если деньги были нужны, все что надо было сделать это пойти и найти Нобби и заставить Нобби отдать их. Потом еще было письмо с Парк-лейн, одной из самых престижных улиц города: Коммандер Ваймз, Ночной полицейский патруль на нашей улице оказался укомплектованным одними гномами. Я ничего не имею против гномов, когда они находятся у себя, по меньшей мере, они не тролли, но они рассказывают друг другу истории, а у меня дома дочери. Я требую, чтобы в сложившейся ситуации были немедленно предприняты меры, иначе мне придется обсудить этот вопрос с лордом Ветинари, каковой является моим личным другом. Ваш, сэр, пок. слуга, Джошуа Х. Каттерайл Это была работа полицейского, не так ли? Он задумался, пытался ли мистер Ваймз сказать ему что-то. Были еще письма. Координатор Общества Одинакового Роста Гномов требовал, чтобы гномам, служащим в полиции, разрешали носить топоры вместо традиционных мечей, и чтобы их посылали расследовать только те преступления, где замешан высокий народ. Гильдия Воров жаловалась, что коммандер Ваймз публично заявил, что большая часть краж в городе связана с ворами. Надо обладать мудростью короля Исиардану чтобы разобраться с этим, а это были только сегодняшние письма. Он взял следующую бумагу и прочел: "Перевод текста найденного во рту отца Тубелчека. Почему? С.В". Кэррот старательно прочел перевод. -- Во рту? Кто-то пытался вложить слова ему в рот? -- сказал Кэррот пустой комнате. Он дрожал, но не от страха. В кабинете Ваймза всегда было холодно. Ваймз был человеком улицы. Туман клубился за открытым окном, его маленькие пальчики вплывали свет комнаты. Следующей бумагой в стопке была копия от иконографа Веселинки. Кэррот уставился в два расплывшихся красных глаза. -- Капитан Кэррот? Он чуть повернул голову, но продолжал смотреть на рисунок. -- Да, Фред? -- У нас есть убийца! Он у нас! -- Он голем? -- Как Вы узнали? "Настойка ночи заливала бульонные оттенки дня". Лорд Ветинари сконцентрировался на предложении и решил, что предложение получилось неплохим. Ему особенно понравилось слово "настойка". Настойка. Настойка. Оно было отличительным словом, и приятно противопоставлялось простым словом "бульон". Бульонные оттенки дня. Да. В котором еще можно найти крошки печенья от чаепития. Он был уверен, что голова у него была немного облегчена. Он бы никогда не придумал такое предложение в нормальном состоянии. В тумане за окном, освещенном светом свечей, он увидел скрюченную фигуру констебля Крючконоса. Горгулья, да? Он удивлялся, зачем полиция заказывала по пять пингвинов в неделю по статье содержания. Горгулья в наблюдении, ее работа наблюдать. Это, конечно же, идея капитана Кэррота. Лорд Ветинари осторожно поднялся с кровати и захлопнул ставни. Он медленно подошел к письменному столу, достал свой дневник из ящика, перелистал страницы и открыл бутылку с чернилами. Итак, до чего он дошел? "Глава восьмая", -- неуверенно прочел он. -- Человеческие ритуалы. А, да... "Если придерживаться правды", -- написал он, -- "о которой можно говорить, как диктуют обстоятельства, но должно быть услышано при каждом случае..." Он задумался, как он мог бы использовать "бульон дня" в этом трактате, или хотя бы "настойку ночи". Перо скрипело по бумаге. На полу лежал оставленный без внимания поднос с питательной кашей, по отношению к которой он, когда ему станет лучше, хотел сказать пару крепких слов повару. Она была испробована тремя пробовальщиками, включая сержанта Камнелома, которого вряд ли можно было отравить каким-нибудь ядом предназначенного для человека или даже большинством ядов предназначенных для троллей... хотя возможно большинством ядов предназначенных для троллей все же сработают против него. Дверь была заперта. Иногда он слышал успокаивающие скрипы от шагов Камнелома на обходе. За окном туман конденсировался на констебле Крючконосе. Ветинари обмакнул перо в чернила и начал новую страницу. Довольно часто он сверялся с дневником в кожаном переплете, деликатно облизывая пальцы при перелистывании. Щупальца тумана просачивались сквозь окно и обтирали стены, пока их не отпугивал свет от свечей. Ваймз несся сквозь туман, преследуя ускользающую фигуру. Она не бежала достаточно быстро, чтобы уйти от него, даже не смотря на боль в ногах и пару предупреждающих уколов в левом колене, но как только он приближался к цели преследования, какой-нибудь чертов пешеход оказывался на его пути, или из-за угла выскакивала телега.