Кэррот. -- Самонанесение. Да. Конечно. В "Штопаном барабане" стало тихо. Это потому, что обычно трудно одновременно шуметь и валятся в бессознательном состоянии. Сержант Кишка был поражен, насколько он оказался умным. Если вырвать пуншем, то конечно можно остановить драку, но в данном случае пунш включал в себя четверть рома, джин и шестнадцать долек лимона. Однако некоторые люди еще держались на ногах. Они были сильными выпивохами, которые пили, как будто завтра никогда не настанет, и очень надеялись, что это хороший повод чтобы напиться. Фред Кишка был на веселой стадии опьянения. Он повернулся к человеку сидящему рядом с ним. -- Зд'сь хорошо, правда? -- выдавил он из себя. -- Что мне сказать жене, вот что я хочу узнать... -- простонал мужчина. -- Не знаю. Скажи, что задержался на работе, -- сказал Кишка. -- И пожуй мяту сначала, это обычно помогает... -- Задержался на работе? Ха-ха! Меня уволили! Меня! Мастера! Пятнадцать лет у Спаджера и Вильямса, так, а потом вылетел, потому что Керри подбил их, я получил работу у Керри и, бац, я теряю работу там тоже! "Переизбыток производства"! Проклятые големы! Выбивают настоящих людей с работы! Зачем им работа? У них нет рта для еды, ха-ха. Но эта проклятая штуковина работает так быстро, что ты не видишь ее проклятых рук! -- Позор. -- Разбить их, вот что надо сделать. Я что говорю, у нас был голем у Спаджера и Вильямса, но старый Жлоб еле работал, т'знашь, не жужжал как синежопая муха. Если будешь просто смотреть, мужик, скоро они и твою работу возьмут. -- Каменолицый не позволит, -- сказал Кишка, слегка покачиваясь. -- У вас там есть вакансии? -- Не знаю, -- сказал Кишка. Мужик напротив кажется, превратился в двоих. -- Что ты умеешь? -- Плету фитили и обрезаю их, приятель, -- ответили мужики напротив. -- Не могу сказать, что это нам может пригодиться. -- А вот ты где, Фред, -- сказал бармен, взяв его за плечо и положив лист бумаги перед ним. Кишка с интересом наблюдал как цифры скачут туда сюда. Он попытался сфокусироваться на последней, но она была слишком большой для восприятия. -- Что это? -- Его Имперского Превосходительства счет в баре, -- сказал бармен. -- Не дури, никто не может столько выпить... не буду платить! -- Напоминаю, я включил переломы. -- Да? Какие? Бармен вытащил тяжелую дубовую палку из-под бара. -- Руки? Ноги? Выбирай сам, -- сказал он. -- О, прекрати, Рон, сколько лет ты меня знаешь! -- Да, Фред, ты всегда был хорошим клиентом, поэтому я тебе позволю сначала закрыть глаза. -- Но это все что у меня есть! Бармен ухмыльнулся. -- Значит, тебе повезло! Веселинка Малопопка тяжело дыша, прислонилась к стене в коридоре рядом со своим кабинетом. Это было практически первое, что учили алхимики в своей карьере. Как говорили ее учителя, есть два типа хороших алхимиков: атлет и интеллектуал. Хороший алхимик первого типа может перепрыгнуть через стол, добежать до дальнего конца и спрятаться за крепкой стеной за три секунды, а хороший алхимик второго типа знает точно, когда это надо сделать. Оборудование не помогало. Она выпросила все, что могла из гильдии, но настоящая алхимическая лаборатория должна иметь полный набор стеклянного оборудования выпущенного как на выставку гильдией Стеклодувов. Настоящий алхимик не должен ставить опыты, используя в качестве мензурки кружку с рисунком Винни-пуха на боку, из-за которой капрал Ноббс наверно расстроится, когда не найдет ее. Когда она решила, что пары уже рассеялись, она вернулась в свою крошечную комнату. Это была другая проблема. Ее книги были огромны, каждая страница как произведение искусства гравировки, но в них нигде не было инструкций типа: "Не забудьте открыть окно". В них были инструкции типа "Добавьте всуе аква квирмис на цинк, сия масса буде выделять газ подъемние больших энергий полный", но никогда не добавляла: "поберегайся делать сие в жилище" или хотя бы: "И изволь попрощаться с бровями". Однако... На стекле выпал темно-коричневый осадок, который, согласно "Соединениям алхимии", был индикатором присутствия мышьяка в образце. Она проверила всю еду и все напитки, что нашла в кладовой дворца, и использовала все бутылки и кувшины, которые нашла в полицейском участке. Она попробовала еще раз то, на пакете которого было написано образец No 2. Выглядит как раздавленный сыр. Сыр? Различные запахи, висящие в воздухе, не давали сосредоточиться. Она должна была взять образцы сыра. Она была уверенна, что образец No 17 был каким-то "Lancre Blue Vein", который бурно реагировал с кислотой, прожег маленькую дырочку в потолке, и покрыл пол лабораторного стола темно-зеленной субстанцией, тягучей как деготь. Она все равно протестировала его. Через несколько минут она свирепо копалась у себя в блокноте. Первый