нарЯды на батарею,  в  один день
стал пехотным командиром,  получил орден, а немного погодЯ - и лейтенантское
звание. …го трехтонка, на которой он возил снарЯды, была еще счастливее его.
ЃессмертнаЯ машина,  вечнаЯ  и  неуничтожимаЯ.  Ћн  держалсЯ  возле  нее  и,
благодарЯ ей,  верил,  что доедет на ней и до конца войны, но в один из дней
машина  все-таки  не  выдержала.  ‘лучилось это  в  польских лесах.  Џехота,
перебравшись через овраги и буераки,  напоролась на фашистского пулеметчика,
который засел  на  каменной колокольне старинного местечка и  не  давал  нос
высунуть из леса даже мыши.  џсное дело, того сумасшедшего пулеметчика можно
было  просто обойти стороной и  развивать наступление дальше,  но  фронтовой
закон велит не  оставлЯть у  себЯ в  тылу ни  одного врага.  ѓде-то в  штабе
решено  было  выковырЯть  того  фашиста  из  каменного  укрытиЯ  с   помощью
артиллерии,  пехота обратилась за помощью к артиллеристам,  те ответили, что
стрелЯть из  гаубиц по  какой-то  там  колокольне все равно что из  пушки по
воробьЯм,  потом  командир стрелкового полка  дал  артиллеристам целую роту,
чтобы перенести на плечах гаубицу через все буераки и  овраги,  поставить ее
на опушке и уже тогда бить прЯмой наводкой по вражеской огневой точке.  ђота
на фронте означает далеко не то,  что в тылу. ‘казать надо: то, что осталось
от того,  что когда-то называлось ротой.  Ѓыло там,  может,  восемьдесЯт,  а
может,  и пЯтьдесЯт бойцов, а может, и того меньше. Ќа всех один лейтенант и
три сержанта.  Ќо и  этого оказалось достаточно,  чтобы поставить гаубицу на
самодельные деревЯнные носилки и  на  плечах перетащить до  опушки.  Љарналю
командир батареи приказал подвезти боезапас.  "Џодвезти" - означало почти то
же  самое,  что  и  "рота".  ќто был именно тот участок земли,  где когда-то
ведьмы справлЯли шабаш.  Ќи проехать, ни пройти. Ќо Љарналь проехал так, как
мог  проехать только он  на  своей машине.  "’ам,  где  пехота не  пройдет и
бронепоезд не  промчитсЯ,  угрюмый танк не проползет,  там пролетит стальнаЯ
птица".  …го трехтонка была словно бы  стальной птицей из песни,  и  Љарналь
слышал  первые  выстрелы,  хотел  бежать,  чтобы  позвать  артиллеристов  за
снарЯдами,  передумал и  решил понести им в дар хотЯ бы один Ящик.  Џока все
определЯлось одним словом:  "„авай!"  „авай на прЯмую наводку!  „авай огонь!
„авай снарЯды!  „авай,  давай,  давай! Љогда есть приказы, тогда легче. ’вое
дело -  выполнЯть.  Ћтветственность за  тем,  кто  приказывает.  Ќо  вот  ты
забралсЯ  в  эти  ведьмины дебри  со  своею  бессмертной трехтонкой,  вокруг
камень,  дерево,  дороги -  ни вперед, ни назад, нигде никого, ты один, и по
тебе  внезапно  начинают  бить  фашистские  автоматчики.  ‚одительский закон
велит: прорыватьсЯ! Ќо тут прорыватьсЯ было некуда. Ѓежать назад? Ђ снарЯды?
Ђ приказ?  ’огда вступает в силу иное:  переждать!  Љарналь выпал из кабины,
залег за камнем и только тогда понЯл, что стрелЯют, собственно, и не по нему
и  не из-за каждого куста.  Џросто били разрывными пулЯми,  потому и рвалось
вокруг, шуршало, пугало, вгонЯло в панику. ‡начит, он оказалсЯ отрезанным от
своих.  Ћтрезан и окружен,  но ведь не один.  Ќе видел никого из своих, зато
знал,  что  они есть,  они тут,  что будет с  кем отбиватьсЯ.  ‚ыскакиваЯ из
кабины,  успел  выхватить  свой  старенький карабин,  на  поЯсе  висели  две
гранаты-"феньки" - вооружение длЯ целого маленького гарнизона, черт побери!
     Ќо стрелЯть ему не пришлось:  фашистские автоматчики не знали, наверно,
о его присутствии, их больше интересовала гаубица, котораЯ торчала на опушке
и расковыривала прЯмой наводкой каменную колокольню,  а еще интересовали их,
несомненно, наши пехотинцы, которые понемногу огрызались, правда, до времени
не  проЯвлЯЯ особой активности,  чтобы не  демаскироватьсЯ.  Ќо  тут  к  лаю
"шмайсеров" присоединились сердитые  серии  двух  или  трех  немецких Њѓ-42,
окаЯнных пулеметов,  которые очередЯми срезают самые толстые деревьЯ,  не то
что  человека.  “дарили  по  лесу  фашистские минометы,  заварилось то,  что
называетсЯ "кашей",  мины  хрюкали уже  и  вокруг  ЉарналЯ,  одна  попала  в
трехтонку,  и машина загорелась.  ‘ержант вне себЯ бросилсЯ тушить огонь, но
упал,  сраженный пулей в ногу. Ћн все-таки поднЯлсЯ, на раненую ногу ступить
не мог,  она стала почему-то мЯгкой,  как столб дыма или нечто в  этом роде,
запрыгал к  машине на  одной ноге и  тут увидел,  как из буерака карабкаютсЯ
прЯмо на него наши пехотинцы.  Ѓежали беспорЯдочной кучей,  может,  пЯть,  а
может,  и двадцать человек,  бежали панически,  это Љарналь понЯл сразу. …го
совсем не  интересовало,  гонЯтсЯ ли за ними фашисты по пЯтам или еще где-то
поджидают,  чтобы  добить методично и  не  спеша,  он  только видел позорное
бегство своих,  стал невольным свидетелем унижениЯ,  не  мог стерпеть этого,
рванул из-за  поЯса гранаты,  потрЯс ими  перед теми,  кто карабкалсЯ снизу,
закричал:
     - Људа-а-а! ‘той! Џорешу всех!
     ‘тоЯл на одной ноге,  как журавль, угрожал двумЯ "феньками" - страшными
гранатами,  был наверху,  пехотинцы внизу. ‘ила была не за ними, а за ним, и
они  стали  послушными и  покорными,  а  может,  стало им  стыдно пред  этим
замурзанным сержантом.
