об Арахне. Арахна замечательно ткала, но возгордилась и, вместо того чтобы благодарить богов за свой талант, приписала его собственным заслугам. Она дошла до того, что бросила вызов Афине, которая была, помимо прочего, еще и богиней ткачества. Не забывайте, что типичный греческий миф развивается примерно так: некий пастушок пасет себе овечек, пролетающий бог видит мальчонку, возбуждается, спускается и насилует его; пока тот ошалело хлопает глазами, жена или возлюбленная бога в припадке ревности превращает его -- беспомощную, невинную жертву -- в, скажем, бессмертную черепаху, приковывает к листу фанеры на расстоянии чуть больше вытянутой шеи от мисочки черепашьего корма и оставляет на солнце, где ему ежедневно будут выедать внутренности бродячие муравьи, и все такое прочее. Если бы Арахна покатила бочку на кого нибудь еще в пантеоне, от нее бы мигом осталось мокрое место. Однако Афина явилась к ней в образе старухи и посоветовала проявить должное смирение. Арахна отказалась. Тогда Афина приняла свое истинное обличье и предложила Арахне состязание, что, согласитесь, было с ее стороны большой добротой. Занятно, что состязание закончилось вничью -- Арахна ткала ничуть не хуже Афины! Только изобразила она олимпийцев в худших их проявлениях -- трахающими все, что движется. Ее творение просто и буквально изобразило другие мифы, что делает его некоего рода метамифом. Афина вспылила и ударила Арахну челноком -- довольно скромное проявление гнева, учитывая, что во время войны с гигантами она пришибла Энкелада Сицилией! В итоге Арахна осознала свою гордыню и от стыда повесилась. Афина вернула ее к жизни в обличье паука. В школе вы, наверное, проходили, что Афина носила шлем, щит под названием Эгида и была богиней войны и мудрости, а также ремесел, в частности, вышеупомянутого ткачества. Сочетание странное, если не сказать больше. Особенно учитывая, что войной вроде бы заведовал Арес, а домашним хозяйством -- Гестия. Но многое теряется в переводе. Ту мудрость, которую мы ассоциируем со старыми пердунами вроде меня и которую я пытаюсь передать вам, Рэнди Уотерхауз, греки называли дике . Ее богиней Афина не былаОна была богиней метис , что означает хитроумие или искусность. Как вы помните, так звали мать Афины в одной из версий истории. Интересно, что именно Метис (персонаж, а не качество) дала Зевсу зелье, под действием которого Кронос изрыгнул проглоченных новорожденных богов, в результате чего началась Титаномахия. Так что связь с ремеслами становится очевидной -- ремесла просто практическое применение метис . -- У меня ремесла ассоциируются с изготовлением пепельниц и плетением ремешков в летнем лагере, -- говорит Рэнди. -- В смысле, кому на хрен надо быть богиней макраме? -- Плохой перевод. Сейчас в этом значении мы употребили бы слово «технология». -- Ясно. К чему то подбираемся. -- Вместо того чтобы звать Афину богиней войны, мудрости и макраме, мы бы говорили «войны и технологии». И тут снова возникает проблема спорной юрисдикции, потому что за войну вроде бы отвечает Арес. Вот уж настоящий гад! Его личные помощники -- Страх, Ужас и, иногда, Вражда. Он вечно в контрах с Афиной, хотя (а может, и потому что) номинально они бог и богиня одного и того же -- войны. Геракл, один из земных протеже Афины, дважды ранит Ареса, а один раз даже обезоруживает! Самое потрясающее в Аресе -- его полная некомпетентность. Два гиганта сковывают его и на тринадцать месяцев заключают в бронзовый сосуд. В «Илиаде» его ранит один из пьяных дружков Одиссея. Афина как то заезжает ему камнем. Когда он не позорится в бою, то трахает всех женщин, до которых может дотянуться, а в итоге все его сыновья -- те, кого