ела спасти Љапитана от  побоев?  €  за  то спасибо.  ‘начала
выдать, потом пожалеть. Њилосердие после предательства.
     Џаралитик,  бранЯсь,  полез по  лестнице туда,  где  лежали Џрофессор и
Њалыш.  ’Яжело шуршал сеном, сопел, топталсЯ, шелестел, пырЯл во все стороны
вилами,  пробежал в  один  угол,  потом в  другой.  Њалыш почувствовал,  как
холодный стальной зубок пронзил ему ладонь,  ждал,  что вилы ударЯт еще раз,
теперь уже в спину или в шею, но Џаралитик выругалсЯ напоследок, бросил вилы
на сено и побежал к лестнице.
     ‘нова били Љапитана.
     - ѓде товарищи?
     - Ќе знаю.
     - ‘кажи,  -  кричала Љриста,  - скажи - и тебЯ отпустЯт! џ заберу тебЯ!
‘кажи им все!
     Ћна еще верила, что Љапитан мог бы пойти за ней.
     - ’ы,  курва,  -  это уже не охранники, а Љапитан. ‚идно, плюнул на нее
или сбил на землю:  там кто-то упал,  падение тела услышали те,  что в сене,
Явственно и  четко,  и  сразу  -  выстрел,  точно загремели все  пушки мира,
раскололась землЯ, и крик Љапитана: "Ђ-а-а-ой!" € стон. € тишина.
     Ќе  сговариваЯсь,  Џрофессор и  Њалыш вынырнули из  сена и  оказались у
лестницы. Њалыш пропустил Џрофессора, но спускались они вместе и выбежали из
сараЯ  плечом  к  плечу,  еще  надеЯсь  своим  поЯвлением  спасти  Љапитана.
Ћпоздали.  Љапитан лежал мертвый, Љриста стоЯла между двумЯ эсэсовцами не то
перепуганнаЯ,  не  то  удивленнаЯ,  эсэсовцы уставились на  двух  беглецов с
недоверием, граничащим с растерЯнностью.
     - ќх,  не  взЯли мы  вилы,  Џрофессор,  -  пожалел Њалыш.  Ћн готов был
броситьсЯ на убийц с голыми руками.
     Џаралитик  вскинул  автомат.  Ѓоксер  успел  ударить  по  стволу,  пулЯ
звЯкнула о  камень,  высекла искры у  ног  Њалыша,  эсэсовец крикнул хрипло,
показываЯ на тело Љапитана:
     - ‚зЯть!
     Џрофессор и  Њалыш нагнулись над  товарищем.  †енщина молчала.  Њолчали
даже эсэсовцы. Џрофессор опустилсЯ на колени, поцеловал убитого в лоб. ’о же
сделал и  Њалыш.  Џотом  осторожно взЯли ѓайли и  понесли,  хотЯ  сами  чуть
держались на  ногах.  Ћщущали под  руками  еще  теплую кровь  Љапитана.  Ћна
казалась им  их собственной кровью.  ќсэсовцы в  мертвом шорохе своих плащей
шли позади.
     †енщина осталась на  своем дворе.  Ќикто не сказал ей ни единого слова.
Ќикто не оглЯнулсЯ. Ќикто не спросил ничего. Ћна стоЯла и тихо всхлипывала.
     ...“ ЉарналЯ было несколько традиционных снов. Ћдин из них: концлагерь.
Ѓудто снова война и снова фашисты бросают его за колючую проволоку. Ђ за нею
бродит  Љриста,  показывает на  него  пальцем,  истерично кричит:  "‚от  он,
возьмите его!"
     Ћн часто ездит на симпозиумы кибернетиков. Ѓывал и в ‡ападной ѓермании.
„важды был совсем недалеко от того гессенского городка, в котором застрелили
Љапитана,  выданного  Љристой.  Њожно  было  попытатьсЯ  найти  ту  женщину,
спросить через столько лет: "‡ачем вы так поступили? Џочему?"
     Ќе искал, не хотел спрашивать.
     ’рава под ветром - так все они будут говорить о себе впоследствии.


        4

     ђуководить  в  науке  -  самое  популЯрное занЯтие.  Ќет  другой  сферы
деЯтельности,  где была бы такаЯ концентрациЯ людей, наделенных руководЯщими
функциЯми.  Љаждый третий-четвертый уже  руководитель.  “  старшего научного
сотрудника -  два-три  подчиненных.  “  заведующего сектором  -  до  десЯтка
ученых,  у начальника отдела - еще больше. Љаждый руководитель должен давать
заданиЯ,  проверЯть их  выполнение,  объЯснЯть,  подсказывать,  критиковать,
разрешать споры,  мирить,  вдохновлЯть,  обещать,  подталкивать. ЌевероЯтные
потери времени.  —ем выше поднимаетсЯ человек по ступенькам руководства, тем
меньше у  него остаетсЯ времени длЯ  науки,  длЯ раздумий,  уже не  говорЯ о
сугубо человеческой повседневной жизни,  отнЯтой жестоко и  навсегда.  ‚ремЯ
идет,  летЯт годы,  их не вернешь. Ђ жизнь привлекательна не годами - днЯми,
часами, мгновениЯми.
     ‘колько помнит себЯ Љарналь после университета,  у него никогда не было
ни единой свободной минуты.  …го мозг работал даже во сне,  это был какой-то
сплошной кошмар,  и кошмар тот с годами становилсЯ тЯжелее,  так как времени
оставалось все меньше и меньше,  приходилось чуть ли не красть крохи времени
длЯ размышлений - все остальное поглощала так называемаЯ руководЯщаЯ работа.
„вадцать лет он начальник ‘ЉЃ электронных машин.  Ћт зарождениЯ,  от первого
днЯ,  от  нулЯ и  вот  до  сегоднЯ,  когда уже изданы чертежи машин третьего
поколениЯ и на кульманах расчеты машин поколениЯ четвертого.
     ’еперь еще и завод электронных машин.  ’о ли ‘ЉЃ присоединили к заводу,
то  ли  завод  присоединили  к  ‘ЉЃ,   образовалось  научно-производственное
объединение,  и  Љарналь вынужден был стать его директором.  …го успокаивали
тем,  что дадут сметливых заместителей.  Ќикогда нет недостатка в  тех,  кто
умеет  успокаивать.   ’ак  же  никогда  нет  недостатка  и  в  заместителЯх.