     ”ашистские автоматчики били сзади злорадно и  безжалостно,  но  кто  бы
теперь мог определить,  где больше угрозы: в треске разрывных пуль или в тех
поднЯтых над Яром зеленых ребристых гранатах.
     - ђассыпайсь!  -  командовал Љарналь.  -  ‡алегай!  Љ  отражению  атаки
готовьсь!
     ‚ машине стали взрыватьсЯ снарЯды.  ќто помогло Љарналю, так как теперь
уже залег и  тот,  кто не хотел.  ”ашисты же побоЯлись сунутьсЯ под разрывы,
чем Љарналь немедленно воспользовалсЯ и  повел пехотинцев назад,  туда,  где
должна была стоЯть гаубица.  Џрыгал на  одной ноге,  помогал себе карабином,
как  костылем.   Ћколо  гаубицы  нашел  несколько  уцелевших  артиллеристов,
организовал круговую оборону пушки и  так продержалсЯ всю ночь до следующего
утра, пока не пришло подкрепление и их не освободили из окружениЯ.
     ‚  том давнем лесу была какаЯ-то приЯтнаЯ влажность.  Ћн вспомнил это с
особенной  отчетливостью,  очутившись под  нещадным  солнцем  пустыни.  Љому
рассказать о  том,  что было когда-то?  „а и  зачем!  € было ли это на самом
деле?  „олжен был все начинать заново,  словно со днЯ рождениЯ.  ‚от равнина
перед глазами,  нетронутые пески,  голое вылинЯвшее небо, полыхающее солнце,
дикие порывы ветра. Њожет, тот, кто был в пекле, умер и исчез навсегда, а он
только тень от него, унаследовавшаЯ имЯ ЉарналЯ, его воспоминаниЯ, его боль,
но и надежды тоже?
     Љак и почему очутилсЯ он в пустыне?  ђазве чтобы окончательно заполнить
ту бесконечную коллекцию ландшафтов, которую заставила его насобирать война?
ђавнины, реки, леса, горы, села и города, свои и чужие, мосты, дома, дворцы,
соборы,  блиндажи,  окопы  и  тропинки -  и  вновь дороги,  а  надо  всем  -
незаметнаЯ и вездесущаЯ хилаЯ и всемогущаЯ трава. Ќа траву хотелось посадить
любимую девушку,  в  траву  падали лицом убитые солдаты,  трава на  обочинах
дорог летела мимо его фронтовой трехтонки,  зеленела из-под снегов по весне,
пахла молоком и  счастьем,  летними росными рассветами.  ‚есь мир  прорастал
травой.  ’рава на руинах и пожарищах, трава на могилах, трава, пробивающаЯсЯ
сквозь  камни,  и  даже  затопленнаЯ водой  или  опаленнаЯ огнем  -  вечнаЯ,
неуничтожимаЯ, вездесущаЯ.
     ’рава росла даже здесь,  на  этой мертвой бесплодной земле.  …ще  месЯц
назад  здесь  происходила ожесточеннаЯ борьба между зеленым и  бурым,  между
живыми, сочными стебельками и беспощадной пылью. Ќо вот лето напало на травы
и  на все,  что росло в этих краЯх,  сожжены даже корни.  Ќи спрЯтатьсЯ,  ни
затаитьсЯ,  ни  переждать.  “ничтоженнаЯ трава не  держитсЯ больше на земле.
Ћтторгнута землей.  Џревратилась в  труху.  €  труха  развеЯна сухим  ветром
бесследно.  ѓде и как скопитсЯ она,  чтобы найти каплю воды, упасть с нею на
землю и вновь укоренитьсЯ в ней?
     ЉарналЯ подобрал странствующий туркмен.  …хал верхом на  верблюде,  еще
два  верблюда чуть покачивали головами сзади.  ‘амое заброшенное существо на
свете.  Ќеуклюжее,  смердЯщее, непохожее ни на что живое, словно бы занесено
сюда с других планет.
     ’уркмен был  стар,  как  землЯ.  €з-под мохнатой черной папахи (сколько
баранов пошло на нее?)  поблескивали добрые,  спрЯтанные в  густых морщинках
глаза. Њолча показал на заднего верблюда, приглашаЯ взобратьсЯ наверх.
     - ‘пасибо,  -  сказал Љарналь.  -  Ќо только как же Я на него взберусь?
‘адитьсЯ как?
     ’уркмен что-то крикнул своему верблюду,  тот подломил под себЯ ноги, со
вздохом опустилсЯ на  песок,  старик  выбралсЯ из  своего неудобного "седла"
между двумЯ горбами и большими,  довольно грЯзными тюками,  подошел к одному
из  задних  верблюдов,  которые остановились и  презрительно задрали головы,
что-то  крикнул,  верблюд  угрожающе дернул  шеей,  плюнул  чуть  ли  не  на
туркмена,  но послушалсЯ и опустилсЯ на песок.  ‘тарик показал Љарналю,  как
сесть,  что-то спросил,  но Љарналь сказал,  что ему нужно в  конесовхоз,  а
поскольку туркмен ничего не  понЯл,  то  Љарналь назвал имЯ  Љапитана ѓайли.
ЏустынЯ хоть и  большаЯ,  а  людей здесь мало,  должны бы  знать друг друга,
особенно же таких людей, как Љапитан ѓайли.
     ‘тарик взобралсЯ на своего верблюда,  медленно повел маленький караван,
не  оглЯдываЯсь на ЉарналЯ,  три ржавых верблюда,  свЯзанных такой же ржавой
старой  веревкой,  скучающе  оттопыривали дубленые губы,  мЯгко  шаркали  по
песку:   "чап-чалап-чап-чалап..."  Љарналь  обливалсЯ  потом,  задыхалсЯ  от
верблюжьего смрада,  неумело ерзал между высокими горбами,  которые качались
туда  и  сюда,   как  болотные  кочки.   „олжен  был  подчинЯтьсЯ  медленной
бесконечности движениЯ,  зною, ветру и бесплодной земле, котораЯ отталкивает
от  себЯ не  то что человека,  но даже и  корни трав,  живущие в  этой земле
неуничтожимо миллионы лет.
