машины, естественно, выключены, часовые у ворот не смеют зажигать яркий огонь. Кто то отваживается приоткрыть керосиновую лампу и направить луч на посетителей. Из тьмы возникает серебристая эмблема «мерседес бенц» над хромированным радиатором. Луч лампы скользит по черным крыльям автомобиля, серебристым выхлопным трубам, подножкам, заляпанным молодой кокосовой мякотью -- видимо, автомобиль по дороге задел груду орехов. На водительском месте японец лет сорока пятидесяти, такой усталый и осунувшийся, что кажется -- сейчас зальется слезами. Но это всего лишь шофер. Рядом сержант с обрезом -- японские ружья такие длинные, что на переднем сиденье шикарного автомобиля с ними не развернешься. Кто или что на заднем сиденье, не видно -- оно задернуто занавеской. -- Открой! -- требует солдат, и водитель, заведя руку за голову, раздвигает занавески. Луч лампы ударяет в щель и вспыхивает на бледном лице пассажира. Несколько часовых вскрикивают. Гото Денго ошалело пятится, потом подходит ближе, чтобы всмотреться. У человека на заднем сиденье огромная голова в странном островерхом уборе, но удивительнее всего кожа: не желтоватая, как у обычного монголоида, а ярко желтая и блестящая. На губах играет спокойная улыбка -- Гото Денго не видел такой с начала войны. Вспыхивают еще огни, вкруг машины сжимается кольцо солдат и офицеров. Кто то распахивает главную дверь и отшатывается, словно обжегся о ручку. Пассажир сидит скрестив ноги, сиденье прогнулось под его весом почти до пола. Это цельнозолотой Будда -- трофей из каких то других краев Зоны Совместного Процветания Великой Азии. Он прибыл, чтобы безмятежно медитировать на груде сокровищ в сердце Голгофы. В устье штольни Будда пролезает, однако в вагонетку не помешается, и несколько самых сильных филиппинцев несколько часов дюйм за дюймом толкают его по туннелю. Поначалу золото везли в крепких ящиках с надписями «патроны», «мины» и тому подобное. Потом пошли ящики без маркировки. С какого то момента их сменили картонные коробки и чемоданы. Они все время рвутся; заключенные терпеливо собирают золото, несут к устью штольни и бросают в вагонетки. Слитки ударяются с грохотом, от которого с деревьев взлетают тучи перепуганных птиц. Гото Денго поневоле засматривается на слитки. Они разного размера (иные приходится тащить вдвоем), с клеймами банков из таких мест, где Гото Денго бывал, но чаще -- из таких, о которых он только слышал: Сингапур, Сайгон, Батавия, Манила, Рангун, Гонконг, Шанхай, Кантон. Есть французское золото, вывезенное в Камбоджу, голландское -- в Джакарту, британское -- в Сингапур, все для того, чтоб оно не досталось немцам. Некоторые партии целиком составляет золото из Токийского банка. Его привозят пять караванов подряд. Согласно описи, которую Гото Денго ведет у себя в голове, две трети сокровищ Голгофы поступили непосредственно из центрального резерва Японии. Золото холодное на ощупь и уложено в крепкие старые ящики. Надо думать, оно дожидалось этого часа в каком нибудь манильском подвале. Видимо, на Филиппины его доставили примерно тогда же, когда Гото Денго вывезли с Новой Гвинеи, в конце сорок третьего. Они знали. Они уже тогда знали, что проигрывают войну. К середине января Гото Денго вспоминает рождественскую резню с какой то почти ностальгией по наивному неведению, сделавшему убийство необходимым. До того утра даже он мог убедить себя, что Голгофа -- склад оружия, которым императорские солдаты когда нибудь отвоюют Лусон. Верили в это и заключенные. Теперь все знают про золото, и настроение изменилось. Ясно: отсюда живым не выйти. К началу января заключенные разделились на две категории одни смирились со своей участью, другие -- нет. Непокорные предпринимают несколько стихийных попыток к бегству и гибнут под пулями. Патроны больше не экономят, а может, охранники слишком измотаны и голодны, чтобы спускаться с вышки и лично закалывать штыком каждого, кто напрашивается. Беглецов просто расстреливают, а тела оставляют чернеть и раздуваться. Весь Бандок пронизан их смрадом. Впрочем, Гото Денго почти не замечает вони, потому что в атмосфере лагеря висит безумное, томительное напряжение, которое всегда предшествует бою. Или так ему кажется; он много чего испытал на войне, но ни разу не был в настоящем бою. То же распространяется на всех его соотечественников в Бандоке; японцы, побывавшие в бою, по большей части мертвы. В этой армии ты или зеленый новичок, или покойник. Иногда вместе с золотом прибывает чемоданчик. Он всегда пристегнут наручниками к руке солдата, обвешанного гранатами, чтобы взорвать себя при нападении партизан. Чемоданчик отправляется прямиком на радиостанцию Бандока, и его содержимое прячут в сейф. Гото