  кем-то  другим,  и  уже  ты  не способен что-либо
сделать,  чем-либо  помочь, потому что сам ты оказалсЯ на шаткой грани между
бытием  и  небытием и проваливаешьсЯ, низвергаешьсЯ в бездну, из которой еще
никто не возвращалсЯ...
     Ђ  тут,  в  Љлидионской  клисуре,  в  пышном  царском шатре, украшенном
императорским  стЯгом,  лежал  почерневший  от  лихорадки  и упорной злости,
накапливавшейсЯ   в  течение  тридцати  лет  против  болгар,  другой  старый
человек,  и  его  сознание  затмевала  только  злость  и  чернаЯ ненависть к
великому  народу,  не  желавшему  покорЯтьсЯ  ему, императору всех ромеев. Ђ
почему  тот  или  иной  народ  должен  подчинЯтьсЯ  какому  бы  то  ни  было
императору?  Ќад этим императоры не задумываютсЯ. € уж если отправлЯютсЯ они
в  походы  во имЯ грабежей и порабощениЯ, то не любЯт возвращатьсЯ с пустыми
руками.  Ђ  он  тридцать лет непрестанно выступал против Ѓолгарии и тридцать
лет  возвращалсЯ  назад  почти  ни  с  чем.  €  еще:  его  походы каждый раз
начинались  с  тех  самых  мест,  где  когда-то  родилсЯ  основатель великой
Њакедонской  императорской  династии  ‚асилий  Џервый,  через столетие кровь
‚асилиЯ  Џервого  возродилась  в  жилах ‚асилиЯ ‚торого, буйнаЯ, дикаЯ, злаЯ
кровь  багрЯнородных  детей,  внуков  и правнуков того молодого македонского
крестьЯнина,  который  пришел  когда-то в –арьград босой, с пустым мешком за
плечами  и  уснул  у  стен  столицы  возле  монастырЯ. Ћн подалсЯ в –арьград
потому,  что  мать  его  увидела вещий сон: как у нее из чрева вышло золотое
дерево,  разрослось  и покрыло тенью весь их дом. Ћн еще не знал, где найдет
это   золотое   дерево,   но   был   силен,   как  дикий  зверь,  располагал
неисчерпаемыми   запасами  здоровьЯ,  беззаботности  и  упорства,  потому-то
потащилсЯ   из-под   ЂдрианополЯ  в  столицу,  прихватив  на  всЯкий  случай
обыкновенный  пустой  мешок,  чтобы, по крестьЯнскому обычаю, не оказатьсЯ с
пустыми  руками  там,  где  можно  будет что-то урвать. € пока он спал перед
воротами   монастырЯ  свЯтого  „иомида,  куда  его  не  пустили  даже  ногой
ступнуть,  игумену, который после трапезы тоже прилег отдохнуть, приснилось,
что  с неба слышитсЯ неземной голос и этот голос велит ему: "Џойди и введи в
монастырь  владыку  земного".  €гумен проснулсЯ и велел взглЯнуть, кто стоит
за  монастырскими  воротами.  …му  доложили,  что  там  никого нет. Ћн снова
задремал,  но  теперь  уже ЯвилсЯ ему ангел господний и повторил те же самые
слова:  "Џойди  и  введи..."  €гумен  сам  вышел за монастырские ворота, но,
кроме  босого  молодого здоровилы, который храпел на солнышке, смачно пускаЯ
слюну,  никого  не увидел и, творЯ молитву, снова вернулсЯ в свою келью, сел
за  свЯщенную книгу, но снова неожиданно уснул и увидел самого господа бога,
который  сурово посмотрел на него и сказал: "Џойди и введи в монастырь того,
кто  спит  за  воротами,  ибо  это  -  император". ’огда перепуганный игумен
побежал  за  ворота,  разбудил  молодого  бродЯгу,  поцеловал  ему  руку  и,
кланЯЯсь,  пригласил  в  обитель.  ’ам  его одели в шелковую одежду, кормили
наилучшими  Яствами, поили драгоценнейшими винами, тот пил и ел, материнский
сон  сбывалсЯ, его мешок, судЯ по всему, тоже пригодилсЯ; в те времена никто
ничему  не  удивлЯлсЯ,  жизнь  была  простой  до  смешного:  либо тебе могли
срубить   голову   без  всЯкой  причины,  либо  ты  становилсЯ  императором;
наверное,  такой же странной была судьба тех, кто имел счастье или несчастье
родитьсЯ  в  великой  державе,  ибо  считалось, что чем большаЯ держава, тем
больший беспорЯдок царит в ней, и это, мол, от бога.
     Џростодушный  игумен приветствовал молодого бродЯгу, как императора. Ћн
отдавал  ему надлежащий почет в течение целого месЯца, а тот принимал и еду,
и  питье,  и почет, потому что не ведал о такой вещи, как угрызение совести,
-  раз  предвещено  ему  стать императором, так что же он должен был делать?
’олько  одно  -  стать  рано  или  поздно императором ‚изантии. €бо разве не
надевали  задолго  до  него  багрЯные мантии и не обували пурпурные сандалии
люди  такие,  как  он сам, или еще более ничтожные и жалкие? ћстин был таким
же  самым  крестьЯнином из Њакедонии и точно так же пришел в –арьград босым,
с  мешком  за плечами. ‹ев Џервый был мЯсником. ‹ев €савр был ремесленником,
‹ев ЏЯтый и Њихаил ‚торой - конюхами у великих вельмож.
     ‚асилий   тоже  начинал  с  конюшни,  своим  умением  обуздывать  диких
жеребцов  он пришелсЯ по душе императору Њихаилу ’ретьему, потом он показал,
что  обладает  не только железными кулаками, но и железной волей, беспощадно
расчистил  себе  место при дворе, стал соправителем, а потом собственноручно
убил  Њихаила  и стал императором, оправдав материнский сон о золотом дереве
и  своем  путешествии  в  –арьград с пустым мешком, в который теперь втиснул
целую империю.
     ‚се  это,  наверное,  заговорило  и  в  ‚асилии  ‚тором, - подхватил он
пустой  мешок  своего  великого  предка и не мог теперь возвращатьсЯ назад в
столицу,  не  заполнив  этот  династический мешок, ибо уже и так потратил на
это  тридцать  лет  своей жизни. Ќо, унаследовав от своего предка упорство и
Ярость,  он  не обладал ни капелькой хитрости, которой в избытке обладал его
предок,  если  и  не  в  военном  деле,  то  хотЯ бы в борьбе за собственные
выгоды.  ‚асилий ‚торой полагалсЯ только на силу, брал всегда силой, хотел и
тут  решить все тупыми ударами в стену, и никто не мог отговорить императора
от ложного намерениЯ.
     Ќо   снова,   как  и  тридцать  лет  назад  под  ‘редцом,  пробралсЯ  в
императорский  шатер  поседевший,  изрубленный  в битвах, опытный и коварный
Ќикифор  ЉсифиЯ,  некогда  протоспафарий,  а  теперь  пловдивский стратиг, и
смело сказал императору:
     - ’ут не пробьемсЯ. Ќужно, чтобы кто-нибудь нашел обходную дорогу.
     €  как там, под ‘редцом, ненавистно взглЯнул на него ‚асилий, ибо никто
не смел вмешиватьсЯ в замыслы василевса, долго молчал, потом сказал:
     - ‚озьмешь  мерию  стратионов  и  через  четыре  днЯ ударишь болгарам в
спину. €наче - будешь ослеплен.
     ЉсифиЯ  поклонилсЯ  и вышел из шатра. Ќикто не толкал его молоть Языком
перед  императором,  но  отступать теперь было поздно, и он повел пЯть тысЯч
стратионов  в  дикие горы, а через пЯть дней ударил защитникам стены ‘амуила
в  спину,  и  болгары,  с  которыми  не  было  ни  царЯ,  ни  царского сына,
растерЯлись,  а  тут еще с другой стороны одновременно со всем войском пошел
на  штурм  император,  и клекот страшной битвы поднЯлсЯ из тесной клисуры до
суровых  молчаливых  вершин,  битва  была  бесконечно  долгой,  но еще более
длинным  был  летний день 1014 года июнЯ двенадцатого индикта, до вечера все
закончилось,  кто  пал убитый, кто выскользнул из мертвой ромейской западни,
а  многотысЯчное войско ‘амуила, которое уцелело, было зажато между каменной
стеной  и  ‘трумешницкими  болотами, разоружено, войска уже не существовало,
на  мизерном  лоскутке  политой кровью земли столпилось много тысЯч раненых,
искалеченных,   измученных,   страдающих   людей,   сдавшихсЯ   на   милость
победителЯ.
     ’оржество  победителЯ?  “довлетворение выигранной битвой? Џревосходство
над   потерпевшими  поражение?  Њожно  бы  перечислЯть  множество  ощущений,
переживаемых  великими  и  малыми  воинами  в  великих  или  малых  битвах и
сражениЯх.  Ќо  тут  речь  шла  не об обыкновенной войне, и победил в ней не
просто  полководец  или  властелин  -  восторжествовал  заклЯтый враг целого
народа,  и ничего не имел он в своей злобной душе, кроме необъЯснимой, как и
его многолетнЯЯ вражда к болгарам, жажды мести.
     ‚асилий  позвал  к  себе  в шатер катепана Љуцукуса, прославившегосЯ не
столько  доблестью,  сколько  жестокостью  к побежденным, и о чем-то долго с
ним  говорил без свидетелей, которых всегда старалсЯ избегать, памЯтуЯ слова
полководца  ‚арда  ‘клира,  того  самого  ‘клира,  который много раз пыталсЯ
взобратьсЯ  на  императорский  трон,  а  потом,  в  последний  раз  разбитый
‚асилием,  пришел  в шатер к императору, седой, почти ослепший от старости и
тЯжелых  походов, и сказал своему врагу и победителю: "Ќикому не доверЯйсЯ и
лишь немногим открывай свои замыслы".
     €  в  ту  ночь  ‚асилий  открыл  свой самый ужасный из всех известных в
действиЯх  ‚изантии  замыслов  одному  лишь Љуцукусу, но вскоре о нем должен
был узнать весь мир.
     Љатепан  Љуцукус  поЯвилсЯ  на  следующий день в красной накидке поверх
своей  обычной  одежды,  и  это указывало на то, что он назначен главой всех
палачей  ромейского  войска.  Џотом  он  собрал под свое управление палачей,
присЯжных  в  просто  охочих,  взЯл в помощь несколько тагм войска, в долине
Љлюча  были  разведены  огромные  костры  из  дубовых и буковых дров, палачи
стали  у  костров,  засунули  в  огонь  длинные мечи, двурогие вилы, а воины
отделили  от  пленных первую сотню несчастных и погнали туда, где их ожидала
неизвестность.
     Ќикто  ничего  не  видел,  не понимал, от первого нечеловеческого крика
вздрогнули  сердца  даже  у  самых  жестоких ромейских воинов, а среди тысЯч
пленных  прокатилось  нечто подобное крику или стону, а там от костров, один
за другим, раздавались болезненные, душераздирающие крики:
     - Њайчице!*
     ______________
     * Њамочка! (болг.)

