похоже на треск... хлопок. Как ты думаешь, как я попал сюда? - Тебя бросили? Но... - Приземлился на куче грязи в твоем огороде. Вот тебе и орлы. Каменные строения, вымощенные камнем на большом камне. А они промахиваются. - Это удача. Один шанс на миллион. - сказал Брута. - У меня никогда не возникало таких проблем, пока я был быком. Количество орлов, способных поднять быка, можно пересчитать на пальцах одной головы. Ладно. - сказала черепаха, - орлы - не самое страшное. Некоторые... - Некоторые из них очень вкусны. - сказал голос у брутиного уха. Он виновато подскочил, не выпуская из рук черепахи. - А, здравствуйте, господин Дблах. - сказал он. Каждый в городе знал Провались-я-на-этом-месте Дблаха, поставщика подозрительно новых святых реликвий, подозрительно старых жженых леденцов на палочке, перемазанных песком фиг и фиников, давно переживших срок своей годности. Он был одной из стихий, подобно ветру: никто не знал, откуда он явился и куда уходит на ночь. Но он оказывался здесь каждое утро, продавая пилигримам нечто липкое. Большинство священников считали, что в этом он дока, ибо большинство пилигримов приходило впервые, а поэтому у них отсутствовала важнейшая составляющая, необходимая в общении с Дблахом, а именно - опыт общения с ним раньше. На площади хорошо было известно зрелище пилигрима, пытающегося сохранить достоинство расклеивая челюсти. Многие набожные пилигримы после опасного тысячемильного путешествия были вынуждены изъявлять свои мольбы на языке жестов. - Как насчет шербета на потом? - сказал Дблах с надеждой. - Только по центу за стакан, и это провались я на этом месте. - Это что за дурень? - сказал Ом. - Я не собираюсь ее есть. - поспешно сказал Брута. - Собираешься выучить ее делать фокусы? - сказал Дблах весело. - Лазать через обручи и так далее в этом роде? - Избавься от него. - сказал Ом. - Ударь его по голове, чего стоишь, и брось около статуи. - Заткнись. - сказал Брута, снова сталкиваясь с проблемой, которая возникает, когда говоришь с тем, кого никто другой не слышит. - Зачем же так из-за таких мелочей. - сказал Дблах. - Это я не тебе. - сказал Брута. - Разговариваешь с черепахой, да? - сказал Дблах. Брута выглядел виноватым. - Моя мать под старость разговаривала с тушканчиками. - продолжал Дблах. - Животные - отличное средство в моменты стресса. И во времена голода тоже, конечно. - Этот человек не честен. - сказал Ом. - Я могу читать его мысли. - Серьезно? - Что - серьезно? - сказал Дблах. Он искоса взглянул на Бруту. - В любом случае, она составит тебе компанию в путешествии. - В каком путешествии? - В Эфеб. Секретная миссия по переговорам с неверными. Брута понимал, что удивляться не стоит. Новости распространяются по замкнутому мирку Цитадели со скоростью лесного пожара после засухи. - А, сказал он. - это путешествие. - Говорят, поедет Фрайят. - сказал Дблах. - И тот, другой. Серый кардинал. - Дьякон Ворбис очень мил. - сказал Брута. - Он был очень добр ко мне. Он дал мне попить. - Попить чего? Хотя неважно. - спохватился Дблах. - Конечно, я ничего против него не имею. - поспешно добавил он. - Чего ты разболтался с этим тупицей? - вопрошал Ом. - Он... мой друг. - сказал Брута. - Я бы хотел, чтобы он был моим другом. - сказал Дблах. - С такими друзьями никогда не будешь иметь врагов. Может, я подобью тебя на беленую султану? По рукам? x x x Исходя из принципа, что сон в одиночестве провоцирует грех, Брута делил спальню с еще 23 другими послушниками. Больше всего это озадачивало самих послушников, ибо уже после секундного размышления становится ясно, что существуют целые наборы грехов, доступные только в компании. Но это потому, что секундное размышление и является самым большим грехом. Люди по натуре склоны куда больше прощать себе во время своих одиноких размышлений. Так что Бруте пришлось удалиться в сад вместе со своим Богом, ворчащим на него из кармана робы, где он теснился вместе с мотком веревки, парой садовых ножниц и несколькими завалявшимися семенами. Наконец его выудили оттуда. - Слушай, я все никак не мог тебе сказать. - сказал Брута. - Я выбран отправиться в очень важную поездку. Я отправляюсь в Эфеб, с миссией к неверным. Дьякон Ворбис избрал меня. Он мой друг. - Кто это? - Он - шеф Эксквизиции. Он... отвечает за то, чтобы тебя должным образом почитали. Ом уловил сомнение в голосе Бруты и вспомнил решетку. И то, чем занимались внизу... - Он пытает людей. - холодно сказал он. - Нет-нет! Это делают Инквизиторы. Они тоже работают подолгу за не такие уж большие деньги, так говорил Брат Намрод. Нет, эксквизиторы просто... разбирают материалы. Каждый инквизитор мечтает со временем стать эксквизитором, говорил Брат Намрод. Вот почему они соглашаются торчать на работе все время. Иногда они не спят