ка,  в  которую  был  закован  вместе с еще двумЯ
болгарами,  не  пустила  его,  да  и ромейский воин, тЯжело ступавший рЯдом,
замахнулсЯ на него держаком копьЯ.
     - ќй,  не  вру,  браток,  - покачал головой ‘ивоок, - просто моего духа
кони  не  выносЯт.  Ћни  бесЯтсЯ  от  одного моего вида. ‚стают на дыбы, как
только Я подхожу.
     - ’еперь твой дух не тот, - сказал ему один из товарищей по колодке.
     - Ђ  почему  бы  и не тот? - дернул ‘ивоок свою светлую бороду. - „ух в
человеке  всегда  остаетсЯ  один  и  тот  же.  ќто лишь тело уменьшаетсЯ или
увеличиваетсЯ.  Ќо  какаЯ  польза  от тела? Ђ дух возносит тебЯ и на зеленые
горы, и на самое небо... € на конскую Ярмарку он вознесет очень скоро...
     ‘ивоок  хорошо  знал, что на Ђмастрианской площади происходЯт публичные
казни;  возможно,  и  еще  кто-нибудь из пленных слышал об этом, но никто не
обмолвилсЯ  ни  единым  словом,  да и сам ‘ивоок разглагольствовал о конском
торге  на  Ђмастрианском  форуме, надеЯсь в глубине сердца, что ведут их все
же  куда-нибудь  в  другое  место, возможно, чтобы просто показать столичным
жителЯм  как  военную добычу, потому что в столице всегда полно бездельников
и  дармоедов,  жаждущих  зрелищ,  а какого же еще зрелища нужно, когда перед
твоими  глазами  передвигаютсЯ, будто бессильные привидениЯ, некогда могучие
воины,  сотрЯсавшие  империю,  воины,  прошедшие  со своим царем ‘амуилом по
планинам  и  рекам,  умевшие  прорубатьсЯ  мечами  сквозь самые плотные рЯды
византийских  катафрактов,  одним  лишь  мужеством бравшие чужие твердыни, а
свои  защищавшие  с  таким  упорством,  что  одолеть  их  можно  было только
коварством и изменой.
     Ќо   даже   и  тот,  кто  надеЯлсЯ,  что  гонЯт  их  по  главной  улице
ЉонстантинополЯ  ради удовольствиЯ столичной толпы, горько ошибалсЯ, ибо это
еще  было  не  все,  - самое страшное ждало их впереди, а покамест они снова
должны  были  возвращатьсЯ  по той же самой Њесе, но на этот раз уже в рЯдах
триумфа.
     ’риумф  начали чины синклита. Ћни шли пешком, придаваЯ всему шествию ту
неторопливость,  котораЯ  всегда  отождествлЯетсЯ с торжеством. ‚переди всех
выступал   проедр   синклита*   в   розовом   хитоне  с  золотыми  галунами,
перепоЯсанный  пурпурным  с  самоцветами лором, в белой хламиде, отороченной
золотыми  галунами  с  двумЯ  тавлиЯми  золотой  парчи  с  листиками  плюща.
‘инклитики и силенциарии** тоже все в белых хламидах с золотыми тавлиЯми.
     ______________
     *  Џроедр  синклита  -  глава  сената,  фигура скорее декоративнаЯ, чем
значительнаЯ.   …му  надлежало  воздавать  почести,  его  благословлЯет  сам
патриарх,  в  его  честь раздаютсЯ даже актологии, у себЯ дома он дает обеды
(за  счет  казны)  длЯ магистров и патрикиев, но на этом и заканчиваетсЯ его
так  называемаЯ  власть,  ибо  ни  прав,  ни обЯзанностей этот чин больше на
давал.
     *  ‘инклитики  и  силенциарии  -  собрание власть имущих в ‚изантии, то
есть  их  сенат,  имевший  как  бы  две  палаты: законодательную - синклит и
совещательную  -  силенциарий. ‘оответственно называлась и члены этих палат.
(Џрим. автора.)

     ‡а  синклитом  шел  отрЯд трубачей, подобранных один к одному, одетых в
суконные скараники, прошитые золотыми нитками, с изображением императоров.
     ‘еребрЯные  трубы  играли  триумфальные  марши  не столько длЯ приданиЯ
ритма походу, сколько длЯ того, чтобы привлечь внимание толпы.
     ‡а  трубачами  терпеливые мулы тащили тЯжелые возы, нагруженные военной
добычей,  присланной  из  Ѓолгарии императором ‚асилием, конные экскувиторы,
одетые  в  мундиры  царской расцветки, охранЯли ценный обоз, а охранЯть было
что;  на  возах  лежали  целые  вороха золотых и серебрЯных монет и слитков,
дорогое   оружие,   драгоценные  украшениЯ  и  одежда,  атрибуты  царские  и
боЯрские,  золотаЯ  и  серебрЯнаЯ  посуда  удивительной  чеканки  болгарских
умельцев,  ожерельЯ  из  жемчуга, ЯнтарЯ, агата, сердоликов, конскаЯ сбруЯ с
золотыми  и  серебрЯными  украшениЯми, с бирюзой и рубинами, слитки свинца и
олова,   вырезанные   из   редкостных  сортов  дерева  предметы,  которых  в
Љонстантинополе  не  видывали никогда, рыбацкие сети и весла, меха и шерсть,
высокие сосуды с вином.
     „алее  катились  причудливо  разукрашенные  колесницы с вылепленными на
них  изображениЯми  величайших  твердынь Ѓолгарии: ‘трумицы, ‚одена, ‘редца,
‚идина;  другие колесницы изображали отдельные болгарские провинции: Џресна,
ЏелагониЯ, ‘оск, Њолис.
     Џоток   возов  и  колесниц  прерывалсЯ  шествием  болгарских  воевод  и
свЯщенников,  перешедших на сторону ромейского императора. ‚оеводы и боЯре в
одежде  мышиного  цвета  несли  впереди  себЯ подушечки с положенными на них
золотыми  венцами,  а  свЯщенники  держали  в  руках  кресты  и книги, и еще
множество  книг  в  драгоценных  оправах  везла  за  ними  на  огромном возу
четырехконнаЯ упрЯжка.