образец, который она взяла (порция паштета из утки) был занесен как образец No 3. А что за образцы No 1 и No 2? Так, No 1 был белой глиной с Мисбегот-бридж, а что такое тогда No 2? Она нашла его. Но этого не могло быть! Она посмотрела на пробирку. Оттуда на нее смотрел металлический мышьяк. Она взяла только кусочек образца. Она может проверить еще раз, но... наверно лучше сказать кому-нибудь. Она выбежала в главную комнату, где сидел дежурный тролль. -- Где коммандер Ваймз? Тролль оскалился. -- Ф кабинете... Малопопка. -- Благодарю Вас. Тролль повернулся к испуганно выглядящему монаху в коричневой сутане. -- И? -- спросил он. -- Лучше, если он сам это расскажет, -- сказал монах. -- Я просто работал за соседним столом. Он поставил маленькую банку с пылью на стол. На горлышке у банки был повязан галстук-бабочка. -- Я хочу выразить жалобу глубочайшего возмущения, -- писклявым голоском сказала пыль. -- Я проработал там только пять минут и вдруг пшик. Сколько дней уйдет, пока я восстановлю свою форму! -- Проработал где? -- спросил тролль. -- Товары для духовной службы Нонсача, -- с надеждой сказал испуганный монах. -- Цех святой воды, -- добавил вампир. -- Ты нашел мышьяк? -- спросил Ваймз. -- Да, сэр. Много. Очень много мышьяка в образце. Но... -- Что? Веселинка опустила взгляд. -- Образец проверялся дважды, нет никаких сомнений, что все правильно... -- Хорошо, и что там было? -- В том-то и дело, сэр. Этот образец не из дворца. Вышел небольшой конфуз, и реакция на мышьяк была обнаружена в массе извлеченной из-под ногтя отца Тубелчека, сэр. -- Что? -- У него под ногтями была какая-то масса, и мне в голову пришла мысль, что эта масса от того, кто напал на отца Тубелчека. С одежды или чего-нибудь такого... У меня еще остался образец, и если Вы хотите пригласить стороннего эксперта, я не буду Вас осуждать. -- Почему у старика был яд? -- спросил Кэррот. -- Возможно, он поцарапал убийцу, -- сказала Веселинка. -- Понимаете... во время драки... -- С монстром из мышьяка? -- сказала Ангуа. -- О, черт, -- сказал Ваймз. -- Сколько времени? -- Бинг-бонг-бинг-бонг! -- О, черт... -- Девять часов, -- сказал органайзер, высунув голову из кармана Ваймза. -- Я чувствовал себя несчастливым из-за того, что у меня нет обуви, пока не встретил безногого. Полицейские переглянулись. -- Что? -- очень осторожно спросил Ваймз. -- Людям нравится, когда я, время от времени, появляюсь и говорю афоризм или Совет Дня, -- сказал джинчик. -- А где ты встретил безногого? -- спросил Ваймз. -- Я не совсем встретил его, -- сказал джинчик. -- Эта такая общая метафора. -- В том то и дело, -- сказал Ваймз. -- Если бы ты встретил безногого, ты бы мог сказать ему, что если у него есть обувь, то она ему не нужна. И он запихнул пискнувшего джинчика обратно в карман. -- Есть еще кое-что, сэр, -- сказала Веселинка. -- Продолжай, -- слабо сказал Ваймз. -- Глина, которую мы нашли на месте убийства, -- сказала Веселинка. -- Вулкан сказал, что она с добавками -- старые битые горшки. Ну... был сделан соскреб с Дорфла для сравнения, нет полной уверенности, но джинчик из иконографа прорисовал очень мелкие детали, и... там та же глина что у Дорфла. У него в глине есть оксиды железа. Ваймз вздохнул. Все люди вокруг пили алкогольные напитки. Здесь без полбанки разобраться невозможно. -- Кто-нибудь понимает, что все это значит? -- спросил он. Кэррот и Ангуа покачали головами. -- Может, было бы лучше, если бы мы знали, как сложить эти кусочки? -- спросил Ваймз, повышая голос. -- Как кусочки мозаики? -- догадалась Веселинка. -- Да! -- воскликнул Ваймз так, что в комнате все затихли. -- Теперь чтобы сложить картинку вместе, нам не хватает кусочка с небом и листиками, и все. -- Сэр, у нас всех был тяжелый день, -- сказал Кэррот. У Ваймза опустились плечи. -- Хорошо, -- сказал он. -- Завтра... я хочу, чтобы Вы Кэррот проверили големов в городе, если они собираются сделать что-то, то я хочу знать -- что именно. А Вы Малопопка... Вы осмотрите весь дом старика на предмет обнаружения мышьяка. Я очень надеюсь, что Вы сможете его найти там. Ангуа вызвалась проводить Веселинку до дома. Веселинка очень удивилась, что мужчины согласились. Помимо всего, это означало, что Ангуа придется одной возвращаться домой. -- Ты не боишься? -- спросила Веселинка у свой спутницы, идущей вместе с ней сквозь сырые облака тумана. -- Нет. -- Но постоянно кажется, что убийцы и насильники вот-вот выскочат из тумана. А ты сказала, что живешь в квартале Теней. -- А, да. Но ко мне никто давно не приставал. -- А, может быть, они боятся твоей формы? -- Возможно, -- сказала Ангуа. -- Возможно, они научились уважать форму. -- Может ты и права. -- Э... извини меня... но ты и капитан