сложная игра советской диктатуры с населением в области политической, социальной и национальной; игра, проводимая коммунистами с исключительной настойчивостью и жестокостью. Диктатура делала вид, что она дает большие уступки национальным -- не русским -- группам населения в плоскостях религиозно-национальных и социально-бытовых отношений. По всему Туркестану были проведены "конференции беспартийных", к участию в которых власть особенно старалась привлекать виднейших представителей мусульманского духовенства и зажиточных слоев внегородского населения. Такие конференции обставлялись с театральною торжественностью: первые ряды в зале и места в президиуме неизменно бывали заняты "почетными стариками" в ярких восточных халатах, в чалмах и т. п. Принимались решения о восстановлении земельных прав мусульманского духовенства и народных повинностей в пользу последнего. Мулл старались вводить в местные Советы. Представителей национальных групп настойчиво зазывали в ряды коммунистических организаций, причем с коммунистов-мусульман не взыскивали за посещение мечетей, сквозь пальцы смотрели на сохранение ими гаремов и т. д. Конечно, широко применяли хозяйственные льготы, дали полную свободу торговли на базарах, разрешали открытие всевозможных ремесленных и торговых предприятий, терпели даже торговлю с заграницей и т. д. Но все это носило только внешний характер. Никаких подлинных уступок ни соответствующим национальным группам, ни демократическим слоям населения вообще они не содержали, в том смысле, что ни малейшей крупицы реальной власти коммунисты из своих рук не выпускали Вся эта втасть оставалась в руках диктатуры, которая под прикрытием этих показных уступок именно в это время проводила лихорадочную работу по созданию своего прочного и дееспособного аппарата, способного стать послушным орудием в руках диктатуры и пригодного для всевозможных предвидимых и непредвидимых случайностей. Официальная сеть советских учреждений, формально числившаяся обладающей всею полнотою власти в крае, фактически никакой властью не обладала, ее лишь терпели до поры до времени. Зато за кулисами строился назначенный сверху аппарат действительных обладателей власти, которые, правда, отвергали "кавалерийские набеги по части немедленной коммунизации края", но которые меньше всего были противниками принудительной коммунизации вообще. Наоборот, они работали во имя как раз этой коммунизации. Они только знали ее трудности, знали, что ее вводить можно будет только в жесткой борьбе против огромного большинства населения края, а потому вели "осмотрительную и тщательную подготовку", говоря словами Сталина, для "постепенного вовлечения" народов края в "общее русло советской политики". Эта сложная внутриполитическая игра еще более осложнялась внесением в нее элементов большой игры внешнеполитической. Еще перед переселением в Туркестан 3-я конференция коммунистических ячеек 1-й армии Туркфронта (она заседала в Оренбурге в ноябре 1919 г. ) в список наиболее важных и первоочередных задач своей работы в Туркестане включила "поддержку революционного движения в соседних с Туркестаном странах". В первую очередь речь шла, конечно, об Индии, о движениях антианглийских: антианглийские ноты особенно характерны для всей вообще внешней политики советской власти тех лет. Именно по этим соображениям в политике туркестанских представителей центральной власти одно время звучали ноты симпатии к пан-тюркистскому и даже панисламистскому движениям, ветер которых Советы стремились забрать в свои паруса, направив его исключительно против Британской империи. Дело было не только в том, что пантюркистские идеи тогда открыто проповедывалн некоторые из мусульманских министров, занимавших важные посты в краевом правительстве. Еще более важной была общая установка политики, которую проводила Турккомиссия ВЦИК, ставшая с ноября 1919 г. высшим органом власти в Туркестане. Эта политика была такова, что местное население вначале ее воспринимало, как политику, направленную против русских. Д Фурманов, глава Политуправления Туркфронта первых месяцев после ликвидации "оренбургской пробки", был, несомненно, наблюдательным человеком и в своем дневнике, в записях для себя, старался откровенно резюмировать свои впечатления. В марте 1920 г. он проехал на лошадях из Ташкента в Верный (ныне Алма-Ата) и записывал в пути. "Декреты центральной власти (хотя бы о земле) здесь в кишлаке преломляются таким образом, что теперь вся и все принад- лежат мусульманам, что у власти стоят и должны стоять только мусульмане, а пришельцы должны восвояси выбираться... Надо оказать, -- прибавляет Фурманов, -- что некоторые мусульмане-коммунисты... в душе с этим уродливым толкованием совершенно согласны"6. Своей высшей точки эта игра с пантюркистами достигла в соглашении, которое Ленин заключил с Энвер-пашою, вождем