                  ѓод 1037
                         Ћ‘…ЌЌ€‰ ‘Ћ‹Ќ–…‚ЋђЋ’. Љ€…‚

                                                        ...свЯтей ‘офьи, юже
                                                                созда сам...

                                                            ‹етопись Ќестора

     “  ‘ивоока  было  такое  ощущение,  будто  он  умирает безостановочно и
неудержимо  каждой  частицей  своего  тела,  каждой жилкой, умирает мыслЯми,
стремлениЯми,  надеждами.  ‘обор  поднималсЯ  все  выше  и выше, вырастал из
земли  гигантским  розовым  цветком, лишенным стеблЯ, взбунтовавшимсЯ против
известных  сил  и  стихий  природы, против людей, против самого строителЯ, и
‘ивоок  никак  не  мог отрешитьсЯ от ужасного впечатлениЯ, будто эти камни и
плинфы,  будто розоваЯ цемЯнка, которой скреплЯлись стены, - это частица его
собственного  существа,  будто  он  перевоплощаетсЯ  в  это  сооружение, сам
исчезаЯ незаметно, постепенно, неуклонно.
     Љогда  же  здание вознеслось среди киевских снегов и отовсюду торопливо
потЯнулсЯ  люд,  чтобы  взглЯнуть  на  это диво, еще и не законченное, тогда
вдруг   снова   ожил  ‘ивоок  длЯ  нового  дела;  долгие  годы  невероЯтного
напрЯжениЯ  вмиг  отлетели  прочь,  словно  их  и  не  было  вовсе,  и этого
изнурительного  умираниЯ  души  и  тела тоже не было, - родились в нем новые
силы,  новаЯ  мощь.  ’ак,  видимо,  бывает  с  той  смелой  птицей,  котораЯ
взвиваетсЯ  в  непостижимую  высь  и  в  самом  стремительном  взлете  вдруг
начинает  опасатьсЯ,  что  у  нее  не хватит сил, и летит, чем выше, тем все
тЯжелее,  кажетсЯ,  вот-вот  упадет  камнем вниз, но потом, достигнув все же
наивысшей   точки,   неожиданно  длЯ  самой  себЯ  открывает  в  себе  новые
безграничные   запасы   легкой  летучести  и  неудержимо  парит  в  лазурном
поднебесье, пронизанном солнцем.
     ’акаЯ  птичьЯ  летучесть  и  легкость  поЯвились  в душе ‘ивоока, когда
взобралсЯ  он  на высоченные леса в главном куполе храма и начал выкладывать
самые большие софийские мозаики.
     Ћн  был  равнодушен  ко  всем  спорам  между  пресвитером  €лларионом и
митрополитом  ”еопемптом,  менее  всего  заботило  его  мнение кнЯзЯ теперь,
когда  им  с  ѓюргием  удалось  настоЯть  на своем и построить церковь не по
ромейскому  образцу,  а именно такую, какой представилась она ‘ивооку в часы
его  первой встречи с родной землей после долгой разлуки. ’еперь поЯвилось в
нем  что-то  как  бы  растительное;  подобно  тому  как  растениЯ  цветами и
листьЯми,  он  теперь жил и разговаривал с людьми только красками, и все длЯ
него  укладывалось  в  Язык краски, он снова начал свое умирание в творении,
истекал  сквозь  концы пальцев на свои мозаики невиданными цветами, он хотел
бы  поймать  в  краске  и показать людЯм все на свете: девичье пение, птичий
полет,  мерцание  звезд  в  чистом  небе  и  солнце.  ‘олнце было всюду, оно
двигалось  в  соборе,  собор  поворачивалсЯ  следом  за  ним, мозаики словно
выступали  из  своих  углублений,  свободно  располагались  между  стеной  и
людьми,  которые  смотрели  на них снизу, двигались по кругу, поворачивались
следом  за  солнцем,  и  все  поворачивалось  вместе  с ними в торжественной
тишине  и  нечеловеческой  красе.  ѓлавное  длЯ него теперь заключалось не в
том,  что  он  должен  был  изображать,  а  как.  ‚ажно само искусство, а не
фигуры,  которые  оно  передает.  ”игуры  изменЯютсЯ,  одним нравЯтсЯ такие,
другим - иные, а живопись, если она есть, остаетсЯ навеки.
     Ќеважно,  как  будут  называтьсЯ  те  или  иные  мозаики.  Џантократор,
Ћранта,  евхаристиЯ  с  дважды  нарисованным  •ристом  и апостолами, которые
бежали  к  богу  за  его телом и кровью, - так представлЯли украшение собора
сами  попы.  Ђ длЯ ‘ивоока там было только солнце в многотысЯчных сверканиЯх
смальты  - золотой, синей, зеленой: зеленое солнце древлЯнских лесов, желтое
солнце,   светившее  ему  по  утрам  в  детстве,  белое  -  в  раскаленности
болгарских  планин  и  свинцовое  солнце  в эмволах константинопольской Њесы
перед  тем,  как  его  должны  были  ослепить,  и  тихое  золотое солнце над
вечерними садами, и певучесть лучей на женских волосах...
     ‚от   почему  Џантократор,  которого  ‘ивоок  нарочно  наделил  чертами
Ђгапита,  с горечью во взглЯде, вызванной старостью и бессилием, имел в себе
что-то  от  сизой  свинцовости  безжалостного ромейского солнца над пленными
болгарами,  а  гигантскаЯ  фигура Ћранты представлЯлась ‘ивооку, будто тихий
синий  вздох  матери,  которой  он так никогда и не знал; евхаристиЯ же была
криком  красок  багровых и синих, малиновых и фиолетовых, золотых и зеленых;
цвет  и  движение,  неудержимое,  жадное, вечное движение - так человечество
вечно  торопитсЯ куда-то, жаждет чего-то, - а ведает ли хорошо, чего именно?
•леба?  Љрови?  "‘е  творите  в  мое  поминание", - завещал бог. € вот гонЯт
куда-то  людей  (то  ли сами они бегут), и никто не в силах их остановить, а
на   долю  художника  выпадает  воссоздание  этого  неустанного  движениЯ  -
устремлениЯ,   которым   так  потрафила  христианскаЯ  церковь  человеческой
натуре.
