 то, чего нет?
     - Ќу, это долго объЯснЯть... Џри встрече Я мог бы...
     - Ќа той неделе - ладно? Џотому что Я сейчас на второй смене... „авайте
возле метро, где тогда... —асов в семь. Ќе темно еще?
     - Ќо  ведь нам  все  равно смотреть то,  чего нет...  џ  вам невероЯтно
благодарен, ЌатальЯ!
     - Ћй, вы смешной! Ќу, трудитесь!
     Њог ли он что-то сказать Ќаталке?  Љак вспоминал ее и  радовалсЯ каждой
черточке, сохраненной памЯтью, как через некоторое времЯ преступно забыл ее,
поддавшись соблазну давнего представлениЯ о счастье,  и как казнилсЯ этим, и
проклинал себЯ, и хотел умереть.
     Љакие глупости!  Ћн покажет ей тот Љиев,  о котором она, наверное, и не
слышала.  „а  и  он бы не слышал,  не сведи его судьба с  ‹есем Џанасовичем,
одним из тех чудаков, на которых, сам того не ведаЯ, держитсЯ мир.
     ‘тудентом ’вердохлебу жилось трудно. Џомощи ниоткуда, надежда только на
собственные  сильные   руки   и   унаследованную  от   рабочей   родословной
выносливость.  „нем  он  слушал  лекции,  сидел  в  читальне,  участвовал  в
факультетской возне,  а  ночью бежал на  хлебозавод,  где  получал небольшой
подработок плюс бесплатный хлеб.  €ногда его брали на  машину развозить хлеб
по магазинам.  Љиев еще спал,  когда по его улицам гремели машины с  теплыми
запахами  вечной  жизни  -  белых  высоких  палЯниц,  внушительных арнауток,
смуглых  буханок  украинского  ржаного,  благородных  батонов  и  изысканных
городских булочек, сладкой мЯгкой сдобы и маковых рогаликов. Ќа ’вердохлеба,
как   и   на   его  случайных  товарищей  по   этой  предрассветной  работе,
одурманивающие ароматы не действовали. ‚от запахи простого солдатского хлеба
- это ’вердохлеб запомнил на  всю жизнь.  Љогда они утром,  голые до  поЯса,
выскакивали на физзарЯдку под холодный дождь или в снег, еще сонные, но уже,
как все солдаты,  голодные,  и  их  ноздри жадно ловили дух теплого хлеба из
гарнизонной пекарни;  или  когда  на  рассвете,  отправлЯЯсь на  занЯтиЯ  по
тактике,  в темноте проходили мимо приземистой пекарни,  котораЯ обдавала их
таким вкусным теплом,  что  хотелось плакать;  или когда бывал дневальным на
кухне и  нарезал большими кусками ноздреватый ситный хлеб  длЯ  роты,  кладЯ
себе  в  рот  большие крошки,  словно вкуснейшие лакомства,  -  разве  такое
забудетсЯ когда-нибудь!
     Ђ тут хлеб, несмотрЯ на всю его изысканность и роскошность, был длЯ них
просто грузом,  который необходимо завезти в магазины, пока еще не проснулсЯ
город,  поэтому все  делалось в  дикой  спешке,  сердито и,  можно  сказать,
жестоко.  Ћчень  тЯжелые  лотки,  наполненные буханками  хлеба,  батонами  и
булками,  с  грохотом и раздражающим скрежетом выдергивались из недр машины,
швырЯлись в  жадную  пасть  магазинного приемника так,  чтобы  одним  рывком
высыпать из них все,  что там было,  и снова швырнуть их на старое место.  €
лотки,  и желоб приемника были обиты белой жестью, даже при самой осторожной
разгрузке не могло быть и речи о тишине,  а тут еще спешка и неумение,  да и
мальчишескаЯ необузданность...  Ѓыло, словно у поэта: как водопада гром, как
битвы гул кровавый...  Ђ над хлебными магазинами,  между прочим,  везде жили
люди.
     Ћднажды,  когда  они  вот  так  разбойничали возле хлебного магазина на
Љрасноармейской,  из дома вышла немолодаЯ женщина, терпеливо дождалась, пока
’вердохлеб с  водителем машины  закончат свою  дикую  вакханалию,  а  потом,
подойдЯ ближе, обратилась к ’вердохлебу:
     - Њожно вас?
     - ЊенЯ?
     - ‚ас, вас.
     Ћчевидно,  она выбрала ’вердохлеба,  посчитав его не таким занЯтым, как
водитель.
     - џ вас слушаю, - стрЯхиваЯ руки, подошел он к женщине.
     - ‚ас просит профессор ‹есь Џанасович.
     - ЊенЯ?  -  уже совсем озадаченно переспросил он, настолько неожиданным
было это приглашение неизвестного профессора на рассвете, в незнакомом доме,
с непонЯтной целью. - Ќо Я не знаю такого профессора!
     - ‚от и познакомитесь, - кротко сказала женщина.
     “  ’вердохлеба  хлебовозные  обЯзанности на  сегоднЯ  уже,  собственно,
закончились, до лекций было еще далеко, поспать уже все равно не успеешь, он
махнул рукой.
     - •орошо. ‚едите.
     Џрофессор жил на третьем этаже.  ’рехкомнатнаЯ малометражка - не очень,
как  длЯ  профессора.   Љ   тому  же   планировка  самаЯ  плохаЯ:   киевскаЯ
"распашонка", большаЯ проходнаЯ комната, из нее две маленькие, как рукавчики
в детской рубашонке. ’есный коридорчик, большаЯ комната, кажетсЯ, и те две -
все было забито до  самого потолка книгами,  на  книжных полках и  просто на
полу  глаз  ’вердохлеба наталкивалсЯ на  какие-то  вроде  игрушечные домики,
целые усадьбы,  древние сооружениЯ,  вскоре он понЯл, что это просто макеты,
сделанные из дерева,  вылепленные из пластилина, отлитые из гипса. Џосредине
этой тесноты неподвижно сидел в  кресле с колесиками седой лысоватый человек
и  большими умными глазами смотрел на  ’вердохлеба,  на то,  как тот неловко
поворачиваетсЯ,  как  топает  ногами,  как  беспардонно рыскает  глазами  по
книжным полкам.  Ќоги  у  профессора были укрыты клетчатым шерстЯным пледом,
хозЯин не поднЯлсЯ навстречу раннему гостю,  не пошевелилсЯ,  все в  нем как
будто умерло,  жили  только умные глаза,  которые вели ’вердохлеба от  самых
дверей,  держали крепко,  не выпускали,  и  он растерЯлсЯ от этих глаз и  от
профессорской   неподвижности,    от   его   увечьЯ   и   еще   от   чего-то
предчувствованного, но еще не осознанного.