Кэррот...? Ангуа вежливо ждала. -- ... э... -- О, да, -- сжалилась Ангуа. -- Мы э... Но я снимаю жилье у миссис Кэйк, потому-что в таком городе нужно иметь личное пространство. -- "А также понимание хозяйки симпатизирующей к нам -- существам со специфическими запросами", -- добавила она про себя. Такими как ручки в дверях, за которые можно потянуть когтями, и окна открытые в лунные ночи. -- Нужно место, где можно побыть самой собой. В полиции постоянно пахнет носками. -- Я остановилась у своего дяди Задушу, -- сказала Веселинка. -- Там не очень хорошо. Все все время говорят о шахтах. -- А ты нет? -- А что говорить о шахтах? "Я шахтер в моей шахте, и моя шахта -- это моя вахта", -- пропела Веселинка. -- А потом переходят на разговоры о золоте, что, говоря по правде, еще скучнее. -- Я думала гномы любят золото, -- сказала Ангуа. -- От этих разговоров повесится можно. -- Ты уверена, что ты гном? Извини. Это была шутка. -- Есть более интересные темы. Прически. Одежда. Люди. -- Бог ты мой. Ты говоришь о бабьих разговорах? -- Я не знаю, я еще никогда не вела бабьи разговоры, -- сказала Веселинка. -- Гномы просто говорят. -- В полиции все то же самое, -- сказала Ангуа. -- Можно быть любого пола, но вести себя надо как мужик. В полиции нет мужчин и женщин, а есть группа приятелей. Ты скоро выучишь язык. В основном, говорится о том, сколько пива было выпито вчера, сколько было съедено кэрри, и в каком месте стошнило. Думаешь только о себе. Скоро тебя затошнит от этого. И будь готова ко всяким сексуальным шуточкам в полицейском участке. Веселинка покраснела. -- Правда это скоро закончится, -- сказала Ангуа. -- Почему? Ты подала жалобу? -- Нет, когда я начала подыгрывать им в шуточках, они, кажется, прекратились, -- сказала Ангуа. -- Знаешь, они перестали смеяться? Даже когда я сама делаю неприличные жесты? Я думаю это нечестно. Хотя это были довольно-таки безобидные жесты. -- Да, это все бесполезно, мне надо переехать, -- вздохнула Веселинка. -- Я чувствую что все... неправильно. Ангуа посмотрела вниз на ее хрупкую усталую фигуру. Она узнала симптомы. Всем нужно личное пространство, как и Ангуа, иногда хотя бы личное пространство внутри себя. Как ни странно, Веселинка ей нравилась. Возможно за ее искренность. Или то, что она была единственной, за исключением Кэррота, кто не нервничал немного, когда разговаривал с ней. И это потому, что она не знала. Ангуа хотела сохранить это незнание как маленькую драгоценность, но она знала, когда кому-нибудь надо немного изменить жизнь. -- Мы сейчас недалеко от улицы Вязов, -- осторожно сказала она. -- Заглянем, э..., только на минутку. У меня есть кое-что, что ты можешь взять попользоваться... "Скоро мне это будет не нужно", -- сказала она себе. "Когда я уйду, я не смогу много унести". Констебль Крючконос смотрел в туман. Наблюдение, за исключением стояния на месте, было лучшее, что он мог делать. Но так же он был хорош в соблюдении тишины. Не создавать никого шума была еще одной из его лучших черт. Когда надо было ничего не делать, он был среди лучших. А это означало сидеть абсолютно неподвижно в своей берлоге. Если бы его позвали на мировой чемпионат по неподвижности, он даже не повернул бы головы. Сейчас, подперев руками подбородок, он смотрел в туман. Облака кружились под ним в хороводе, и отсюда с высоты шестого этажа могло показаться, что сидишь на берегу холодного, залитого светом луны моря. Иногда высокая башня или кусочек крыши показывались из тумана, но все звуки скрадывались туманом, и здесь были не слышны. Время перевалило за полночь. Констебль Крючконос смотрел и думал о пингвинах. У констебля Крючконоса было мало желаний, и большинство их касались пингвинов. Группа темных личностей, как четыре всадника Апокалипса ковыляла, хромала, а в одном случае даже ехала на колесиках сквозь туман. У одного на голове была утка, а так как он был практически полностью нормальным, за исключением этой единственной черты, он был известен под прозвищем человек-утка. Другой постоянно кашлял и отхаркивал что-то, и соответственно звался кашляющий Генри. Еще один, безногий катился в маленькой тележке, и по неизвестной причине назывался Арнольд Сайдвейс. А четвертого, по какой-то очень хорошей причине звали стариком Роном-Вонючкой. Рон вел на маленькой пожелтевшей и изношенной веревке терьера, хотя, говоря по правде, трудно было сказать, кто кого вел, и если кто-то слишком сильно дергал веревку, другой падал на колени, сразу после крик "Сидеть!". И если есть много дрессированных собак надрессированных для разных дел, типа поводыри для слепых, или даже для глухих, то у Рона-Вонючки была единственная в своем роде собака-поводырь для безмозглых. Нищие, ведомые собакой, направлялись к