     - Ћчите ми!*
     ______________
     * Њои глаза! (болг.)

     - €згорЯха!*
     ______________
     * ‘горели! (болг.)

     €  жуткий  запах пополз от костров, запах горелой человеческой кожи, он
наполнЯл  долину,  его  уже  слышали  пленные  возле  болота,  достигал он и
пригорка,  где возвышалсЯ пышный императорский шатер и где в окружении свиты
неподвижно стоЯл ромейский василевс.
     ’ам,  возле  костров,  несчастные  рвались  из  рук  воинов,  умолЯли о
пощаде,  проклинали  своих  мучителей,  угрожали,  а  неторопливые палачи со
спокойной  деловитостью  извлекали  из огнЯ раскаленные мечи и вилы и ширЯли
ими  болгарам  в  лицо,  выжигали глаза старым воинам и молодым новобранцам,
лишали  зрениЯ  и  тех, кто уже насмотрелсЯ на происходЯщее на этом свете, и
тем,  кто не успел налюбоватьсЯ ни небом, ни горами, ни реками, ни красивыми
девичьими  лицами. „а и может ли человек на свете насмотретьсЯ, налюбоватьсЯ
когда-нибудь?
     Љогда   перваЯ   сотнЯ   пленных   была   ослеплена,  катепан  Љуцукус,
распорЯжавшийсЯ  расправой, подал знак одному из палачей, и тот подведенному
к  нему  последнему  пленнику  выжег  лишь один глаз. Ћдноглазого толкнули в
толпу  скрюченных  от  боли  и отчаЯниЯ - он должен был быть поводырем своим
искалеченным братьЯм.
     - ‡аведи ги на вашьЯ царь, кучето ‘амуил!*
     ______________
     * Џоведи их к вашему царю, собаке ‘амуилу! (болг.)

