 с дверЯми из слоновой кости, с мозаичными полами,
спали  на  кроватЯх  из  слоновой кости, ели из золотой и серебрЯной посуды.
Ѓыла  сказочка  о  философе,  который,  попав  в  гости  к  одному  из таких
константинопольских  богачей,  долго  смотрел,  куда бы плюнуть, но не нашел
такого  места  и  вынужден  был  плюнуть хозЯину в бороду. ‘ивоок поглЯдывал
краешком  глаза  на  чванливое,  пестрое,  разукрашенное панство, и ему тоже
хотелось  выбрать такую бороду над унизанным жемчугами воротником и плюнуть,
- вот было бы смеху, крику, возмущениЯ и угроз!
     Њысленно  ‘ивоок  начал  выбирать  подходЯщую бороду, хотЯ еще и не был
уверен,  что непременно плюнет в нее, если таковаЯ найдетсЯ, но это уже была
какаЯ-то  работа;  вскоре борода в самом деле подплыла прЯмо к губам ‘ивоока
-  бери  да  плюй!  -  это  была  прекрасно ухоженнаЯ, круглаЯ, расчесаннаЯ,
вдоволь  надушеннаЯ  чернаЯ  борода,  котораЯ  роскошно  выделЯлась  на фоне
сиреневого  шелкового хитона, и ‘ивоок удержалсЯ от искушениЯ только потому,
что  не  заметил  на  хитоне  никаких украшений. ’олько застежка - фибула из
настоЯщего  золота,  но  и  тут бросалось в глаза не столько золото, сколько
форма фибулы.
     Ћрел  распластанный,  будто распЯтый €исус, работы тонкой и изысканной,
размер  также  был подобран вельми удачно. ‘амое же странное то, что орел не
воспринималсЯ  как  царский  знак,  Яркое сверканье золота на сиреневом фоне
хитона  у  этого  человека не имело ничего общего ни с византийской показной
роскошью,   ни   с   сервилистическими   атрибутами,  привычными  среди  той
надушенной  и  чванливой  толпы,  котораЯ окружала сегоднЯ ‘ивоока. Ѓорода у
ромеЯ  была  красиваЯ, а орел еще краше, ‘ивооку захотелось даже пристальнее
взглЯнуть  на этого человека, да и у того, наверное, было больше любопытства
к  спасенному, чем у других, потому что он подошел почти вплотную к ‘ивооку,
слышно  было  его  неторопливое глубокое дыхание, сопение, то ли горделивое,
то  ли  самодовольное;  стоЯл  на земле он прочно, слегка расставив могучие,
коротковатые,  правда,  ноги,  обутые  в кожаные сандалии; ноги как-то сразу
оказались  в поле зрениЯ ‘ивоока после бороды и хитона с орловидной фибулой,
а  уж  потом  охватил он взглЯдом всю фигуру пришельца и убедилсЯ, что перед
ним человек не совсем обычный, по крайней мере внешне.
     “  этого  человека была огромнаЯ голова с живописно взъерошенным черным
чубом,  не  покрытым,  как  это  заведено у ромеев, никакой шапкой, толстые,
будто  у  арапа,  губы, огромный носище и вдобавок ко всему этому, большому,
неуклюжему, грубому, - продолговатые, женской красоты глаза!
     ‚   этом   человеке   много   было  несоответствиЯ.  …сли  поражали  на
циклопическом  лице  озаренные  почти неземной красотой глаза, то не меньшее
удивление  вызывали  его  руки,  маленькие,  белые,  холеные, и атлетический
торс,  который  угадывалсЯ даже под широким хитоном; ноги же, хотЯ дебелые и
толстые,   тоже   никак   не  вЯзались  с  тЯжелым,  длинноватым,  наверное,
туловищем,  отчего  создавалось впечатление, будто человека снизу подпилили,
укоротили,  как  на  прокрустовом  ложе.  …сли  борода у него ЯвлЯла образец
заботливости  и  ухода,  то  чуб  на  голове  словно  бы принадлежал другому
владельцу  -  такой  беспорЯдок царил в нем. €з этого могучего, грубого тела
ожидалсЯ  трубный  голос,  будто  в  день  ‘трашного  суда, на самом же деле
человек обратилсЯ к ‘ивооку таким мЯгким голосом, будто выстелил шелком.
     Ћн  небрежно махнул своей (да и своей ли!) холеной ручкой на босую ногу
‘ивоока и спросил:
     - —то это?
     - Ќога,  -  весело  ответил ‘ивоок, вспоминаЯ о своем намерении плюнуть
этому человеку в его роскошную бороду.
     - „урак,  -  с  прежней  мЯгкостью,  причмокиваЯ  губами,  будто  после
сладкого, сказал человек, - Я спрашиваю у тебЯ, что там на песке?
     Ќа  песке  было  переплетение  линий.  ‚зъерошенность зарослей в ночной
пуще. ‘ивоок только теперь взглЯнул на то, что рисовала его праваЯ нога.
     - ќто? - спросил он. - Ђ ничего.
     Ћн  провел  ногой,  стер все нарисованное, разгладил поверхность; снова
чистый,  нетронуто  спокойный,  будто в первый день творениЯ, песок предстал
перед  их  глазами.  ‘ивоок  подмигнул  ромею  и  провел пальцем на песчаной
поверхности  несколько  линий,  спокойных  и  одновременно тревожащих своими
изгибами.
     ђомей  развел  руками, потом подбоченилсЯ, наклонил свою тЯжелую голову
вправо,  потом  влево,  почмокал  толстыми  губами,  на  лице  его поЯвилось
выражение  зависти  и  недовериЯ,  но  он подавил в себе дух зависти, сказал
веселым тоном:
     - ’ут что-то есть.
     ’олько   тогда  оказалось,  что  он  не  один,  что  его  сопровождают,
возможно,  с  полдесЯтка, а то и целый десЯток людей, но все они не годились
стать  и  тенью  этого  необычного  человека,  затертые, заурЯдные личности,
незаметные фигуры, серые в своем однообразии.
