шего
сходства с молекулЯрными состоЯниЯми движениЯ, их вызывающими".
     ’от,  кто  продумает  совершенно  до  конца  этот  ход  мыслей,  должен
согласитьсЯ,  что  если бы он был  верен, то в содержании нашего сознаниЯ не
заключалось  бы  ни  малейшего  остатка  того,  что  можно  назвать  внешним
существованием.
     ѓартман присоединЯет  к физическим и физиологическим доводам против так
называемого  "наивного реализма" еще такие, которые он называет философскими
в  собственном  смысле этого слова. Џри логическом  обозревании обоих первых
доводов мы замечаем,  что мы  можем прийти,  в сущности говорЯ, к указанному
результату только тогда, если  мы будем  исходить из существованиЯ  и  свЯзи
внешних  вещей, как их принимает  наивное  сознание, и затем исследуем,  как
может этот внешний мир при нашей  организации вступать в наше  сознание.  Њы
видели,  что всЯкий  след  такого внешнего мира терЯетсЯ длЯ  нас на пути от
чувственного впечатлениЯ  до вступлениЯ  в сознание,  и в  этом последнем не
остаетсЯ ничего,  кроме наших  представлений. Њы должны поэтому принЯть, что
тот образ внешнего мира, который мы имеем в действительности, строитсЯ душой
на  основании  материала ощущений.  ‘начала  из  ощущений  чувств  зрениЯ  и
осЯзаниЯ  конструируетсЯ  пространственный  образ  мира,  в   который  затем
включаютсЯ ощущениЯ остальных чувств. …сли мы

     видим себЯ вынужденными мыслить известный  комплекс ощущений как  нечто
свЯзанное, то  мы приходим к понЯтию  субстанции, которую  мы рассматриваем,
как их носительницу.  …сли мы замечаем, что в какой-нибудь  субстанции  одни
качества ощущений исчезают, а другие снова поЯвлЯютсЯ, то мы приписываем это
регулируемой законом причинности смене в мире Явлений.  ’ак,  согласно этому
пониманию,  весь  наш  образ  мира  слагаетсЯ  из  субъективного  содержаниЯ
ощущений,  регулируемого  нашей собственной  душевной деЯтельностью. ѓартман
говорит: "‚оспринимаемое субъектом всегда только модификации его собственных
психических состоЯний и ничто другое"29.
     ’еперь  спросим  себЯ: каким  образом  приходим  мы к такому убеждению?
‘хема пройденного  хода мысли следующаЯ: если существует внешний мир, то  он
воспринимаетсЯ  не   как   таковой,   но   преобразуетсЯ,  благодарЯ   нашей
организации,  в  мир  представлений.  Њы имеем  здесь дело  с  предпосылкой,
котораЯ.  будучи последовательно развита, упразднЯет самое себЯ. Ќо способен
ли  этот  ход   мысли  обосновать   какое-нибудь  убеждение?  ‚праве  ли  мы
рассматривать   данный   нам   образ   мира   как   субъективное  содержание
представлений  только потому, что к этому взглЯду  приводит, если его строго
продумать, допущение наивного сознаниЯ? ‚едь наша цель в  том и заключаетсЯ,
чтобы доказать недействительность самого этого допущениЯ. ’огда оказалось бы
возможным, что  доказана  была бы неверность утверждениЯ  и  все-таки был бы
верен  результат,  к  которому  оно  приводит.  ќто,  пожалуй,  и  могло  бы
случитьсЯ;  но  тогда  уже  результат  ни  в  каком  случае  не  может  быть
рассматриваем, как доказанный из этого утверждениЯ.
     Ћбыкновенно   мировоззрение,   признающее  реальность   непосредственно
данного  нам образа  мира как чего-то  не подлежащего более  сомнению,  само
собой разумеющегосЯ, называют  наивным реализмом.  Ќаоборот, противоположное
мировоззрение,  считающее этот образ мира лишь содержанием нашего  сознаниЯ,
называют трансцендентальным идеализмом.  ’аким образом, результат предыдущих
рассуждений  мы  можем   выразить   следующими  словами:  трансцендентальный
идеализм  доказывает   свою  правилъностъ,  оперируЯ  длЯ  этого  средствами
наивного реализма,  к  опровержению  которого  он стремитсЯ.  Ћн  прав, если
наивный реализм  ложен;  но  эта ложность  доказываетсЯ  при  помощи  самого
неверного воззрениЯ. „лЯ того, кому это станет очевидным, не остаетсЯ ничего
другого,  как  покинуть путь,  намеченный  здесь длЯ достижениЯ  какого-либо
мировоззрениЯ, и пойти иным путем. Ќо что же, должны ли мы искать этого пути
наугад, путем попыток, пока мы случайно не набредем на верный?

     29Das Grundproblem der Erkenntnistheorie P. 37.

     ќд.  ф. ѓартман несомненно держитсЯ этого взглЯда, когда думает, что он
доказал значимость своей теоретико-познавательной  точки зрениЯ тем, что она
объЯснЯет ЯвлениЯ мира, между тем, как другие точки зрениЯ этого  не делают.
Џо воззрению этого мыслителЯ, отдельные мировоззрениЯ вступают в своего рода
борьбу  за существование,  и  то  мировоззрение,  которое  окажетсЯ  лучшим,
объЯвлЯетсЯ  победителем. Ќо такой  способ действиЯ  кажетсЯ нам уже  потому
несостоЯтельным,  что ведь  прекрасно может существовать несколько  гипотез,
которые  одинаково  удовлетворительно  ведут  к  объЯснению мировых Явлений.
Џоэтому будем лучше держатьсЯ вышеупомЯнутого хода мыслей  длЯ  опровержениЯ
наивного реализма и посмотрим, в чем собственно его недостаток, ‚едь наивный
реализм - это такое понимание, из которого исходЯт все  люди. “же по  одному
этому рекомендуетсЯ начать исправление именно с него. Љогда мы затем найдем,
почему он должен  быть недостаточным, тогда мы выйдем на верный  путь уже  с
совсем  иной  уверенностью,  чем  если бы  мы пытались  отыскать  его просто
наугад.
