погами. Њальчик увидел высокие голенища, в
ноздри ему ударило острым запахом дегтЯ, сапоги били по его маленькому телу,
по погам, по рукам, по груди, Џетько больше всего боЯлсЯ, что они будут бить
по  голове,  поэтому не  закрывал глаза,  смотрел на  те сапожищи,  видел их
совсем рЯдом,  огромные, страшные. Ќо тут наконец опомнилсЯ Љарналь, кинулсЯ
на Њихайла,  ударил его в грудь,  оттолкнул от мальчика, подхватил Џетька на
руки, понес к крыльцу.
     ЋпЯть подставлЯл Њихайлу спину,  тот  мог  выдернуть вилы и  попытатьсЯ
ударить еще раз, но не выдернул, не ударил. ‚ечером пришел к ЉарналЯм, долго
стоЯл молча у порога,  посасываЯ своего бычка,  никто ему ничего не говорил,
даже крикливаЯ мачеха затаилась.  ’огда Њихайло не выдержал,  мрачно спросил
ЂндриЯ:
     - ‚ суд подашь?
     - Џриведи жеребца завтра в колхоз, - сказал Љарналь.
     - ‚ суд подашь?
     - †еребца! - повторил Љарналь, ничего не обещаЯ.
     ‘ тем Њихайло и ушел.  Ђ на следующий день,  сопровождаемый проклЯтиЯми
своей пышнобедрой Љатри,  отвел Ђрапа в ’ринчикову конюшню,  процедил сквозь
зубы  ‡оту,  который вылез из  сена,  забыв в  то  утро даже погреть зубы на
солнце:
     - Џохожу сам за ним, пока к тебе привыкнет.
     †еребца переименовали,  назвав ‘амолетом, и уже вскорости ‡от сам водил
его,  даже  купать  водил  и,  держа  на  длинных ременных вожжах,  позволЯл
‘амолету вволю покататьсЯ в высокой траве.


        3

                                                   "Ћзера, 17 марта 64 года.

             „орогие родные дети Џетрик и Ђйгюль и внучечка ‹юдочка!
     Џрежде всего сообщаем, что мы 11 марта получили ваше письмо, за которое
искренне и  сердечно благодарим и  посылаем вам всем вместе горЯчий привет и
желаем всего наилучшего в  вашей жизни.  “  нас  дома все  в  порЯдке,  хата
теплаЯ,  харчей хватает,  пока на работу езжу каждый день на лошади, вот уже
три с половиной месЯца езжу на санЯх,  снегу много, да еще и морозы доходили
до 32 градусов,  как едешь,  аж глаза слипаютсЯ,  а Я выдержал, потому что в
валенках и  в  кожухе,  и  вот сейчас вспомнил,  что никогда у  менЯ ноги не
замерзали,  какаЯ бы зима ни была, главное - надо беречь ноги, а ты, Џетрик,
жалуешьсЯ на здоровье, так береги ноги, и здоровье будет.
     ‚есной у  нас  и  не  пахнет.  ’ретьего марта мне  исполнилось 70  лет,
отмечали у нас,  поприходили ко мне все соседи,  значит,  сошлось двенадцать
пар, или же двадцать четыре души, был ”едор ‹евкович и голова колхоза ‡инька
‹ебедева с мужем €ваном ‹ебедевым,  нашим агрономом. ’олько уселись за стол,
как приносит почтальон вашу телеграмму,  и все бросились читать, а потом еще
"молнии" поприносили из „непропетровска и ‡апорожьЯ,  из ‹ьвова и Џолтавы, и
все менЯ поздравлЯют с семидесЯтилетием,  это такаЯ была радость, длЯ менЯ и
длЯ всех,  что никто не забыл деда ЂндриЯ ЉарналЯ в день его рождениЯ, что в
эту  минуту все  наши  гости  поднимали чарки  до  потолка и  кричали трижды
"ура!",  как гиниралу,  и в этот вечер гулЯли очень весело,  и Я выступил со
своей речью,  говорЯ им всем,  что Я сегоднЯ очень горжусь и очень рад,  что
дожил до  70  лет и  держусь в  работе наравне со всеми вами,  сыны,  дочки,
братьЯ,  сестры и все товарищи, и большое вам спасибо всем, что вы пришли ко
мне отметить этот день.
     ѓулЯли очень хорошо, была музыка хорошаЯ, танцевали до двух часов ночи,
подарили подарки  разные,  брюки,  сорочки,  майки,  носки,  материю,  духи,
деньги. Ќа другой день опохмелились, Я взЯл 14 бутылок горилки да 5 вина, да
каждый пришел со  своей бутылкой,  а  еды Ћдарка •аритоновна наготовила так,
что только птичьего молока не было, а то всего хватало, и все были довольны.
     ’еперь Я,  когда получил от  тебЯ,  Џетрик,  письмо,  был так рад,  что
узнал,  как твое здоровье, как ваша доченька хорошаЯ, что уже в школу ходит,
может,  пойдет в Љарналей и будет ученой.  џ когда получаю от вас письмо,  у
менЯ поЯвлЯетсЯ такаЯ бодрость и  такаЯ радость,  что Я  не могу и  передать
вам,  и  прошу писать и  дальше,  как  ваша жизнь.  “  менЯ план такой,  как
дождемсЯ лета,  Я хочу поехать в гости в ’уркмению, где родственники Ђйгюль,
потому как Я служил когда-то в ’уркестанском полку в Њазурских болотах,  был
на фронте в первую мировую войну,  так что хотел бы повидать и ’уркмению,  и
родичей Ђйгюль,  какие сохранились,  а  из-за работы никак не вырвусь,  так,
может,  вы  приедете на  своей  "‚олге" да  и  поедем вместе,  а  то  скоро,
наверное, надо умирать.
     ’еперь у  нас говорЯт,  что с  первого апрелЯ будет выдаватьсЯ старикам
пенсиЯ денежнаЯ,  а какаЯ -  неизвестно.  ’ы,  Џетрик, наверное, знаешь, а в
письме не написал, а тут все пенсионеры ждут, какой будет закон.
     ‘ейчас у нас снег,  метелица,  а еще и дождь пошел, так что уже блестит
водичка под снегом, скоро весна.
     Џрошу -  пишите нам  письма.  Џока до  свиданиЯ,  остаемсЯ ваши родные,
                               целуем крепко, Я, ваш батько Ђндрий Љарналь".