     ‡ной изнурЯет,  от него невозможно спастись,  с  ним не поборешьсЯ так,
как с холодом,  зной приходитсЯ терпеть, как непременное зло, но от этого не
легче.  Љарналь страдал от жажды. Ќе мог напитьсЯ с того днЯ, как очутилсЯ в
пустыне.  ‚  госпитале они уже не пили,  а  плавали в потоках чаЯ,  выпивали
целые цистерны чаЯ,  но вода мгновенно испарЯлась из них, их тела были точно
сухаЯ бумага.  ‹юди словно были поставлены на какой-то сквознЯк, гремЯт мимо
них  жгучие  ураганы и  вихри,  высасывают из  всех  клеток малейшие остатки
влаги,  и человек забывает все желаниЯ,  кроме одного;  пить,  пить! Љарналь
подумал,  что  старый  туркмен  проЯвил бы  намного большее гостеприимство к
нему,  если бы предложил попить.  Џусть бы то была теплаЯ, противнаЯ вода из
старого бурдюка,  пусть бы  и  не спасла она от жажды,  а  только еще больше
распалила пылавший в нем огонь. Ћднако туркмен не внЯл его желанию.
     Љогда человек двигаетсЯ,  он придет к цели неизбежно.  „вижение требует
усилий и  терпениЯ,  иногда даже страданий,  но  оно превыше всего.  Ќе надо
пугатьсЯ солнца,  песков, жажды, лучше на времЯ покоритьсЯ им, чтобы одолеть
настойчивостью и спокойствием движениЯ.
     Ћни  ехали долго,  пустынЯ нигде не  начиналась и  нигде не  кончалась,
Љарналю уже начало казатьсЯ,  что кружат они по  большому кругу под солнцем,
очумевшие,   на   бесконечно  старых  верблюдах,   уже  и   сам  он  был  не
двадцатилетним парнем,  который забыл о четырех годах смертельного опыта,  а
таким же старым,  как этот туркмен, спокойно прЯтавшийсЯ от солнца под своим
широким халатом и огромной, как копна, шапкой.
     ‚ерблюды вскинули головы,  гулко  заревели (довольно неприЯтный звук) и
сорвались на бег.  Ѓежали тЯжело, неуклюже, подкидывали ноги с вывертом, все
на  них трЯслось.  Љарналь насилу держалсЯ на  спине своего верблюда и,  еще
больше  страдаЯ от  зноЯ,  боЯлсЯ,  что  упадет прЯмо  в  песок,  прЯмо  под
верблюжьи ножищи.  …му бы  крикнуть туркмену,  чтобы тот сдержал обезумевших
животных,  но устыдилсЯ своей слабости. ЏустынЯ была здесь инаЯ, с песчаными
горбами,  на вершинах которых бурели странные метлы -  не то растительность,
не  то  сухие  палки  неизвестного  происхождениЯ.   Ќад  горбами  струились
жемчужные волны марева,  в них поблескивала вода,  зеленели деревьЯ,  белели
длинные приземистые строениЯ.  ‚идение из далеких стран.  Љарналь наслышалсЯ
об  обманчивости марева в  пустыне и  не  мог поверить,  что сразу за  этими
мертвыми горбами может быть это белое, зеленое, серебристое.
     Ђ  оно  было.  ‚ерблюды уже  не  бежали,  шли медленно,  важно,  гордо,
презрительно раздуваЯ ноздри. Ћни были дома - и что им пустынЯ?
     „еревьЯ,  белые строениЯ, вода в мутном Њургабе, просторнаЯ площадь, по
которой вольно  гулЯли ветры,  гонЯЯ  взад  и  вперед бурый  песок,  посреди
площади -  гипсоваЯ фигура  ‘талина;  он  в  довоенной шинели,  в  довоенной
фуражке,  в сапогах,  одна пола шинели завернулась,  нога выставлена вперед,
усы, прищур глаз - все знакомое, хрестоматийно установившеесЯ.
     ‘тарик направил верблюдов к одному из длинных белых строений,  и, когда
приблизились к  нему,  Љарналь увидел,  что  это  конюшнЯ с  двумЯ  боковыми
выходами и  центральным.  ’уркмен  подъехал к  центральному,  помог  Љарналю
слезть с верблюда,  что-то сказал, улыбаЯсь, и повел свой караван к колодцу,
даже не  выслушав как  следует слов благодарности.  Љарналь оглЯделсЯ.  Ћдна
половинка широких дверей конюшни была открыта,  почти перед дверью на  земле
дымил  маленький  костер,  облизывал  Язычками  закопченный старый-престарый
чайник,  такой старый и такой странной формы, что можно было подумать, будто
он еще из эпохи бронзы, со времен Ђлександра Њакедонского, который, говорЯт,
приходил сюда  когда-то  воевать  с  парфЯнами.  Љарналь  подошел  к  двери,
недоумеваЯ,  почему именно сюда привез его  старый туркмен.  ЏовеЯло запахом
конюшни,  он увидел тесные деревЯнные станки,  прекрасных, золотистой масти,
коней в станках.  ЏостукиваЯ копытами о доски, они косили глаза, породистыми
ноздрЯми настороженно ловили чуждый дух.  ‡а  дверью на  полу,  на немыслимо
старом  ковре,  вокруг  такого  же  закопченного чайника сидели  четверо или
пЯтеро  туркменских детей  и  спокойно  попивали  из  неглубоких  пиал  чай.
Љрасное,  желтое,  синее  в  одеждах  детей,  нелинЯющие  золотистые  краски
коврика,  темный чайник, белые пиалы, золотистость чаЯ, пробивающаЯсЯ сквозь
сизое дыхание пара,  -  все это ударило в глаза Љарналю, все сплелось в одну
сплошную цветистость, котораЯ поражала с особенной силой после однообразиЯ и
монотонности пустыни.
     ’ак стоЯл он молча и несколько ошарашенно,  пока наконец не увидел, что
среди детей,  между тремЯ или четырьмЯ мальчиками,  сидит Ђйгюль. Ѓыла она в
своем синем,  расшитом разноцветным шелком халатике,  в синих,  тоже красиво
расшитых внизу шароварах,  на  голове -  красиваЯ шапочка.  „евочка смотрела
поверх пиалы огромными черными глазами на  ЉарналЯ,  узнавала и  не узнавала
его,  потому что никогда не  видела его в  мундире,  да еще в  таком чудном,
помнила его только в госпитальном коричневом халате.  ‚ерила и не верила,  в
глазах поблескивала радость, но, кажетсЯ, мелькал в них и испуг.
     - ‡дравствуй,  Ђйгюль,  -  сказал  Љарналь,  отбрасываЯ в  сторону свою
торбу.
     - ќто ты? - спросила девочка, вставаЯ.
     - џ.
     Ћн  подошел к  Ђйгюль,  пожал ей  руку.  ‹адошка была  такаЯ тоненькаЯ,
худенькаЯ, что Љарналь ощутил в ней каждую косточку.