крайнего, наиболее агрессивного крыла турецких шовинистов, придерживавшихся во время первой мировой войны пронемецкой и антианглийской ориентации. Осенью 1920 г. в Баку был созван съезд народов Востока, который был попыткою Коминтерна возглавить движение народов Востока против британского империализма. Об этом открыто заявил на конгрессе Зиновьев, и весь конгресс вообще прошел под лозунгами священной войны против Великобритании. Энвер играл на нем большую роль, а после конгресса Ленин заключил с ним секретное соглашение, в силу которого Энвер взялся, объединив под пантюркистскими лозунгами всех туркестанских басмачей, увести их в поход в Индию7. Эти авантюристические планы рухнули, и притом скорее, чем можно было ожидать. В Туркестане, куда Энвер прибыл осенью 1921 г., его приняли восторженно, но его настроения к этому времени были далекими от желания платить по векселям, которые он выдавал в Москве. Призывы к священной войне, правда, прозвучали, но это были не призывы уйти в Индию для газавата против англичан. Вместо этого Энвер сам перешел в лагерь басмачей и попытался возглавить их для священной войны, но уже против большевиков. Правда, и на этом пути Энвер не имел успеха, как не имел он прочного успеха почти на всех извилинах своей путаной жизни. Вскоре он погиб, зарубленный в схватке с отрядом войск особого назначения, того самого типа, "политработником" в которых начинал свою карьеру Маленков. Труп Энвера был зарыт неопознанным где-то на обочине одной из глухих дорог Восточной Бухары, и только позднее, по его часам, которые подобрал один из участников той схватки, стало известным, чья именно голова была тогда снесена лихим ударом безвестного "чоновца"8. Авантюра Энвера спутала много карт в и без того запутанной игре большевиков. Басмаческое движение, по существу никогда не прекращавшееся, вспыхнуло с новой силой и захватило почти весь "рай. Советская власть держалась лишь в городах-- вся деревня (кишлаки) ее не признавала, ее декретов не выполняла, ее распоряжениям не подчинялась. Там хозяйничали басмачи, разрозненные отряды которых действовали каждый на свой риск и страх. Власти из одной крайности бросались в дру- гую. Беспартийные конференции, на которых коммунисты играли в братание с муллами, перемежались с публичными расстрелами на базарах взятых в плен басмачей и их родственников, объявленных заложниками. Без устали работали карательные органы. Срочно подвезли с польских границ "буденовцев", которые огнем и мечом "прочесывали" неспокойные районы. Всеми операциями руководило командование Туркфронта и его испытанное политуправление. Результаты не замедлили сказаться: ударил голод -- страшный, унесший миллионы человеческих жизней. Ряд районов опустел. Но советская власть удержалась, из года в год показывая все большую настойчивость, все большую цепкость, и все глубже спускала в народные низы корми своего аппарата власти и подавления. Верхушка правящей партии эти результаты рассматривала как доказательство правильности поставленного диагноза и возможности "постепенного вовлечения" края в общее русло советского развития. Как раз к этому времени относится небольшой эпизод из биографии Сталина, крайне характерный и для него лично, и для всей эпохи. Осенью 1921 г. на заседании коллегии наркомнаца, во главе которого тогда стоял Сталин, только что приехавший в Москву представитель Башкирской республики делал доклад об ужасах голода. Жуткий рассказ все слушали с глубоким волнением. В одном месте у кого-то из слушателей вырвалась реплика: "Но ведь это один ужас, что творится!" Сталин, который вел собрание, коротко оборвал: "Ужас, это когда речь идет об отдельном человеке. Если речь идет о миллионах, это не ужас, а статистика... Товарищ, продолжайте Ваш доклад!" Больше докладчика не прерывали, и если в 1921 г. советское правительство обратилось за помощью к американцам, то в этом повинен не Сталин. Позднее, когда он стал "хозяином" страны, страшная "статистика" неутомимой поступью ходила по самым богатым, самым хлебным районам страны, и он никогда не считался с количеством погибавших. Маленков служил в Туркестане во 2-й Туркестанской дивизии, стоявшей в Ферганской долине, в бывшем ханстве Коканцс-ком, имея штаб в г. Скобелеве, бывшем Новом Маргелане, а ныне г. Фергана. Это был совсем небольшой городок, в котором по переписи 1897 г. числилось всего пять с половиной тыс. жителей. Позднее, накануне первой мировой войны, город сильно вырос, так как в него был перенесен административный центр области. Это перенесение было вызвано исключительно мягким, здоровым климатом, которым славилась местность, где расположен город. Но и после этого перенесения число жителей г. Ферганы не многим превысило десять тысяч. Население распадалось на две группы: местное население, узбеки, киргизы, таджики -- торговцы и хлопководы, и население пришлое, русское -- чиновники, военные, купцы. Жили они обособленно, почти не соприкасаясь друг с другом. Так продолжалось и после революции. 