     Ћтец  советовал беречь ноги.  ’акого совета можно  было  придерживатьсЯ
после того,  как  уцелела твоЯ  жизнь,  которой угрожали с  самого рождениЯ.
Љарналь никогда не  относилсЯ к  тем,  кому везет уже с  колыбели,  кому все
даетсЯ  легко,  само  плывет  в  руки.  Њир  встретил  его  неласково,  даже
враждебно, малой Џетько еще и не осознавал ни самого себЯ, ни окружающего, а
уже были у него враги,  тЯжкие,  ожесточенные,  смертельные,  уже должен был
выказывать выдержку,  удивлЯть не  только самого себЯ,  а  врагов,  да  еще,
может,   судьбу,   если  эта  неуловимаЯ  и  загадочнаЯ  категориЯ  способна
удивлЯтьсЯ.
     Ђндрий  Љарналь  женилсЯ  долго   и   трудно.   Ћн   пришел  с   фронта
империалистической  после   контузии  и   лечилсЯ  в   московском  лазарете,
преисполненный тщеславиЯ.  Џрислал домой фотографию,  на  которой он стоит в
папахе  между  двумЯ  своими товарищами по  ’уркестанскому полку,  такими же
крестьЯнскими сынами,  молоденькими и  затурканными солдатами.  Ќо поскольку
невозможно вернутьсЯ домой,  не  заработав в  армии хотЯ  бы  одну  лычку на
погоны,  Ђндрий Љарналь взЯл химический карандаш и нарисовал себе на погонах
сразу по  две  лычки -  младший унтер-офицер.  Џока  странствовала по  почте
фотографиЯ,  пока сам Љарналь,  накрытый глыбой мерзлой земли от германского
фугаса,  выздоравливал в лазарете, а потом добиралсЯ до отцовой убогой хаты,
пририсованные лычки  в  его  воображении  превратились  в  настоЯщие,  а  из
самозваного унтер-офицера он  готов был  перелицеватьсЯ в  полного офицера -
разве ж не все равно, что себе присваивать, если присвоение это незаконно? Ђ
тут еще стараЯ Љолесничиха подарила им с  Њихайлом Ђндриевским на двоих свою
казацко-дворЯнскую хату.  “  ЉарналЯ совсем  закружилась голова,  он  заЯвил
своему отцу Љорнию,  что женитсЯ только на богатой.  ‘тали искать невесту. ‚
Џереволошне была какаЯ-то офицерскаЯ сестра. Ћтец ее владел тремЯ ветрЯками,
десЯтью парами волов,  а  земли было -  немерено.  Ќо  все же польстились на
"офицера",  приехали  пароконной бричкой,  устланной  цветастым  ковром,  на
смотрины.  Ћднако едва невеста заглЯнула за тын и увидела,  что детворы там,
как червей,  а всего скота - пес Ѓукет, не дала отцу своему слезть с брички,
мигом хлестнула лошадей.
     Џотом Ђндрий нашел еще одну богатую невесту,  уже по ту сторону „непра,
осмотрительно обходЯ своих озерЯнских девок,  слишком хорошо знавших про его
бедность. Љ этим смотринам готовились уже внимательнее. Њаленьких братишек и
сестренок ЂндриЯ  распихали по  соседЯм,  во  дворе  подмели,  убрали  хату,
побелили,  одолжили у  Ђнтона ђаденького кобылу,  а у старого Ѓелоуса -  две
коровы,  попривЯзывали их возле хлева, чтобы сразу было видно. ‚ амбаре, где
стоЯли бочки  длЯ  пшеницы и  плетенный из  соломы кошель длЯ  муки,  Ђндрий
вытворил такое,  что об  этом потом долго рассказывали в  Ћзерах,  -  он мог
приравнЯтьсЯ если не к кнЯзю Џотемкину,  который когда-то обманывал здесь, у
„непра,  самое царицу …катерину,  то,  по  крайней мере,  к  хитрому цыгану,
который всегда умеет продать последнейшую доходЯгу за резвого жеребца да еще
и отблагодарить заставит.  Ђндрий опрокинул бочки вверх дном (все равно ведь
порожние!),  насыпал на донца по нескольку пригоршней пшеницы. ‚ышло, что те
пЯтидесЯтипудовые бочки были полнехоньки отборного зерна!  …сли бы он этим и
удовольствовалсЯ,  может,  сватов с  того берега и  удалось бы провести,  но
Ђндрий не  мог  остановитьсЯ в  своей изобретательности и  заодно с  бочками
перевернул еще и  порожний кошель,  насыпал на его дно взЯтую в долг у тетки
ђадчихи пшеничную муку.
     ‘ваты проглотили все:  и Ђнтонову кобылу,  и Ѓелоусовых коров, и полные
бочки пшеницы,  и  заверениЯ,  что Ђндрий -  единственный сын,  но когда уже
выходили  из  амбара,  кто-то  из  них,  удивившись,  что  соломенный кошель
почему-то  стоит  вверх  дном,  хватил  наобум  пригоршню муки,  пальцы  его
царапнули  по  дну,  человек  многозначительно хмыкнул,  подошел  к  бочкам,
запустил руку и -  раз, другой, пальцы его заскребли о деревЯнное дно. Ћбман
был раскрыт в позоре и унижении,  сваты забрали горилку, с которой приехали,
а  с  горилкой,  Ясное дело,  и  невесту.  Ћт  „непра сюда  Ђндрий привез их
нанЯтыми лошадьми, теперь получалось, что везти уже не к чему, бывшие сваты,
проклинаЯ озерЯнских мошенников,  должны были  тащитьсЯ пешком через плавни,
через пески к своей лодке.
     ‘лава  про  неудачное  сватовство ЉарналЯ  разошлась по  обоим  берегам
„непра, пришлось ему оставить надежды на богатую невесту. “слышал он, что из
’аврии из наймов у колонистов вернулась ‚арка џремина, с которой он когда-то
ходил на вечерницы,  -  вот так они и поженились, и жили счастливо, но долго
не  было у  них  детей,  кажетсЯ,  целых десЯть лет.  ‚  селе без детей жить
невозможно.  ’ам,  где все растет, где ты своими руками ежегодно заставлЯешь
природу как  бы  заново воссоздавать самое  себЯ,  где  из  зимних умираний,
каждую весну  и  каждое лето,  снова  и  снова возрождаетсЯ новаЯ,  зеленаЯ,
прекраснаЯ жизнь,  человек не  может смиритьсЯ с  мыслью,  что после него не
останетсЯ  семЯн,   плода,   потомков,   поколений.  Ђндрий  и  ‚арка  нашли
мальчика-сироту ѓрицька ‘товбуна, усыновили его, он стал их помощником, стал
как бы их продолжением в будущем,  с этой утешительной мыслью свыклись и они
сами,  и  ѓрицько.  €  тут неожиданно поЯвилсЯ на свет законный сын Љарналей
Џетько.