‡аместителем по  общим  вопросам  сделали  Ључмиенко.  ‚  ‘ЉЃ  он  заведовал
сектором общих  разработок.  Љарналь мечтал выгнать Ључмиенко уже  через год
после созданиЯ ‘ЉЃ,  длЯ такого человека там не было ни места, ни работы, он
способен  был   только  испортить  сделанное  другими,   возле  него   самые
талантливые,  самые умные становились бездарностЯми и  дураками,  это был не
человек, а какой-то ходЯчий нивелЯтор, интегратор в направлении исчезновениЯ
любых способностей,  от  таких следует спасатьсЯ,  как от  чумы,  но  кто-то
выдумал длЯ  Ључмиенко сектор  общих  разработок,  и  Љарналь был  бессилен.
€ногда Љарналю казалось,  что и  директором он  сам был поставлен именно длЯ
того,  чтобы Ључмиенко стал  его  заместителем.  Ључмиенко,  как  медведь из
известной притчи,  идти за тобой не хочет,  но и одного тебЯ не пускает.  ’ы
прикован к нему,  как Џрометей к скале.  Љазалось бы,  что может быть проще:
возьми порви цепь, стань свободным. Ќичего не получалось.
     Ључмиенко позвонил по телефону:
     - џ слышал, Џетр Ђндреевич, что у тебЯ компликации с журналистами.
     Ћн  любил  модные  словечки.  Љарналь легко  вообразил лицо  Ључмиенко,
широкое,  тЯжелое,  от  глаз тЯнутсЯ какие-то странные валики жира,  пивного
цвета глаза не  могут сосредоточитьсЯ ни  на  чем,  так  как  их  никогда не
сопровождает мысль,  дебелаЯ спина  угодливо выгнута даже  перед  телефонной
трубкой,  высокий, неуклюжий и... никчемный. Ќо его никчемность видит только
Љарналь,  все другие почему-то ослеплены деланным добродушием Ључмиенко. ќто
длитсЯ уже много-много лет, целую вечность.
     - ‘  журналистами мы  как-нибудь договоримсЯ.  “  менЯ  длЯ  этого есть
Ђлексей Љириллович, - сказал Љарналь, чтобы отвЯзатьсЯ от Ључмиенко.
     - Њои  кадры!  -  довольно  засмеЯлсЯ тот.  Ќикогда  не  скрывал  своих
действий.  ЏодсылаЯ кого-нибудь к  Љарналю или  подсаживаЯ ему  в  ближайшие
сотрудники,  всегда хвалилсЯ:  "Њои кадры!"  Љогда Љарналь убирал этих людей
из-за их непригодности, Ључмиенко находил еще похуже.
     - ’ы  вот  что,  -  сказал ему  Љарналь,  -  за  тобой план социального
развитиЯ объединениЯ.  ѓде он? €ли ждешь, пока начнетсЯ следующаЯ пЯтилетка?
ЉажетсЯ, договорились, что перспективный план разрабатывает твое ведомство.
     Ључмиенко словно бы  только и  ждал этого,  сразу зашуршал на том конце
провода бумагами, стал перечислЯть:
     - Џлан    будет    из     нескольких    разделов.     Џервый:     общаЯ
социально-экономическаЯ  характеристика  объединениЯ  и   его  перспективные
научные задачи. ‚торой: совершенствование социальной структуры коллектива...
     - Џогоди,  -  прервал его Љарналь,  -  это Я  знаю.  ‚се знают.  Ђ  где
разработки?  Ќужны  конкретные  разработки.  €нститут  Џатона,  кстати,  уже
представил свой план.
     - ’ак то институт Џатона...
     Љарналь положил трубку,  не слушаЯ оправданий Ључмиенко, позвал ЂлексеЯ
Љирилловича.   ’от  вскользнул  в  кабинет,   как  тень,  приблизилсЯ  и  не
приблизилсЯ,  был,  наверное,  между  Љарналем и  Ључмиенко,  между  небом и
землей,  между  присутствием  и  отсутствием,  неуловимый  и  неопределенный
человек, которого не обвинишь, но которым и не восхитишьсЯ.
     - —то у нас сегоднЯ? - спросил академик.
     - џ  свЯзалсЯ с той журналисткой,  -  тихо сказал помощник.  -  Ћна уже
здесь.
     - ѓде?
     - ‚ приемной.
     - Џочему же менЯ не предупредили?
     - ‚ы сказали, когда у вас будет "окно". џ выбрал.
     ‘траннаЯ жизнь. ’ебЯ даже не спрашивают. ЌаходЯт "окна" в твоем времени
и пихают туда кто что хочет.  Љаждый что-то требует от тебЯ,  каждому что-то
надобно,   каждому  должен  давать,   давать,  и  чем  дальше,  тем  больше,
становишьсЯ как бы своеобразным устройством, автоматом, который приводитсЯ в
действие уже и  не монеткой,  а самыми разнообразными способами:  телефонным
звонком,   голосом,   взглЯдом,   желанием,  капризом,  улыбкой,  неуловимым
настроением. Ћ твоем же настроении никто не спросит.
     - •орошо, зовите, пусть войдет.
     Ђлексей  Љириллович выскользнул из  кабинета,  подмигнул заговорщически
Ђнастасии, успел шепнуть ей на ходу: "Ќе в духе!" ’ихо прикрыл за нею дверь,
оставив с  глазу  на  глаз  с  академиком.  Љарналь встал  навстречу молодой
женщине, предложил сесть.
     - ЊенЯ  вы  знаете,  -  после  первых  слов  приветствий сказал  он,  -
позвольте спросить, как Я должен обращатьсЯ к вам.
     - ЊенЯ зовут ЂнастасиЯ.
     - ’о есть ЌастЯ.
     - Њожно и так, но Я бы хотела остатьсЯ Ђнастасией.
     ‚ысокаЯ,  худаЯ.  Љарналь не любил высоких женщин,  и вообще сейчас ему
это было все равно.
     - ‘лушаю вас.
     - ‚аш помощник...
     - Ћставим помощников.
     - ђедакциЯ имеет намерение открыть рубрику "ђассказы известных людей об
одном дне войны"...
     - Љак понимать: известных?
     - Ѓуквально.
     - Ќо ведь Я не маршал, не ѓерой ‘оветского ‘оюза.
     - ‚ы академик. ‚ас могли убить, человечество утратило бы редкостный ум.
     - ‚ойна не выбирала. ‚полне вероЯтно, что миллионы намного более ценных
умов утрачены трагически и бесповоротно.
     - ‚от  поэтому-то  воспоминаниЯ таких людей,  как вы,  имели бы  особую
ценность...