2-я Туркестанская дивизия, пришедшая в край в конце 1919 г, занимала все здания, принадлежавшие старому гарнизону царского времени. Комиссаром этой дивизии был некий Сухов. Человек интеллигентного ума, предприимчивый, убежденный коммунист из левых эсеров. Маленков стал чем-то вроде личного секретаря при Сухове. Целая дивизия с большим боевым прошлым в Ферганской долине была расквартирована далеко не случайно: эта долина с 1918 г. была одним из главных, если не главным, центром басмаческого движения. Вся хозяйственная жизнь этого края с дореволюционных лет зависела от хлопководства, особенно быстро развивавшегося в течение последнего десятилетия перед первой мировой войной. Октябрьская революция внесла полную разруху в эту область: большевистский декрет о конфискации всех запасов хлопка, в чьих бы руках они не находились, сыграл огромную роль в обострении антибольшевистского движения, хотя основой кризиса была полная разруха транспорта, приостановившая вывоз хлопка в центральные губернии, где производилась его обработка. В результате к басмачам примкнуло все земледельческое население края, жившее главным образом хлопководством. Политотдел 2-й Туркестанской дивизии, как только она пришла в край, немедленно же развернул широкую пропаганду среди населения, резко отмежевываясь от "извращений большевистской политики", допущенных прежними правителями края, призывая басмачей отказаться от безнадежной борьбы. Всем участникам басмаческих отрядов, конечно, была объявлена полная амнистия на условии немедленного разоружения. Этой кампанией в Фергане руководил тот самый Сухов, политический комиссар 2-й Туркестанской дивизии, секретарем которого состоял Маленков. Он был тогда весьма юн -- как раз в Фергане ему исполнилось 18 лет. Кампания за разоружение басмачей шла вначале с большим успехом. Люди устали от войны и мечтали о мире, о мирной жизни. Местные коммунисты-мусульмане, привлеченные к этой работе Туркфронтом, ездили в горы, туда, где держались отряды повстанцев-басмачей, и их заверения производили сильное впечатление Они, несомненно, сами верили, что приехавшие из Москвы представители центральной власти действительно несут краю замирение и справедливое решение национальных споров. Но очень скоро, уже к весне 1920 г., положение стало круто меняться. Иллюзии населения быстро исчезли. Слова новых пред- ставителей власти звучали, правда, не так, как было до прихода полномочных представителей центра; в плоскости национальных отношений новая власть заигрывала с населением края, но общая политика, в ее социально-экономической основе, была едва ли не хуже, чем раньше. Она проводилась, во всяком случае, более неукоснительно. В результате уже очень скоро из "мусульманских частей" Красной армии, куда были зачислены все разоружившиеся басмачи, началось все разроставшееся дезертирство в горы. Решение о переводе этих частей в Ташкент привело к их отказу подчиниться приказу. Личное вмешательство Фрунзе, тогдашнего командующего Туркфронтом, правда, предотвратило вооруженное восстание, но басмаческие выступления, начавшиеся раньше, с весны 1920 г., снова приняли большие размеры. 15 мая Фрунзе отдал приказ начдиву 2-й Туркестанской дивизии "немедленно приступить к решительным действиям" против басмачей, совершивших незадолго перед тем два больших нападения на части дивизии. Вскоре 2-я дивизия была переброшена из Ферганы на юго-восток, для охраны границы с Афганистаном. И когда советский наркоминдел Чичерин в одной из своих речей напомнил Англии о русских штыках, снова заблестевших на высотах Памира, он имел в виду штыки 2-й Туркестанской дивизии. Афганистан тогда был центром, поддержавшим басмаческое движение в Туркестане и особенно в пограничных с ним горных районах Узбекской и Таджикской советских республик9. На 2-ю дивизию легла борьба с басмачеством именно в этих районах, до того времени очень мало обследованных и труднодоступных. Басмачество здесь держалось особенно упорно. Именно этот район был выбран опорным пунктом и для движения Энвер-паши. Гис-сарская долина, районы рек Вахш и Пяндж, горные склоны Западного Памира -- повсюду, по всем закоулкам этого дикого и величественного в своей дикости края, побывали большие и малые отряды 2-й Туркестанской дивизии. Для края эти отряды несли далеко не мир. Центром Гиссарского района в старые времена был небольшой городок. Душанбе от обычных селений отличавшийся только размерами: на рубеже XX столетия в нем было около 500 домов, почти сплошь глинобитных саклей. В 1920--1922 гг. Душанбе несколько раз переходил из рук в руки, выдерживал осады, был ареной ожесточенных боев. И когда 14 июля 1922 г. в него окончательно