     - ‚ыписалсЯ из госпиталЯ, еду домой. Џо дороге решил побывать у вас.
     Ћна молчала.  Џоблескивала глазами, с любопытством поводила головкой на
невероЯтно длинной шее. „линной до неестественности. Љарналь так и не выбрал
времЯ  в  госпитале спросить,  сколько  же  ей  лет  -  десЯть,  двенадцать,
четырнадцать?  ’рудно постичь. ’акое маленькое и тоненькое существо, а глаза
как у взрослого человека.
     - —то ты делаешь возле лошадей? - спросил он девочку.
     - Њы ездим на них. Њы наездники. ќто мои товарищи, - она стала называть
имена мальчиков.
     Њальчики вставали,  подходили к Љарналю,  все они были моложе Ђйгюль, в
этом не было сомнениЯ. ‘овсем дети. € ездЯт на таких скакунах?
     - Ќе страшно? - спросил Љарналь.
     Њальчики рассмеЯлись. ‚ысокомерно, даже презрительно.
     - ‚ совхозе нет мужчин,  - поЯснила Ђйгюль, - все ушли на войну. Ђ кони
не могут стоЯть. ќто ахалтекинцы. ‹учшие рысаки. Ћни не могут застаиватьсЯ в
конюшне.  €х надо ежедневно прогуливать.  ѓнать в пустыню.  ’уда и назад. Њы
это делаем. ЋстанешьсЯ у нас - научим и тебЯ. “меешь ездить на скакуне?
     Љарналь вынужден был  признать свое полное неумение.  Ќа  обозной клЯче
разве что, да и то без седла.
     - Ќу,  мы тебе покажем.  •очешь сейчас?  Ђ может,  ты голоден? џ поведу
тебЯ домой.
     - …сть не хочу, - сказал Љарналь. - ’олько пить.
     - Ѓерды!  -  скомандовала девочка одному из мальчуганов. - „авай свежий
чайник! Ђ ты, Љурбан, достань чистую пиалу! Љакой позор, мы заставлЯем гостЯ
умирать от жажды! ‘адись здесь, просим тебЯ, товарищ лейтенант.
     Ћн очутилсЯ на том самом старом коврике, на который только что смотрел,
был  среди  детей сам  почти ребенком.  ‘мешным показалось обращение к  нему
Ђйгюль -  "товарищ лейтенант". —ай приЯтно обжигал рот, выгонЯл из тела пот,
но уже не тЯжелый и липкий,  как на солнце,  а легкий,  пронзительный, точно
пронизывало тебЯ летучим ветром и ты становилсЯ легкотелым,  как эта девочка
и эти мальчики.
     - ЌравитсЯ? - сверкнула на него глазами Ђйгюль.
     - “гу.
     - ’ы побудешь у нас долго-долго. •орошо?
     Ћн  промолчал.  ‡адерживатьсЯ не мог.  „обратьсЯ до отца,  увидеть его,
услышать  родной  голос,  наконец,  убедитьсЯ  в  своем  возвращении  и,  не
откладываЯ,  приниматьсЯ за науку. ‚злети, моЯ мысль, на крыльЯх золотистых!
‚езде и всегда!
     - Ќемного побуду,  - пообещал. - Ќе могу не побыть, мне дорога памЯть о
твоем отце. ЏамЯть о Љапитане ѓайли.
     - ’ы называешь его Љапитаном, а у нас никто его так не называл.
     - ‚ы  ведь слишком далеко от  войны.  “  вас,  наверное,  не  было даже
затемнениЯ.
     - Ќе было.
     - ‚от видишь. Ђ там все утопало в сплошной темноте.
     - ќто как ночь в  пустыне?  Ќо в  пустыне много звезд.  Ќа войне звезд,
наверное, не было? €ли были?
     - Ќе  помню,  -  искренне призналсЯ Љарналь.  -  €ногда были,  но точно
сказать не могу. ‡абыл.
     - ђазве можно так быстро забыть?
     - ЏамЯть сохранЯешь длЯ другого.
     - Ђ разве памЯть можно делить на одно и другое?
     - Ќаверное, можно, хотЯ Я над этим еще не думал.
     Ђйгюль взглЯнула на собеседника исподлобьЯ, но не засмеЯлась и не стала
больше   допытыватьсЯ.   ‚идимо,   Љарналь  удивил   ее   своей   чрезмерной
рассудительностью, может, даже испугал.
     - •очешь, мы покажем тебе, как умеем ездить? - спросила вдруг.
     - Ќу... Я не могу от вас требовать...
     - ’ы наш гость...  € герой.  Џобедитель... ’ы будешь в совхозе длЯ всех
самым уважаемым человеком.
     Љарналь горько усмехнулсЯ.
     - ‘лишком много ты мне даришь:  и герой,  и победитель...  ѓость -  это
так. Ќо герой и победитель... ќтого не могу на себЯ брать. ‘лишком много, не
имею никакого права.
     - ‚се  равно  ты  герой  и  победитель!  -  упрЯмо  повторила девочка и
спросила у своих товарищей: - Џравда?
     ’е подтвердили охотно и дружно.
     Љарналь тут ничего не мог изменить.  Њог не соглашатьсЯ,  протестовать,
возмущатьсЯ,  возражать -  все  равно  хоть  на  короткое  времЯ  он  должен
олицетворЯть победителей,  напоминать Љапитана ѓайли  -  длЯ  всего  совхоза
человека мудрого и  ученого,  а длЯ Ђйгюль,  Ясное дело,  -  отца,  родного,
единственного,  незаменимого!  Ќе  потому ли она так хотела сделать приЯтное
Љарналю?
     Ћн сидел,  прихлебываЯ душистый чай, в тени конюшни, на старом коврике,
совсем по-домашнему,  успокоенный и странно легкий,  не мог даже вообразить,
как  можно высунуть на  этот  зной  хоть кончик пальца.  Ђ  тем  временем на
раскаленной от  солнца площади промелькнуло и  исчезло среди песчаных холмов
золотистое видение ахалтекинцев с  маленькими мальчиками и  дерзкой девочкой
на   них,   будто  то  и   не  кони,   а   и   впрЯмь  продолговатаЯ  полоса
сконденсированного  солнечного  света.   Њаленькие  наездники  гнали   коней
далеко-далеко в  пустыню,  возвращались не  скоро,  по  одному поЯвлЯлись на
ближайших холмах. ‘тройноногие кони с маленькими всадниками возникли на фоне
эмалево-линЯлого неба,  застыли на какое-то времЯ, затем медленно спустились
вниз, снова собрались на площади и тихим шагом направились в конюшню, Ђйгюль
была  впереди  и  тогда,  когда  они  мчались в  пустыню,  и  теперь,  когда
возвращались.  ‚  седле держалась с непередаваемой грациозностью,  однако не
это заметил Љарналь,  а  снова подивилсЯ ее  невероЯтно высокой шее,  отчего
девочка обретала особенную стройность и гибкость.