     „алее  шел отрЯд флейтистов - пайгнистов. ‚ голубых хламидах. ”лейтисты
исполнЯли  что-то оживленно-глуповатое, за ними двигалось стадо из ста белых
быков,  а  потом  катилась  низкими  белыми  валами  тысЯча болгарских овец.
Џогонщиками  быков  и  овец  были  воины  из отрЯда Љомискорта, точно так же
запыленные,  заросшие,  точно  так  же  пропотевшие и охрипшие, как в долгом
переходе  до  этого;  их  темнаЯ,  отнюдь  не  параднаЯ,  изношеннаЯ военнаЯ
одежда,  все  их оснащение, весь вид черно-мрачный еще больше оттенЯли белый
цвет  животных, которые завтра должны были стать добычей константинопольских
мЯсников,  тех самых, которые гордо шествовали позади овечьей отары с ножами
и  тЯжелыми  топорами  в  руках,  с  засученными  рукавами, в черных кожаных
передниках, с черными бородами, со свирепым выражением лиц.
     „алее  атлеты вели на цепЯх нескольких медведей, пойманных в болгарских
лесах,  звери  угрожающе  ревели,  трЯсли  головами, цепи звенели, испуганно
вскрикивали  по  обочинам  Њесы  ромейки, но атлеты прочно держали медведей,
словно  бы  показываЯ  тем, что наибольшее страшилище ничего не стоит, когда
оно заковано в железо.
     €  это  в самом деле была правда, ибо сразу же за укрощенными медведЯми
тЯжело  брела  тысЯча пленников, еще совсем недавно грозных воинов, а теперь
бессильных  и отданных на милость победителей. Џобедители шли по бокам точно
такие  же,  как  и  те,  что  сопровождали  гонимых  на убой быков и овец, -
умудренные  евнухи-препозиты  императорского  двора  тонко  продумали все до
мельчайших  подробностей;  любой болван из константинопольских зевак мог без
малейших   усилий   провести   параллель   между   бессловесной  скотиной  и
пленниками,  которые хотЯ и имели человеческий облик и, быть может, наделены
были  даром  слова,  но  заслуживали той же самой участи, что и скотина. €бо
что  уж  там  речь, когда повсюду звучит всемогущий звон оружиЯ! Ђ ромейское
оружие - славнейшее в мире!
     ‡амыкали  шествие  пленников  зловеще-таинственные люди. ‚се, как один,
безбородые,  все  со  странными  двурогими  вилами  на  плечах, все одетые в
одинаковые   голубые   с  золотым  шитьем  безрукавки,  подпоЯсаны  широкими
красными  платками,  поверх  безрукавок  у них были бледно-голубые греческие
плащи  -  эпилорики,  на  головах  -  башлыки  из  той же самой ткани, что и
безрукавки,  шли  с  равнодушным видом, с пустыми, словно бы белыми глазами;
ромеи  узнали  их  сразу,  что-то  кричали  этим слишком уж голубым евнухам,
которые  тщетно  пытались прикрыть свою мрачность поднебесным нарЯдом, точно
так  же  как не могли утаить свою безбородость перед тысЯчью черных огромных
болгарских  бород,  -  не  трудно  было  догадатьсЯ,  кто  такие эти евнухи.
‘ивоок,  собственно,  сразу же и догадалсЯ, но молчал, ибо что он должен был
говорить товарищам?
     ’Яжкий   смрад   облаком   полз   над  колонной  пленников,  поэтому  в
триумфальном  шествии был сделан небольшой перерыв, по Њесе прошли служители
храма  с  кадильницами, в которых жгли миро, ладан и восточные благовониЯ, и
уже  только  после  этого  поЯвилсЯ  в  триумфе  сам царственный Љонстантин,
улыбающийсЯ  толпе:  в  правой  руке  он  держал лавровую ветку, а в левой -
берло  из  слоновой  кости,  осыпанное изумрудами и бриллиантами, с огромным
рубином  сверху.  „ва  препозита  вели  императорского  конЯ, а от этих двух
начинались  две шеренги препозитов в светло-зеленой одежде, вышитой львами в
больших  кругах.  Џрепозиты  шагали  величественно-неторопливо,  в  такт  их
походке  затаенно  продвигались вперед львы на одежде, словно бы верша дозор
вокруг  свЯщенной особы императора, и от этого лицо Љонстантина расплывалось
в  еще  большей  улыбке,  он  плыл,  еще  более  самодовольный, над зелеными
львами,  будто  небожитель,  всеблагий и сверкающий. —то же, деспотизм часто
бывает улыбающимсЯ.
     ‡а  императором,  на  конЯх,  покрытых  драгоценными  чепраками,  ехали
магистры,  патрикии,  с  ними,  тоже  верхом,  спафарии-евнухи  с  мечами  и
спафарии  бородатые со спафоваклиЯми, то есть алебардами, шли за царем также
гетерии  варЯжские,  цаконы с фигурами львов на панцирЯх, турки-вардариоты в
красных  плащах и высоких колпаках лимонного цвета, с палицами - манклавиЯми
на поЯсе и жезлами в руках.
     ‚  соответствии  с  "Љнигой  церемоний"  Љонстантина  ЃагрЯнородного, в
момент   императорского  шествиЯ  следовало  также  еще  вести  впереди,  на
расстоЯнии  двух  полетов  стрелы,  коней  царских  числом  сто или двести с
пурпурными  чепраками  и  воркадиЯми.  Ќо  это предписание не было выполнено
из-за  чрезмерной растЯнутости триумфального шествиЯ, зато не было сделано и
отступлений  от  правила,  по которому император должен был останавливатьсЯ,
начинаЯ  от  ворот  •алки  и  ЂвгустеЯ,  возле  ЊилиЯ,  возле  церкви €оанна
Ѓогослова,  возле  портика  дворца  ‹авса, возле преториЯ и на антифоруме, а
потом  и на самом форуме Љонстантина. ‚сюду император выслушивал акламации и
актологи,  то  есть  славословиЯ,  от  димол,  которые  выполнЯли  роль  так
называемого  народа;  величаниЯ  сопровождались танцами и музыкой, выступали
здесь   мимы  или  рЯженые  скурры,  скамрахи  или  масхары,  атлеты,  шуты,
потешники.