сутками... - Пытая людей. - размышлял Ом. - Нет, разум, подобный тому, что был тогда в саду, не поднимет ножа. Это сделают другие. Ворбису по душе другие способы. - Искореняя в людях нечестие и ересь. - сказал Брута. - Но... люди, возможно... не выживают в процессе? - Но это не важно! - искренне сказал Брута. - то, что случается с нами при жизни, в действительности не реально. Может немного болеть, но это не важно. Если это гарантирует меньшее время в преисподнях после смерти. - А что, если инквизиторы не правы? - сказала черепаха. - Они не могут ошибаться. - сказал Брута. - Они ведомы рукой... твоей рукой... твоей передней ногой... в смысле, лапой. - промямлил он. Черепаха сморгнула своим единственным глазом. Она вспомнила солнцепек, беспомощность и лицо, наблюдающее все это без какой-либо жестокости, но, хуже, с интересом. Кто-то наблюдает чье-то умирание просто ради того, чтобы посмотреть, сколько оно продлится. Он узнает это лицо где угодно. И этот разум - стальной шар разума. - Но, предположим, что-то пошло наперекосяк. - настаивала она. - Я не слишком силен в теологии, - сказал Брута, но наследие Оссорий здесь совершенно недвусмысленно. В любом случае, они должны были в чем-то провиниться, иначе бы ты, по своей мудрости, не направил бы на них Квизицию. - Я? сказала черепаха, все еще размышляя об этом лице. - Стало быть, это их вина, что их пытают. Я и правда так сказал? - "Мы судимы при жизни так же, как будем судимы после смерти"...- Оссорий 3, глава 6, стих 56. Моя бабушка говорила, что когда человек умирает, он предстает перед тобой; он должен пересечь страшную пустыню, и ты взвешиваешь его сердце на специальных весах, и если оно весит меньше перышка, он избегает преисподен. - О, благой Я! - сказала черепаха и добавила, - А тебе, парень, не приходило в голову, что я могу быть не в состоянии проделывать все это и одновременно находиться здесь и разгуливать с панцирем на спине? - Ты можешь все, что тебе угодно. - сказал Брута. Ом воззрился на Бруту. - Он действительно верит. - подумал он, - Он не умеет лгать. Сила веры Бруты запылала в нем подобно пламени. И тут правда поразила Ома, как земля поражает черепаху после налета орла. - Ты должен взять меня в эту Эфеб. - поспешно сказал он. - Я исполню все, что ты пожелаешь. Ты собираешься очистить ее огнем и копытом? - Возможно, возможно. - сказал Ом. - Но ты должен взять меня. - Он старался приглушить свои тайные помыслы, чтобы их не услышал Брута. - Не бросай меня! - Но ты смог бы попасть туда много быстрее, если бы я тебя оставил. - сказал Брута. - Эти эфебцы очень греховны. Чем скорее ты их очистишь, тем лучше. Ты можешь перестать быть черепахой, помчаться туда подобно жгучему ветру и очистить город. - Жгучий ветер. - подумал Ом. И черепаха задумалась о безгласных пустошах глубокой пустыни, о шепоте и вздохах исчезнувших богов, ставших джинами и голосами в воздухе. Боги, в которых никто не верит. Ни один. Одного вполне достаточно. Брошенные боги. А что до пламени брутиной веры, так во всей Цитадели, за весь день оно было единственным, которое нашел Бог. x x x Фрайят пытался молиться. Он не делал этого уже очень давно. Да, конечно были восемь обязательных ежедневных молений. Но в провале безысходной ночи он знал, что они из себя представляют. Привычку. Время поразмыслить, пожалуй. И метод измерения времени. Он задумался, а молился ли он когда-нибудь вообще, открывал ли он свое сердце и разум чему-то, что не здесь, или над тем, что здесь. Вроде и должен был бы, не так ли? Разве что, когда был молод. Ему не удавалось даже припомнить что-либо в этом роде. Кровь смыла все воспоминания. Это была его вина. Это должно было быть его виной. Ему и раньше случалось бывать в Эфебе, и он, пожалуй даже любил этот беломраморный город, оглядывающий со скалы голубое Кольцевое Море. Он посетил и Джелибейби, сумасшедших, живущих в маленькой речной долине, которые верят в богов со странными головами и кладут своих умерших в пирамиды. Он добирался даже до далекого Анк-Морпорка, за океаном, где согласны почитать любого бога, пока у него или у нее есть деньги. Да, в самом Анк-Морпорке, набитом улицами богов, как колода картами. И ни один из них не хочет поджечь другого, по крайней мере не больше, чем это обычно для Анк-Морпорка. Они всего лишь хотят, чтобы их оставили в покое, а потому каждый идет в преисподню или в рай своей дорогой. И он слишком много выпил сегодня ночью из винного тайничка, обнаружение которого в ближайшие десять минут доставило бы его в аппарат инквизиции. Да, ты мог бы сказать это старику Ворбису. Когда-то Квизицию можно было подкупить, но теперь уже нет. Шеф Эксквизиции вернулся к истокам. Сейчас пришла демократия острых ножей. По сути, даже больше. Поиск ересей среди