ваетсЯ, воспринимал это как
непоколебимую  данность, теперь же от доброй сердцем старой женщины узнавал,
что  каждый случай требует своей масти, своего оттенка и что краски, подобно
людЯм,   бывают   веселыми,   чистыми,  ласковыми,  доверчивыми,  невинными,
грустными,  скучающими,  крикливыми, жалобными, холодными, теплыми, мЯгкими,
твердыми,   острыми,   тихими,  въедливыми,  сладкими,  терпкими,  томЯщими,
торжественными,  достойными,  тЯжелыми,  понурыми,  убийственными.  Ћн  знал
теперь,  что красный цвет означает любовь и милосердие, небесный - верность,
белый  -  невинность, радость, зеленый - надежду, вечность, черный - печаль,
грусть,  а  желтый - ненависть, измену, золотой же - свЯтость, совершенство,
Њудрость, уважение.
     Ћн  пробовал  накладывать  цвета  на  глину  и  на  дерево,  и  у  него
получилось  сразу,  он  даже  не  поверил,  а ‡венислава сказала, что у него
что-то  такое,  чего  нет  ни  у кого из людей, а именно этим и определЯетсЯ
тот, который может сотворить из небытиЯ новый мир богов и узоров.
     Џо  ночам,  когда  ничто  не  чинило  преграды, к нему приходила џгода.
‘нова  между ними было то же самое, что в первую ночь в храме. Ќо на большее
‘ивоок  не  отваживалсЯ,  а  когда  разгорЯченнаЯ  џгода пыталась дознатьсЯ,
почему она не мила ему, он рассказывал ей про ‚еличку.
     - „а ее ведь нет! - удивлЯлась џгода.
     - ѓде-то есть.
     - Ќо здесь, рЯдом с тобой, Я!
     - ‘тоит она предо мною.
     - Љакова же она?
     - ’оненькаЯ и маленькаЯ. Ѓудто стебелек.
     - ѓлупый!
     Ћна  целовала его, убегала, угрожаЯ больше не прийти, но приходила еще,
и  снова начиналось то же самое, пока не случилось неизбежное. ’огда уже шла
по  лесам  пестраЯ  осень,  играли  в пущах туры, падали первые заморозки на
землю,  в  ђадогосте на ночь протапливались хижины, и ‘ивоок тоже разводил в
своем  жилище  полыхающий  костер,  и вот рЯдом с ним, не выдержав пыла огнЯ
внутреннего  и  огнЯ  костра,  ‘ивоок  стал  мужчиной. џгода бежала от него,
пообещав прийти еще и назавтра, но уже не пришла больше до скончаниЯ века.
     “тром  у  ворот  ђадогостЯ  остановилась  дружина  с  красными  щитами.
‚незапно  и  спокойно  поЯвилась  ниоткуда,  выступила  из  бора,  словно бы
рожденнаЯ  им:  окутаннаЯ  сизой  пеленой  холодного  тумана,  то  ли стоЯла
неподвижно,  то  ли  двигалась прЯмо к тому замшелому мосту и к тем воротам,
сквозь которые входили когда-то в ђадогость Љакора и ‘ивоок.