темному проему под Мисбегот-бридж, которые они называли домом. По меньшей мере, один из них называл его "домом", остальные называли его "Хаааурк хааарк ХРРааурк птюи!", "Хехехе! Ой!", и "Клоповник, тысячелетняя рука и козявка!" Пока они шли вдоль реки, они передавали друг другу бутылку, к которой со вкусом прикладывались, и время от времени рыгали. Собака остановилась. Нищие, натыкаясь друг на друга, тоже остановились. К ним навстречу двигалось какое-то существо. -- Господи Боже! -- Птюи! -- Ой! -- Клоповник? Нищие прижались к стене, пропуская прихрамывающее бледное существо. Оно держалось за голову, как будто хотело поднять себя за ухо, и иногда неожиданно ударяясь головой об здание, вдоль которого шло. Они увидели, как существо вытащило металлический столб на причале и начало бить им себя по голове. В конце концов, железный брус раскололся. Существо выбросило обломок, схватилось за голову, открыло рот, из которого полился красный свет, и заревело как разъяренный бык. Потом повернулось и исчезло в темноте. -- Снова этот голем, -- сказал человек-утка. -- Белый. -- Хехе, я тоже иногда делаю такое по утрам со своей головой, -- сказал Арнольд Сайдвейс. -- Я знайте о големах, -- сказал кашляющий Генри, умело сплюнул и сбил жука ползущего по стене в шести метрах от него. -- Им не делать голоса. -- Клоповник, -- сказал старик Вонючка Рон. -- Бац по гусенице, фрр, бам по куколке, и козявке, потому-как червяк на другой ноге! Глянь как он нет. -- Он имеет в виду, что это тот же самый, которого мы видели недавно, -- сказала собака, -- Когда убили старого священника. -- Ты думаешь нам надо сказать кому-нибудь? -- спросил человек-утка. Собака покачала головой. -- Не-а, -- сказала она. -- У нас здесь классное место, нефига его засвечивать. Пятеро продолжили свой путь в сырую тень. -- Я ненавижу проклятых големов, они отбирают у нас работу... -- У нас нет работы. -- Не понимаешь о чем я? -- Что на ужин? -- Грязь и старые ботинки. ХРРааурк птюи! -- Тысячелетняя рука и козявка, я сказ. -- Р'д у меня есть голос. Я могу поговоркать сам. -- Тебе пора кормить свою утку. -- Какую утку? Туман пылал и выл вокруг Пяти и Семи Дворов. Огни пылали, но от них облака тумана освещались красным заревом. Поток расплавленного железа остывал в формах. Вокруг по мастерским стучали молотки. Работа сталеваров управляется не часами, а более важными законами расплавленного металла. Хотя уже была почти полночь, но в кузнях Огнезакалов, Ударилов и Кузниц лимитед продолжали суетиться. В Анх-Морпорке было много народа с фамилией Огнезакал. Это была распространенная фамилия у гномов. По этой простой причине Томас Кузнец сменил свою фамилию на Огнезакал, это было полезно для бизнеса. Люди думали что "работа гномов" лучше, и Томас Кузнец решил не спорить. Комитет Равного Роста выдвинул свой протест по этому поводу, но рассмотрение дела завязло где-то, прежде всего потому, что большинство членов комитета были людьми, так как гномы обычно заняты более важными делами, чтобы беспокоится о подобного рода вещах[13], и в любом случае их позиция основывалась на том, что мистер Огнезакал, он же Кузнец -- слишком высок, и соответственно это было крайней дискриминацией из-за роста, и технически шло вразрез с законами самого комитета. А пока Томас отрастил бороду, стал носить железный шлем (когда кто-нибудь из официальных лиц был поблизости), и поднял цены на двадцать пенсов с каждого доллара. Тяжелые шлемы украшенные бычьими рогами лежали в ряд. Еще нужно было обстучать мечи и подготовить формы из пластин. Во все стороны летели искры. Огнезакал снял шлем, (члены Комитета были где-то поблизости) и вытер лоб. -- Диббук? Где тебя черти носят? Чувство чего-то громоздкого за собой заставило его обернуться. Кузнечный голем стаял вплотную к нему, отблески пламени плясали на его темно-красной глине. -- Я же говорил не делать так! -- заорал Огнезакал, стараясь перекричать шум. Голем показал ему грифельную дощечку. Да. -- Ты закончил со своим святым выходным? Тебя не было слишком долго! Извините. -- Хорошо, теперь пойди и встань за молот номер три и пришли мистера Винсента в мой кабинет. Да. Огнезакал поднялся по лестнице к своему кабинету. Наверху он повернулся посмотреть, как идет работа во всей кузне. Он увидел, как Диббук подошел к молоту и показал дощечку мастеру мистеру Винсенту. Мистер Винсент повернулся и пошел. Потом Огнезакал увидел, как Диббук взял болванку меча и подержал ее под несколькими ударами парового молота и отбросил ее в сторону. Огнезакал бросился вниз по лестнице. На полпути вниз он увидел, как Диббук положил свою голову на наковальню. Когда Огнезакал достиг пола, молот ударил первый раз. Когда он пробежал полпути по засыпанному пеплом