     ‚ совхозе ему пришлось пробыть несколько дней.  Ќе отпускали.  „иректор
устроил почетный той.  ‘амые уважаемые люди сидели на  коврах,  подавали ему
мЯсо и фрукты,  раздобыли даже несколько бутылок водки, и Љарналь должен был
есть  теплую  жирную  баранину,  пить  теплую  водку,  обливатьсЯ  потом  от
смущениЯ,  от внимательности и почтениЯ,  которые,  собственно,  должны были
принадлежать  покойному  Љапитану  ѓайли.  „лЯ  него  был  устроен  вечер  в
совхозном клубе,  он слушал туркменские песни,  тоскующие и бесконечные, как
сама грусть пустыни,  школьники читали стихи Џушкина и Њахтумкули, маленькие
мальчики в  огромных мохнатых папахах танцевали нечто дико-артистическое.  Ђ
потом под загадочные удары бубна выплыла на  сцену Ђйгюль,  всЯ в  старинных
серебрЯных украшениЯх,  в высокой серебрЯной шапочке, напоминавшей что-то уж
совсем царское.  Ѓыл  ли  то  танец или только простаЯ потребность показать,
какого  высокого умениЯ  можно  достичь  в  стремлении владеть своим  телом,
каждой его мышцей,  каждым сухожилием?  €  хоть Љарналь не  мог считать себЯ
никаким  знатоком  танца,   но  он  мог  бы  поклЯстьсЯ,  что  ничего  более
совершенного нигде в  мире не  увидел бы.  „а разве могла быть иной дочка их
прекрасного Љапитана ѓайли?
     “строены были длЯ  ЉарналЯ и  другие развлечениЯ.  „овелось ему увидеть
бой баранов.  ќто не относилось к праздничной церемонии,  скорее, к забавам,
коими одинаково восторгались и  взрослые,  и дети.  ‘колько может вместить в
себЯ твое восприЯтие?  Ћдни впечатлениЯ поглощаешь охотно и радостно, другие
отталкиваешь равнодушно,  иногда ожесточенно,  но кажетсЯ всегда,  будто длЯ
молодых восторгов душа твоЯ открыта вечно.
     ‚  совхозе  все  происходило  на  той  широченной  площади  с  гипсовым
монументом  посредине,  все  тЯготело  сюда,  все  тут  сосредоточивалось не
столько по  привычке,  сколько по велению пустыни.  ЏустынЯ окружала усадьбу
мертвым  кругом,  зажимала ее  отовсюду,  дышала  зноем,  ветрами,  угрожала
летучими песками,  на просторной площади господствовали попеременно то люди,
то  пустынЯ,  побеждал тот,  кто  мог заполнить площадь на  более длительное
времЯ.
     —абаны привели из отар самых сильных,  самых крупных,  самых породистых
баранов.  ‘обственно,  это были и  не бараны,  а какие-то невиданные звери -
огромные, тЯжелые, с могучими витками рогов, лохматые, одичавшие, убежденные
в  своей  бараньей неповторимости.  Љогда такой баран оказывалсЯ с  глазу на
глаз с  подобным себе,  то  первым его побуждением было уничтожить соперника
немедленно и  безжалостно,  броситьсЯ  на  него,  ударить  рогами,  свалить,
растоптать.   —абаны   насилу  сдерживали  своих   питомцев,   приседали  от
напрЯжениЯ,  говорили баранам что-то  успокаивающее,  иногда  покрикивали на
них,  будто баран мог  понЯть уговоры или  угрозы.  ‡атем была пущена перваЯ
пара,  бараны помчались друг на друга в  вихрЯх песка,  молча,  ожесточенно,
ударились рогами с такой силой, что, казалось, дым пошел от рогов, а бараньи
лбы  должны  были  проломитьсЯ,  но  уцелели и  рога,  и  лбы,  бараны снова
разошлись,  снова ударились рогами с глухим,  жутким стуком,  каждый пыталсЯ
столкнуть другого назад,  каждый напрЯгал свое  могучее тело.  Њели  шерстью
песок, часто переступали острыми копытцами, дико таращили глаза.
     Ќаконец один из баранов стал ослабевать,  отскакивал от своего сильного
противника,  наставлЯл на него уже не рога,  а лохматый обессиленный бок,  Я
победитель проЯвлЯл баранье благородство:  не  бил  побежденного,  горделиво
покачивал рогами и  неподвижно ждал,  пока хозЯин заберет слабака,  а кто-то
другой выпустит на него нового соперника.
     ‚ышло так,  что Љарналь вместе с Ђйгюль очутились среди школьников.  Ћн
хохотал вместе с детьми,  совершенно проникаЯсь азартом соревнований и игры,
кричал,  подзуживал пугливых кудлатых борцов,  отброшенный в беззаботный мир
детства, не торопилсЯ вырватьсЯ из него, - напротив, был благодарен судьбе и
этим  добрым людЯм,  что  дарили ему  короткие минуты забвениЯ всех  ужасов,
через которые он прошел на войне.
     €з  воспоминаний о  тех  днЯх  оставалось еще  одно,  полное  глубокого
предрассветного  воздуха.  ‡олотистаЯ  конскаЯ  шеЯ  узкой  полоской  в  том
голубоватом просторе. Ђйгюль все же посадила ЉарналЯ на ахалтекинца. Ќа коне
было Љапитаново седло,  уздечка с серебрЯными и бирюзовыми украшениЯми.  ќто
был лучший жеребец в совхозе, Љарналь был уверен, что упадет с него, если не
сразу у конюшни,  от которой они с Ђйгюль отъезжали почти в темноте,  шагом,
то где-то подальше,  когда кони пойдут вскачь, а такие кони неминуемо должны
были пойти вскачь, так как ходить шагом длЯ них просто невозможно.
     “дивлЯЯсь себе безмерно,  он  не падал с  конЯ и  не упал,  пока они не
добрались туда,  куда ехали и где он, как гость семьи Љапитана ѓайли и всего
конесовхоза,  должен  был  побывать непременно.  Ћни  с  Ђйгюль  приехали на
воскресный базар в Њары.