     ‘ивоок  сам  следил  за  тем,  как варилась смальта длЯ больших мозаик,
которые  он  должен был выкладывать. Џодбирал подходЯщие цвета. Љолдовал над
красками.  ‚арил,  проваривал,  растирал.  „лЯ  золотой  смальты  златоковцы
ковали  тончайшие  листочки  золота,  потом  оно  закладывалось  между  двух
пластинок  стекла,  навечно заваривалось, иногда, когда нужна была тончайшаЯ
смальта,  золотой листик просто припаивалсЯ к низу стеклЯнного кубика. —тобы
как  можно  больше разнообразить оттенки золотой смальты, ‘ивоок применЯл не
только  золото,  но  и  сплав  золота с серебром, иногда использовались даже
листики  меди,  котораЯ давала более спокойное сиЯние. ‘мальту варили долго,
многих  людей  перепробовал  ‘ивоок  на этом деле, шли к нему охочие, босые,
без  шапок, бедные, ободранные, несмелые, он учил их, работал вместе с ними,
жил  с  ними  в нужде и заботах, рассказывали они ему о нужде еще большей, о
том,  как  было  голодно  когда-то,  а  еще  голоднее  стало  нынче, ибо все
поглощает  церковь, люди бросили полЯ и борти, пошли на строительство, а тем
временем  их хижины где-то разваливаютсЯ, зарастают бурьЯном полЯ - и что же
это  будет, что же это будет? „аже в лучшие времена хлеб ели не каждый день,
а  теперь  только и видели что жиденькую затируху, да капусту, да репу. ‘оль
была  лакомством,  ее  не  употреблЯли в пищу, а лизали кусок после обеда, о
мЯсе  даже не упоминали. ‘ивоок делилсЯ со всеми своими помощниками тем, что
ему  доставалось от кнЯзЯ, но понимал, что, накормив десЯтерых, все равно не
накормит  тысЯч. ЏовторЯлось то же самое, что видел он много лет в ‚изантии:
чем   больше  и  роскошнее  строили,  тем  беднее  и  ободраннее  становилсЯ
окрестный  народ,  потому  что должен был вынести все на своих плечах, своим
трудом,  своей  нуждой  и  ограничениЯми  заплатить  за  высокомерие и славу
божью.
     Ђнтропосы  спасались  от  мрачных  видений  и  от  отчаЯниЯ в молитвах,
старшие  из  них,  не  имеЯ  больше надежд, постригались в монахи, вот уже и
тут,  в  Љиеве,  основали  они возле самой ‘офии, на месте своего поселениЯ,
монастырь  свЯтого ѓеоргиЯ в честь кнЯзЯ џрослава, и Њищило пристроилсЯ туда
игуменом,  но  ‘ивоок  осталсЯ  со  своими  людьми; не мог он признать этого
жестокого  бога,  от  которого  всю  жизнь  лишь  страдал; собственно, после
гибели  €ссы  утратил  он  способность  восхищатьсЯ  малейшими  радостЯми  и
удовольствиЯми,  жил  только  великим делом своей жизни, жил в красках, в их
свечении, в их музыке.
     ’еперь   наступило   то  главнейшее,  ради  чего,  по  мнению  ‘ивоока,
принесены  все  жертвы и усилиЯ: начиналось таинственное и непостижимое даже
длЯ  того,  кто  стоЯл у самых его начал и истоков. €з ничего ты творишь еще
одну  вещь длЯ мира, добавлЯешь к нему то, чего свет не знал и никогда бы не
смог  создать  сам  в  своем  равнодушии  и  беспорЯдке.  ’ы вносишь высокую
гармонию в запутанность вещей, ты - творец, ты - выше бога!
     Њищило  укладывал  мозаику  на  стене  под хорами - во славу основателЯ
храма  кнЯзЯ  џрослава.  ђаботал  медленно,  старательно,  подгонЯл  кубик к
кубику  с такой тщательностью, что готоваЯ мозаическаЯ поверхность сливалась
в  сплошной  блеск, этот блеск ослеплЯл, не давал возможности разобрать, что
там  изображено,  -  только  сиЯние,  блеск,  чтобы  знал каждый поднимающий
глаза:  перед  глазами  у него бог, богородица и кнЯзь, а все - сплошь свет,
пылание, огненность.
     ЉнЯзь  побывал  в  соборе,  и  ему  понравилось,  как Њищило укладывает
смальту,  чувствовалась  рука  мастера сноровистого, хорошо обученного, беда
только,  что  работал  Њищило  больно  уж  медленно,  в  особенности же если
сравнить с ‘ивооком.
     ’от  сидел  в  своем  поднебесье,  помощники  носили  ему  раствор  длЯ
накладки  на стену, раствор также изготовлЯлсЯ по советам ‘ивоока, к извести
добавлЯлсЯ   толченый   кирпич   и   мелкий   угольный   порошок,  и  в  эту
серовато-розовую  накладку  русокудрый  великан,  как-то словно бы не думаЯ,
броском  вгонЯл  кубики  смальты  и  разноцветных  камней,  не  заботилсЯ  о
приглаженности,  не вылизывал, как Њищило, торопилсЯ, будто гнали его в шею,
разноцветные  кубики  торчали  из  накладки  и так и сЯк, казалось, никакого
порЯдка  нет  в этих нагромождениЯх смальты и камешков; Њищило на удивленный
взглЯд  кнЯзЯ  лишь  беспомощно  разводил руками - дескать, дуракам закон не
писан.
     џрослав  на  первый  раз  смолчал,  но  снова  приходил в ‘офию и снова
наблюдал  удивительную  картину:  один,  высунув  Язык,  прилаживает кубик к
кубику  так  плотно,  что  не  просунуть  иголки,  а другой, вверху, швырЯет
смальту  беспорЯдочно  и  произвольно, и пока этот внизу хлопочет до сих пор
над  одной  лишь фигурой, тот вверху уже закончил Џантократора и принЯлсЯ за
его  небесную  стражу - архангелов, и все это у него - корЯвое, шероховатое,
взъерошенное,  растрепанное,  как и он сам, и снова Њищило пожимал плечами и
шептал  что-то  осуждающее.  „ескать,  разве мы не можем уложить всю смальту
гладенько и ровненько?
     ЉнЯзь  полез  к  ‘ивооку.  ЌелегкаЯ это была дорога, никогда ему еще не
приходилось  взбиратьсЯ  по  таким  лесам,  но  он знал: властелин не должен
отступать ни перед чем, должен испытать все.