     Ћн  не  смог бы  описать профессорского лица,  но точно знал,  что если
бывают лица благородные,  то  вот оно перед ним.  €  голос,  каким профессор
обратилсЯ к ’вердохлебу, тоже был благородным, слово "юноша" он произнес так
изысканно,  что ’вердохлеб сразу почувствовал всю свою никчемность,  и  свою
грубость,  и неуклюжесть,  самое же страшное:  осознал,  каким он был хамом,
ежедневно на  рассвете гремЯ  лотками  здесь,  под  окнами  этого  человека,
который ни убежать от дикого грохота,  ни даже выйти и выругать незадачливых
разгрузчиков не может.
     - Џростите,  юноша,  -  тихо промолвил профессор,  -  мне  пришлось вас
побеспокоить. „авайте познакомимсЯ. ЊенЯ зовут ‹есь Џанасович. Ђ вас?
     - ’вердохлеб, - буркнул ’вердохлеб.
     - ќто фамилиЯ. Ђ имЯ?
     - ”едор.
     - ‚от и хорошо,  ”едор.  ‚ы бы не могли мне сказать: почему вы... гм...
так бросаете эти несчастные лотки с хлебом? ‚ас кто-то научил так делать?
     - Ќу, все так делают...
     - Ђга. ‚идать, вы не специалист этого дела. џ не ошибсЯ?
     - „а какой там специалист? ‘тудент. Ђ это так...
     - џ так и думал. Ќаблюдаю за вами уже давно и сделал длЯ себЯ кое-какие
выводы.  ‡наете, не спитсЯ, да и вы помогаете не спать, поэтому у менЯ - как
бы это поточнее - оказались некоторые сверхплановые запасы времени... ‚ы что
изучаете?
     ’вердохлеб ответил.  ‚ то утро они позавтракали втроем (‹есь Џанасович,
его жена и ’вердохлеб), потом знакомство продолжилось...
     ‘ того предрассветного часа прошли уже годы и годы, а к ‹есю Џанасовичу
на Љрасноармейскую ’вердохлеб и поныне забегает,  как и тогда,  студентом, и
не устает слушать этого подвижника,  похожего упорством на древних Џечерских
схимников,  на всю жизнь закапывавших себЯ в глину в надежде увидеть бога. ‚
молитве, во сне, в грезах и мечтах, хоть умираЯ, а увидеть!
     ‹есь  Џанасович  богом  своим  сделал  Љиев.  “чилсЯ  здесь  до  войны,
аспирантом  строительного  института  ушел   на   войну,   все   тысЯчу  сто
восемнадцать дней  строил  мосты  и  переправы длЯ  войск,  настилал дороги,
насыпал запруды через болота, форсировал реки. Ћсенью сорок третьего подошел
к  Љиеву  с  левого низкого берега,  из  лесов  задеснЯнских пошел на  штурм
„непра,  под ‹ютежем,  не умеЯ плавать (а разве помогло бы, если б и умел!),
четыре раза переправлЯлсЯ на  правый берег на  плотах,  сбитых его саперами,
чтобы доказать сердитому артиллерийскому полковнику,  что плоты выдержат его
пушки и не утонут.
     - џ  ему  говорю:  плыву длЯ  гарантии,  что  ваши пушки не  утонут.  Ђ
полковник мне:  чихал Я на такую гарантию -  мне нужны на плацдарме пушки, а
не  саперный майор!  ‚от  так  и  пришлось плыть  четыре  раза.  Џо  велению
собственной совести,  конечно.  Џолковник -  это  уже  длЯ  оправданиЯ перед
начальством.
     Џосле  войны  ‹есь  Џанасович  возвратилсЯ в  свой  строительный,  стал
доцентом,   профессором,   учил  будущих  прорабов,   управлЯющих  трестами,
заместителей министров и министров,  учил строить,  сооружать,  возводить, а
война продолжала сидеть в его теле,  точила своими железными зубами,  каждый
год на  несколько месЯцев отнимались у  ‹есЯ Џанасовича ноги,  он  залегал в
своем  домашнем логове,  вел  консультации,  писал  отзывы,  давал советы по
архитектуре  Љиева,   по  сохранению  его  свЯтынь  и  его  духа.   Љакой-то
сумасшедший (но  высокопоставленный!)  архитектор вздумал  застроить Џечерск
60-этажными солитерами,  в  которых должно было  жить  триста тысЯч жителей.
‹есь Џанасович завалил этот дурацкий проект,  послав в руководЯщие инстанции
один-единственный вопрос:  "ѓде  будут  работать эти  триста тысЯч человек?"
Ќикто об  этом  не  подумал,  а  после письма ‹есЯ Џанасовича задумались,  и
60-этажники исчезли с архитектурных горизонтов Љиева.
     Џозже  ‹есь  Џанасович послал  десЯть вопросов в  проектную организацию
Љиевского горсовета:  1.  Ќа ‹ьвовской площади с постройкой „ома художника и
„ома  торговли образовалась узкаЯ  горловина.  Љак  это  могло произойти при
планировании?  Људа  денутсЯ люди,  которые будут  заходить в  „ом  торговли
(имеетсЯ  в  виду  пропускнаЯ  возможность улицы)?  ѓде  планируютсЯ стоЯнки
автомашин и планируютсЯ ли вообще?  (Ћтвета на этот вопрос не было.) 2. Љиев
имеет очень мало скульптурных памЯтников.  Љакие здесь перспективы?  (Ћтвет:
скульптурное оформление  площадей  и  улиц  столицы  осуществлЯетсЯ согласно
утвержденным планам.) 3.  ЏланируетсЯ ли подземный обзорный музей "џрославов
‚ал"? (Ћтвета не было.) 4. ЏланируетсЯ ли разрушить дом возле ‡олотых ворот?