     Љто-то  высунулсЯ из-под руки человека с орлиной фибулой, кто-то что-то
сказал,  - кажетсЯ, речь шла о том наброске, который, просто играЯ, начертил
‘ивоок  пальцем  своей  босой ноги. Ѓыть может, истолкован был этот набросок
слишком  серьезно,  а  раз  так,  то  заЯвлено,  что  ничего он не стоит; за
широкой  спиной  мужчины вспыхнул целый спор, в котором одни доказывали, что
такаЯ   линиЯ   ничего   не  стоит,  ибо  подлинную  ценность  имеет  только
создаваемое  естественно  и непринужденно, например, след птицы на побережье
или  след  гада,  ползущего  в  пустыне,  что  же  касаетсЯ  непроизвольного
поступка  варвара,  как  вот  сейчас перед ними, то тут просто нет оснований
длЯ  настоЯщего разговора; если уж быть серьезными, то следует признать, что
этот  молодой варвар обыкновенный жулик, а может быть, и колдун, принимаЯ во
внимание то, что случилось вчера с палачом на Ђмастрианском форуме.
     - Ќет,  тут-таки  что-то  есть,  -  точно  так  же  ласково,  но упрЯмо
повторил  ромей,  и  ‘ивоок,  чтобы  утешить  его  еще  больше,  снова  стер
нарисованное,  показал всем этим людишкам нетронутую чистоту песка, а потом,
на  этот раз уже рукой, провел несколько таких узоров, которые умел когда-то
делать  только  дед ђодим, да еще, быть может, тетка ‡венислава в городе его
юности - ђадогосте.
     - ‚идали?  -  обернулсЯ ромей к тем, которые прЯтались за ним, и сказал
он  это  с  таким  удовольствием, будто рисовал не ‘ивоок, а он сам, царским
жестом  указывал  на  узоры,  призывал своих спутников к новому спору, но те
умолкли,  они  лишь  переводили  взглЯды с узоров на босого, одетого в белую
сорочку и какую-то старую накидку молодого варвара.
     - •очешь,  Я  научу  тебЯ  видеть  настоЯщую  красоту?  -  торжественно
спросил ромей у ‘ивоока.
     - џ умею делать это и без тебЯ, - улыбнулсЯ ‘ивоок.
     - Ђ знаешь ли ты, о темный варвар, о тайнах гармонии цветов?
     - ’о, что знаю, неведомо тебе.
     ђомей  чуточку  отступил от ‘ивоока, отталкиваЯ тех, что были позади, а
среди  них  снова  вспыхнула  перебранка, возмущенные голоса переплетались в
неразборчивый  гул:  "Ђгу-ага-агу-га-ага-агу..." —асто слышалось повторЯемое
почти  всеми имЯ Ђгапит, в сердитой скороговорке ‘ивоок не мог понЯть больше
ничего;  зато  странный  ромей, видимо, получал огромное наслаждение от этой
перебранки,  он  милостиво  улыбалсЯ, предоставлЯЯ своим спутникам свободу и
возможность  выговоритьсЯ,  а  когда  немного угомонились, снова обратилсЯ к
‘ивооку:
     - ЊенЯ  зовут  Ђгапит,  Я  великий  мастер.  •очешь ко мне учеником или
антропосом,  то есть человеком, попросту, потому что все у менЯ человеки и Я
длЯ них тоже человек, хотЯ и называюсь Ђгапитом.
     - “ менЯ тоже есть имЯ, - хмуро ответил ‘ивоок, - называюсь ‘ивооком.
     - Љто ты еси? Ѓолгарин?
     - ђусич.
     - ЌевероЯтно,   -   мЯгко  удивилсЯ  Ђгапит  и  еще  немного  отступил,
разыскиваЯ  позади  себЯ  кого-то.  Џоманил  пальцем,  выпустил  вперед себЯ
высокого, с бегающими глазками, с реденькой русой бородкой.
     - € у менЯ есть русич. Њищило.
     - …диноземец? - не подходЯ ближе, баском спросил тот. - Ћткуда же?
     - Ђ Я не знаю, - пожал плечами ‘ивоок.
     - Љак  это  не  знаешь?  ‘кажем,  Я  из Љиева. ЉаждаЯ христианскаЯ душа
должна знать, откуда она, где ее род.
     - Ќе  христианин  Я,  -  соврал  ‘ивоок, которому этот Њищило, хотЯ и в
самом деле, судЯ по Языку, был землЯком, как-то сразу надоел.
     - —то же, Язычник?
     - Њожет, и Язычник.
     - Љак же попал к болгарам? Џочему смешалсЯ с ними?
     - Ђ не твое это дело.
     Њищило обиженно умолк.
     - Џобеседовали? - спросил Ђгапит. - ќто пречудесно, такаЯ встреча!
     Ћн  наслаждалсЯ  своим  великодушием,  ему, видно, самому казалось, что
все  на  свете  зависит  от  его  доброй  воли  и пожеланий, что все событиЯ
развиваютсЯ  именно  так, как того захотелось ему, великому мастеру Ђгапиту,
и  вот,  например,  этого  русобородого человека спас вчера не кто иной, как
он,  Ђгапит,  и  сегоднЯ открыл в нем великие способности тоже он, Ђгапит, и
болгарина,   о   котором  уже  второй  день  говорит  весь  Љонстантинополь,
превратил  в  русича  опЯть-таки  он, Ђгапит; ну, а уж что дал ‘ивооку еще и
единоземца  на  радость,  то  кто бы уже мог отрицать, что сделал это только
он,  Ђгапит. …сли бы речь шла о ком-то другом, то сложил бы он целую песенку
с  припевом,  в  котором повторЯлось бы слово Ђгапит*. Ќо мастер был слишком
нетороплив  в своих словах и размышлениЯх, чтобы дойти до такой живости, как
сложение  или  надевание  песенок,  радость  и удовольствие он умел выражать
одной  улыбкой, котораЯ вырисовывалась на его толстых губах с отчетливостью,
столь редко встречающейсЯ среди обыкновенных людей.
     ______________
     * Ђгапетос - любимый (греч.)

     ‚  это  времЯ  посмотреть  на  ‘ивоока пришло несколько незначительных,
судЯ  по  их одежде, светских и духовных византийских чинов, и тут произошло
нечто  и  вовсе  неожиданное:  Ђгапит, при всей его дебелости и неуклюжести,
легко  крутнулсЯ  к ним, взмахнул своей хламидой, сделал вид, что кланЯетсЯ,
потому  что  на  самом  деле  поклонитьсЯ  из-за  своей полноты не мог, зато
наверстал  это  гибкостью,  так  сказать,  внутренней,  развел приветственно
руками,  отошел  в  сторону,  пропускаЯ  пришедших  к ‘ивооку, вел себЯ так,
будто  пришли  его  ближайшие  друзьЯ,  хотЯ на самом деле, оказалось, он их
впервые  видел, точно так же как и они его. —иновники немного растерЯлись от
присутствиЯ  такого вельможного господина, поскорее прошмыгнули мимо ‘ивоока
и  распрощались с Ђгапитом, а он еще словно бы даже бросилсЯ их сопровождать
и  уже  только  после  этого возвратилсЯ назад и спросил у ‘ивоока, согнав с
лица слащавость, даренную чиновникам:
     - ’ак хочешь ко мне?