     Њного  дней  длилась  нечеловеческаЯ  расправа  в  долине  ‘трумешницы,
‚асилий  отдал  палачам  четырнадцать  тысЯч  болгар, сто сорок сотен воинов
‘амуила  были ослеплены, и на каждую сотню выделен один одноглазый поводырь,
и  слепые,  воЯ  от  невыносимой боли, ибо нет более тЯжкой и дикой боли длЯ
человека,  чем  боль  от  ослеплениЯ,  разбегались  по  горам и долам, часть
одноглазых  бежала  от  своих  слепых  побратимов в первую же ночь (днем они
боЯлись  убегать,  еще  не  могли освоитьсЯ с тем странным состоЯнием, когда
сто  человек  смотрЯт  на  тебЯ  средь  бела  днЯ и ничего не видЯт, поэтому
выбрали  длЯ  бегства  темную  ночь).  Ђ  слепые,  лишившись помощи, гибли в
водоворотах,  забредали  в  непроходимые  дебри,  умирали от голода и жажды,
будучи  неспособны  найти  воду,  умирали  от ран, от зноЯ, от диких зверей,
потому  что  были  беспомощнее  малых  детей  и  не умели защититьсЯ даже от
бродЯчего  пса;  слепые  расходились  дальше  и  дальше, нагонЯЯ ужас на всю
Ѓолгарию,  они  проходили мимо родных домов, неопознанные и несчастные, одни
и  вовсе  не  ведали,  куда  и  зачем направлЯютсЯ, другие решили отыскать в
своей  вечной  тьме  царЯ  ‘амуила, надеЯсь, что, быть может, он защитит их,
спасет, даст убежище.
     Ђ  ‘амуил  пришел  в  себЯ  после раны и замкнулсЯ на острове в Џреспе,
знал  о  победе василевса в Љлидионе, но ничего об ослепленных. Ќе знал он и
о  том,  как  долго  и тЯжко идут они к нему, блуждаЯ по дорогам Ѓолгарии, и
когда  тысЯча  или  две,  а может, и десЯть тысЯч слепых остановились на том
берегу   пролива,   отделЯвшего   столицу  ‘амуила  от  берега,  ободранных,
беспомощных,  жалких,  и племЯнник €ван-‚ладислав прибежал к царю и крикнул,
чтобы гнали их прочь, ‘амуил велел:
     - Џустите их сюда.
     Ћн  вышел  на  берег,  чтобы встретить нервую лодью со слепыми, стоЯл у
самой  воды,  старый,  поседевший,  с  угасшим  взглЯдом,  моросил  холодный
дождик,  но  царь  стоЯл  без  шапки и полными горЯ глазами смотрел на своих
бывших воинов.
     Ћни  вываливались  из  лодей  грЯзными,  смердЯщими  купами  лохмотьев,
неприкрытых  костей,  незажившие  глазные  впадины  источали  кровь, вызываЯ
невыносимую  боль  в старом сердце царЯ; они окружили своего царЯ, хватались
за  его  одежду, старались дотЯнутьсЯ руками до его лица, плакали невидЯщими
глазами:
     - Ћ царь, татко ти наш, помогни ни, при тебе сме дошли...*
     ______________
     * Ћ царю, отец ты наш, помоги нам, к тебе пришли... (болг.)

     ‘амуил  протЯгивал к ним руки, гладил их бедные головы; плакал вместе с
ними:
     - „еца  мои,  сынове мои, войницы мои добре, войницы мои храбре, народе
мой...*
     ______________
     *  „ети  мои,  сыны  мои,  воины  мои  добрые, воины мои храбрые, народ
мой... (болг.)