(Ћтвет:   нет,  не  планируетсЯ.)  5.  Љогда  будет  сооружен  павильон  длЯ
сохранениЯ остатков ‡олотых ворот?  (Ћтвет:  к 1500-летию Љиева.) 6. …сть ли
проект объЯвить заповедной зоной  старый Љиев,  вплоть до  административного
его  отделениЯ?  (Ћтвет:  Љиев  -  единый организм,  поэтому нецелесообразно
расчленЯть его,  как в старину.) 7. Љак учитываетсЯ при проектировании новых
домов в центре вопрос пространственной перспективы?  (Ћтвет: в таком большом
городе невозможно учесть все обзорные точки.) 8.  Џочему не организовываютсЯ
общественные  обсуждениЯ  проектов   уникальных  сооружений?   (Ћтвет:   это
недопустимо затЯнуло бы сроки строительства.)  9.  Ѓудут ли в Љиеве и дальше
замащивать площади шлифованным гранитом?  Љак  могли  спланировать печерскую
часть  площади  ЋктЯбрьской революции на  стольких уровнЯх?  (Ћтвет:  мы  не
получали протестов от  граждан.)  10.  ‚  Љиеве  заботливо сохранЯют зеленые
насаждениЯ.  Ђ есть ли учреждение,  которое охранЯет землю, на которой стоит
город?  (Ћтвет:  индустриальные  методы  сооружениЯ  жильЯ  требуют  больших
площадей,  поэтому  горсовет  и  дальше  вынужден будет,  чтобы  не  снижать
ежегодных  темпов  строительства  новых  квартир,  находить  соответствующие
участки, сознательно идЯ на нежелательное расширение городской площади.)
     - Љак  видите,  -  сказал ’вердохлебу ‹есь Џанасович,  -  на  все  есть
ответы,  а товарищ,  который мне отвечал, уже сменил место работы, он теперь
руководит где-то  в  другом месте,  все  хорошо,  все  спокойно,  никому нет
никакого дела.  ‚ы  заметили,  ”едор,  как часто находит на нас это чиновное
равнодушие,  этот холод души,  который мы пытаемсЯ оправдать то чрезвычайной
занЯтостью,  то высокими темпами,  то непонЯтными требованиЯми?  ‚от тогда и
настает вседозволенность и неконтролируемость, страшное охлаждение проникает
во  все  души,  мы  уже  перестаем  удивлЯтьсЯ новым  космонавтам,  спокойно
воспринимаем полет ‘авицкой,  не волнует нас новаЯ премьера в театре,  выход
интересного   романа,   открытие   нового   музеЯ,   сооружение   памЯтника.
Џресыщенность,   безразличие,  холод  души  и  сердца.  “гроза  всему  миру.
Љриогенность.   Ѓыла   алиенациЯ,   была  фрустрациЯ,   теперь  нечто  вроде
лЯгушинности или  змеиности.  Џри таком равнодушии возможны величайшие беды,
преступлениЯ,  а человечество и не пошевельнетсЯ. Ђветик €саакЯн восемьдесЯт
лет  назад предостерегал:  "Ќет,  голод духовный вас  будет томить,  суждено
голодать вам у  пышных столов и  с  набитым желудком,  как нищим,  бродить в
вечной жажде возвышенных огненных слов..."
     Њы сотканы из нитей,  дарованных нам другими людьми.  Ќа всю жизнь стал
‹есь  Џанасович  длЯ  ’вердохлеба человеком,  вызывающим восторг,  моральной
опорой,   источником  знаний  неожиданных  и   редкостных.   Ћн   учил   без
навЯзчивости,  показывал,  как стоЯть непоколебимо, оставаЯсь деликатным, на
собственном примере доказывал,  что  можно всю  свою жизнь отдавать мыслЯм о
высоком.  ’вердохлеб не чувствовал в себе достаточной силы, чтобы сравнитьсЯ
с  ‹есем  Џанасовичем,  он  продолжал оставатьсЯ тем  студентом,  который на
рассвете будит весь город своей неловкой разгрузкой, но он упрЯмо шел к ‹есю
Џанасовичу  на  покаЯние,   очищалсЯ,  просветлЯлсЯ  и  каждый  раз  ощущал,
насколько теплее становитсЯ его душа от встречи с этим человеком.  Џрофессор
мог позвонить ’вердохлебу где-то за полночь, мог прислать почтовую открытку,
а  то  и  телеграмму  с  несколькими  словами:   "Љому-то  стал  мешать  дом
‡аньковецкой. Ћрганизовываю общественное мнение. ‚ключайтесь".
     Њальвина на первых порах даже ревновала ’вердохлеба к  ‹есю Џанасовичу,
затем махнула рукой: "’акой же ненормальный, как и ты!"
     ’вердохлеб был  счастлив,  что  вспомнил ‹есЯ Џанасовича именно теперь.
‚от кто поможет ему очиститьсЯ перед Ќаталкой!  „лЯ ее  впечатлительной души
маленькое  путешествие  по  Љиеву,   живущему  только  в   воображении  ‹есЯ
Џанасовича, станет как бы тем волшебным мостом, который должен пролечь между
ней и ’вердохлебом,  по крайней мере,  ’вердохлебу так хотелось и он верил в
это.
     Ћни встретЯтсЯ на  Џодоле,  возле станции метро "ЏочтоваЯ площадь",  он
пожмет теплую Ќаталкину руку  на  том  же  месте,  где  месЯц  назад девушка
убежала от него, не разрешив проводить себЯ. ‡атем они не спеша пройдутсЯ по
возрожденным улицам,  среди тихой красоты прошлого,  возвратившегосЯ в  день
нынешний,  чтобы неизмеримо обогатить его,  и  ’вердохлеб будет рассказывать
Ќаталке,   какие  сокровища  там  утерЯны,   сколько  их  погибло,  сгорело,
разрушилось,  пришло в  упадок.  € про дом Ђртемихи,  разобранный купцами на
камень,  и про церковь Џирогощи, куда приезжал поклонитьсЯ кнЯзь €горь после
половецкого плена,  и  про  соборы,  построенные московским мастером  Ћсипом
‘тарцевым,  -  эти прославленные творениЯ украинского барокко,  загадочного,
стилЯ, дух которого родилсЯ в этой земле, а форму приносили русские мастера.
’ак  итальЯнец ђастрелли стал великим русским архитектором,  а  когда должен
был поставить в Љиеве Ђндреевскую церковь, то, как пишут ныне искусствоведы,
сознательно  или  интуитивно  понЯл  особенности  украинского  строительного
искусства с присущей ему любовью к легкости, живописности и лиризму, - понЯл
и воспроизвел,  и теперь ЂндреевскаЯ церковь считаетсЯ жемчужиной украинской
архитектуры.  ’ворение ђастрелли,  к  счастью,  сохранилось,  а зданиЯ Ћсипа
‘тарцева  разрушены невеждами,  и  теперь  уже  ничем  не  залечишь  рану  в
художественном сознании народа.  Ђ сколько таких ран -  от войн, невежества,
равнодушиЯ! Ћни болели у ’вердохлеба так же, как у ‹есЯ Џанасовича, он хотел
передать эту очистительную боль и Ќаталке. Њожет быть, боль объединЯет людей
крепче и надежнее, чем радость?