     - …ще  не  знаю,  чего  могу  хотеть,  а  чего  не  могу, - сказал тот,
удивлЯЯсь  поведению  Ђгапита. - Ќе знаю, кто Я: раб или человек, хотЯ рабом
не чувствовал себЯ никогда и не дойду до этого.
     - ‚  этом  что-то  есть,  -  поднЯл  палец  вверх Ђгапит, - это красиво
сказано,  а  еще  лучше  ты, человече, нарисовал эти узоры, на которые Я еще
немного  посмотрю.  ќто  прекрасно! ѓоворю Я, Ђгапит! € будешь ты среди моих
антропосов, как тебЯ?
     ‘ивоок  молчал,  обиженный  столь  пренебрежительной  забывчивостью, но
из-за спины у Ђгапита высунулсЯ Њищило и напомнил своему принципалу:
     - …го зовут ‘ивоок.
     - ‘ивоок,  -  повторил, причмокиваЯ губами, Ђгапит. - Ќу что ж, это имЯ
тоже  может  быть  славным,  как  и  Ђгапит!  €  что  может быть прекраснее,
спрашиваю Я всех вас?
     ‚идимо,  он  часто обращалсЯ с такими вопросами, ни к кому, собственно,
не  адресуЯсь  в  частности,  и  привык, что никто и не должен отвечать, ибо
сразу  же  после  восклицаниЯ на его толстых, сальных губах поЯвилась улыбка
довольствиЯ   самим   собой   и  всем  миром,  который  казалсЯ  ему  полным
гармоничности,  поднЯл  край  хитона,  взмахнул  им,  обдал ‘ивоока запахами
восточных ароматов и пошел, забираЯ с собой всех "антропосов".
     ’ак  ко  всем  приключениЯм  ‘ивоока  прибавилось  еще одно. Ќу и что с
того?
     ‘ивоок  не  мог знать, что Ђгапит с его неторопливостью был по-слоновьи
упорным  в  своих  прихотЯх.  €  ежели  уж  он  намерилсЯ иметь у себЯ чудом
спасенного   русича,  то  шел  за  этой  своей  прихотью,  будто  балованный
маленький ребенок.
     Ќикто,  разумеетсЯ,  не  хотел  встать  на  помощь Ђгапиту, да он и сам
хорошо  знал,  что  напрасно искать конец какого-нибудь дела там, где его не
может  быть,  среди этих людей, которые обладали пышными титулами и не менее
пышной  одеждой  благодарЯ  лишь  тому,  что  всю  свою  жизнь уклонЯлись от
решениЯ каких бы то ни было дел, не сказали ни разу "да" или "нет".
     ‚ыручить   его  мог  один  человек  лишь,  и  этим  человеком  был  сам
император.
     ЏодступитьсЯ  к  императору,  если  ты не принадлежал к чинам кувуклиЯ,
считалось  делом  маловероЯтным, найти же людей, которые отстаивали бы перед
василевсом  твои  интересы,  было  еще трудней. Ќо длЯ Ђгапита, казалось, не
существовало  невозможного. Ћн имел золото, но золото имели и многие другие.
‡ато  никто  не  был  таким  упрЯмым,  как  Ђгапит.  Ћн  мог неделЯми и даже
месЯцами  толкатьсЯ среди чипов, кланЯтьсЯ им, льстить им, пока не добивалсЯ
своего,  он  не  знал, что такое унижение, всегда готов был подчинитьсЯ кому
угодно, лишь бы только исхитрить задуманное длЯ себЯ.
     Њногие  отговаривали  его  от намерениЯ просить у императора спасенного
белого  болгарина,  то  есть  русича, как тот сам себЯ именует. ‡ачем? ђазве
мало  в  Љонстантинополе  людей,  чтобы  выбрать  из  них  длЯ  себЯ мистиЯ,
ученика,   а   то  и  просто  раба?  ћвелиры  на  Ђргиропратии,  медники  на
•алкопратии,  дуборезы  в  –ангарии  -  пожалуйста!  Ђ  так кто бы это шел к
императору с таким ничтожным делом?
     - ’ак, так, - соглашалсЯ Ђгапит, - но!..
     Ћн  произносил  это  "но",  многозначительно  поднимаЯ палец вверх, сам
всматривалсЯ  в  этот палец, пока и собеседник тоже не задирал голову, тогда
Ђгапит   спокойно   опускал   руку   и  с  сочувствием  к  своему  не  очень
сообразительному   слушателю   говорил   так,   будто  и  не  было  паузы  с
рассматриванием поднЯтого в небо пальца:
     - Ќо  когда  человеку  чего-нибудь  хочетсЯ,  нужно  удовлетворить  это
желание, ибо иначе перестанешь быть человеком.
     - ’Яжело и трудно, - вздыхал собеседник.
     - Ќо  не  длЯ  такого  человека,  как  вы,  - одаривал его Ђгапит такой
улыбкой,  что  тому  казалось,  будто  его обнимает красавица или же осыпают
золотыми монетами.
     ‚  Љонстантинополе  начались  осенние  врумалии*, императора можно было
видеть  теперь  в  ’риклине  девЯтнадцати  акувитов**,  где  он  возлежал за
трапезой.  …му  подавали  только  на золотых блюдах. ‘луги вносили заморские
фрукты  в вазах из чистого золота и таких тЯжелых, что поднимать их на столы
приходилось  на  обшитых  позолоченной  кожей  веревках, переброшенных через
блоки,  хитро  спрЯтанные  под  потолком  ’риклина, но на трапезы в ’риклине
девЯтнадцати  акувитов  приглашалсЯ  согласно ритуалу лишь определенный круг
людей,  к которым Ђгапит не принадлежал, точно так же согласно предписаниЯм,
шедшим  еще от предыдущих императоров, подбиралось сопровождение царствующей
особы  на  загородную  охоту,  на игры в циканистрии, на конные прогулки, на
торжественные  выходы в храмы и монастыри, даже на ипподром, где смотреть на
императора  могли  сразу  сто  тысЯч  человек,  которые  сидели на мраморных
скамьЯх,  но  пребывать  в  кафисме  вместе  с  императором имели право лишь
посвЯщенные,  доверенные,  самые  приближенные.  „а, в конце концов, если бы
даже  Ђгапит  и принадлежал к тому узкому кругу императорского окружениЯ, то
всЯчески  избегал  бы  придворной  суеты,  ибо его огромное тело не выносило
спешки,  а  лениваЯ  душа художника жаждала прежде всего покоЯ и свободы длЯ
размышлений.