[12] Его подошвы сообщали ему, что они пробежали по Бродвею и свернули на Нетакую улицу (маленькие квадратные плитки). Здесь туман, пойманный в ловушку между деревьями, был еще гуще. Но Ваймз торжествовал. "Ты упустил поворот в Теневой квартал, парнишка! Впереди только мост через Анх, а там охрана..." Его подошвы сообщили ему кое-что еще. Они сказали: -- Мокрые листья, это Нетакая улица осенью. Маленькая квадратная плитка со случайными скользкими мокрыми предательскими листьями. Но они предупредили слишком поздно. Ваймз приземлился подбородком в канаву, снова вскочил, упал опять удивленно наблюдая вращающийся мир вокруг себя, поднялся, проковылял несколько шагов в неизвестном направлении, упал еще раз и решил принять мир таким, какой он есть. Сложив тяжелые руки на груди, Дорфл спокойно стоял в главном зале. Перед големом был установлен арбалет, принадлежащий сержанту Камнелому, переделанный из какого-то осадного орудия. Он был заряжен шестифутовой железной стрелой. Нобби, держа палец на спусковом крючке, сидел за ним. -- Оставь это, Нобби! Из него нельзя здесь стрелять! -- сказал Кэррот. -- Ты знаешь, мы потом не сможем найти то место, в котором остановится эта стрела! -- Мы выбили из него признание, -- сказал сержант, подпрыгивая. -- Он отрицал, но мы добились-таки признания! И у нас куча преступлений, с которыми еще надо разобраться. Дорфл протянул дощечку. Я виновен. Что-то выпало из его ладони. Что-то короткое и белое. По виду похоже на обломок спички. Кэррот подобрал и рассмотрел ее. Потом он взял список, начертанный Кишкой. Он был довольно длинным и содержал все нераскрытые преступления зарегистрированные в городе за последнюю пару месяцев. -- Он во всех сознался? -- Еще нет, -- сказал Нобби. -- Мы еще не все зачитали, -- сказал Кишка. Дорфл написал: Я совершил их. -- Эй, -- сказал Кишка. -- Мистер Ваймз будет очень нами доволен. Кэррот подошел к голему. Его глаза светились слабым оранжевым светом. -- Ты убил отца Тубелчека? -- спросил он. Да. -- Видите? -- сказал сержант Кишка. -- С этим нельзя поспорить. -- Почему ты это сделал? -- спросил Кэррот. Нет ответа. -- И мистера Хопкинсона в музее хлеба? Да. Ты забил его до смерти железным ломом? -- спросил Кэррот. Да. -- Постойте, -- сказал Кэррот. -- Мне кажется, Вы говорили, что он был...? -- Оставить, Фред, -- сказал Кэррот. -- Дорфл, зачем Вы убили старика? Нет ответа. -- Обязательно должна быть причина? Мой папа всегда говорил -- големам нельзя доверять, -- сказал Кишка. -- Включаются как только посмотришь на них, говорил он. -- Они кого-нибудь убивали? -- спросил Кэррот. -- Не по желанию думая об этом, -- путано сказал Кишка. -- Мой папа говорил, что однажды он работал с одним, и голем все время смотрел на него. Стоило ему отвернуться и тут же этот... смотрит на него. Дорфл смотрел вперед себя. -- У него глаза горят как свечи! -- сказал Нобби. Кэррот по полу подтянул стул и уселся верхом на нем, лицом к Дорфлу. Он рассеянно крутил сломанную спичку между пальцами. -- Я знаю, что ты не убивал мистера Хопкинсона и я не думаю, что ты убил отца Тубелчека, -- сказал он. -- Я думаю, ты нашел его, когда он умирал. Я думаю, ты хотел спасти его, Дорфл. Фактически, я довольно-таки уверен что я смогу доказать это когда прочту свиток у тебя в голове... Свет из глаз голема заполнил комнату. Он, подняв кулаки, шагнул вперед. Нобби выстрелил из арбалета. Дорфл на лету поймал стрелу. Раздался сильный скрип по металлу, стрела превратилось в тонкую раскаленную иглу с шишкой вокруг кулака Дорфла. Но Кэррот уже стоял позади голема, открывая его голову. Пока голем поворачивался, занося железную стрелу, огонь в его глазах потух. -- Вот он, -- сказал Кэррот, вытаскивая пожелтевший свиток. На конце Нетакой улицы стояла виселица, где вешали преступников, или, по меньшей мере, людей признанных преступниками, для того чтобы они тихонько раскачивались на ветру как пример возмездия, и также как пример вытянутой, но настоящей анатомии. Бывало, сюда родители приводили большие группы детей для демонстрации ужасного примера ловушек и опасностей, лежащих на пути преступников, беззакония для тех, кто оказался в неправильном месте в неправильное время, и они, увидев ужасные останки на цепях, и выслушав строгое внушение, тут же (дело происходило в Анх-Морпорке) с воплями "Ух ты! Здорово!", бросились раскачиваться на трупах. В эти дни у города были более тихие и эффективные способы для решения вопросов с теми, у кого обнаруживались излишки в запросах, но ради традиции на виселице висело довольно-таки реалистичное деревянное чучело. Даже сейчас, случайные глупые вороны иногда садились на чучело, чтобы выклевать глаза, и улетали с чуть укороченными клювами. Ваймз, тяжело дыша, подковылял к виселице. Беглец мог уже убежать куда угодно. Скупой свет, что прорывался сквозь туман, умер. Ваймз стоял рядом со скрипящей виселицей. Она была построена, чтобы скрипеть. Было много споров по вопросу: "Какая польза от публичной демонстрации, если она зловеще не скрипит? В более богатые времена, город нанимал стариков, чтобы