     ‘товбун возненавидел его с самого рождениЯ. Ѓыл он до этого любимчиком,
маленьким диктатором в дружной семье Љарналей,  неограниченным, своевольным,
а  теперь должен был делить свою власть с этим соплЯчком,  который крЯхтел в
темной, подвешенной к матице люльке, да еще, пожалуй, не только делить, а со
временем совсем отречьсЯ от власти и прав в пользу все того же соплЯка!
     Ќенависть,  когда  она  не  подкреплена  действиЯми,  как  будто  и  не
существует.  ‘товбун был чужд чувствам абстрактным, он привык все претворЯть
в поступки.  ‚ свои четырнадцать лет ‘товбун уже знал,  что человека спасает
только неусыпнаЯ деЯтельность,  трудолюбие,  неутомимость,  в  чем бы она ни
проЯвлЯлась - в добре или зле. Ћн стал ловить минуты, когда в хате никого не
было, мигом влетал туда, бил ребенка, крутил ему кожу на животике, швырЯл из
люльки на глинЯный пол,  выскакивал во двор,  принималсЯ за работу, злорадно
прислушиваЯсь к тому, как заходитсЯ от крика малютка.
     Џрибегала  мать,  всплескивала  руками,  рыдаЯ,  обцеловывала  покрытое
синЯками тельце своего сыночка,  укладывала его в люльку,  не могла прийти в
себЯ:
     - € что за ребенок - выпрыгивает из люльки, хоть ты его привЯзывай!
     ‘о  временем дитЯ  научилось узнавать своего  мучителЯ и  встречало его
ревом,  как только он  поЯвлЯлсЯ в  хате.  Ќо никто не знал истинной причины
этого крика,  а ѓринько был осторожен и научилсЯ измыватьсЯ над малюткой уже
так,  что тот и  не  замечал:  нападал на  Џетька,  когда тот спал,  то есть
удваивал свое преступление - нападал на крошку да еще на спЯщего.
     Љак он не убил Џетька,  осталось тайной длЯ них обоих: и длЯ ЉарналЯ, и
длЯ  ‘товбуна.  ’олько мать  Џетька точно  подсознательно почувствовала муки
своего  единственного сыночка,  не  выдержала  и  умерла  тихо,  без  жалоб,
незаметно,  может,  в надежде,  что заберет в могилу все страданиЯ,  которые
суждены ее Џетьку в жизни.
     Љогда  Џетько стал  ходить,  он  хоть  и  не  любил ‘товбуна,  все-таки
обращалсЯ к  нему:  уж  очень  хотелось  покататьсЯ на  кобыле,  за  которой
присматриваЯ ѓрицько.  Ђ тот охотно удовлетворЯл просьбы маленького ЉарналЯ,
поднимал его,  бросал кобыле на  спину.  Ќо то ли он был слишком сильный,  а
Џетько слишком легкий, то ли делал это умышленно, всЯкий раз получалось, что
мальчуган перелетал через кобылу и падал на землю,  больно ударЯлсЯ, однажды
даже сломал руку,  но  все же не покалечилсЯ,  не убилсЯ,  как того хотелось
‘товбуну.  ‘товбун бросил Џетька через  кобылу и  после  того,  как  поджила
сломаннаЯ рука,  но  тут  Ђндрий  Љарналь наконец застукал его  на  горЯчем,
подбежал, схватил за грудки:
     - ’ы что же это, махамет, делаешь!
     ‚  тот  же  день  он  велел ‘товбуну убиратьсЯ вон.  ‚ыделил ему  часть
имущества,  дал денег.  ѓрицько подал в суд, но суд присудил еще меньше, чем
давал ему Љарналь,  так он и исчез навеки из жизни Џетька и запомнилсЯ лишь,
как перваЯ враждебнаЯ сила, слепаЯ и непостижимаЯ в своей ненависти.
     ‚есны  были  теплые,  уже  на  Џервое маЯ  в  Ћзерах малышнЯ купалась в
нагретых солнцем  Ямах  и  колдобинах,  но  то  были  купаниЯ добровольные и
самовольные:  мальчуганы прЯтались от матерей, которые вечно боЯтсЯ простуды
и  готовы до самого лета кутать своих детей в  кожушки и  парить им головы в
шапках.  “же и  когда Џетько пошел в  школу,  у  него каждую весну возникали
конфликты с мачехой,  требовавшей, чтобы он не снимал шапку, пока деревьЯ не
покроютсЯ листвой,  а  мальчику не  терпелось поЯвитьсЯ в  школе  в  картузе
первому,  он  выкрадывал свой белый летний картуз из  сундука,  прЯтал его в
солому за двором,  послушно выходил из хаты в шапке-ушанке, про-маршировывал
в  ней под окнами,  а  потом обегал хату за клуней и  сараем,  вытаскивал из
соломы картуз,  на его место клал шапку и  уже так продолжал свой поход,  не
весьма  смущаЯсь  несоответствием между  толстым  зимним  пальто  с  меховым
воротником и белым картузом.  Ћднажды мачеха,  дергаЯ солому,  наткнулась на
картуз,  устроила утром возле стога засаду,  поймала Џетька за руку, и то-то
крику тогда было!..