     ______________
     *  ‚румалиЯми  в  Љонстантинополе  назывались особые праздники, которые
шли  по  греческой  азбуке  с  24 ноЯбрЯ по 17 декабрЯ - 24 днЯ. ѓлавнейшими
были  дни,  выпадавшие  на  имена императоров (Љ - длЯ Љонстантина, скажем),
поэтому врумалии считались именинными праздниками.
     **  ’риклин  девЯтнадцати  акувитов  -  один  из главных залов Ѓольшого
дворца,  где  стоЯло  девЯтнадцать  акувитов,  то  есть столов длЯ банкетов.
(Џрим. автора).

     Ћн  мог  разрешить  себе  стоЯть  в  сторонке  от  суеты кувуклиЯ еще и
благодарЯ  тому,  что  всегда вдоволь имел золота и драгоценностей длЯ этого
возбужденного,   безумного   мира,   где   все   можно  купить.  Џоэтому  не
удивительно,  что  через  несколько дней после того, как в голову ему пришла
мысль  заполучить  ‘ивоока,  Ђгапит  ублажил  и  подкупил, кого там нужно, и
василевсу  Љонстантину,  когда он был на ипподроме, осторожно сказано было о
желании  известного  зодчего  Ђгапита  выкупить  белого болгарина. €мператор
страшно рассердилсЯ за несвоевременность и неуместность такой просьбы.
     - Љакое  мне  дело  до  какого-то  там  болгарина,  или  кто  он там! -
закричал  он.  -  џ  должен  знать:  зацепитсЯ  праваЯ колесница за левую на
первом или на втором повороте!
     „ве  колесницы, одна запрЯженнаЯ четверкой коней белых, другаЯ с конЯми
персидскими  в  Яблоках,  мчались  в  облаках  пыли, сопровождаемые безумным
криком   сотен   тысЯч   глоток,  вдоль  мраморных  трибун,  мимо  статуй  и
скульптурных  групп,  установленных  по  продольной  оси ипподрома; ездовые,
расставив  ноги,  застыв  в  напрЯжении, изо всех сил натЯгивали вожжи перед
обелиском  ”еодосиЯ,  обозначавшим  место  поворота, они знали, что нужно во
что  бы  то  ни стало замедлить Яростный разбег коней, умело повернуть почти
на  месте,  чтобы  потом снова мчатьсЯ по прЯмой, но в обратном направлении,
прЯмо  к  центру  ипподрома,  к  императорской  кафисме,  но  будет еще один
поворот  -  и  снова  безумнаЯ  гонка  по  прЯмой, и еще один поворот, и так
двадцать  три  круга  -  семьдесЯт две стадии, и только после этого - конец,
достижение  цели  и  либо  венец  победителЯ, либо позор побежденного, и сто
тысЯч  разъЯренных,  обалдевших  от  крика  константинопольцев тоже знали об
этом,  а еще считали, что под обелиском ”еодосиЯ подстерегает нечистаЯ сила,
и  вопили  еще  Яростнее,  а от этого рева кони неистовствовали еще сильнее,
зверели,  возницы  ничего уже с ними не могли поделать, колесницы летели как
камень  из  пращи, удержать их не могло уже ничто, трубы герольдов объЯвлЯли
о  каждом  очередном  круге,  трубы звучали, будто звук ‘трашного суда, этот
поворотный   столб   должен   был   стать  концом  безумной  гонки,  ужасной
катастрофой,  обломками колесниц, смертью; колесницы мчались рЯдом, ни одна,
ни  другаЯ  не  могли  вырватьсЯ  вперед  хотЯ  бы  на маленькое расстоЯние,
катастрофа  казалась  неизбежной,  ипподром ревел от восторга и предчувствиЯ
прекрасной  гибели  ездовых  и  их  коней,  белых  арабских  и  персидских в
Яблоках;  император  тоже  поддалсЯ  всеобщему ликованию, лицо его покрылось
красными  пЯтнами,  парадный  нарЯд  расстегнулсЯ,  венец  съехал  набок, из
раскрытого  рта  на  бороду  стекала  нитка слюны; еще миг, еще полмига, еще
неуловимое  мгновенье - и тогда колесница, запрЯженнаЯ четверкой белых коней
императорской   чистой-пречистой   масти,   каким-то   непостижимым  прыжком
очутилась  чуточку  впереди  четверки  в  Яблоках и первой обогнула страшный
столб,  захватываЯ  длЯ себЯ весь простор, какой там был, а другой колеснице
не  оставалось  и  лоскутка  свободного  места,  она  очутилась между первой
колесницей    и    столбом,    перваЯ    колесница    выписывала    пологий;
умопомрачительный  круг,  будто  падающее  небесное  тело  в своем последнем
свечении,  а  другаЯ  ввергалась  в  мертвую  зону  этого  круга, длЯ нее не
оставалось  простора,  длЯ  нее не было никакого места, персидские в Яблоках
кони  шарахнулись  от  коней белой императорской масти, колесница зацепилась
колесом  за  столб,  перекосилась,  возница  еще держалсЯ в этом невероЯтном
наклоне  к  земной  поверхности,  он прочертил своим телом смертельную дугу,
колесо  среди  рева,  треска и хохота оторвалось, кони потЯнули колесницу на
одном  колесе,  потЯнули ее перевернутой, волоком, потащили возницу, который
тоже  упал  и  вылетел  из  колесницы,  но  еще держалсЯ за вожжи, колесница
разламывалась  на  лету,  летело  железо, дерево, возницу било о землю, било
обломками,  но  он  еще  не выпускал вожжи, персидские в Яблоках кони, будто
одержимые  демоном, бешено бросались то в одну сторону, то в другую, они уже
и  не  бежали вперед, а, казалось, решили добить, доломать остатки колесницы
и  освободитьсЯ  от  упрЯмого  возницы, - это занЯло у них не много времени,
они  освободились  и,  сразу  же успокоившись, пошли рысцой следом за конЯми
белыми, которые уже долетали к цели под восторженный стон ипподрома.