     Ћн  забыл о  своей профессии.  ‚се  люди так  или иначе рабы,  жертвы и
творениЯ  своей  профессии,   своего  призваниЯ  на  земле.  ’вердохлеб  был
следователем еще тогда,  когда училсЯ в  университете (готовилсЯ им  стать),
может,  именно поэтому так  потЯнулсЯ сердцем к  ‹есю Џанасовичу.  Џрофессор
умел   гармонично  сочетать   свои   увлечениЯ   историей   с   требованиЯми
повседневности;  отвоевываЯ антики,  он  учил  своих  студентов гнать целыми
километрами безликие  малометражки длЯ  скорейшего удовлетворениЯ неудержимо
растущих  потребностей,   длЯ  удовлетворениЯ,  длЯ...  ’вердохлеб  не  умел
располовиниватьсЯ. †изнь у него складывалась слишком жестоко и жестко, чтобы
уметь раздваиватьсЯ, маневрировать, поклонЯтьсЯ всем богам сразу. Ћн родилсЯ
в високосном году (в сорок четвертом), а это обещает одни страданиЯ, но в то
же времЯ - и столь редкостную, столь желательную цельность. Ќе все это могут
должным образом оценить,  да  и,  собственно,  какое  кому  дело,  когда  ты
родилсЯ,  под какими небесными знаменьЯми и  констеллЯциЯми и  какое ремесло
выбрал в  жизни.  €ди своей дорогой и  делай свое дело -  вот и все.  Ћн был
следователем,  а  следователЯм дано осуществлЯть все  свои открытиЯ только в
прошлом,  они роютсЯ в  нем,  как куры в  пепле.  ‚полне естественно,  что у
’вердохлеба постепенно,  но упорно рождалось своеобразное любование прошлым,
историей,   с   годами  и  опытом  это  чувство  укрепилось,   так  сказать,
выкристаллизовалось,  тут  уже  была Ярость,  как у  того философа,  который
презрительно бросил людЯм, озабоченным суетой повседневности, горькие слова:
"ђазрывать  свЯзь  с  прошлым,   пробовать  начинать  сначала  есть  попытка
опуститьсЯ и наследовать орангутанга".
     ’вердохлеб был честен и  наивен в своих намерениЯх,  когда подавал руку
Ќаталке,  бежавшей вверх по  ступенькам метро "ЏочтоваЯ площадь",  и  когда,
поддерживаЯ ее  за локоть (собственно,  до локтЯ было далеко,  поскольку его
надежно скрывала ворсистаЯ ткань  импортного пальто,  какие  носЯт  киевские
модницы).  ‘тал говорить о ‹есе Џанасовиче и обо всем том, что хотел сегоднЯ
рассказать,  путешествуЯ уже не в  пространстве,  а  только во времени,  ибо
пространство,  увы,  заполнено вовсе не тем,  что нужно, чего бы хотелось, о
чем мечталось.
     - Љак вы сказали?  - переспросила Ќаталка. ’емно-синее ворсистое пальто
и такой же берет, нужно сказать, очень шли ей, несмотрЯ на всю стандартность
этого  нарЯда,  и  ’вердохлеб чувствовал себЯ  довольно  неуверенно рЯдом  с
молодой, красивой и независимой женщиной. - „ом Ђртемихи? Ђ кто это такаЯ?
     ’вердохлеб стал бормотать что-то  про украинское барокко,  про каменные
зданиЯ ‹изогуба в —ернигове и в ‘едневе, но она не захотела слушать.
     - ќто вы что - нарочно?
     - џ? —то именно? Ќе понимаю вас, ЌатальЯ.
     - …ще и как понимаете!  Њорочите мне голову, считаЯ менЯ бог знает кем!
’ого нет,  сего нет!  ’ам разрушено, там уничтожено, развалено... Ќу и что с
того,  что нет?  ’ак Я,  по-вашему, должна сесть и заплакать? ‚месте с вашим
профессором и с вами?  ‡наю Я таких малахольных!  Ћни готовы все остановить,
лишь бы сберечь какой-то там камушек...  Ђ  людЯм негде жить!  Ђ людЯм нужно
жить! ‚ы об этом знаете?
     - Ќу, вы не должны считать менЯ...
     - “ вашего профессора небось хоромы, так ему...
     - Њалометражка,  -  не  дал ей договорить ’вердохлеб.  -  Ђ  он,  между
прочим,  освобождал Љиев.  -  Ќе стал говорить, что его отец тоже освобождал
Љиев и только потому дальше не пошел,  что лишилсЯ ног.  - Ђ что мы знаем об
этих людЯх?
     Ќо  на нее ничто не действовало.  ‚  ней объединились женщина,  рабочий
класс,  общественное положение и  еще  то,  чего  не  мог  знать ’вердохлеб.
Ќаталка просто взорвалась:
     - Ђх,   он  освобождал!  Ћсвобождал,  чтобы  законсервировать,  сделать
сплошным музеем? Ђ вы могли бы жить в музее?
     - џ вас не понимаю,  ЌатальЯ, - попробовал защититьсЯ ’вердохлеб. - Џри
чем тут музей, жить?..
     - Ђ вы как думали?  „лЯ того чтобы что-то делать, человек должен где-то
жить.  Љак-то жить!  ‚ам легко:  вы упечете человека в тюрьму - и пусть... Ђ
если не тюрьма?
     - ЌатальЯ,  нельзЯ так жестоко. Џочему вы думаете, будто мы только то и
делаем, что стараемсЯ упечь?
     - Ђ  что  же  вы  делаете?  ђаздаете шоколадные медальки фабрики  Љарла
Њаркса?
     Ћн  никогда не  думал,  что  в  ней таитсЯ столько презрениЯ,  злости и
несправедливости.
     - ‘лушайте, ЌатальЯ. ‚ы несправедливы. ‚ы...
     - џ  несправедлива?  Ђ вы?  Ќа каком вы небе!  Џобывали бы вы у менЯ на
приеме, послушали, что говорЯт люди!..
     - €менно этого Я и хотел...
     - Ђх, вы хотели! Ќу что ж...
     Ћни  очутились  на  пристани,  вид  холодной  днепровской  воды,  такой
ненавистной ’вердохлебу,  вывел его из  себЯ,  он умолк,  весь напрЯгсЯ,  но
Ќаталка не  уловила в  нем перемены,  ее возмущению не было границ,  где там
заметить чье-то настроение!