Денго догадывается, что там не обычные кодовые книги, а какие то особые однодневные шифры, поскольку каждое утро после восхода офицер радист выходит из домика, выполняет церемонию сожжения единственного листка бумаги и растирает пепел между пальцами. Сюда, на радиостанцию, придет последний приказ. Все готово: Гото Денго раз в день обходит Голгофу с проверкой. Две недели назад диагональную штольню наконец соединили с короткой выработкой на дне озера Ямамото. За несколько месяцев выработка наполнилась водой, просочившейся через цемент; когда два туннеля соединили, несколько тонн воды хлынуло в диагональную штольню. Этого ждали и были готовы: вода стекла в зумпф и оттуда в реку Тодзио. Теперь можно пройти вдоль всей штольни и посмотреть снизу на цементную затычку. За ней -- озеро Ямамото. Гото Денго ходит туда каждые два дня, якобы проинспектировать затычку и заложенную под нее взрывчатку, а на самом деле -- проверить, как продвигаются работы, которые, неведомо для капитана Ноды, ведут Ин и Родольфо с помощниками. Они по большей части пробивают все новые короткие слепые вертикальные стволы и расширяют выемки в их верхней части. Система (включая новые «вентиляционные шахты», пробитые по указанию генерала) теперь выглядят так: Внутри главного комплекса есть помещение, которое капитан Нода нарек Залом славы. Пока ничего славного здесь нет, только бесконечные провода сходятся сюда со всего подземного комплекса. Провода провешены под кровлей или тянутся по подошве и снабжены написанными от руки бирками, например «ПОДРЫВНЫЕ ЗАРЯДЫ ГЛАВНОГО ВХОДА». Здесь же стоят несколько свинцовых аккумуляторов; их цель -- обеспечить энергию для детонации и дать Гото Денго несколько минут электрического света, чтобы прочесть бирки. В конце Зала славы сложены запасные ящики с динамитом и детонаторами на случай, если какие то туннели надо будет разрушить чуть более основательно, и мотки бикфордова шнура на случай, если не сработает электрическая цепь. Однако приказ взрывать еще не прибыл, и Гото Денго делает то же, что любой солдат в ожидании смерти. Пишет близким письма, которые никогда не будут отправлены. Курит. Играет в карты. Снова и снова проверяет оборудование. Проходит неделя, в течение которой золото не подвозят ни разу. Двадцать заключенных пытаются бежать вместе. Те, кто не подрывается на минной полосе, запутываются в колючей проволоке, и два солдата -- один с фонариком, другой с ружьем -- отстреливают их по очереди. Капитан Нода каждую ночь до рассвета расхаживает перед главными воротами, потом мертвецки напивается и ложится спать. Радисты сидят перед рациями, смотрят на светящиеся лампы и гальванически дергаются всякий раз, как на их частоте слышится слабый писк. Однако приказов все нет. И вот однажды ночью снова, как в первый раз, приезжают грузовики. Видимо, это все японские машины, сколько их осталось на острове. Они гремят так, что слышно за полчаса до появления первого грузовика. Когда ящики вынимают и складывают на землю, солдаты, охранявшие колонну, остаются в Бандоке. Уезжают только водители. На то, чтобы доставить в туннель последнюю партию золота, уходит два дня. Один из грузовичков безнадежно сломался, и его разобрали на запчасти, чтобы поддержать на ходу второй. У того не работает половина цилиндров, он еле тянет; заключенным приходится толкать его по дороге, а на самых трудных участках тащить тросами. Дожди все таки начались, река Тодзио поднимается. Главная камера почти заполнена, ложная -- тоже. Новую партию приходится распихивать кое как: ящики взламывают и слитки засовывают в пустые промежутки. На ящиках -- орлы и свастики, сами слитки -- из Берлина, Вены, Варшавы, Праги, Парижа, Амстердама, Риги, Копенгагена, Будапешта, Бухареста, Милана. Еще есть картонные коробки с алмазами. Картон местами подмочен и пахнет морем. Гото Денго понимает, что из Германии недавно пришла большая подлодка с фашистской казной. Становится понятно, чего они две недели сидели без дела -- ждали эту самую лодку. Два дня он, в шахтерской каске с фонариком, распихивает по щелям алмазы и золотые слитки. Он впал в своего рода транс, из которого его наконец выводит гулкий, прокатившийся по штольне грохот. Артиллерия, думает Гото Денго. Или бомба с американского самолета. Он по главной вентиляционной шахте выбирается на вершину водораздела. Там день. Внизу все спокойно, никакого боя. У Гото Денго падает сердце: Макартур его не спасет. Лейтенант Мори согнал наверх почти всех заключенных, они тросами втаскивают на гору оборудование и сбрасывают в недавно пробитые «вентиляционные шахты». Здесь же оба грузовика: их кувалдами разбивают на куски, чтобы прошли в устье. Гото Денго успевает увидеть, как мотор