     Ќо  когда  он  остановилсЯ  позади  ‘ивоока  и глЯнул на его работу, он
просто  ужаснулсЯ.  ‘низу  был виден Џантократор в огромном медальоне, снизу
архангелы  (два  уже готовы, третий еще не завершен) поражали своей тЯжестью
(о  боге  нечего  и  говорить: он и вовсе был какой-то тЯжеленный, словно бы
выложенный  из  большущих  каменных  квадратов, а не из легеньких сверкающих
кубиков),  снизу  были  краски,  они сливались воедино, хотЯ и не так, как у
Њищилы,  а  тут  кнЯзь  не  видел ничего, кроме серого раствора, наложенного
толстым   слоем   на   стену,  и  беспорЯдочно  натыканных  в  этот  раствор
неодинаковых  стеклЯшек  и  камешков,  гранЯми  своими  повернутых  в разные
стороны,  как  попало,  в  диком хаосе; самое же страшное заключалось в том,
что  ‘ивоок  при  поЯвлении  кнЯзЯ  работы своей не прекратил, а продолжал и
дальше  втыкать  свои камешки, молча протЯгиваЯ к подручным то одну руку, то
другую,  работал  молча, быстро, лихорадочно и сосредоточенно, словно бог во
времЯ сотворениЯ мира.
     - ’ы  что  же  это  вытворЯешь? - гневно спросил кнЯзь, запыхавшийсЯ от
изнурительного  карабканиЯ  в это поднебесье и возмущенный непочтительностью
‘ивоока,  а  еще  больше  непохожестью  его  работы на то, что показывал ему
внизу Њищило.
     - —то зришь, кнЯже, - буркнул мастер.
     - Ќичего не вижу.
     - Ќепривычен глаз имеешь, кнЯже.
     - Ђ ты не учи менЯ! - топнул ногой џрослав.
     - ЋкромЯ  того,  на  эту мусию смотреть надо лишь снизу, - успокаивающе
промолвил ‘ивоок, - вельми велика она, чтобы обнЯть ее оком вблизи.
     - Џочто кладешь не так, как Њищило?
     - ‡а  солнцем  иду.  •оть  где  будет  солнце, найдет себе отражение, и
мусиЯ  будет  весь  день  светитьсЯ одинаково глубоко. Ђ у Њищилы - сверкает
один  лишь  раз  на день. „а и что это за блеск? Ѓез тепла, без глубины, что
лед  холодный.  Ђ  еще - будет класть твой Њищило свою мусию десЯть лет и не
закончит.  ‹юди  рождаютсЯ  разно:  одни  длЯ  работы  мелкой,  другие - длЯ
великой...
     ‘ивоок   говорил,   не  поворачиваЯсь  к  кнЯзю,  продолжаЯ  укладывать
смальту, делал это умело, быстро, как-то даже вроде бы весело.
     - ‘читаешь, что так и нужно? - мЯгче спросил џрослав.
     - ‚от  это, что делаю? Ђ как иначе? Ќикто не взЯлсЯ за большие мозаики.
Њало  таких  людей  на  земле.  ЊенЯ когда-то отчаЯние загнало в эту высоту,
теперь слезать не хочетсЯ. Ђ слезу - так тоже длЯ дел великих.
     - —ванишьсЯ или шутишь?
     - € то и другое. „умаю, как скорее закончить церковь.
     - “гадал мою мысль, ‘ивоок.
     - Ќо с Њищилой, кнЯже, не закончишь до скончаниЯ века.
     - Ќедостроенный  храм  не  хочу оставлЯть сыновьЯм и потомкам, - сказал
џрослав,  видно,  встав  уже  на  сторону  ‘ивоока  в  его дивно хаотичном и
непостижимом, но уверенно решительном творении. - Ќе хочу!
     - џ тоже, - весело сказал ‘ивоок.
     - ’ы еще молод.
     - Ќо и не имею ничего. Ќи сына, ни жены, ни крыши над головою.
     ЉнЯзь  промолчал. Ќеустроенность людскаЯ его мало занимала. € не о себе
пексЯ - о державе. ‚сегда и прежде всего.
     - ‘ыновьЯ  у  тебЯ  хорошие,  кнЯже,  -  снова  заговорил ‘ивоок. - Џро
дочерей  не говорю, негоже мне молвить про кнЯжьих дочерей, а сыновьЯ вельми
хороши. …сть у менЯ мысль. •очу помочь Њищиле в его работе.
     - ‘воей  же  имеешь  эвона  сколько!  -  удивилсЯ  кнЯзь жадности этого
человека к хлопотам.
     - ‡акончу  свое  в пору. Њищило же будет мешкать там невесть как долго.
Ђ  чтобы  поскорее  -  можно  объединить с его мусией фресковые образы твоих
сыновей  и дочерей с кнЯгиней. ‚от и взЯлсЯ бы Я и сделал бы вельми быстро и
охотно.
     - Џрилично ли будет? ЉнЯзь - в мусии, а семьЯ его - в простой росписи.
     - ђоспись  тоже  можно  сделать  так, что не уступит мусии. Ќа все есть
способ.  Љогда-то жена карийского царЯ Њавзола ЂртемизиЯ поставила ему после
смерти   надгробный   памЯтник,   и  стены  были  украшены  фресками  такими
гладенькими,  что казались прозрачными и блестели, как стекло. € у эллинов и
римлЯн  были  такие  мастера.  ‚  заправу добавлЯли порошок мраморированный,
поверхность  накладки разглаживали горЯчим железом, а писали Яичной краской,
котораЯ  в  обычной  фреске  не  употребима.  Џосле  окончаниЯ  живописи  ее
покрывали  пунийским  воском  и  водили  около самой поверхности раскаленным
железом,   не   прикасаЯсь.   Ќатирали   сукном   -   и  вот  блеск,  как  у
отполированного мрамора или даже смальты.
     - “  менЯ  державных дел хватает, - сказал кнЯзь, - чтобы забивать себе
голову  твоим  пунийским  воском  и  еще  чем-то.  ’ы  мастер - тебе и знать
надлежит.
     - Ђ  сам  вмешиваешьсЯ  в  то,  как  мне укладывать смальту, - напомнил
‘ивоок.
     - €бо непривычно кладешь.
     - ’олько  тогда  и  есть  искусство, когда непривычно. ‚ласти это не по
вкусу.  ‚ласти  мило  упрочившеесЯ,  она  жаждет,  дабы  все  на  свете было
одинаковым,  ибо  только тогда может уповать на свою незыблемость. Ђ краса -
лишь  в  неодинаковости.  ‚озьми  такое,  кнЯже:  каждое растение имеет свой
цветок, не похожий на других. Ђ ежели бы все цветы да стали одинаковыми?
     - ѓлаголешь много, - попыталсЯ свести разговор к шутке џрослав.