     Џосле  форума  Љонстантина,  где  была  самаЯ продолжительнаЯ остановка
возле  порфирной  колонны,  император  должен  был еще слушать приветствиЯ в
Ѓольшом  эмволосе, длЯ чего пришлось триумфальное шествие провести чуточку в
сторону,  а  потом  возвращатьсЯ назад, чтобы пройти Ђртополию с ее хлебными
рЯдами,  где  у  умирающих  от  изнурениЯ  болгарских пленных запахи свежего
хлеба  вызывали  спазмы, а Љонстантина величали с особенной старательностью,
и  более  всего  выкрикивали  хвалу  дармоеды,  которые  только и знают, что
жрать, пить, развлекатьсЯ.
     Џосле  этого  триумф  вылилсЯ  на форум ’авра - самую большую площадь в
Љонстантинополе  с  высоченной витой колонной императора ”еодосиЯ посредине.
€мператор  Љонстантин,  заботЯсь о развлечении толпы, часто велел сбрасывать
с  этой колонны приговоренных к смерти. ‘обиралось огромное множество зевак,
зрелище  было  жуткое.  Ќа  форуме ’авра триумфальнаЯ процессиЯ разделилась.
Џока   императора   принимали   возле  ЊодиЯ,  а  потом  возле  церкви  „евы
„ьЯкониссы,  где  он  потом вместе с патриархом совершал трапезу, из колонны
триумфа  отделены  были  болгарские  пленники  и направлены к ”иладельфию, а
основное шествие двигалось дальше вниз по улице, ведшей к форуму Ѓыка.
     ‚переди  пленников  пущены  были  только  трубачи,  а  позади с прежней
мрачной  невозмутимостью  двигались  странные  евнухи  с двурогими вилами на
плечах.  ’рубы  звучали резко и отрывисто, будто хищные птицы, воины, уже не
сдерживаемые  торжественностью  общего  похода, дали волю своей злобе, гнали
пленных  чуть  ли не бегом, выталкиваЯ вперед тех, кто сохранил больше всего
силы;  никто  не мог понЯть, зачем эта перестановка, никто не знал, куда так
спешат  охранники;  быть  может,  только  ‘ивоок  наконец  со всей ужасающей
отчетливостью  понЯл  то,  чего  боЯлсЯ более всего: их в самом деле гнали к
Ђмастрианскому  форуму,  который  сегоднЯ должен был стать не местом конской
Ярмарки, как всегда, а местом казни.
     Џеред  входом  в ”иладельфии возвышались установленные на тетрапилоне в
виде  арки  две  огромные  бронзовые руки. Ћбреченные должны были пройти под
этими  руками.  ‘обственно,  никто из болгар и не заметил странной арки, ибо
сколько  уже  прошли  они  арок, эмволов, форумов, улиц, зато ‘ивоок слишком
хорошо  знал,  что  это  за  знак,  он  невольно  отпрЯнул  назад, попыталсЯ
пропустить  мимо  себЯ  хотЯ  бы  несколько  пар,  но  старый, как трухлЯвое
дерево,  ромейский  воин, который давно уже заприметил ‘ивоока и преследовал
его  чуть  ли  не половину пути в столицу, понЯл хитрость "белого болгарина"
(так прозвали его ромеи) и с проклЯтьЯми выставил его в самые первые рЯды.
     ‘ивоок  в  последний  раз  оглЯнулсЯ на огромный форум ’авра, до отказа
запруженный  народом,  воинами,  высокопоставленными  богатеЯми и юродивыми,
которые  вытанцовывали  и  выкрикивали  свои присказочки. ‚ последний миг их
колонна  также  была разделена, - вытолкнули только передних, отсчитав ровно
сотню,  а  остальных  остановили на форуме то ли в ожидании очереди, то ли в
ожидании  милости победителей. €бо тот, кто осталсЯ по эту сторону бронзовых
рук,  прозванных византийцами "ђуками милосердиЯ", мог избежать кары; пройдЯ
же  под  руками,  ты  утрачивал  какую  бы то ни было надежду на избавление.
"„ать  бы  отсюда  деру!" - в последний раз попыталсЯ взбодрить себЯ ‘ивоок,
проходЯ  как  раз  под  бронзовыми  руками  и  оказываЯсь, следовательно, на
своем, быть может, последнем пути, с которого нет возврата.
     ’рубы  кричали угрожающе и злобно. ‘тража гнала пленников вниз по улице
скорее  и  скорее.  ‚след  за  пленниками  шествовали  равнодушные  евнухи в
разукрашенных  одеждах.  ‡ловеще  молчали толпы по обочинам улицы. ‡десь уже
не   слышно   было   величальных   выкриков,   замерли   громкие  песни,  не
выкаблучивались   шуты   и  потешники.  ‡десь  царила  суроваЯ  скученность,
ожидание страшного, неотвратимого.
     €   пленные  бегом,  из  последних  сил,  умирающие,  заполнЯют  тесный
Ђмастрианский  форум,  охранЯемый  царской  гвардией,  позади которой бурлЯт
людские  толпы. Џосреди форума какие-то суетливые люди, одетые точно так же,
как  и евнухи, следующие за пленниками, только без золотого шитьЯ на одежде,
хлопочут  у  переносных  горнов,  полных  докрасна  раскаленных  углей. Ђ на
земле,  возле  горнов,  разбросаны толстенные цепи, такие тЯжелые, что одной
лишь своей тЯжестью способны были задавить человека.
     €  вот наконец пленных остановили. „альше идти было некуда. Ќеторопливо
вышли  евнухи  в бледно-голубых эпилориках, навстречу им от горнов бросились
раздувальщики  адского  огнЯ,  и  стало  видно,  что  все они - бородатые, в
отличие  от  евнухов,  но  все почтительно склонЯютсЯ перед безбородыми, ибо
были,  судЯ по всему, лишь помощниками загадочных царских евнухов; и в самом
деле,   безбородые   передали  бородатым  свои  коротенькие  двурогие  вилы,
помощники  возвратились к горнам и мигом воткнули эти вилы в огонь, а ‘ивоок
уже  знал  теперь хорошо, что никакие это не вилы, а обыкновеннейшие жигала,
которыми  ромейские  палачи выжигают обреченным глаза, и ему впервые в жизни
стало  так  страшно,  что  и  сам  не  ведал,  что бы сделал: разрыдалсЯ бы,
заревел ли дико или бросилсЯ на своих врагов, если бы имел возможность?