     Ќо  ‘ивоок  еще  не  видел того, что происходило пред местом, у древних
свЯщенных  боров,  подернутых  холодным  осенним  туманом. Ћн увидел дружину
несколько  позже,  а  тут, в хижине, отведенной ему ‡вениславой, первое, что
увидел,  была  серость,  котораЯ  покрыла  воспоминаниЯ  о  ночи, о том, что
случилось  ночью,  серость  стыда  и отвращениЯ. Ћн лежал на широкой дубовой
скамье,  покрытой  медвежьей шкурой, остывшаЯ хижина дышала на него холодным
воспоминанием  о  том,  что случилось ночью, а может, перед самым рассветом,
он  хотел  бы,  чтобы ничего этого не было, но хорошо знал, что возврата уже
нет,  что  он  никогда не вернетсЯ в детство, из которого сам выскочил, зато
он  мог  хотЯ  бы  на  какой-нибудь  час  спрЯтатьсЯ  от  самого  себЯ,  мог
возвратитьсЯ  в  сон,  он  натЯнул  на себЯ теплую шкуру, где-то были слышны
крики  и топот, столь непривычные и странные в тихом всегда ђадогосте, и все
это  вгонЯло  его в сон, сераЯ пелена заволакивала ему не только глаза, но и
мозг,  не  верилось,  что  так  недавно, еще только вчера, он жил в радушном
свете  наставлений  ‡вениславы,  а  теперь была сераЯ зола в угасшем костре,
серость  в окнах, серость во всем. Ћн уснул, и приснилась ему тишина, тишина
на  џворовом озере, тишина в пущах, а в городе тишины не было, в городе били
в  деревЯнные  била и колотушки, стучали в двери, кричали, бегали, топали. €
‘ивоок  тоже  должен  был  бежать;  разбуженный  кем-то,  он толкнул тЯжелые
наружные  двери,  тревожный  холод резко дохнул ему в лицо, он увидел людей,
все  бежали  в  направлении  к  охранЯемым медведем воротам, дети еще где-то
спали,  здесь  было  много  женщин и мужчин, бежали все: те, которые жили на
бесплодных  взгорьЯх,  и те, которые на плодородных левадах, и те, которые в
Ярах;  мужчины  несли  оружие  - кто дубину, кто копье, кто меч или топор; у
одних  были  большие кожаные щиты, у других - деревЯнные заслонки, у третьих
-  и  вовсе  ничего;  мужчины  несли  оружие неохотно, так, будто там где-то
должен  был  поЯвитьсЯ  разъЯрившийсЯ  вепрь,  и никто не хотел торопитьсЯ к
нему,   надеЯсь,  что  кто-нибудь  убьет  его  еще  до  того,  как  ты  туда
доберешьсЯ,  ибо  никогда не следует спешить к беде, а тем более искать ее -
она сама найдет тебЯ быстро и беспощадно.
     „урманЯще  пахли  увЯдшие  листьЯ,  хмель  и  калина,  не  хватало лишь
привычного  ежеутреннего  дыма,  но  ни  один очаг не был разведен сегоднЯ в
ђадогосте,  потому что все бросились навстречу опасности, еще не верЯ в нее,
еще  только  пытаЯсь  убедитьсЯ,  еще  проклинаЯ не врага, который поЯвилсЯ,
подобно  исчадию  пущи,  подобно  глупой затее случаЯ, а проклинаЯ ђодолюба,
городского  волокиту,  старого проходимца, у которого была страннаЯ привычка
не  спать  по  ночам  и  бродить  по борам и пущам, ибо, дескать, только там
чувствовал  себЯ  свободно,  только  там  дышалось ему вольготно и спокойно.
„нем  он  приходил в город и спал на торговой площади, неподалеку от капища,
а  по  ночам  блуждал в лесах, и никакой зверь не трогал его, так, будто это
вовсе  и  не человек, а тоже дик, по имени ђодолюб, а рода своего он не имел
и  не  помнил,  все  равно  считал себЯ как-то и чем-то обЯзанным ђадогостю,
ибо,  заметив, что к городу приближаетсЯ чужаЯ дружина, прибежал на рассвете
и поднЯл всех на ноги.
     ‚ыскакиваЯ  из хижины, ‘ивоок схватил свою палку просто длЯ того, чтобы
иметь  в  руках  что-нибудь  привычное,  он  считал это не оружием, а просто
непременной  принадлежностью  самого  себЯ,  но  когда  увидел, что все, кто
может,  несут  оружие, уже заблаговременно помахиваЯ им в сторону невидимого
противника,  ‘ивоок  тоже  замахал  палкой  так,  будто это должно было быть
грознейшее  оружие,  хотел показать, что и он муж, что не чужой здесь, что и
на  него  могут теперь положитьсЯ, ибо позади у него остаетсЯ нынешнЯЯ ночь,
ночь особаЯ - ночь радости и горЯ.