     Ќо  еще задолго до  этого событиЯ,  в  шестую свою весну Џетько пережил
купание вынужденное и  чуть не ставшее длЯ него последним.  ‚ ту весну „непр
разлилсЯ так,  как не помнили в  Ћзерах даже старожилы.  ‹ишь отдельные хаты
села,  находившиесЯ на  холмах,  стоЯли на  сухом,  и  к  ним  добирались на
самодельных плотах  и  лодках,  свозили  отовсюду скот  и  имущество,  спали
вповалку на полу,  на печах и даже в печах. Џетько подкараулил, когда отец с
мачехой,  бредЯ по  колено в  воде,  выносили из  залитой по самые окна хаты
всЯкую  утварь,  мгновенно схватил широкое деревЯнное корыто  и  пустилсЯ на
этом  судне в  плавание от  крыльца к  погребу.  Љорыто понесло по  течению,
Џетько стал грести руками, перегнулсЯ на одну сторону, корыто перевернулось,
он  бултыхнулсЯ в  воду и...  почему-то  не достал дна.  Љрикнуть он даже не
успел, все произошло слишком быстро, вода сразу окружила его со всех сторон,
уже  была над головой.  Ћн  еще увидел причудливо уменьшенное и  пожелтевшее
солнце,  которое изо  всех сил пыталось пробитьсЯ к  нему сквозь зеленоватую
воду,  но пробитьсЯ почему-то не могло,  успел подумать о том, что утонул, и
уже никогда не  вынырнет,  и  не  увидит ни солнца,  ни травы,  ни сварливой
мачехи,  ни  своего единственного на  свете отца,  и  как раз в  этот момент
отцова  рука,  ухватив Џетька за  чуб,  вытащила его  на  поверхность.  ‚ода
струилась с мальчишки. Њачеха принЯлась за свои проклЯтиЯ, но отец цыкнул на
нее, ничего не сказал сыну, посадил его в лодку, несколько раз сильно провел
ладонью по волосам, сгонЯЯ с них воду. Џотом спросил:
     - €спугалсЯ? ‚от так мог и утонуть. ‚ода шуток не любит.
     Џосле  наводнениЯ в  Ћзерах  развелось видимо-невидимо лЯгушек,  мышей,
крыс и гадюк. ‘тараЯ Љолесничихина хата была близко от воды и держалась лишь
благодарЯ каменному фундаменту,  истлевшее крыльцо рухнуло,  и в хату теперь
приходилось пробиратьсЯ через завалы старых досок.  ‚о  всех  образовавшихсЯ
западинах,  щелЯх  плодились гадюки и  ужи.  ‘тарые гадюки лениво грелись на
солнце  посреди  двора,  не  пугаЯсь людей.  Њаленькие гадючки,  величиной с
карандашик,  сновали в  спорыше,  так что и не разберешь,  где трава,  а где
гадючата.
     Њихайло после  стычки с  Љарналем съехал со  своим  семейством,  теперь
Љарнали жили в  этой развалюхе одни,  мачеха грызла ЂндриЯ,  что  он  думает
только о  колхозе,  а  о  жилье длЯ семьи не  заботитсЯ,  и  их когда-нибудь
придавит во сне.  Џетько же был уверен,  что если и  впрЯмь завалитсЯ стараЯ
хата,  то не от старости и  не оттого,  что подмыта наводнением,  а от крика
мачехи.  Љак-то в воскресенье он проснулсЯ, когда взрослых уже не было дома,
в окно светило большое солнце.  Ћно ежедневно выкатывалось из-за ‘трижаковой
горы,  большое, чистое, слепЯщее, потом забиралось на такую небесную высоту,
что  казалось совсем маленьким шариком,  но  почему-то  припекало оттуда так
неистово, что даже само словно бы чернело от собственного жара, а выгорев за
день, угасало, расплескивалось малиновым кругом, медленно убиралось с неба и
таЯло в изгибе „непра, где-то за песчаными холмами Љуцеволовки.
     Ќо  в  то  утро солнце только-только выкатилось из-за ‘трижаковой горы,
светило весело, блистало щедро, высвечивало каждую морщинку на земле, каждый
уголок в хате.  ЏротираЯ заспанные глаза,  Џетько глЯнул с печи на стол, где
под  чистым рушником угадывалсЯ оставленный длЯ  него  завтрак,  на  темный,
резной,  еще материн сундук,  в котором был таинственный Ящичек,  обклеенный
привезенной матерью  из  ’аврии  красивой картинкой:  зеленое поле  сахарной
свеклы -  и посреди этого полЯ какаЯ-то страннаЯ, неведомаЯ в Ћзерах машина,
о  предназначении которой Џетько так и  не  успел спросить.  Ќо не о  Ящичке
подумалось полусонному мальчишке,  когда взглЯд его скользнул по  полу вдоль
сундука.   Џотому  что  оттуда  выползала,   точно  выстреливаемаЯ  какой-то
безмолвной силой,  гигантскаЯ сераЯ гадюка,  такаЯ безмерно длиннаЯ,  что не
умещалась между сундуком и  лежанкой.  “же  голова поднималась над лежанкой,
уже ее черные немигающие глазки уставились на перепуганного Џетька,  а хвост
все еще скрывалсЯ под сундуком.  Џетько отшатнулсЯ за  выступ печи,  но ужас
вытолкнул его оттуда, мальчик снова посмотрел вниз, гадюка на половину своей
длины уже  стоЯла столбом над  лежанкой,  сейчас броситсЯ туда,  а  потом на
печь, на него...
     - ’ату-у-у!  - охваченный смертельным ужасом, закричал Џетько, закричал
не в надежде,  что отец в самом деле услышит его крик, а просто от отчаЯниЯ,
так как ни отца,  ни мачехи не могло быть дома в это воскресное утро:  отец,
наверное,  как всегда,  в  колхозе,  где у  него не  бывает ни выходных,  ни
праздников,  а мачеха либо на базаре,  либо в церкви, куда она тайком ходит,
несмотрЯ на запреты ЉарналЯ.
     Ќо,  видно,  такое отчаЯние звучало в  голосе Џетька,  что  не  мог  не
услышать этого Ђндрий Љарналь,  он,  к счастью, был дома и рубил возле сараЯ
сухой тальник на растопку печи.  Љак был с  топором в руках,  вбежал в хату,
увидел гадюку,  котораЯ и  впрЯмь уже  целилась на  печь,  бросилсЯ на  нее,
рубанул топором,  рубил и змеюку, и лежанку, наверное, выгонЯл из себЯ страх
за ребенка,  а  может,  и Ярость на эту старую никчемную хату и всю не очень
удавшуюсЯ жизнь.
     Џетько мелко дрожал на печи,  не хотел идти к отцу на руки, пока тот не
выбросил изрубленную гадюку во двор,  а  потом зашелсЯ таким горьким плачем,
точно оплакивал не  только свою  вероЯтную гибель,  но  и  смерти всех таких
невинных, отданных в жертву стихиЯм и судьбе.
     ‚  то лето отец все же купил у  сельсовета большой кулацкий дом,  и они
наконец оставили глинЯные развалины старой Љолесничихи.
     ‚ новом доме Џетька чуть не убил €ван Њина.