полу, за ним уже бросились остальные работники, молот ударил во второй раз. Когда он добежал до Диббука, молот ударил в третий раз. Свет потух в глазах голема. По бесстрастному лицу побежали трещины. Молот поднялся для четвертого удара... -- Черт! -- заорал Огнезакал... ... и голова разлетелась на кусочки. Когда грохот стих, хозяин кузни поднялся с пола и отряхнул пыль. На полу валялись куски голема и горы пыли. В молоте кончился заряд, и он лежал на наковальне на кусках разбитого голема. Огнезакал рассеянно подобрал кусок ноги, отложил его в сторону, еще раз нагнулся и вытянул из обломков грифельную доску. Он прочел: Старик помог нам! Не убий! Глина от глины моей! Стыд. Позор. Мастер заглянул ему через плечо. -- Зачем он это сделал? -- Откуда я знаю? -- огрызнулся Огнезакал. -- Я просто, утром он как обычно разнес чай. Потом ушел на пару часов, а теперь это... Огнезакал пожал плечами. Голем -- это голем, ничего более, но воспоминание о его вежливом лице под гигантским молотом потрясло его. -- Недавно я слышал, что на пильне на Динвелл-стрит хотят продать голема, -- сказал мастер. -- Он распилил бревно красного дерева на спички, или что-то наподобие. Хотите, я схожу и поговорю? Огнезакал посмотрел на дощечку. Диббук никогда не был многословен. Он руками носил раскаленный металл, обстукивал болванки мечей кулаками, вычищал окалину из все еще раскаленной плавильни... и никогда не сказал ни слова. Конечно, он не мог говорить, но Диббук всегда производил впечатление, что он не хочет ничего говорить. Он просто работал. Он ни разу не написал столько слов за раз, сколько в этот последний раз. Слова кричали о черном горе, о существе которое кричало бы о горе, если бы могло издавать звуки. Что было глупостью! Вещи не могут кончать самоубийством. -- Хозяин? -- сказал мастер. -- Я спросил, хотите, чтобы я пошел за новым? Огнезакал отбросил дощечку и посмотрел, с чувством облегчения, как она рассыпалась от удара об стену. -- Нет, -- сказал он. -- Только почистите здесь все. И почините чертов молот. Сержант Кишка, ценной невероятных усилий, высунулся из канавы. -- Ты -- Вы в порядке, капрал лорд де Ноббс? -- промямлил он. -- Не знаю, Фред. Это чье лицо? -- М'е, Нобби. -- Слава тебе господи, а то я подумал что мое... Кишка опрокинулся назад. -- Мы лежим в канаве, Нобби, -- простонал он. -- У-у-у. -- Мы лежим в каневе, Фред. Но некоторые из нас смотрят на звезды... -- Ну, я смотрю на твое лицо, Нобби. Лучше бы я смотрел на звезды, поверь мне. Д'вай... После нескольких неудачных попыток оба смогли, опираясь друг на друга, подняться. -- Где-де-де-де мы, Нобби? -- Я помню, как мы ушли из "Барабана..." У меня простынь на голове? -- Это туман, Нобби. -- А что это за ноги внизу? -- Я думаю это твои ноги, Нобби. У меня мои. -- Правильно, правильно. У-у-у... Мне кажется, я перебрал, серж... -- Напился по-королевски, да? Нобби неуверенно потянулся к своему шлему. Кто-то надел на него бумажную корону. Под ухом он нащупал собачье дерьмо. Наступил неприятное время в распивочном дне, когда, после нескольких отличных часов в канаве, начинаешь чувствовать возмездие от протрезвления, все еще оставаясь достаточно пьяным чтобы все ухудшить. -- Серж, как мы сюда попали? Кишка начал чесать себе голову, но тут же остановился из-за возникшего от этого грохота. -- Мне кажется..., -- сказал он, собирая разорванные кусочки памяти, -- мне... кажется... я думаю, мы что-то говорили о необходимости штурма дворца и предъявления твоих прав на трон... Нобби закашлялся и выплюнул сигарету. -- Я надеюсь, мы не сделали этого? -- Ты вопил, что мы должны сделать... -- О, господи..., -- простонал Нобби. -- Но я помню, мы не сошлись о времени начала штурма. -- Это, все же, лучше. -- Ну... все закончилось на костоломе Хоскинсе. Но он споткнулся об кого-то, когда гнался за нами. Кишка неожиданно хлопнул себе по карману. -- И у меня все еще остались деньги, -- сказал он. Еще одно облако воспоминаний налезло на солнечный свет провала в памяти. -- Ну, три пенса осталось от них... Смысл последнего дошел до Нобби: -- Троу пенсов? -- Да, ну... после того как ты стал заказывать все эти дорогие напитки за стойкой бара... ну, у тебя было не было нет денег, и я должен был или заплатить или..., -- Кишка провел ребром ладони по горлу и продолжил: -- Вжик! -- Ты хочешь сказать, что мы заплатили в "Барабане" деньгами отложенными на счастливый час? -- Не совсем на счастливый час, -- загадочно сказал Кишка. -- Больше похоже на Сто-Пятьдесят-Минут Экстаза. Я даже не знал, что джин можно покупать пинтами. Нобби попытался сфокусировать зрение на тумане. -- Никто не может пить джин пинтами, серж. -- Это именно так я тебе и говорил, но ты не слушал. Нобби принюхался. -- Мы