     € встал на колени перед слепыми, а потом повалилсЯ на песок и умер.
     ’ак  рассказывают  еще  и  сегоднЯ  болгары,  и так оно и было на самом
деле.
     Ђ  ‚асилиЯ  ‚торого  прозвали  ‚улгарохтонос, то есть Ѓолгаробойца, и с
этим  зловещим  прозвищем  он  вошел  в историю и осталсЯ там рЯдом со всеми
другими, которых человечество старательно сохранЯет в своей памЯти.
     Ќа  этом  можно  было  бы  считать  законченной повесть об исторических
прозвищах,  если  бы не ‘ивоок, имевший неосторожность родитьсЯ именно в эти
смутные  времена  и  неосмотрительно  шедший  в самый водоворот событий того
обезумевшего столетиЯ.
     Ћтзвуки  битвы на Љлидионском перевале донеслись и до монастырЯ "‘вЯтых
архангелов",  игумен  ѓаврила правил молитвы за победу над ромеЯми, молились
денно  и  нощно  иноки...  ‘вЯтый  боже, свЯтый крепкий, свЯтый бессмертный,
помилуй   нас,   аминь.   Ћставлены   все  повседневные  дела,  покончено  с
раздвоенностью,  котораЯ  удивлЯла  ‘ивоока в иноках: молЯтсЯ и одновременно
твердо  стоЯт  на  земле,  занимаютсЯ  делами земными, носЯт дрова, выпекают
хлеб,  переписывают  книги,  сплетничают  друг  о  друге,  беззаботно спЯт и
сладко упиваютсЯ вином, выкраденным из монастырских подвалов.
     Ќо  никак не мог он понЯть, как могут эти несчастные иноки вымаливать у
своего  бога  спасениЯ  длЯ  родной  земли,  поскольку  у  них бог - общий с
ромеЯми  и  где-то  в  ромейских  монастырЯх  точно  так  же  тысЯчи немытых
черноризцев  вздымают  взлохмаченные бороды к небу и молЯт о том же самом, о
чем  молЯт  и  встревоженные  болгарские  братьЯ. —то же это за бог, который
умеет  служить  сразу  двум  враждующим  народам, и в самом ли деле он такой
всемогущий,  и хитрый, и ловкий, чтобы успевал давать и нашим и вашим? € как
он  это  делает? ‚ертитсЯ туда и сюда, как гулЯщаЯ девка, что ли? Ћт пророка
€сайи:  "ЏлемЯ  злодеев,  сыны  погибельные!.."  Ћ  ком  это?  Ѓолгары - про
византийцев,  а  те  - про болгар? —то же это за свЯтые слова, если их можно
повернуть,  как  копье, куда хочешь, в зависимости от того, в чьих руках оно
окажетсЯ?  €ли:  "Џерестаньте  вы  надеЯтьсЯ на человека, которого дыхание в
ноздрЯх  его:  ибо  что  он  значит?"  Ђ  ‘ивоок привык полагатьсЯ именно на
человека,  на  собственную силу, на мощь своих рук, и ему смешно было теперь
смотреть  на  здоровенных  бородачей,  которые  стоЯли  на  коленЯх в темной
монастырской  церквушке  и  беспомощно вздымали руки к небу, в то времЯ: как
где-то  их  братьЯ  бились  насмерть  с  врагом.  Ђ почему бы не взЯть в эти
медвежьи  лапы какое-нибудь оружие или просто дубину да не поспешить и самим
туда,  где  кипит  битва?  †изнь  уже  научила  ‘ивоока не стоЯть в ожидании
событий,  он  твердо  знал, что всегда нужно вмешиватьсЯ самому, бросатьсЯ в
самый  водоворот,  врыватьсЯ  в  самый  ад  боЯ и состЯзаниЯ, ибо только там
настоЯщаЯ  свобода,  настоЯщий  размах  длЯ силы, только там чувствуешь себЯ
живущим и неподвластным смерти.
     Ћн  начал  тайком подговаривать кое-кого из иноков бежать из монастырЯ,
сам  не верил в свои уговоры, но получилось, что иноки только и ждали толчка
извне,  им  как  раз  не  хватало такого отчаЯнного человека, как приблудный
рус,  они  охотно согласились с мыслью о том, что не надо надеЯтьсЯ на бога,
а  самим  послужить земле, родившей их и давшей им силу. Љонечно, ‘ивоок мог
бы  уйти  за  далекие  горы  и один: он легко уговорил своих первых знакомых
’але  и  ѓруйо,  но  хотелось  вырвать  из  тихой  обители  как можно больше
здоровых  иноков,  ибо  хотЯ  и  сам  просидел  тут  два года, так и не смог
привыкнуть  к  тому, чтобы растрачивать молодую силу таким странным образом.
Ћн  говорил  одному:  "‘  этой  силой, добрый человек, можно разогнать целую
сотню  ромеев".  ѓоворил другому: "Ђх, если бы Я имел такой острый глаз, как
у  тебЯ!"  ѓоворил  третьему:  "ђазве кто-нибудь знает лучше тебЯ эти горы!"
“говаривал  четвертого: "Ђ выпьем, братьЯ, да и махнем с богом!" …ще другому
предлагал:  "Ђ  ну-ка,  давай  поборемсЯ,  кто  сверху,  того  и слушать!" Ђ
некоторых  просто  пугал:  "„оберутсЯ  ромеи и сюда, сожгут вас и растопчут.
—его же ждать!"
     Ѓыть  может,  кто-нибудь  и донес игумену об этих уговорах Ѓожидара, но
отец  ѓаврила  не вмешалсЯ своевременно, сделал вид, что ничего не замечает,
и   ключник   монастырский   вынужден  был  тоже  не  обращать  вниманиЯ  на
исчезновение  запасов  из  кладовых,  потому  что  какое значение имел кусок
солонины, когда под угрозой находилась всЯ ЃолгариЯ?
     ‚от  так  и  собрал  ‘ивоок-Ѓожидар  инока к иноку и тихим теплым утром
вывел  свою братию за монастырские ворота и впервые за два года снова был на
свободе,  мог еще раз пройти по тем самым тропам, по которым добиралсЯ сюда,
но  теперь  уже  не  вслепую,  а влекомый определенной целью, и не один, а с
целым товариществом отчаЯнных иноков, готовых ко всему доброму и злому.
     Ћдетые  в  шкуры,  в толстые шерстЯные или полотнЯные дрехи, с кожаными
высокими  клобуками на никогда не мытых головах, с длинными бородами, обутые
в  мохнатые  постолы, а то и вовсе босые, вооруженные кое-как - самодельными
копьЯми,  тЯжелыми  палицами, двумЯ или тремЯ на всех мечами, - они побежали
по  горам  так  быстро,  будто  именно  им надлежало решить исход величайшей
схватки  между  войсками ромеев и болгар. Ћни почти не спали, ели на ходу, в
невероЯтной  спешке  приникали  к  воде,  когда  попадалсЯ  в  пути  ручеек,
торопились дальше, подгонЯЯ друг друга выкриком:
     - ‚ървете, вървете, люди божи!*
     ______________
     * ‘корей, скорей, божьи люди! (болг.)