электрогенератора радиостанции летит в черноту. Следом отправляется остальное радиооборудование. Рядом, за деревьями, кто то тяжело сопит от натуги. Это сопение опытного бойца, от самой диафрагмы. -- Лейтенант Гото! -- говорит капитан Нода. Он пьян в стельку. -- Ваше место внизу. -- Что это был за грохот? Нода ведет его на скальный выступ, откуда видна долина реки Тодзио. Гото Денго по многим причинам плохо соображает и сейчас едва не падает от внезапного головокружения. Дело в дезориентации: он не узнал реку. До сих пор это было сплетение струй в каменистом ущелье. Еще до того, как построили дорогу, можно было, прыгая с камня на камень, добраться почти до самого водопада. Теперь это широкая, глубокая, мутная река, из которой там и сям торчат верхушки каменных глыб. Гото Денго вспоминает, как сто лет назад, в прошлом рождении, на другой планете видел простыню из гостиницы «Манила» с набросанным на ней планом. Реку Тодзио, проведенную жирной синей авторучкой. -- Мы устроили обвал, -- говорит капитан Нода. -- Согласно плану. Давным давно у пережима реки насыпали гору камней, чтобы после взрыва образовалась небольшая плотина. Однако взрывать динамит предполагалось непосредственно перед тем, как они замуруют себя внизу. -- Но мы не готовы! -- говорит Гото Денго. Нода смеется. Он в отличном настроении. -- Вы уже месяц убеждаете меня, что все готово. -- Да, -- медленно и хрипло отвечает Гото Денго. -- Вы правы. Все готово. Нода хлопает его по спине. -- Вы должны добраться до главного входа, пока его не затопило. -- Мой взвод? -- Дожидается там. Гото Денго спешит по дороге к главному входу в штольню. По пути он минует еще одну вентиляционную шахту. Здесь под охраной солдат с примкнутыми штыками стоит вереница из нескольких десятков заключенных; руки у всех связаны за спиной проволокой. Один за другим филиппинцы опускаются на колени перед устьем. Лейтенант Мори с жутким сопением рассекает каждому шею офицерским мечом. Голова и тело падают в шахту и секунды через две глухо шмякаются на другие тела далеко внизу. Каждая травинка и камешек в радиусе трех метров пропитаны алой кровью, и лейтенант Мори -- тоже. -- Об этом не беспокойтесь, -- говорит капитан Нода. -- Я прослежу, чтобы шахты засыпали щебнем, как мы и планировали. Джунгли скроют их раньше, чем американцы найдут это место. Гото Денго отводит глаза и собирается идти. -- Лейтенант Гото! -- раздается голос. Гото Денго оборачивается. Это лейтенант Мори остановился перевести дух. Филиппинец, стоящий перед ним на коленях, бормочет латинскую молитву, за спиной перебирая четки связанными руками. -- Да, лейтенант Мори. -- Согласно моим спискам, за вами закреплено шесть заключенных. Они мне понадобятся. -- Эти шестеро внизу, помогают разместить последнюю партию. -- Вся последняя партия уже в туннеле. -- Да, но не уложена. От ложной камеры не будет проку, если рассыпанные алмазы и золото приведут грабителя к главной. Мне нужны эти люди, чтобы завершить работу. -- Вы берете на себя полную ответственность за них? -- Да, -- отвечает Гото Денго. -- Если их всего шестеро, -- замечает капитан Нода, -- Ваш взвод сумеет с ними справиться. -- Встретимся в Ясукуни, Гото Денго, -- говорит лейтенант Мори. -- Буду ждать. -- Гото Денго не добавляет, что в Ясукуни наверное, очень тесно и скорее всего трудновато будет друг друга отыскать. -- Завидую. Для тех из нас, кто останется снаружи, смерть не будет такой быстрой и легкой. -- Лейтенант Мори опускает меч на шею филиппинца, обрывая того между «Аве» и «Мария». -- Ваш героизм не останется без награды, -- говорит Гото Денго. Взвод лейтенанта Мори, четверо отборных солдат, ждет его внизу, перед норой, ведущей в Голгофу. У каждого на голове повязка в тысячу стежков. Оранжевые круги напоминают Гото Денго не Восходящее Солнце, а пулевую рану во лбу. Вода уже выше колена, вход наполовину залит. Когда подходят Гото Денго и капитан Нода, солдаты вежливо приветствуют их боевым кличем. Гото Денго садится на корточки у входа. Только голова и плечи его торчат из воды. Впереди чернота. Требуется огромное усилие воли, чтобы в нее войти. Впрочем, там не страшнее, чем в заброшенных рудниках его детства. Правда, заброшенные рудники не взрывали у него за спиной. Путь вперед -- единственный шанс спастись. Если он проявит нерешительность, капитан Нода убьет его на месте, а дело довершат другие. Нода позаботился, чтобы незаменимых не было. -- Увидимся в Ясукуни, -- говорит Гото Денго капитану и, не дожидаясь ответа, плещет во тьму. ПОНТИФИК К тому времени, как Рэнди добирается до регистрационной стойки «Эйр Кинакута», он уже не помнит, как попал в аэропорт. Память отшибло начисто. Поймал такси? В центре Лос Альтоса -- маловероятно. Подбросил кто то из коллег компьютерщиков? На своей машине он точно доехать не мог, потому что электромагнитный импульс спалил ей всю электронику. Он вытащил документы из бардачка, отыскал через два квартала фордовского дилера и загнал «акуру» за пять штук наличными. Ах да, дилер и подбросил его в аэропорт. Рэнди всегда мечтал подойти к кассе экзотической авиалинии, небрежно достать деньги и сказать: «Дайте мне билет на ближайший рейс до X». В жизни это оказалось совсем не так клево и романтично, просто нервно и дорого. Пришлось взять билет в первый класс, приложив почти все деньги за «акуру». Однако он не склонен заниматься самобичеванием по поводу непомерных трат в то время, как его состояние выражается отрицательной величиной и может быть вычислено лишь по сложной математической формуле. Вполне вероятно, что он не сумел стереть жесткий диск Гроба и Дантист выиграет процесс. По пути через аэропорт Рэнди останавливается и некоторое время смотрит на телефонные кабинки. Велик соблазн известить Шафто о последних событиях. Вот бы они побыстрее извлекли из подлодки золото, снизив тем самым ее стоимость и соответственно урон, который Дантист может нанести «Эпифиту». Математически все просто. Дантист уверяет, что «Эпифит» причинил ему ущерб. Размер ущерба -- х , где х -- сумма, которую Дантист, как миноритарный акционер, получил бы, заключи Рэнди правильный контракт с «Семпер марин». Предположим, контракт предусматривал бы пятидесятипроцснтный раздел прибыли, тогда х составляет 50% от стоимости лодки, умножить на одну десятую -- долю Дантиста в «Эпифите» -- минус несколько процентов налогов и прочих диссипативных потерь реального мира. Значит, если лодка стоит десять миллионов долларов, то х -- где то полмиллиона. Чтобы захватить «Эпифит», Дантисту нужно еще 40% акций. Цена этого пакета (если бы он продавался) -- ноль целых четыре десятых от стоимости «Эпифита». Назовем ее у . Если x ] у , Дантист побеждает. Судья скажет: «Вы, „Эпифит", должны этому бедному, обиженному миноритарному акционеру x долларов. Но я смотрю на жалкое состояние вашей компании и понимаю, что столько денег вам не собрать. Единственный способ загладить ущерб -- расплатиться тем, чего у вас завались, -- вашими паршивыми акциями. А поскольку стоимость всей компании очень, очень близка к нулю, вам придется отдать ему практически все». Как сделать х { y ? Либо уменьшить стоимость лодки, сняв с нее золото, либо увеличить стоимость «Эпифита» -- но как? В более удачное время они могли бы преобразоваться в открытое общество, однако на это уйдут месяцы. И ни один инвестор не притронется к их акциям, пока над «Эпифитом» висит иск Дантиста. У Рэнди возникает видение: он едет в джунгли с автопогрузчиком, сгребает слитки, которые нашел с Дугом, везет в банк и кладет на счет «Эпифита». Левее движется некий рой женщин и детей, слышатся знакомые голоса. Мозг Рэнди, как голодный спрут, обволокся вокруг идеи золота в джунглях; чтобы на секунду вернуться к реальности, надо разомкнуть щупальца, отрывая присоску за присоской Наконец он фокусируется на беспорядочной группе и узнает семью Ави: Дебору, выводок детей и двух нянь, сжимающих паспорта и билеты в конвертах «Эль Аль». Дети маленькие и норовят брызнуть в разные стороны, взрослые сосредоточены на том, чтобы этого не допустить, в итоге группа движется примерно как мешок такс по направлению к куску мяса. Рэнди, вероятно, лично виновен в их исходе. Он охотно сбежал бы в мужской туалет и забился в толчок. Однако что то сказать надо, поэтому он догоняет Дебору и для начала предлагает взять у нее сумку с детскими шмотками. Сумка оказывается неожиданно тяжелой; Рэнди предполагает, что там несколько галлонов яблочного сока плюс целая противоастматическая установка и, может быть, слиток другой золота на случай мирового финансового обвала. -- В Израиль? -- «Эль Аль» не летает в Акапулько. Ого! Дебора на пике формы. -- Ави как то это объяснил? -- Ты меня спрашиваешь? Мне казалось, ты должен быть в курсе, -- говорит Дебора. -- Ну, все так быстро меняется, -- мямлит Рэнди. -- Я не знал, что надо рвать когти. -- Тогда почему у тебя из кармана торчит билет «Эйр Кинакута»? -- Ой, знаешь ли... кой какие дела. -- Что то ты невеселый. У тебя проблемы? -- спрашивает Дебора. Рэнди вздыхает. -- Как сказать. А у тебя? -- У меня? Проблемы? С какой стати? -- Ну, тебя вырвали из дома и велели в десять минут отправляться черт те куда... -- Мы летим в Израиль, Рэнди. Это не из дома, а домой. -- И все таки это нервотрепка... -- По сравнению с чем? -- С тем, чтобы оставаться на месте и жить своей жизнью. -- Это моя жизнь, Рэнди. Дебора явно на взводе. Рэнди предполагает, что она