     Ћн  окидывал  взглЯдом  своих  удивительно  серых  глаз  тесный  форум,
резануло  в  самое  сердце его буйство красок на праздничных нарЯдах, мЯгкой
осенней  позолотой  покрывало окрестные зданиЯ солнце с удивительно голубого
неба;  никогда,  кажетсЯ,  мир  еще  не  был  таким ласково-многоцветным длЯ
‘ивоока,  как  сегоднЯ,  но  никогда  не  становилсЯ он таким безжалостным к
нему; человека лишить самого дорогого - глаз!
     ѓорнов  было  десЯть,  и  стража  быстро  растолкала  пленных на десЯть
десЯток  и  поставила  каждую  напротив  "своего"  палача,  евнухи  спокойно
снимали  плащи,  передаваЯ  их  своим  помощникам,  которых  становилось все
больше  и  больше,  затем  они,  обращаЯсь  к  толпе, делали какие-то лениво
приветственные  взмахи  руками,  отчего  толпа вокруг площади сразу нарушила
молчаливость  и  заревела  от нетерпениЯ, желаЯ как можно скорее увидеть то,
ради  чего  томилась  здесь  с  раннего  утра,  однако  императорские палачи
слишком  хорошо  знали  свое  дело,  чтобы обращать внимание на подзуживание
толпы;  они  с  прежним  спокойствием  и неторопливостью подходили к горнам,
доставали  оттуда  раскаленные  докрасна  жигала, поднимали их, поворачивали
так  и  сЯк, будто выискиваЯ какой-то изъЯн, потом снова засовывали жигала в
огонь,  закрыв глаза, складывали на груди руки: то ли молились, то ли просто
ждали  соответствующей  минуты,  когда  поЯвившийсЯ  император  подаст  знак
царственной десницей.
     €мператор  же,  закончив  трапезу  с  патриархом  (чтобы  не  согрешить
скоромным,   свЯтой   отец   угощал   царЯ   доставленной  из  далекой  ђуси
удивительной  рыбой  осетриной,  ее  вносили на золотых подносах, украшенных
хоругвЯми,  и  Љонстантин, который любил закусить, встретил воистину царскую
рыбу  хлопками  в ладоши - жестом своего высочайшего восторга), попрощалсЯ с
главой  церкви, которому негоже было присутствовать во времЯ казни вражеских
болгар,  и  переоблачилсЯ  в багрЯный, шитый золотом и усыпанный жемчугами и
самоцветами  коловий  (в багрЯном коловий всегда изображают распЯтого €исуса
•риста,  страданиЯ  и царственность сочетались в этой накидке), вместо венца
надел  тиару  и  в  сопровождении чинов кувуклиЯ в багрЯных сагиЯх прибыл на
форум, чтобы стать свидетелем вершины сегоднЯшнего триумфа.
     ’ам  он сошел с конЯ и сел на золотую кафисму*, а по бокам снова встали
в  два рЯда препозиты со львами на скарамангиЯх, позади выстроились спафарии
с  секирами и мечами, которые они держали одинаково: словно палки на плечах,
чтобы  в  любую  минуту  изрубить  в  щепу  каждого,  кто отважитсЯ угрожать
свЯщенной особе императора.
     ______________
     *  Љафисма  -  в  данном  случае  переносное  императорское  кресло  из
позолоченной  кожи.  Ћбыкновенно  же кафисмой называли специальное помещение
длЯ  императора  на Љонстантинопольском ипподроме, где в большой ложе стоЯло
кресло  длЯ  императора,  были  покои  длЯ  отдыха,  трапезы,  зал  приемов,
помещение  длЯ  охраны  и  т.п.  Љафисма  соединЯлась  переходом  с  Ѓольшим
дворцом. (Џрим. автора.)

     ‚се  было  пышно и пестро, как и утром; снова торжественно и приподнЯто
провозглашали   димархи  венетов  и  прасынов  соответствующие  приветствиЯ,
повторЯемые,  согласно  правилам  церемонии,  точно  определенное количество
раз:  "„а  помилует тебЯ бог, император!" - пЯтьдесЯт раз, "€мпериЯ с тобой,
василевс!" - сорок раз, а всего двести тридцать пЯть здравиц.
     Љонстантин  слушал,  закрыв  глаза;  он  улыбалсЯ,  его считали веселым
императором,  превыше всего любил церемонии и царскую роскошь, ему нравилось
выполнЯть  лишь  те  царские  обЯзанности,  которые приносили удовольствие и
наслаждение,  когда  же  нужно  было  утихомиривать врагов, собирать подать,
наводить   порЯдок   в  торговле  и  ремеслах  -  он  уступал  место  своему
царственному  брату,  справедливо  размышлЯЯ,  что  пусть  уж  лучше ‚асилий
добывает  золото,  а  он,  Љонстантин,  будет  раздавать  его веселым толпам
обеими  руками.  Ђ  еще:  ежедневно  посещал бани, каталсЯ верхом, сменЯЯ по
нескольку  раз  на  день  коней,  ездил  на  охоту  в Љалликратию, тоскующим
взглЯдом  осматривал  портики вдоль улиц, отыскиваЯ красивое женское личико,
присутствовал  на  всех  ристалищах  на ипподроме (сооруженном еще ‘ептимием
‘евером,  а  по-настоЯщему  завершенном  и  украшенном  Љонстантином Џервым,
прозванным  ‚еликим,  ибо  и  в самом деле был великим), любил женщин, любил
вкусно  поесть,  даже  выдумывал  блюда, играл в кости, любил развлечениЯ и,
как  все  любители  развлечений,  был жестоким человеком, хотЯ и скрывал эту
жестокость за показным весельем.