высших чинов Церкви производится даже более энергично. Чем дальше в лес, тем тупее пила. Мне бы эту стародавнюю религию... Он зажмурился, но все, что смог увидеть, были рога святилища, или разрозненные признаки будущей резни, или... лицо Ворбиса. Ему нравился тот белый город. Даже рабы там были довольны. Существовали законы о рабах. Были вещи, которых нельзя было сделать с рабами. Рабы имели ценность. Там он узнал о Черепахе. Все это имело смысл. Он подумал: это звучало правильно. Это впечатляло. Но под впечатлением, или нет, эта мысль обрекала его на преисподню. Ворбис знал про это. Должен был. Шпионы были всюду. Сашо был полезен. Что Ворбис вытянул из него. ? Сказал ли он то, что знал? Да, разумеется, сказал... Что-то оборвалось внутри Фрайята. Он взглянул на свой меч, висящий на стене. Почему бы и нет? В любом случае, ему предстоит провести всю вечность в тысячах преисподен... Знание - своеобразная свобода. Когда самое большее, что с тобой могут сделать - все, что угодно, даже это уже не ужасает. Если ему предстоит быть сваренным, как ягненок, то точно так же ему может предстоять быть изжаренным, как баран. Он поднялся, шатаясь, и после пары попыток, снял перевязь меча со стены. Комнаты Ворбиса недалеко, если ему удастся найти дорогу. Один удар, не больше. Он может рассечь Ворбиса напополам с одного удара. И может быть... может быть потом ничего не случится. Здесь есть другие, кто чувствуют то же, что и он - где-то. Или, в любом случае, он может спуститься к конюшням и к утру быть далеко-далеко, возможно, на пути в Эфебу через пустыню... Он подошел к двери и зашарил в поисках ручки. Она открылась сама по себе. Он качнулся назад, когда она пошла внутрь. Там стоял Ворбис. Его лицо в дрожащем свете масляной лампы выражало вежливую озабоченность. - Извини за поздний час, лорд. - сказал он. - Но по-моему, нам следует поговорить о завтрашнем дне. Меч выпал из руки Фрайята. Ворбис наклонился вперед. - Что-то не так, брат? - Он улыбнулся и вошел в комнату. Двое инквизиторов в капюшонах проскользнули следом. - Брат. - снова сказал Ворбис. И закрыл дверь. x x x - Как тебе внутри? сказал Брута. - Да я буду тут перекатываться, как горошина в миске. - проворчала черепаха. - Я могу положить еще соломы. И, смотри, вот, что я принес. Куча зелени свалилась Ому на голову. - Это с кухни, - сказал Брута . - кожура и обрезки. Я их украл. - добавил он. - Но потом я подумал, что это не может быть воровством, коли я сделал это для тебя. Вонь полусгнивших листьев упрямо вела к мысли, что Брута совершил свое преступление, когда зелень была на полпути к компостной яме, но Ом этого не сказал. Не сейчас. - Хорошо. - пробормотала черепаха. - Должны быть другие. - сказал он себе. - Обязательно. Где-нибудь в глубине страны. Это слишком рафинированное место. Но... ведь были все те пилигримы у Святилища. Это были не просто крестьяне, а самые набожные. Целые деревни складывались, чтобы послать одного с прошениями многих. Но огня не было. Были страх, опасение, тоска и надежда. Во всех этих эмоциях была своя прелесть. Но огня не было. Орел уронил его возле Бруты. Он... пробудился, что ли. Ом смутно помнил то время, когда был черепахой. А теперь он вспомнил, что он был богом. Как далеко от Бруты он будет помнить? За милю? За десять? Интересно, каково это, чувствовать, как истекает знание, опускаться вновь до низменного пресмыкающегося? Может быть, какая-то его часть всегда будет беспомощно вспоминать... Он содрогнулся. Временно Ом разместился в плетеной коробке, висевшей у Бруты на плече. В лучшие времена он не счел бы это комфортным, но сейчас его всего-навсего встряхивало когда Брута чеканил шаг по предутренней прохладе. Через некоторое время прибыло несколько грумов с лошадьми. Брута удостоился нескольких презрительных взглядов. Он всем улыбался. Это казалось наилучшим выходом. Он начал чувствовать голод, но не рискнул покинуть свой пост. Ему велели быть здесь. Но через некоторое время звуки, доносившиеся из-за угла, заставили его украдкой продвинуться на несколько ярдов и посмотреть, что там творится. Внутренний дворик здесь был U-образной формы, вокруг крыла здания Цитадели, и из-за угла он выглядел так, словно там собиралась отправляться другая группа. Брута знал о верблюдах. В деревне его бабушки была пара. Здесь их были сотни, стонущих, как несмазанные насосы и воняющих, как тысяча мокрых ковров. Люди в джелибах расхаживали среди них и время от времени ударяли их палками, что является испытанным методом обращения с верблюдами. Брута направился к ближайшему зверю. Какой-то человек крепил ремнями бутыли с водой вокруг его горба. - Доброе утро, брат. - сказал Брута. - Пошел на... сказал человек даже не оглянувшись. - Пророк Аввей учит нас часть 25, стих 6: "горе тому, кто оскверняет свой рот сквернословием, ибо слова его будут, яко пыль." -сказал Брута. - Правда? Ну, пусть он тоже идет на... - продолжил беседу человек. Брута колебался. Формально, незнакомец забронировал себе вакантное местечко в тысяче преисподен и пару месяцев внимания Квизиции, но, как сейчас заметил Брута, он принадлежал к Божественному Легиону; его меч наполовину скрывали одежды пустыни. Для легионариев следует делать особое исключение, такое же, какое делается для инквизиторов. Близкие контакты с безбожниками воздействуют на их сознание и ввергают их души в смертельную опасность. Он решил быть великодушным. - И куда же ты направляешься со всеми этими верблюдами этим прекрасным утром, брат? Солдат подтянул пояс. - В преисподню, наверное. - сказал он неприятно рассмеявшись. - прямо за тобой. - Серьезно? По словам Пророка Ишкибла, человеку не нужен верблюд, чтобы достичь преисподни, да, ни конь, ни мул. Человек может отправиться в преисподню на своем собственном языке. - сказал Брута, позволяя нотке неодобрения проскользнуть в его голосе. - А что старые пророки говорят о том, чтобы заехать одному назойливому ублюдку по уху? - "Горе тому, кто поднял руку свою на ближнего своего, поступая с ним, как с неверным". - сказал Брута, - Это Оссорий, Запрет 11, стих 16. - Отвали и забудь, что вообще нас видел, иначе у тебя будут большие неприятности, друг. - Сержант Актар, часть 1 стих1. - сказал солдат. Брута наморщил лоб. Такого он не помнил. - Уходи отсюда. - сказал глас Божий в его голове. - Неприятности тебе не нужны. - Надеюсь, ваше путешествие будет приятным. - вежливо сказал Брута. - Куда бы вы не направлялись. Он попятился и направился к воротам. - Насколько я могу судить, этот человек должен будет провести некоторое время в исправительных преисподнях. - сказал он. Бог промолчал. Группа путешествующих в Эфеб наконец начала собираться. Брута был очень внимателен и старался убраться с дороги каждого. Он увидел дюжину конных солдат, но, в отличие от верблюжьих наездников, они были в до блеска надраенных чешуйчатых кольчугах и черно-желтых плащах, в которые Легионеры облачались только в особых случаях. Брута подумал, что они выглядят очень впечатляюще. Под конец к нему подошел один из конюших. - Что ты тут делаешь, послушник? - требовательно спросил он. - Еду в Эфеб. - сказал Брута. Человек взглянул на него и рассмеялся. - Ты? Ты даже не рукоположен! И ты едешь в Эфеб? - Да. - И с чего ты это взял? - С того, что я ему велел. - раздался голос Ворбиса за спиной человека. -И он здесь, всецело покорный моей воле. Брута хорошо видел лицо человека. Выражения на нем менялись, подобно форме жирного пятна на поверхности лужи. Потом конюший повернулся так, словно его ноги были прибиты к гончарному кругу. - Господин Ворбис. - промямлил он. - А сейчас ему нужно верховое животное. - сказал Ворбис. Лицо конюшего пожелтело от ужаса. - С удовольствием. Лучшая из наших лошадей... - Мой друг Брута - смиренный служитель Ома. Я не сомневаюсь, что он просит не более, чем о муле. Брута? - Я... Я не умею сидеть верхом, лорд. - сказал Брута. - Любой может сесть на мула. - сказал Ворбис. - Обычно, множество раз за небольшой промежуток времени. Кажется, теперь все в сборе? Он поднял бровь, глядя в сторону сержанта охраны. Тот отдал честь. - Мы дожидаемся Генерала Фрайята, лорд. - сказал он. - А, сержант Симония, не так ли? Память на имена у Ворбиса была просто ужасной. Он знал все. Сержант слегка поблек, потом конвульсивно отдал честь. - Да! Сэр! - Мы тронемся без генерала Фрайята. - сказал Ворбис. Губы сержанта оконтурили "Н" слова "но" и заняли исходное положение. - У Генерала Фрайята другие дела. - сказал Ворбис. - Куда более тяжелые и срочные. О которых лишь он может позаботиться. x x x Фрайят открыл глаза в полумраке. Он различал комнату вокруг, но лишь смутно, как набор граней в воздухе. Меч... Он обронил меч, но возможно, ему снова удастся его найти. Он сделал шаг вперед, ощущая легкое сопротивление в районе лодыжек, и поглядел вниз. Там был меч. Но его пальцы прошли сквозь него. Это было словно спьяну, но он знал, что не пьян. Он не был даже трезв. Он чувствовал... странную ясность рассудка. Он обернулся и взглянул на то, что на мгновение сдержало его движение вперед. - Ох...-сказал он. - ДОБРОЕ УТРО. - Ох... - СНАЧАЛА ВСЕГДА БЫВАЕТ ЛЕГКОЕ ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО. НИ НА ЧТО ДРУГОЕ НЕВОЗМОЖНО И РАССЧИТЫВАТЬ. К своему ужасу Фрайят на расстоянии шага увидел сквозь серую стену высокую черную фигуру. - Постой! Череп в черном капюшоне высунулся из стены. - ДА? - Ты ведь Смерть, правда? - РАЗУМЕЕТСЯ. Фрайят собрал все, что осталось от былого величия. - Я тебя знаю. - сказал он. - Я много раз смотрел тебе в лицо. Смерть пристально посмотрел на него. - НЕТ. НЕ СМОТРЕЛ. - Уверяю тебя... - ТЫ СМОТРЕЛ В ЛИЦО ЛЮДЯМ. ЕСЛИ БЫ ТЫ ПОСМОТРЕЛ НА МЕНЯ, УВЕРЯЮ,...