     Ќо,  как  ни  спешили  они,  все  равно опоздали хоть чем-нибудь помочь
защитникам  Љлидиона,  а из монастырЯ выбрались преждевременно, а то и вовсе
напрасно, ибо, не ведаЯ, шли навстречу собственной гибели.
     Џотому  что  уже  вершил  в долине ‘трумешницы свою дикую месть ‚асилий
‚торой,  и  уже  первые сотни слепых отправились в отчаЯнии в родные горы, и
потом  десЯтка  полтора  уцелевших чудом доберутсЯ до глухой обители "‘вЯтые
архангелы",  и  отец  ѓаврила  примет  их  на  место  блудных своих сыновей,
бежавших  в  неизвестность, и через множество лет пронесетсЯ слух о странном
монастыре  в  непроходимых  горах,  монастыре  слепых  иноков, но не об этом
речь.
     ‚асилевс  послал  в  –арьград гонцов с вестью о победе над болгарами, а
за  ними  снарЯдил  еще  новых  гонцов  с  новеллой  к брату Љонстантину и к
жителЯм   ЉонстантинополЯ,   котораЯ  начиналась  так:  "Ќаша  царственность
‚асилий  ‚торой,  император  ромеев,  брат императора Љонстантина, всем, кто
прочтет или выслушает эту новеллу, шлет наше поздравление..."
     „алее  василевс  сообщал,  что  в ознаменование своей великой победы он
посылает  жителЯм царственного града тысЯчу пленных варваров, которые должны
быть  ослеплены на второй день после того, как приведены будут в столицу, на
Ђмастрианском   форуме,  в  соответствии  с  обычаЯми,  а  также  с  "Љнигой
церемоний"  императора Љонстантина ЃагрЯнородного, и да будет это величайшим
триумфом  длЯ  жителей  царственного  града  и  благодарностью  длЯ доблести
войска, которое добыло длЯ ‚изантии желанную победу, освЯщенную богом.
     ’ак  пЯтнадцатаЯ  тысЯча  пленных  болгар,  оставив  четырнадцать тысЯч
своих  товарищей  на  ослепление  в  долине ‘трумешницы, тронулась в далекий
поход,  в  конце  которого  их  ожидало нечеловеческое наказание, но об этом
никто  из  них  не  знал,  а  кто  догадывалсЯ, тот отгонЯл от себЯ страшные
мысли,  ибо  человеку  всегда  хочетсЯ  надеЯтьсЯ на лучшее, и не верит он в
смерть даже тогда, когда стоит в Яме или под петлей виселицы.
     Ќачальником  ромейской  тагмы,  котораЯ  вела  пленных  в –арьград, был
назначен  Љомискорт*,  человек  мелкий  телом  и  душой, злой по характеру и
завистливый  ко  всему  на  свете.  ‚  походах  он  вершил  роль надзирателЯ
стратигова  шатра,  в  битвах  никогда  прЯмого участиЯ не принимал, поэтому
никогда  не  брал  и  добычи,  а  только считал да делил уже добытое, глотаЯ
слюну  на  чужое и задыхаЯсь от злости и зависти. Њаленькое сухое его личико
обросло  до самых глаз и до невысокого лба цепкими колючими волосами. €з-под
этих  волос раздавалсЯ точно такой же колючий голос, и если бы можно было из
Љомискорта  вылущить  душу, то душа его непременно должна была быть колючей,
будто  еж или тот железный трибол, который бросают под копыта коннице, чтобы
ранить коней.
     ______________
     *  Љомискорт  -  имЯ происходит от титула. „ословно - "комит шатра", то
есть   начальник   шатра.   Љомискорт   был  чем-то  наподобие  современного
интенданта  при  стратиге  или  императоре.  ‚едал также сторожевой службой.
(Џрим. автора.)

     Љомискорт  очень гордилсЯ своим поручением, шедшим от самого василевса,
он  вдолбил  себе только одно: в столицу нужно привести ровно тысЯчу болгар,
ни  больше  ни  меньше, поэтому главное его занЯтие на протЯжении всего пути
заключалось  в  непрерывном подсчете пленных, их пересчитывали утром и днем,
вечером  и ночью, перед тем, как допустить к ручейку, чтобы напились воды, и
после  того;  охранЯть болгар, собственно, было совсем не трудно, потому что
на  каждого  пленного был один вооруженный воин, каждый ромей, ложась спать,
привЯзывал    болгарина    к    себе   ремнЯми,   которые   все   византийцы
предусмотрительно  брали с собой, отправлЯЯсь на войну, ибо всегда надеЯлись
захватить  себе  невольников,  точно  так же как набить полную кожаную сумку
драгоценными  вещами; ремни у ромеев были очень крепкие, умело расставленные
охранники  никогда  не  спали;  Љомискорту,  казалось,  не  следовало  бы  и
беспокоитьсЯ  о  целости  своих  пленников, а больше думать о том, чтобы как
можно  скорее  кратчайшими путЯми выбратьсЯ в Џловдив или Ђдрианополь, а там
уже  и  в  –арьград,  где все подготавливалось длЯ многолюдных торжеств, длЯ
невиданного триумфа византийского оружиЯ.
     Ќо  потому  ли, что среди пленных было много тЯжелораненых, или потому,
что  слишком  жестоко обращалась охрана с невольниками, но вскоре Љомискорту
доложили, что до тысЯчи не хватает полтора десЯтка человек.
     - Људа девались? - проскрипел он.
     …му  доложили, где и как, от каких ран кто умер, кого добили, поскольку
тот  не  способен  был  передвигатьсЯ.  Ќу,  так.  Ќо  через  несколько дней
обнаружилась  недостача  трех  пленных,  которые исчезли невесть куда и как.
"Ѓежали!"  -  брызгаЯ  слюной,  кричал  Љомискорт,  хотЯ  сам  не верил, что
кто-либо  мог ускользнуть от такой пристальной стражи. ‚едь подумать только:
один  на  одного!  ‚се  пленные  свЯзаны.  ѓолодные и изнуренные до предела.
Љроме  того, им некуда бежать, ибо всюду - ромейскаЯ сила, Ѓолгарии уже нет.
€  все-таки  бежали.  ‘начала  двое, потом трое, потом еще один. Џолучилось,
что  человек  может  бежать  отовсюду.  ‚сЯ  тысЯча  не может, но три-четыре
всегда найдут способ освободитьсЯ.
     Љомискорт  собрал  своих  пентекортархов,  лохагов и декархов и коротко
велел:
     - ’ысЯча  не  может  нарушатьсЯ.  „обирать  до  тысЯчи  первых  болгар,
которые попадутсЯ под руку. ‚ажно число. Ѓольше ничего.
     Ћн ощерилсЯ, зубы у него тоже были острые, как у рыси.
     €  случилось  так,  что  дружина  ‘ивоока  в  тот же день столкнулась с
печальным  походом.  €ноки  двигались  не  по дороге, а немного в стороне и,
наверное,  разминулись  бы  с пленными, но один из иноков повел лицом против
ветра и, принюхиваЯсь, сказал:
     - Њиризмата на човека отдалено се усеща...*
     ______________
     * ‡апах людской издалека слышен... (болг.)

     Ђ  через  некоторое времЯ они и в самом деле увидели внизу, на одном из
поворотов   великого   царьградского  пути,  тЯжелое  облако  пыли,  которое
медленно продвигалось им навстречу!
     - Џойду посмотрю! - рванулсЯ ‘ивоок.
     - ™е те убиЯт*, - попыталсЯ удержать его ’але.
     ______________
     * “бьют тебЯ (болг.).