     - Њорочите мне голову своими профессорами! Ќашли дурочку...
     ‚ыдернув у  него свою руку,  она резко повернулась и пошла через улицу,
чуть не попав под "ЉамЂ‡" с прицепом, который громыхал с Џодола.
     ‘ той стороны через плечо бросила ему неузнаваемо злым голосом:
     - Ќе смейте идти за мной! €дите на эти свои!..
     Ћткровенно   издевалась   над   его   несуществующим   Љиевом.    ЉакаЯ
несправедливость!
     “  него на работе был довольно старомодный стол с еще более старомодным
толстым стеклом на нем.  Џод стекло ’вердохлеб запихивал бумажки с адресами,
телефонами,  фамилиЯми.  ‘воеобразное справочное бюро.  …ще  хранил там  две
бумажки с перепечатанными мыслЯми великих людей.
     ЏерваЯ мысль ЏаскалЯ:  "‚се тела,  небеснаЯ твердь,  звезды, землЯ и ее
царства не стоЯт ничтожнейшего из умов,  ибо он знает все и  самого себЯ,  а
тела не  знают ничего.  Ќо все тела,  взЯтые вместе,  и  все умы,  собранные
воедино, и все созданное ими не стоит одного порыва милосердиЯ - это Явление
несравненно более высокого порЯдка".
     ‚тораЯ   мысль   ‚ладимира  €льича   ‹енина:   "Љогда   речь   идет   о
распределении...  думать, что нужно распределЯть только справедливо, нельзЯ,
а нужно думать,  что это распределение ЯвлЯетсЯ методом,  орудием,  способом
длЯ повышениЯ производства".
     ‚  минуты сомнений,  нерешительности,  а  то и безысходности он снова и
снова  перечитывал  эти   слова  и   находил  в   них  спасение,   указание,
предостережение,  надежду. Ќо это бывало тогда, когда речь шла не о нем, а о
других.  Ђ  теперь  пришел на  работу,  вспомнил вчерашнее,  стало  тЯжело и
страшно за себЯ,  за свою беспризорность,  попробовал найти утешение в своих
любимых высказываниЯх и  с  сожалением убедилсЯ,  что  еще  не  может  этого
сделать. Њилосердие он должен был проЯвлЯть к другим, сам не надеЯсь на него
ни от кого,  - так на что же ему рассчитывать? —то же касаетсЯ справедливого
распределениЯ,  так  ему  отмерено полной мерой.  €  кем же?  Џредставителем
рабочего класса,  гегемоном,  руководЯщей силой, так что ни пожаловатьсЯ, ни
возмутитьсЯ,  ни  уповать на смЯгчение приговора.  Џролетариат,  как говорит
‘авочка,  уже  давно утратил застенчивость и  берет положенное ему "железной
рукой".
     Ќо вскоре ’вердохлеб смог убедитьсЯ,  что был несправедлив по отношению
к  человеческой породе.  Ќаталка позвонила еще  до  обеда на  следующий день
после  своей  выходки  на  пристани.  ’вердохлеб  не  успел  произнести свое
"’вердохлеб слушает", как услышал ее смех и голос, хоть и без ноток вины, но
зато добрый-предобрый.
     - џ уже знаю, что это вы, - смеЯлась Ќаталка. - Ђ вы менЯ узнали?
     - „а... узнал. - Ћн говорил с ней осторожно, чтобы не спугнуть.
     - €звините менЯ за вчерашнее!
     - Ќу что вы!
     - Џростите,  простите!  џ  вчера была глупаЯ,  и  злаЯ,  и сама не знаю
какаЯ...  “  менЯ эту неделю втораЯ смена,  хотите встретитьсЯ на  следующей
неделе?
     - …сли Я вам не надоел...
     - …ще не  успели!  Њы  с  вами оба такие,  что не  соскучишьсЯ:  то  вы
убегаете, то Я... „авайте на той неделе. Љакой день вы больше всего любите?
     - „ень?   ‘обственно,   все  дни  одинаковые...  ќто  длЯ  удобства  их
называют...
     - ‡наю,  знаю! ‘ейчас вы прочтете мне небольшую лекцию! Ђ все же: какой
день?  ‚оскресенье, среда, суббота? Њне, например, нравЯтсЯ все дни женского
рода. Ђ вам?
     - Ќу,  если подумать...  Џожалуй,  вторник.  ќто, кажетсЯ, единственный
день, когда в учреждениЯх люди что-то делают...
     - Ћдин день?  ‚от это здорово!  Ђ у нас -  все шесть и в две смены, а в
конце месЯца штурм,  в конце квартала паника,  в конце года конец света! Ђ у
вас лишь один вторник?
     - ‘обственно,  это не у  нас...  •отЯ и у нас тоже не все...  ‘уббота и
воскресенье  -   выходные  конституционные,  понедельник  -  раскачка  после
выходных, вторник - что-то можно сделать, среда - это уже усталость, четверг
- подготовка к  пЯтнице,  пЯтница -  подготовка к  выходным,  какаЯ  уж  там
работа?..
     - Џо моему,  вы так ведете у нас следствие. € не видно вас и не слышно,
на всю пЯтилетку, наверное, растЯнуть хотите?
     - Њы  не  можем мешать людЯм работать.  „а  и  передовые методы тут  не
применишь...
     - …сли хотите знать,  Я  вчера вам и об этом...  Џотому и злаЯ была как
кошка.  Ќу, да Я вам верю, что у вас такие темпы. Њожет быть, справедливость
всегда так по-черепашьи...  ‡начит,  вторник?  „авайте, знаете, в семь возле
"—ервоной руты".
     - Ђ что это такое?
     - Ќе знаете "—ервоной руты"?  Њолодежное кафе. ЉажетсЯ, самое большое в
Љиеве.  Љ  тому же на моей стороне „непра.  Ђ  то Я  все на вашу да на вашу!
„оговорились?
     - ‘ радостью. џ вам так благодарен, ЌатальЯ...
     ќтого она уже не  слушала.  †енщины питаютсЯ комплиментами и  чувствами
благодарности (к  ним,  к  ним!),  как  древние  греческие боги  нектаром  и
амброзией,  однако Ќаталка, кажетсЯ, не имела большой охоты присоединитьсЯ к
шумливому большинству своих сестер. ЌезримаЯ сила тЯнула ’вердохлеба к этой,
собственно,  совсем еще не знакомой ему молодой женщине, толкала на поступки
неумные,   неконтролируемые,  никакие  предупредительные  механизмы  тут  не
срабатывали, не могли его спасти, его упорЯдоченной до сих пор и, откровенно
говорЯ,  постной жизнью овладела стихиЯ,  против которой он  был  совершенно
беспомощен,  но  не  огорчалсЯ,  не  печалилсЯ этим,  безотчетно радовалсЯ и
возносилсЯ духом.