вошли отряды Красной армии от городка оставались одни развалины, в которых ютились несколько больных и голодных жителей10. Только позже Душанбе, перекрещенный в Сталинабад, превратился в большой промышленный и культурный центр, стал столицей Таджикской республики ГЛАВА 3 Московское студенчество в 1922--1924 гг. В1922 г. Маленков был демобилизован из Красной армии (тогда демобилизовали многих в связи с окончанием гражданской войны) и, переехав в Москву, поступил в Московское высшее техническое училище. Позднее он любил говорить, что его всегда тянуло к инженерному делу, в котором он с юности видел свое призвание. Многое говорит за то, что такая тяга у Маленкова действительно была, и его гимназические планы поступить в Томский технологический институт, которыми он делился с друзьями, несомненно, соответствовали его подлинным настроениям. В то время Советская Россия, говоря языком тогдашних передовиц, вошла в полосу "трудностей восстановительного периода". Они были велики и остры. Не только потому, что начинать приходилось с величин бесконечно малых. В центре стояла проблема отношений города к деревне, хотя с нею сплеталось много других, более частных, но порою еще более острых. Зимою 1920--1921 гг., во время споров, выросших позднее в дискуссию о профсоюзах (этим псевдонимом был прикрыт конец большой борьбы коммунистов-профсоюзников против планов Ленина и Троцкого превратить профсоюзы в органы диктатуры для наблюдения за рабочими), Ленин в частных беседах с наиболее близкими друзьями не уставал твердить: "Не в этом, не в профсоюзах, суть момента -- суть в том, что скажет нам деревня весною!"11 Весны дожидаться не пришлось: споры о профсоюзах развернулись, когда деревня уже начинала говорить, а немногим позднее, с января 1921 г., в Сибири и на Урале, по тамбовским лесам и по украинским степям заполыхали пожары крестьянских восстаний. В феврале с ними начали перекликаться рабочие стачки в крупных центрах, подведшие страну к восстанию в Кронштадте, где крестьянская линия протестов сомкнулась с линией протестов рабочих. Диктатура была принуждена к отступлению. И только исключительная маневренная гибкость Ленина спасла большевиков. В спешном порядке Ленин выбросил за борт политику "военного коммунизма", построенную на стремлении к принудительному регулированию всего крестьянского хозяйства, и провозгласил НЭП, новую экономическую политику, признавшую права крестьянина на свободу его индивидуального хозяйства. "Мужик нас регульнул", -- говорил тогда Ленин, обещая "всерьез и надолго" отказаться от коммунистических экспериментов над деревней. Но борьба между диктатурой и деревней далеко не окончилась. Она только вступала в новую фазу, более затяжную, но не менее беспощадную. С этого момента начался процесс восстановления хозяйства страны. Но он шел через большие трудности. Промышленность работала с большими перебоями. Отношения с деревней налаживались плохо. Тогда много писали о "ножницах" -- о растущем расхождении между ценами на продукты города и деревни. Им трудно было не расходиться: как ни ослаблена была деревня годами гражданской войны, она быстро подняла запашку до 80 % довоенного времени, а производство железа к концу 1922 г., как сообщил тогда на съезде Советов П. Богданов, председатель Высшего совета народного хозяйства, составляло лишь 4 % производства довоенного. Для поднятия продукции руководители промышленности нуждались в помощи государства, но государство дать ее не могло: из доклада наркомфина Сокольникова на том же съезде Советов, в декабре 1922 г., стало известно, что приходная часть государственного бюджета тогда составляла всего 1 % его расходной части. В этих условиях расхождение в ценах на продукты города и деревни не могло сократиться. Оно должно было расти, и недовольная деревня не могла на него не реагировать. Проблема отношений с деревней лежала и в основе всех споров внутри коммунистической партии. Как раз в эти годы на верхах коммунистической партии начинали складываться ее основные группировки последующего десятилетия: группировка сторонников политики, которая считается с нуждами крестьянства, идет навстречу его интересам; и группировка сторонников ускоренной индустриализации страны методами государственного насилия над деревней, сторонников применения, как тогда говорил Сокольников, методов "военно-феодальной эксплуатации деревни". Ленин призывал к осторожности. "Помните о смычке с крестьянством, -- предостерегал он, -- помните, что мы едем на крестьянской заморенной лошадке и что попытки перепрыгнуть на пролетарском рысаке, неумение жить с крестьянской лошадкой означали бы доказательство того, что пролетариат плохой, неумелый, нерасчетливый хозяин". Но Ленин в это время был уже тяжело больным человеком и не мог, не имел силы проводить свои взгляды через паутину партийных