рядом с рекой, -- сказал он. -- Давай попробуем... Что-то прорычало, очень близко. Рык был низким и тяжелым, похожим на корабельный гудок. Этот звук темной ночью могло издавать приведение в заброшенном замке, и он не прекращался очень долго, но потом неожиданно оборвался. -- ... убраться отсюда как можно дальше, -- сказал Нобби. Звук произвел эффект холодного душа плюс две пинты черного кофе. Кишка, распространяя благоухание, покрутился на месте. Очень хорошая прачечная очень не помешала бы ему. -- Откуда он шел? -- Он был... там, так? -- Я думал, что он шел оттуда! В тумане все направления были одинаковы. -- Я думаю..., -- медленно сказал Кишка, -- что нам надо подать отчет об этом как можно скорее. -- Правильно, -- сказал Нобби. -- Куда? -- Давай просто побежим, хорошо? Огромные круглые уши сержанта Крючконоса затрепетали от звука пронесшегося по городу. Он медленно повернул голову, фиксируя высоту, направление и расстояние. Потом он запомнил их. Крик был слышен в полицейском участке, но из-за тумана очень приглушенно. Он вошел в открытую голову голема Дорфла и завертелся эхом внутри, отскакивая от маленьких трещинок, пока на самой грани восприятия не заплясали все вместе маленькие зернышки глины. Пустые глаза смотрели в стену. Никто не услышал крика, что вырвался из мертвого черепа, потому что не было рта, который его издал и даже не было разума, чтобы закричать, но он закричал в ночь: Глина от глины моей. Не убий! Не убий! Самуэлю Ваймзу снились улики. У него было язвительное отношение к уликам. Он инстинктивно не доверял им. Они все время доставали его. И он не доверял людям, которые, бросив взгляд на прохожего, громко говорили своим компаньонам: -- А, мой дорогой друг, я ничего не могу сказать, кроме того, что он левша-каменщик, несколько лет плавал на торговых судах, и недавно у него началось безденежье. -- А затем расписывали многочисленные высокомерные интерпретации о мозолях, манере держаться и расположения ботинок у человека, в то время как на самом деле те же интерпретации можно отнести и к человеку который надел старую одежду потому как в настоящий момент он кладет кирпичи дома под основание новой площадки для барбекью, а татуировку получил однажды, когда он был пьяный и семнадцатилетний[14], и фактически его укачало на мокром тротуаре. Какое высокомерие! Какое оскорбление богатому и разнообразному человеческому опыту! Так же дела обстояли и с более твердыми свидетельствами. Отпечатки ног на клумбе в реальном мире мог оставить и мойщик окон. А крик в ночи очень даже мог издать человек, который встал с постели и наступил на валяющуюся расческу. Реальный мир слишком реален, чтобы давать тонкие намеки. В нем происходило слишком много событий. В нем не исключалась возможность узнать правду, это было бы невозможно, но в нем очень трудно исключить различные вероятности. Усердно стараешься, терпеливо задаешь вопросы и внимательно все изучаешь. Ходишь и разговариваешь, и где-то в глубине души просто надеешься, что у какого-нибудь придурка не выдержат нервы, и он сдастся. Все события дня смешались друг с другом во сне Ваймза. Големы бродили грустными тенями. Отец Тубелчек помахал ему рукой, и потом его голова взорвалась, обдав Ваймза душем из слов. Мистер Хопкинсон с куском гномьего хлеба мертвым лежал в своей печи. А големы в тишине проходили мимо. Там же был Дорфл, ходил, волоча ноги вокруг, голова у него была раскрыта, и слова клубились вокруг как рой пчел. А в центре всего этого танцевал Мышьяк, тоненький человечек, он потрескивал, и что-то невнятно пел. В какой-то момент он подумал, что один из големов закричал. После этого его сон начал потихоньку таять. Големы. Печь. Слова. Священник. Големы, грохоча ногами, маршировали, от чего у него весь сон начал пульсировать... Ваймз открыл глаза. Леди Сибил рядом с ним сказала "Всфгл", и повернулась на другой бок. Кто-то колотил в дверь. Все еще сонный, с ватной головой, Ваймз поднялся на локтях и спросил куда-то в пустое ночное пространство: -- Кого еще несет в это время ночи? -- Бингерли бингерли бип! -- сказал веселый голос с той стороны, где Ваймз оставил свою одежду. -- О, пожалуйста... -- Пять часов двадцать девять минут и тридцать одна секунда, утро. Пенни доллар бережет. Хотите, я напомню Вам Ваше расписание на сегодня? Пока я буду говорить, Вы могли бы взять и заполнить регистрационную карточку. -- Что? Что? О чем ты говоришь? Стук продолжался. Ваймз выпал из кровати и начал искать спички. Наконец он зажег свечу и наполовину побежал, наполовину заковылял по длинной лестнице вниз к холлу. В дверь колотил констебль Посети. -- Лорд Ветинари, сэр! Ему хуже! -- Уже послали за Джимми-Пончиком? -- Да, сэр! В это время суток туман боролся с