     Ћн  бежал,  тЯжело  запыхавшись.  Ћн  утратил прежнюю легкость: видимо,
человек  обладает  легкостью и живостью лишь до определенного предела. Џотом
он  прирастает  к земле, становитсЯ удивительно неповоротливым в движениЯх и
поступках. Ѓыть может, это и есть рубеж между юношеством и мужеством?
     ђаньше  он  мог  бы  просто  спуститьсЯ  со  склона, взглЯнуть, что там
происходит,  мог  возвратитьсЯ оттуда, мог бы и просто себе спать. Ќо он уже
был  мужчиной,  опасность становилась неотвратимой не только длЯ кого-то, но
и длЯ него.
     ‚месте  со  всеми ‘ивоок выскочил за ворота прЯмо к мосту, острый блеск
солнца  и  оружиЯ  ослепил  его на миг, солнце еще только пробивалось сквозь
леса  и  туман,  но  уже  несло  в себе всю Ярость, и этого было достаточно,
чтобы   огонь  его  собралсЯ  на  кончиках  вражеских  копий,  и  эти  копьЯ
продолжались  в  бесконечность  и  поражали  каждого  уже издалека, и прежде
всего  -  в  глаза.  “  кого  был  щит, тот прикрывалсЯ от проклЯтого блеска
щитом,  а  кто  и  просто  ладонью,  и  так  стоЯли - с одной стороны коннаЯ
дружина  с  красными  щитами,  подпираемаЯ  темными валами пеших воинов, а с
другой  - запыхавшаЯсЯ, клокочущаЯ толпа радогощан, котораЯ с каждой минутой
росла и росла и от этого казалась еще более кипЯщей и шумной.
     ‚  узком  пространстве между воротами и мостом становилось все теснее и
теснее,  начиналась  давка.  Ќа валу и забороле толпились женщины ђадогостЯ,
подбадриваЯ  своих мужей, ибо, как только поЯвилась видимаЯ опасность, сразу
вошел  в  силу  древний  обычай, согласно которому мужчины должны воевать, а
женщины  только  вдохновлЯть  их  на победу; правда, в ђадогосте это правило
последовательно  не  выдерживалось, многие женщины также были в толпе вместе
с  мужчинами  здесь,  внизу,  зато  на  валу  и  забороле  не было ни одного
мужчины,  -  и самые старшие, и молодые бросились сюда, к воротам, все несли
оружие,  у кого какое было; самые храбрые выбежали аж на мост, на мосту тоже
было  полно  народу,  -  быть  может,  это были и не самые храбрые, а просто
вытолканные  вперед, ибо все равно кто-то всегда должен быть впереди, а если
уж  ты  очутилсЯ на виду и у своих и у врага" то должен показать все, на что
способен,  -  так  и  начали  передние  радогощане свою дерзкую перекличку с
дружиной.
     ‘ивоок  тоже  протиснулсЯ  вперед, тоже приблизилсЯ к тем, которые были
перед  самой  дружиной,  и  от  дружины  отделилось несколько всадников, они
прискакали на расстоЯние полета стрелы.
     - Љто такие? - закричали радогощане.
     - ‚еликий кнЯзь ‚ладимир.
     - —то за кнЯзь?
     - €з Љиева!
     - ’ак и сидите себе в Љиеве!
     - ‚се земли - киевские.
     - „а не наша.
     - Џринесли вам крест.
     - Ќесите назад.
     - ЉнЯзь шлет вам милосердие.
     - ЋбойдемсЯ!
     €з  толпы  бесшумно  вылетела стрела и вонзилась в землю перед одним из
всадников.  Џущена  она  была  просто так, длЯ испуга. ‚садник вздыбил конЯ,
круто  повернул  его,  другие  тоже  стали  поворачивать  коней, поскакали к
дружине.  ‚ослед  им  сыпанули  стрелы тоже без особой причины - лишь бы еще
больше  напугать  непрошеных  гостей.  Ћднако  из  этого ничего не вышло. Ћт
дружины  откололась  изрЯднаЯ часть, несколько сот всадников; выставив копьЯ
вперед,  они  помчались  к  мосту, все, кто был перед мостом, мигом кинулись
убегать.  ‘ивоок  -  вместе  со всеми; и с этого момента течение событий длЯ
него  утратило последовательность, лишь потом он смог понЯть, что случилось,
но  это  было  уже  слишком  поздно;  да если бы это случилось и раньше, все
равно он ничем не мог бы помочь радогощанам.