     - Љ   сожалению,   моЯ   профессиЯ  не   дает  возможности  предаватьсЯ
воспоминаниЯм.  Ќе  говорЯ уж о  моем нежелании.  „умаю,  вы не станете менЯ
вынуждать.
     ЂнастасиЯ бросила  на  него  быстрый  взглЯд,  во  взглЯде  была  почти
ненависть,  Љарналь уловил это,  подумал,  что мог бы вести себЯ с  девушкой
поприветливее,  но что-то ему мешало. ќто уж было совсем невыносимо! Њало из
него  тЯнули идей,  разработок,  теорий,  это  требовало энергии,  бессонных
ночей,   постоЯнного  сверхчеловеческого  напрЯжениЯ  -   теперь  хотЯт  еще
воспоминаний!
     - џ слишком занЯтой человек, - сказал почти сурово.
     - —еловек не может быть в едином измерении.
     - ‘пасибо, что объЯснили.
     - ‚ы разрешите хотЯ бы сфотографировать вас?
     - ‡ачем?
     - Њы не смогли дать ваше фото к отчету о встрече ученых с журналистами.
“  менЯ  просто  не  вышел  ваш  снимок.   ‚ы  показались  мне...  не  очень
фотогеничным.
     - „умаете, Я стал фотогеничнее за эти дни?
     - ’огда Я не очень-то и старалась. ’еперь попробую.
     - Ќаверное, это страшно капительное дело: позировать.
     - Ќе беспокойтесь. ќта камера автоматическаЯ. Ћна все сделает сама.
     - ’огда...
     - ‚ы хотите спросить: зачем Я здесь?
     - Џриблизительно.
     - ‡аодно вам хочетсЯ выбросить и мою Японскую камеру?
     - “гадали.
     - ‡наете,  мне тоже как-то неинтересно здесь.  Њожет, и... моей камере.
‚ы просто на редкость неинтересный человек. Ќичего поучительного. ‚аш мозг -
вполне вероЯтно. Ќо как человек...
     Љарналь засмеЯлсЯ. ’ак с ним давно никто не разговаривал.
     ЂнастасиЯ уже шла к двери. ’ак оно лучше. Ћн никогда не казнилсЯ, когда
приходилось буквально выбивать себе крохи времени,  отбиваЯсь от настырности
и  любопытства множества людей,  которым  просто  нечего  было  делать.  ќта
девушка,  похоже,  принадлежит к той распространенной нынче категории людей,
которые,  абсолютно ничего не умеЯ делать, готовы болтать обо всем на свете,
выказывать информированность, делаЯ вид, что именно они решают все проблемы.
     - Љстати,   моей  дочке,  пожалуй,  столько  же  лет,  сколько  вам,  -
неожиданно длЯ самого себЯ сказал Љарналь вдогонку Ђнастасии.
     Ћна остановилась у двери, глЯнула на него без любопытства.
     - Ћчевидно, Я должна сказать, что моему отцу столько же лет, как и вам.
Љ сожалению, это не играет никакой роли.
     - Ћшибаетесь,  в  этом мире все играет роль и  все имеет значение.  „лЯ
начала вы могли бы записать воспоминаниЯ о войне вашего отца.
     - Ћн погиб.
     - Ќа войне? Ќо ведь...
     - ‚ы хотите сказать,  что тогда Я не могла бы родитьсЯ? Ћн погиб, когда
Я училась в девЯтом классе. €спытываЯ новую военную технику.
     - Џростите, если причинил вам боль.
     - Ќо о  войне он не рассказывал мне никогда.  Ќе знаю,  почему.  Њожет,
собственным детЯм отцы никогда об  этом не  рассказывают.  Њне кажетсЯ,  что
даже генералы рассказывают о  войне лишь чужим детЯм -  не своим.  Џионерам,
красным следопытам...
     - Ђ ваш отец?..
     - Ћн был полковник.
     Љарналь вздохнул:
     - џ только лейтенант.
     - Ќо теперь вам, наверное, давно уже присвоили генерала?
     - ‡абыли  так  же,  как  забыли  выслушать  мои  военные  воспоминаниЯ.
ЉажетсЯ, никто, никогда, кроме...
     Ћн  сказал "кроме" и  замолк.  ЂнастасиЯ уже не  могла так уйти отсюда,
чувствуЯ,  что  их  разговор  из  неприЯтно-официального неожиданно приобрел
характер почти  интимный.  “йти  -  означало оставить этого  человека с  его
болью,  а  что  Љарналь был  полон боли -  это  ЂнастасиЯ видела отчетливо и
безошибочно.
     - ‡наете,  -  сказала она негромко,  -  может, вы когда-нибудь захотите
рассказать мне что-то,  хотЯ Я и не имею права на такую дерзость,  но уж так
вышло...  ‚аш помощник легко найдет менЯ...  €ли же...  может,  Я почувствую
сама и приду...  •отЯ опЯть же и это почти граничит с нахальством.  Џростите
за вторжение.
     Љарналь  подумал,   что   ему   не   мешало  бы   иногда  чуть   больше
уравновешенности в  обхождении с  людьми.  ‚сегда ловил себЯ на  мысли,  что
слишком резок,  но всегда запаздывал с этим выводом.  Њысли на лестнице, как
говорЯт немцы.
     Ћн  пошел по  отделам поглЯдеть,  как  там  идут дела.  ќто  называлось
"профессорский обход".  Љогда к  ‘ЉЃ  присоединилсЯ еще и  завод,  Љарналь с
ужасом стал ощущать, что из-под его влиЯниЯ ускользает почти все. “же не мог
помнить всех людей,  как это было когда-то,  не  охватывал всех проблем,  не
говорЯ о  деталЯх,  невольно становилсЯ главным специалистом по  обобщениЯм,
мог только сопоставлЯть факты и идеи и обобщать, за детальной же разработкой
наблюдать не имел возможности.  Џерегруженность или склероз? ЏамЯть начинала
сдавать,  работать только избирательно,  сама отбрасывала множество ненужных
вещей:   номера  телефонов,   фамилии,  имена,  термины,  всЯческие  данные,
названиЯ,  формулы.  ’ак дойдешь до того,  что и таблицу умножениЯ забудешь,
если не будешь пользоватьсЯ ею месЯц или два.
     Ѓолее  всего  угнетало  ЉарналЯ  то,   что  он  не  знал  многих  своих
сотрудников.  Љогда-то  он  принимал людей на  работу сам,  каждого изучал в
деле,  с  каждым налаживал контакты,  подбирал ключи  к  сердцу и  к  мозгу.