рассветом, отчего весь мир выглядел, как если бы он находился внутри мячика от пинг-понга. -- Сэр, я заглянул к нему, когда заступил на дежурство, и он лежал без чувств! -- Как ты узнал, что он не спал? -- На полу, сэр, одетым? К тому времени, когда он, запыхавшись и морщась от боли в коленях добежал до дворца, пара полицейских уложили патриция в постель. "Господи, -- подумал он, поднимаясь по лестнице, -- как это не похоже на старую службу постовым. Не надо было дважды думать, перед тем как бежать через весь город, преступники и полицейские в одной погоне". Со смесью гордости и стыда он добавил: "И ни один из этих ублюдков не смог меня догнать". Патриций еще дышал, но лицо у него было восковым, и он выглядел одной ногой в гробу. Ваймз оглядел комнату. В воздухе висел знакомый туман. -- Кто открыл окно? -- спросил он. -- Я, сэр, -- сказал Посети. -- Сразу как обнаружил его здесь. Было похоже что ему надо немного свежего воздуха... -- Он будет свежее, если никто не будет открывать окно, -- сказал Ваймз. -- Хорошо, я хочу, чтобы все, именно все, кто был во дворце этой ночью, собрались внизу в холле через две минуты. И кто-нибудь пошлите за капралом Малопопкой. И сообщите капитану Кэрроту. "Я напуган и растерян, -- подумал он. -- Правило номер один -- передать это чувство остальным". Он обошел комнату. Не трудно было догадаться, что Ветинари встал и пересел за письменный стол, где было видно, что он работал какое-то время. Свеча сгорела до конца. А чернильница была перевернута, вероятно, когда он сполз со стула. Ваймз окунул палец в чернила и понюхал. Потом потянулся к писчему перу рядом с ней, задумался, вытащил кинжал и очень осторожно поднял перо. На нем не было видно маленьких милых колючек, но он осторожно положил его обратно, пусть Малопопка потом осмотрит его. Он посмотрел на бумаги, над которыми работал Ветинари. К его удивлению на них не было записей, а был аккуратный рисунок. Он изображал шагающую фигуру, но эта фигура не была единой, она состояла из тысяч мелких фигурок. Эффект был похож на плетеное чучело, созданное одним из диких племен на Хьюбе, где они ежегодно собирались для празднования большого круга Природы и их почтение к жизни, которое выражалось в плетении огромной фигуры из прутьев с последующим ее сжиганием. На голову плетеного человека была надета корона. Ваймз отодвинул рисунок в сторону и продолжил изучение стола. Он осторожно погладил ладонью поверхность стола, стараясь найти всякие подозрительные занозы. Сел на корточки и изучил нижнюю поверхность стола. За окном разгорался рассвет. Он прошел в соседние комнаты и убедился что драпировка там открыта. Вернулся в комнату Ветинари, закрыл занавески и двери, и прошел вдоль стен в поисках отблесков света свидетельствующих о маленьких дырочках. На чем остановиться? Иглы в полу? Духовые трубки в замочных скважинах? Он снова отдернул занавески. "Вчера Ветинари было лучше. Теперь ему гораздо хуже. Кто-то добрался до него ночью. Как? Медленный яд -- это слишком сложно. Нужно найти способ давать его жертве каждый день. Нет, не нужно... Более элегантно найти способ, чтобы жертва сама принимала яд каждый день". Ваймз порылся в бумагах. Ветинари явно стало лучше, он встал и пошел работать, но здесь же он и свалился. "Нет смысла смазывать ядом шип или гвоздь, потому-что он не стал бы накалываться постоянно..." Он нашел книгу наполовину погребенную под бумагами, она привлекла внимание обилием закладок, которые чаще всего были кусочками порванных писем. "Чем он занимается каждый день?" Ваймз открыл книгу. Она вся была исписана. "Мышьяк надо вводить в тело. Простого касания недостаточно. Или нет? Есть ли форма мышьяка, который проникает сквозь кожу?" Сюда никто не заходил. Ваймз был в этом практически уверен. С едой и питьем вроде все в порядке, но он все же пошлет Камнелома для еще одной маленькой беседы. "Как-нибудь через дыхание? Как проделывать это не привлекая внимания? Все равно, надо как-то доставлять яд в комнату. Что-то здесь в комнате уже отравлено? Веселинка уже заменил ковер и постельное белье. Что еще можно сделать? Взять краску с потолка? Что Ветинари сказал Веселинке о ядах? "Положи его туда, где никто не будет искать его совсем..."" Ваймз вдруг понял, что он все это время смотрел в книгу. Ни один символ в книге не был ему знаком. Какой-то шифр. Насколько Ваймз знал Ветинари, обычный человек вероятно не в состоянии разгадать его. "Можно ли отравить книгу? Но... что тогда? Здесь много книг. Надо знать какую книгу он часто открывает. И даже тогда надо ввести яд. Человек может уколоться один раз и после этого будет уже осторожным". Иногда Ваймз беспокоился по поводу того, что с подозрением относится ко всему. Если начинаешь