мы сейчас назвали бы маньяками. Для меня совершенно ясно, что Арес был именно богом войны -- сущности, легко узнаваемой всеми, кто когда либо воевал и знает, какая это тупая и гнусная штука. В то же время Афина покровительствует Одиссею, который, не будем забывать, придумал троянского коня. Афина руководит и Одиссеем, и Гераклом; оба они крепкие ребята, но чаше побеждают с помощью хитрости или (без такого негативного оттенка) -- метис . И хотя обоим лучше было под горячую руку не попадаться (Одиссей любил называть себя «разрушителем городов»), ясно, что они противостоят бессмысленному, яростному насилию, ассоциируемому с Аресом и его детками. Геракл лично избавил мир от некоторого количества этих психопатов. Дело не вполне ясное -- нельзя прийти в Фивский окружной архив и посмотреть свидетельства о смерти, -- но похоже, что Геракл, при поддержке Афины, замочил по меньшей мере половину людоедских отпрысков Ареса. Так что же мы имеем в виду, называя Афину богиней войны? Заметьте, ее знаменитое оружие -- не меч, но щит Эгида с головой Горгоны, и всякий, нападающий на нее, рискует обратиться в камень. Афину всегда описывают спокойной и величавой, в отношении Ареса таких эпитетов не употребляют. -- Не знаю, Енох. Может быть, завоевательные и оборонительные войны? -- Различие преувеличено. Помните, я говорил, что Гефест кончил на Афине? -- У меня в сознании запечатлелся четкий мысленный образ. -- Афина и Гефест -- интересная парочка, поскольку он -- другой бог технологии. Его специальность -- металлы, металлургия, огонь, короче, добрый старый Железный Век. Неудивительно, что он запал на Афину. После того как все произошло, она брезгливо вытерлась и бросила тряпку на землю, в результате взаимодействия с которой появился Эрихтоний. Вы знаете, кто это был? -- Нет. -- Один из первых аттических царей. Знаете, чем он знаменит? -- Расскажите. -- Он изобрел колесницу -- и ввел серебро в качестве платежного средства. -- Господи! -- Рэнди сжимает голову руками и тихонько стонет. -- Во многих религиях есть божества, которых мы вправе сопоставить с Афиной. У шумеров был Энки, у скандинавов -- Локи. Локи -- бог изобретатель, хотя психологически он ближе к Аресу, бог не только технологии, но и зла, тогдашняя ближайшая параллель к дьяволу. У американских индейцев были трикстеры -- хитрецы вроде Ворона и Койота, однако не было технологии, поэтому они не соединили Хитреца и Ремесла в гибридного бога технолога. -- Хорошо, -- говорит Рэнди, -- очевидно, вы подводите к тому, что есть некие закономерные явления, которые, пройдя через восприятие и мышление примитивных, суеверных людей, всегда создавали мысленные образы, идентифицируемые ими в качестве богов, героев и тому подобного. -- Да. И можно опознать их в другой культуре, как два человека, носящие в мозгу образ Роота, могут узнать меня, если обменяются впечатлениями. -- Значит, Енох, вы пытаетесь меня убедить, что боги -- которые вовсе не боги, но слово удачное -- сходны потому, что внешняя реальность, их породившая, постоянна и универсальна вне зависимости от культуры. -- Да. В случае трикстеров закономерность та, что хитрые люди достигают власти чаше, чем простодушные. И все цивилизации глубоко это переживали. Некоторые, скажем многие американские индейцы, считали, что это здорово, но никак не связывали с технологией. Другие, например викинги, ненавидели эту тенденцию и отождествляли ее с дьяволом. -- Отсюда странная любовь ненависть Америки к хакерам. -- Верно. -- Компьютерщики ругают журналистов, которые создали демонический образ хакера. Но вы полагаете, что это двоякое отношение имеет более глубокие корни. -- В некоторых культурах. Викинги -- судя по их мифологии -- ненавидели бы хакеров. Иное дело греки. Те своих умников любили. Отсюда Афина. -- Принято. Почему же тогда она богиня войны? -- Давайте смотреть правде в лицо, Рэнди: мы все знаем таких, как Арес. Тот тип человеческого поведения, который породил у эллинов мысленный образ по имени Арес, существует по сей день в форме терроризма, стихийных беспорядков, погромов и мелких фюреров, которые много о себе мнят, но на самом деле ничего не смыслят в современной войне. При всей своей тупости и некомпетентности такие люди, если их не останавливать, способны захватить большие куски планеты. -- Вам надо познакомиться с моим другом Ави. -- Кто будет с ними бороться, Рэнди? -- Боюсь, вы сейчас скажете «мы». -- Иногда это могут быть другие аресопоклонники, как в войне Ирана и Ирака, когда всем было глубоко плевать, кто победит. Но чтобы аресопоклонники не захватили весь мир, с ними надо воевать. Неприятно, но факт: цивилизации нужна Эгида. И единственный способ побороть гадов -- это ум. Хитрость. Метис. -- Тактическая хитрость, как троянский конь Одиссея, или... -- И это, и технология. Время от времени почти равное противостояние разрешается за счет технологического прорыва -- вроде длинных луков при Креси. На протяжении большей части истории такое случалось раз в несколько столетий -- изобретение колесницы, составного лука, пороха, броненосцев. Но что то изменилось примерно об ту пору, когда «Монитор», который северяне считали единственным броненосцем в мире, случайно наткнулся на «Мерримэк», о котором южане думали то же самое, и они несколько часов колошматили друг друга без всякого толка. Этот пример не хуже других иллюстрирует зримый рывок в военной технологии -- момент, когда экспонента круто пошла вверх. Консервативной военной машине обычно требуются десятилетия, чтобы осознать происходящее, но к началу Второй мировой все, кроме полных дебилов, поняли, что победит тот у кого лучше технология. Так что на стороне немцев мы имеем реактивные самолеты, нервно паралитический газ и ракеты с электродистанционной системой наведения. А на стороне союзников три огромных достижения, ради которых пришлось собрать вместе всех самых головастых парней: криптография, из которой, как вам известно, выросли ЭВМ, проект «Манхэттен», давший нам ядерное оружие, и «Радиэшен Лэб», благодаря которой мы получили современную электронную промышленность. Знаете, почему мы выиграли Вторую мировую войну, Рэнди? -- Вы вроде только что объяснили. -- Потому что наша техника была лучше? -- Разве вы не то же перед этим сказали? -- Но почему наша техника была лучше, Рэнди? -- Думаю, мне слабо ответить. Я недостаточно хорошо знаю этот период. -- Краткий ответ таков: потому что немцы поклонялись Аресу, а мы -- Афине. -- Должен ли я понимать, что вы или ваша организация имеете к этому какое то отношение? -- Ой, Рэнди! Давайте не будем скатываться на теорию заговора. -- Простите. Я устал. -- Я тоже. Спокойной ночи. И Енох Роот засыпает. В одно мгновение. Рэнди -- нет. За «Криптономикон»! Рэнди ведет атаку на известный шифртекст -- самую трудную. У него есть перехваты «Аретузы» и ничего больше. Он не знает алгоритма. Обычно иначе: алгоритм известен. Дело в том, что алгоритм, вынесенный на суд общества и проверенный на стойкость знающими людьми, как правило, надежнее тайного. Тайный алгоритм рано или поздно становится явным, тут его обыкновенно и взламывают. Однако «Аретуза» -- шифр времен Второй мировой, когда люди были гораздо менее искушенными. Все было бы гораздо проще, знай Рэнди открытый текст хотя бы части сообщений. Знай он весь открытый текст, надобность в расшифровке отпала бы, превратилась в чисто