     Џока  димархи  напевали  свои акламации, Љонстантин, причмокиваЯ губами
от  удовольствиЯ,  все еще живЯ воспоминанием о пышной осетрине, которую они
разделили  с  патриархом  под  белое  вино,  присланное в качестве трофеЯ из
Џелагонии,  неторопливо  осматривал  форум,  небрежно  скользил  взглЯдом по
болгарским  пленникам,  надеЯсь  пристальнее  присмотретьсЯ  к  ним во времЯ
экзекуции,  оглЯнулсЯ  на  свою  свиту,  словно  бы убеждаЯсь в том, что все
предписаниЯ  соблюдены.  „а,  все  безупречно, все прекрасно, все происходит
согласно  церемониалу,  выработанному за много веков. ‚от он, император всех
ромеев,  сидит  в  золотой  кафисме,  на  самом  видном месте перед войском,
гетериЯми  и  народом,  перед  обреченными  на  казнь  жалкими  врагами;  по
сторонам  от  кафисмы  стоЯт  неподвижно  четверо  безбородых,  ибо так тоже
заведено   издавна   -   византийский   император   должен  показывать  свою
царственность  прежде  всего перед безбородыми, а уж потом перед бородатыми,
стемму  же  василевс  никогда  не  может  надеть  перед бородатыми, он может
сделать  это  лишь  перед безбородыми. “ одних безбородых на головах красные
скиадии,  у  других  белые  колпаки.  Ћдин  евнух  одет  в  широкое платье с
рукавами,  из  бледно-зеленой  парчи,  вышитое огромными кругами, в середине
которых  стоЯт  львы.  ќто  препозит.  Ћстальные  три  -  в  синих стихарЯх,
крапленных  белыми  точками,  в  красных  мантиЯх,  вышитых лилиЯми, с двумЯ
золотыми  тавлиЯми  на  груди.  ќто  -  чины  суда  и справедливости, первые
исполнители  воли  василевса.  €х  парчовые  мантии плотно облегают фигуру и
наглухо  застегнуты  двумЯ круглыми фибулами у самого воротника. ђуки зажаты
под  этими мешковидными мантиЯми - томпариЯми так, что евнухи не в состоЯнии
даже  расстегнуть  фибулы,  а  уж о том, чтобы вынуть из ножен меч и ударить
императора, не могло быть и речи.
     „оверЯй, но и остерегайсЯ!
     Љонстантин  улыбаетсЯ,  полуприкрыв веками глаза, вспоминает патриаршую
осетрину  и,  словно  бы  повторЯЯ жест на его приветствие, лениво хлопает в
ладоши: хлоп-хлоп.
     ‚от  тогда  и начинаетсЯ то, ради чего сегоднЯ поднЯты на ноги все чины
императорского  двора  -  восемнадцать высших сановников, шестьдесЯт главных
чинов  и  еще пЯтьсот чинов нижних, - и всем им выданы из царского вестиариЯ
парадные  нарЯды,  такие  драгоценные,  что  за  них можно было купить целую
державу,  если  бы  она  где-нибудь  продавалась.  ‚се это сверкание золота,
парчи,  весь  этот багрЯнец, все жемчуга, самоцветы, шелка-влатии, серебро и
дорогое   оружие   предназначались  лишь  длЯ  того,  чтобы  вот  здесь,  на
Ђмастрианском   форуме,   подручные  палачей-евнухов  выхватили  из  каждого
десЯтка  болгарских  пленников  по  одному,  при помощи воинов потащили их к
горнам,  повалили  на  землю, придавили цепЯми, а палачи, умелыми движениЯми
вынув  из  горнов  раскаленные  добела  жигала,  среди  зловещего  молчаниЯ,
повисшего   над   форумом,   пошли  на  обреченных.  ‡венели  лишь  цепи  на
несчастных,  которые  молча  барахтались,  напрЯгаЯ  остатки сил, беспомощно
рвались  из  рук  своих  мучителей,  силились  хотЯ бы поднЯть головы, чтобы
взглЯнуть   на   белый   свет,   залитый  величием  и  сверканием  ромейских
драгоценностей,  но  ни одному из них не удавалось даже это, - палачи твердо
подходили  ближе  и ближе к пленным, была какаЯ-то ужасающаЯ согласованность
в  их движении, точно выверенным жестом каждый из них опустил свое жигало, и
над  тесным  форумом  ударил  тысЯчеголосый  рев  довольных  началом зрелища
ромеев,  и  в  этом  реве  утонули  нечеловеческие  крики первых ослепленных
болгар.
     ‘ивоок  стоЯл третьим в своей десЯтке. ’еперь он уже не смотрел вокруг,
глазами  он  уставилсЯ  только  вперед,  только  туда,  где  вершилось самое
страшное,  видел,  как  лишили  зрениЯ  первых,  потом  схватили  следующих,
хрипели,  торопЯсь,  помощники  палачей,  звенели цепи, разнессЯ над форумом
первый   запах   горелой   человеческой  кожи,  а  ‘ивоок  стоЯл  оцепенело,
неподвижно,  все,  что  происходило,  словно  бы  его не касалось, и он тоже
словно  бы  превратилсЯ  в  зрителЯ,  как  ромеи  в пышной одежде, взЯтой из
императорских  складов  ради  праздника,  как  будто в простой одежде нельзЯ
смотреть, как выжигают людЯм глаза, - не то будет впечатление, что ли?
     …му  не  верилось.  Љак же так? Џочему? Ћн даже забыл, что не болгарин,
что  не подлежит казни за болгарские грехи, хотЯ какие там грехи у людей, не
желавших  надеть  на  себЯ чужое Ярмо. Ћн думал только о том неизбежном, что
должно  было случитьсЯ. Ћн в последний раз увидит солнце, свет, огонь, и тот
огонь,  который столько раз приносил ему величайшую радость, станет длЯ него
проклЯтием,  навеки  лишит  его  зрениЯ,  повергнет в темноту. Љак пришел из
тьмы  маленьким  мальчиком,  который  плакал на чужой дороге, так и уйдет во
тьму,  а  зачем  жил,  ради  чего вбирал глазами самые Яркие чудеса земли, -
кому до этого дело?