ТЫ БЫ НЕ ПЕРЕПУТАЛ. - Но что происходит со мной сейчас? Смерть передернул плечами. - ТЫ НЕ ПОНЯЛ?. - сказал он и исчез. - Постой! Фрайят рванулся к стене и к своему удивлению обнаружил, что она не является преградой. Он очутился в пустом коридоре. Смерть пропала. И тут он понял, что это не такой коридор, каким он его помнил, с тенями и скрипом песка под ногами. В конце того коридора не было сияния, которое притягивало бы его, как магнит - железные опилки. Нельзя избежать неизбежного. Потому, что рано или поздно, попадаешь туда, где неизбежное стоит и поджидает. Это было тут. Фрайят ступил сквозь сияние в пустыню. Небо было темным, увешенным крупными звездами, однако черный песок, простирающийся насколько хватало глаз, был ярко освещен. Пустыня. После смерти - пустыня. Пустыня. Пока никаких преисподен. Возможно, в этом была надежда. Он вспомнил песенку времен своего детства. Как ни странно, она была не об избиении. Никого не затаптывали. Она была не об Оме, страшном в своей ярости. Она была о путешествии души после смерти...
"Ты должен пересечь пустыню ..."
- Где это? - сказал он хрипло. - НИГДЕ. - сказал Смерть. - ЭТО НЕ МЕСТО.
"Совсем-совсем один..."
- Что в конце пустыни? - ПРИГОВОР.
"Вместе со своей верой..."
Фрайят поглядел на бескрайнее, однообразное пространство. - Я должен перейти ее в одиночку? - прошептал он. - Но в песнях говорится, что эта пустыня ужасна... - ДА? А СЕЙЧАС, С ВАШЕГО РАЗРЕШЕНИЯ... Смерть исчез. Фрайят глубоко вздохнул, с непривычки. Возможно, ему удастся найти здесь несколько скал. Маленькую скалу, чтобы укрепиться и большую, чтобы можно было укрыться в ожидании Ворбиса. Эта мысль тоже была данью привычке. Месть? Здесь? Он улыбнулся. Будь благоразумен, человече. Ты был солдатом. Это - пустыня. В свое время ты пересек не одну. И ты выжил, изучая их. Существуют целые племена, умудряющиеся выжить в наихудших из них. Слизывающие росу с теневой стороны дюн, и такой порядок вещей... Они называют это домом! Приведи их на огород и они сочтут тебя сумасшедшим. Промелькнуло воспоминание: пустыня - это то, что ты о ней думаешь. А теперь ты можешь думать без помех... Здесь нет лжи. Исчезают все прикрасы. Это случается во всех пустынях. Только ты и то, во что ты веришь. Во что же я всегда верил? Что в общем, в принципе и в сумме, если человек живет, как должно, не так, как учат священники, но так, как в глубине души он считает правильным и честным, то все, в конце концов, должно обернуться к лучшему. На знамени конечно такое не напишешь. Но пустыня уже выглядела получше. И Фрайят зашагал. x x x Мул был маленький, а ноги у Бруты были длинные. Сделав небольшое усилие, он смог бы встать и позволить мулу прорысить низом. Порядок продвижения не был таким, какого можно было бы ожидать. Сержант Симония держался вместе со своими солдатами впереди, по обе стороны тракта. За ними тянулись слуги, клерки и младшие священники. Ворбис ехал позади, справа, подобно пастырю , присматривающему за своим стадом. Брута ехал рядом с ним. Это было честью, которой он предпочел бы избежать. Он принадлежал к числу тех, кто способен вспотеть даже на морозе, и пыль налипала на него подобно песчаной коже. Но Ворбис, кажется, получал удовольствие от его компании. Время от времени он спрашивал его: - Сколько мы проехали, Брута? - Четыре мили и семь эстадо, лорд. - А откуда ты знаешь? На этот вопрос он ответить не мог. Откуда он знает, что небо голубое? Это просто было в его голове. Невозможно думать о том, как ты думаешь. Это как открывать коробку ломом, который внутри нее. - И сколько заняло наше путешествие? - Чуть больше семидесяти девяти минут. Ворбис рассмеялся. Бруте очень хотелось знать, почему. Ведь загадка не в том, почему он помнит, а в том, почему все остальные склонны забывать. - У твоих родителей тоже была эта замечательная способность? Пауза. - Они могли делать это так же хорошо? - терпеливо повторил Ворбис. - Я не знаю. Была только моя бабушка. У нее была... хорошая память ...