канцелярий, во главе которых уже стоял Сталин. А вскоре затем Ленин ушел из жизни, правда, написав завещание с требованием отстранить Сталина, но уже не имея возможности настоять на приведении его в исполнение. Голоса же других, кто думал в том же направлении, звучали далеко не так авторитетно, хотя среди них было много крупных партийных работников. Фрунзе, недавний командующий Туркестанским фронтом, объехав летом 1923 г. Ивановскую область, предостерегал о росте там антисоветских настроений: "Очевидно, -- делал он вывод из своих наблюдений, -- нами перейдены те грани, которые допустимы политически"12. А ведь Ивановская область с ее крестьянством, которое почти органически срослось с рабочими текстильных фабрик, в течение первых лет революции была одной из наиболее пробольшевистски настроенных областей страны. Еще более тревожными для власти были впечатления, вынесенные А. И. Рыковым, тогда председателем Совнаркома, из его поездки летом 1924 г. по приволжским районам. Наблюдения убеждали Рыкова, что причины недовольства деревни лежат далеко не в одних "ножницах", даже далеко не в одной только экономике: деревня уже осознавала, что она недовольна и политической диктатурой компартии. Она брала эту диктатуру, как ее видела. "Никакой выборности в управлении деревней нет, -- так подводил итог своим наблюдениям Рыков, -- начальство все приезжее, назначенное; по приезде обзаводятся первым делом хорошей квартиркой, хозяйством, коровками, свинками и прочими прелестями. Живет начальство обособленно от населения, обставляет себя всеми атрибутами, так что простому смертному без рекомендаций и не узреть начальства"13. Рыков говорил о невыносимости такого положения, особенна для страны, где на пять миллионов промышленного пролетариата приходится 100 миллионов крестьян. В особенности настойчиво он говорил о недопустимости попыток установления "диктатуры интересов фабрично-заводского производства" над всей экономической жизнью страны. "Мы имеем политическую диктатуру пролетариата, -- предостерегал он на Тринадцатой общепартийной конференции, -- но не экономическую диктатуру фабрики. Это две вещи совершенно различные!"14 Положение русских крестьян на Волге, как видим, мало чем отличалось от положения крестьян -- дехкан в Фергане. Мало чем различались и их настроения в отношении коммунистической диктатуры. И деревня реагировала на политику последней как умела и могла: уже в 1924 г. посевная площадь сократилась на 15 %, а на ближайших же выборах в Советы деревня на политику диктатуры ответила почти полным изгнанием коммунистов из низовых органов советского аппарата, включая Советы и уезд-иые. Этот кризис в отношениях с деревней не мог не влиять на настроения города, рабочие слои населения которого в России всегда были прочными нитями связаны с деревней. В конечном счете именно под его влиянием складывались и настроения учащихся высших учебных заведений, т. е. той среды, в которую осенью 1922 г. попал Маленков. Все вузы СССР были тогда переполнены, в особенности вузы московские. Нахлынула масса молодежи с фабрик и заводов, из деревеи. Было много демобилизованных, участников мировой войны и войны гражданской. Многие приезжали недостаточно подготовленными, порою почти малограмотными. Для них были созданы особые отделения, так называемые рабфаки -- рабочие факультеты, куда принимали без каких бы то ни было аттестатов и экзаменов. Их заполняла главным образом молодежь, приезжавшая по командировкам различных профсоюзов и фабзавкомов, коммунистических организаций, сельских Советов и т. п. Знаний у молодежи этой группы часто бывало совсем недостаточно, и они причиняли большие трудности профессорам, снижая уровень их аудиторий Но искреннего желания учиться у этой молодежи обычно было в изобилии. Жили в скверных условиях, ночевали чуть ли не по улицам, голодали и холодали, среди них было катастрофически много больных15. Но, пока хватало сил, они "грызли зубами гранит науки", как сказал о них как раз в то время Троцкий. В стены учебных заведений они приходили с настроениями той среды, откуда вышли -- из рабочих, крестьянских, разночинных низов "вздыбленной России". Эти настроения были неоднородными. В них вплеталось много внутренних антагонизмов. Страна уставала от гражданской войны и революционной встряски, она хотела внутреннего мира, но была густо насыщена элементами недовольства. Эти противоречивые настроения приносила молодежь в вузы; и атмосфера в них была далеко не умиротворенной, далеко не спокойной. В 1920--1922 гг. в университетах и в других вузах Москвы был ряд конфликтов, вызванных попытками правительства уничтожить автономию высшей школы. Политика коммунистов была заострена против демократического студенчества. Еще летом 1919 г. профессор М. Н. Покровский, тогда заместитель наркома просвещения по делам высшей школы, открыто