     - €бо  много  работаю.  -  ‘ивоок  в течение всего разговора ни разу не
взглЯнул  на  кнЯзЯ  и  не  прервал  своей  работы. ‘тоЯл на помосте, широко
разметав   руки,   так,  будто  подпирал  изогнутую  стену  купола,  голова,
задраннаЯ  кверху,  прочно  лежала  на  плечах,  срослась с ними навсегда от
этого  напрЯженного всматриваниЯ вверх, на свод; кнЯзь попробовал сосчитать,
сколько  дней,  недель  и месЯцев стоит тут ‘ивоок, укладываЯ мозаики, вышло
так  много, что он ужаснулсЯ, а впереди ведь было еще больше! € этот человек
думает  не  об отдыхе, а ищет длЯ себЯ еще работы, беретсЯ за новое, и кипЯт
в нем какие-то непостижимые страсти, нарываетсЯ на споры с самим кнЯзем.
     Ћтрок,   сопровождавший   џрослава,   раздвинул  длЯ  кнЯзЯ  переносный
стульчик.  џрослав  махнул ему, чтобы убрал. Ќе привык рассиживатьсЯ и вести
разговоры   с   кем-либо  при  свидетелЯх.  Ќа  всю  жизнь  запомнилось  ему
новгородское  вече,  перед  которым выворачивал свою душу после расправы над
воЯми  ‘лавенской  тысЯчи,  возненавидел  после того все публичные радениЯ и
обсуждениЯ,  всегда, когда возникала потребность кого-нибудь выслушать, звал
его  к  себе  в палаты, слушал, с решением своим не торопилсЯ, оставаЯсь длЯ
собеседника загадочным, а следовательно - мудрым.
     Џоэтому  неуютно  чувствовал  он  себЯ здесь, под самым сводом главного
купола  собора.  ‘оздавалось впечатление, будто воздушный столб, наполнЯвший
купол  на  всю  высоту,  вдруг  опрокинулсЯ  и  начал давить на людей снизу,
угрожаЯ  приплюснуть  их  к  грозно  уставившимсЯ  безнадежно  черным глазам
Џантократора.  џрослав  ощутил недостаток воздуха в груди, истому, он поднЯл
руку,  чтоб  расстегнуть ферЯзь, поскреб пальцами по золотому шитью, облизал
пересохшие   губы.   Џочувствовал   себЯ  вдруг  немощным  и  очень  старым.
ЌеразумнаЯ  затеЯ:  взбиратьсЯ на такую высоту, чтобы встревать в перебранку
с  этим  строптивым  человеком.  „а  и зачем? •удожники - люди, властители -
тоже  люди,  но  у  каждого  своЯ жизнь, своЯ цель и свое назначение. Њожет,
следует  предоставить  возможность  делать  свое  и  не вмешиватьсЯ? Ќо ведь
государство  держитсЯ  на  кнЯзе,  а  поэтому  должны подчинЯтьсЯ ему люди в
державе.  Љто не подчинЯетсЯ - враг или подозрительный человек. ’огда кто же
‘ивоок?  Ћдин  раз склонил кнЯзЯ на свою сторону, теперь снова, видно, метит
чинить так и дальше. Њожет, правду молвил ‘итник?
     џрослав откашлЯлсЯ.
     - „ышать у тебЯ тут нечем, - сказал ‘ивооку.
     - Ђ Я не дышу, - ответил тот.
     Ќепокорный. „ерзкий.
     - Џришлю к тебе боЯр своих, лучших людей.
     - Џочто  они  мне?  Џрислал  бы, кнЯже, утраченные годы, людей дорогих,
навеки утраченных, но не можешь.
     - ‚се  в божьей воле. - ЉнЯзь отошел от ‘ивоока, мысленно бранЯ себЯ за
неосмотрительность  и  за  то,  что  так по-глупому решил вдруг бодритьсЯ да
приосаниватьсЯ.  Ќа  старости  лет  взбиратьсЯ  на такую высоту! ‡аманулось,
вишь,  побыть  возле  самого  бога,  прикоснутьсЯ  рукой  к  божьей деснице!
ЃессмысленнаЯ  привычка  самолично  все  проверЯть и осматривать. ‚се едино,
ведь  землЯ  столь  велика,  что не хватит жизни на то, чтобы все увидеть, -
наверное, надобно верить и чужим глазам.
     Ќо каким, чьим?
     - ЋставайсЯ с богом, - сказал ‘ивооку.
     ’от  молчал.  Ќе  повернулсЯ  к кнЯзю. Љак и прежде, продолжал стоЯть к
нему  спиной,  с  неестественно  задранной  лохматой  головой, прикипевшей к
плечам,  неутомимо  укладывал  смальту  и  камни,  и  только  теперь заметил
џрослав,  что  художник  не разбрасывает разноцветные кубики как попало, что
есть   четкий   и  гармонический  порЯдок  в  разбеге  смальты  по  вогнутой
поверхности,  смальта  шла как бы кругами, полудужьЯми, в ней было что-то от
формы  небесных  сфер,  было  вращение, от которого кругом шла голова. ЉнЯзь
покачнулсЯ, тЯжело оперсЯ о плечо отрока, сказал глухо:
     - ‘веди менЯ отсель.
     Џотом   стали   приходить   боЯре,  городские  старцы,  мужи  лучшие  и
нарочитые,  степенно  вплывали в церковь, путались между лесами, спотыкались
о  доски  и  обаполы,  задирали  головы,  всматриваЯсь  в  работу молчаливых
антропосов  Ђгапита,  которые,  прислонившись повсюду, писали фрески; Њищило
спускалсЯ  каждый  раз  вниз  и  давал  объЯснениЯ, умалчиваЯ о своей мусии,
котораЯ  подвигалась  слишком  медленно,  более  всего  показывал вверх, где
трудилсЯ  невидимый  ‘ивоок,  где  посверкивало синим и золотым в прогалинах
между  лесами,  что-то  говорил  шепотом то ли гневно, то ли извинительно, а
почтенные гости стоЯли, задирали головы, вздыхали.
     —то  же  это  будет  перед ними? Ќеобычное, дивное и нужное ли? €бо как
живут  люди, чем? ’от воюет. ’от выкорчевывает лес. ’от охотитсЯ на зверЯ, а
тот  сеет  хлеб  или  варит сталь. Љаждый что-то делает и считает, что это -
единственно  необходимаЯ  работа,  и  так  оно  и  есть на самом деле. Ђ тут
какой-то   человек  годы  истратил  на  то,  чтобы  наготовить  разноцветных
стеклышек  и камешков, а теперь укладывает их на стене. ‡ачем? Љому от этого
польза?  ЉнЯзю?  Ќо сам ведь кнЯзь молвил: идите, смотрите. –еркви, богу? Ќо
что говорит им этот человек, облаченный в хламиду слуги божьего?
     € так смотрели, слушали Њищилу, покачивали головами, вздыхали:
     - ‡ачем все это? ѓрехи наши тЯжкие... Ћх-ох!..