на некоторые вещи. - Разумеется, на прегрешения. - А так же зрение и слух. То, что она, по-видимому, могла, как он помнил, видеть и слышать через две стены, казалось невероятным. Брута осторожно повернулся в седле. Где-то в миле позади, на дороге, лежало облако пыли. - Там едут остальные солдаты. - продолжал он. Кажется, это шокировало Ворбиса. Это был, пожалуй, первый случай за многие годы, когда кто-то простодушно высказывал ему свое наблюдение. - Остальные солдаты? - сказал он. - Сержант Актар и его солдаты, на девяноста восьми верблюдах со множеством бутылей воды. - сказал Брута. - Я видел их перед нашим отъездом. - Ты их не видел. - сказал Ворбис. - Они не едут с нами. Ты забудешь о них. - Да, господин. - от него опять потребовали невозможного. Через несколько минут далекое облако свернуло с дороги и начало медленный подъем по склону, ведущему на пустынное плоскогорье. Брута, исподтишка наблюдавший за ним, поднял глаза к песчаным горам. Над ними кружила какая-то точка. Он засунул руку в рот. Ворбис услышал сдавленный вздох. - Что встревожило тебя, Брута?. - спросил он. - Я вспомнил о Боге. - сказал Брута без раздумья. - Мы должны всегда помнить о Боге, - сказал Ворбис. - и верить, что он с нами на нашем пути. - Он с нами. - сказал Брута и абсолютная уверенность в его голосе заставила Ворбиса улыбнуться. Он весь напрягся, ожидая услышать ворчливый внутренний голос, но его не было. На одно ужасное мгновение Брута засомневался, уж не вывалилась ли черепаха из коробки, но ее вес успокаивающе оттягивал плечо. - И в нас должна жить уверенность, что Он будет с нами в Эфебе, среди неверных. - сказал Ворбис. - Я уверен, что будет. - сказал Брута. - И готовность к приходу пророка. - сказал Ворбис. Облако достигло вершины дюн и растворилось в молчаливой пустоте пустыни. Брута пытался выбросить это из головы, что походило на попытку вылить ведро под водой. Никто не мог выжить на пустынном плоскогорье. Это были не только дюны и жара. В ее пылающем сердце, куда не осмеливались заходить даже сумасшедшие племена, жили ужасы. Океан без воды, голоса без ртов... Как будто и без того в ближайшем будущем не таилось немало опасностей... Он видел море прежде, хотя в Омнии это и не поощрялось. Скорее всего потому, что пустыню куда сложнее пересечь. Считалось, что она удерживает людей от лишних брожений. Но иногда преграда пустыни становилась проблемой, и тогда приходилось иметь дело с морем. Дурносон представлял собой всего-навсего каменный мол да несколько развалюх вокруг, у одной из них стоял трирема под святым флагом. Когда Церковь путешествовала, путешественниками, как правило, оказывались очень важные персоны, так что когда Церковь путешествовала, обычно это делалось с шиком. Делегация приостановилась на холме и взглянула вниз. - Мягкотелые и испорченные. - сказал Ворбис. - Вот какими мы стали, Брута. - Да, господин Ворбис. - И открытые пагубным влияниям. Море, Брута. Оно омывает порочные берега и служит истоком опасным идеям. Люди не должны путешествовать, Брута. Истина - в центре. Когда путешествуешь, туда просачивается заблуждение. - Да, господин Ворбис. Ворбис вздохнул. - Во дни Оссорий мы плавали в одиночку в кораблях из шкур и плыли туда, куда влекли нас Божьи ветры. Так должны странствовать святые. Легкая тень неподчинения внутри Бруты заявила, что уж она-то лучше позволит себе стать чуточку испорченней ради путешествия с хотя бы парой досок, отделяющих ноги от волн. - Я слышал, что Оссорий однажды плавал к острову Эребос на мельничном жернове. - осмелился он продолжить беседу. - Нет ничего невозможного для сильного верой. - сказал Ворбис. - Попробуй зажечь спичку об холодец, приятель. - Брута замер. Совершенно невероятно, что Ворбис умудрился не услышать этот голос. Глас Черепахи разносился над землей. - Кто этот болван? - Вперед. - сказал Ворбис. - Я вижу, нашему другу Бруте не терпится ступить на борт. Конь зарысил вперед. - Где мы? Кто это? Здесь жарко, как в преисподне, и, поверь, я знаю, о чем говорю. - Я не могу сейчас разговаривать. - прошипел Брута. - Эти отбросы воняют, как болото! Да будет салат! Да будет ломтик дыни! Мало-помалу лошади достигли края пристани и по одной были заведены по сходням. Коробка в это время запрыгала. Брута виновато огляделся, но никто не обращал внимания. Несмотря на размеры, на Бруту легко было не обращать внимания. Все находили лучшее применение своему времени, чем смотреть на кого-то вроде Бруты. Даже Ворбис отключился и разговаривал с капитаном. Он нашел место возле острого конца корабля, где одна из торчащих палок с парусами создавала некоторое уединение. Затем, с некоторым страхом, он открыл коробку. Черепаха заговорила из глубин панциря. - Есть орлы вокруг? Брута пристально оглядел небо. - Нету. Голова высунулась наружу. - Ты...- начала она. - Я не мог говорить. - сказал Брута. - Рядом все время были люди! А ты не можешь... читать слова в моей голове? Читать мои мысли? - Мысли смертных не таковы. - оборвал его Ом. - По-твоему, это как наблюдать слова, выстраивающиеся в линеечку по небу? Как же! Это как пытаться осмыслить пучок сорняков. Намерения - да. Эмоции - да. Но не мысли. Большую часть времени ты сам не знаешь, что ты думаешь. А почему я должен? - Потому, что ты - Бог. - сказал Брута. - Аввей, глава 54, стих 17: "Все мысли смертных ему ведомы, и нет для него тайн. " - Это не тот, с плохими зубами? Брута повесил голову. - Слушай, сказала черепаха. - Я - это Я, и Я не могу ничем помочь, если люди думают иначе. - Но ты же знал о моих мыслях... в огороде...