академическое упражнение. Есть компромисс между этими двумя крайностями -- не знать открытого текста вообще или знать его весь. В криптографии это зовется «зацепкой». «Зацепка» -- предположение о том, какие слова или фразы может содержать шифртекст. Например, расшифровывая немецкие сообщения времен Второй мировой, можно предположить, что в них есть слова «ХАЙЛЬ ГИТЛЕР» или «ЗИГ ХАЙЛЬ». Можно случайным образом выбрать одиннадцать последовательных букв и сказать: «Предположим, здесь написано ХАЙЛЬ ГИТЛЕР. Что это будет означать для остального текста?». Рэнди не рассчитывает найти ХАЙЛЬ ГИТЛЕР в сообщения «Аретузы», но есть другие предсказуемые слова. Он мысленно составляет список зацепок: «МАНИЛА» -- наверняка. «УОТЕРХАУЗ» -- возможно. Тут в голову ему приходят еще два слова: «ЗОЛОТО» и «СЛИТКИ». Значит, в случае «МАНИЛЫ» можно взять любые последовательные шесть букв, сказать: «Что, если ими зашифровано слово МАНИЛА?» и строить на этом дальнейшую работу. Работай он с перехватом длиною в шесть букв, надо было бы выбирать из одной шестибуквенной цепочки. Семибуквенное сообщение предоставляет две возможности: первые и последние шесть. Для сообщения длиной n букв число вариантов равно (n -- 5). В стопятибуквенном сообщении слово МАНИЛА может прятаться ста различными способами, вернее, даже сто одним, поскольку возможно -- и даже вполне вероятно, -- что слова МАНИЛА там нет. И каждое из этих ста предположений порождает свои варианты толкований основного текста. Какие именно -- зависит от той гипотезы, которую Рэнди примет в отношении алгоритма. Пока так: чем больше он об этом думает, тем более убеждается, что у него есть хорошая основа -- благодаря Еноху, который не только суесловил о теогониях, но и обронил несколько ценных намеков. По словам Еноха, сотрудники АНБ, начиная атаку на (как теперь ясно, ложные) перехваты «Аретузы», исходили из гипотезы, что использованный шифр сходен с криптосистемой «Лазурь». А из «Криптономикона» Рэнди узнал, что «Лазурь» -- чудной шифр, которым пользовались и японцы, и немцы. Он основан на математическом алгоритме, генерирующем одноразовые шифрблокноты для каждого дня. Это жутко расплывчато, но позволяет сузить область поиска. Например, ясно, что «Аретуза» -- не дисковая система вроде «Энигмы». И еще: если найти два сообщения, отправленные в один день, они, вероятно, будут закодированы с помощью одного шифрблокнота. Какой алгоритм использован? Содержимое дедушкиного сундука дает некоторые подсказки. Рэнди вспоминает фотографию деда с Тьюрингом и фон Хакльгебером в Принстоне, где, вероятно, все трое возились с дзета функцией. В сундуке было несколько монографий на ту же тему. А в «Криптономиконе» сказано, что дзета функции по прежнему используются в криптографии как генераторы «гаммы» -- псевдослучайной последовательности, то есть все тех же шифрблокнотов. Очень похоже, что «Аретуза» с «Лазурью» родственны и основаны на дзета функции. Главная загвоздка -- что в камере нет справочника по дзета функциям. Помогло бы содержимое дедушкиного сундука, но он остался у Честера. С другой стороны, Честер богат и хочет помочь. Рэнди зовет охранника и требует встречи с адвокатом Алехандро. Енох Роот на несколько секунд совершенно затихает, потом вновь уходит в спокойный сон человека на своем месте. РАБЫ Живые люди пахнут по разному, сгоревшие -- все одинаково. Идя за армейскими ребятами в темноту, Уотерхауз дышит осторожно -- боится уловить этот запах. Воняет по большей части маслом, мазутом, окалиной, сернистым душком жженой резины и взорванных боеприпасов. Уотерхауз, успокоившись, полной грудью вбирает гарь, выдыхает и тут то, разумеется, ловит запах паленого