     ‘ивооку  сверху  видны  были  их головы, а под головами - руки-клешни и
расставленные  ноги;  лишенные  туловищ,  в  причудливо срезанном измерении,
боЯре  напоминали  что-то  паучье,  хотелось  плюнуть  туда  вниз, невзначай
сдвинуть   тЯжелое   ведерко  с  заправой  или  сбросить  на  паучьи  головы
деревЯнное  корыто,  но  и этого было жаль, и мастер лишь изредка поглЯдывал
презрительно на распластанных внизу и продолжал делать свое дело.
     ‡ачем  им  это?  Ђ  длЯ  них  ли  он  творит? „лЯ вон тех мелких душой,
спесивых,  мстительных,  темных,  как  стоЯчаЯ  вода, в своих помыслах. ‡нал
каждого  из  них.  Ћдин  кичилсЯ  силой. ЏохвалЯлсЯ, что одним взмахом может
мечом  отрубить  голову лютому вепрю, а на самом деле мог разве что отрубить
домашнему  поросенку,  да  и  то  привЯзанному к колу. „ругой показывал всем
свое  здоровье.  „вор  его  стоЯл  у  Ѓабьего торжка, и каждый день, в любое
времЯ  года,  боЯрин  высовывалсЯ утром в окошко голый до поЯса, ждал, чтобы
его   увидели   покупщики,   гоготал:  "Ћ-го-го-го!"  ’ретий  все  богатство
вкладывал  в одежду, выписывал себе из ‚изантии дорогие ткани, ходил в шитых
золотом  и  шелками  кафтанах,  на  правой  поле  у  него  было вышито знамЯ
кнЯжеское,  на  левой  -  персона  самого  џрослава, люди всегда собирались,
чтобы  посмотреть,  а  он  шел  или  ехал  среди  них - босых, оборванных, с
голодным  сверканием  ненависти  в  глазах, - что ему до бедных и униженных?
…ще  один  поставил  свой  двор  напротив  кнЯжеского  дворца, каждый день с
самого  рассвета  простаивал  у  ворот  -  а  вдруг да поЯвитсЯ кнЯзь, и ему
первому  удастсЯ  сказать:  "‡драв  будь,  кнЯже!" - и потом можно хвалитьсЯ
целый  день,  а  следующую  ночь снова спать урывками, беспокойным, краденым
сном,  чтобы  на  рассвете поскорее вскочить и встать у ворот настороже, ибо
что  же  может  быть  лучше,  чем первым поклонитьсЯ владетельной особе! …ще
стоЯло,  возможно,  там  внизу несколько таких, которые отличились в битвах,
выпало  им укоротить жизнь многим людЯм, именуемым врагами, когда-то в этом,
вероЯтно,  была  польза  кнЯзю  и  державе,  но  все  это осталось в далеком
прошлом,  теперь  они  не  размахивали  мечами,  не способны ни к чему из-за
старости,  зато  всюду  совали  свой нос и на все имели особое решение: "Ђ Я
говорю  так,  а не этак!" Ќевежды всегда такие: начинают с поучений, кончают
расправой.
     ѓудели  их  голоса  внизу, не касалось это ‘ивоока, не обращал он ни на
что вниманиЯ. ‹еший с ними!
     ‘ивоок  жил  в соборе, на самой верхотуре, со своими помощниками. ‘пали
на  помостах,  делили между собой хлеб и квас, одежда и обувь у них были так
изношены, что и на праздники им не в чем было показатьсЯ.
     Ќочью  собор  замирал.  Ђнтропосы,  помолившись,  как  темнело,  шли  в
монастырь,  рабочий  люд  расползалсЯ  куда-то по щелЯм и закоулкам большого
Љиева,  оставались  только  эти  наверху,  безвестные  и  невидимые,  ночнаЯ
стража,   охранЯЯ   по  велению  кнЯзЯ  и  митрополита  строЯщуюсЯ  свЯтыню,
забредала  в  церковь,  тогда  ‘ивоок  бубнил что-то по-гречески или запевал
греческий же ирмос, сторожа испуганно замирали.
     - Ђ цыц! - говорил один. - ‘лышишь?
     - ѓолоса. Ђ откуда - не раскумекаю.
     - ‘ неба, дурень!
     - —то же это?
     - Џо-гречески молвит. Ѓог.
     - Ђ разве бог по-гречески?
     - Ђ по-какому же?
     ѓюргиЯ  в  Љиеве не было. ‡аложил новый дворец длЯ кнЯзЯ, а сам наконец
подалсЯ  в —ернигов, к кнЯзю Њстиславу. “ того, простудившись на охоте, умер
единственный  сын-наследник  …встафий, и Њстислав задумал поставить собор во
спасение  души  сына,  а  заодно  и  своей,  выпросил у џрослава строителей,
послал  Љиевский  кнЯзь  и ѓюргиЯ - смотрите, мол, какой Я щедрый, ничего не
жаль мне длЯ родного брата.
     ‘ивоок  осталсЯ один. Њного у него было за эти годы людей близких, были
ученики  и помощники, но есть межа, через которую не перешагнешь, чувствовал
эту  межу  в работе, где не было ему равных, чувствовал и тогда, когда из-за
темноты  приходилось  работу  прекратить,  хотЯ если бы мог, то укладывал бы
мозаику днем и ночью.
     ’оропилсЯ,  будто  перед смертью. ’ак, словно отмерено ему жизни именно
на  этот собор, и давно это известно, и должен он уложитьсЯ в отпущенное ему
времЯ,   ибо   иначе   незавершенным   останетсЯ   главное  да,  собственно,
единственное  дело,  отмеченное его именем и дарованием. ‚озмещал людЯм долг
за  свое  умение  и  талант.  Џотому  что  когда есть у тебЯ одаренность, то
принадлежит  она  не  тебе,  а  миру. Џускаешь свои произведениЯ в люди, как
детей.  “мираешь  постепенно  в  своих  произведениЯх,  ибо никто никогда не
задумывалсЯ,  чью песню поет, никто не поверит, что икона, перед которой все
молЯтсЯ,  написана  твоей  рукой,  что  эти  лучезарные мусии, которые будут
сиЯть  сквозь  века, уложены тобою. „а и важно ли вообще, кто именно сделал?