’еперь,  знал это наверное, воспользовавшись его невероЯтной загруженностью,
подсовывал ему  людей Ључмиенко и  уж  выбирал точнехонько таких,  как  сам:
нивелированных,   одинаковых,  ленивых  обещальников,  показных  добрЯков  -
обычный балласт и в науке, и на производстве, да и вообще в жизни.
     „ва  молодых конструктора,  совсем незнакомые Љарналю,  склонившись над
журналом  "Ђмерика",  читали  стихи  ‚ознесенского и  сравнивали,  насколько
удачно сделан перевод на английский.
     "ЊенЯ тоска познаньЯ гложет...  и  Ѓеркли в сердце у менЯ",  -  услышал
Љарналь.
     ‚озможно,  умышленно задевали  его,  чтобы  он  набросилсЯ на  них.  Ќе
академик - администратор.
     Љарналь не  отреагировал.  Љонструкторы разочарованно посмотрели ему  в
спину, отложили журнал.
     - „ает старик? - спросил один.
     - „ает, - согласилсЯ второй.
     „лЯ всех двух тысЯч людей объединениЯ академик оставалсЯ неразгаданным.
Ќикто никогда не знал,  что он скажет, как прореагирует, как посмотрит на то
или  иное.  ‘плошной  знак  вопроса.  Ќеуловимость,  гибкость  мысли  просто
сверхъестественнаЯ.
     Љарналь между тем ходил по  отделам,  слушал,  делал замечаниЯ,  что-то
подсказывал,  иногда довольно удачно,  удивлЯлсЯ меткости своих слов,  а сам
думал о  другом.  ‘казал журналистке,  что никто его не  слушал и  не  хотел
слушать,  но  это неправда.  ‚едь была Ђйгюль и  ее мать.  „очка и  жена его
товарища,  Љапитана ѓайли,  убитого эсэсовцами под  злым дождем в  маленьком
гессенском местечке. Ѓыл родной отец, который получил две похоронки на сына,
а потом сын ЯвилсЯ словно с того света. Ѓыл Џопов, начальник отдела кадров в
университете, тот самый Џопов, который вызывал к себе студента ЉарналЯ.
     ...Џопов сидел на  втором этаже в  маленькой комнатке с  обитой железом
дверью,  он  усадил  ЉарналЯ в  темной передней,  дал  лист  чистой бумаги и
сказал:  "Џиши автобиографию".  Љарналь написал,  отдал, тот отпустил его, а
через  два  днЯ  позвал  снова,   дал  лист  бумаги,   снова  велел:   "Џиши
автобиографию".  Љарналь написал снова, молча ушел, когда же это повторилось
в  третий  раз  и  он  в  третий  раз  изложил  свое  недолгое,  но  тЯжелое
жизнеописание,  то на прощанье спросил:  "…ще буду писать?" -  "ЏонадобитсЯ,
так и будешь", - спокойно ответил Џопов.
     Ѓыл он маленький, бледный, без кровинки в лице, куталсЯ в старую шинель
- в  комнатке стоЯл лютый холод.  —тобы согретьсЯ,  Џопов ходил по  комнате,
поскрипывал протезом.  Ќе хотелось быть слишком резким с таким человеком, но
Љарналь не мог удержатьсЯ от насмешки: "„аже последний идиот уже запомнил бы
эту страницу и писал бы вам ее целых сто лет, не отходЯ от первой версии". -
"Ђ ты думаешь,  что мне отбили не только ногу,  но и голову? - в том же тоне
ответил ему Џопов.  -  ’вое прошлое никого не интересует.  ’ы уже описал его
всюду".  -  "’огда зачем же  это творчество?"  -  удивилсЯ Љарналь.  -  "„лЯ
напоминаниЯ".  -  "ЌапоминаниЯ о чем?" - "—тобы не болтал Языком слишком. ’ы
студент,  хочешь стать ученым,  у  тебЯ  своЯ работа,  у  менЯ своЯ.  Њеньше
распускай Язык".  -  "Ључмиенко? - сразу догадалсЯ Љарналь. - Љапнул о наших
спорах...  Ћн?"  Џопов вытолкал его из комнаты.  Ќичего не сказал,  но и  не
вызывал  больше  писать  автобиографию,  и  Љарналь убедилсЯ:  Ључмиенко его
продал.
     Ѓыло ли  на  самом деле?  Ѓыло.  „рузей не  выбирают.  ’ак складываютсЯ
обстоЯтельства, так складываетсЯ жизнь, к этому добавлЯетсЯ либо собственнаЯ
нерешительность,   либо   чрезмернаЯ  доброта   твоЯ,   либо   неоправданное
восхищение.  Ќо  в  начале почти всегда стоит его величество случай,  и  это
хорошо,  если  найдешь  в  себе  мужество перебороть его  всесильность и  не
позволишь отравить остаток твоих дней.
     ‘  Ључмиенко Љарналь не  мог  не  подружитьсЯ.  Ћба  опоздали к  началу
занЯтий в университет,  пришли на физмат, когда первокурсники уже чуть ли не
два месЯца карабкались по  крутым каменистым тропам науки (каждый с  первого
днЯ прочитал и запомнил навсегда Њарксовы слова об этих тропах и о том,  что
лишь тот достигнет сиЯющих вершин науки,  кто...).  Џравда,  у  каждого были
свои причины опозданиЯ, но это уже не имело значениЯ.
     Љарналь  подал  заЯвление и  документы в  тот  университет,  о  котором
столько наслушалсЯ от  покойного Џрофессора в  концлагере,  и  именно на тот
факультет,  где до  войны преподавал Џрофессор ѓеоргий €гнатьевич.  Џроблема
выбора перед ним не стоЯла,  линиЯ жизни определена была еще тогда, когда он
впервые услышал Џрофессора и лишь краешком своего юношеского ума прикоснулсЯ
к таинственному миру высоких чисел.
     Џодавать документы не  поехал,  так  как до  Ћдессы было далеко,  да  и
наездилсЯ перед этим предостаточно, к тому же снова открылись рапы в легких,
и  он залег в отцовской хате,  дышал медом и мечтал о математике,  может,  и
преждевременно,  во всЯком случае пока что без достаточных оснований. Ќо вот
во второй половине августа пришло ему письмо из Ћдессы, маленький, величиной
с ладонь листочек бумаги.  Ћтпечатанный на стеклографе текст сообщал Љарналю
о том,  что он зачислен студентом физмата Ћдесского университета,  а поэтому
его  просЯт  первого  сентЯбрЯ  на  занЯтиЯ,  имеЯ  при  себе,  кроме  всего
необходимого,  еще миску,  ложку и  кружку.  „лЯ будущего студента это могло
показатьсЯ странным,  но солдата кружкой и  ложкой в тот год окончаниЯ войны
никто не мог удивить,  это воспринималось как вещь совершенно естественнаЯ и
нормальнаЯ.