     "—ервону руту" нашел довольно легко,  поскольку в  ней ничего не  знали
разве что такие чудаки,  как ’вердохлеб и  ему подобные.  “ них в отделе это
проходило под  рубрикой "‡аведениЯ общественного питаниЯ".  Ќазвание,  прЯмо
говорЯ,  неаппетитное.  Ђ  если к  этому добавить громкое дело с  рестораном
"‘толичный",  где была раскрыта целаЯ шайка обманщиков и  примитивных ворюг,
которые наживались буквально на том,  что выхватывали из желудков трудЯщихсЯ
какие-то положенные граммы,  то можно было понЯть ’вердохлебову неприЯзнь ко
всем  этим  заведениЯм.   Љогда  они  с  Ќечиталюком  или  даже  с  ‘авочкой
заскакивали после работы в  какую-нибудь "забегаловку" (независимо от того -
в  центре или  на  окраинах),  то  все  ограничивалось бокалом-двумЯ чего-то
благородного плюс две-три конфетки Љиевской кондитерской фабрики имени Љарла
Њаркса.
     "—ервона  рута"  поражала  масштабами,  размахом,  небудничностью.  ’ри
этажа,  уникальные интерьеры,  вокально-инструментальные ансамбли на  каждом
этаже,  световые эффекты, блестЯщаЯ молодежь, какой-то неведомый ’вердохлебу
мир.
     Ћн   приехал  без  четверти  семь,   вытанцовывал  у   входа  в   кафе,
присоединившись к целой дюжине типичных бездельников, как он определил по их
внешнему виду,  слишком веселого настроениЯ это вызвать не  могло,  и  когда
Ќаталка,  вынырнув из праздничного потока молодежи, увидела его, то сразу же
встревожилась:
     - —то с вами?
     - Ќичего. Ђ что?
     - Ќа вас подействовали эти пижоны?
     - Ќу что вы... џ здесь...
     - ‡наете что?  -  сказала она  твердо,  берЯ его  под руку.  -  „авайте
договоримсЯ так: правду, и только правду. ‚ы же юрист, а у вас там, кажетсЯ,
так заведено.
     - Ћткуда вы?..
     - —итаю художественную литературу.  ‚ы не интересовались, так Я уж сама
скажу.  Ћбразование у  менЯ,  правда,  не такое,  как у вас.  „есЯть классов
сельской школы,  которую в  Њоскве,  ‹енинграде и  Љиеве  вообще не  считают
образованием.
     - Ќу почему же?..
     - Њолчите!  џ все знаю!  Ѓольше, чем вы думаете. Џробовала на вечернем.
Ѓыла вечерницей института народного хозЯйства.  Ќе  выдержала.  „а  об  этом
нечего... Љороче: вы идете со мной в "—ервону руту"?
     - џ же приехал...
     - Ќу вот и хорошо. џ тут чуть злоупотребила, вы не удивлЯйтесь...
     „ействительно,  их,  видно,  ожидали,  какие-то люди едва не подхватили
Ќаталку  и  ’вердохлеба под  руки,  повели  на  третий  этаж,  где  уже  был
приготовлен длЯ них отдельный столик,  правда,  крохотный,  зажатый в глухой
угол, зато только на двоих, без надоедливых соседей, без глупых разговоров и
бессмысленных знакомств.
     - ‚ас здесь уважают! - заметил ’вердохлеб.
     - Ђ как вы думали? ‘читайте, что Я это заработала.
     - Ќе имею ничего против.
     - …ще бы!  ‘  удовольствием поменЯюсь работой.  Љонечно,  Я не сумею на
какой-нибудь другой,  но  пусть кто-нибудь попробует на моей.  џ  и  сама не
знаю,  откуда оно у менЯ... Ќикто из девчат не может так быстро и легко, как
Я...  Ќу да разве мы пришли сюда, чтобы делитьсЯ передовым опытом? ‚от у нас
столик, можем посидеть, что-то съесть, выпить. ‚ы что-нибудь пьете?
     - Љак все настоЯщие мужчины.
     - Ђ если не "как все"?
     - ‘огласен.
     - ’ак будет лучше. ’еперь сЯдем и...
     Ќо столик врЯд ли и  нужен был.  Ќе успели они сесть и  заказать что-то
съесть и  выпить,  как к  ним подбежал здоровенный парнЯга и стал изгибатьсЯ
перед Ќаталкой, словно представитель каких-то первобытных племен.
     - ‚идите,  он приглашает менЯ на танец,  - сказала Ќаталка. - Љак вы на
это посмотрите?
     - џ? Ќо ведь еще никаких танцев, - растерЯлсЯ ’вердохлеб.
     - ‘ейчас будут.  Ћн  знает.  ’ут  такие ребЯта,  что сквозь землю умеют
видеть. ’ак вы разрешаете или будете танцевать со мной сами?
     - џ не умею танцевать.
     - Ќе беда! †дите менЯ!
     Ћна легко выпорхнула из-за  столика,  словно бы молЯ о  защите,  отдала
свои  тонкие оголенные (снова была  в  любимом платьице) руки в  клешни тому
парню,  и как раз в тот же миг погас свет,  а вместо этого началось какое-то
разноцветное   мигание   огней,   сопровождаемое   спазматическими   звуками
невидимого ансамблЯ и  сдавленными выкриками,  которые должны были,  судЯ по
всему, символизировать пение.
     Ћфициант  крутилсЯ  возле  столика,  шелестел накрахмаленной салфеткой,
раздувал  полы  белого  смокинга,  заслонЯл  ’вердохлебу  танцы  и  Ќаталку,
прогнать его было неудобно,  приходилось терпеть,  только и  счастьЯ от  его
предупредительности,  что  на  столике  наконец  поЯвилсЯ белый  графин,  из
которого можно плеснуть в  бокал теплой противной жидкости и,  закрыв глаза,
выпить ее  как своеобразную компенсацию за  его неприспособленность к  таким
местам, как "—ервона рута".
     ‚ынырнув из  дьЯвольских переливов светомузыки,  Ќаталка легко прыгнула
за  столик  к   ’вердохлебу,   небрежно  махнула  партнеру,   вспотевшему  и
запыхавшемусЯ, отпускаЯ его навсегда, пробежала пальцами по своим волосам.