     ‚ысокопоставленный  евнух  багрЯным  шелковым  платом  вытер  слюну  на
бороде  императора,  Љонстантин привстал в своей ложе, протЯнул вслепую руку
за  венцом  длЯ  победителЯ,  ему  вложили в руку венец, это было прекрасное
мгновенье,  тем прекраснее оно, что победили кони белой императорской масти;
на  ипподроме  всегда  господствовало  суеверие  относительно конской масти:
коней  черных,  вороных,  карих,  гнедых  сюда  не допускали, потому что эти
масти  считали  цветами  смерти,  тут  любили  смерть  веселую, Яркую, а еще
больше  любили  светлую  победу, каждый из присутствующих загадывал какое-то
желание,  свЯзанное  с  победой  коней  светлейшей  масти;  когда  же такими
становились  кони  чистой императорской масти, то это считалось самой лучшей
приметой длЯ всех, прежде же всего - длЯ царствующей особы.
     “  императора  в  тот  день  было прекрасное настроение, благодарЯ чему
подкупленный   Ђгапитом   препозит   снова   напомнил  Љонстантину  о  белом
болгарине.
     - Ќо,  кажетсЯ, мы определили его на какую-то службу? - небрежно молвил
император.
     Џрепозит был подготовлен к любому вопросу.
     - …го  приставили  ухаживать  за  конЯми,  но  пользы  там  от него нет
никакой, он перепугал всех коней.
     - ќтого  варвара  боЯтсЯ даже кони, - засмеЯлсЯ император. - …жели так,
отдайте его тому, кто заплатит за него логофету казны кентинарий золота.
     …го  не интересовало, кто именно внесет такую сумму, он понЯтиЯ не имел
об  Ђгапите,  наверное,  никогда  и  не  слышал  его  имени, а если и слышал
случайно,  то давно забыл, ибо почему император всех ромеев должен держать в
голове чье-то там имЯ?
     Ђ  кентинарий  за  ‘ивоока, за которого еще вчера никто не догадалсЯ бы
попросить  хотЯ  бы  номисму,  император  назначил просто потому, что кто-то
проЯвил   заинтересованность   белым  болгарином.  Ђ  за  любопытство  нужно
платить.


                                  1942 год
                                 ‡€ЊЂ. Љ€…‚

                                                           Ќошу эти шрамы на
                                                  своем теле; они живут, они
                                                           кричат, и поют, и
                                                            сдерживают менЯ.

                                                                   Џ.Џикассо

     “тром  Ѓорис  твердо знал, что теперь его отец, профессор ѓордей Ћтава,
добровольно  никуда  больше  не  пойдет. Џравда, юноша не мог простить отцу,
что  тот  сам,  без принуждениЯ, только подчинЯЯсь бумажке, ходил в гестапо,
но  видел, как отец страдает, и потому молчал. „а и сам ѓордей Ћтава сказал,
когда  обо  всем  уже  было  переговорено  с сыном за эту ночь, обращаЯсь не
столько  к  Ѓорису,  сколько  к самому себе: "Ignavita est jacere dum possis
surgere" - малодушно лежать, если можешь поднЯтьсЯ.
     Ћднако   штурмбанфюрер   нурре,   вероЯтно,   почувствовал   во  времЯ
вчерашнего  вечернего  разговора с ѓордеем Ћтавой, что тот не горит желанием
прибежать  сегоднЯ  на  его  вызов,  да  и вежливости у вчерашнего немецкого
профессора,  а сегоднЯшнего функционера эсэсовской машины хватило, видно, на
один  лишь вчерашний вечер, а сегоднЯ всплыла на поверхность обыкновеннейшаЯ
грубость;  нурре не стал ждать добровольного прихода советского профессора,
а  просто  прислал  за  ним  утром  конвой  в лице своего ординарца, который
поЯвилсЯ  собственной  персоной  перед  ѓордеем  Ћтавой,  щелкнул каблуками,
выбросил  вперед  руку  в  фашистском  приветствии, молча потопал в кабинет,
куда  его  точно  так  же  молча  повел хозЯин, взЯвши теперь за правило все
серьезные  дела  решать именно там, на своем привычном рабочем месте, где он
чувствовал себЯ как-то увереннее.
     Ћрдинарец  в  самом  деле  как  будто  даже  растерЯлсЯ,  оказавшись  в
заваленном  книгами и раритетами профессорском кабинете, но сразу же овладел
собой,  снова  выбросил  вперед  руку  ("„аже  приветствие  украли у древних
римлЯн",  -  невольно подумал ѓордей Ћтава, а позднее сказал об этом и сыну,
он  вообще  пыталсЯ делитьсЯ с сыном всеми своими мыслЯми, считаЯ Ѓориса уже
совершенно  взрослым,  а  главное,  стремЯсь к тому, чтобы тот все запомнил,
все перенЯл от отца) и представилсЯ:
     - …фрейтор Ћссендорфер. Љ вашим услугам, герр профессор.
     - ‘адитесь,  -  пригласил  его  Ћтава,  - хотЯ, собственно, Я не совсем
понимаю, какие услуги...
     Ћссендорфер   не  сел,  лишь  почтительно  поклонилсЯ:  казалсЯ  этаким
вежливым  юношей,  аккуратно  на  пробор  причесаны белые волосы, водЯнистые
испуганные  глаза,  доверчиво  приоткрыт  рот;  военный мундир ему совсем не
подходил,  а  шинель  и вовсе превращала его в смешное чучело, он и сам это,
вероЯтно,  знал,  ибо  что-то  похожее на вздох вырвалось у него из груди, и
следом за поклоном произнес:
     - Џростите,  что  Я  в  таком  виде,  но  Я  на минутку. Ќа дворе зима,
поэтому приходитсЯ...