     Ќа занЯтиЯ Љарналь опоздал.  Ћтправил письмо,  приложив к  нему справку
врача  о   состоЯнии  здоровьЯ.   Љогда  приехал,   никто  не  упрекал  его,
формальности были самые простые.  …динственно, что он потерЯл, - это место в
общежитии.  ‚се места были занЯты. Ќо общежитие еще и не самаЯ большаЯ беда.
•уже, когда все места занЯты в жизни.
     Ључмиенко поЯвилсЯ на курсе за неделю до ЉарналЯ.  ‡а два месЯца сменил
два   института,   пока   добралсЯ  наконец  до   университета.   ”ронтовик,
орденоносец,  имел  большие  амбиции,  сдал  экзамены  еще  перед  войной  в
ветеринарный институт,  так  что  считалсЯ старым  студентом,  горел  жаждой
науки,  истинной,  высокой,  чистой,  говорил  всем  про  свою  жажду  почти
вдохновенно,  ему шли навстречу,  ему советовали и помогали.  —то может быть
выше  точных  наук?   Љак  сказал  —ехов:  в  паре  и  электричестве  больше
человеколюбиЯ,  чем  в  добродетели и  сдержанности.  Ључмиенко был высокий,
бледный,  умел картинно встрЯхивать длинным черным чубом, грудь его поражала
симметрией наград -  с  одной  стороны сиЯли  два  ордена Љрасной ‡везды,  с
другой круглились серебрЯно-золотые медали. Ћн всюду ходил с книжкой в руках
- загадочный томик,  не имевший ни малейшего отношениЯ ни к математике, ни к
точным наукам вообще.
     Љто  кого  первый  заметил -  Љарналь Ључмиенко или  Ључмиенко ЉарналЯ?
Ќужно сказать решительно и  недвусмысленно:  не  Љарналь.  Џотому что прибыл
позже.  Ључмиенко считал себЯ уже старожилом,  кроме того, имел еще и другие
основаниЯ оказать покровительство этому худому, бледному, измученному парню,
одетому в несуразную американскую шинель с большими бронзовыми пуговицами, в
какой-то  самодельный  мундир,   без  наград  и  званий,   без  общежитиЯ  и
родственников в этом героическом,  прекрасном,  но конечно же чужом длЯ всех
приезжих  городе.  Ључмиенко хотел  и  умел  быть  великодушным.  Ћн  первый
протЯнул руку  Љарналю  и  назвал  себЯ,  тот  назвал  себЯ,  так  произошло
знакомство, а потом Ључмиенко предложил угол.
     - џ мог бы выбить и общежитие, - сказал он небрежно, - но Я добрый. ќто
мой самый большой недостаток. Џоэтому Я отаборилсЯ в одной хате. ЏЯтый этаж,
возле  самой  оперы,  центральнейший  центр,  три  метра  до  „ерибасовской,
пЯтнадцать метров до дюка ђишелье,  до ‘тамбула рукой подать, Џариж видно из
окна кухни.  ‚се остальное,  как ныне во всей Ћдессе и  в  европейской части
‘оюза.  ‚оды нет,  электричества нет,  подбелить стены нечем.  Љлопов морить
тоже нечем. Ќо есть место в комнате и запаснаЯ раскладушка.
     Ћни  поселились вместе.  Ључмиенко  и  в  самом  деле  снимал  огромную
ободранную комнату на пЯтом этаже старого дома, обшарпанность и запущенность
комнаты не поддавались описанию.  Љогда-то стены были оклеены темно-красными
обоЯми с  золотыми бурбонскими лилиЯми на них,  теперь от тех лилий осталось
то  же  самое,  что и  от всех королевских династий ”ранции;  с  украшенного
художественной лепкой потолка свисала на буро-ржавом шпуре залЯпаннаЯ чем-то
одинокаЯ  лампочка,  котораЯ  пока  не  светилась,  посреди  комнаты  стоЯла
огромнаЯ никелированнаЯ кровать, но стоЯла не на полу, а в четырех жестЯнках
из-под  свиной тушенки,  полных воды;  над кроватью был сооружен балдахин из
порыжевших газет -  вот и все, что имел Ључмиенко в своих палатах, зато было
там  достаточно  свободного места,  чтобы  поставить  низенькую  парусиновую
раскладушку, на которую Љарналь сразу и пригласил Ључмиенко садитьсЯ. Ќо тот
не воспользовалсЯ приглашением,  мгновенно упал на свое царское ложе, задрал
ноги  на  спинку,  украшенную с  двух  сторон гигантскими шарами,  спросил с
высоты своего положениЯ:
     - ‚ каких ты взаимоотношениЯх с этим населением?
     € обвел рукой свои владениЯ,  где нетрудно было заметить следы кровавых
боев с представителЯми семейства джутиковых.
     - џ крестьЯнский сын, - ответил Љарналь, - а в селе такое не водитсЯ.
     - Ќо ведь ты был в …вропе.
     - ‚ концлагерЯх пробовали травить их серой,  но они,  кажетсЯ, этому не
внимали,  зато мы...  ‘обственно,  мы и  без серы все равно гибли...  Ђ тебе
помогает все это?
     - ‘низу они уже не могут.  ’онут,  подлецы, в банках. ‘ потолка тоже не
пикируют.  Ќо  собираютсЯ по  краЯм  газет и  пробуют добратьсЯ до  менЯ  по
параболе.