     ЃратьЯ Њины  должны быть непременно внесены в  список озерЯнских чудес,
так  же,  как  братьЯ Љривокорды.  Ќо  если  Љривокорды скрывались где-то  в
плавнЯх и  жили рыболовством,  охотой и  кузнечным делом,  выковываЯ мужикам
такие невиданные ножи и  изготовлЯЯ к  ним такие колодочки из  черного дуба,
все в медных заклепках, что ни в каком самом большом городе таких не купить,
то Њины жили посреди села на Ѓулыновке,  занимали довольно просторную хату с
большим огородом и  садом,  но не пахали и  не сеЯли,  жили,  как говоритсЯ,
точно птицы небесные,  тем,  что пошлет случай,  и беззаботны были тоже, как
птицы,  хотЯ, наверное, даже птицы обиделись бы, узнав, что кто-то отважилсЯ
сравнивать их с  такими лодырЯми,  как Њины.  Ѓыло их трое:  €ван,  ‚асиль и
‘ашко,  а еще сестра Ћдарка. Ќикто не помнил их родителей, с малолетства все
Њины росли под  присмотром их  соседа Њитрофана Љурайдыма (настоЯщей фамилии
Њитрофана никто не  знал,  а  прозвали Љурайдымом за  то,  что  у  него были
слишком короткие ноги и он так причудливо выворачивал ступни при ходьбе, что
вслед за  ним  поднималась пыль,  как после целого стада коров.  Љроме того,
там,  где поЯвлЯлсЯ Њитрофан, словно бы пахло смаленым, тЯнуло дымом, потому
и  прозван он был:  кура и дым -  Љурайдым).  ‚ коротконогой,  неестественно
удлиненной фигуре Љурайдыма было что-то медвежье или бычье, силой он обладал
тоже   нечеловеческой  и   благодарЯ   силе,   а   также   благодарЯ  своему
попечительству  над  братьЯми  Њинами  держал  их  в   руках,   принуждал  к
послушанию, а послушание у Љурайдыма означало только одно: воровство. ‘ам он
не крал никогда и  ничего,  только переваливалсЯ на своих коротеньких ножках
да  высматривал,  где что плохо лежит,  а  потом посылал туда кого-нибудь из
братьев Њинов,  забирал себе львиную долю,  оставлЯЯ братьЯм и сестре только
на пропитание,  чтобы они не зажирели и не избаловались слишком.  ‚се в селе
об этом знали,  но, во-первых, Њины никогда не попадались, а во-вторых, они,
мудро  и  предусмотрительно  руководимые  Љурайдымом,   никогда  не  трогали
наивысших крестьЯнских ценностей,  к  которым относЯтсЯ лошадь,  корова  или
какой-нибудь рабочий инвентарь,  - ограничивались только мелочью. ‹ишатьсЯ и
ее тоже никому не хочетсЯ,  но прожить можно: кусок сала, курица, поросенок,
дерюжка,  выброшеннаЯ сушитьсЯ,  кусок полотна,  разостланного на  траве длЯ
отбеливаниЯ,  свЯзка прЯжи,  моток  шерсти,  крынка сметаны,  свежеснесенное
Яйцо. —еловек от этого не обеднеет, а бедным Њинам все какой-то пожиток.
     ЋзерЯне не очень-то и дивились образу жизни братьев Њинов - в селе чего
не  увидишь!  Ќо  никто  не  мог  понЯть,  почему они  не  сговорЯтсЯ против
Љурайдыма и не покончат с его жестокой диктатурой,  тем более что все братьЯ
были  здоровы,  как  львы,  лениваЯ  сила  так  и  переливалась в  каждом  -
невысокие,  широкоплечие, неторопливые, всегда настороженные, они, казалось,
могли справитьсЯ с целой толпой,  не то что с одним Љурайдымом. Ќаверное, им
мешала неимовернаЯ лень,  из-за которой они никак не могли прийти к согласию
между собой,  сплотитьсЯ,  и Љурайдым,  знаЯ это,  бил их поодиночке, бил за
малейшее непослушание и сопротивление, бил озверело, уже не до синЯков, а до
черноты на теле.
     ‚асиль,  ‘ашко  и  Ћдарка от  тех  побоев и  угроз стали затурканными и
запуганными, старшего же, €вана, все это словно бы и не брало, он всегда был
какой-то развеселый и полный безудержной изобретательности. Џравда, Љурайдым
еще в детстве так избил €вана, что у него нарушилась речь, он не выговаривал
некоторых звуков,  и  у него выходило:  ‚аий -  вместо ‚асиль,  ЋЯйка вместо
Ћдарка.
     Љогда €вану хотелось пить, он давал команду братьЯм:
     - Љьиницу!
     ‚се  хватали  лопаты,   бежали  на  луг,  где  подпочвенные  воды  были
неглубоко,  копали  криницу,  напивались свежей воды  и  зарывали только что
вырытое. ’акова была причуда у €вана.
     Ћднажды зимней ночью  Ђндрий Љарналь задержалсЯ в  колхозе,  и  Џетько,
воспользовавшись этим,  долго сидел у лампы, читал книгу. Ћн научилсЯ читать
очень рано,  но  сразу же столкнулсЯ с  двумЯ почти непреодолимыми помехами.
‚о-первых,  в селе было очень мало книг,  во-вторых,  мачеха, ревнуЯ мужа ко
всему на свете,  заодно ревновала и маленького Џетька к чтению и книгам. Ћна
считала это зрЯшной тратой времени,  придумывала мальчику то одну, то другую
работу, гонЯЯ его с утра до вечера, и ночью спешила погасить лампу, чтобы не
выгорал керосин.  Ќо когда отец задерживалсЯ в колхозе,  Џетько заЯвлЯл, что
будет ждать его,  и садилсЯ возле лампы. Љак мачеха ни подкручивала фитилек,
все же что-то там мигало, разбирать буквы как-то удавалось.
     ‚ ту ночь Џетько читал маленькую книжку,  взЯтую в школьной библиотеке,
- "ЏриключениЯ ’равки".  Ћн  взЯл книжку,  надеЯсь,  что  в  ней говоритсЯ о
приключениЯх известной и переизвестной ему травы, ласково названной травкой,
но  оказалось,  что  ’равкой звали городского мальчика,  и  рассказывалось в
книжке о  трамвае и  еще о каких-то вещах,  Џетьку неведомых,  чужих,  порой
удивительных, а раз так, значит, надо дочитать до конца. € он сидел, пока не
пришел отец, и, чтобы задобрить его, предложил:
     - ’ату, хотите, Я принесу вам холодного молочка?
     - Џринеси, Џетрик, - сказал отец.
     Џетько бросилсЯ в сени,  толкнул дверь в холодную половину,  но слишком
торопилсЯ,  споткнулсЯ о порог и растЯнулсЯ на полу. ќто и спасло ему жизнь.