они управляли скрипением, изменяя длину веревки, но сейчас установили часовой механизм, который надо было только раз в месяц заводить. Сконденсированная влага капала с искусственного трупа. -- Взорвать его, шутки ради, -- пробормотал Ваймз, и постарался повернуть и пойти ровно той же дорогой что и пришел. После десяти секунд бесцельного блуждания он на что-то наткнулся. Это был деревянный труп, сброшенный с виселицы. Когда он вернулся к виселице, там, позвякивая в тумане, тихонько качалась пустая цепь. Сержант Кишка постучал по груди голема. Раздался пустой гул пустоты. -- Как цветочный горшок, -- сказал Нобби. -- Как они могут ходить, если они как простые горшки? Они должны все время трескаться. -- Они еще тупые, -- сказал Кишка. -- Я слышал, был один голем в Квирме, которому сказали прокопать траншею, а потом забыли, и вспомнили только когда траншея была полна воды, потому что он прокопал ее реки. Кэррот развернул свиток на столе и положил его рядом с бумажкой, которая была вложена в рот отцу Тубелчеку. -- Он мертвый, не так ли? -- спросил сержант Кишка. -- Он безвреден, -- ответил Кэррот, сравнивая две бумаги лежащие перед ним. -- Правильно. У меня там где-то есть молот, я только... -- Нет, -- сказал Кэррот -- Вы же видели, что он собирался сделать! -- Я не думаю, что он смог бы ударить меня. Я думаю, он хотел напугать нас. -- У него это получилось! -- Посмотри сюда, Фред. Сержант Кишка посмотрел на стол. -- Иностранная писанина, -- сказал он тоном говорящим, что на свете нет ничего лучше, чем добрая домашняя писанина, возможно пахнущая чесноком. -- Ты ничего в этом не замечаешь? -- Ну... они похожи, -- заметил сержант Кишка. -- Этот желтый свиток из головы Дорфла. А это изо рта отца Тубелчека, -- сказал Кэррот. -- Совпадают буква в букву. -- Почему так? -- Я думаю, что Дорфл написал эти слова и вложил их в рот старого Тубелчека, после того как бедняга умер, -- медленно сказал Кэррот, продолжая сравнивать бумаги. -- Ургх, ук, -- сказал Нобби. -- Это мерзко, это... -- Нет, ты не понимаешь, -- сказал Кэррот. -- Я хотел сказать, что он написал их, потому что он знал только эти слова, чтобы помочь... -- Помочь чем... -- Ну... ты знаешь поцелуй жизни? -- сказал Кэррот. -- Я имею в виду, первую помощь? Я знаю, что ты знаешь, Нобби. Ты ходил со мной на те курсы по оказанию первой помощи. -- Вы сказали, что там дают бесплатную чашку чая и пирожное, вот я и пошел, -- хмуро сказал Нобби. -- Все равно они кончились, когда до меня дошла очередь. -- Это то же самое, что и спасение жизни, -- сказал Кэррот. -- Мы хотим, чтобы люди дышали, и мы вдыхаем воздух в них... Они все повернулись и посмотрели на голема. -- Но големы не дышат, -- сказал Кишка. -- Нет, големы знают только одну вещь, что дает жизнь, -- сказал Кэррот. -- Слова в голове. -- Все опять повернулись и посмотрели на бумаги. Еще раз повернулись и посмотрели на статую, что была Дорфлом. -- Здесь становится холодно, -- задрожал Нобби. -- Я оп'дленно чувствую ауру холода, проплывающую по воздуху! Как будто кто-то... -- Что здесь происходит? -- спросил Ваймз, стряхивая брызги со своего плаща. -- ... открыл дверь, -- сказал Нобби. Десятью минутами позже. У сержанта Кишки и Нобби, ко всеобщему облегчению, закончилось дежурство. Кишка в целом не понимал, зачем нужно проводить расследование, если есть признание. Это выходило за рамки его знаний и опыта. Получаешь признание и все на этом. Нельзя не верить людям. Людям не веришь только когда они говорят, что они невиновны. Только виновным стоит доверять. Все остальное застревает на самой идее использования полиции. -- Белая глина, -- сказал Кэррот. -- Мы нашли белую глину. Практически необожженную. Дорфл сделан из темной терракоты, жесткой как камень. -- Последнее что видел старый священник, был голем, -- сказал Ваймз. -- Дорфла, я уверен, -- сказал Кэррот. -- Но это не тоже самое, если сказать что Дорфл убийца. Я думаю, он появился, когда священник уже умирал, вот и все. -- О? Почему? -- Я... еще не уверен. Но я часто видел Дорфла. Он всегда был очень добрым. -- Он работает на бойне! -- Наверно это неподходящее место для работы добрых личностей, сэр, -- сказал Кэррот. -- Однако я проверил все доступные записи и я не нашел ни одного упоминания когда големы нападали на людей. Или совершали какое-нибудь преступление. -- Да ладно, -- сказал Ваймз. -- Все знают... -- он остановился, когда его циничная половина прислушалась к его критичной. -- Что означает -- никогда? -- О, люди всегда рассказывают истории, что они знают кого-то, у кого есть друг, дедушку которого убили, и это в основном правда. Големам не позволено наносить вред людям. Это написано в их словах. -- Я знаю, что они хитрят, -- сказал Ваймз. -- Все хитрят, сэр. -- Да