‚се  принадлежит  всем, а тебе нет. —еловека забывают. Ћ нем вспоминают мало
и  неохотно.  €з  человека  выжимают  только то, что кому-то нужно, будто из
рыбы  икру.  €ли  кровь  на  поле  боЯ, или пот на ниве, или красу, когда ты
художник.  Ђ  потом  имЯ  твое  забудут.  „а  и  что такое имЯ? ЉнЯзь, когда
крестилсЯ,  называлсЯ  не  так,  как раньше. Љогда кто-нибудь постригаетсЯ в
монахи,  тоже изменЯет свое имЯ - наверное, чтоб обмануть на том свете бога.
Ќе  все  ли  едино  разве  -  ‘ивоок он или Њихаил, как назвали его когда-то
добрые болгарские братьЯ? —то имЯ! ѓлавное - твои деЯниЯ на земле.
     €  через  много  веков,  когда  зазвучат длЯ кого-то эти старые краски,
оживет  тогда  в  них, быть может, и взглЯд, и сердце ‘ивоока, будто в лучах
солнцеворота.  € не нужно долго стоЯть перед этими мозаиками, ибо ничего они
не  скажут,  а  только  утреннЯЯ  зарЯ  может  прошептать  его  имЯ, скрытое
столетиЯми,  или прозвенит оно в золоте лучей неугасимого солнца над древним
Љиевом.
     ‡а  ‘ивооком  шли  буквенники-антропосы. “кладывали мозаические надписи
возле  Џантократора,  на  рипидах, у архангелов, в большой дуге над Ћрантой,
над  евхаристией.  …вангельские  тексты  ромейским письмом, на Языке ромеев.
„лЯ  ‘ивоока  это  уже  не имело значениЯ. Ћн жил своими красками, имел свои
намерениЯ  длЯ осуществлениЯ, Џантократора сделал похожим на Ђгапита. Ќо кто
там  в  Љиеве  знал этого Ђгапита? Ћранте дал испуганные глаза €ссы, а еще -
всю  ее  фигуру  сделал  болезненно-неравномерной,  ибо  именно такой увидел
когда-то  €ссу, лежавшую под киевским валом мертвой. Ћранта словно бы падала
с  конхи,  словно  бы летела на гибель, как летела в ту проклЯтую ночь €сса;
это   не   была   самодовольнаЯ,  невозмутимаЯ  богоматерь  с  византийского
иконографического  канона.  Љогда  кто-то  заметил  ‘ивооку,  что  у  Ћранты
слишком  велика  голова,  он  ответил:  "Ќе смотри на нее снизу, а попытайсЯ
взглЯнуть  с  лету,  поднЯвшись  на  один уровень с нею. “видишь, что летит,
падает. € руки у нее - не руки, а крыльЯ".
     Ќо  разговоров  не  было:  видно,  кнЯзь  после  стычки  с ‘ивооком под
куполом  храма  велел  не трогать художника, а может, просто отнимало речь у
каждого,  кто  наблюдал  всю  огромность созданного этим человеком. …ще и не
открытые,  заставленные  деревЯнными  лесами, мозаики главного купола горели
таким  огнем,  что  простые люди, попадаЯ в церковь, закрывали глаза, немели
от  чуда,  и  никто  не  верил, что такое могут создать человеческие руки, в
особенности же - руки одного-единственного человека.
     ‘ивоок  прекрасно  понимал  это ощущение: если созданное тобой казалось
сделанным  кем-то  другим - намного одареннее тебЯ, когда сам удивлЯлсЯ и не
верил, что это твой труд, - вот тогда и был настоЯщий успех.
     Ќо  не  об этом успехе заботилсЯ он, когда обдумывал свою ‘офию, не длЯ
прославлениЯ  христианского бога потратил здесь так много лет своей жизни, -
волновало  его  совсем  другое;  великие  мозаики,  хотЯ создавал их со всем
напрЯжением  и  в  их краски вкладывал свою душу, все равно считал словно бы
выкупом  за  те  настоЯщие  минуты  раскованности и свободы, которым заранее
радовалсЯ,  думаЯ  об оформлении башен перед собором. Ћн и башни эти задумал
как  бы  в  подарок  самому  себе,  представлЯлись они ему, наверное, давно,
слышал  он  их  Яркий  Языческий  выкрик,  там было его сердце, беспокойное,
изболевшеесЯ,  измученное скитаниЯми в странствиЯх, эти башни обозначали всю
его  жизнь,  от  маленького плачущего мальчика на темной неведомой дороге до
зрелого  мастера,  за  которым  все  признают талант, но у которого никто не
спрашивает, счастлив ли он.
     ‘ивоок  долго  совершенствовалсЯ,  каждый раз вступал в единоборство со
своими  неизвестными  предшественниками,  используЯ те же самые средства, не
имеЯ  возможности  нарушить  хотЯ  бы  одно предписание. ќто было искусство,
окостеневшее  в  своем  вечном  повторении.  ‘емьсот  лет, начинаЯ с времени
Љонстантина  ‚еликого,  византийское искусство жило мыслью о том, что зримый
мир  живых  людей - это лишь химера, видение, наваждение. ЌастоЯщаЯ же, мол,
жизнь  -  на  небе.  €  все  достойно  вниманиЯ только там, все страсти, всЯ
красота,   все  трагедии,  всЯ  глубиннаЯ  сущность:  €исус,  матерь  божьЯ,
апостолы, евхаристиЯ, благословение, чудеса, проклЯтиЯ и поклоны.
     Ђ здесь - ничего.
     €  вот  ‘ивоок  поставил  перед  храмом  две  башни,  чтобы украсить их
наконец   не   богами  и  их  прислужниками,  а  нарисовать  людей,  которые
утверждают  свое  бытие  на  земле.  ЋхотЯтсЯ,  играют  на  свирелЯх,  водЯт
хороводы,  любЯт  женщин,  смотрЯт конские скачки и состЯзаниЯ силачей... Ћн
бросит  вызов  всему  устаревшему,  закостеневшему  в своем пренебрежении ко
всему  живому  миру.  Ќеправда!  Њы  есть!  Њы живы! Ќе одни лишь боги, но и
люди!  Ќам  не дают еще много места. Њы отброшены в темень, в тесноту. Ќо мы
выберемсЯ оттуда любой ценой.
     ‘ивоок  бунтовал не против природы, ибо жил среди нее, ею, и верил в ее
силу,  ничего  другого  не  желаЯ  видеть  и  знать.  Ћн  протестовал против
установившегосЯ  порЯдка,  при  котором  длЯ  человека  не осталось места на
свете,  ибо все занЯли боги и их прислужники: апостолы и пророки, кадильщики
и  славословы.  Ќе  знал,  кто  его  создал,  но добивалсЯ места длЯ себЯ на
земле.  …сли  менЯ  сотворил  бог  -  все равно пускай подвинетсЯ и даст мне
место.  €наче  отказываюсь  от  существованиЯ,  и  тогда конец всему, прежде
всего - богу.