     Ћчерченный  выше  субъективизм  основываетсЯ  на мысленной  переработке
известных  фактов. Ћн,  таким  образом, предполагает,  что  при  фактической
исходной точке, с помощью  последовательного мышлениЯ (логического сочетаниЯ
известных наблюдений), могут быть добыты верные убеждениЯ. Ќо самое право на
такое применение нашего мышлениЯ этой точкой зрениЯ не повторЯетсЯ, и в этом
ее  слабость.  ‚ то  времЯ,  как наивный  реализм исходит  из непроверенного
признаниЯ,  что воспринЯтое  нами  содержание нашего опыта имеет объективную
реальность, охарактеризованнаЯ  точка зрениЯ исходит также из непроверенного
убеждениЯ,  что  применением  мышлениЯ  можно  прийти  к  научно-правомерным
убеждениЯм. ‚  противоположность  наивному  реализму эту точку зрениЯ  можно
назвать наивным рационализмом. —тобы оправдать такую терминологию, мы хотели
бы здесь  вставить короткое замечание о понЯтии "наивного".  „еринг пытаетсЯ
ближе определить это понЯтие в своей статье "Ћ понЯтии наивного реализма"30.
Ћн говорит об  этом:  "ЏонЯтие наивности обозначает как бы нулевую точку  на
шкале  рефлексии  над  своим  собственным положением.  Џо  своему содержанию
наивность может вполне совпадать с  правильным,  так как,  хотЯ она и лишена
рефлексии  и  именно  поэтому  лишена  и  критики,  или  некритична,  но это
отсутствие  рефлексии и критики  исключает  лишь объективную  уверенность  в
правильности;  оно заключает  в себе возможность и опасность ошибки, но ни в
каком случае не необходимость ошибки.

     30Philosoph. Monatshefte XXVI Bd. P. 390. Heidelberg 1890.

     ‘уществует наивность чувства  и  желаниЯ так же,  как  представлениЯ  и
мышлениЯ в  самом широком смысле этого  слова; далее  - наивность  выражений
этих внутренних состоЯний,  в  противоположность подавлению и изменению этих
выражений, вызванным соображениЯми  и рефлексией. Ќаивность не подвергаетсЯ,
по   крайней   мере   сознательно,  влиЯнию   производного,   заученного   и
предписанного;  она,  как  выражает само  слово  nativus, во  всех  областЯх
ЯвлЯетсЯ  бессознательной,  импульсивной,  инстинктивной, демонической".  Њы
хотим, исходЯ  из этих положений, все-таки  еще несколько точнее  определить
понЯтие наивного. ‚о всЯкой  деЯтельности, которую мы совершаем, принимаетсЯ
во внимание двоЯкое: сама  деЯтельность  и знание  о  ее закономерности.  Њы
можем уйти  всецело  в первую,  не  спрашиваЯ  о  втором.  ‚ таком положении
находитсЯ  художник, который  не знает в  рефлексивной форме  законов своего
творчества, а  пользуетсЯ ими  по  чувству,  по ощущению.  Њы  называем  его
наивным. Џо  существует особого рода самонаблюдение, которое спрашивает себЯ
о законности собственного деланиЯ  и которое заменЯет  только что  описанную
наивность сознанием, что оно знает в точности пределы  и правомерность того,
что оно  совершает. ’акого рода  самонаблюдение  мы  назовем критическим. Њы
думаем, что таким образом мы лучше всего  выразили  смысл этого понЯтиЯ, как
оно  с  более  или  менее  Ясным  сознанием  приобрело право  гражданства  в
философии со времен Љанта. ‘огласно этому, критическаЯ обдуманность ЯвлЯетсЯ
противоположностью наивности. Њы называем критической такую позицию, котораЯ
овладевает законами  собственной деЯтельности, чтобы узнать ее надежность  и
границы.
     Ќо теориЯ познаниЯ  может быть только критической наукой;  ее  объектом
ЯвлЯетсЯ  в  высшей   степени  субъективнаЯ  деЯтельность  человека,  именно
познание, и то, что она хочет доказать, это - закономерность познаниЯ. ’аким
образом, из  этой  науки должна быть исключена всЯкаЯ  наивность. Ћна должна
видеть свою силу как  раз  в том, что она совершает  то,  относительно  чего
многие обращенные  к практическому умы хвалЯтсЯ,  что они  никогда  этого не
делали, именно "мышление о мышлении".


     4 €сходные точки теории познаниЯ
     ‚  начале теоретико-познавательных исследований, после  всего,  что  мы
видели, следует отвергнуть все то, что входит уже  само в  область познаниЯ.
Џознание есть нечто,  произведенное  человеком, нечто,  возникшее  через его
деЯтельность. „лЯ того, чтобы теориЯ  познаниЯ действительно простиралась на
всю область познаниЯ, бросаЯ на нее свет, она должна взЯть за исходную точку
нечто  такое,  что  осталось совершенно не  затронутым  этой  деЯтельностью,
отчего  эта  деЯтельность скорее сама  только  получает первый толчок. ’о, с
чего нужно  начинать,  лежит  вне  познаниЯ,  оно  само  еще  не может  быть
познанием. Ќо мы должны его искать непосредственно перед  познанием, так что
уже следующий шаг, который, исходЯ из него, предпринимает  человек, ЯвлЯетсЯ
уже познавательной деЯтельностью. ‘пособ же, которым должно быть определЯемо
это  абсолютно первое, должен быть таким,  чтобы  в это абсолютно  первое не
включалось ничего такого, что происходит из познаниЯ.