     Ќа  курсе смотрели на обоих снисходительно и  сочувственно.  „евушки из
десЯтого класса,  парни-фронтовики,  несколько вундеркиндов с  прирожденными
математическими способностЯми,  несколько гениев абстрактного мышлениЯ, дети
ученых и  сами уже  будущие ученые,  интеллектуалы с  пеленок,  верхоглЯды и
безнадежные зубрилы,  непревзойденные мастера грызениЯ науки -  все пожимали
плечами,  когда речь заходила о Ључмиенко и Љарнале. Ќу, Ључмиенко хоть имел
ордена,  умел красиво встрЯхивать чубом, носил всегда загадочный томик, умел
что-то там процитировать такое, от чего у математиков сосало под ложечкой от
осознаниЯ собственной неполноценности.  Ђ  Љарналь?  •илое,  почти никчемное
создание  с  запутанной биографией,  которую  умудрилось сотворить  себе  до
двадцати лет,  да еще и безнадежно отстал по всем предметам. „ержат на курсе
только из уважениЯ к его фронтовому прошлому, которое он, кстати, безнадежно
испортил перед самым концом войны,  будто уже не смог достойно завершить то,
что  так почетно и  прЯмо-таки героически начал,  добровольно отправившись в
сорок  первом  на  фронт,  написав предварительно письмо наркому с  просьбой
сделать длЯ него исключение и дать возможность защищать ђодину.
     Џоддерживал ЉарналЯ один лишь Ључмиенко,  но  оба понимали,  что это не
что иное,  как солидарность неудачников,  и незлобиво смеЯлись, поощрЯЯ друг
друга  к  героическим  усилиЯм,   чтобы  догнать  и  перегнать,   может,   в
каком-нибудь  там  будущем  -   близком  или  далеком  -  всех  тех  гениев,
недосЯгаемых и  неприступных пока длЯ безнадежно отсталых.  Ќезаметно каждый
из   них   выбрал   свой   метод   преодолениЯ  отставаниЯ,   "догонЯниЯ"  и
"перегонЯниЯ".  Љарналь засел в читалках,  сидел до тумана в глазах, спал по
нескольку  часов,   часто  просыпалсЯ,   ночи   длЯ   него   превращались  в
кроваво-адовые кошмары благодарЯ крестовым походам войск джутиковых,  убегал
на  кухню,  из  окна которой,  как утверждал Ључмиенко,  можно видеть Џариж,
садилсЯ возле того окна,  читал при свече, а то и при луне, котораЯ в Ћдессе
светит довольно Ярко. ‚ науке нет широкой столбовой дороги...
     Ључмиенко  все   надежды  возлагал  на   свой  организаторский  талант.
„ействовал стихийно,  еще не умел точно определить характер своих поступков,
не знал,  наверное, что в науке организаторы нужны, может, еще больше, чел в
других отраслЯх жизни,  где-то бегал,  суетилсЯ,  встрЯхивал чубом,  носил с
собой  загадочный томик,  не  боЯлсЯ пропускать лекции,  мог  позволить себе
роскошь поспать до  обеда,  сбегать с  девушкой на кинофильм с  Њарикой ђокк
(голую  кинозвезду купают  в  деревЯнной бочке  какие-то  шикарные  франты),
иногда забегал и в читалку,  набирал целые кипы книг, просматривал их бегло,
углублЯтьсЯ не  имел времени,  все схватывал вполглаза;  Ључмиенко уже везде
знали,  приглашали на вечеринки,  танцы,  туда,  сюда,  Љарналь рЯдом с  ним
казалсЯ затурканной деревенщиной,  в сущности, он и был таким, тут уж ничего
не поделаешь.
     ‡имнюю сессию Ључмиенко сдал успешно,  правда,  только на тройки,  но и
"хвостов" не было -  вот так надо жить на свете и в науке.  Ђ Љарналь?  ќтот
сдуру получил по  всем предметам пЯтерки,  единственный на их курсе,  в  это
никто и не поверил.  Ќа ЉарналЯ смотрели с еще большим сочувствием,  мужскаЯ
часть курса теперь уже окончательно махнула на него рукой, а если говорить о
девушках, то эта лучшаЯ часть, обладающаЯ сверхчуткостью, проЯвила к Љарналю
внимание преступно-чрезмерное, проще говорЯ: все девушки их курса намертво в
него влюбились.  € что же Љарналь? ‚ своих увлечениЯх математикой он даже не
заметил  этого  массового  ЯвлениЯ,  чем  воспользовались парни  позорчее  и
попрактичнее,  то  есть  стоЯвшие ближе к  жизни.  Ључмиенко был  среди них.
“спевал   всюду.   Ќаконец   он   определил  основной   недостаток  ЉарналЯ:
неповоротливость.  €з-за  этого  так  неудачно закончил войну.  ‚ернулсЯ без
орденов,  в  чужой шинели.  ђаны?  Ћни  украшают лишь героев.  …сли же  тебЯ
причислили к жертвам, то уже не спасут никакие боевые раны.
     Љарналь оборонЯлсЯ вЯло.  Ѓыли ли ордена?  Ќу да, но ведь все утрачено,
когда попал к  фашистам.  Џосле возвращениЯ попыталсЯ было напомнить о своих
наградах.  Њог бы раздобыть необходимые подтверждениЯ. ‹адно, а сами ордена?
Ќе  станет же  Њонетный двор изготовлЯть их длЯ него специально еще раз!  Ћн
неповоротлив?  Њожет,  такова жизнь? „а и не могут все одинаково себЯ вести.
Ћдин такой, другой еще какой-то.
     Ќачинали с самих себЯ,  а перескакивали незаметно, но неминуемо в сферы
неприступно запрещенные.  Њолодость охотно судит обо всем на  свете и  щедро
раздает оценки самым высоким личностЯм.  Ќаверное, отплачивает миру взрослых
за  то,   что  он  с  детства  приучает  каждого  к  суровой  ограниченности
экзаменационного образа жизни.  ‡а  все  выставлЯют тебе оценки:  за  первый
крик,  за плач и  смех,  за послушание,  бодрость,  за умение сложить первые
заученные  буквы  в  слове.  Љто  привык  получать,  впоследствии сам  будет
раздавать направо и налево. Ќичто не исчезает, но и не рождаетсЯ из ничего.
     ‚от  так  и  Љарналь с  Ључмиенко,  вволю  наговорившись о  собственных
судьбах  и  собственных характерах,  принимались за  проблемы общие,  упорно
возвращались туда, где сгорела их юность, которую теперь упрЯмо и безнадежно
пытались  повторить  и   возродить,   хотЯ   и   чувствовали  страшную  свою
половинчатость, раздвоенность между вчерашним и нынешним. ‚ойна поселилась в
их душах навсегда,  выкинуть ее уже не могли,  снова и  снова вспоминали ее,
оставаЯсь вдвоем в  своей обшарпанной огромной комнате с  видом на ‘тамбул и
Џариж,  с  бурбонскими лилиЯми,  с  клопами,  с  царским  ложем  Ључмиенко и
раскладушкой ЉарналЯ, этим изобретением эпохи нехваток и руин.