     - Ќе  так это просто, убить менЯ! - засмеЯлсЯ ‘ивоок, помахиваЯ пудовой
суковатой палкой, которой мог бы свалить конЯ.
     Ќо  ему не пришлось идти разглЯдывать, потому что переднЯЯ византийскаЯ
стража,  получившаЯ  уже  приказ  подавать  знак, как только заметит хотЯ бы
одного  заблудившегосЯ болгарина, заметила монаха, и на гору отовсюду начали
взбиратьсЯ не менее сотни Яростных ловцов людей.
     Ќеопытные  и  простодушные  иноки  не  очень прислушивались к тревожным
выкрикам  ‘ивоока,  сбившейсЯ  беспорЯдочной  купон  они  бросились  в  одну
сторону,  заспешили  вниз,  надеЯсь, что тот, кто бежит вниз, всегда наберет
больший  разгон,  чтобы  проскочить  мимо  того,  кто  взбираетсЯ  вверх, но
получилось  так, что византийцы очутились и над ними, и с одной стороны, и с
другой,  и  внизу уже подтЯнулась на дорогу всЯ тысЯча Љомискорта, с которой
бессмысленно  было  вступать  в  борьбу; местность напоминала огромную серую
миску,  негде  было  ни спрЯтатьсЯ, ни укрытьсЯ, всюду ты был виден, человек
среди  голой  местности,  мертвых камней, будто муха на миске, но муха может
хоть  взлететь,  а  что  может  сделать  человек? ђастерЯвшись, бедные иноки
заметались,  пытаЯсь  найти хоть какой-нибудь выход, они забыли о своем хотЯ
бы  и  хлипком  оружии  и  о своей силе, только ‘ивоок мужественно ударил по
ромеЯм,  надеЯсь  пробитьсЯ,  и свалил нескольких человек. …му уже казалось,
что   он   уйдет  от  ромеев,  но  тут  набежало  сразу  несколько  десЯтков
разозленных,  брызжущих  слюной  бородачей,  на  ‘ивоока  набросили ременную
петлю,  а сверху навалились на него запыхавшиесЯ, потные, дикие от ненависти
люди.
     …го  скрутили  ремнЯми,  он  легко  растолкал  плечами всех, как только
встал  на  ноги,  тогда  византийцы изловчились привЯзать его к двум длинным
палкам и так повели вниз, будто лютого, страшного в своей силе зверЯ.
     Џервую  добычу  нужно было показать самому Љомискорту, тот сидел верхом
на  коне,  на  голове  у  него,  несмотрЯ  на невыносимый зной, был железный
позолоченный  шелом  с белой гривой, и это было единственное на нем белое, а
все остальное - черное, колючее, отталкивающее.
     - Ќа  колени!  -  крикнул  ‘ивооку  кто-то  из ромеев, умевший говорить
по-болгарски.  €  черный  всадник  ощерил  острые,  белые  до  синевы  зубы,
довольный  быстрым  выполнением  своего приказа. Ђ ‘ивоок только взглЯнул на
него,  и  отвернул голову, и увидел, что ведут к нему точно так же свЯзанных
ремнЯми  его  товарищей, иноков в высоких клобуках, в шерстЯных и полотнЯных
изорванных  дрехах, несчастных и измученных, и тогда он снова смело взглЯнул
на черного колючего всадника и промолвил:
     - Ђз падам на колена само пред бога*.
     ______________
     * џ падаю на колени только перед богом (болг.).

     - Ћн  не  болгарин,  он  не  болгарин!  -  закричали  иноки, подбегаЯ к
‘ивооку,   надеЯсь   освободить   хотЯ  бы  своего  русского  побратима,  но
‘ивоок-Ѓожидар,  испугавшись  вдруг,  что  ромеи послушают иноков и отпустЯт
его, гордо поднЯл голову и крикнул:
     - Џочему бы это Я не должен быть болгарином! Ѓолгарин есмь! Ѓолгарин!


                                  1965 год
                                ‚…‘ЌЂ. Љ€…‚

                                                      …ще один такой день, и
                                                          будет очень плохо.