зла как черт, но соблюдает некое эмоциональное соглашение о неразглашении. Это, наверное, лучше, чем два других варианта, которые приходят в голову Рэнди, а именно: (1) истерические взаимные упреки и (2) ангельское спокойствие. Поведение Деборы означает: «У меня свои дела, у тебя свои дела, вот и проваливай». Рэнди внезапно чувствует себя полным идиотом. И зачем только он взял у нее сумку? Дебора тоже явно не понимает, какого хрена Рэнди набился в носильщики, как будто ему больше не фига делать. Можно подумать, они с нянями не дотащат сумку до самолета. Когда она, Дебора, последний раз предлагала Рэнди написать за него программу? А если Рэнди и впрямь нечем себя занять, уж лучше бы, как мужчина, обвязался гранатами и хорошенько обнял Дантиста. Рэнди говорит: -- Ты, наверное, еще свяжешься с Ави перед отлетом. Передашь ему от меня сообщение? -- Какое? -- Ноль. -- И все? -- Да. Дебора, вероятно, не в курсе, что Ави и Рэнди, экономя пропускную способность канала, пользуются двоичным кодом, а ля Пол Ревир со Старой Северной церковью. В данном случае «ноль» означает, что Рэнди не сумел стереть всю информацию с жесткого диска Гроба. Как ни заманчиво выглядит зал ожидания первого класса компании «Эйр Кинакута» с бесплатной выпивкой и безупречным восточным сервисом, Рэнди туда не идет. Если он плюхнется в мягкое кресло, то неизбежно впадет в кому, и на самолет его придется доставлять автопогрузчиком. Он бредет по аэропорту, судорожно хватаясь за бок всякий раз, как не обнаруживает там сумки с ноутбуком. В голове все никак не уляжется, что большая часть ноутбука отправилась в помойку перед конторой дилера, где он освобождал «акуру». Пока дилер бегал в банк за пятью штуками, Рэнди отверткой от складного ножа вывинтил винчестер, а все остальное выбросил. В большом зале висят под потолком огромные телевизоры, показывающие аэропортовский канал, на котором новости сменяются еще быстрее и отрывочнее, чем в обычных телевизионных выпусках, часто перемежаясь прогнозами погоды и биржевыми курсами. Рэнди потрясен, но не то чтобы по настоящему, удивлен, когда начинается сюжет, в котором одетые по ковбойски Тайные Обожатели осуществляют свое право носить оружие на улицах Лос Альтоса, баррикада в «Ордо» рушится перед камерой и полицейские с автоматами врываются в офис. Показывают Лола Комстока -- он, садясь в лимузин, отвечает на вопрос корреспондента, очень вальяжный и довольный собой. Общеизвестно, что для телевизионщиков главное -- картинка; в таком случае «Ордо» крупно повезло. Все видели, как тупые копы громят высокотехнологическую компанию. «Эпифиту» это ничего не дает, потому что «Ордо», в сущности, ни при чем. Частный конфликт между Дантистом и «Эпифитом» превратился в публичный конфликт между Комстоком и «Ордо». Рэнди зол и растерян. Он садится в самолет и начинает есть черную икру. Вообще то не в его правилах налегать на бесплатную жрачку в самолете, но поглощение икры дает декадентское ощущение пира во время чумы, что сейчас как раз в жилу. Как истинный технарь Рэнди обычно читает листки, засунутые между глянцевыми журналами и санитарными пакетами. На одном из листков написано, что пассажиры султанского класса (так называется первый класс в «Эйр Кинакута») могут не только звонить со своих мест, но и принимать входящие звонки. Поэтому Рэнди звонит Дугласу Макартуру Шафто на сотовый. Номер австралийский, но телефон должен работать в любой точке земного шара. На Филиппинах сейчас шесть утра, однако Дуг уже наверняка не спит. Он и впрямь отвечает со второго гудка. Судя по звукам, он застрял в манильской пробке, возможно, на заднем сиденье такси. -- Это Рэнди, из самолета, -- говорит Рэнди. -- «Эйр Кинакута». -- Рэнди! Мы только что видели тебя по телику, -- говорит Дуг. Рэнди требуется примерно минута, чтобы осознать услышанное; он запил икру двумя стопками водки. -- Да, -- продолжает Дуг. -- Я, как проснулся, включил Си эн эн. Ты сидел на крыше машины и печатал. Что происходит. -- Ничего! Ровным счетом ничего! -- До Рэнди доходит, что это большая удача. Увидев его по Си эн эн, Дуг скорее сподвигнется на какие то радикальные подвиги. Он опрокидывает еще стопку и говорит: -- Да, сервис в султанском классе просто обалденный. Вообще если ты поищешь в инете на «Ордо», то увидишь, что эта лабуда не имеет к нам ни малейшего отношения. -- Забавно, Комсток тоже отрицает, что это наезд на «Ордо». -- Когда вьетнамские ветераны вроде Дуга говорят о правительственных заявлениях, они умеют изобразить скупую иронию, явную, как зубоврачебный бур, приставленный к твоему зубу, но куда более забавную. Рэнди давится водкой. -- Он говорит, это пустяковый гражданский иск, -- продолжает Дуг вкрадчиво