     €  в  те  последние  минуты,  которые  остались  у  него перед тем, как
потащат  и  его  к цепЯм, ‘ивоок прониксЯ еще более дикой ненавистью ко всем
утопающим  в  драгоценностЯх шутам, ему хотелось хотЯ бы чем-нибудь выразить
все  свое презрение к ним, и поэтому, когда прислужники потащили его к цепЯм
и  повисли  на  нем,  чтобы свалить на землю, он стрЯхнул их с себЯ, стиснул
зубы,  выпрЯмилсЯ,  весь  напрЯгсЯ  навстречу  палачу,  который уже нес свое
раскаленное   жигало,  а  толпы  заревели  от  наслаждениЯ  и  удовольствиЯ:
"ЋтказалсЯ!",  "ЋтказалсЯ от цепей!", "Ѓелый болгарин отказалсЯ!". €мператор
милостиво  махнул рукой, подаваЯ знак прислужникам, чтобы отошли от ‘ивоока,
василевсу  было любопытно посмотреть на это незаурЯдное проЯвление мужества,
он  протЯнул  вперед  ладони,  чтобы  захлопать  в них, как только свершитсЯ
неизбежное  над белым болгарином; все теперь следили только за ‘ивооком и за
палачом,   приближавшимсЯ   к   обреченному.   Џалач  почувствовал  на  себе
сосредоточенное  внимание,  он  старалсЯ  быть  равнодушным  и  спокойным  в
движениЯх,  ему  еще никогда не приходилось быть главным действующим лицом в
столичных  делах,  а  он  давно  мечтал  о таком мгновении, у него были свои
счеты  с  этим миром, он тЯжко ненавидел все живущее, от последней побирушки
до  самого  василевса,  ненавидел  все  за  то,  что  не был таким, как все,
ненавидел  за  свое  уродство,  за свою неполноценность. Љогда-то давно, еще
при  другом  императоре,  он  не  был  палачом, был юношей из богатой семьи,
любил  жизнь,  людей, воспылал симпатией к одной девушке, а поскольку она не
поддавалась  на  его  уговоры,  он  заманил ее в дом к своему приЯтелю и там
вдвоем  с  приЯтелем  изнасиловал  эту  непокорную  дуреху.  ‚се обошлось бы
безнаказанно,  но выЯснилось, что у дурехи были весьма влиЯтельные и богатые
родственники,  об  этом  происшествии  стало  известно  императору,  молодых
виновников  бросили в тюрьму, где они узнали о повелении василевса: их обоих
должны  были  сжечь  живьем на форуме Ѓыка. ’огда он выпросил у сторожа нож,
безжалостно  отрезал  себе  все  срамные  причиндалы и передал императору со
словами:  "•очу  служить твоей царственности головой, а не срамом, который Я
сам  себе  отрезал.  ’о,  что  грешило,  то  и наказано, за что же ты хочешь
лишить  жизни  менЯ,  бедного?"  €мператору  понравилсЯ неожиданный поступок
юнца,  и  он  велел вылечить его и зачислил в придворную службу на должность
палача.  Ђ  тот,  другой, был живьем сожжен на форуме Ѓыка, хотЯ провинность
его была меньше.
     „олгие  годы  прожил  палач в полнейшей неизвестности, затерЯнный среди
множества  евнухов,  которыми  был переполнен Ѓольшой дворец, лелеЯ, как все
евнухи,  мечту отплатить миру за свое позорное отличие от всех других людей;
ему  еще  повезло  в  службе,  он  сам  стал  карающей рукой, с наслаждением
выполнЯл  ремесло  палача,  но  вскоре  убедилсЯ,  что  от  продолжительного
занЯтиЯ  одним и тем же делом злость его куда-то улетучиваетсЯ, он не ощущал
теперь  ничего,  кроме  усталости  и равнодушиЯ, продолжал держатьсЯ за свое
ремесло  только  потому, что не способен был больше ни к чему, боЯлсЯ, чтобы
не  отобрали у него хотЯ бы это, потому считалсЯ одним из самых старательных
палачей.
     Ќо  сегоднЯ  в нем проснулось давнишнее, сегоднЯ на нем скрестились все
взглЯды,  сам  император  следит за каждым его движением, сегоднЯ он им всем
отплатит  за свою неполноценность, он покажет, как это делаетсЯ, они никогда
еще  не  видели  и,  наверное,  никогда  и  не увидЯт такого ловкого, такого
точного и беспощадного палача, как он. ‚от он им покажет.
     €  палач  шел  на  ‘ивоока  всеми  годами  позора, унижениЯ, нес к нему
нерастраченную  злость,  жигало стало словно бы продолжением его рук, он нес
его  перед  собою,  будто  свою  месть,  а  этот  удивительно  белый молодой
болгарин,  бросивший  вызов судьбе, стал длЯ него воплощением мести, которую
палач так долго вынашивал в своем сердце.
     €мператор  поднЯл  ладони  длЯ рукоплесканиЯ мужественному болгарину за
его  выдержку.  €бо не каждый решитсЯ на такой поступок: отказатьсЯ от цепей
и  стоЯ  встречать  страшнейшую  казнь!  Љонстантин хотел надлежащим образом
оценить   поведение   белого   болгарина,   ладони  императора  должны  были
всплеснуть  в тот самый миг, когда красное железо выжжет пленнику глаза; миг
приближалсЯ  с  каждым новым шагом палача, палач шел быстрее и быстрее, всем
видна  была  Ярость на его безбородом лице, все видели, как умело целитсЯ он
своим жигалом в глаза пленному...
     € тут произошло чудо.
     Џалач,  словно бы натолкнувшись на что-то невидимое или же споткнувшись
на   ровном   месте,  сгорЯча  остановилсЯ  и  начал  приседать  медленно  и
беспомощно.  †игало  выпало  у  него  из  рук, а он оседал ниже, ниже, потом
неуклюже  опрокинулсЯ  на  локоть  правой  руки  и  еще,  видимо,  попыталсЯ
задержатьсЯ  хотЯ  бы  в таком положении, но не в силах был сделать и этого,
упал  навзничь  и  лежал так, будто ожидал, что придет другой палач и выжжет
глаза теперь уже ему самому.
     Ќикто  ничего  не  мог понЯть, не понимал, что случилось, и сам ‘ивоок.
Ћн  уже  видел,  как  приближаетсЯ  к его глазам страшное жигало, ощущал его
полыханье  у себЯ на лице, сосредоточилсЯ на одном лишь желании - не закрыть
глаз,  еще  хотЯ  бы  раз  взглЯнуть на мир, хотЯ уже не видел ничего, кроме
раскаленного огнЯ, неотвратимо приближавшегосЯ к глазам.
     €  внезапно упал палач. —то с ним? Њожет, в глубине глаз обреченного он
увидел  весь ужас и всю неизмеримую преступность служениЯ василевсам? „а где
там!  Џросто  сердце  палача  от  чрезмерного напрЯжениЯ раскалилось злостью
так, что не выдержало - сдало.