Џотому что когда он  падал,  что-то тЯжелое просвистело у  него над головой,
кто-то перепрыгнул через него,  бросилсЯ в сени,  зашуршал возле дверей, но,
видно, не сумел справитьсЯ с хитрой задвижкой, снова прыгнул через мальчика,
назад, в хату, завозилсЯ, зашуршал и смолк, точно умер. Џетько пЯтЯсь выполз
в сени,  вскочил на ноги,  рванул дверь в хату,  закричал:  "’ату-у!" Ћтец с
мокрыми руками кинулсЯ к нему,  коротко крикнул мачехе через плечо: "Ћдарка,
лампу!"  ‹ампа  высветила  побледневшего,  как  мел,  Џетька,  затем  черное
отверстие дверей на холодную половину хаты,  высокий порог,  а за порогом на
полу толстый стальной прут, ржавый, весь в зазубринах. Љарналь поднЯл его, и
у него задрожали руки.  "•лопчик мой, - прошептал он, - это ж тебЯ..." Њолча
махнул  мачехе,  чтобы  осветила помещение,  прутом стал  раздвигать кожухи,
висевшие на жерди, дерюги, увидел чьи-то ноги в рваных сапогах, так же молча
врезал по  тем  ногам прутом,  ноги подломились,  из  дерюг выпал €ван Њина,
заслонЯЯсь от света и от занесенного над ним прута, запричитал:
     - Ћй-ей-ей, не убивайте, Яйка Љайнай!
     ‚озле дверей,  брошеннаЯ €ваном, видимо, во времЯ его беспомощной возни
с задвижкой, лежала торба с мукой, последней мукой, котораЯ была у Љарналей.
Љак высмотрел ее Љурайдым,  а может,  и не высмотрел,  а просто предположил,
что у председателЯ колхоза она должна быть, это уже ЉарналЯ не интересовало.
Ћн увидел муку,  подержал в руках прут,  которым €ван чуть не убил сына, мог
бы  и  убить ворюгу,  но  никогда никого не  убивал и,  хоть  весь дрожал от
пережитого за сына страха, спокойно прошел в сени, распахнул наружную дверь,
вернулсЯ в  хату,  где мачеха все еще светила в глаза старшему Њине,  сказал
коротко:
     - ‚он!
     - џйка Љайнай,  Я не буду! џ не буду, Яйка Љайнай! - еще не верЯ в свое
цыганское счастье, забормотал Њина.
     Њачеха тоже не верила,  что муж так отпустит его, даже отступила, чтобы
не  мешать Љарналю размахнутьсЯ и  ударить как  следует,  но  Љарналь только
повторил: "‚он отсюда!" - и, обнЯв за плечи сынка, пошел на жилую половину.
     “же  сказано было,  что Њины попадались на  воровстве весьма редко,  но
чтобы им так легко сходило с рук,  как обошлось у ЉарналЯ, такого никто и не
слыхивал.  Ќаверное,  поэтому €ван долго потом ходил по селу и  рассказывал,
как  он  хотел украсть у  председателЯ колхоза муку,  а  Џетько помешал ему,
тогда он и  взЯлсЯ за спрЯтанный в сапоге прут:  "’ьЯхнул по гойове и дьЯЯЯ!
’ьЯхнул и  не  попай.  Ђ  Љайнай  выскочил да  менЯ  пьютом  по  поджийкам!"
("’рахнул по голове и  дралала!  ’рахнул и  не попал!  Ђ Љарналь выскочил да
менЯ прутом по поджилкам!")
     ’ак и  подрастал маленький Џетько среди угроз и  опасностей,  видимых и
скрытых,  часто непостижимых и  загадочных,  таких,  что  если  впоследствии
попытаетсЯ вспомнить,  то и не различит,  где сон, а где Явь, как та далекаЯ
ночь,  когда  горела церковь в  Њорозо-‡абегайловке и  где-то  там  в  самых
глубинах темных степей кровавились огнем темные степи и притихшие небеса,  и
во  всех  окрестных селах били  в  набат колокола,  гудели,  стонали,  медно
колотили, словно бы на весь темный простор; или как та голоднаЯ весна, когда
сквозь оконные стекла толкалсЯ серый простор,  и в нем едва угадывалась хата
џкова Ќагнийного, Њатвеевский бугор, Ѓелоусов берег, и плыли словно бы из-за
того бугра какие-то люди, похожие на ржавые тени, подплывали, как бессильные
рыбы,  к окнам хаты,  шевелили беззвучно губами по ту сторону окна, плакали,
скребли черными пальцами по стеклу, пугали маленького мальчика, съежившегосЯ
на печи,  о чем-то молили,  а потом сползали куда-то вниз,  точно тонули.  Ђ
хата плыла в  серых водах пространства,  и мальчик плакал от безнадежности и
ужаса,  так же, как плакал он, когда душил его, сонного, черный призрак, или
ударил из  самопала „усик ‹осев и  выжег в  новой сорочке огромную дыру  (не
спины было жалко -  новой сорочки!),  или как упала ночью в Яму вниз головой
их корова и к утру захлебнулась.
     Ќочи  стонали  и  стучали мокрыми ветвЯми,  срывали последние листьЯ  с
деревьев,  грозились повырывать с корнЯми в сами деревьЯ, бились в окна хат,
сотрЯсали целым светом,  ночи  тоже запомнились лишь страшные и  враждебные,
кроткие и  добрые забывались -  да и  были ли они,  такие,  длЯ маленького и
беспомощного мальчика?


        4

                                                  "Ћзера, 8 октЯбрЯ 61 года.

                „орогие дети Џетрик, Ђйгюль, внучечка ‹юдочка!
     Џосылаем вам всем самый горЯчий привет и  желаем вам всем наилучшей длЯ
вас  жизни.  Њы  хату  уже  вылили* 6  сентЯбрЯ,  так  что  было  трудненько
организовывать, но люди помогли, людей было 64 души, день был теплый, солнце
пекло, сделано хорошо, длина 10 метров, ширина семь, вышина три метра, людЯм
платил деньги по 3 рублЯ,  а тем,  что глину бросали,  по 4,  но часть людей
денег не брала, такие, как наша председательша ‹ебедева, и ”едор ‹евкович, и
Њишко-лесник,  и много других,  говорЯт,  мы пришли не заработать, а помочь.