- пробормотал Брута. Черепаха колебалась. - Это - другое. - сказала она. - Это не... мысли. Это вина. - Я верю, что Великий Бог есть Ом, и Он есть Справедливость. - сказал Брута. - И я буду верить в это, что бы ты не говорил и чем бы ты не был. - Приятно слышать. - с чувством произнесла черепаха. - Так и думай. Где мы? - На корабле. В море. Неспокойном. - Ехать в Эфеб на корабле? А что сталось с пустыней? - Никто не может пересечь пустыню. Никто не может жить в сердце пустыни. - Я жил. - Тут всего пара дней плавания. - желудок Бруты дал крен, несмотря на то, что корабль едва отошел от причала. - Говорят, Бог... - Я... -...послал нам попутный ветер. - Да? Ох, верно. Насчет попутного ветра, это будь уверен. Постоянного, как река, в течении всего пути, не беспокойся. x x x - Я имел ввиду пруд! Пруд! x x x Брута вцепился в мачту. Через некоторое время подошедший моряк уселся на бухту и стал с интересом его разглядывать. - Ты можешь отпустить ее, отче. - сказал он. - Она стоит сама. - Море...Волны...- осторожно пробормотал Брута, но то, что могло бы выйти наружу, уже кончилось. Моряк задумчиво сплюнул. - Ага,- сказал он, - Видишь ли, они должны быть такой формы, так предопределено свыше. - Но корабль трещит! - Ага. Трещит. - Так это не шторм? Моряк вздохнул и отошел. Через некоторое время Брута рискнул отпустить мачту. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким больным. Дело было не только в морской болезни. Он не знал, где он. . В жизни он четко знал лишь две вещи: где он находится, и то, что Ом существует. Тут он разделял склонности черепах. Понаблюдайте за любой движущейся черепахой: периодически она будет останавливаться и стоять, пока рассортирует воспоминания. Не зря же где-то в мультиверсуме, существуют маленькие движущиеся приспособления, контролируемые электрическими думающими машинами, называемые "черепахами". Брута понимал, где он есть, вспоминая, где он был - по подсознательному подсчету шагов и вехам ландшафта. Где-то внутри его головы существовала нить воспоминаний, которая, если бы подключить ее напрямую к тому, что контролирует его ноги, могла бы заставить Бруту протрусить по узеньким тропкам его жизни до самого места рождения. В отсутствии контакта с землей, на изменчивой поверхности моря, нить оборванно болталась. Ом трясся и подскакивал в такт движениям Бруты, когда тот зигзагом пересек качающуюся палубу и достиг борта. С точки зрения кого угодно, кроме послушника, корабль быстро скользил по волнам в превосходный для плавания день. У его пробужения кружились птицы. По одну сторону - то ли по правому, то ли по левому борту, то ли где-то еще в одном из подобных направлений - стая крылатых рыб взрезала поверхность, пытаясь избежать внимания нескольких дельфинов. Брута глядел на серые тени, выписывающие зигзаги под килем в мире, где вообще не надо было считать... - О, Брута, сказал Ворбис. - смотрю, кормишь рыб. - Нет, гоподин, сказал Брута. - мне плохо, господин. Он повернулся. Тут был сержант Симония, мускулистый молодой человек с бесстрастным выражением лица профессионального солдата. Он стоял рядом с кем-то, кого Брута с трудом опознал, как главного из просоленных, или как там его титул. Тут же был улыбающийся эксквизитор. - Он! Он! - надрывался голос черепахи. - Наш юный друг - не слишком хороший моряк. - сказал Ворбис. - Он! Он! Я узнал бы его где угодно! - Я много бы отдал, господин, чтобы не быть моряком вообще. - сказал Брута. Он чувствовал, как трясется коробка от Ома, неистовствующего внутри. - Убей его! Найди что-нибудь острое! Вытолкни его за борт! - Пойдем с нами на нос, Брута. - сказал Ворбис. - По словам капитана, тут есть на что посмотреть. Капитан затравленно ухмыльнулся, словно попав между молотом и наковальней. Ворбис, как обычно, вполне заменял оба. Брута, тащившийся за этой троицей, прошептал. - Что случилось? - Он! Лысый! Выбрось его за борт! Ворбис чуть повернулся, поймал смущенный взгляд Бруты и улыбнулся. - Я уверен, мы расширим наш кругозор. - сказал он. Потом повернулся обратно к капитану и указал на большую птицу, спланировавшую под поверхность волн. - Тупой Альбатрос. - быстро сказал капитан. - Мигрирует от Пупа к Краю... - он запнулся. Однако, Ворбис с нарочитой вежливостью созерцал показываемое. - Он перевернул меня на солнцепеке! Посмотри на его мысли! - С одного полюса мира на другой каждый год. - сказал капитан. Он слегка потел. - Действительно? С чего бы это? - Никто не знает. - За исключением Бога, конечно. - сказал Ворбис. Лицо капитана стало болезненно желтым. - Конечно. Разумеется. - сказал он. - Брута? - закричала