                                                                   Џ.Џикассо

     ‚  этом  году  в  Љиеве  была  открыта  выставка  столичных художников.
Ћткрылась   она   в   ђеспубликанском  выставочном  павильоне,  который  еще
несколько  лет  назад  был  гаражом,  а  до  революции,  кажетсЯ, служил как
каретный  сарай  длЯ  института  благородных  девиц;  потом  какой-то  умный
человек  догадалсЯ,  что в таком месте все-таки грешно держать гараж, машины
оттуда  вывели,  пришли  проектировщики  и  все,  кто там нужен, а после них
строители  долго  что-то  там  мудрили,  приладили к бывшему гаражу какой-то
фронтончик,  какие-то  даже  колонны,  что и вовсе уж было смешно, но внутри
вышло  очень хорошее помещение со стеклЯнной крышей, с просторными залами, и
теперь  все  забыли,  что здесь раньше было, зато все знают, где выставочный
павильон, и там частенько происходЯт очень интересные событиЯ.
     Љонечно  же,  Ѓорис  Ћтава  пошел  на открытие выставки, теснилсЯ среди
нетерпеливых  посетителей,  слушаЯ  краткие,  как всегда у художников, речи,
смотрел,  как министр перерезает ленточку, как гостеприимно разводит руками,
обращаЯсь  ко  всем: "„рузьЯ мои, приглашаем вас..." - потом ходил по залам,
смотрел  картины,  что  не  отнЯло  у него много времени, - кажетсЯ, там, во
дворе,  стоЯл  и  слушал  речи дольше, чем ходил теперь по залам, потому что
привык  сразу находить на каждой выставке вещь, котораЯ чем-то поражала, еще
издалека  выделЯл  ее  из всех остальных, обходил со всех сторон, смотрел то
отсюда,  то  оттуда;  действовала  такаЯ  вещь  на  него  неодинаково:  либо
раздражала,  либо  радовала; после этого он быстренько пробегал туда и сюда,
еще  раз  на  прощанье возвращалсЯ к работе, котораЯ чем-то привлекла к себе
внимание, - и покидал выставочный зал.
     •удожники  всегда  остаютсЯ самими собой. Ћдни всю жизнь рисуют паруса,
-  видимо,  длЯ  того,  чтобы напомнить о неудержимости ветра, который несет
нас  куда-то  дальше  и  дальше; другие, словно длЯ опровержениЯ присказки о
прошлогоднем  снеге, все рисуют и рисуют снег; те изображают коней, а другие
-   женщин.   ’очно  так  же  и  выставки,  уподоблЯЯсь  художникам,  обрели
определенное  постоЯнство:  на  каждой  непременно  увидишь дородных доЯрок,
которые,   заправив   широкие  юбки,  позируют  художнику,  стерильно  белых
медсестер  с румЯнцем на щеках, монтажников, картинно расположенных на самых
копчиках  стальных  конструкций,  найдете  там горы в невыносимых окрасках и
море,  авторы  которого  тщетно конкурируют с Ђйвазовским, встретишьсЯ там и
еще  с  некоторыми  обЯзательными сюжетами, кочующими с выставки на выставку
упрЯмо  и  неутомимо,  -  но уже, пожалуй, хватит, потому что перечень можно
продолжать без конца.
     Ѓорис  проскочил  мимо этюдов столичных художников, немного полюбовалсЯ
акварельками,   которые  назывались  "ЊоЯ  роднаЯ  улочка",  но  длЯ  сердца
по-настоЯщему  пока  ничего  не  нашел  и  мысленно  пожалел  уже о напрасно
потерЯнном  времени.  Ќо вовремЯ спохватилсЯ, ведь на выставке все-таки было
что-то  интересное  длЯ  людей,  а  он  в  общий  счет  не  шел,  у него был
испорченный  вкус,  он  был  пресыщен  искусством, что называетсЯ, сыт им по
горло;  человек, который пытаетсЯ вместить в себе искусство своего народа за
тысЯчу  лет,  непременно  выбиваетсЯ  из  нормального  восприЯтиЯ,  это  уже
какой-то  чудак,  что  ли,  какаЯ-то  аномалиЯ,  -  следовательно, ему лучше
убиратьсЯ  отсюда молча и не портить настроение ни самому себе, ни кому-либо
другому,  ибо  если  он  потолкаетсЯ  здесь,  то встретЯтсЯ знакомые, начнут
расспрашивать,  что  и  как,  он что-нибудь брЯкнет резкое, и назавтра снова
будут говорить: "‚ы знаете, этот Ћтава там тако-ое..."
     ел  к выходу из последнего зала. ‚переди в углу, в самом темпом месте,
спинами  к  нему  стоЯли  трое  или  четверо  юношей,  он  не обратил на них
вниманиЯ,  это  могли  быть даже его студенты, которых он отпустил с лекций,
чтобы  они  посетили  выставку,  но теперь это не играло никакой роли. Љогда
Ћтава  поравнЯлсЯ  с  ними, юноши расступились и спокойно пошли дальше вдоль
стен,  а  на  мосте,  которое  заслонЯли  они  своими  спинами, под огромным
полотном   с   лихими  монтажниками  (на  него  Ћтава  просто  не  смотрел),
совершенно  незаметнаЯ,  открылась вдруг небольшаЯ картинка в скромной рамке
из   обыкновенных   планок,   что-то   там   зеленое,   желтое,  красное  на
прЯмоугольнике  полотна,  какие-то  небрежно  положенные краски, - видимо, в
самом  деле  незаконченный  этюд,  набросок  к  чему-нибудь  или  же  просто
несколько взмахов кистью - чего не бывает на выставках!
     Ћтава  подошел  ближе,  взглЯнул на этюд. ’ам действительно было что-то
стоЯщее.  Ћн  приблизилсЯ  совсем вплотную к картине, потому что в углу было
довольно  темно,  а  этюд  не  отличалсЯ  размером и выразительностью, автор
словно  бы  нарочно  смазал все, как в модерной фотографии, чтоб не каждый и
понЯл, что и как там нарисовано.
     ђазмазанно-зеленые  лапы  огромной  сосны,  а может, это кедр - в самом
уголке  картинки,  видно, длЯ созданиЯ местного колорита. …ще "длЯ колорита"
где-то  на  заднем  плане  между  ветвЯми  выглЯдывает что-то острое - то ли
кран,  то ли стальнаЯ конструкциЯ, одним словом - строительство. –ентральную
же  часть  этюда  занимает  внутренность  большой  палатки.  Ќочь. Ќесколько
кроватей.  Џалатка,  видно,  длЯ девушек, потому что в постелЯх, накрытые до
самого  подбородка,  девушки,  ни  одна  из  которых  не  спит, да и как тут
уснешь,  когда  у  каждой  на  постели, поверх одеЯла, в фуфайках и валенках
лежат  здоровенные  парни, пришедшие то ли ухаживать, то ли свататьсЯ, то ли
требовать  любви,  на  подошвах  валенок у них еще снег, - видно, пришли они
все  вместе, сговорившись, чтоб веселее и беззаботнее было; один из них даже
не  догадалсЯ  шапку снЯть и лежит неподвижно, словно убитый; нет парнЯ лишь
на  одной  кровати, но и девушки там тоже нет, она в длинной ночной рубашке,
босаЯ,  съежившись  от  холода, испуга и возмущениЯ, стоит у столба, который
подпирает   палатку,   и   рука   ее  на  выключателе,  только  что  щелкнул
выключатель,  лампочка,  одиноко  висЯщаЯ  на  скрученном шнуре, загорелась,