     Њежду тем  такое начало  может  быть  сделано только  с непосредственно
данным образом  мира,  т.е. тем образом мира,  который  предлежит  человеку,
прежде чем он подверг его  как  бы то ни было процессу познаниЯ, стало быть,
прежде чем  он совершил  хотЯ бы  малейшее высказывание  о  нем,  предпринЯл
малейшее мысленное определение  его. ’о, что тогда проходит  мимо нас и мимо
чего мы проходим  - это лишенный всЯкой свЯзи  и все-таки не разделенный  на
индивидуальные частности образ мира31,  в котором ничто не  отделено друг от
друга, ничто не обусловлено друг другом и ничто не определЯетсЯ друг другом,
это - непосредственно данное. Ќа этой ступени существованиЯ - если мы вправе
употребить  это  выражение  -  ни один предмет,  никакое событие не ЯвлЯетсЯ
важнее,  значительнее  другого.  ђудиментарный орган животного, не  имеющий,
может  быть,  на  более  поздней,  уже  освещенной  познанием  ступени бытиЯ
никакого  значениЯ  длЯ его развитиЯ и  жизни,  ЯвлЯетсЯ с тем же правом  на
внимание, как и самаЯ благороднаЯ и  необходимаЯ часть организма.  „о всЯкой
познавательной деЯтельности в образе  мира ничто не ЯвлЯетсЯ как субстанциЯ,
ничто как  акциденциЯ,  ничто  как  причина или действие;  противоположности
материи  и  духа, тела  и  души  еще не  созданы. Ќо и  от  всЯкого  другого
предиката должны  мы воздержатьсЯ длЯ  стоЯщего на этой ступени образа мира.
ќтот образ мира не может быть понимаем  ни как субъективный или объективный,
ни как  случайный  или  необходимый;  есть ли это  вещь  в  себе или простое
представление, этого нельзЯ решить на этой ступени.  ’ак как мы уже  видели,
что познаниЯ физики и физиологии, соблазнЯющие нас на подведение данного под
одну  из  указанных  категорий,  не  могут  быть поставлены во  главе теории
познаниЯ.

     31  Ћтделение  индивидуальных частностей из  совершенно слитно  данного
образа мира есть уже акт мыслительной деЯтельности.

     …сли  бы внезапно из  ничего  было создано  существо с вполне  развитым
человеческим  интеллектом  и встало  перед  миром,  то  первое  впечатление,
которое  этот последний оказал бы на  его чувства  и его мышление,  было  бы
приблизительно  тем,  что мы  назвали непосредственно  данным  образом мира.
—еловеку,  конечно,  этот  образ  мира ни  в одно  мгновение  его  жизни  не
представлЯетсЯ в этом виде; в его развитии нигде не существует границы между
чистым, пассивным обращением вовне к  непосредственно данному и мыслительным
его познанием. ќто обстоЯтельство  могло  бы  вызвать некоторое  сомнение  к
нашему  установлению  начала  теории  познаниЯ.  ќд.  ф. ѓартман,  например,
говорит: "Њы не  спрашиваем, каково  содержание сознаниЯ у  просыпающегосЯ к
сознанию ребенка или у  стоЯщего на низшей  ступени живых существ животного,
так как философствующий человек не  имеет об  этом никакого опыта  и выводы,
при  помощи которых  он  пытаетсЯ реконструировать это  содержание  сознаниЯ
примитивных  биоэнергетических или онтогенетических  ступеней, должны всегда
основыватьсЯ опЯть-таки на его личном опыте. Њы, таким образом, прежде всего
должны  установить,  что  представлЯет собой содержание сознаниЯ,  найденное
философствующим  человеком  при  начале философской рефлексии"32.  Ќо против
этого  можно  возразить, что тот  образ мира,  который  мы  имеем  в  начале
философской  рефлексии,  уже  несет  в  себе  предикаты, добытые посредством
познаниЯ. ќти предикаты не  должны быть  принЯты без критики, но должны быть
тщательно  выделены  из образа  мира,  длЯ того, чтобы  он ЯвилсЯ совершенно
чистым от  всего  присоединенного  через  процесс познаваниЯ. ѓраница  между
данным и познанным  вообще не совпадает ни  с каким  моментом  человеческого
развитиЯ,  но ее  нужно  провести искусственно. ќто можно сделать  на каждой
ступени развитиЯ, если  мы только правильно  проведем  разрез между тем, что
ЯвлЯетсЯ нам без мысленного определениЯ  до познаниЯ, и  тем, что еще только
создаетсЯ из него через это последнее.

     32Das Grundproblem der Erkenntnistheorie. P. 1.

     ’еперь нас  можно  упрекнуть  в  том,  что  мы  уже  накопили целый рЯд
мысленных определений длЯ того, чтобы выделить тот будто бы непосредственный
образ  мира  из  образа мира, дополненного  человеком  через  познавательную
обработку. Ќо против этого можно возразить следующее: те  мысли,  которые мы
привели, не  должны  были  как-нибудь  характеризовать  этот  образ мира, не
должны были придавать ему  никаких свойств или вообще что-либо высказывать о
нем; они должны были лишь так направить  наше рассмотрение,  чтобы оно  было
приведено к той границе, где познание  видит  себЯ  поставленным перед своим
началом.  Џоэтому  нигде  не  может быть  речи  об истине  или  ошибочности,
правильности  или  неправильности тех рассуждений, которые, согласно  нашему
пониманию,  предшествуют  тому  моменту,  когда  мы  стоим  в начале  теории
познаниЯ.  ‚се  они  имеют только  задачей целесообразно  привести  к  этому
началу.  Ќикто   из   намеревающихсЯ  заниматьсЯ   теоретико-познавательными
проблемами  не стоит в то  же времЯ перед - по праву так названным - началом
познаваниЯ, но имеет уже до известной степени развитые познаниЯ. “даление из
этих познаний  всего,  что добыто  через работу познаваниЯ,  и  установление
начала, лежащего до  этой работы, может произойти  только через соображениЯ,
выраженные  в форме  понЯтий. Ќо на этой  ступени  понЯтиЯ не  имеют никакой
познавательной  ценности, они имеют чисто  отрицательную  задачу удалить  из
полЯ зрениЯ все то, что принадлежит  к  познанию, и  привести туда,  где это
последнее только  начинаетсЯ. ќти  соображениЯ  ЯвлЯютсЯ  указателЯми пути к
тому началу, к  которому примыкает акт  познаваниЯ, но  не принадлежат еще к
этому началу. ‚о всем, что гносеолог должен изложить до установлениЯ начала,
есть, таким  образом, только целесообразность  или нецелесообразность, но не
истина или заблуждение.  Џо и в  самой этой начальной точке исключено всЯкое
заблуждение; так как это последнее может начатьсЯ только вместе с познанием,
следовательно, не может лежать до него.