мяса и понимает, что этот бетонный остров, помимо всего прочего, -- крематорий. Он идет вслед за армейскими ребятами по закопченным туннелям, пробитым в конгломерате бетона, кирпичной кладки и камня. Когда то дожди и волны проели в скале пещеры, испанцы расширили их киркой, кувалдой и порохом. Потом пришли американцы с кирпичом и японцы с армированным бетоном. Они идут по туннелям, которые сработали как паяльная лампа -- пламя отдраило стены, будто вода текла здесь миллион лет, на месте орудий и металлических шкафов серебристые лужицы. Стены по прежнему пышут жаром, а поскольку климат на Филиппинах, мягко говоря, не прохладный, все взопрели еще сильнее обычного. Другие коридоры, другие комнаты -- как тихие заводи в огненной стремнине. Заглядывая в двери, Уотерхауз видит обугленные, но не сгоревшие книги, почерневшие бумаги рядом с раскрытыми шкафами... -- Минуточку, -- говорит он. Сопровождающий оборачивается, когда Уотерхауз, пригнувшись, уже проходит в низкую дверь, за которой что то привлекло его внимание. Это массивный деревянный шкаф, почти целиком превращенный в уголь, как будто шкаф исчез, но осталась его тень. Кто то сорвал дверцу с петель, и черное конфетти рассыпалось по всей комнате. Шкаф полон резаной бумаги; она по большей части сгорела, однако, запустив руку в золу (медленно! Здесь еще многое не остыло), Уотерхауз извлекает почти целую пачку. -- Что это за деньги? -- спрашивает армейский. Уотерхауз вытаскивает верхнюю купюру. На ней японские иероглифы и портрет Тодзио, на обороте надпись по английски: «ДЕСЯТЬ ФУНТОВ». -- Австралийская валюта, -- говорит Уотерхауз. -- Что то не похоже на австралийскую. -- Армейский парень щурится на Тодзио. -- Если бы нипы победили... -- Уотерхауз, пожав плечами, бросает пачку десятифунтовых билетов в мусорную свалку истории, потом выходит в коридор, по прежнему сжимая единственную купюру. Под потолком уже протянули гирлянду электрических лампочек; их свет отражается в лужицах, похожих на пролитую ртуть -- орудия, пряжки ремней, стальные шкафы и дверные ручки, все расплавилось во всепоглощающем пламени, а теперь снова застыло. Мелким шрифтом на купюре напечатано: «ИМПЕРСКИЙ РЕЗЕРВНЫЙ БАНК, МАНИЛА». -- Сэр? Что то случилось? -- спрашивает армейский. Уотерхауз понимает, что надолго задумался. -- Идемте, -- говорит он и сует купюру в карман. Прилично ли захватить с собой эту банкноту? Брать сувениры можно, мародерствовать -- нет. Значит, допустимо брать деньги, если они ничего не стоят. Настоящие -- нельзя. Любой, кто не склонен анализировать все до энной степени, сразу скажет, что эти деньги ничего не стоят: японцы не захватили Австралию. И уже не захватят. Значит, банкнота -- всего лишь сувенир? Наверное, да. Она не стоит бумаги, на которой напечатана. Но если бы Уотерхауз отыскал настоящую австралийскую купюру и прочел мелкий шрифт, там тоже было бы название какого то резервного банка. Два куска бумаги, оба солидно выглядят, на обоих напечатано «ДЕСЯТЬ ФУНТОВ» и название банка. Один -- ничего не стоящий сувенир, другой -- законное платежное средство. Что за черт? Суть в том, что одним заявлениям на кусках бумаги люди доверяют, другим -- нет. Они верят, что можно принести настоящую австралийскую купюру в Мельбурнский банк, просунуть в окошко и получить золото или серебро -- или хоть что то -- взамен. Доверие доверием, но его надо подкреплять, во всяком случае, если хочешь иметь стабильную валюту. Иногда полезно и впрямь держать в подвале чертову кучу золота. Во время эвакуации из Дюнкерка, когда англичане ждали, что их не сегодня завтра захватят немцы, они выгребли весь свой золотой запас, погрузили на линкоры и пассажирские лайнеры и