     ‚идел  схимников,  которые  уходили  от земных соблазнов и от деЯниЯ. Ђ
чего  достигли?  ‚се  равно  жили  -  с той лишь разницей, что жили мизерно.
ЏрозЯбали. Ђ так жить негоже.
     †изнь  научила  его ни с чем не соглашатьсЯ, протестовать, возмущатьсЯ.
Ћн  понимал,  что  лишь  тот  достоин  уважениЯ,  кто боретсЯ. Њало замечать
несправедливость  - нужно ее устранить, преодолеть. Џускай его мозаики будут
последней  данью прошлому, к которому он больше не вернетсЯ. Ќе хочет больше
рабства! •очет воли!
     Ќетерпение  у  ‘ивоока  было  такое,  что он выложил одну лишь половину
евхаристии,  другую отдал антропосам и обученным им помощникам из башковитых
киевских  отроков.  Ђ  сам  поскорее кинулсЯ к своим башнЯм. ’ут, под низким
сводом,  по-настоЯщему  наслаждалсЯ раскованностью таланта и разума. ’ворил!
Ѓыл  независимейшим человеком на свете! Њир его детства стоЯл перед глазами,
запах  извести и красок напоминал запахи глины в хижине деда ђодима, - и вот
уже  и сам ђодим на своем сером конике охотитсЯ на хищного зверЯ, и не беда,
что  и  коник  кажетсЯ  слишком  малым,  и  зверь  мелковат,  - пускай знают
потомки,  каким был ђодим, какие великие и могучие люди жили в этих лесах, и
у  этих  рек,  и  в  полЯх,  равных  которым  нет  во всей …вропе, ведь и то
сказать:  славЯне  поселились на самых богатых и живописных землЯх. ‚зЯть ли
русичей,  или  болгар,  или  сербов,  полЯков,  чехов.  ѓоры, равнины, реки,
шумные леса - где еще такое найдешь?
     ‚   фресках,  которыми  украшал  башни,  ‘ивоок  подсознательно  жаждал
передать  свои суждениЯ о мире и людЯх, поэтому считаЯ все остальное мелким,
не  заслуживающим  вниманиЯ  и  был  крайне недоволен, когда его отрывали от
любимой  работы, дергали то на то, то на другое, то на подсказывание, то длЯ
помощи,   то   длЯ  исправлениЯ  чьих-то  огрехов,  то  длЯ  торчаниЯ  между
митрополитом  и  пресвитером  €лларионом,  которые  еженедельно  прибывали в
церковь  длЯ  надзора  и  часто затевали новые и новые споры, верх в которых
все  равно  брал  незримо  присутствующий  кнЯзь  или  просто  художническое
упрЯмство.
     ’олько   в   одном,  возможно  и  в  самом  главном,  €лларион  уступил
митрополиту  без  видимого  сопротивлениЯ:  в том, чтобы все надписи в храме
были  сделаны  на греческом Языке. ќто был Язык половины мира. ЋтрекатьсЯ от
него  открыто  -  значило  бы  отрекатьсЯ  от  общей со всем тогдашним миром
культуры,  а  этого џрослав не хотел, вернее, не отваживалсЯ сделать. ‚ыбора
не было. ‚ера вела за собой Язык.
     Џресвитер  €лларион  был уверен, что вера не ограничитсЯ одной церковью
-  пускай  даже  и  такой пышной, как ‘офиЯ, - он был осторожно-мудрым, чего
никто не мог бы сказать про ‹уку †идЯту.
     ’от,  вопреки  кнЯжескому запрету болтатьсЯ по Љиеву и вести крамольные
разговоры  против  ‚изантии, примчалсЯ в собор, когда ‘ивоок еще работал над
Ћрантой,  начал  взбиратьсЯ  к  нему  на  помосты,  бегал  по зыбким доскам,
бормотал, неизвестно к кому обращаЯсь:
     - Ќе  грек  ты и не варЯг. ѓовори, пользуйсЯ своим естественным Языком.
Ќе ты его вознесешь - он тебЯ.
     - Ќе  гарцуй  так  - доски проломЯтсЯ, - спокойно советовал ему ‘ивоок,
не  отрываЯсь  от  работы.  Ћн  не  любил  никаких попов. ‘читал, что молоть
Языком человек идет лишь тогда, когда не способен ни к какой работе.
     - Ђ,  не  возьмет менЯ леший! - отмахивалсЯ небрежно ‹ука и по-прежнему
бегал туда и сюда за спиной у ‘ивоока, мешаЯ работать, раздражаЯ выкриками.
     - Ќе  привык  Я,  чтоб  за  спиной  была  вознЯ, - уже сердито произнес
‘ивоок.  -  ’ы,  поп,  знай  свое,  а  у менЯ тоже дело есть. Љак говоритсЯ:
каждому свои сопли солоны.
     †идЯта   остановилсЯ.   ‡амер   за   спиной   ‘ивоока,   потом   громко
расхохоталсЯ.
     - Ђ  ведь  это правда: бегаю, - перестав смеЯтьсЯ, признал он, - это во
мне медвежий жир колотитсЯ.
     - ‘  медведЯми  был  в  берлоге?  -  ‘ивооку уже начинал нравитьсЯ этот
крикливый  и  суетливый  поп.  Ћн  прекратил  работу, вытер руки. - ЉажетсЯ,
времЯ  и  мне  пообедать. Њожет, разделишь трапезу, поп? €ли привык к жирной
еде?  “  менЯ  хлеб да квас. €бо Я ведь под небом сижу, а к небу имеют право
молвить   только  худые.  †ирные  же  пускай  падают  вниз  и  погибают  под
собственной тЯжестью и жиром.
     - ‘лавно  молвишь!  -  удовлетворенно  крикнул †идЯта. Ћн завернул полу
изношенной  рЯски,  присел  возле  ‘ивоока.  -  „авай твой хлеб и квас - это
самаЯ  лучшаЯ еда. ЊенЯ зови не попом, а ‹укою, хотЯ зовут еще менЯ †идЯтой,
потому как у хазар наш в плену, а y них вера - жидовскаЯ.
     - Љак же ты переметнулсЯ в христианство?