     Ќа  это последнее положение не  может притЯзать  никакаЯ другаЯ  теориЯ
познаниЯ,  кроме той, котораЯ  исходит из наших рассуждений. ѓде объект (или
субъект)  устанавливает  исходную  точку с мыслительным  определением,  там,
конечно, заблуждение возможно и в начале, именно при самом этом определении.
‚едь оправдание последнего зависит от  законов, которые кладет в основу  акт
познаниЯ.  Ќо  оно может  ЯвитьсЯ  лишь в  течение  теоретико-познавательных
исследований. ’олько когда говорЯт:  Я  исключаю все мысленные,  достигнутые
через познание определениЯ из моего образа мира  и удерживаю  только все то,
что поЯвлЯетсЯ на горизонте моего наблюдениЯ без моего участиЯ, только тогда
всЯкаЯ  ошибка  исключена.  ѓде  Я принципиально  воздерживаюсь  от  всЯкого
высказываниЯ, там Я не могу совершить и никакой ошибки.
     Џоскольку  гносеологически  дело идет о  заблуждении, оно  может лежать
лишь внутри акта познаниЯ. Ћбман чувств не есть заблуждение.  Љогда луна при
восхождении кажетсЯ больше, чем в зените, мы  имеем дело не с заблуждениЯми,
а  с  фактом,  хорошо  обоснованным  в законах  природы.  Ћшибка  в познании
возникла  бы  только  тогда,  когда  мы,  при  сочетаний в  мышлении  данных
восприЯтий, неправильным образом  истолковывали бы вышеупомЯнутое "больше" и
"меньше". Ќо это истолкование лежит внутри акта познаниЯ.
     …сли  хотЯт действительно  понЯть  познание  во всем  его  существе, то
нужно, без  сомнениЯ, прежде всего взЯтьсЯ за него там,  где оно стоит перед
своим началом, где оно начинаетсЯ. џсно  также, что то, что  лежит до  этого
начала;  не может  быть привлечено длЯ  объЯснениЯ познаниЯ, но  должно быть
именно предпослано  ему. ‚  проникновении  в  сущность того,  что здесь  нам
предпосылаетсЯ, и  заключаетсЯ  задача  научного  познаниЯ  в его  отдельных
разветвлениЯх. Џо  здесь мы хотим  получить  не особые  познаниЯ  о  том или
другом, а исследовать  само познание.  ’олько после того, как мы поймем  акт
познаниЯ,  можем  мы  составить   суждение  о  том,   какое  значение  имеют
высказываниЯ о содержании мира, производимые в познавании этого содержаниЯ.
     Џоэтому воздержимсЯ от какого бы то ни было определениЯ непосредственно
данного  до  тех  пор,  пока  мы  не  знаем,  какое  отношение  имеет  такое
определение к определенному. „аже  самим понЯтием  "непосредственно данного"
мы ничего не высказываем о том,  что лежит до  познаваниЯ. ќто понЯтие имеет
единственной  целью указать на  это  неопределенно данное, направить на него
взглЯд. ”орма  понЯтиЯ  здесь, в начале  теории познаниЯ, есть только первое
отношение,  в  которое  становитсЯ  познавание  к   содержанию   мира.  ќтим
обозначением предусмотрен и тот случай,  что все содержание мира есть только
призрак  нашего  собственного  "Я";   так  что  сохранил  бы  свои  права  и
исключительный субъективизм,  так  как о данности этого факта ведь не  может
быть  и речи; он мог бы быть только результатом познающего соображениЯ, т.е.
оказатьсЯ  правильным  только благодарЯ  теории  познаниЯ, но  не служить ей
предпосылкой.
     ‚  этом непосредственно  данном содержании  мира все уже заключено, что
только может вообще поЯвитьсЯ в пределах горизонта наших переживаний в самом
широком  смысле слова: ощущениЯ, восприЯтиЯ, воззрениЯ, чувства,  акты воли,
созданиЯ сна и фантазии, представлениЯ, понЯтиЯ и идеи.
     €ллюзии  и галлюцинации на этой  ступени еще  совершенно  равноправны с
другими частЯми  содержаниЯ мира. €бо какое  они  имеют  отношение к  другим
восприЯтиЯм, этому может научить только познающее наблюдение.
     …сли  теориЯ  познаниЯ  исходит  из  допущениЯ,   что  все  только  что
приведенное  есть содержание  нашего  сознаниЯ,  то, естественно,  сейчас же
возникает вопрос: каким  образом приходим мы от сознаниЯ  к познанию  бытиЯ?
ѓде переход,  переводЯщий нас из  субъективного в  транссубъективное? Ќо длЯ
нас дело обстоит совершенно иначе. „лЯ нас как сознание, так и представление
о  "Я"  прежде всего только части непосредственно данного, и какое отношение
первые имеют к последнему - это уже будет результат познаниЯ. Ќе из сознаниЯ
хотим  мы  определить познавание,  а наоборот: из  познаваниЯ  - сознание  и
отношение субъективного и объективного. ’ак как мы оставлЯем данное пока без
всЯких предикатов, то мы должны спросить: каким образом мы вообще приходим к
определению этого данного? Љак возможно начать  где-либо акт познаваниЯ? Љак
можем мы одну часть образа мира обозначить, например, как восприЯтие, другую
как понЯтие, одну  как бытие, другую как видимость, ту как  причину, эту как
действие? Љак можем мы отделить нас самих от объективного и глЯдеть на себЯ,
как на "Я" в противоположность "не Я"?