перевезли через Атлантику в банки Торонто и Монреаля. Таким образом они удержали бы свою валюту, даже если бы немцы вошли в Лондон. Японцы вынуждены играть по общим правилам. Конечно, можно запугать покоренный народ до потери пульса, но трудно приставить человеку нож к горлу и сказать: «Изволь поверить, что эта бумажка стоит десять фунтов стерлингов». Он, возможно, и скажет, будто поверил, но не станет вести себя так, как если бы верил. А если люди не будут так себя вести, то не станет и валюты, работники не будут получать жалованья (их можно обратить в рабов, но все равно придется платить надсмотрщикам), экономика развалится, и вы не сможете добывать сырье, ради которого завоевали страну. Чтобы экономика работала, нужна валюта. Когда кто то приходит в банк с вашим казначейским билетом, вы должны иметь возможность расплатиться с ним золотом. Японцы все планируют досконально. Уж кому это знать, как не Уотерхаузу: последние года два он читает расшифровки их сообщений по двенадцать восемнадцать часов в сутки и знаком с японской дотошностью. Он знает, как ре мажорную гамму, что японцы продумали поддержку имперской валюты -- и не только австралийской, но и новозеландской, новогвинейской, филиппинской, гонконгской, китайской, индокитайской, корейской, маньчжурской... Сколько золота надо, чтобы убедить людей в ценности своих бумажных денег? И где его хранить? Они идут вниз по каким то лестницам и наконец оказываются в удивительно большом помещении. Если они в чреве острова, то это червеобразный аппендикс или что то в таком роде. Помещение круглое, стены местами гладко волнистые, местами расширены чем то вроде кайла. Они прохладные, и воздух в комнате тоже. Внутри стоят длинные столы и не меньше тридцати стульев. Уотерхауз осторожно принюхивается, боясь учуять запах мертвечины, но его нет. Все ясно. Они в центре скалы. В помещении только один вход. Никакой тяги -- никакого эффекта паяльной лампы, -- поэтому ничего не сгорело. Пламя обошло это место стороной. Воздух густой, как холодная подливка. -- В этой комнате нашли сорок погибших. -- От чего они погибли? -- Задохнулись. -- Офицеры? -- Один японский капитан. Остальные рабы. До начала войны слово «раб» было для Уотерхауза таким же устаревшим, как «медник» или «лабазник». Теперь, когда фашисты и японцы возродили эту практику, оно звучит на каждом шагу. Странная штука -- война. Его глаза уже привыкли к тусклому освещению. На всю пещеру горит одна двадцатипятиваттная лампочка, стены поглощают почти весь свет. Уотерхауз видит на столе прямоугольные предметы, по одному перед каждым стулом. Войдя, он принял их листки бумаги. Часть из них и впрямь листки, но теперь, присмотревшись, он замечает, что в основном это пустые рамки с разбросанным внутри произвольным узором кружков. Уотерхауз отыскивает в кармане фонарик и щелкает переключателем. Возникает косматый желтый конус, в котором клубится и перетекает маслянистый дым. Уотерхауз идет вперед, разгоняя дым рукой, и наклоняется над столом. Это счЈты, костяшки застыли посреди каких то вычислений. Чуть дальше другие. Потом еще. Он поворачивается к армейскому сопровождающему. -- Как будет родительный падеж слова «счЈты»? -- Простите, сэр? -- СчЈтов? СчЈт? -- Как вам будет угодно, сэр. -- Ваши люди не трогали этих счЈт? Начинается лихорадочное обсуждение. Офицер вынужден опросить нескольких рядовых, отправить гонцов к кому то еще, дважды позвонить по телефону. Это обнадеживает: другой просто сказал бы «Нет, сэр», или что там по его мнению Уотерхауз хотел услышать, и поди проверь. Этот, похоже, понимает, что нужен точный ответ. Уотерхауз, старательно держа руки за спиной, обходит столы и разглядывает