заявил делегатам петербургского студенчества, что по оценке советского правительства главным врагом его является "революционно-демократическое студенчество" и что власть примет все меры для уничтожения прежде всего общестуденческих организаций16. Политические выступления студенчества, которые тогда проходили под демократическими лозунгами, особенно нервировали правительство. На сходки и демонстрации, которыми московское студенчество весною 1921 г. реагировало на избиение политических заключенных в московских тюрьмах, власть ответила досрочным закрытием университета и принудительным, силами чекистов, выселением студентов из казенных общежитий, с выбра- сыванием вещей на улицу, с принудительной отправкой целых групп студентов на вокзалы для высылки на родину и т. д. Центральные общестуденческие объединения были ликвидированы в 1919--1920 гг., новых выборов в советы старост власть не допускала, но организации низовые, как то курсовые комитеты, всевозможные культурные и помощные объединения и т. д., еще держались. И значительная часть из них была в руках независимого студенчества. Существовало много студенческих кружков, часть из которых была ширмой для объединения активных противников диктатуры. Среди студентов действовали и партийные группы уже загнан-ных в подполье, но еще не уничтоженных демократических и социалистических партий. Они издавали свои подпольные органы, обращенные к молодежи: народники ("Стремление"), меньшевики ("Юный пролетарий", "Молодое дело" и др. ) и т д, организовывали свои кружки, проводили тайные съезды. Немало-было противников диктатуры и среди профессоров -- демократов и либералов, -- которые упорно защищали свое право свободно мыслить и свободно же свои мысли высказывать. Их аудитории бывали особенно переполнены. Диктатура тогда имела еще мало опыта борьбы с такими противниками. Ее аппарат с самого начала был свиреп на расправу с участниками всевозможных восстаний. Но в глубь народных масс он еще не проникал. В сеть своего наблюдения он вобрал еще далеко не все слои населения. В частности, у него не было ни навыков, ни специальных органов для надзора за высшими учебными заведениями. Еще не были выработаны методы для борьбы со студенчеством. С точки зрения представителей власти, положение особенно обострялось тем фактом, что в рядах студентов-коммунистов, которые должны были выполнять функции главной опоры диктатуры в вузах, настроение тоже далеко не всегда было вполне благоприятным. Студентов-коммунистов в Москве тогда было очень много17, но далеко не все они были согласны превратиться в послушное орудие диктатуры. Кроме официальных партийных организаций, куда могли входить только члены партии, в вузах вели работу организации комсомола, доступ куда был много более свободен, а так же примыкавшие к коммунистам широкие объединения "пролетарского студенчества". Сознание общности интересов с другими студентами у работников всех этих организаций далеко еще не было вытравлено, отношения между студентами-коммунистами и некоммунистами нередко бывали близкими; и в студенческих движениях, особенно когда они возникали на чисто академической почве, многие студенты, политически примыкавшие к коммунистам, порою шли вместе со своими коллегами некоммунистами, принимали участие в сходках, подавали петиции, изредка даже попадали в тюрьмы Так обстояло дело в высшей школе весною 1922 г., когда Сталин стал генеральным секретарем ЦК ВКП(б) и начал осторожно, но твердо, подбирать вожжи управления партией. Рассматривая теперь с далекой исторической перспективы, его деятельность, нельзя не признать, что со своей точки зрения он повел работу как искусный стратег, умевший не только правильно намечать ударные задачи, но и находить пути для их решения. Первые годы он мало вмешивался в большие принципиальные и политические вопросы, предоставляя на эти темы спорить другим, тем более, что именно на этих больших и потому трудных вопросах другие вступали в конфликты между собою, делали ошибки и создавали себе врагов. Свое внимание Сталин сначала сосредоточил на укреплении и расширении политического и полицейского аппаратов диктатуры, необходимость которых на верхах компартии признавали все. Даже к проблемам большой политики (например, национальный вопрос на Кавказе) он подходил тогда под этим углом зрения. И именно это позволяло ему, постепенно расширяя круг своей деятельности, становиться все более и более полным "хозяином" всего центрального аппарата партии, все более и более властным направителем общей политики террористического аппарата государства. Дело сращивания партии с государством он начинал со стороны ГПУ. В числе именно таких его первых "достижений" в этой последней области были решения, принятые по докладу Зиновьева общепартийной конференцией ВКП(б) в августе 1922 г., которые устанавливали для