     - Ќу как вы тут? Ќе уснули?
     - “снул? ’ут и мертвый проснетсЯ!
     - Ђ  разве Я не говорила?  ‚ы еще должны посмотреть и второй,  и первый
этажи!
     - ‚ы так считаете?
     - „лЯ вашей же пользы! ’олько знаете что? „авайте проще. •отите?
     - Ќу... Я не совсем...
     - Њы с  вами "выкаем",  а  здесь это как-то не принЯто.  „а и  у нас на
работе проще. џ уже привыкла. „авайте на "ты"! €дет?
     - џ бы с радостью, если не...
     - Ђх,  обойдемсЯ без ваших юридических предостережений! ’ы хочешь пойти
со мной на другие этажи?
     - •очу.
     - ‘кажи: с тобой.
     - ‘ тобой.
     - ‘кажи: хочу с тобой.
     - •очу с тобой.
     Ћн произносил эти слова,  словно какую-то ритуальную формулу. ‚се в нем
вздрагивало,  он думал, что эта дрожь передастсЯ и Ќаталке, но она, кажетсЯ,
не прониклась его настроением, беспечно вылетев из-за столика, она повела за
собой ’вердохлеба уже не как сообщника, а как жертву.
     Ћна танцевала и на втором,  и на первом этажах,  выбираЯ себе партнеров
молодых  и  красивых.  …е  тоже  выбирали,  ’вердохлеб же,  подпираЯ  стены,
наблюдал,   как  Ќаталка  вытанцовывает  вместе  с  целой  сотней  таких  же
неутомимых и  молодых,  ему становилось страшно от их жестокого,  прЯмо-таки
вулканического здоровьЯ.  Џодобное ощущение пережил  он  когда-то  в  опере,
когда  пел   знаменитый  бас.   ’от   ревел  нечеловеческим  голосом,   быки
ассирийские,  львы  ЉолизеЯ,  иерихонские трубы должны были бы  так  реветь,
’вердохлеб невольно сжималсЯ от того рыка,  а  Њальвина издевалась над ним и
подталкивала свою  мать:  дескать,  смотри,  какой  у  тебЯ  зЯтек!  ‘пасибо
Њальвине ‚итольдовне,  котораЯ защитила ’вердохлеба,  заметив,  что бас и на
самом деле не поет, а только показывает силу своего голоса. ‚ нелегкой своей
работе  ’вердохлебу  часто  приходилось сталкиватьсЯ с  дикими  проЯвлениЯми
грубой силы,  в  которой было больше не человеческого,  а  звериного.  Џеред
такой силой ’вердохлеба защищал и  охранЯл всемогущий закон.  Ђ  кто защитит
его  здесь перед молодой неудержимостью и  буйством?  …му  казалось,  что  в
исступлении и безрассудстве танца Ќаталка настолько увлеклась,  что забыла о
нем,  бросила навсегда, никогда не вспомнит, не вернетсЯ, не посмотрит не то
что благосклонно, а хотЯ бы сочувственно.
     Ћна все же вернулась,  когда ’вердохлеб уже и  не надеЯлсЯ.  Ћн с  горЯ
выпил несколько рюмок водки и немного опьЯнел,  но вмиг протрезвел,  увидев,
как  бежит к  столику Ќаталка,  на  ходу  отмахиваЯсь от  трех  или  четырех
танцоров. ‘меЯсь, она села напротив ’вердохлеба, обессиленно опустила плечи,
простонала в изнеможении:
     - Ћй, рута! Ћх и мальчики!
     ђадость от того,  что он видит Ќаталку возле себЯ, ее полное истощение,
истома в голосе -  все толкало ’вердохлеба к девушке;  придвиньсЯ,  промолви
ласковое слово,  прикоснись к оголенной руке,  поцелуй руку,  как те пижоны,
благодарившие за танец.  Ќо какаЯ-то темнаЯ сила мешала это сделать, никакой
ласковости не осталось в его душе,  а только бессильнаЯ злость,  и он сам не
узнавал своего голоса, когда по-глупому лЯпнул:
     - џ вижу, тебе ужасно нравЯтсЯ эти пижоны!
     - € нравЯтсЯ! Ђ что?
     ‘мех еще жил в ее глазах, но в голосе тут же возникли настороженность и
готовность к защите. ’вердохлебу бы спохватитьсЯ, но он уже пошел напролом:
     - —ем же они тебе нравЯтсЯ?
     - Ђ всем!
     - ‡начит, Я тебе нравитьсЯ не могу. ’ак выходит?
     - Ќу, так!
     - ќто принЯть как оскорбление?
     - Љак хочешь.
     ‹ишь теперь он по-настоЯщему испугалсЯ и  подвинулсЯ к Ќаталке -  не ее
пожалеть, а ища жалости длЯ себЯ.
     - ЌатальЯ...
     - Ќу что "ЌатальЯ"?  ‘то лет ЌатальЯ! ’ы когда-нибудь забываешь о своем
прокурорстве?
     - ’ы несправедлива...
     - ’ы очень справедлив!  „умаешь, Я не заметила, как ты смотрел, когда Я
танцевала!
     - Љак же?
     - Љак трибунал!
     ’вердохлеб, прикрыв глаза ладонью, глухо произнес:
     - џ испугалсЯ...
     - —его?
     - Џоказалось, что ты менЯ оставила навсегда...
     - Њне  что  -  смеЯтьсЯ или плакать?  Ѓросать не  бросать...  „лЯ этого
нужно, чтобы было не так, как у нас...
     - Ќе так, - согласилсЯ он покорно.
     - Њожет, не следовало в эту "—ервону руту", не знаю. ‚от кого Я сегоднЯ
действительно бросила,  так  это  своих  девчат.  “драла от  них,  ничего не
сказала.  Ђ  бригадир должен быть со своей бригадой везде.  ‚зЯть бы девушек
сюда на танцы, а Я... ’ы же видел мою бригаду - красивые девушки?
     - џ заметил только ту,  что сидит возле тебЯ. € не ее заметил, а только
напрЯжение, с которым она ждет от тебЯ каждую новую монтажную плату. Ћна все
времЯ боитсЯ,  что не  успеет проделать свои операции,  а  ты  уже передаешь
новую... ’акое напрЯжение - длЯ человека это очень страшно...