’еперь наши стены уже  стоЯт месЯц,  получились хорошими,  пока была хорошаЯ
погода,  а  тут  пошел дождь,  три днЯ лил.  Ќа  крышу пока что дерева нету,
председательша ‡инька очень длЯ менЯ стараетсЯ, говорит, Я вашего Џетрика до
сих  пор  люблю,  так  сегоднЯ завезли со  станции четыре куба досок разного
калибра,  это  ‡инька взЯла  в  районе нарЯд  длЯ  менЯ,  как  длЯ  ветерана
колхозного движениЯ,  потому как длЯ нашего села еще плана на лес нет, будет
только в  Январе 62  года.  ’еперь Я  подкуплю еще дерева на сарай,  Я  хочу
сделать в  нем  широкие двери,  чтобы вам  было  куда ставить машину,  когда
приедете в гости.
     ______________
     * Ќа “краине в безлесных местностЯх хаты строЯт из литого самана.

     ’еперь, как мое здоровье? Ќи к черту не годитсЯ. •вораю очень, поЯсница
болит,  это  радикулит называют,  уже  вторую неделю так  мучит,  что Ћдарка
•аритоновна растиркой натирает.  Ђ когда обуваюсь утром,  то криком кричу, а
на  работу надо  идти,  работы очень много.  •аты у  нас  выливают только по
воскресеньЯм,  каждое воскресенье десЯть хат,  это  надо  600  душ  людей да
машины,  уже наше село вылило хат сто. € не вспомню, чтобы когда-нибудь было
столько работы, как этот год, хоть и привык. Ќачалось с самой весны, а потом
еще летом пересеивали кукурузу.  Ђ почему?  Џотому что у нас такие проходили
погоды,  что никогда и  не бывало.  ‘ 40 апрелЯ началсЯ дождь и шпарил до 30
маЯ почти каждый день,  и холодюга стоЯла страшнаЯ, и какую кукурузу посеЯли
рано, то она погнила, мы и сами в огороде трижды пересаживали. ’олько 31 маЯ
распогодилось,  тепла было до 20 градусов,  а  уже 1 июнЯ снова дождь такой,
что попаливало воды, хоть лодкой плыви, с 6 июнЯ было ведро, большаЯ жара до
25 градусов.  •леба у нас повырастали страшные, жито до двух метров вышиной,
но много полегло и побили бурьЯны.  €з дому выйдешь - и уже с порога бредешь
по  росе,  все,  что  мы  скосили,  сгнило или поросло отавой.  Њне в  амбар
десЯтого маЯ  привезли из  Љурской  области картошки 23  машины  -  это  600
центнеров,  часть пошла на посадку,  а  остальное ссыпали в  погреб и теперь
выписываем колхозникам.
     Љ  нам в  село приехала бригада 9  человек переносить кладбище в степь,
где  будет новое село на  горе ЉучерЯвого.  Ѓригада уже работает два месЯца,
выкапывает мертвых,  у которых погнили гробы,  вынимают кости и складывают в
большой Ящик всю неделю, а в субботу машиной отвозЯт на гору ЉучерЯвого, там
выкапывают братскую могилу и хоронЯт. ќто тех, у кого нет родственников, кто
умер,  может, и тысЯчу лет назад. Ђ у кого есть родичи, те перехоронЯт сами,
бригада  только  выкапывает.   Ќам  с  Ћдаркой  •аритоновной  тоже  пришлось
понервничать дней с десЯть,  пока перенесли своих.  ‘делали хорошие могилки,
кто  крест  поставил,  кто  обелиск,  оградки в  „непропетровске заказывали,
покрасили все.  Љогда  кончат приводить в  порЯдок,  то  бабы  берут  харчи,
выпивку, садЯтсЯ на могилках с бригадой рабочих и все вместе поминают. ‚ тот
час,  когда мы своих переносили,  приехал ѓрицько ‹огвинович и  перенес деда
‹огвина и  бабу из сада тоже в степь,  и там сфотографировались мы все.  ’ак
что  наши  нервы уже  кончились.  ’еперь начинаютсЯ новые заботы,  только бы
жить.
     Џока до свиданиЯ. ЋстаемсЯ ваши родные, обнимаем.
                                        Ђндрий Љарналь, Ћдарка •аритоновна".

     Љладбище в  селе  никогда  не  воспринималось как  нечто  мрачное,  оно
входило в обычные ЯвлениЯ жизни так же,  как бахчи вокруг него,  как высокие
бересты на  ‘авкином бугре;  там играли дети,  туда ходили ночью влюбленные,
между  могилами паслись  коровы,  на  высоких  крестах раскачивались озорные
мальчишки. Љресты там стоЯли по большей части деревЯнные, иссеченные дождЯми
и  снегами,  посеревшие от  ненастьЯ,  иногда  попадалсЯ  железный,  побитый
ржавчиной,  было  несколько каменных крестов и  даже памЯтников,  неизвестно
кому,  кем  и  когда  поставленных,  особенно поражали Џетька камни  черные,
отшлифованные так,  будто над ними трудились тысЯчи лет,  даже не  верилось,
что на свете могут быть такие безнадежно черные камни, потому что в ’ахтайке
камень был розовый, возле ‡аборы - серый или тоже розовый, хотЯ сверху камни
имели  окраску  землисто-грЯзную.  Ќо  что  значит  камень  и  смерть  с  ее
непостижимостью, когда вокруг царит пронизанный солнцем размах, безграничные
просторы рождают в  душе дерзкое желание летать,  а  на земле -  алаЯ сочнаЯ
чернота  переспевших вишен  в  больших  глинЯных мисках,  высокие длинношеие
глечики с  молоком в  погребах,  горЯчий дух  от  вынутых из  печей палЯниц,
кольца колбас,  тугие,  как свЯсла,  дыни, огромные, как корыта, на холодном
землЯном полу в притемненных летних сенЯх, пирожки с калиной поздней осенью,
неистоваЯ круговерть на замерзшем Џоповом пруду возле школы - жизнь!
     Ќужно отойти от  этой жизни на  расстоЯние лет,  чтобы тогда неожиданно
открылось тебе:  люди там,  в глубине степей,  уже только поЯвлЯЯсь на свет,
начинают избегать смерти,  но  в  то же времЯ поскорей влюблЯютсЯ,  хотЯ это
звучит как-то  словно бы легкомысленно.  ђазве же он сам еще от начала своей
личной  эры  не  пережил  и  не  испытал и  величайших угроз,  и  величайших
увлечений?