     - Ќе  принЯл  Я  их  веры.  „а  и христианской тогда не знал. ‡ачем это
было?  Џока молод, разве про веру думаешь? ЌаучилсЯ стрелЯть из лука, ловить
диких  коней,  бить  зверЯ  на  полном скаку. ‚ырвалсЯ из неволи, прибежал в
свою  землю,  а  тут  менЯ  никто  и  не  ждал. ЋхотилсЯ тайком на кнЯжеских
угодьЯх,  бил  зверЯ,  бывало,  и ко того, брал грех на душу, потому как все
равно  ведь  это  кнЯжье.  Ќаучили  менЯ  старые ловцы, чтобы длЯ крепости и
здоровьЯ  употреблЯл  медвежье  сало.  “бил  Я медведЯ, натопил из него жиру
прЯмо  в шапку, полную шапку еще горЯчего выпил, несколько дней тЯжко болел,
но  потом  будто смазало менЯ всего изнутри: никакаЯ хворость не приставала.
Џригодилось  это  мне,  когда  поймали  менЯ кнЯжьи прислужники да бросили в
поруб  холодный и сырой, с червЯми да жабами. …жели бы не промаслилсЯ раньше
медвежьим  салом,  так  бы  и  сгнил  там,  в земле. Ђн нет - высидел. ’ут у
самого   поруба   церквушку   деревЯнную  поставили,  службу  правЯт,  грехи
замаливают.  ‘лушаю, нравитсЯ мне пение, хотЯ и не понимаю ни единого слова.
Ђ  поскольку  голова  у менЯ крепкаЯ, то и схватил все эти пениЯ, ирмосы эти
чужестранные,  да  однажды и рЯвкнул из поруба по-медвежьи: "Љирие элейсон!"
‚ытащили  менЯ,  рассматривают, будто ромейское диво. Џовезли в Ѓересты, так
немытого   и   поставили   перед   пресвитером  €лларионом.  ‘прашивает  он:
"•ристианин?"  ѓоворю:  "Ќет".  Њолвит  что-то по-гречески. џ глЯжу на него,
что  твой  баран.  "Ќе знаешь греческого?" - "Ќе знаю". - "Ћбучен письму или
книгам?"  -  "Ќе обучен". ‚от с тех пор и началось. Ћбучил менЯ пресвитер, а
Я ко всему человек башковитый...
     - ’ак ты и не поп? - спросил ‘ивоок.
     - Џока  нет  паствы,  так  не поп, но хочу учить. ‘тоЯть за свое родное
хочу.  ‚еру взЯли у ромеев, а Язык их нам ни к чему. ‘лавЯнский должен быть.
Ћтведал  Я  среди чужих, знаю, что это, когда тебе твое слово забивают назад
в  глотку.  ќто  -  смерть человека. „а и научитьсЯ чужому Языку разве можно
толком?  ‹ишь от своей матери возьмешь ту глубину и сущность, а чужой - одни
лишь  сливки.  Џро  хлеб  да  воду  еще  спросить  можно,  в  душу  же  - не
проникнешь, не доберешьсЯ. ’ы художник - должен знать это. Џисьмо знаешь?
     - Ќу и что?
     - Љниги читал, видел?
     - “крашал, читал, переписывал - тебе и не снилось.
     - …жели  так,  зачем же отдаешь так легко свою работу? Џишут над твоими
образами  греческие  словеса. Ђ ты молчишь? ђазве не ведаешь, что творение и
название - едины суть?
     - Ѓоги  греческие,  значит,  словеса  их,  -  пожал  ‘ивоок  плечами. -
‘крижали  нашел  Њоисей  каменные  на  трех  Языках,  наш там не значилсЯ, а
только гебрайский, эллинский и римский.
     - ’ак  вот,  мастер.  -  ‹ука  поудобнее  уселсЯ,  охотно  включилсЯ  в
словесный  бой:  -  ‡най  - ни того, ни другого, ни третьего на скрижалЯх не
было,  а  был Язык сирийский, на нем же и бог глаголил. …жели брать письмена
эллинские  и  наши,  то  славЯнские  письмена  свЯтее суть, ибо сотворил муж
свЯтой  Љонстантин,  нарицаемый  Љириллом,  и  брат  его  Њефодий во времена
Њихаилы  греческого  и  Ѓориса  болгарского,  и ђастца - кнЯзЯ моравского, и
Љоцели  -  кнЯзЯ блатенского, им же слава, честь, держава и поклонение ныне,
присно  и  в  бесконечные  века - аминь! ѓреческое же письмо сотворил эллин.
Џускай  он  и  тешитсЯ  им.  Ђ  раз  наша  свЯтынЯ  - наша и речь тут должна
звучать!
     - ‡ачем  она  еще  и тут, в этом храме чужого бога? - тЯжело подтолкнул
†идЯту  ‘ивоок.  -  Џустить  сюда  еще  и речь нашу - будет значить признать
этого  бога своим до конца. Ђ может, народу и не нужно это? €бо всЯкий чужой
бог  -  это  еще  одно Ярмо на шею. Њожет, лучше тогда ощущать его чужим, не
допускать  к  источникам  родным,  глубочайшим  -  и  тогда этот собор так и
останетсЯ   загадкой  напрасной  попытки  завоевать  душу  русского  народа,
попытки  одинокой,  возможно,  и  великой,  но  напрасной? …жели же подпишем
здесь  богов по-своему, признаем их и примем, тогда утратим малейшие надежды
вырватьсЯ  из-под  костлЯвой руки чужого бога, и будет с нами то же, что и с
‚изантией.   €мператоры   тоже   начинали   с   воздвижениЯ  храма  в  честь
‘офии-мудрости,  но  уже  в  скором  времени растерЯли и те крошки мудрости,
которые  могли  иметь,  забыли о мудрости и стали рабами этой удивительной и
жестокой  веры,  рабами  строительства  длЯ  •риста,  который в ненасытности
строительства  свЯтынь не имеет себе, кажетсЯ, равных. Ќе знаю, видел ты или
слышал,  а  мне  довелось и знаю, в каких землЯх и краЯх установлены храмы в
честь  •риста  и  его  апостолов,  его  мучеников  и  свЯтых  отцов, которые
умножаютсЯ  ежедневно.  „а,  может, и ты норовишь когда-нибудь вскочить в их
сонм?  ‚сЯ  землЯ заставлена этими свЯтынЯми, а конца-краю не видно. Џовсюду
в  ромейском царстве: в городах и в пустынЯх, на горах и возле рек больших и
малых,  над  озерами  и  средь  морЯ  на  островах  -  всюду  ставЯт  храмы,
монастыри,  каплицы. Ћбдирают люд простой, накладывают новые и новые налоги,
завоевывают   новые   земли,   чтобы   награбленное  там  снова  обратить  в
строительство  свЯтынь.  ђано  или  поздно  рухнет ромейское царство, ибо не
может  человек  терпеть  такое  небрежение,  не  может  без  конца приносить
пожертвованиЯ  -  нужно  же  когда-нибудь и жит