ты слышал кучу историй, что они делают глупости, типа изготавливают тысячи чайников, или раскапывают ямы глубинной в пять миль, -- сказал Ваймз. -- Да, но в этом, кажется, нет ничего преступного, не так ли сэр? Это обычный бунт. -- Что значит "бунт"? -- Глупое повиновение приказам, сэр. Понимаете... кто-то орет им: "Иди и делай чайники", и он делает. Нельзя обвинять за подчинение приказам, сэр. Никто не говорит -- сколько. Никто не хочет, чтобы они думали, поэтому они и не думают. -- Они бунтуют в виде работы? -- Это просто предположение, сэр. Я думаю, это более или менее объясняет их поведение. Автоматически, они повернулись и посмотрели на молчаливую фигуру голема. -- Он слышит, что мы говорим? -- спросил Ваймз. -- Я не думаю, сэр. -- Что насчет этой бумажки со словами во рту...? -- Э... я думаю, что они думают, что мертвый человек просто потерял записи слов в голове. Я думаю, они не понимают чем и как люди живут, сэр. -- Я тоже этого не понимаю, капитан. Ваймз уставился в потухшие глаза. Верхушка головы Дорфла все еще была открыта, поэтому свет проникал сквозь отверстия. Ваймз видел много ужасных вещей на улицах, но молчащий голем казался чем-то ужаснее. Можно было легко представить его со светящимися глазами, нависшим над тобой, с кулаками разбивающими все как молоты. Это было больше чем воображение. Казалось это встроено в эти штуковины. Потенциал, затаившийся на время. "Поэтому мы все их ненавидим", -- подумал он. "Эти пустые глаза, наблюдающие за нами, эти большие лица, поворачивающиеся за нами, разве не кажется, что они все берут на заметку и запоминают имена? Если услышишь что кто-то из них разбил кому-то голову в Квирме или еще где-нибудь, разве не поверишь в это с готовностью? Внутренний голос, голос который начинал говорить только ночью или, в старые времена, где-то на полпути до дна бутылки, добавил: "Если подумать, как мы используем их, может быть, мы боимся, потому-что заслуживает этого..." "Нет,... нет ничего за этими глазами. Только глина и магические слова". Ваймз пожал плечами. -- Я только что гнался за големом, -- сказал он. -- Он стоял на Брасс-бридж. Проклятый голем. Слушай, у нас есть признание и глазная улика. Если ты не можешь предоставить ничего лучше чем... чувство, тогда нам надо будет... -- ... сделать что, сэр? -- сказал Кэррот. -- Мы не можем ничего с ним сделать. Он и сейчас мертв. -- Обездвижен, ты хочешь сказать. -- Да, сэр. Если хотите, то именно так. -- Если не Дорфл убил стариков, то кто? -- Не знаю, сэр. Но мне кажется, что Дорфл знает. Возможно, он шел за убийцей. -- Ему приказали защищать кого-то? -- Может быть, сэр. Или он сам решил. -- Ты только что говорил, что эмоции у них на втором месте. Куда подевалась Ангуа? -- Она решила, что ей надо кое-что проверить, сэр, -- сказал Кэррот. -- Вот что... озадачило меня, сэр. Он держал ее в руке. -- Кэррот протянул обломок спички. -- Обломок спички? -- Големы не курят и не используют огонь, сэр. Это странно... что у него было это, сэр. -- О, -- саркастически сказал Ваймз. -- Главная улика. След Дорфла был ведущим на улице. Перемешанные запахи бойни наполняли нос Ангуа. Маршрут шел зигзагами, но в нем наблюдалась конкретная тенденция. Как будто голем положил линейку на город и обходил все улицы и переулки, ведущие в главном направлении. Она зашла в короткий тупик. В конце были ворота какого-то склада. Она принюхалась. Там были смешаны многие запахи. Тесто. Краска. Жир. Сосновая смола. Резкие, сильные, свежие запахи. Она еще принюхалась. Ткани? Шерсть? Много запутанных следов в грязи. Огромные следы. Малая часть Ангуа, которая всегда ходила на двух ногах видела, что следы шли в обоих направлениях. Она обнюхала все вокруг. Здесь было до двенадцати существ -- запахи производства, а не живых существ, все вели к лестнице. И все двенадцать выходили с лестницы. Она спустилась по ступенькам и столкнулась с непроходимым барьером. Дверь. Когти бесполезны для дверных ручек. Она засеменила наверх. Никого поблизости не было. Только туман повис между домами. Она сконцентрировалась и изменилась, прислонилась к стене и подождала пока мир перестал вращаться, и отворила дверь. Это был большой подвал. Даже волчьи глаза мало помогли бы здесь. Ей пришлось остаться человеком. Будучи человеком, она лучше соображала. К сожалению, ее сильно отвлекала одна мысль постоянно крутившееся в голове, мысль что она -- голая. Любой, кто найдет голую женщину у себя в подвале, будет задавать вопросы. А может быть, даже не позаботится о вопросах, хотя бы типа: "Не изволите?" Ангуа конечно могла справиться с этой ситуацией, но она предпочитала избегать ее. Так тяжело после объяснить форму ран. Тогда не надо терять времени. Стены были покрыты надписями. Большие