освещаЯ  мрачным желтовато-красным светом эту удивительную, страшную в своей
невыдуманности картину.
     Ћтава  посмотрел  на  подпись. —ерные, торопливо размазанные буквы: ’аЯ
‡ыкова.   †енщина.  †енщины  всегда  правдивее,  они  ближе  стоЯт  к  вещам
окончательным  -  рождениЯм,  умираниЯм,  потому-то  им  не  присуща мужскаЯ
осторожность  и  стремление  скрывать  даже  то,  чего  не следует скрывать.
Ћднако  эта  женщина  была  размашисто-смелой.  †естокой,  беспощадной. ‚от.
‘мотрите! ‡найте! Ќе закрывайте глаз! Ќе отворачивайтесь!
     Ѓорис  отошел  немного  назад  - этюд утратил свою выразительность, был
просто  цветным  пЯтном.  …го  следует  смотреть лишь вблизи. Ќо в этот угол
снова  набилось  несколько юношей и девушек, снова вплотную сдвинулись спины
и  долго стоЯли так, а Ћтава думал, что, наверное, здесь не раз и не два вот
так  будут торчать молодые люди, тесно прижавшись друг к другу, но научит ли
чему-нибудь  полезному  этот  небольшой лоскут заполненного красками полотна
тех, кто к нему подойдет?
     Ћтава  неторопливо  шел домой. Ќад Љрещатиком дрожал прозрачный майский
вечер.  ЏерламутроваЯ  просветленность.  Њножество  празднично одетых людей.
’еперь  на Љрещатике постоЯнно множество красиво одетых людей, словно тут не
прекращаетсЯ  вечный  праздник.  Ѓульвар  поднЯт  над  уровнем улиц, и когда
наблюдаешь  снизу  за теми, кто прогуливаетсЯ вверху по бульвару, то кажутсЯ
они  все  нереально  удлиненными,  будто  на  картинах ќль ѓреко. „ома цвета
светлой  глины,  немного разукрашенные, но, быть может, так и нужно. ‚се это
как-то  удивительно  гармонирует  с непередаваемо нежной просветленностью, в
которой  купаютсЯ  и  вычурные  дома,  и  зеленые  деревьЯ  в бледно-розовом
цветении, и праздничные люди.
     ЏЯть  лет  назад здесь была одна довольно известнаЯ иностранка со своим
еще  более  известным  мужем.  Ћтава, тогда еще доцент, показывал ‘офию, они
кивали  головами:  "„а, да, о да, это действительно..." Љивали головами и на
Љрещатике,  слушаЯ о руинах и восстановлении, когда мы были голыми и босыми,
голодными  и  холодными, но все-таки восстановили эту улицу во всей ее красе
и  пышности. —ерез некоторое времЯ иностранка прислала Ћтаве свои двухтомные
мемуары,  заканчивавшиесЯ  меланхолическим пассажем о тщетности человеческой
опытности,  о  зыбкости  всего  прекрасного,  которое ты собираешь в течение
всей  жизни,  чтобы  потом  его  утратить,  поскольку  все  в конечном счете
исчезает.  Ћна  писала:  "Ќо  то неповторимое накопление, все, чего достигла
сама,  со  всей  логикой  и  всей  случайностью  -  пекинскаЯ опера, арены в
ѓульве,  кандомбль  в  Ѓайе,  барханы  в  ќль-“эд,  аллеЯ ‚абансиЯ, рассветы
Џрованса,  Љастро,  выступающий  перед  пЯтьюстами  тысЯчами кубинцев, серое
небо  над морем туч, багроваЯ луна над Џиреем, красное солнце, поднимающеесЯ
над  пустыней,  ’орчелло,  ђим  - все те вещи, о которых рассказывала, и все
другие,  о  которых не говорила, - все это никогда, никогда не возобновитсЯ.
•отЯ  бы,  по крайней мере, добавило богатства земли, хотЯ бы дало начало...
—ему?  ‚згорью?  ђакете?  Ќо нет, ничего не будет". Ђ за двадцать страниц до
этого  грустного  окончаниЯ  сказано про Љрещатик: "ѓлавнаЯ улица - сплошной
огромный  кошмар".  Ќаверное, и про ‘офию эта женщина написала бы что-нибудь
резкое  и  несправедливое  в  своей  самовлюбленности,  но  не  смогла этого
сделать,  потому  что  ‘офиЯ  уже  освЯщена  девЯтисотлетним  признанием,  а
неписаные  правила  потребительски-художественного  снобизма  велЯт склонЯть
голову  перед  тем,  перед  чем  склонЯлись  или склонЯютсЯ все. Ђ что такое
искусство?  ’олько ли привычное, установившеесЯ, канонизированное, внесенное
во  все  каталоги,  или  непременно новое? ‚едь все когда-то было новым, все
имело  свое  начало. Ђ с чего начинаетсЯ искусство? Ќе с протеста ли? Џротив
природы.  Џротив  бога.  Џротив  собственного  бессилиЯ. Џротив ничтожности.
Ђпологетика  убивает искусство. “крашательство чуждо человеческому существу.
Ћно  чем-то  напоминает  виртуозную  импотенцию.  Ќо...  Џротест должен быть
подкреплен   талантливостью.   ЏротестуЯ,   необходимо   предложить   что-то
существенное  взамен.  Ђ  не  просто  голый  выкрик,  пускай  даже  и  самый
искренний.  Ћт женщин, к сожалению, это иногда можно услышать. †енщины ближе
к  вещам  окончательным... Ђга, уже думал об этом... Ќо в самом деле так оно
и  есть. Ћдна поЯвилась на Љрещатике, чтобы дописать свои мемуары, объездила
весь   мир,   не   открыла  ничего  нового,  топтала  тысЯчелетние  тропинки
пилигримов  и  глобтротеров:  Џирей.  Џрованс,  красное  солнце над пустырей
фараонов  и легионов –езарЯ, римские форумы, бразильские гитары... Ќу и что?
ђазозленнаЯ  отсутствием  собственной  оригинальности,  решила  хоть  как-то
проЯвить   свой  "протест".  Ђх,  вы  восторгаетесь  своим  Љрещатиком?  ’ак
получите   же:   "‘плошной  огромный  кошмар".  ‘пасибо!  “  вас  есть  своЯ
меланхолиЯ,  а  у  нас - Љрещатик. ’очно так же было когда-то, возможно, и с
‘офией,  однако  все  меланхолики  умерли,  а ‘офиЯ стоит. € теперь вот еще:
ага,  вы  все  бредите новостройками, героизмом, подъемом, необычностью? ‚от
вам  ночь  на  новостройке!  Џолучите!  „умаете,  просто  выкрик  истеричной
женщины? Ќе так просто!
     ‚сегда  трудно  добратьсЯ  до  правды.  Ћн  шел  напролом,  за  это его
прозвали  скептиком. „ома его никто не ждал. Ѓабушка ѓалЯ давно умерла. Ћтца
нет.  Ќашел после войны мать, но она оказалась упрЯмой, как сын, не захотела
возвращатьсЯ  туда,  откуда когда-то бежала по собственной воле. Ѓорис жил в
большой  отцовской  квартире,  среди  книг, редкостных манускриптов (икон не
было,  их  вывез  Ђдальберт  нурре точно так же, как вывез все коллекции из
киевских  музеев, и найти украденные сокровища так и не удалось), над Ћтавой
посмеивались:   чудак,  старый  холостЯк,  засохнет  возле  своих  фресок  и
мозаик...  ‡ато  на  его  лекции сбегались студенты со всех факультетов, как
это  было  когда-то  на  отцовских  лекциЯх.  Ћчевидно,  передалось  ему  по
наследству.
     ‘ел  за  стол  в  огромном,  забитом книгами кабинете, немного посидел,
пока  стемнело,  зажег  свет,  начал  готовитьсЯ к завтрашней лекции. ‚сегда
готовилсЯ,  хотЯ  знал