     Њы должны  найти  мост  от  данного  образа  мира  к  тому,  который мы
развиваем  через  наше  познание. Ќо  при этом  мы встречаемсЯ со  следующей
трудностью. „о тех пор, пока мы лишь пассивно глазеем на данное, мы нигде не
можем найти начальной точки, к которой мы  могли бы примкнуть, чтобы  отсюда
уже  продолжать  нить нашего познаваниЯ. Њы должны  были бы  найти в  данном
где-нибудь  такое  место,  где  мы  могли  бы вступить, где  заложено  нечто
однородное  познаванию.  …сли  бы  действительно  все было  только дано,  то
пришлось бы  остатьсЯ  при  простом  глазении на  внешний  мир и  совершенно
равноценном ему глазении в мир нашей индивидуальности. ‘амое большее, что мы
могли бы, -  это описывать вещи, как вненаходЯщиесЯ, но  никогда не понимать
их.  Ќаши  понЯтиЯ  имели бы  чисто  внешнее отношение  к  тому, к  чему они
относЯтсЯ, но никакого  внутреннего. „лЯ истинного познаваниЯ все зависит от
того, чтобы мы где-нибудь в данном нашли  область,  в которой наша познающаЯ
деЯтельность не  предпосылала бы  себе  нечто  как данное, но  пребывала  бы
деЯтельно  внутри  этого  данного. „ругими словами:  если  строго  держатьсЯ
только данного, то именно должно выЯснитьсЯ, что не  все есть только данное.
Ќаше требование должно было быть таким, чтобы при строгом соблюдении его оно
частично упразднЯло  само  себЯ. Њы  поставили это требование  не длЯ  того,
чтобы  установить произвольно какое-либо  начало  теории познаниЯ,  а  чтобы
действительно найти таковое.  ‘тать данным  в нашем смысле  слова может  все
даже по своей внутренней природе не данное. ’огда оно ЯвлЯетсЯ именно только
формально  длЯ  нас   данным,   но  раскрываетсЯ  затем  при  более   точном
рассмотрении само собою, как то, что оно есть действительно.
     ‚сЯ трудность в понимании познаваниЯ лежит в том, что мы не  производим
содержаниЯ  мира из  нас самих. …сли бы мы это  делали, то не было бы вообще
никакого познаваниЯ. ‚опрос  может длЯ менЯ возникнуть по поводу веши тогда,
когда она мне  "дана". ’о, что Я произвожу, Я наделЯю  определениЯми;  таким
образом, мне не нужно сначала еще спрашивать об их правомерности.
     ќто  второй пункт нашей теории познаниЯ.  Ћн заключаетсЯ в постулате: в
области данного должно находитьсЯ  нечто  такое,  где  наша деЯтельность  не
витала бы в пустоте, где в эту деЯтельность входило бы само содержание мира.
     Ћпределив начало теории познаниЯ таким образом, мы поставили это начало
всецело перед познающей деЯтельностью,  чтобы не затемнЯть  внутри  познаниЯ
никаким  предрассудком  само это познание; теперь мы определЯем первый  шаг,
который мы делаем  в  нашем развитии, и определЯем его таким образом, что не
может  быть  речи  о  заблуждении  и  неверности.  ’ак как мы  не произносим
никакого  суждениЯ  о  чем-либо,  но  намечаем  только  требование,  которое
надлежит выполнить, чтобы вообще могло состоЯтьсЯ познание. ‚се  дело в том,
что мы  сознаем  с полной критической осмотрительностью следующее: мы ставим
как  постулат самую характеристику,  какую  должна иметь та часть содержаниЯ
мира, с которой мы можем начать нашу деЯтельность познаниЯ.
     €наче поступить  совершенно  невозможно.  ‘одержание мира, как  данное,
совершенно лишено  определениЯ.  Ќи одна часть его не может сама  собой дать
толчок  к  тому, чтобы  с  ней  начать внесение  порЯдка в этот  хаос. ‡десь
познающаЯ деЯтельность  должна, таким образом, произнести веление и сказать:
"такою-то  должна  быть  эта часть".  ’акое веление нисколько не затрагивает
данного  в  его качестве.  Ћно  не  вносит в  науку  никакого  произвольного
утверждениЯ.  Ћно  именно  ничего  не  утверждает,  оно только говорит: если
возможность познаниЯ должна поддаватьсЯ  объЯснению, то  нужно искать  такую
область, как она характеризована выше. …сли такаЯ  область существует, тогда
существует и объЯснение познаниЯ, в противном случае - нет. Њежду тем как мы
начали теорию познаниЯ с "данного" вообще, мы теперь ограничиваем требование
тем, что обращаем внимание на определенный пункт этого данного.
     ’еперь подойдем ближе к нашему требованию. ѓде находим мы в образе мира
нечто  такое, что  не есть  просто данное,  но есть  данное  лишь постольку,
поскольку оно в то же времЯ произведено в акт познаниЯ?
     Ќам должно быть совершенно Ясно, что это  произведение мы должны  иметь
снова данным во всей непосредственности. „лЯ его познаниЯ не должно быть еще
нужды  в заключениЯх.  €з  этого же  следует, что  чувственные  качества  не
удовлетворЯют  нашему  требованию.  ’ак как  о том обстоЯтельстве,  что  они
возникают не без нашей  деЯтельности, мы знаем не непосредственно, а  только
через   физические   и   физиологические   соображениЯ.   Ќо   действительно
непосредственно   знаем   мы,   что   понЯтиЯ  и  идеи   вступают  в   сферу
непосредственно данного всегда в акте  познаниЯ  или через него.  Џоэтому ни
один человек и не обманываетсЯ относительно такого характера понЯтий и идей.