буквы, маленькие буквы, но все написаны аккуратным почерком големов. Фразы написанные мелом, краской, углем, иногда просто процарапанные в камне. Они покрывали стены от пола до потолка, многократно пересекаясь и написанные поверх друг друга так, что было почти невозможно прочесть их. Только в некоторых местах можно было из всей толчеи выхватить слово или два: ... не должно... то что он сделал не... гнев на создателя... горе от отсутствия хозяина... слова в... глина от нашей... пусть моя... предаст нас в огонь... Пыль в центре комнаты была сметена, как если бы много людей прошлись здесь. Она нагибалась и вытирала пыль, иногда нюхая пальцы. Запахи. Производственные запахи. Ей не нужно было особое чутье, чтобы почувствовать это. Голем ничем не пахнет, за исключением глины и того с чем он работает в это время... И... что-то раскаталось между пальцами. Это была маленькая деревянная палочка, длинной в пару дюймов. Спичка без головки. В течение нескольких минут поисков она нашла еще десять, валяющихся в разных местах, как будто кто-то рассеянно уронил их. Она нашла еще отломанную половинку спички, отброшенную в сторону от остальных. Ее ночное виденье ухудшалось. Но чувствительность к запахам сохранялась дольше. Запахи на спичках были сильными -- тот же коктейль ароматов, приведший в эту сырую комнату. Но запах бойни, запах который она связывала с Дорфлом был только на сломанной. Она села на корточки и посмотрела на сваленные в кучку спички. Двенадцать существ (двенадцать существ с какой-то проблемой) пришли сюда. Они не задержались здесь надолго. Они тут... дискутировали: остались надписи на стенах. Они что-то сделали с одиннадцатью спичками, (только деревянной частью, на которой никогда не головки. Может быть пахнущий смолой голем работал на спичечной фабрике?), плюс одна сломанная спичка. Потом они все вышли и разошлись. Дорфл направился к полицейскому участку сдаваться. Почему? Она еще раз понюхала сломанную спичку. Не было никаких сомнений в этой смеси запахов крови и мяса. Дорфл пошел признаваться в убийстве... Она уставилась на надписи на стене и ее затрясло. -- Твое здоровье, Фред, -- сказал Нобби, поднимая кружку. -- Завтра мы положим деньги обратно в копилку для чая. Никто не заметит, -- сказал сержант Кишка. -- Все равно они лежат там на всякий пожарный. Капрал Ноббс подавленно посмотрел в свой бокал. Люди часто смотрели так в "Штопаном Барабане", после того как утоляли первую жажду и могли рассмотреть, что они пьют. -- Что я буду делать? -- простонал он. -- Если ты дворянин, то надо носить корону, длинные робы и все такое. Это все добро стоит кучу денег. Да еще всякое другое надо делать, -- он сделал еще один глубокий глоток. -- Это н'звается надобности аристократов. -- Обязанности аристократов, -- поправил Кишка. -- Да. Это значит, тебе надо будут поддерживать связи с обществом. Давать деньги на благотворительность. Быть добрым с бедными. Отдавать старую одежду своему садовнику, пока они еще не сносились. Я знаю об этом. Мой дядя был дворецким у старой леди Селачи. -- У меня нет садовника, -- угрюмо сказал Нобби. -- И сада нет. Нет старой одежды, за исключением той, что на мне сейчас. -- Он глотнул еще пива. -- А она что давала свою старую одежду садовнику? Кишка кивнул. -- Да. Ее садовник был немного странным. -- Он поймал глаза бармена. -- Рон, еще две пинты пива. -- Он посмотрел на Нобби. Он никогда не видел своего старого друга таким удрученным. Им надо вдвоем все это обдумать. -- Лучше еще два, для Нобби тоже, -- добавил он. -- Твое здоровье, Фред. Брови у сержанта Кишки поползли вверх от зрелища, как Нобби за раз опрокинул пинту пива. Нобби несколько нетвердо поставил кружку. -- Не было бы так плохо, если бы были бабки, -- сказал Нобби, беря еще одну кружку. -- Я думал, что невозможно быть дворянином, не будучи богатым ублюдком. Я думал, что они одной рукой дают большой кошелек с деньгами, пока другой надевают корону тебе на голову. А так глупо, быть дворянином и быть бедным. Это с'мое дурацкое. -- Он осушил кружку и хлопнул ее об стол. -- Простым и богатым, да, это я пожалуйста. Бармен нагнулся к сержанту Кишке. -- Что случилось с капралом? Он пьет как бочка. Уже восемь кружек выпил. Фред Кишка наклонился и сказал ему уголком рта. -- Не болтай об этом, Рон, но это потому, что он пэр. -- Правда? Тогда я пойду и посыплю пол свежими опилками. В полицейском участке Сэм Самуэль перебирал спички. Он не спросил у Ангуа, уверенна ли она. Она почувствовала бы запах, даже если бы это было в среду. -- Итак, а кто были остальные? -- спросил он. -- Другие големы? -- Тяжело понять по следам, -- сказала Ангуа. -- Но я так думаю. Я бы пошла по ним, но решила, что лучше сначала прийти сюда. -- Почему ты думаешь, что это были