     Ќачиналось с  боевых эпизодов,  на  которые Љарналь был  не  мастак,  а
Ључмиенко,  хоть и  принадлежал к мастерам похвастать,  мог рассказать разве
что чужое, поскольку сам ничем не отличилсЯ на фронте. •отЯ честно отработал
три  года  на  передовой  (собственно,   и  не  на  самой  передовой,   а  в
интендантских  службах,   обеспечивающих  передовую   всем   необходимым)  и
относилсЯ к  заслуженным ветеранам,  к  которым мог  бы  теперь относитьсЯ и
Љарналь, если бы удержалсЯ на уровне и не попал буквально перед концом войны
в  руки  фашистов.  Љарналь  вЯло  возражал,  что  фронтовые заслуги  должны
измерЯтьсЯ не  тем,  сколько ты продержалсЯ на передовой,  а  лишь ценностью
твоих поступков.  ‘колько был  на  фронте ѓастелло?  ѓоды,  месЯцы,  дни?  Ђ
Њатросов?  „ва  или три года он  был на  передовой?  €меет вес не  времЯ,  а
величие подвига -  вот! Љсенофонт в "Ђнабазисе" рассказывает, как Љир, чтобы
отвоевать  персидский престол,  собрал  десЯть  тысЯч  греческих наемников и
провел  их  через  всю  Џереднюю Ђзию,  вел  несколько тысЯч  километров длЯ
достижениЯ своей великой мечты,  а  затем в первом же столкновении с войском
„ариЯ был пронзен копьем и погиб,  не промолвив ни слова.  —то можно сказать
через две с половиной тысЯчи лет про этот случай? ‚ойна, ради которой десЯть
тысЯч греческих воинов перемерили тысЯчи километров, длилась всего несколько
часов,  а  этот поход человечество помнит и  поныне.  Ључмиенко не  разделЯл
такого  взглЯда  ЉарналЯ.  "Ђнабазиса" он  не  читал  и  не  слыхивал о  его
существовании.  € при чем тут греки и персы,  когда речь идет о нас? ’от Љир
был  просто олух,  если полез под вражеское копье,  а  десЯть тысЯч греков -
обыкновеннейшие дурни,  раз  они  отдали на  погибель того,  кто им  столько
обещал.
     Ључмиенко со  временем становилсЯ все неуловимее,  он  встрЯхивал чубом
уже не так резко и категорично,  как в первые дни,  теперь это движение было
замедленным,  плавным,  уже и не поймешь - отбрасываетсЯ ли голова назад или
склонЯетсЯ  наперед  длЯ  поклона.  Ључмиенко  становилсЯ прекрасным парнем,
душой общества,  хотел быть добрым длЯ всех,  к  Љарналю тоже добрым,  а раз
так,  то мог бы предостеречь его от неосторожных поступков. €звестно же, что
поступки идут  вслед  за  словами,  вот  Ључмиенко и  спешил спасти товарища
своевременно, предостеречь его на стадии слов, проЯвить необходимую заботу и
бдительность, так сказать, авансом. ќто прекрасно совпадало с невысказанным,
но последовательно проводимым в  жизнь постулатом того человека,  о  котором
спорили по  ночам два  запальчивых студента-математика,  о  том,  что  после
победы бдительность следует удвоить.
     Љарналь  чувствовал,  что  его  как  бы  умышленно втЯгивают в  опасные
разговоры.  Ќо  он  был  слишком углублен в  науку,  изо  всех  сил  пыталсЯ
заполнить  пустоты  своего   ума,   нашпиговывал  голову  знаниЯми,   иногда
хаотичными,  иногда  даже  ненужными,  хваталсЯ за  все,  не  удовлетворЯЯсь
программным материалом,  завидовал Ључмиенко, умевшему с такой изысканностью
обходитьсЯ тем  потрепанным томиком,  который  он  не  выпускал из  рук,  да
встрЯхиванием чуба,  в  чем  приобретал все  большую ловкость.  Ѓыл  Љарналь
словно бы  и  до сих пор тем Њалышом из концлагерной команды,  слышал голоса
Џрофессора и Љапитана, ощущал их присутствие, жизнь воспринимал с доверчивой
наивностью даже тогда,  когда видел всю ее  безжалостную оголенность (а было
это у него,  наверное,  чаще,  чем у всех других,  особенно же у таких,  как
Ључмиенко).  …ще несознательно, но точно умел определить, что существенно, а
что нет, и твердо верил в свое назначение. Џотому и становилсЯ часто жертвой
спровоцированных бессмысленных споров, а раз так, то что могло помешать ему?
Ључмиенковы разглагольствованиЯ?  ѓлупости и пустЯки. Ћтдых длЯ ума, один из
способов лишитьсЯ избытка эмоциональной энергии,  так как наука,  пока ты ее
поглощаешь,  а  не  отдаешь,  не творишь,  часто может вызвать скуку и  даже
некоторую душевную ограниченность.
     ’огда  Љарналь недооценивал коварства Ључмиенко,  потому  что  приехала
Ђйгюль. „а и с самим Ључмиенко они рассорились по другой причине.
     ѓод  был  невероЯтно тЯжелый.  ‚  студенческой столовой давали  красную
свеклу,  облитую коричневым соусом, чтобы походила на мЯсо. ‘векольнаЯ диета
не  способствовала  полетам  мыслей  в  высокие  сферы,   ЉарналЯ  понемногу
подкармливал Ључмиенко,  которому времЯ  от  времени  привозили из  далекого
совхоза сало,  мЯсо,  Яйца,  мед.  ’огда  Ључмиенко собственноручно сооружал
увесистые котлеты,  каждой из которых можно было сбить с ног недокормленного
студента,  они  загонЯли  на  базаре  полученную по  карточкам пайку  хлеба,
разживались "горючим" и устраивали холостЯцкий ужин.
     - џ добрый,  - запихиваЯ в рот котлету, мурлыкал Ључмиенко, - у нас все
в роду такие добрые.  “ менЯ батько директор свиносовхоза,  знаешь, скольким
людЯм он помогал и помогает? ќвакуировал свой совхоз, кормил людей в тылу, в
сорок четвертом вернулсЯ домой, на голом месте вновь организовал совхоз, как
и в тридцатые годы, снова кормит людей...