думать можно ли отравить словами, тут же допускаешь, что обоями на стенах его можно свести с ума. Все знают, что ужасный зеленный цвет может кого угодно довести до безумия. -- Бингерли бипи блип! -- О нет... -- Подъем, шесть утра! Доброе утро!! Ваши встречи на сегодня, Введите Ваше Имя!! Десять утра... -- Заткнись! Слушай, все что записано в моем дневнике на сегодня, совершенно точно не... Ваймз остановился. Опустил органайзер. Подошел к столу. Если пролистывать по странице в день... "У Ветинари очень хорошая память. Но, все равно, всем надо записывать на память. Нельзя запомнить каждую мелочь. Среда: 15.00 -- насаждение террора; 15.15 -- яма со скорпионами" Он поднес органайзер ко рту. -- Запиши мемо, -- сказал он. -- Ура! Не стесняйтесь. Не забудьте сказать мемо в начале!! -- Поговорить с... Черт... Мемо: "Как на счет дневника Ветинари?" -- Это все? -- Да. Кто-то культурно постучал. Ваймз осторожно открыл дверь. -- А, это ты, Малопопка. Ваймз моргнул. В гноме что-то было не так. -- Я смешаю кое-что из снадобий мистера Пончика, сэр, -- она взглянула на кровать. -- Ой... он очень плохо выглядит, принимал ли он...? -- Найди кого-нибудь, чтобы перенести его в другую комнату, -- сказал Ваймз. -- Скажи слугам подготовить новую комнату. -- Есть, сэр. -- А когда подготовите, перенесите его в совсем другую комнату, выбери ее случайно. И все поменяйте, ясно? Всю мебель, вазы, кувшины... -- Э... есть, сэр. Ваймз не мог решиться. Самое время перейти к вопросу, который волнует его все двадцать последних секунд. -- Малопопка... -- Да сэр? -- У тебя... э... твоих... на ушах? -- Сережки, сэр, -- нервно ответила Веселинка. -- Мне их дала констебль Ангуа. -- Правда? Э... хорошо... я не знал, что гномы носят украшения, вот и все. -- Мы славимся кольцами, сэр. -- Да, конечно. "Кольца -- да. Все не любят гномов за ковку магических колец. Но... магические сережки? О, да. В это наверно лучше не соваться". Инстинктивный подход сержанта Камнелома к таким вопросам был практически верен. Он построил всю службу дворца в строй и теперь орал на них на самых высоких частотах. "Посмотрите на старину Камнелома", -- думал Ваймз, спускаясь по ступенькам. "Несколько лет назад он был простым толстым троллем, теперь один из лучших членов нашей команды, позволяющий заставлять себя повторять команды, чтобы удостовериться, что все понял правильно. Его доспехи блестят даже лучше чем у Кэррота, потому что ему не надоедает их полировать. И он справляется с работой в полиции как самый лучший в мире полицейский, что фактически означает сердито орать на людей пока они не сдадутся. Единственная причина, почему он не установил здесь свой единоличный режим, это то, что его можно сбить с толку с помощью дьявольской хитрости, например все отрицая. -- Я знаю, что вы все сделали энто!! -- вопил он. -- Если тот хто сделал энто не сознается, энто вы все, я не шуткую, энто вы все будете в заперты в пытычнюге, а мы бросаем ключи в пропасть! -- Он указал пальцем на толстую посудомойку. -- Энто ты сделала, сознайся! -- Нет. Камнелом подумал. Потом: -- Где ты была прошлой ночью? Сознайся! -- В постели, конечно! -- Ага, энто знакомая история, сознавайся, энто ты каждую ночь тама? -- Конечно. -- Ага, сознайся, у тебя есть свидетели? -- Как вы смеете! -- А, так у тебя нет свидетелей, ты сделать энто, сознайся! -- Нет! -- О... -- Спокойно, спокойно. Спасибо сержант. На пока все, -- сказал Ваймз, ласково похлопывая его по плечу. -- Все слуги здесь? Камнелом вперился глазами в строй: -- Ну? Вы все здесь? По строю прошла легкая волна, и потом кто-то осторожно поднял руку. -- Милдред Изи отсутствует со вчерашнего дня, -- сказал владелец руки. -- Она служанка на верхних этажах. Мальчик принес записку. Ей пришлось уйти по семейным делам. Ваймз почувствовал как у него по шее забегали мурашки. -- Кто-нибудь знает по каким? -- спросил он. -- Не знаю, сэр. Она оставила все свои вещи. -- Хорошо. Сержант, до того как уйдете с дежурства, пошлите кого-нибудь за ней. Потом идите и ложитесь спать. Остальные, идите и займитесь своими делами. А... мистер Барабаностук? Персональный секретарь патриция, с испугом смотрящий на Камнелома, перевел взгляд на него. -- Да, коммандер? -- Что это за книга? Дневник его высочества? Барабаностук взял книгу. -- Определенно похоже на то. -- Вы знает шифр? -- Я не знал что она зашифрована, коммандер. -- Что? Вы никогда не смотрели ее? -- Зачем, сэр? Она не моя. -- Вы знаете, что его последний секретарь пытался убить его? -- Да, сэр. Я должен сказать, сэр, что меня уже исчерпывающе допрашивали Ваши люди. -- Барабаностук открыл книгу и удивленно поднял брови. -- Что они говорили? -- спросил Ваймз. Барабаностук задумался. -- Позвольте вспомнит