големы? -- Следы. У големов нет запаха, -- сказала она. -- Они пахнут тем, с чем работают. Это все чем они пахнут... -- она вспомнила о стене с надписями. -- Там были бурные дебаты, -- сказала она. -- Спор големов. Письменный. Я думаю, довольно жаркий. Она снова подумала о стене. -- Некоторые из них были очень выразительны, -- добавила она, вспомнив размер некоторых букв. -- Если бы там были люди, то они наверно кричали... Ваймз угрюмо уставился на рассыпанные перед ним спички. Одиннадцать деревянных палочек и двенадцатая сломанная. Не надо быть гением, чтобы понять, что там происходило. -- Они тянули жребий, -- сказал он. -- И Дорфлу не повезло. Он вздохнул. -- Это гораздо хуже, -- сказал он. -- Кто-нибудь знает, сколько големов в городе? -- Нет, -- сказал Кэррот. -- Тяжело разузнать. Их не изготавливали уже столетья, но они не изнашиваются. -- Их никто не изготавливает? -- Это запрещено. Священники очень строги по этому поводу. Они говорят, что это создание жизни, а это можно делать только богам. Но они оставили в покое тех, которые уже существуют, големы очень полезны. Некоторые замурованы внутри рабочих колес или валов. Делают всю опасную работу, знаете, в тех местах, где людям вредно находиться. Они делают всю грязную работу. Я думаю, их могут быть сотни... -- Сотни? -- переспросил Ваймз. -- А сейчас они встречаются секретно и плетут заговоры? Боже мой! Хорошо. Нам надо многих из них уничтожить. -- Почему? -- Тебе нравится, что у них есть секреты? Я имею в виду, боже мой, тролли и гномы, хорошо, даже нежить живет определенным образом, даже если это чертов ужасный образ можно назвать жизнью, -- Ваймз натолкнулся на взгляд Ангуа, и продолжил. -- Но эти штуковины? Они просто рабочие инструменты. Это все равно, что группа лопат собралась для беседы! -- Э... сэр, там было еще кое-что, -- медленно сказала Ангуа. -- В подвале? -- Да. Э... но это трудно объяснить. Это как... чувство. Ваймз пожал плечами. Он знал, что нельзя насмехаться над тем, что чувствовала Ангуа. Например, она всегда знала, где Кэррот. Если она была в полицейском участке, можно было понять что он подходит, видя, что она повернулась к двери. -- Да? -- Похоже на... глубокое горе. Ужасное, ужасное сожаление. Э... Ваймз кивнул, и потер переносицу. День был долгим и тяжелым, и кажется, ему не будет конца. Ему очень, очень надо выпить. Весь мир сместился. Когда смотришь на него через дно стакана, то все опять приобретает фокус. -- Вы сегодня кушали, сэр? -- спросила Ангуа. -- Чуть перекусил на завтрак, -- промямлил Ваймз. -- Вы знаете то слово, которое употребляет сержант Кишка? -- Какое? Галимо? -- Вот так Вы сейчас выглядите. Если уж Вы здесь давайте хоть выпьем кофе и пошлем кого-нибудь за булочками. Ваймз колебался. Он всегда представлял, что галимо это то, что делается у тебя во рту после трех дней беспробудного пьянства. Ужасно думать, что ты так выглядишь. Ангуа взяла старую кофейную банку, в которой хранились деньги для чая. К удивлению, она была очень легкой. -- Эй? Здесь должно быть двадцать пять долларов, -- сказала она. -- Нобби только вчера их собрал. Она перевернула жестянку. Оттуда посыпалось немного мусора. -- Даже нет отчета о расходах? -- спросил Кэррот без всякой надежды. -- Отчет о расходах? Мы же говорим о Нобби. -- А, ну конечно. В "Штопаном барабане" было очень тихо. Час счастья прошел со всего с одной небольшой дракой. Теперь все смотрели час несчастья. Перед Нобби стоял лес из пустых кружек. -- Я думаю, какая польза после всего что сделано и сказано? -- спросил он. -- Ты можешь его загнать, -- сказал Рон. -- Хорошо замечено, -- добавил сержант Кишка. -- Есть полно богатых ребят, которые дадут мешок бабок за титул. Я имею в виду ребят, у которых уже есть большие дома и все такое. Они все что угодно отдадут, чтобы быть такими же аристократами как ты, Нобби. Девятая кружка застряла на пол пути ко рту Нобби. -- Это может стоить тысячи долларов, -- ободряюще сказал Рон. -- По самой меньшей мере, -- сказал Кишка. -- Они будут драться за это. -- Если правильно сыграешь, можешь выйти на пенсию, или что-то вроде того. Кружка неподвижно висела в воздухе. Было заметно, что в его мозге самые различные выражения вели упорную борьбу за честь быть изображенным на лице Нобби. -- О, они, правда, будут? -- наконец сказал он. Сержант Кишка неуверенно отошел на шаг. В голосе у Нобби появилась нотка, которую он никогда от него не слышал. -- Тогда ты сможешь быть богатым и обыкновенным, прямо как ты сказал, -- сказал Рон, который не замечал тонкие переходы настроений. -- Богачи выстроятся в очередь за твоим титулом. -- Продать м'е первородство за сранную бумажку, ты этого хочешь? -- сказал Нобби. -- За "сундук бумажек", -- сказал сержант Кишка. -- За "сранный сундук бумажек", -- сказали за соседним столиком, желая начать заварушку. -- Ха! Ну, я скажу тебе, -- покачиваясь сказал Нобби, -- есть кое-что что нельзя продать. Ха-ха! Кто свогует мое пгиз тот получит дегмо, понял? -- Самый дерьмовый приз на свете, -- кто-то сказал. -- А все равно, что за сранный сундук? -- Потому-что... что хорошего даст мне куча денененег, а? Клиенты бара были озадачены. Это был вопрос типа: "Спиртное -- это хорошо?" или "Тяжелая работа, кто хочет этим заняться?" -- ... а в чем проблема? -- Мы -- эт, -- неуверенно сказал самый храбрый, -- ты можешь купить большой дом, полно жрачки и... выпивки и... женщин и все такое. -- И в эт'м -- человеческое счасвттвиье? -- со стеклянными глазами спросил Нобби. Его собутыльники уставились на него. Этот вопрос уводил в метафизический лабиринт. -- Хорошо, я скажу вам, -- сказал Нобби. Он раскачивался с таким постоянством что все больше походил на метроном. -- Все это -- ничто, ничто! Я скажу вам, по сравнению с гордостью за своевою родододо... сословную. -- Рододосословную? -- переспросил сержант Кишка. -- Ну, предки и все такое, -- сказал Нобби. -- Это знач'т, что у меня на много больше предков и всего такого, чем у всех вас вместе взятых. Сержант Кишка подавился пивом. -- У всех есть предки, -- холодно сказал бармен. -- Иначе их не было бы здесь. Нобби уставился на него стеклянными глазами, попытался сфокусироваться, но у него ничего не вышло. -- Правильно! -- наконец сказал он. -- Правильно! Только... только у меня их больше, вишь? В этих венах течет кровь кровавых королей, я прав? -- Пока еще течет, -- выкрикнул кто-то. Все засмеялись, но это было предупредительным звонком, к которому сержант Кишка научился прислушиваться. Он напомнил ему о двух вещах: 1) ему осталось только шесть недель до пенсии и 2) ему уже давно надо пойти в туалет. Нобби сунул руку в карман и вытащил свиток. -- Вишь это? -- сказал он, с трудом раскручивая его на стойке бара. -- Вишь это? У меня есть право гербовать себя. Видишь здесь? Здесь написано "граф", правильно? Это -- я. У тебя бы могла, у тебя бы могла, у тебя бы могла над дверью висеть моя голова. -- Могла бы, -- сказал бармен, следя за толпой. -- Я имею в виду, ты можь п'менять название, назвать его граф Анха, а я буду п'стьянно приходить и пить, чоб ты скажешь? -- сказал Нобби. -- Все будут говорить, что здесь пьет граф, у тебя пойдет бизнес. А я н' н' н' н' не буду с тебя ничего за это брать. Чоскажь? Люди скажут, это первоклассный бар, это, лорд де Ноббес пьет здесь, в этом что-то есть. Кто-то схватил Нобби за горло. Кишка не узнал драчуна. Он был простым страшным, плохо выбритым завсегдатаем этого бара, который в это время вечера обычно уже начинал открывать бутылки зубами, а если вечер действительно удавался, то открывать бутылки чужими зубами. -- То есть мы недостаточно хороши для тебя, ты это хочешь сказать? -- заорал мужик. Нобби махал свитком. Он открывал рот, чтобы что-то сказать, и сержант Кишка знал что: -- Руки прочь, ты безродная мразь. Каким-то диким всплеском разума и полным отсутствием здравого смысла, сержант Кишка сказал: -- Его превосходительство угощает всех! По сравнению со "Штопаным барабаном", "Корзина" на Глем-стрит была оазисом холодного спокойствия. Полиция почти полностью захватила ее, как тихую крепость искусства выпивки. Здесь не подавали очень хорошего пива, здесь оно не водилось. Но обслуживали быстро и тихо, и подавали в долг. Это было место, где полицейские не занимались делом и не любили когда их беспокоили. Никто не может пить в такой тишине как полицейский, вернувшийся с восьмичасового дежурства на улице. Это место было такой же защитой для полицейских как их шлемы и нагрудники. Мир не доставлял столько боли. А владелец, мистер Сырок, был хорошим слушателем. Он внимательно прислушивался к фразам типа "Двойной, пожалуйста" или "Следи, чтобы мой бокал не был пустым". Также он говорил правильные вещи, типа "В долг? Конечно, офицер". Полицейские оплачивали счета или выслушивали лекцию от капитана Кэррота. Ваймз угрюмо сидел со стаканом лимонада. Он хотел стопочку чего-нибудь покрепче, но знал, что не закажет ее. Одна стопочка закончится дюжиной стаканов. Но от знания этого легче не становилось. Здесь собралась почти вся дневная смена, да еще парочка, у которых был выходной. Хоть здесь и не было очень чисто, ему здесь нравилось. Жужжание разговоров других посетителей не давали ему вернуться к своим мыслям. Одна из причин, по которой мистер Сырок позволил превратить свой бар в пятый полицейский участок, была защищенность. Полицейские были тихими клиентами. Они переходили из вертикального в горизонтальное положение с минимальным шумом, без завязывания больших драк и не ломая много мебели. И