     ‘тарый сторож,  помогаЯ Љарналю сесть на  конЯ,  сказал что-то ласковое
Ђйгюль,  а  когда они  уже  оба были в  седлах,  хлопнул в  ладоши,  крикнул
лошадЯм: "•оп, хоп!" Љони пошли осторожно, опасливо ставили стройные ноги на
темную  землю.  Љогда  Ђйгюль отпускала поводьЯ и  ее  конь  прибавлЯл ходу,
Љарналев конь тоже не  хотел отставать,  узкаЯ конскаЯ шеЯ угрожающе убегала
от  ЉарналЯ,  выскальзывала,  терЯлась  в  темноте.  ‚се  внимание  свое  он
сосредоточил на той золотистой шее,  так и не заметив,  как поехали околицей
Њары,  как перегонЯли маленьких ишачков,  тЯжелых верблюдов.  Ќа просторной,
заполненной  людом,   верблюдами,   лошадьми,  ишаками  площади,  в  голубом
предутреннем воздухе царил  людской гомон,  скрип  колес,  жалобы  маленьких
осликов, недовольный рев верблюдов, звонкое ржание лошадей.
     Ќаверное,  эти  звуки раздавались здесь уже  две или три тысЯчи лет,  к
затерЯнной в предрассветной мгле площади шли когда-то через пустыню караваны
верблюдов,  везли шелка, шерсть, ковры, фрукты, кожи, серебро и бирюзу, медь
и железо.  Џочему-то случилось так,  что множество невидимых путей сходились
именно здесь,  в  дельте Њургаба,  и  на тех перекрестках возникали торжища,
знаменитые базары,  которые  пережили все:  набеги  —ингисхана и  ’амерлана,
гибель городов и  государств,  катастрофы и несчастьЯ.  € даже тогда,  когда
караванные тропы были перечеркнуты стальными рельсами железной дороги и  все
ценное,  что давала эта землЯ,  с  невиданной доселе скоростью полетело мимо
этих базаров,  когда базары по  всем законам жизни должны бы исчезнуть,  они
продолжали жить, поддерживаемые уже и не потребностью, а каким-то застарелым
инстинктом,  сохранЯвшимсЯ в душах людей. Љаждое воскресенье из самих глубин
пустыни шли и ехали туркмены,  что-то везли и несли, может, мало кто думал о
купле-продаже,  базар стал как бы местом встреч,  свиданий, здесь передавали
вести,  обменивались новостЯми,  хвалились изделиЯми своих рук, напоминали о
давнишнем,  поддерживали в себе высокий дух умениЯ, искусств, унаследованных
от предков.
     Ѓазар в Њары!
     - ’ы  должен  увидеть этот  базар,  -  говорила Ђйгюль,  ведЯ  рЯдом  с
Љарналем обоих коней,  - иначе не будешь знать нашу землю. ’уркмены не могут
жить без пустыни. Ќичто не дает такого ощущениЯ свободы, как пустынЯ, и в то
же  времЯ  здесь  острее всего можешь почувствовать свою  человеческую силу.
Љогда-то  несколько туркменских племен в  поисках лучших пастбищ пустились в
странствиЯ до самого твоего „непра. ѓоворЯт, киевские кнЯзьЯ дали им землю и
огороды.  Ќаверное, они были там счастливы, но растворились, слились с твоим
народом,  и нет о них никакого упоминаниЯ, только в старых книгах. Ђ те, что
остались в пустыне,  никому не покорЯлись,  были свободны,  независимы. Ќи у
кого другого не  было таких скакунов,  как у  туркменов,  ни у  кого не было
ковров такой красоты,  как у туркменов. ’ы должен все это увидеть здесь, ибо
здесь собираетсЯ всЯ ’уркмениЯ.
     Љарналь не  узнавал маленькой Ђйгюль.  „евочка словно бы повзрослела за
одну только ночь,  а может, это говорила и не она, а ее удивительнаЯ древнЯЯ
землЯ?
     ‚  предутреннем  сумраке  Љарналь  еще  ничего  не  различал.  Љутерьма
животных и людей,  пыль древности, запах овечьей шерсти, смрад от верблюдов,
теснота и  беспорЯдок.  Ќо вот Ђйгюль привЯзала коней к коновЯзи,  и как раз
тогда  неожиданно  взошло  солнце,  ударило  белой  Яркостью  по  пустынному
горизонту, высветило целые километры пестрых ковров, красную одежду на дивно
красивых  женщинах  в  серебрЯных  украшениЯх с  голубым  блеском  бирюзы  и
золотистыми   капельками   сердоликов;   в   нескончаемых   базарных   рЯдах
разостланные прЯмо  на  бурой,  вытоптанной  в  течение  тысЯчелетий  земле,
Ярились цветастые шерстЯные и  шелковые ткани,  какие-то  узкие  и  длинные,
разноцветные  мотки  шерстЯных  ниток,  толстых  и  тонких,  лежали  мЯгкими
стежками  посреди  рулонов  красных  и   серых  овечьих  шкур,   серебристых
каракулевых смушек,  целых  скирд огромных туркменских папах,  а  между всем
этим  -  сушеные  фрукты,  красные  гранаты,  чарджуйские дыни  в  камышовых
корзиночках,  задымленные мангалы,  на которых жарилась баранина,  котлы,  в
которых варилсЯ плов и пЯтнисто клокотал "шир-чай", туркменский тигриный чай
с  бараньим жиром  и  красным  обжигающим перцем.  Љарналь с  детства помнил
пестроту Ярмарок,  казалось, все они на свете одинаковы, но тут его поразило
это почти неистовое богатство красок на коврах, удивили высокие черноволосые
женщины,  все чем-то  похожие друг на  друга,  точно сестры,  люди суровые и
прекрасные, - он не отрывал бы от них глаз.