     Љарналь помалкивал.  —то скажешь,  когда не ты,  а тебЯ кормЯт?  Љабана
подкармливают,  чтобы заколоть.  Ђ человека?  ЊучилсЯ унизительностью своего
положениЯ,  хотел бы сам быть таким добрым,  как Ључмиенко,  но не мог.  „лЯ
увесистых котлет не имел мЯса, а длЯ уступчивости в спорах не обладал мЯгким
характером.
     Ќа зимние каникулы Ључмиенко пригласил ЉарналЯ в  гости к  своему отцу.
ђасписал,  как поедут они поездом до ‚ольных хуторов, как встретЯт их там на
пароконных санЯх,  как перескочат через „непр,  ну,  а  уж в  совхозе -  там
рай!..
     „о  своего батька Љарналь из-за  зимнего бездорожьЯ добратьсЯ все равно
не мог,  так что согласилсЯ без особых уговоров.  Ључмиенко взЯл с собой два
фанерных сундучка, словно набитых кирпичом, так они были тЯжелы, нагруженные
ими,  студенты втиснулись в бесплацкартный вагон и поехали через заснеженную
степь от морЯ до „непра.  ‡амерзшие, затаившиесЯ степи лежали точно чужие, в
балках  и  на  склонах  навеки  застыли  не  виданные  тут  звери:  "тигры",
"пантеры",  фашистскаЯ мразь,  побитаЯ советским металлом.  ѓигантский музей
войны,  мемориал подвигов советского солдата, а где-то под глубокими снегами
- вечно живые и молодые надежды земли и ее хозЯев.
     - ‹юблю  степь!   -   стоЯ  у  вагонного  окна,  патетически  восклицал
Ључмиенко. - Ќу и степи же у нас, нигде в мире таких нет!
     Љарналь как-то  не  нашелсЯ сказать что-нибудь  лучше,  а  повторЯть за
Ључмиенко не  захотелось.  ђассказать,  как гонЯл тут на  своей трехтонке от
складов боеснабжениЯ до  батарей?  Ќо  этим Ључмиенко не удивишь.  ‚сю войну
пробыл на складах, отправлЯл оттуда машины, ждал новые. Ќе все возвращались?
Ќа то война.
     Ќа ‚ольных хуторах очутились под вечер, никаких саней там не оказалось.
—тобы не терЯть времени, решили идти пешком, к тому же Ључмиенко обещал путь
легкий и короткий.  Њешали тЯжелые сундуки.  Ќе приспособишьсЯ,  как взЯтьсЯ
получше. Џока под ногами была наезженнаЯ полозьЯми дорога, можно было как-то
тЯнуть,  а  когда спустились с  высокого берега на  днепровский лед,  весь в
струпьЯх,  в лишаЯх из намерзшего снега,  в предательских проталинах, сквозь
которые ты мог спокойно отправитьсЯ на дно без оха, без вскрика, тут Љарналь
уже потихоньку начал проклинать и сундук, и Ључмиенко, и прежде всего самого
себЯ за  то,  что поддалсЯ уговорам и  поехал.  ‚се же они перебрались через
„непр,  уже и  сами не понимали,  как это им удалось в  сплошной темноте,  в
завывании ветра,  в  снежной вьюге,  среди  сугробов с  реденькими кустиками
краснотала. ‡анудливо завывал ветер, посвистывали тоненькие прутики. Ќи тебе
стежки, ни следа, куда тут идти, как, до каких пор? …сли бы еще не было этих
трижды  проклЯтых сундуков.  Џолучалось,  что  они  мучительно мечутсЯ среди
зловещего свиста ветра, без сил, без надежды.
     Љонечно,  Љарналь уже давно мог бы отшвырнуть тот сундучок, проЯвив тем
самым свою волю и независимость,  швырнуть прЯмо под ноги Ључмиенко, никогда
бы не стал нести,  если бы его заставлЯли,  а тут получалось так, что взЯлсЯ
добровольно,  согласилсЯ поехать с  товарищем,  товарищ тоже  тащил такой же
сундук, не бросает его, не жалуетсЯ, не ропщет, хоть устал не меньше, так же
часто останавливаетсЯ,  так же  пробует то нести сундук на плече,  то тЯнуть
его,  зацепив ремнем от брюк,  то даже толкал перед собой,  когда переходили
„непр. Ључмиенко точно рисовалсЯ своей выдержкой, своим упорством, и Љарналь
не хотел ему уступать. …сли уж на то пошло, разве он не выносливее, разве не
выстоЯл в испытаниЯх, какие Ључмиенко и не снились!
     - ’ут  недалеко село,  -  сказал  Ључмиенко.  -  Џереночуем,  а  наутро
дозвонюсь до совхоза, вызову сани. ‘ани - это красота!
     Љарналь молчал. Ќикогда не рассказывал он Ључмиенко о том, что два года
был  на  фронте  водителем трехтонки,  возил  снарЯды  на  батарею,  привык,
собственно,  больше к  машинному,  а не к пешему передвижению по этой земле,
хоть со временем и стал лейтенантом пехоты...
     - ѓде село? - спросил отрывисто.
     - „а уж скоро.  ѓде-то тут сразу за сугробами.  Љак засветЯтсЯ в долине
огоньки, то оно и есть. ‚он там, прЯмо.
     Ћн  махнул рукой,  и  они немного бодрее пошли куда-то  вверх и  вверх,
точно  под  самое завьюженное небо,  черное,  холодное,  неприступное.  Џока
барахтались  в  снегу,  боролись  с  ветром  и  своими  сундуками,  блеснули
откуда-то сбоку чуть заметные огоньки.  Ћгоньки поЯвились совсем не там, где
Ључмиенко ждал, были какие-то неверные, блеснули и исчезли, словно бы кто-то
зажег спичку,  а ветер ее мгновенно загасил. Ќо потом снова блеснуло желтым,
только теперь огоньки словно бы перебежали на другую сторону,  то могло быть
и село,  разбросанное вольно по широкой балке,  но ведь ни балки,  ни села -
сугробы,    дикий   свист   ветра   и   мелькание   холодных   светлЯков   в
неопределенно-угрожающих перескоках,  приближениЯх и  удалениЯх.  Ђ  потом в
ледЯной посвист ветра вплелсЯ прерывистый,  безнадежный вой, вырвалсЯ словно
бы  из-под  земли,  ветер швырЯл тот  вой  прЯмо в  лицо  двум заблудившимсЯ
путникам,  рвал его,  уносил в  бесконечность,  а он снова пробивалсЯ сквозь
темную сдавленность, были в нем отчаЯнье, голод, страшное одиночество.
     - ‚олки!  -  закричал Ључмиенко точно бы даже с