шелковистым тоном оскорбленной невинности. -- То, что «Ордо» распространяет ненавистную правительству криптографию, -- чистейшей воды совпадение, -- догадывается Рэнди. -- Ага. -- Что ж, в таком случае я уверен, это просто наши нелады с Дантистом, -- говорит Рэнди. -- Какие нелады? -- Все произошло глубокой ночью по вашему времени. Уверен, утром ты найдешь несколько занятных факсов. -- Ладно, взгляну, -- говорит Дуг Шафто. -- Я, наверное, звякну тебе из Кинакуты, -- говорит Рэнди. -- Счастливо долететь, Рэндалл. -- Удачного тебе дня, Дуглас. Рэнди кладет телефон обратно в гнездо на ручке кресла и готовится впасть в заслуженную кому. Однако через пять минут телефон звонит. Так непривычно, чтобы тебе звонили в самолет, что он в первый миг совершенно ошарашен. Еще несколько секунд уходит на то, чтобы посмотреть в инструкции, как ответить на звонок. Когда он наконец подносит включенную трубку к уху, голос говорит: -- По вашему, это очень умно? Думаете, кроме вас и Дуга Шафто, никто в мире не знает, что пассажиры султанского класса могут принимать входящие звонки? Рэнди убежден, что никогда не слышал этого голоса. Голос старческий, но не надтреснутый, а словно отполированный временем, как ступени церкви. -- Кто это? -- Вы рассчитываете, что мистер Шафто перезвонит вам из автомата, я правильно угадал? -- Пожалуйста, ответьте, кто это? -- Думаете, так безопаснее, чем по сотовому? Уверяю вас, нет. -- Говорящий делает длинные паузы до, после и в середине фраз, как будто редко общается с людьми и никак не может набрать темп. -- Ладно, -- говорит Рэнди. -- Вы знаете, кто я и кому звонил. Очевидно, вы держите меня под наблюдением. Надо понимать, вы работаете не на Дантиста. Так на кого же? Правительство Соединенных Штатов? Агентство Национальной Безопасности, верно? -- Обычно ребята из Форт Мида не звонят людям, чьи телефоны прослушивают. -- Для американца неизвестный говорит чересчур четко; скорее он откуда нибудь из Северной Европы. -- Хотя в вашем случае АНБ могло бы сделать исключение -- когда я был там, они все восхищались трудами вашего деда. До такой степени, что решили их украсть. -- Полагаю, это самый высокий комплимент. -- Вы могли бы стать миллиардером, Рэнди. Слава богу, этого не произошло. -- Чего ж тут хорошего? -- Вы были бы очень умным человеком, которому не приходится принимать трудных решений -- не приходится упражнять свой мозг. Это куда хуже, чем быть тупицей. -- Дед работал на вас в АНБ? -- Ему это было неинтересно. Он говорил, что у него более высокое призвание. Поэтому, пока он строил все более и более мощные компьютеры, чтобы решить задачу Гарварда Уотерхауза о разложении на простые сомножители, мои друзья из АНБ смотрели на него и учились. -- И вы тоже. -- Я? О нет, паять железки -- не мой профиль. Я следил за тем, как АНБ следит за вашим дедом. -- По чьей указке? Погодите, не отвечайте -- eruditorum.org? -- Молодцом, Рэнди. -- Как мне вас называть? Понтифик? -- Понтифик -- хорошее слово. -- Да, -- говорит Рэнди. -- Я смотрел в словаре, искал подсказки в этимологии. Это старое латинское слово, и значит оно «священник». -- Католики зовут Папу «Pontifex Maximus», или «понтифик» для краткости, -- соглашается понтифик, -- но этим же словом язычники называли своих жрецов, а иудеи -- раввинов, настолько оно внеконфессиональное. -- Однако буквальное его значение -- «строитель мостов», поэтому прекрасно подходит для криптосистемы, -- говорит Рэнди. -- И, надеюсь, для меня, -- сухо отвечает понтифик. -- Приятно, что вы так думаете, Рэнди. Для многих людей криптосистема скорее стена, чем мост. -- Да, черт возьми. Рад познакомиться с вами по телефону. -- Взаимно. -- Что то последнее время от вас не было почты. -- Не хотел вас смущать. Вы могли подумать, будто я пытаюсь вас обратить. -- Ничуть. Кстати, знающие люди говорят, что ваша система чудная, но толковая. -- Она вовсе не чудная, если в ней разобраться, -- вежливо отвечает понтифик. -- Ну... а чему я обязан этим звонком? Очевидно, ваши друзья меня прослушивают -- по чьим указаниям? -- Не знаю, -- говорит понтифик. -- Но мне известно, что вы пытаетесь взломать «Аретузу». Рэнди не помнит, чтобы когда нибудь произносил это слово вслух. Оно было напечатано на обертках старых перфокарт, которые он прогонял через перфосчитыватель в Сиэтле. В памяти всплывает коробка из дедушкиного сундука, подписанная «ГАРВАРД УОТЕРХАУЗ: ЗАДАЧА О РАЗЛОЖЕНИИ НА ПРОСТЫЕ СОМНОЖИТЕЛИ, 1949-- 1952». Теперь он по крайней мере может привязать понтифика к определенной дате. -- Вы работали в АНБ в конце сороковых -- начале пятидесятых, -- говорит Рэнди. -- Вероятно, участвовали в разработке «Харвеста». «Харвестом» назывался уникальный суперкомпьютер