     ‚  самом  деле, ночью выпал густой снег, бесшумно накрыл оккупированный
город  белым  холодом;  длЯ ѓордеЯ Ћтавы перемена времени года означала лишь
то,  что  прошла  уже  целаЯ  вечность с тех пор, как началась война, - ведь
подумать  только:  лето, осень, а теперь уже и зима; что же касаетсЯ Ѓориса,
то  он сразу нашел себе развлечение в том, чтобы смотреть в окно на фашистов
в  заснеженном  Љиеве, видел, как они подпрыгивают в своих никчемных шинелЯх
и  мундирчиках, и злорадно думал: "’ак как? †арко вам? Џонюхали? …ще и не то
будет!"  „о  поЯвлениЯ  снега все фашисты воспринимались сплошной, одноликой
массой,  теперь,  на  белом  фоне,  вдруг  оказалось,  что  в  Љиев наползло
огромное  множество разновидностей этой дрЯни, ибо если даже не принимать во
внимание  обыкновенных  суконных  погон,  без  всЯких  знаков  различиЯ  и с
серебрЯными  галунами,  погон  офицерских  простых  и  плетеных,  как  кнут,
нашивок,   позументов,   повЯзок  со  змеевидными  надписЯми,  металлических
нагрудников,  а только иметь в виду цвет одежды, то были здесь все возможные
и   невозможные   цвета   и   оттенки:   были   (и  таких  -  более  всего!)
зеленовато-лЯгушачьи    шинели,   которые,   кажетсЯ,   носило   подавлЯющее
большинство  военных,  но  был  также  цвет  черный, сталисто-серый сменЯлсЯ
глинисто-желтым,  были  даже вроде бы сиреневые шинели с петличками лимонной
окраски,  встречались  словно бы вымоченные в синьке, был цвет свинца и цвет
оконной  замазки;  какие-то  высокие чины укутывали шеи в меховые воротники,
черные  и  мохнатые,  кое-кого  зима застукала еще в пЯтнистых маскировочных
мундирах,  пригодных  только  летом,  и  теперь эти пестрые воЯки перебегали
улицу,  сгибаЯсь  в  три  погибели.  €ногда  пробегал  по снегу халабудистый
закоченелый  плащ  мрачного  тона,  который еще вчера, под осенними дождЯми,
казалсЯ  таким эффектным, а сегоднЯ выглЯдел жалко и смешно. Ќоги у воЯк длЯ
первого  днЯ  зимы  обуты были более или менее сносно: кто в ботинках, кто в
добротных  сапогах, иногда у тех, у кого были шинели с меховыми воротниками,
можно  было  увидеть  даже  белые  бурки;  но  на  головах,  что называетсЯ,
творилсЯ  смех  и  грех.  —ванливые картузы напоминали теперь решето, полное
холода;  к  пилоткам  прикреплЯли  круглые суконные лоскутки, чтобы прикрыть
ими  уши,  но  уши  не  вмещались  под  ними, из-под зеленых суконок торчали
большие  немецкие  уши,  покрасневшие от мороза, будто у утопленников. ‹учше
всех  чувствовали  себЯ,  наверное,  те,  у  кого  были  картузы  с длинными
козырьками  и  откидными  наушниками.  Ќо, держа уши в тепле, они страдали с
носами,  ибо мороз со всей силой набрасывалсЯ на все незащищенное, а нос под
длинным  козырьком  оказывалсЯ, что называетсЯ, на сквознЯке, и уж тут мороз
потешалсЯ  вволю,  а  хозЯин  носа,  сгорбленный,  как  калека,  с  какой-то
завистью  поглЯдывал  на тех, у кого мерзло все в одинаковой степени, но сам
не  решалсЯ подвергнуть и себЯ такому испытанию, а только хваталсЯ за нос то
одной  рукой,  то  другой,  словно  перебрасывал  из ладони в ладонь горЯчую
печеную  картошину.  Ќаибольшую зависть, Ясно, вызывали все те, кто катил по
улице  в  закрытой  машине,  а  когда  тем нужно было выглЯнуть наружу и они
открывали  дверцу  и  высовывали  на  свет  божий нос или всю голову, то это
длилось  недолго  -  нос  или  голова  мгновенно  прЯтались, дверца хлопала,
машина  ехала  дальше,  так,  будто стремилась поскорее примчатьсЯ туда, где
зима  сразу  закончитсЯ  и наступит тепло, не будет снега, а главное же - не
будет  этого  проклЯтого  мороза,  который свалилсЯ с неба в одну ночь такой
жгучий, будто заключил договор о военном сотрудничестве с большевиками.
     €  весь  этот  пестрый  поток пришельцев, очень похожих на разноцветных
гадюк,  бежал, торопилсЯ, подпрыгивал, вытанцовывал по киевской улице, и все
козырЯло,  тЯнулось  в  струнку одно перед другим, выстукивало каблуками, на
заснеженных  улицах  Љиева происходил огромный спектакль марионеток, который
был  бы  смешным,  если бы не стоЯла за ним ужаснаЯ трагедиЯ оккупированного
города.
     …фрейтор  Ћссендорфер  смутилсЯ  еще больше после своей ссылки на зиму,
которую  ѓордей  Ћтава  оставил  без вниманиЯ. Ѓорис же, притаившийсЯ в углу
между  книжными  шкафами  и  большим  окном,  выходЯщим  на улицу, в счет не
принималсЯ,  да  он  и  не  собиралсЯ  излагать перед ординарцем фашистского
офицера свои утренние наблюдениЯ, а тем более - мысли.
     - Џрофессор  нурре  приносит  свои извинениЯ, но... - снова начал было
ефрейтор.  ’ут  ѓордей  Ћтава  не  смолчал, не дал ему закончить, прервал на
полуслове.
     - Џрофессор?  -  удивленно  поднЯл  он  брови.  -  ‚ы  хотели  сказать:
штурмбанфюрер нурре?
     Ћт  раздраженной  наглости  ординарца,  с которой он еще несколько дней
назад  встречал ѓордеЯ Ћтаву на пороге квартири академика Џисаренко, занЯтой
нурре,  не  осталось  и  следа.  ‘ама  вежливость и смущение, доведенное до
полного самоуничижениЯ.
     - „а,  да,  -  охотно  согласилсЯ  он  с  Ћтавой,  -  профессор  нурре
действительно  - штурмбанфюрер, но это просто длЯ удобства, поскольку таковы
требованиЯ  времени,  точно  так же как и Я - ефрейтор, хотЯ на самом деле Я
просто   обыкновенный   ассистент  профессора  нурре  еще  по  Њарбургскому
университету,  и  мне  в высшей степени приЯтно, что Я познакомилсЯ с герром
профессором,  о  котором  много  наслышан еще до начала военных действий, то
есть Я хотел сказать - нашей освободительной войны...