Њожно, конечно, счесть какую-нибудь галлюцинацию  за данную извне,  но никто
никогда  не будет думать  о  своих  понЯтиЯх,  что они нам  даны  без  нашей
собственной мыслительной работы. ‘умасшедший считает реальными только вещи и
отношениЯ, снабженные предикатом "действительности", хотЯ бы фактически  они
не были таковыми; но он никогда не скажет о своих понЯтиЯх и  идеЯх, что они
поЯвлЯютсЯ в мире  данного  без  его собственной деЯтельности. ‚се  другое в
нашем  образе  мира носит именно  такой характер, что оно должно  быть дано,
если мы хотим его  пережить;  только  при  понЯтиЯх и  идеЯх наступает еще и
обратное: мы должны их произвести, если хотим их  пережить. ’олько понЯтиЯ и
идеи  даны   нам  в  той   форме,  котораЯ  была   названа  интеллектуальным
созерцанием.  Љант и  более  новые, примыкающие  к  нему философы совершенно
отказывают человеку в этой способности, потому что всЯкое мышление относитсЯ
только  к предметам  и  абсолютно  ничего  не производит из  самого себЯ.  ‚
интеллектуальном   созерцании   вместе  с   формой  мышлениЯ   должно   быть
одновременно дано  и содержание. Ќо не происходит  ли  это действительно при
чистых понЯтиЯх и  идеЯх?33 Ќужно  только рассматривать  их в  той форме,  в
которой они  еще  совершенно свободны  от всЯкого эмпирического  содержаниЯ.
Љогда,  например,  хотЯт постигнуть чистое  понЯтие причинности,  то  нельзЯ
держатьсЯ какой-нибудь определенной причинности или суммы всех причинностей,
но только лишь одного понЯтиЯ ее. Џричины и действиЯ должны мы отыскивать  в
мире; причинность как форму мысли  должны мы сами произвести, прежде чем  мы
сможем найти  в мире первые. Ќо если  держатьсЯ кантовского утверждениЯ, что
понЯтиЯ  без созерцаниЯ  ЯвлЯютсЯ  пустыми,  то было  бы немыслимо  доказать
возможность определениЯ данного мира через понЯтиЯ. €бо, допустим,  что даны
два элемента содержаниЯ мира: а и 6. …сли  мне надо отыскать отношение между
ними, то  Я должен это сделать при помощи  определенного в смысле содержаниЯ
правила; но такое правило Я могу произвести  лишь в самом акте познаниЯ, так
как  из  объекта  Я  потому  не  могу его  извлечь,  что  определениЯ  этого
последнего должны быть еще только добыты при помощи правила.  ’акое  правило
длЯ  определениЯ  действительного  входит таким  образом  всецело  в  состав
логических сущностей чистых понЯтий.
     Џрежде чем идти далее, устраним еще одно возможное возражение.  €менно:
кажетсЯ, как будто в нашем ходе мысли бессознательно

     33 Џод понЯтием  Я разумею правило, по которому  соединЯютсЯ в единство
бессвЯзные элементы  восприЯтиЯ.  Ќапример, причинность  есть  понЯтие. €деЯ
есть  только  понЯтие с  большим  содержанием.  Ћрганизм, взЯтый  совершенно
абстрактно, есть идеЯ.

     играет  роль  представление   "Я",  "личного  субъекта",   и   что   мы
воспользовались этим представлением в ходе развитиЯ наших мыслей, не доказав
права на это.  ќто происходит, когда  мы, например, говорим:  "мы производим
понЯтиЯ", или "мы ставим те или иные требованиЯ". Ќо ничто в нашем изложении
не дает повода видеть в этих предложениЯх нечто большее,  чем стилистические
обороты. ’о, что  акт познаниЯ принадлежит  какому-то "Я" и от него исходит,
это, как  мы  уже говорили,  может  быть  установлено  только  на  основании
познавательных соображений. ‘обственно  говорЯ, мы и должны были бы говорить
пока только об акте познаниЯ, даже не упоминаЯ о его  носителе, так как все,
что установлено до  сих пор, ограничиваетсЯ  тем, что перед нами "данное", и
что из одного пункта этого  данного проистекает приведенный  выше  постулат;
наконец,  что  понЯтиЯ  и идеи  - это область, котораЯ  соответствует  этому
постулату.  ќтим  не  отрицаетсЯ,  что  пункт,  из  которого  вытекает  этот
постулат,  есть "Я". Ќо на первое времЯ мы ограничиваемсЯ установлением в их
чистоте обоих указанных шагов теории познаниЯ.

     5 Џознание и действительность
     €так,  понЯтиЯ и идеи - вот в чем мы имеем данным  то, что одновременно
выводит и за  пределы данного. Ќо  через  это  даетсЯ возможность определить
также и сущность остальной деЯтельности познаниЯ.
     Џосредством  постулата мы выделили некую часть из данного  образа мира,
потому что это  в природе познаниЯ - исходить как раз из такого рода  части.
ќто выделение было, таким образом, сделано только длЯ того, чтобы можно было
понЯть познание. Џри этом нам должно быть в то же времЯ совершенно Ясно, что
мы  искусственно  разорвали  единство  образа  мира.  Њы должны  понЯть, что
выделенный нами  из данного сегмент, независимо от  нашего требованиЯ и  вне
его,  стоит в  необходимой  свЯзи с содержанием мира. ќтим дан следующий шаг
теории  познаниЯ.  Ћн будет  состоЯть  в  том, чтобы восстановить  единство,
которое было разорвано, чтобы сделать возможным познание. ќто восстановление
совершаетсЯ  в  мышлении о данном мире.  ‚  мыслительном  рассмотрении  мира
фактически  происходит соединение двух частей содержаниЯ мира:  той, которую
мы  обозреваем  как  данное  на горизонте наших переживаний, и той,  котораЯ
должна  быть  произведена в  акте  познаниЯ,  чтобы  быть также данной.  Ђкт
познаниЯ  есть синтез этих обоих элементов, и притом в каждом отдельном акте
познаниЯ один из них ЯвлЯетсЯ произведенным в самом акте, привнесенным через
этот акт к  только данному.  ’олько в начале  самой  теории познаниЯ то, что
обычно бывает произведенным, ЯвлЯетсЯ как данное.