     Ќевольно он  бросил  взглЯд  на  Ђйгюль.  Ќеужели  из  этой  маленькой,
тоненькой девчурки тоже вырастет такаЯ женщина?  €  показалось обидным,  что
такие женщины остаютсЯ навсегда в  пустыне,  а должны бы разъезжать по всему
свету,  гордитьсЯ своей красотой:  вот какие мы!  Ќа красной одежде у женщин
вызванивали большие серебрЯные монеты. Ќа них были разные изображениЯ - львы
с  поднЯтыми в  правой лапе саблЯми,  султаны и  шахи в тЯжелых тюрбанах,  с
драгоценными плюмажами,  витые строки куфических письмен. ‚се загадочно, как
красота этих людей, как их молчаливость и задумчивость. ‡ато говорили за них
их ковры.  Џлотное плетение нитей, шелковистаЯ поверхность, спокойный блеск,
приглушенные краски,  как предрассветнаЯ пустынЯ или предвечерний сад,  а из
них то  здесь,  то  там неожиданно рвутсЯ цвета Яркие,  режущие,  неистовые,
точно крик  сквозь века:  желтые,  пунцовые,  пронзительно-белые.  Ќо  снова
смирЯютсЯ бунтующие цвета цветом черным и темно-красным,  и ковер струитсЯ в
бесконечности своих спокойных ритмов,  в  гармонической уравновешенности,  с
какою  может  сравнЯтьсЯ разве  что  движение  небесных светил  и  спокойнаЯ
красота зеленых садов в оазисах.
     - Ќеужели ковры ткали и во времЯ войны? - спросил Љарналь.
     - ‚  сорок  втором году,  когда  в  ‘талинграде шли  тЯжелейшие бои,  в
Љызыл-Ђрвате наши  женщины сплели самый большой в  мире ковер.  …го  назвали
ковром Џобеды. Ђ все эти ковры - это ковры веры. Њы не знали, возвратЯтсЯ ли
наши отцы с войны,  но верили, что они победЯт. ’уркмены живут тысЯчи лет на
этой земле и  будут жить вечно.  ‘мотри,  ты  нигде не  увидишь такого,  как
здесь.
     ‘тарые туркмены, рассевшись между коврами и овечьими шкурами, запускали
руки в вытертые кожаные или ковровые мехи, доставали оттуда полные пригоршни
старинных  украшений,  привезенных  неведомо  откуда.  ‚ытаскивали  вслепую,
создавалось впечатление, будто они и сами не знают, что в их мехах, - может,
пособирали сокровища целых родов и племен, привезли сюда то, что сохранЯлось
тысЯчелетиЯми,  привезли  не  длЯ  продажи  даже,  а  чтобы  показать людЯм,
полюбоватьсЯ самим при белом утреннем солнце, среди Яркости и кипениЯ красок
этого необычного и неповторимого базара.
     Љарналь хотел что-нибудь купить длЯ Ђйгюль на  памЯть,  но она никак не
соглашалась.  Ќаконец,  после долгих споров,  сама выбрала у  одного старика
среди кучи старых монет,  бус, нагрудников, браслетов нечто, мало походившее
на украшение.  ‘еребрЯнаЯ трубочка, к ней на серебрЯных цепочках прикреплено
девЯть серебрЯных шариков,  которые от  малейшего движениЯ мелодично звенЯт.
Ђйгюль взЯла две  такие трубочки,  одну  отдала Љарналю,  другую взЯла себе.
Љарналь  протЯнул старику длинную красную тридцатку,  тот  кивнул  головой в
знак того,  что денег достаточно.  Џокупка совершена,  но зачем она? Љарналь
позванивал бубенцами,  что  малый ребенок,  Ђйгюль спрЯтала свою  трубочку в
карман, блеснула на него большими глазами, сказала с необычной серьезностью:
     - …сли хочешь,  сохрани эту вещь.  ‚идишь -  там девЯть шариков. “ тебЯ
девЯть, и у менЯ тоже девЯть.
     - ќто должно что-то означать?
     - —то может означать металл,  даже если это серебро?  Ќо все зависит от
людей.
     - Ђ зачем эти бубенчики?
     - €х  нашивают на одежду маленьким детЯм.  ‚  пустыне легко потерЯтьсЯ.
‚етер  мгновенно заметает следы  и  относит человеческий крик.  Ѓывает,  что
ребенок оказываетсЯ по одну сторону бархана,  а  мать -  по другую.  Њать не
слышит плача ребенка,  ребенок не слышит зова матери. ‚етер уносит голоса, а
пустынЯ бескрайнЯЯ,  можно разминутьсЯ навеки.  ’уркмены обречены звать друг
друга всю жизнь.  “ нас нет даже такого слова - "шепот", потому что мы знаем
только крик,  но и крик терЯетсЯ на ветру. ‹ишь такой непрерывный звон может
донестись до твоего слуха.
     - ’ы  боишьсЯ потерЯтьсЯ,  Ђйгюль?  •очешь,  чтобы Я  тебе позванивал с
“краины, а ты мне - из ’уркмении? Ќо ведь Я и так обещал вам с мамой писать.
Џотому что никогда не забуду Љапитана ѓайли.
     - “ тебЯ девЯть бубенчиков и у менЯ девЯть, - не слушаЯ его, продолжала
Ђйгюль.  -  Љогда-нибудь мы еще раз встретимсЯ и сложим эти бубенчики, и мне
будет столько лет, сколько серебрЯных бубенчиков в наших руках.
     - Љогда же это будет?
     - —ерез четыре года.
     - –елаЯ вечность!
     ‘олнце било прЯмо в  лицо Љарналю,  но он не отворачивалсЯ,  потому что
неожиданно понЯл,  что  на  маленькую Ђйгюль нужно смотреть именно при таком
Ярком солнце.  ‘ловно бы  впервые увидел ее удлиненные черные глаза и  дивно
высокую шею,  нежную и беззащитную.  Џочувствовал себЯ рЯдом с этой девочкой
тоже ребенком,  забылось все,  что  было позади.  Њожет,  детство его  уже и
кончилось, но юность еще не начиналась.


        7

     ЂнастасиЯ еще раз взглЯнула в зеркало и с удовольствием отметила, что у
нее  длиннаЯ  и  красиваЯ шеЯ.  ’акаЯ  шеЯ  прибавлЯет женщине  уверенности.
‚спышки радости в  черных  глазах  всЯкий  раз,  когда  смотришь на  себЯ  в
зеркало.  ‘амовлюбленность?  Џочему  бы  и  нет?  ЉаждаЯ женщина должна быть
влюбленной в себЯ.  Ѓольше или меньше, в зависимости от обстоЯтельств. Љогда
влюбленность не на кого направить, направлЯют ее на себЯ.
     ‘оседи  по  купе  тактично  вышли  в  коридор,   чтобы  дать  Ђнастасии
возможность  прихорошитьсЯ.   Ќа  полках  остались  их  портфели.  Ћдинаково
потертые,   одинаково  набитые,  типичные  портфели  людей,  которые  лучшую
половину  своей  жизни  убивают  в   командировках.   ЂнастасиЯ  не   любила
командировок.  ‚ чужом городе чувствуешь себЯ беспомощной, никому не нужной,
а это длЯ женщины всего нестерпимее.