     - ‚ы  хотели  что-то передать от штурмбанфюрера нурре? - снова прервал
его Ћтава.
     - ‘обственно,  да. Џрофессор нурре приносит свои извинениЯ, но сегоднЯ
неотложные  дела  вынуждают  его... ‚аше свидание временно откладываетсЯ, вы
можете  не ходить, хотЯ если желаете просто длЯ прогулки или в своих научных
интересах,  то, пожалуйста, все договорено, вас пропустЯт в собор, вы можете
бывать  там,  когда  захотите...  —то же касаетсЯ профессора нурре, то, как
только  он  освободитсЯ от своих неотложных служебных дел, он сразу поставит
вас в известность...
     •отЯ  в  помещении  было не топлено, однако ефрейтор-ассистент взмок от
длинной  путаной  речи  и  поспешил раскланЯтьсЯ, натЯнув на голову пилотку,
щелкнув каблуками.
     - Љстати,    -   вдогонку   ефрейтору   сказал   Ћтава,   -   передайте
штурмбанфюреру,  что  Я  не  собираюсь сегоднЯ ни к нему, ни к кому бы то ни
было  вообще.  €  не  имею  намерениЯ и в дальнейшем. ’ак и передайте, прошу
вас...
     Ћссендорфер  топал  сапогами  по  длинному  коридору  с  древнерусскими
иконами,  он как будто убегал от слов профессора, не хотел их слышать, чтобы
не  навлечь  беды  на  неосмотрительного профессора; он продолжал оставатьсЯ
вежливым,   предусмотрительным,   деликатным   ассистентом   из   старинного
немецкого университета.
     - Ќу-ка,  что  скажете,  товарищ  Ћтава-младший?  -  обратилсЯ  отец  к
Ѓорису,  проводив  ефрейтора  и  потираЯ  руки  то  ли  от  холода, то ли от
нервного возбуждениЯ.
     - Ќе свЯзывалсЯ бы ты с ним, - сказал Ѓорис.
     - Љ  сожалению,  менЯ  никто  не  спрашивает, хочу ли Я свЯзыватьсЯ или
нет.  ’очно  так  же никто не спрашивал всех, кто жил в Љиеве, на “краине, в
Ѓелоруссии, Џрибалтике. ’ы слыхал, что бои уже идут под Њосквой?
     - џ  слыхал,  что  они  сто  раз занЯли Њоскву, а потом почему-то снова
ведут бои за нее, - отрезал Ѓорис.
     - …сли они возьмут Њоскву, нам всем конец.
     - Ђ почему ты считаешь, что они возьмут Њоскву? - спросил сын.
     - џ не считаю, говорю лишь, что будет, если они возьмут.
     - ’ы  как  хочешь,  а  Я  не верю, чтобы они взЯли Њоскву! - воскликнул
Ѓорис.
     - Њученики  всегда  мудрее  тиранов,  потому и становЯтсЯ мучениками, -
тихо  сказал  ѓордей  Ћтава.  - Љ сожалению, мудрых никогда не слушают те, в
чьих  руках  сила. Ќо зачем нам спорить? “ нас с тобой одинаковые убеждениЯ.
„авай лучше подумаем, что делать дальше.
     - Ѓежать, - сказал Ѓорис. - € как можно скорее.
     - •орошо. Људа бежать?
     - Ќу... ‚ лес... к партизанам...
     - Ћни оставили тебе свой адрес?
     - Ќайдем! —то мы - уже не сможем найти партизан?
     - …сли это так легко, тогда фашисты уже давно их обнаружили.
     Ѓорис  не знал, что отвечать. …му хотелось спасти отца, он отдал бы все
за  это  спасение,  он выступил бы против всей фашистской армии, если бы мог
защитить  отца,  но  что  он мог, если всерьез разобратьсЯ? € что мог теперь
его  отец,  который  и  в  мирное  времЯ не отличалсЯ практицизмом, а скорее
демонстрировал  почти  детскую  наивность  во  всем, что касалось будничной,
простой  жизни,  не  свЯзанной  с  научными теориЯми и размышлениЯми. Ћн уже
пробовал  через  бабку  ѓалю  расспросить ее куму из села ‹етки на „есне, не
смогла  бы  она  случайно  через  знакомых  односельчан  свЯзать  его отца с
партизанами,  но  кума - дебелаЯ, сварливаЯ молодица - делала большие глаза,
открещивалась  от  самого  упоминаниЯ  о  партизанах, говорила: "‘вЯт! ‘вЯт!
‘вЯт!  Ћтстань  от  менЯ!"  Ѓабка  ѓалЯ  тоже  махала  на  Ѓориса, словно на
домового,  -  возможно,  они  и  в  самом  деле так дрожали перед немцами, а
может,   просто   не  доверЯли  профессору,  которого,  вишь,  сами  фашисты
освободили  из  концлагерЯ,  не  трогали  его квартиру, снабжали продуктами,
так, будто он был длЯ них своим человеком, их прислужником.
     Ќо  сегоднЯ,  после  всех  вчерашних событий, после ночного разговора с
отцом,  после  того как он, собственно, изложил сыну свое научное завещание,
передал  все  незаконченное,  так,  словно  должен  был идти на казнь, Ѓорис
почувствовал  такую  безнадежность  в  сердце,  такое  отчаЯние,  так что-то
рыдало  в  нем,  подступаЯ к самому горлу, что он не удержалсЯ и снова решил
просить  тетку  из  ‹еток  хотЯ  бы  вывести  их  с отцом из Љиева, спрЯтать
где-нибудь  в  селе,  или  в  лесу,  или  у черта в зубах, лишь бы только не
оставатьсЯ  больше  в  Љиеве,  в  этом  большом  мертвом городе, где человек
чувствует  себЯ будто в тесной западне, из которой есть единственный выход -
на тот свет.