никто не пытался ограбить его. Полицейские действительно не любили когда им мешали пить. Поэтому он удивился, когда дверь распахнулась, и в комнату ворвались трое с арбалетами наперевес. -- Всем оставаться на местах! Одно движение и мы стреляем! Грабители остановились у стойки бара. К их удивлению, не было видно практически никого беспокойства. -- О, черт побери, кто-нибудь закройте дверь! -- прорычал Ваймз. Полицейский рядом с дверью захлопнул ее. -- На замок, -- добавил Ваймз. Трое воров огляделись. Когда их глаза привыкли к полутьме, они получили общее представление о форме сидящих, особенно от большого количества шлемов. Но никто не двигался. Все смотрели на них. -- Вы новенькие в городе? -- спросил мистер Сырок, протирая бокал. Самый крутой из троих сунул ему под нос мешок. -- Гони все деньги, сейчас же! -- провопил он. -- Иначе, -- сказал он всей комнате: -- у вас будет мертвый бармен. -- Ребятки, в городе полно других баров, -- сказал кто-то. Мистер Сырок не отвел глаз от бокала, который он продолжал протирать. -- Я знаю, что это были Вы, констебль Бедрокус, -- спокойно сказал он. -- На твоем счету два доллара и тридцать пенсов, большое спасибо. Воры начали прижиматься друг к другу. В барах так себя не вели. Им казалось, что они слышат слабые звуки разного оружия вытаскиваемого из ножен. -- Мы не встречались раньше? -- спросил Кэррот. -- О господи, это он, -- простонал один из них. -- Метальщик хлеба! -- Я думал, что мистер Железнокорка отвел вас в гильдию Воров, -- продолжил Кэррот. -- У нас был небольшой спор по поводу налогов... -- Заткнись! Кэррот хлопнул себя по лбу. -- Налоговые декларации! -- сказал он. -- Я думаю, мистер Железная Корка беспокоится, что я забыл о них! Воры так прижались друг к другу, что теперь походили на одного жирного человека с шестью руками и большими счетами за шляпы. -- Э... полицейским нельзя убивать людей, правильно? -- сказал один из них. -- Нельзя, когда мы на дежурстве, -- сказал Ваймз. Самый крутой из них неожиданно прыгнул, схватил Ангуа и вытянул ее из-за стола. -- Мы выйдем отсюда без проблем, или у девушки будут проблемы, все поняли? -- крикнул он. Кто-то хихикнул. -- Я надеюсь, ты не собираешься никого убивать? -- спросил Кэррот. -- Это уж как я решу! -- Извините, я не Вам это сказал, -- сказал Кэррот. -- Не волнуйся, со мной все будет в порядке, -- сказала Ангуа. Она огляделась, чтобы убедиться, что здесь нет Веселинки, и вздохнула: -- Ну давайте, джентльмены, давайте покончим с этим. -- Не играй с едой! -- крикнул кто-то из толпы. Было слышно хихиканье, которое быстро прекратилось, когда Кэррот повернулся на своем стуле, все неожиданно стали внимательно рассматривать свои стаканы. Понимая что здесь что-то не так, но не понимая что именно, воры попятились к двери. Никто не шевельнулся, пока они ее отпирали, и все еще удерживая Ангуа, вышли в туман, и захлопнули дверь. -- Может мы лучше поможем? -- сказал новенький констебль. -- Они не заслуживают помощи, -- ответил Ваймз. Раздался щелчок сбрасываемой кольчуги, а потом, прямо за дверью, долгий глубокий вой. И визг. А потом еще один визг. И третий визг, смешанный с "НЕТНЕТНЕТнетнетнетнетнетНЕТ!... ай-яй-яй ай!" Что-то тяжелое ударилось об дверь. Ваймз повернулся к Кэрроту. -- Вы и констебль Ангуа, -- сказал он. -- Вы... э... у вас все с ней нормально? -- Отлично, сэр, -- сказал Кэррот. -- Некоторые думают что, э, что могут быть, э, проблемы... Раздался глухой стук, а потом слабый булькающий звук. -- Мы работаем над ними, сэр, -- немного повысив голос, ответил Кэррот. -- Я слышал ее отец не очень рад, что она работает здесь... -- У них там, в Убервальде, нет законов, сэр. Они думают, что законы нужны только в слабом обществе. Барон не очень цивилизован. -- Он очень кровожаден, как я слышал. -- Она хочет остаться в полиции, сэр. Она любит встречаться с людьми. Снаружи опять раздалось бульканье. В окне показалась скрюченная рука, которая сползла вниз, царапая ногтями стекло. Потом ее владелец исчез из поля зрения. -- Ну, не мне судить, -- сказал Ваймз. -- Да, сэр. По прошествии некоторого времени тишины дверь медленно открылась. Вошла Ангуа, на ходу поправляя одежду, подошла к своему стулу и села. Все полицейские вдруг занялись вторым курсом углубленного изучения пива. -- Э..., -- начал Кэррот. -- Свежие раны, -- сказала Ангуа. -- Но один из них случайно выстрелил в ногу напарнику. -- Я думаю, в отчете тебе надо написать как "самонанесение ран в процессе сопротивления аресту", -- сказал Ваймз. -- Да, сэр, -- сказала Ангуа. -- Но не всех ран, -- сказал Кэррот. -- Они попытались ограбить наш бар и напоролись на гостеприимство обор..., гостеприимство Ангуа, -- сказал Ваймз. -- А, я понял, что вы имеете в виду, сэр, -- сказал