     Џалача  облили водой, но это не помогло. …му попытались дать лекарство,
пустили  кровь  из вены, - он не подавал признаков жизни. ’огда его оттащили
в  сторону,  чтобы  не  мешал, а на место палача стал один из его подручных,
снова  вложил  жигало  в  горн, а оттуда выхватил новое жигало, и ‘ивоок все
это  отмечал  так, будто все это касалось не его, а кого-то постороннего. Ќа
него  нашло  какое-то  оцепенение,  он  снова готов был стоЯть и ждать, пока
приблизитсЯ  новый  палач.  €бо,  быть может, и этот не выдержит взглЯда его
серых  глаз,  тоже  прочтет  в  них то, что прочел его предшественник, и его
тоже оттЯнут в сторону, как дохлЯтину.
     Ќо   тут   вдруг   взорвалась  толпа,  которой  впервые  пришлось  быть
свидетелем  такого  чуда,  и потому сначала воцарилось растерЯнное молчание,
сам  император растерЯлсЯ от такого удивительного стечениЯ обстоЯтельств, он
не  смог  преодолеть  своей  растерЯнности  своевременно, не успел опередить
толпу, а толпа ревела в одно горло: "ЏомилованьЯ! ЊилосердиЯ!"
     Ќовый  палач  уже  шел  на ‘ивоока, он не прислушивалсЯ к тому, что там
ревет  толпа,  и тогда император, чтобы не было поздно и чтобы не прогневать
милосердного  бога,  положившего перст избавленьЯ на плечо белому болгарину,
махнул   рукой,  чтобы  палач  остановилсЯ,  и  весь  форум  заколыхалсЯ  от
приветственных   криков   в   честь   василевса  Љонстантина,  добрейшего  и
справедливейшего  среди царственных; палач отошел, ‘ивоока отвели в сторону,
тот,  кто стоЯл за ним, стал жертвой нового палача, а его, чудом спасенного,
на  почтительном расстоЯнии поставили напротив императора, который бросил на
него  любопытный взглЯд и что-то сказал своим препозитам, чем была проЯвлена
к   белому   болгарину  уже  величайшаЯ  ласка  как  к  избраннику  высокого
провидениЯ,  и  долго  потом  в  столице рассказывали об этом чуде, о персте
божьем,  который  указал на удивительно светловолосого болгарина и ниспослал
ему спасение.
     ‘ивоок  не  достоЯл до конца на форуме, не видел он, как была ослеплена
перваЯ  сотнЯ  и  дан  ей  одноокий  поводырь, как ввели с ”иладельфиЯ новую
сотню,  затем  еще  и  еще,  до  самой  ночи  продолжалось  страшное дело на
Ђмастрианском  форуме.  Љонстантинополь  удовлетворЯл  свою  жажду  крови  и
издевательств  над  беззащитными  болгарами,  а  этого,  спасенного  богом и
василевсом,  провели  через весь город еще длЯ одного триумфа, целые толпища
сбегались,  чтобы  посмотреть  на  него;  его  поход  через  столицу  длилсЯ
бесконечно  долго,  кто-то  пробовал по пути кормить его, кто-то давал вино,
кто-то  бросал  цветы,  а  кто-то  плевалсЯ,  встреченные  на Њесе скоморохи
попытались  было  увенчать голову ‘ивоока бараньими кишками, но он разбросал
шутов  с  такой  же  силой,  как  перед  этим  на форуме расшвырЯл подручных
палача;  наконец,  привели  его  в императорские конюшни, где сопровождающие
передали  болгарина  в  руки протостратора с императорским повелением вымыть
пленника  в  бане,  переодеть  в новую, ромейскую одежду и взЯть на службу в
конюшню.  Џротостратор  что-то говорил ‘ивооку, до него доносились ромейские
слова,  большинство  которых  он,  кажетсЯ,  даже понимал, но разве ему было
теперь  до  этого,  разве касались его какие-нибудь, слова, разве ему теперь
нужно  было  что-либо?  Ћн смотрел отсутствующим взглЯдом на протостратора и
молча  плакал,  плакал  не  над  собой,  не над своей судьбой, а над судьбой
своих  товарищей,  которые  погибали  где-то  на  тесном, окруженном со всех
сторон  развращенными  толпами  Ђмастрианском  форуме,  плакал он молча, а в
душе  во  весь  голос рыдал маленький мальчик из далекой ночи на развезенной
неведомой дороге.
     Џротостратор,  как и тот палач с Ђмастрианского форума, был евнухом, он
точно  так  же ненавидел всех бородатых, ибо ненависть у мелких душой всегда
рождаетсЯ  к  тем,  которые имеют то, чего не имеют они, но этому спасенному
чудом  он  извинЯл  его  бороду,  его  молодость,  его дикую силу, ибо своим
плачем  пленный  сам  себЯ  унижал,  а  чего еще нужно начальнику, когда его
подчиненный добровольно превращает себЯ в посмешище своими слезами?
     ’ак  должен  был  закончитьсЯ  этот  день  длЯ ‘ивоока: в позоре чужого
триумфа,  в  мученичестве  товарищей  на  тесном, окруженном хищными толпами
форуме,  в  невероЯтном  спасении, в слезах, пролитых то ли над самим собою,
то  ли,  быть  может,  больше  над  теми, кто испытал муки от рук безбородых
палачей,  -  а  потом  ‘ивооку суждено было растворитьсЯ в анонимности сотен
императорских  прислужников,  этих  одетых  в  смешно  разукрашенные нарЯды,
которые  должны были свидетельствовать о чьем-то могуществе; ему отвели один
этот  горький,  трагически-счастливый день, чтобы впоследствии стереть какое
бы  то  ни  было упоминание о нем как о человеке. Џо крайней мере, так думал
тот  протостратор,  к  которому направили ‘ивоока. Џротостратор был озабочен
лишь  одним:  как  можно  сильнее  унизить  этого  варвара,  а  там - пускай
исчезнет  он  среди таких же униженных и забитых, которых определили убирать
коней,  предназначенных  длЯ  колесниц,  и  коней  верховых,  и коней самого
императора,  и  коней кувуклиЯ, пускай себе одеваетсЯ в надлежащую длЯ таких
слуг  одежду:  красные  чаги,  красный  скараник  с дешевым шитьем, лимонный
колпак,  персидские хозы длЯ верховой езды, хотЯ врЯд ли будет дозволено ему
когда-нибудь  сесть  на конЯ из этих конюшен, - а уж если на человека надета
так  или  иначе  обозначеннаЯ  одежда,  то не остаетсЯ от человека ничего, а
есть  только  одежда,  свидетельствующаЯ  о месте ее собственника в сложном,
внешне  запутанном,  а  на  самом  деле  точно размеренном мире царственного
города.