     Ќо проникновение данного  мира понЯтиЯми и  идеЯми и  есть мыслительное
рассмотрение  вещей.   ’аким  образом  мышление  фактически  и   есть   акт,
посредством которого осуществлЯетсЯ познание. ’олько  когда мышление из себЯ
упорЯдочивает  содержание  образа мира, может состоЯтьсЯ  познание. Њышление
само  есть  действие,  которое производит  собственное  содержание в  момент
познаниЯ.  Џоскольку таким  образом познанное содержание  вытекает из одного
мышлениЯ,  оно длЯ познаниЯ не  представлЯет  никакой  трудности.  ‡десь нам
достаточно  лишь  просто  наблюдать,  и мы  имеем  сущность  непосредственно
данной. Ћписание мышлениЯ есть в то же времЯ наука мышлениЯ.  Ќа деле логика
никогда не была также  ничем иным, как описанием  форм  мышлениЯ, никогда не
была  она  доказующей  наукой. „оказательство наступает только  тогда, когда
происходит  синтез  мыслимого  с  другого  рода  содержанием  мира.  Џоэтому
справедливо  говорит  ѓидеон  ‘пикер  в своей книге "Њировоззрение ‹ессинга"
(стр. 5): "—то  мышление само  по себе правильно, этого мы никогда  не можем
узнать, ни эмпирически, ни  логически". Њы  можем  прибавить:  при  мышлении
прекращаетсЯ всЯкое  доказывание,  так как  доказательство предполагает  уже
мышление.  Њожно, конечно, доказать отдельный факт, но не само  доказывание.
Њы  можем только  описать, что такое  доказательство. ‚ логике всЯкаЯ теориЯ
только  эмпирика;  в этой науке есть только  наблюдение. Ќо  когда  мы хотим
что-либо познать вне нашего  мышлениЯ,  то  мы можем  это сделать только при
помощи  мышлениЯ,  т.е.  мышление  должно приступить к чему-нибудь данному и
перевести  его  из  хаотической в  систематическую  свЯзь  с  образом  мира.
Њышление,  таким  образом,  приступает  как  формирующий  принцип  к данному
содержанию  мира. Џроцесс при  этом следующий:  сначала  мысленно выделЯютсЯ
известные отдельности из  совокупности мирового  целого, так  как в  данном,
собственно  говорЯ, нет  ничего отдельного, но  все  находитсЯ в непрерывной
свЯзи. ќти выделенные отдельности мышление соотносит друг с другом сообразно
произведенным  им формам и, наконец,  определЯет  то, что вытекает  из этого
отношениЯ.   —ерез  то,  что  мышление   создает   отношение   между   двумЯ
обособленными частЯми содержаниЯ мира, оно еще ничего  не определЯет из себЯ
об  этих  частЯх. Ћно выжидает  того, что  получитсЯ само  собою  вследствие
установлениЯ  этого отношениЯ.  ’олько  этот результат  и  есть  познание  о
соответствующих  частЯх  содержаниЯ  мира.  …сли  бы  это  было   в  природе
последнего вообще ничего не выражать о себе самом через это отношение, тогда
попытка мышлениЯ,  конечно, должна была  бы не удатьсЯ и на ее место ЯвитьсЯ
новаЯ. ‚се познаниЯ покоЯтсЯ на том, что человек приводит в правильную свЯзь
между собой два или несколько элементов действительности и постигает то, что
получаетсЯ отсюда.
     Ќесомненно,  что не только в науках,  как  об  этом  вдоволь  учит  нас
историЯ,  но и  в  обыкновенной  жизни  мы совершаем  много  таких напрасных
попыток  мышлениЯ; только  в обыкновенных случаЯх,  которые  чаще  всего нам
встречаютсЯ, правильнаЯ попытка  так  быстро заступает место ложных, что эти
последние очень редко или совершенно не доходЯт до сознаниЯ.
     Џеред Љантом носилась выведеннаЯ нами деЯтельность  мышлениЯ,  служащаЯ
длЯ  систематического расчленениЯ содержаниЯ  мира, при  его "синтетическом"
единстве апперцепции;  но как мало он сознавал  при этом собственную  задачу
мышлениЯ, вытекает из  го-го, что  он  думает, будто  из правил,  по которым
совершаетсЯ   этот   синтез,   можно  вывести  законы   a   priori   чистого
естествознаниЯ.  Ћн при этом не  сообразил,  что синтетическаЯ  деЯтельность
мышлениЯ  только  та,  котораЯ  подготовлЯет нахождение  законов  природы  в
собственном  смысле.  Џредставим  себе, что мы  видим  из  картины  мира два
каких-нибудь  содержаниЯ  а   и  6.   „лЯ  того,  чтобы  дойти  до  познаниЯ
закономерной свЯзи между а и 6,  мышление  должно сначала привести а в такое
отношение к  6, которое  сделает возможным,  чтобы  существующаЯ зависимость
представилась  нам,  как  даннаЯ.  ‘обственное   содержание  закона  природы
вытекает, таким образом,  из  данного,  и на долю  мышлениЯ  достаетсЯ  лишь
вызвать  условие,  благодарЯ которому части  образа мира приводЯтсЯ  в такие
отношениЯ,  что  становитсЯ  очевидной их закономерность. ’аким  образом, из
одной  только синтетической деЯтельности мышлениЯ  еще  не  вытекает никаких
объективных законов.
     Њы должны  теперь спросить  себЯ, какое участие  принимает мышление при
установлении нашего научного образа мира в противоположность только данному.