для взлома шифров, на три десятилетия опередивший свое время и построенный для АНБ инженерами «ЭТК». -- Как я упоминал, -- говорит понтифик, -- труды вашего деда пришлись очень кстати. -- У Честера работает бывший инженер «ЭТК», -- вспоминает Рэнди. -- Он помогал мне считывать перфокарты. Он ваш друг. Он вам позвонил. Понтифик издает смешок. -- В нашей маленькой компании вряд ли найдется более памятное слово, чем «Аретуза». Бедняга чуть об пол не грохнулся, когда его увидел. Позвонил мне с моторки, Рэнди. -- В чем дело? Что в этой «Аретузе» такого особенного? -- Мы убили десять лет жизни, пытаясь ее взломать! И все напрасно! -- Наверное, это и впрямь было очень досадно, -- говорит Рэнди. -- У вас до сих пор в голосе слышится обида. -- Я зол на Комстока. -- Это не тот, который... -- Нет, не генеральный прокурор Пол Комсток. Его отец. Эрл Комсток. -- Что?! Тот тип, которого Дуг Шафто сбросил с фуникулера? Который устроил Вьетнамскую войну? -- Нет, нет! То есть да. Эрл Комсток во многом определил вьетнамскую политику. И Дуг Шафто действительно заработал свои пятнадцать минут славы, выбросив его из фуникулера, если не ошибаюсь, в семьдесят девятом. Но весь вьетнамский бред был только эпилогом его настоящей карьеры. -- А в чем она тогда состояла? -- Эрл Комсток, под началом которого ваш дед служил во время Второй мировой войны, был одним из создателей АНБ и моим шефом с 49 го до примерно 60 го. Он был одержим «Аретузой». -- Почему? -- Он считал, что это шифр коммунистов. Что, взломав «Аретузу», мы сможем применить этот подход к последним советским шифрам, которые нам никак не давались. Нелепость, конечно. Однако он верил в это -- или по крайней мере так утверждал, -- и мы бились лбом об «Аретузу». Сильные люди зарабатывали нервный срыв. Гении убеждали себя в том, что они тупицы. В итоге все оказалось шуткой. -- Шуткой? Как это? -- Мы бесконечно гоняли перехваты через «Харвест». У нас говорили, что в Вашингтоне и Балтиморе пригасает свет, когда мы работаем над «Аретузой». До сих пор помню наизусть первые группы: AADAA FGTAA и так далее. Эти двойные А! Люди писали о них диссертации. В конце концов мы решили, что это просто флюктуации. Мы изобрели абсолютно новые системы криптоанализа, чтобы к ней подступиться -- написали новые тома «Криптономикона». Данные были очень близки к случайным. Искать в них закономерности было все равно что читать книгу, которую сожгли, а пепел смешали с цементом в плотине Гувера. Мы ничего толком не получили. Лет через десять мы стали использовать «Аретузу», чтобы сбить спесь с новичков. К тому времени АНБ фантастически разрослось, мы набирали лучших молодых математиков со всех концов Соединенных Штатов. Когда кто нибудь из них слишком о себе мнил, его сажали за «Аретузу» -- пусть не воображает. Многие обломались. Однако примерно в 59 м появился один парнишка -- самый способный из всех, кого мы видели. Он ее расколол. -- Полагаю, вы позвонили не для того, чтобы раззадорить мое любопытство, -- говорит Рэнди. -- Что он выяснил? -- Что перехваты «Аретузы» -- вовсе не шифрованные сообщения, а просто результаты определенной математической функции -- римановской дзета функции, которая применяется в разных целях, в частности, как генератор случайных чисел в некоторых криптосистемах. Парень доказал, что если задать определенные параметры и ввести некую ключевую последовательность, то функция выдаст в точности ту же последовательность, что и перехваты. Больше ничего она не пишет. И на этом карьера Комстока чуть не закончилась. -- Почему? -- Отчасти потому, что он вбухал в это дело безумное количество людских ресурсов и денег. Но главным образом потому, что ключевой последовательностью -- затравкой для генератора случайных чисел -- оказалась фамилия шефа. К О М С Т О К. -- Шутите. -- У нас были все доказательства, неопровержимые математически. Получалось, либо Комсток сам сгенерировал перехваты, причем имел глупость использовать для затравки собственную фамилию -- поверьте, с него бы сталось, -- либо над ним чудовищно подшутили. -- А вы как думаете? -- Ну, он никогда не говорил, откуда взял эти перехваты, так что трудно строить гипотезы. Я склонен верить в теорию розыгрыша: уж очень у многих подчиненных был на него зуб. Но не в этом суть. Его с треском вышибли из АНБ в сорок шесть лет. Седовласого ветерана, технократа с самым высоким допуском и кучей влиятельных друзей. Отсюда он более или менее прямиком попал в Совет Национальной Безопасности Кеннеди. Остальное история. -- Ничего себе, -- потрясенно говорит Рэнди. -- Ну и фруктец! -- Палец в рот не клади, -- соглашается понтифик. -- А теперь его сынок... ладно, не буду заводиться. Понтифик надолго