     Ќо   никто   не   спросил   самого  ‘ивоока  относительно  его  желаний
распорЯдитьсЯ  своей  судьбой,  а  он,  оказываетсЯ,  и  в  помыслах не имел
полагатьсЯ на кого бы там ни было.
     Ћн наотрез отказалсЯ брать шутовскую, разукрашенную одежду.
     - Ћбойдусь  и  так,  -  сказал он просто. - …жели хотите менЯ одеть, то
дайте  сорочку,  но  из простого полотна, а не из александрийского царского,
да  крепкие  сапоги, да какую-нибудь простую одежку, лучше всего меховую, но
у вас ведь мехов не сыщешь, только у императора есть кое-какой мех...
     ‘тратор,   который   должен  был  снарЯжать  нового  конюха,  попыталсЯ
прикрикнуть   на   ‘ивоока   и   топнуть  ногой,  обозвать  его  таким-сЯким
болгарином, тогда ‘ивоок рассмеЯлсЯ ему прЯмо в лицо:
     - Ќе  так  легко  и  не  так быстро, прислужник! ‘кажи там, кому должен
сказать,  что  одеватьсЯ  хочу так, как сам хочу, а еще скажи, что Я, окромЯ
всего,  русич,  а  с  русским кнЯзем у ваших императоров мир, потому-то гоже
мне  было  бы подать жалобу против того вашего Љомискорта, который ловил длЯ
своей  тысЯчи  людей  на  всех  дорогах, и кого он привел в столицу, того не
знает и дух свЯтой, не то что кто-нибудь там...
     …внухи  смеЯлись.  ‘меЯлись  над  неуклюжим  ромейским  Языком ‘ивоока,
смеЯлись  над его надеждой на то, что кто-нибудь станет слушать его жалобы и
будет  требовать  справедливости  длЯ  такого отчаЯнного вруна, бродЯги. €бо
если  ты  и русич, то почему слонЯешьсЯ по Ѓолгарии или Њакедонии? Џойманный
-  пленник,  а раз так, жди, что с тобой сделают. Ќе выкололи глаза - молись
богу,  благодари  императора.  Џослали  на  конюшню - веди себЯ как следует,
чтобы  не  накликать  новой  беды  на свою дурную голову. Ќе хочешь надевать
красивую  одежду, а отдаешь преимущество варварскому убору? ’емный и забитый
еси,  потому-то  и  в  самом  деле место твое - среди коней, да к тому же на
работе  самой  грЯзной: убирать навоз, скрести от мочи доски в станках, жить
тебе  тоже  на  конюшне,  засыпаЯ  на  куче  теплого  навоза,  -  опЯть-таки
благодари бога, что послал тебе такую теплую и мЯгкую подстилку под бока.
     “же  в  конце  того же днЯ спровадили ‘ивоока на конюшню, но сразу же и
забрали  оттуда, потому что произошла страннаЯ вещь: кони не выносили нового
конюха.  Ћни  испуганно  храпели,  ржали, рвались с привЯзи, били копытами в
станки, в конюшне творилось такое, будто вселилась туда нечистаЯ сила.
     Љак   только   ‘ивоока  вывели  из  конюшни,  кони  успокоились.  —тобы
убедитьсЯ, его снова послали - в конюшне поднЯлась еще большаЯ неразбериха.
     - ’ак  как,  господа  ромеи?  -  хохотал  ‘ивоок.  -  —уют ваши лошадки
русский  дух  или нет? …сли бы вы так чуЯли, было бы очень хорошо, а то ведь
что же?
     €  то  ли  это событие увеличило славу ‘ивоока, то ли достаточно было и
чудесного  его  избавлениЯ,  но на следующий день двинулась смотреть на него
огромнейшаЯ   масса   всЯкого  столичного  люда,  от  высочайших  верхов  до
обыкновенных  проходимцев,  и тут уж ни о какой работе не могло быть и речи,
‘ивоок  сидел себе на солнышке, одетый в длинную белую сорочку с наброшенным
на  плечи  коловием,  насмешливо  щурилсЯ  на  прибывающих, от нечего делать
чертил  пальцем  босой  ноги  узоры  на песке, иногда вступал с кем-нибудь в
беседу,   удивлЯЯ   ромеев  знанием  книжной  премудрости,  или  же  чуточку
пренебрежительно,  с  насмешкой  говорЯ об их боге, которого почитать еще не
научилсЯ,  а  ненавидеть  имел  все  больше  и больше оснований, но об этом,
разумеетсЯ, говорить считал излишним.
     Џрибывали   магистры  и  военачальники,  придворные  дамы  и  сановитые
вельможи,  владельцы  ергастериев  и менЯлы, которые на времЯ оставлЯли даже
столики  в  портиках  Њесы,  чтобы  взглЯнуть  на  это  диво,  на  эти чудом
спасенные глаза.
     Ќикто  из  них  не  знал,  что  это  глаза художника. €бо разве об этом
вообще  можно  узнать?  ђазве  у  художников  не  такие же глаза, как у всех
остальных?  „аже  сам  ‘ивоок,  хотЯ  и  знал  о  свойстве  своих глаз жадно
впитывать  все  цвета,  даже  он,  если  бы  ему  кто-нибудь сказал, что он,
возможно,  большой  художник,  засмеЯлсЯ  бы точно так же непринужденно, как
вчера, когда ему обещали участь конюха.
     „а,  собственно,  кто  там и присматривалсЯ к его глазам? •отели просто
взглЯнуть  на  спасенного. ‘ивоок на день или на два стал длЯ столицы этакой
химерой,  которую  грех было бы не увидеть; этого требовали неписаные законы
скучающего,  пресыщенного  до  предела  города,  наполненного,  возможно, на
добрую  треть  людьми, которые задыхались от роскоши, теми, которые ходили в
шелках,  златотканых нарЯдах, опрысканных восточными ароматами, жили в домах
с  позолоченными  крышами,