€з  нашего  изложениЯ следует, что  это  выполнЯетсЯ формой  закономерности.
„опустим, что в вышеприведенной нашей  схеме  а -  причина,  b  -  действие.
ЏричиннаЯ  свЯзь между а и  b никогда не  могла бы стать познанием,  если бы
мышление  не было  в состоЯнии образовать понЯтие  причинности. Ќо длЯ того,
чтобы  признать в данном  случае  а за причину, b  за  действие, необходимо,
чтобы они оба соответствовали тому, что понимаетсЯ под причиной и действием.
‘овершенно так же обстоит дело и с другими категориЯми мышлениЯ.
     ‡десь  будет целесообразно указать в  нескольких словах  на рассуждениЯ
ћма о  понЯтии причинности. ћм говорит, что понЯтие причины и действиЯ берут
свое  начало исключительно в  нашей  привычке.  Њы  часто наблюдаем, что  за
определенным событием следует другое, и приучаем себЯ мыслить оба событиЯ  в
причинной свЯзи, так что, когда мы замечаем первое, мы ожидаем, что наступит
и второе. Ќо это понимание исходит из совершенно  ошибочного представлениЯ о
причинном отношении. …сли Я встречаю в течение рЯда дней, в момент выхода из
ворот моего дома, всегда одного и того же человека, то Я, правда, постепенно
привыкну ожидать следованиЯ во времени обоих событий; но мне вовсе не придет
в  голову  констатировать здесь  причинную  свЯзь между поЯвлением в  том же
месте   менЯ   и   другого   человека.   џ   буду  искать   длЯ   объЯснениЯ
непосредственного следованиЯ  приведенных  фактов существенно других  частей
содержаниЯ мира. Њы определЯем причинную свЯзь именно вовсе не по следованию
во времени, а  по содержательному значению означенных как причина и действие
частей содержаниЯ мира.
     €з  того,  что  мышление  проЯвлЯет лишь  формальную  деЯтельность  при
осуществлении нашего научного мира, следует, что содержание каждого познаниЯ
не может быть твердо установленным a priori  до наблюдениЯ  (мышление должно
разобратьсЯ в  данном),  но должно без остатка проистекать из последнего.  ‚
этом смысле  все  наши  познаниЯ эмпиричны. Ќо и совершенно непонЯтно также,
как  могло  бы  быть иначе. ’ак как кантовские суждениЯ a priori  в сущности
вовсе не познаниЯ,  а  только постулаты. Њожно  говорить в кантовском смысле
всегда только так: чтобы вещь могла  стать объектом какого-нибудь возможного
опыта,  она должна  подчинитьсЯ  этим  законам. ’аковы предписаниЯ,  которые
делают субъект объектом. Ќо ведь  следовало бы полагать,  что если  на  нашу
долю должны выпасть познаниЯ о данном, то эти познаниЯ должны вытекать не из
субъективности, а из объективности.
     Њышление ничего не высказывает  a priori о данном, но оно устанавливает
те  формы,  через  положение   которых  в  основу  a  posteriori  выЯвлЯетсЯ
закономерность Явлений.
     џсно,  что  этот  взглЯд не может  a priori  ничего  решать  о  степени
достоверности,  которую  имеет добытое познавательное суждение.  ’ак  как  и
достоверность  не  может быть  добыта ни  из  чего другого,  как  из  самого
данного. Њожно возразить на это, что наблюдение  никогда  не говорит  ничего
другого, как только то, что однажды  произошла некаЯ свЯзь Явлений, а не что
она должна  произойти и всегда произойдет в тождественном  случае. Џо и  это
допущение ошибочно. €бо когда Я познаю известную свЯзь  между частЯми образа
мира, то она в нашем смысле есть  ничто иное, как то, что  вытекает из самих
этих  частей; она не есть нечто,  что Я придумываю  к этим частЯм, но нечто,
что существенно  принадлежит к ним и  что,  следовательно, необходимо должно
всегда присутствовать, когда присутствуют они.
     ’олько воззрение, исходЯщее  из  того, что всЯкаЯ  научнаЯ деЯтельность
заключаетсЯ  в  соединении  фактов  опыта,   на  основании  вне  их  лежащих
субъективных правил, может думать, что а и b могут быть соединены сегоднЯ по
одному,  завтра  по  другому закону („ж.  ‘т. Њилль). Ќо  кто  понимает, что
законы природы берут начало из данного  и поэтому суть то,  "то составлЯет и
определЯет свЯзь Явлений, тому  совсем не  придет в голову говорить о только
относительной  всеобщности  полученных  из  наблюдений  законов.  ќтим   мы,
конечно,  не хотим  утверждать,  что  законы,  признанные  нами  однажды  за
правильные,  должны иметь и безусловное значение; но если последующий случай
опрокинет установленный закон, то это произойдет не потому, что этот закон в
первый раз  мог быть выведен  лишь с относительной всеобщностью, но  потому,
что и тогда еще он был выведен не вполне правильно.  ЌастоЯщий закон природы
есть ничто иное, как выражение свЯзи в данном образе мира, и  он так же мало
существует без тех фактов, которыми он управлЯет, как и эти факты без него.
     Њы еще определили  как природу акта познаниЯ то, что  мы проникаем  при
мышлении образ мира понЯтиЯми и идеЯми. —то следует из этого факта?  …сли бы
в  непосредственно данном заключалась  завершеннаЯ целостность, тогда  такаЯ
его обработка в познании была бы невозможна, а также и не  нужна.  Њы просто
принимали  бы тогда  данное, как оно есть, и были бы удовлетворены им в этом
виде. ’олько  если в данном скрыто нечто, что еще  не  поЯвлЯетсЯ,  когда мы
рассматриваем это данное в его непосредственности, но  поЯвлЯетсЯ только при
помощи порЯдка,  внесенного мышлением, только тогда  возможен акт  познаниЯ.
’о, что лежит в данном до  мыслительной переработки, это и есть  полнаЯ  его
целостность.
     ќ