     ‚  Џриднепровске Ђнастасию никто не встречал.  Љак и  должно было быть.
‚едь не запланировано.  Ќе тот уровень.  ‚  гостинице "“краина" (кажетсЯ,  в
каждом  городе  есть  гостиница с  таким  названием) Ђнастасию встретили без
энтузиазма.
     - Њесто в общежитии, - предложила дежурнаЯ.
     - Ќе в мужском, надеюсь?
     „ежурнаЯ шуток не понимала.
     - Ѓерете?
     - ЏридетсЯ.
     „о  металлургического завода  надо  было  добиратьсЯ  трамваем.  ‚торой
номер. Џервый, как объЯснили Ђнастасии, шел к вузам, а вузов в Џриднепровске
больше,  чем  в  столице.  Џрекрасно!  ‚сегда  приЯтно узнавать что-то  тебе
неизвестное.  ’рамвай  шел  долго-долго.  ‘  одной  стороны  были  городские
кварталы,  с  другой  -  заводы.  ‡адымленные,  черные,  могучие,  километры
толстенных трубопроводов,  какие-то эстакады, мостовые переходы, причудливые
переплетениЯ металлических конструкций,  вагоны, движение видимое и скрытое,
конец света и  рождение света.  ‚печатлениЯ не  длЯ молодой нежной женщины -
дух твой угнетаетсЯ и возноситсЯ,  пугаешьсЯ огромности и запутанности, в то
же времЯ сожалеешь,  что до сих пор не знала о  существовании этой жизни,  с
которой ничто  не  может сравнЯтьсЯ,  перед которой мельчают не  только твои
личные заботы,  но и все то,  что до сих пор ты считала важным и исполненным
высокого смысла.
     ‚  комитете  комсомола металлургического завода  удостоверение редакции
республиканской молодежной газеты произвело впечатление верительной грамоты.
Љакие-то   девушки  бросились  разыскивать  секретарЯ,   еще  одна  девчушка
добровольно прикомандировалась к Ђнастасии,  заЯвив, что готова сопровождать
ее.
     - ‘обственно,  Я  и не на завод,  -  сказала ЂнастасиЯ,  -  а в свЯзи с
приездом к вам академика ЉарналЯ.
     - ќто того знаменитого кибернетика?
     „евчушка знала, оказываетсЯ, больше, чем сама ЂнастасиЯ.
     - ‚ы  не  могли бы  сказать хотЯ бы  приблизительно,  к  кому он должен
приехать? - спросила она девчушку.
     - Ќе приблизительно,  а точно.  Љ ‘овинскому. Љ кому же еще? - „евчушка
ни капельки не сомневалась.
     - Љто это? Ќачальник цеха? ѓлавный инженер? „иректор?
     - Џросто ‘овинский. Ќикакой не начальник. „а мы его можем вызвать сюда.
     - ‡ачем же? …сли можно, Я хотела бы пройти к нему. ѓде он? Ќа заводе?
     „евчушка не мигаЯ смотрела на Ђнастасию, та даже забеспокоилась.
     - Џочему ты так смотришь? —то случилось?
     - ‚ы живете в столице? € всегда там жили?
     - Ќу, не совсем. Љакое это имеет значение?
     - Ђ там что - уже "мини" не носЯт?
     ЂнастасиЯ засмеЯлась.
     - Љто хочет -  носит.  Ђ Я всегда носила на пол-икры. Њне так нравитсЯ.
Њожет, потому, что у менЯ худые ноги.
     - Ќо ведь вы такаЯ стройнаЯ.
     - ќто,  наверное,  потому, что любила кататьсЯ на лошадЯх и на коньках.
…ще сызмалу.
     - Ќа коньках - Я тоже.
     - “ тебЯ красивые ноги.  € "мини" тебе идет.  Ђ этот ‘овинский...  Ћн у
вас давно?
     - џ  не знаю.  “  нас много людей.  Ћдних комсомольцев две с  половиной
тысЯчи. Ђ вы слышали о ‘овинском?
     - ’олько об академике Љарнале.
     - Ќу, про академика все слышали.
     ЂнастасиЯ мысленно усмехнулась. ‚се, кроме нее.
     Ћни довольно долго бродили по  заводской территории,  шли мимо огромных
строений цехов,  проходили большие и меньшие дворы;  в громыханье металла, в
грохоте и  гудении земли эти  две красивые,  стройные девушки казались здесь
случайными,  чужими,  но так можно было подумать лишь про Ђнастасию, котораЯ
пробиралась   сквозь   заводские   лабиринты   осторожно,    с   опаской   и
нерешительностью,  а  девчушка из  комитета комсомола шла  впереди  с  такой
уверенностью,  будто  родилась здесь  и  не  представлЯла себе  иной  среды.
Ќаконец дошли. ‘транное помещение среди гармонически целесообразных строений
завода.  ‚ысокое, горбатое, некрасивое - не то барак, не то стараЯ котельнаЯ
или какой-то заброшенный склад.  „овольно обшарпанное, так и проситсЯ, чтобы
его подцепили бульдозером и вытолкнули оттуда, не оставив и следа.
     - ‡десь, - сказала девчушка.
     - —то это?  -  ЂнастасиЯ не могла понЯть,  как сохранилось на заводской
территории такое допотопное сооружение.
     - Џосле освобождениЯ тут  была временнаЯ ’ќ–.  „непрогэс был  разрушен,
энергии  завод  не  имел,  поставили временную ’ќ–.  ’ак  и  сохранилось это
помещение. ’еперь тут хозЯйничает ‘овинский. „а вы сами увидите!
     Ћни вошли в  длинный свежепобеленный коридор.  Ќапротив входа на  белой
стене  висел лист  ватмана,  на  котором был  нарисован длинноногий чернЯвый
парень, несущий под мышками по электронной машине. ЂнастасиЯ сразу же узнала
парнЯ. “ него было лицо, не поддающеесЯ шаржированию. Ѓольшие глаза, большой
нос,  полные губы,  красиво вылепленный лоб,  большаЯ голова.  ‚  таком лице
художнику  ухватитьсЯ  не  за  что.  Ћн  обречен  просто  повторЯть  натуру,
соответственно увеличиваЯ или уменьшаЯ ее, - вот и все.
     - ‘овинский! - невольно вырвалось у Ђнастасии.
     - ‚ы его знаете?
     - „огадалась.
     Ђ  сама еще не верила.  Ќеужели он?  ‘колько прошло лет?  ’ри,  четыре,
пЯть? ‘лучайное знакомство