замолкает, и Рэнди спрашивает: -- Так почему вы мне сейчас позвонили? Понтифик несколько мгновений не отвечает, как будто сам не знает ответа. Однако Рэнди думает иначе. Тебе что то хотят этим сказать. -- Думаю, меня ужаснуло, что талантливые молодые люди будут снова убиваться над «Аретузой». До звонка с моторной лодки я думал, что она мертва и похоронена. -- Но вам то что? -- Вы и так лишились миллиардных компьютерных патентов, -- говорит понтифик. -- Это было бы несправедливо. -- Значит, из жалости. -- И потом, я уже говорил, что человек, который вас подслушивает, -- мой друг. Он услышит каждое слово, которое вы скажете в ближайшие несколько месяцев, или по крайней мере прочтет в записи. Если вы, Кантрелл и другие будете все это время говорить об «Аретузе», он просто не выдержит. Абсолютно кафкианское дежа вю. Так что, пожалуйста, бросьте это дело. -- Что ж, спасибо за намек. -- На здоровье. Позволите совет? -- Понтифику положено советовать. -- Прежде должен предупредить, что давно не вращаюсь свете и не усвоил постмодернистского стремления воздерживаться от оценочных суждений. -- Я приготовился. -- Мой совет: создайте самую лучшую Крипту, какую только можете. Ваши клиенты -- по крайней мере их часть -- в практическом смысле настоящие аборигены. Они или обогатят, или убьют, как в первобытных мифах. -- Вы про наркобаронистых персонажей? -- И про некоторых белых людей в костюмах. Довольно одного поколения, чтобы вернуться к первобытной дикости. -- Что ж, мы предоставляем самые современные криптографические услуги всем нашим клиентам -- даже тем, кто носит кольцо в носу. -- Прекрасно! А теперь -- как ни жаль заканчивать на грустной ноте -- мне пора прощаться. Рэнди вешает трубку, и телефон почти сразу звонит снова. -- Ну ты, братец, крут, -- говорит Дуг Шафто. -- Звоню тебе в самолет, а у тебя занято. -- Я знаю анекдот, -- отвечает Рэнди, -- про одного чувака, с которым ты встретился на горнолыжном подъемнике. Только с этим придется повременить. ГЛОРИЯ Голый по пояс, в камуфляжной раскраске, с ножом в руке и кольтом 45 го калибра за поясом, Бобби Шафто сгустком тумана крадется по джунглям. Между мохнатыми стволами двух финиковых пальм отчетливо проглядывает японский военный грузовик. Бобби останавливается. Боевой строй муравьев ползет по его ноге от сандалии вверх. Шафто не обращает внимания. Японцы явно остановились по нужде. Двое рядовых вылезают из грузовика и обмениваются несколькими словами. Один отходит в джунгли, другой прислоняется к крылу машины и закуривает. Кончик сигареты алеет, как закат позади грузовика. Японец отошедший в джунгли, спускает штаны, садится на корточки и прислоняется спиной к дереву, чтобы посрать. Сейчас они -- идеальная мишень. Закат такой яркий, а джунгли такие темные, что оба практически ничего не видят. Тот, что присел по большому, беспомощен; второй, с сигаретой, выглядит изможденным. Бобби Шафто сбрасывает сандалии, выходит из джунглей и, бесшумно переступая искусанными ногами, прячется за бампером. Из кармана извлекается диверсионный набор. Не сводя глаз с курильщика -- его ноги отчетливо видны под осью машины, -- Шафто отделяет бумажку и лепит полезную нагрузку на задний откидной борт. Потом, просто для надежности, лепит вторую. Миссия выполнена. Получай, Тодзио! Через мгновение он снова в джунглях, смотрит, как отъезжает японский грузовик, неся на заднем борту две сине красно белые наклейки «Я ВЕРНУСЬ». Бобби поздравляет себя с очередным успешно выполненным заданием. Уже сильно затемно он добирается до лагеря хукбалахап на склоне вулкана. Преодолевая минное заграждение, несколько раз подает голос, чтобы часовые не подстрелили в темноте, но предосторожность оказывается излишней: все пьяны. По рации сообщили: Макартур возвращается! Генерал высадился на Лейте. Бобби Шафто варит крепкий кофе и начинает отпаивать им радиста Педро. Как только сказывается волшебное действие кофеина, Шафто хватает блокнот, огрызок карандаша и в седьмой раз пишет свое предложение: «ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПЕРЕДАТЬ ПРОАМЕРИКАНСКИЕ МАТЕРИАЛЫ В КОНСЕПСЬОН ТЧК ГОТОВ ОТПРАВИТЬСЯ ЛИЧНО ТЧК ЖДУ УКАЗАНИЙ ТЧК ШАФТО». Он заставляет Педро зашифровать и отправить радиограмму. Теперь остается только ждать и молиться. Эта ерунда с наклейками не может тянуться бесконечно. Тысячу раз его подмывало дезертировать и самому отправиться в Консепсьон. Но то, что он в джунглях с шайкой партизан, еще не отменяет дисциплину. Дезертиров по прежнему вешают или расстреливают, и правильно -- считает Шафто, хотя сам был дезертиром в Швеции. Консепсьон лежит в низине к северу от Манилы. С гор Самбалес можно увидеть и сам городок среди рисовых полей. Низины по прежн