счеты. Почти рядом с каждыми лежит лист бумаги или блокнот, а также карандаш. Бумага исписана цифрами, изредка попадаются иероглифы. -- Вы видели кого нибудь из этих рабов? -- спрашивает он рядового. -- Да, сэр. Я помогал их выносить. -- Это были филиппинцы? -- Нет, сэр. Типичные азиаты. -- Китайцы, корейцы? -- Да, сэр. Через несколько минут приходит ответ: все уверяют, что не трогали счеты. В эту часть укрепления американцы попали в последнюю очередь. Тела лежали грудой у двери, труп японского офицера нашли в самом низу. Стальная дверь была заперта изнутри -- она слегка выгнулась, когда пламя наверху вытянуло из комнаты весь воздух. -- Хорошо, -- говорит Уотерхауз. -- Я поднимусь наверх и отправлю рапорт в Брисбен, потом лично разберу эту комнату слой за слоем, как археолог. Проследите, чтобы никто ничего не трогал. Особенно счеты. АРЕТУЗА Адвокат Алехандро приходит на следующий день. Они с Рэнди болтают о погоде и баскетболе и одновременно меняются записками. Рэнди пишет «Передайте Честеру» и протягивает записку, в которой просит Честера просмотреть содержимое сундука, найти все старые документы про дзета функцию и как нибудь ему переправить. Адвокат Алехандро отдает отчет о своей бурной работе, который, видимо, должен подбодрить Рэнди, но выглядит несколько уклончиво. Рэнди рассчитывал узнать о конкретных результатах, поэтому, прочитав, вопросительно смотрит на адвоката. Тот кривится и постукивает себя по челюсти, что на условном языке означает «Дантист». Очевидно, Кеплер сует им палки в колеса. Рэнди протягивает записку: «Передайте Ави» и листок с просьбой к Ави выяснить, нет ли среди клиентов Крипты генерала Ина. Потом целую неделю ничего не происходит. У Рэнди нет материала по дзета функции, поэтому он не может заняться дешифровкой. Однако он закладывает фундамент для будущей работы. В «Криптономиконе» есть программы основных криптоаналитических операций на языке С, но это народные программы (плохо написанные), и в любом случае их надо перевести на более продвинутый язык C++. Этим Рэнди и занимается. Кроме того, в «Криптономиконе» есть разные полезные алгоритмы, их он тоже перекладывает на C++. Работа нудная, но других развлечений все равно нет. И потом, у такой нудной работы есть одна полезная сторона: приходится вникнуть во все математические детали. Не поняв математику, не напишешь программу. Рэнди с каждым днем все больше приучается думать как криптоаналитик. Параллельно его дешифровальная библиотека пополняется новыми программами. У них с Енохом вошло в привычку говорить во время и после еды. У обоих довольно напряженная внутренняя жизнь, требующая постоянного внимания, так что в остальные часы они друг друга не замечают. Случай за случаем, Рэнди отмечает траекторию своей жизни до сего дня. Так же и Енох упоминает какие то военные эпизоды, рассказывает, как жилось в послевоенной Англии, потом в Америке в пятидесятых. Видимо, он был католическим священником, потом его лишили сана -- за что, Енох не говорит, а Рэнди не спрашивает. Дальше все еще более расплывчато. Енох говорит, что начал подолгу бывать на Филиппинах во время Вьетнамской войны. Это вписывается в гипотезу Рэнди: если Папаша Комсток и впрямь прочесывал Лусон в поисках Первоисточника, то Енох хотел быть рядом, чтобы ему помешать или по крайней мере оставаться в курсе. Еще он утверждает, что мотался в Китай организовывать там всякие интернетовские дела, но Рэнди подозревает: за этим что то кроется. Поневоле напрашивается мысль, что у Еноха Роота и генерала Ина есть и другие поводы для взаимной неприязни. -- Если мне позволено проявить осторожный скептицизм, что именно вы имели в виду, когда говорили о защите цивилизации? -- Бросьте, Рэнди, вы знаете, что я имел в виду. -- Да, но Китай -- цивилизованная страна, не правда ли? По крайней мере была. -- Да. -- Так, может быть, вы с генералом Ином в одной упряжке. -- Если китайцы такие цивилизованные, почему они ничего не изобретают? -- Как? Бумага, порох... -- В последнее тысячелетие, я хочу сказать. -- Не знаю. А вы как думаете? -- Потому что они как немцы во время Второй мировой. -- Знаю, что лучшие умы бежали из Германии в тридцатых -- Эйнштейн, Борн... -- ...