партии необходимость в самом близком будущем овладеть "командными высотами" в "печати, высшей школе и в кооперации". Почему на первую очередь были поставлены именно эти позиции, понять нетрудно: это были "командные высоты", открывавшие возможность воздействия на широкие народные массы, на наиболее активные слои последних. В отношении высшей школы значение принятого решения было расшифровано двумя годами позднее, резолюцией Тринадцатого съезда партии, в мае 1924 г., где было оказано, что овладение высшей школой особенно важно потому, что из этой школы "выходят новые командующие кадры". Проблема кадров для Сталина уже тогда была основной. В результате этого решения в аппарате ЦК ВКП(б) был создан особый отдел по делам высшей школы, во главе которого Сталин поставил Молотова, уже тогда верного исполнителя указаний Сталина. Первым актом этого похода на высшую школу была высылка за границу осенью того же 1922 г. большой группы профессоров, вместе с писателями и деятелями кооперации: происходило очи- щение тех самых "командных позиций", занять которые решила конференция ВКП(б). Отбор высылаемых из среды профессоров был произведен по хорошо продуманному плану высылали только профессоров либерально-демократического лагеря, которые принимали участие в общественной жизни вузов и выделялись в качестве активных защитников академической автономии. Во главе высылаемых из Москвы стоял профессор М. М. Новиков, последний ректор университета, при выборах которого был соблюден минимум законности. Эта высылка завершала процесс обезглавливания высшей школы, которая и без того за годы революции потеряла большое количество научных работников -- частью умерших от голода и лишений, частью уехавших за границу. Особенно опустел факультет общественных наук. Чтение лекций на нем профес-сорами-некоммунистами власть решила ликвидировать, и сам факультет вообще подлежал упразднению: эти науки изучать должно было только в коммунистических университетах. Одновременно начата была систематическая работа по подтягиванию студенчества. Ввиду значения, которое, партия придавала делу формирования новых "руководящих кадров", руководство этой работой взял на себя отдел ЦК. В партийные и комсомольские организации вузов были понасажены наблюдатели из центра. Из студентов-коммунистов и рабфаковцев были созданы особые "боевые дружины", руководство которыми было поручено особо проверенным коммунистам. На эти "дружины" было возложено наблюдение за происходящим в вузах -- за всеми студенческими организациями и кружками, за отдельными студентами и т. д. Ни одно собрание ни одного легального кружка не могло состояться без того, чтобы на него не явился "наблюдатель" из "дружины". Всех неблагонадежных и просто сомнительных брали на учет. Все курсовые советы были полностью поставлены под контроль коммунистов. Московское высшее техническое училище--МВТУ--в студенческом просторечии тех лет просто "техничка", на рабфак которого в 1922 г. поступил Маленков, проделывало тогда общий путь развития. Годы после окончания гражданской войны была годами бурного расцвета училища. Основанное почти за столетие перед тем, еще в крепостной России, в 1835 г., МВТУ перед революцией было известно как одно из лучших в России высших технических заведений этого типа, но количество слушателей в нем никогда не было значительным, колеблясь между 500 и 700 человек. После революции в него нахлынула молодежь. В 1921-- 1922 гг. количество слушателей поднялось до 6--8 тыс. и продолжало быстро расти. Во второй половине 1920-х гг. оно доходило до 12--15 тыс., и МВТУ стало главным поставщиком квалифицированной технической молодежи для строительства эпохи первых пятилеток. Несколько позднее это училище было разукрупнено, и некоторые из его отделений были превращены в самостоятельные институты. 1920--1922 гг. и в МВТУ проходили весьма бурно. Ректор, избранный профессурой при участии представителей студенчества, профессор Ясинский, не был утвержден правительством, которое назначило своего кандидата. Это нарушало самые основы автономии, и профессора ответили забастовкой. Прежде политически пассивное студенчество МВТУ на этот раз поддержало профессоров. Общая сходка студентов прошла очень бурно, с речами о необходимости политических свобод, без которых невозможно развитие студенческой самостоятельности. В этом духе была принята резолюция18. Успеха это движение не имело. Избранный ректор так и не был утвержден, и осенью 1922 г. он попал в число выслаеных за границу, а училище было поставлено под особо бдительный надзор органов диктатуры. Но среди студентов создалось довольно устойчивое большинство, оппозиционно настроенное к советской диктатуре, а так как училище было переполнено выходцами из рабочей среды, которые по окончании училища возвращались на свои заводы, то власть к их настроениям