черепаха, -Ты меня слушаешь? - А это, вверху? - сказал Ворбис. Моряк проследил в направлении его вытянутой руки. - А. Летающие рыбы. - сказал он. - В действительности они не летают. - быстро прибавил он. - Они просто разгоняются в воде и некоторое время скользят. - Одно из чудес божьих. - сказал Ворбис. - Бесконечное разнообразие, а? - Да, конечно. - сказал капитан. Облегчение, подобно полкам подкрепления, прошествовало по его лицу. - А эти, внизу?. - сказал эксквизитор. - Те? Дельфины. - сказал капитан. - Вид рыб. - Они всегда плавают вокруг кораблей, как эти? - Часто. Разумеется. Особенно, в эфебских водах. Ворбис наклонился за борт с абсолютно непроницаемым лицом. В разговоре образовалась брешь, которую капитан поспешил заполнить. Что было весьма неразумно. - Они будут следовать за кораблем несколько дней. - сказал он. - Удивительно. - следующая пауза, смоляная яма тишины, готовая поглотить мастодонтов необдуманных высказываний. Раньше эксквизиторы кричали и напыщенно проповедовали. Ворбис не поступал так никогда. Он просто выкапывал перед людьми глубокую тишину. - Кажется, это им нравится. сказал капитан. Он нервно скользнул взглядом по Бруте, пытавшемуся унять в голове черепаший голос. Оттуда помощи не было. Вместо этого на выручку пришел Ворбис. - Это, должно быть, очень удобно в длительных путешествиях. - сказал он. - Хм... Да? - сказал капитан. - С точки зрения провианта. - сказал Ворбис. - Лорд, я не уверен... - Это, должно быть, подобно ходячей кладовой. - сказал Ворбис. Капитан улыбнулся. - О нет, лорд. Мы их не едим. - Действительно? Мне они кажутся достаточно съедобными. - Да, но в старом предании... - Предании? - Говорят, что после смерти души моряков становятся... Капитан заметил бездну впереди, но фраза, благодаря огромной собственной инерции уже вверглась в нее. На мгновение исчезли все звуки, кроме свиста волн, плеска дельфинов и сотрясающего небеса грохота капитанского сердца. Ворбис распрямился над бортом. - Но, конечно, мы не подвержены подобным предрассудкам? - лениво сказал он. - Да, конечно. - сказал капитан, хватаясь за эту соломинку. - Глупые матросские байки. Если я еще услышу такое, я прибью этого типа. Ворбис смотрел куда-то за его ухо. - Эй! Да, ты, там. - сказал он. Один из моряков кивнул. - Принеси-ка мне гарпун. - сказал Ворбис. Человек перевел взгляд с него на капитана и потом покорно отправился. - Но, ах, ух, но ваше преосвященство не должно, ух, ха, заниматься таким спортом. - сказал капитан. - Ах. Ух. Гарпун - опасное оружие в неумелых руках, я боюсь, вы можете себя поранить... - Но я и не буду . - сказал Ворбис. Капитан повесил голову и протянул руку за гарпуном. Ворбис похлопал его по плечу. - А потом, сказал он. - вы угостите нас ланчем, верно, сержант? Симония отдал честь. - Как прикажите! - Да. x x x Брута лежал на спине среди парусов и веревок где-то под палубой. Было жарко и воздух пах, как где угодно запахнет любой воздух, постоянно соприкасающийся с трюмной водой. Брута не ел весь день. Поначалу он был слишком болен. Потом просто не ел. - Но жестокое обращение с животными не значит, что он... не хороший человек. - отважился он; звучание его голоса наводило на мысль, что даже он сам в это не верит. - Это был совсем маленький дельфин. - Он перевернул меня на спину. - сказал Ом. - Да, но люди куда важнее животных. - сказал Брута. - Это мнение часто выражается людьми. - сказал Ом. - Глава 9, стих 16 книги...- начал Брута. - Какая разница, что пишут в книгах? - вскричала черепаха. Брута был шокирован. - Но ты никогда не говорил никому из пророков, что люди должны быть добры к животным. - сказал он. - Я не помню ни слова об этом. Ни разу, когда ты был... больше. Ты хочешь, чтобы люди были добры к животным не потому, что те - животные, ты хочешь, чтобы люди были добры к животным потому, что одно из них может оказаться тобой. - Неплохая идея. - Кроме того, он был добр ко мне. Хотя его ничто не заставляло. - Ты так думаешь? Ты действительно так думаешь? Ты заглядывал в его разум? - Конечно, нет! Я не умею! - Нет? - Нет! Люди не могут... Брута приумолк. Кажется, Ворбис мог. Ему достаточно было одного взгляда на кого-то, чтобы понять, какие нечистые помыслы он лелеет. Тоже было и с бабушкой. - Люди не могут этого, я уверен. - сказал он. - Мы не можем читать мысли. - Причем тут читать, я говорю смотреть на них. - сказал Ом. - Просто видеть их форму. Невозможно прочитать мысль. Примерно так же можно пытаться читать реку. Но увидеть форму - легко. Ведьмы запросто это могут. - "Путь ведьмы будет, как тропа, усеянная шипами. " сказал Брута. - Оссорий? - спросил Ом. - Да. Ну конечно, ты же должен знать. - сказал Брута. - Никогда прежде не слышал. - сказала черепаха с горечью. - Это можно назвать обосн