и Шредингер, и фон Нейман, и другие. А знаете почему? -- Ну, разумеется, потому что ненавидели фашистов! -- А вы знаете, почему фашисты так ненавидели их? -- Многие из них были евреями... -- Это куда глубже простого антисемитизма. Гильберт, Рассел, Уайтхед, ГЈдель -- все они были заняты тем, чтобы разрушить математику и начать с чистого листа. Однако фашисты считали, что математика -- героическая наука, цель которой, как у национал социализма, -- свести хаос к порядку. -- Ясно, -- говорит Рэнди. -- Фашисты не понимали, что если разрушить ее и отстроить заново, она станет еще более героической. -- Да. Это ведет к возрождению, -- говорит Роот, -- как в семнадцатом веке, когда пуритане сровняли все с землей, а потом стали мучительно отстраивать на руинах. Снова и снова мы видим Титаномахию -- старых богов низвергают, возвращается хаос, но из хаоса восстают все те же тенденции. -- Хорошо. Так значит... вы говорили о цивилизации? -- Арес всегда восстает из хаоса. Он никуда не девается. Афинианская цивилизация защищается от сил Ареса при помощи метис , или технологии. Технология -- детище науки. Наука -- как алхимический змей, вечно пожирающий свой хвост. Она не развивается, если ученым не дают штурмовать и разрушать старые догмы, вести нескончаемую Титаномахию. Наука движется там, где процветают искусство и свобода слова. -- Телеология какая то. В свободных странах лучше развиваются науки, поэтому они мощнее в военном отношении, а значит, в силах защищать свободу. Очень похоже на любимые лозунги наших милитаристов. -- Но ведь кто то должен это делать. -- Разве это не в прошлом? -- Понимаю, что вы просто хотите меня позлить. Иногда, Рэнди, Ареса удается заковать в цепи, однако он никуда не девается. В следующий раз, когда он выйдет из бочки, конфликт будет вращаться вокруг био , микро -- и нанотехнологии. Кто победит? -- Не знаю. -- И вас не беспокоит это незнание? -- Послушайте, Енох, я стараюсь как могу -- правда, но я нищий и сижу в этой гребаной клетке, верно? -- Перестаньте ныть. -- А вы? Предположим, вы вернетесь на свою грядку с ямсом или чем там еще. Однажды у вас звякнет под лопатой, и вы откопаете несколько килотонн золота. Вы вложите их в высокотехнологическое оружие? Ясное дело, у Роота есть ответ: золото награблено японцами по всей Азии и должно было обеспечивать валюту Зоны Совместного Экономического Процветания Великой Восточной Азии. И хотя ежу ясно, что данные конкретные японцы были отъявленные тупицы, в самом плане есть здравое зерно. Большая часть Азии живет по прежнему фигово, и многим стало бы куда лучше если бы экономика континента скакнула если не в двадцать первый, то хотя бы в двадцатый век, и там осталась, а не падала всякий раз, как очередной племянник диктатора, заведующий Центробанком, просрет национальную валюту. Так что, может быть, стабилизировать валютную ситуацию с помощью чертовой кучи золота не такая плохая идея, уж во всяком случае -- единственная морально приемлемая, учитывая, у кого оно украдено; нельзя же просто взять его и потратить! Рэнди находит ответ достаточно иезуитским и примерно в русле того, что Ави написал в последнем бизнес плане