относилась особенно нервно. Все курсовые организации были в руках независимого студенчества. В училище существовало много различных кружков, широко ходила оппозиционная литература, сообщения о жизни училища попадали в зарубежную печать. Именно этим объясняется, почему Молотов и его отдел высшей школы в секретариате ЦК ВКП(б) с самого начала особое внимание уделили этому училищу и почему, несомненно, по инициативе этого секретариата правительственные репрессии раньше всего обрушились на студенчество именно МВТУ: уже осенью 1922 г., в самом начале учебного года, т. е. почти одновременно с высылкой за границу непокорных профессоров, ГПУ провело аресты почти всех деятелей академической секции МВТУ19. Только после этого студенты-коммунисты смогли захватить в свои руки курсовые организации МВТУ и приступить к подготовке чистки. Именно здесь раньше других были созданы "боевые дружины" для наблюдения за студенчеством. Именно здесь особенно широкое развитие получила система подкупов коммунистами отдельных студентов, причем подкупали не только стипендиями, но и местами в общежитиях, возможностью работать в лабораториях, правом "а льготное получение учебников, в которых тогда -была острая нужда и т. д. Но все эти меры были только подготовкой к большому разгрому, который был проведен зимой 1923--1924 г. Лето 1923 г. было особенно тяжелым для диктатуры. Рост цен дал толчок для развития забастовочного движения среди ра- бочих. Особенно широким оно было в Москве, где в этом движении принимали участие подпольные организации, как социалистические (группа социал-демократов "плехановцев", издававших постоянный журнал "Наша жизнь"), так и коммунистов-оппозиционеров (особенно "Рабочая группа", созданная Мясниковым, рабочим-большевиком, который в 1918 г. убил великого князя Михаила). Этот последний факт особенно встревожил коммунистов, и пленум ЦК ВКП(б), собравшийся в сентябре, уделил много внимания этому движению. Была назначена особая комиссия для расследования событий, но эта комиссия, во главе которой стоял Дзержинский, не столько выясняла причины движения, сколько искала виновников. В докладе именно этой комиссии впервые был поставлен вопрос о борьбе с коммунистическими оппозициями мерами полицейского и партийно-полицейского террора, на всех членов партии возлагалась обязанность сообщать партийным органам обо всех оппозиционных группках и т. д. Но поиски решения только в этом направлении удовлетворили далеко не всех, даже из лиц, занимавших посты на верхушке партийного аппарата, и 15 октября 1923 г в ЦК поступил меморандум за подписями 46 видных коммунистов во главе с Преображенским, Осиноким, Серебряковым и др, которые причину стачек искали в бюрократизации партийного аппарата, в его отрыве от рабочих масс. Открылась дискуссия о необходимости "внутрипартийной демократии"... Вскоре в борьбу вмешался Троцкий, который внес в спор новый элемент, пополнив вопрос о "внутрипартийной демократии" вопросом о необходимости омоложения руководящих кадров партии путем выдвижения на ответственные посты представителей молодых поколений. "Наша первая мысль, -- долбил тогда Троцкий, -- должна быть о молодежи, ибо она и есть будущее". Эти выступления Троцкого внесли особенную страстность в споры Абстрактная формула "внутрипартийной демократии" теперь наполнилась вполне конкретным содержанием. Официальным курсом центральных органов партии тогда была ориентация на собирание "старых, испытанных кадров большевизма", на мобилизацию "подпольщиков" и т. д. Установление высокого стажа партийной работы в дореволюционное время как обязательного условия для занятия руководящих постов в партийном аппарате не только ограничивало молодежь в правах, но и было легальным основанием для контроля центра за партийным аппаратом на местах Опираясь именно на это условие, секретариат ЦК начал проводить практику "рекомендаций" из центра кандидатов на секретарские посты в местных организациях, практику, которая скоро выродилась в назначения. По всей стране велись поиски "старых большевиков", участников большевистской фракции в дореволюционные годы, хотя бы они потом далеко отходили от движения, и для них широко открывались партийные двери. Выступления Троцкого били именно по этой практике. Как и следовало ожидать, его восторженно встречала молодежь, особенно в той ее части, где был высок интерес к политическим вопросам, и прежде всего студенческая коммунистическая молодежь. Публичные выступления Троцкого неизменно заканчивались демонстрациями в его пользу. Его встречали и провожали овациями, выносили на руках и т. д При выборах на московскую конференцию в декабре 1923 -- январе 1924 г. коммунистическое студенчество проголосовало за Троцкого: по вузовским ячейкам Москвы он получил 6594 голосов, против 2790 голосов, поданных за ЦК Но именно эти выступления Тро