     - ’ебе показалось,  -  успокоила его Ќаталка.  -  ’ы не привык к  такой
работе,  вот тебе и  показалось.  Ђ все просто...  „умаешь,  у менЯ какой-то
особый талант,  кто-то менЯ научил вместо четырех операций делать семь?  Ђ Я
не могу иначе -  оно само делаетсЯ.  Њожет,  это от мамы...  Ќу,  не знаю...
Џочему ты молчишь?
     - ‘лушаю тебЯ...
     - ’ы все слушаешь, слушаешь, а о себе ничего...
     ’вердохлеб беспомощно развел руками.
     - Џрости... џ не хотел. ќто профессиональнаЯ привычка...
     - Ђ-а,  разве не говорила Я:  никак не можешь забыть свое прокурорство!
’ы замучилсЯ здесь? џ думала, тебе будет весело...
     ‚есело,   весело...   Ћн  слушал  Ќаталку  и  не  слушал.   ’олько  что
произнесенное им слово, собственно, оброненное совершенно случайно, оглушило
его,  словно удар грома,  ослепило, наполнило страхом и озарением, как белаЯ
стрела  молнии в  темной необъЯтности ночных небес.  ЌапрЯжение...  ‘трашное
напрЯжение души - может быть, это и есть жизнь? € шахтер, который ежедневно,
словно  мифический Ђтлант,  держит  на  своих  плечах черную земную твердь и
отбирает у нее мощь с такой осторожной решимостью, чтобы не содрогнулась, не
пошевелилась;  и  хлебороб,  который от  рождениЯ до  смерти без  выходных и
передышки болеет сердцем за  каждый стебелек,  за  каждый комочек земли,  за
каждый дождь и каждый проблеск солнца и никому не может передать эту высокую
боль,  обреченный на нее своим рождением и  назначением;  и ученый,  который
высочайшую радость находит в том, чтобы даже мозг свой завещать человечеству
ради его  бессмертиЯ;  и  художник,  который стремитсЯ остановить прекрасное
мгновенье и перейти с ним в вечность;  и мать, котораЯ оберегает своих детей
и  тогда,   когда  они  уже  поседели  и  даже  мертвы.  ЌапрЯжение  это  не
принудительное,  оно,  словно  радостный обет,  очищает твою  душу  и  дарит
внутреннюю свободу, к которой все мы тЯнемсЯ сознательно или подсознательно.
     - џ  не верю в  легкость работы,  -  неожиданно произнес ’вердохлеб.  -
ђабота не игра. Џо себе знаю, как это тЯжело...
     - Ђ  у кого она легкаЯ?  -  Ќаталка посмотрела на него почти строго,  и
’вердохлебу показалось,  что в  ее  глазах он  уловил те  же мысли,  которые
только что родились у него. - ‚от мы здесь прыгали, с ума сходили, бесились,
думаешь, с какой радости?
     - Ќу... наверное, от избытка сил...
     - „урной   силы   действительно  много...   Ђ   еще   больше   какой-то
пустоголовости...  ’анцуют ведь не восемнадцатилетние! …му уже и тридцать, и
сорок, а он "гоцает", а он беситсЯ!..
     - Ќо ты же... с ними?
     - € Я вытанцовывала... Њожет, чтобы показатьсЯ моложе...
     - ’ы ведь и так...
     - ЊолодаЯ?  „лЯ тебЯ, но не длЯ них... ‡наешь что? „авай бежать отсюда,
а то совсем рассоримсЯ в этой "ђуте". ’ут тебЯ все раздражает...
     Ћн молча согласилсЯ.  Ћни спустились вниз,  оделись.  Ќа улице дождило.
"†игулисты",  сверкаЯ фарами, развозили своих девушек, возле остановки такси
мокли,  пританцовываЯ,  человек двадцать нетерпеливых,  а может, тех, у кого
дурные деньги.
     - ’воЯ машина где? - шутЯ дернула его за рукав Ќаталка.
     - …ще на заводе. ЊенЯ устраивает и общественный транспорт.
     - ’ы такой честный или отсталый?
     - Ќи то, ни другое.
     - Ђ такси хоть признаешь?
     - ‘юда приехал на такси, боЯлсЯ опоздать. Џо опыту знаю, что в Љиеве на
такси можно быстрее,  чем на метро.  Ђ ты ведь такаЯ точнаЯ.  ‡наешь,  как Я
тебЯ назвал?  ‘емичасовочка.  џ  придумал длЯ детей таких себе негорюйчиков,
теперь мог бы им рассказать о ‘емичасовочке.
     - “ тебЯ много детей?
     - Љ сожалению, только чужие. ‘лучайно забрел в детский садик и стал как
бы их дедушкой Џанасом*...
     ______________
     * ‘казочник из детских передач украинского телевидениЯ.

     - Њожет, и мне расскажешь об этих негорюйчиках?
     - ’ы ведь не ребенок.
     - Ђ кто знает? ’ак ты как - на метро? Џотому что мне трамваем.
     Ћна сделала движение,  чтобы высвободить руку,  но ’вердохлеб придержал
ее локоть.
     - Џочему ты  не хочешь,  чтобы Я  тебЯ проводил к  этой вашей гостинке?
•отЯ бы узнать, где она...
     - ‡ачем? ќто не туристический объект.
     - “же поздно. Њогут хулиганы...
     - •улиганы?   Џолучат  по  мордасам!  ‘колько  ездим  со  второй  смены
последним трамваем - и ничего! ‘адись в метро, а Я на трамвай...
     - € это все, ЌатальЯ?
     - Ђ что тебе еще? џ позвоню.
     - Љогда?
     - Љак смогу...
     —то ж это Я делаю? —то со мной происходит? ‚ыйдЯ из метро на Љрещатике,
’вердохлеб отправилсЯ пешком вверх по улице ‘вердлова, минуЯ ‡олотые ворота,
окунулсЯ в глубину улицы џрославов ‚ал.  Ћдинокий человек в ночном дождливом
Љиеве.  „ождем рыдает город...  ЃеспредельнаЯ безымЯнность человека на  этих
каменных улицах,  среди высоких каменных домов. ’ак можно бродить целую ночь
(может,   и  всю  жизнь?),   перемеривать  километры  тысЯч  киевских  улиц,
ослепительно освещенных и совсем темных,  загрохоченных машинами и тихих,  и
впечатление такое,  будто ты  умер или умираешь,  вокруг неистовое движение,
еще более неистовые звуки, а ты немой, покинутый, безнадежно обессиленный, и
никто не остановитсЯ,  не спросит,  не поможет,  не спасет. ‚рачу - исцелисЯ
сам!  —то ж это Я делаю? Љак могу себе позволить? Ќаша жизнь вроде песчаного
карье