     ‚  Ћзерах невозможно было не  влюблЯтьсЯ,  и  это охотно делали все уже
сызмалу,  сколько  себЯ  помнили.  „евушки  и  молодицы в  селе  были  такие
неодинаковые на разных концах Ћзер, будто принадлежали к разным расам. Ќикто
не умел так рассыпать смуглый смех,  как гармашивские девчата, нигде не было
таких  пышнобедрых молодиц,  как  на  Љолопах,  никто  не  мог  сравнитьсЯ в
тонкости  и  гибкости  стана  с  булыновскими  девчатами.  Ѓыли  такие,  что
властвовали над  всем селом,  поднимались до  недостижимого уровнЯ красоты и
привлекательности,  тогда забывали,  откуда эта  девушка,  потому что она не
принадлежала какому-то одному порЯдку.  —уждаЯ каким-либо ограничениЯм,  она
была как бы символом объединениЯ,  сосредоточивала на себе все взглЯды,  все
увлечениЯ и  мечты.  Ћдной из таких девчат была Ћксана …рмолаева,  в которую
Џетько влюбилсЯ чуть ли не пЯтилетним,  собственно, влюбилсЯ потому, что это
же  самое сделали все хлопцы,  его окружавшие.  Ћксана была их  добровольным
культом,  их  первой  верой  и  религией,  они  были  очарованы ее  ленивой,
белокурой красотой,  были в  восторге от  Ћксаниного равнодушиЯ не  только к
сельским хлопцам,  но даже к  студентам в  белых брюках и  начищенных зубным
порошком парусиновых туфлЯх. Ћна спокойно принимала дань взглЯдов, восторгов
и поклонениЯ,  никого не выделЯЯ, никому не отдаваЯ предпочтениЯ, и это всех
удовлетворЯло  и   успокаивало,   потому   что   наипервейшей   предпосылкой
длительного  существованиЯ  всЯкого   божества   ЯвлЯетсЯ   его   абсолютнаЯ
беспристрастность.  Њожет, именно благодарЯ Ћксане …рмолаевой возникла среди
малышни в  Ћзерах  мода  на  самодельные барабаны.  ‚ыкрадывали у  матерей и
бабушек старую овчину, сгонЯли с нее шерсть, чтобы не приглушала звук, крали
еще сита, решето, на их ободьЯ натЯгивали с двух сторон куски бывшей овчины,
ну,  а сделать колотушки - это уже совсем пустЯк. € вот барабан готов, а там
уже  целый  отрЯд  десЯтилетних  барабанщиков,  которые  выстраиваютсЯ возле
клуба,  чтобы торжественно встречать и провожать Ћксану …рмолаеву,  хотЯ, по
правде  сказать,  не  только  Ћксану,  каждую  красивую девушку,  потому что
мальчуганы уже разбираютсЯ в  красоте,  усваиваЯ эту высокую науку с  первых
лет своей жизни.
     Ѓарабанами и попрощались они с Ћксаной.
     Ѓродили как-то  по  берегу под  ‘авкиным бугром,  был  теплый солнечный
день,  ничто  не  предвещало чего-нибудь дурного.  Џетько держалсЯ в  первой
шеренге  добровольных  барабанщиков,  барабаны  у  всех  молчали,  колотушки
спокойно лежали на туго натЯнутой коже. Љто-то крикнул: "‚он, смотрите!" - в
первым ударил в  свой барабан,  а  за  ним и  все остальные.  Џетько тоже не
отставал от  хлопцев,  они были безжалостны,  не  умели прощать человеческую
слабость.   ‚переди,   между  берестами,  в  высокой  черно-зеленой  крапиве
совершали что-то  стыдное парень и  девушка.  Љогда  ударили вдруг барабаны,
девушка испуганно оттолкнула от себЯ парнЯ, покатилась от него, а он вскочил
на ноги, хваталсЯ то за брюки, то за высокие стебли крапивы, словно бы хотел
повырывать это  Ядовитое зелье  вокруг девушки,  чтобы  уберечь ее  тело  от
волдырей.  Њальчишки сразу узнали парнЯ,  то был ‹енько ѓолик, по их мнению,
совершенное ничтожество,  но  девчатам он  почему-то  нравилсЯ своей  хищной
фигурой,  горбатым носищем,  огненными глазами, всем своим цыганистым лицом.
ѓолик  наконец  выпуталсЯ  из   зарослей  крапивы  и,   не   оглЯдываЯсь  на
барабанщиков и на свою девушку,  дал стрекача. Ђ девушка еще долго каталась,
обжигаЯсь о крапиву,  пока наконец несмело поднЯлась, словно бы изломаннаЯ и
раздавленнаЯ.  € тут мальчики увидели, что это Ћксана …рмолаева, недоступнаЯ
их богинЯ,  воплощение красоты и их восторгов.  Џетько сначала оцепенел,  не
мог  пошевелить даже пальцем,  а  потом сорвал с  шеи  тесемку,  на  которой
держалсЯ барабан,  швырнул его  под  ноги,  стал топтать,  и  слезы злости в
отчаЯниЯ текли по его щекам.
     —то  ж,  любовь  сопровождалась  слезами  на  протЯжении  всей  истории
человечества, так почему же должен был стать исключением Џетько Љарналь?
     ‘тепь не  замыкает жизни.  Ћна щедро рождает жизнь и  так же беззаботно
раздаривает ее на все стороны, недаром ведь с древних незапамЯтных времен ее
каменным  символом  считаютсЯ те  чаши  достатка,  произрастаниЯ,  борьбы  и
смерти, которые держат в руках, прижимаЯ к плодовитой, отвисшей от кормлениЯ
целых поколений груди,  скифские бабы, что стоЯт на высоких курганах, еще не
вспаханных тракторами,  хотЯ курганов таких становитсЯ все меньше и  меньше,
тракторы  взбираютсЯ  и  на  самые  высокие,   сглаживают  их  крутые  бока,
сравнивают со степью, приближаЯ степь к слепым каменным глазам скифских баб,
что  своим равнодушием дразнЯт дерзких молодых механизаторов.  †изнь требует
перемен,  зачатий,  рождений,  буйства,  любви. ‹юбовь - это волшебство, а в
волшебстве всегда  царит  беспорЯдок и  сплошное  отрицание здравого смысла.
Љрасивые девушки тоже имеют немного общего со  здравым смыслом,  они родЯт в
степи  так  же  щедро,  как  вишни  в  садах.  Џетько вскоре забыл  о  боли,
причиненной ему  Ћксаной …рмолаевой,  и  уже  в  четвертом классе влюбилсЯ в
Ћльку  џкубович