     Љак  назло,  в тот день кума из ‹еток не поЯвилась у них. ’о ли снег ей
помешал,  то  ли  не  пропустили  ее  на заставах, которыми были закрыты все
выезды  из  Љиева,  потому  что  военный  комендант  города  издал  приказ о
запрещении  под  страхом  смертной  казни  отдавать,  принимать,  продавать,
покупать  или  менЯть мЯсо, молоко, масло; всех, кто пыталсЯ провезти в Љиев
(вывозить  никто не пробовал, ибо нечего было вывозить) какие-либо продукты,
задерживали,  у  одних  забирали  все  и  гнали  их в шею, других бросали за
проволоку  „арницкого  концлагерЯ,  а  третьих просто расстреливали; кума из
‹еток  прикрывалась  аусвайсом,  выданным ей самим штурмбанфюрером нурре, -
штурмбанфюрер  любил  свеженькое  молочко,  иногда за кумой в ‹етки посылала
даже  машину,  но  сегоднЯ  не  было  ни  молока,  ни  кумы,  штурмбанфюрер,
возможно,  и  проживет  этот  день  без  молока, а вот Ѓорису тетка из ‹еток
нужна  просто-таки  до  зарезу, но сделать он ничего не мог, кроме того, что
очень  осторожно  намекнул  бабке  ѓале  о своих хлопотах, но она отделалась
лишь воздыханием - и дело с концом.
     Ђ  вечером пришел штурмбанфюрер нурре и наконец раскрыл свои карты. Ћн
принес  с  собой  бутылку  рому,  сам  был чуть навеселе, ром, видно, больше
предназначалсЯ длЯ ѓордеЯ Ћтавы, но тот сказал, что пить не будет.
     - Њожет,  вы  привыкли  к  русской водке? - улыбаЯсь, спросил нурре. -
’ак Я прикажу принести водки. Њы имеем в своем распорЯжении все.
     - Ѓлагодарю,  но  Я  не  пью  водки,  -  спокойно  ответил Ћтава, а сам
подумал,   что   нурре  ошибаетсЯ,  считаЯ,  что  уже  все  имеет  в  своем
распорЯжении.
     нурре  все же налил рюмочку и длЯ профессора Ћтавы, сам выпил, немного
посидел,  глЯдЯ  в  угол,  где  утром  сидел  Ѓорис,  а  теперь залегла лишь
темнота,  поскольку  в  кабинете  горела  на столе одна-единственнаЯ свеча -
электричества  в  Љиеве  не  было,  как  не было воды, тепла, хлеба, не было
жизни.
     - ‚ы  можете  не  экономить  свечей,  - сказал нурре, - Я распорЯжусь,
чтобы вам их доставлЯли.
     - Ѓлагодарю,  не  нужно,  -  ответил Ћтава, удивлЯЯсь, как он может еще
отвечать   этому   фашисту,  почему  не  умолкает  совсем,  пускай  пришелец
разговаривает  с  самим собой, пускай изведает всю глубину и силу презрениЯ,
которое  испытывают  к  нему  все  те,  к  кому  он пришел не как ординарный
профессор провинциального немецкого университета, а как захватчик и палач.
     - џ  понимаю  ваши  чувства, - словно бы угадываЯ мысли Ћтавы, вздохнул
нурре.  -  Ќо война есть война и жизнь есть жизнь, от этого никуда не уйти,
мой  милый  профессор. …сли вам не хочетсЯ поддерживать со мной разговор, вы
можете  молчать.  Ќо  выслушайте  менЯ  до  конца, выслушайте внимательно. џ
скажу  вам  все.  ‘егоднЯ  такой  день,  когда  Я должен сказать вам все, не
откладываЯ  на  дальнейшее.  Љогда-нибудь  потом  вы  поймете, почему именно
сегоднЯ,  хотЯ,  вообще  говорЯ, это не играет роли в том деле, которое менЯ
интересует  и  в  котором  должны быть в конечном счете заинтересованы и вы.
€так,  следите  за  ходом  моих мыслей, прошу вас. ‚ы хорошо знаете о моем к
вам отношении как к ученому. Њы с вами коллеги...
     - ‚раги, - напомнил Ћтава.
     - Ќу так. Џо условиЯм военного времени. Ќо как ученые...
     - ‚ы  эсэсовский  офицер,  -  опЯть напомнил Ћтава, которому доставлЯло
удовольствие  вот так прерывать фашиста в самых неожиданных местах, донимать
его хотЯ бы этим.
     - ‘огласен!  -  почти весело воскликнул нурре. - ‘ вашего разрешениЯ Я
выпью  еще  рюмочку.  •отЯ,  пожалуй,  не  буду.  —тобы  между  нами не было
неравенства:  один  пьЯный,  другой  трезвый. Џусть каждый будет поставлен в
одинаковые условиЯ.
     - …сли  это  можно  сказать  о  том, кто набрасывает петлю, и о том, на
кого набрасывают петлю, - снова вмешалсЯ Ћтава.
     - Ќе  нужно  смотреть на вещи слишком мрачно, не нужно. …сли Я разыскал
вас среди арестованных...
     - Џочему-то  мне  кажетсЯ, что вы просто играли спектакль, - непонЯтно,
почему  вы  искали  менЯ  именно  на  ‘ырце,  а  не  в  „арнице, скажем, где
концлагерь   намного  больший,  следовательно,  больше  шансов,  что  Я  мог
оказатьсЯ именно там?
     - €нтуициЯ.  ќто была в самом деле игра, в которой единственной ставкой
было спасение профессора Ћтавы.
     - ‡ачем?
     - ‘ейчас   дойдем   до  сути  дела,  одну  лишь  минутку,  мой  дорогой
профессор.  ’ерпение,  терпение...  Љак  часто людЯм не хватает именно этого
драгоценного  качества,  из-за  чего  происходЯт вещи непоправимые. ‚зЯть, к
примеру, ваш Љрещатик. Ћн взорван...
     - ‚ами же самими...
     - Ќе  играет роли - мы его взорвали или ваши. Ќо почему? ’олько потому,
что  у  кого-то  не  хватило терпениЯ разминировать один или два дома, проще
показалось  взорвать  их,  а когда уж взорвал два или три зданиЯ, то хочетсЯ
превратить  в  развалины  и  еще сотню... €ли “спенский собор... џ еще успел
полюбоватьсЯ   этим   чудом...   ЉажетсЯ,   конец   одиннадцатого  столетиЯ,
серебрЯные   царские   врата,  серебрЯные  гробницы,  парчовые  плащаницы  с
дарственными  надписЯми  русских  царей  и  украинских  гетманов,  старинные
…вангелиЯ  в  драгоценных  окладах,  алтарь и жертвенник, украшенные резными
массивными  серебрЯными  досками,  -  где  еще  можно  такое увидеть! Ќо вот
приезж