     ‚от  так  они  летели,  чтобы  присоединитьсЯ  к  своим,  прежде чем их
настигнут  дружинники  кнЯзЯ,  а на мосту тоже не стоЯли сложа руки: чуть ли
не  из-под  ног  у  ‘ивоока  и  его  товарищей выметнулись бревна, служившие
настилом   моста;   бревна,   оказываетсЯ,  лежали  ничем  не  закрепленные,
держались  просто  благодарЯ  своей собственной тЯжести, а теперь их легко и
быстро  столкнули  вниз,  в  глубокий  ров,  и  переднЯЯ  часть  моста сразу
ощерилась  голыми  брусьЯми; всадники, достигшие рва, туго натЯнули поводьЯ,
кони  затанцевали  перед обрывом, дружинники застыли, а с этой стороны, с не
разрушенной  еще  части  моста,  летели  в  сторону  пришельцев  насмешливые
восклицаниЯ, едкие словечки:
     - Џочему же вы не прыгаете?
     - ‚ыпустите своего кнЯзЯ вперед!
     - ™итами заслоните дырку!
     - Ћни ведь у вас красные!
     - Ђ у нас щиты из скоры!
     - „удки вам войти в город!
     ‘  вершины  холма  доносились  выкрики  женщин; глухо гудели и напирали
задние,  которым хотелось увидеть дружинников, быть может, подбросить и свое
словцо,  столь долго вынашиваемое и обдумываемое, ибо в повседневных заботах
слов  требовалось мало, как-то обходились двумЯ-тремЯ, а уж коль подвернулсЯ
случай,  тогда  каждый  высыпал все, что у него было, в особенности же такой
необычный  случай,  как  теперь  вот,  потому  и  протискивались  вперед те,
которые  минутой  раньше  колебались,  пЯтились,  не спешили вперед батьки в
пекло,  и  теперь  толкотнЯ  и  неразбериха еще больше усилилась, кто-то уже
взывал  о  помощи,  кого-то придавили, кого-то, быть может, и топтали, а тут
еще  вал  взорвалсЯ  женским  криком,  перепуганным визгом, этот визг упал с
вала  вниз,  и  уже  возле ворот раздались крики мучениЯ, позора и боли; там
происходило  что-то страшное и неожиданное, такое, что все, кто был на мосту
и  у  моста,  словно  бы  качнулись  в ту сторону и, оставив полуразрушенный
мост,  повернулись  спинами к торжествующим дружинникам и ринулись к воротам
и  за  ворота,  и  ‘ивоок пробилсЯ туда, опЯть-таки в числе первых, но лучше
было  бы ему и не пробиватьсЯ, ибо там кипел настоЯщий бой, там тоже, словно
рожденные  нечистой  силой,  гарцевали  всадники с такими же самыми красными
щитами,  как и у тех, которые стоЯли у разобранного моста, а возле всадников
рубились  мечами  и кололись длинными копьЯми пешие воины, тоже прикрываемые
прочными щитами, воины умелые, безжалостные, жестокие.
     Ќа  дороге  лежал,  пробитый многими копьЯми, огромный медведь, который
когда-то  так  напугал  у ворот ‘ивоока, падали убитые и раненые радогощане;
быть  может,  и  ‘ивоок  упал бы убитым или раненым, если бы он и дальше лез
вперед,  в  самое  пекло, но перед глазами у него поЯвилсЯ огромный всадник:
ни  конь,  ни  одежда  всадника не были знакомы ‘ивооку, зато слишком хорошо
знакома  была ему фигура этого человека; а когда он увидел толстенную морду,
когда  сверкнул широченный меч в руке всадника, хотЯ мечом этим он никого не
рубил,  ибо  стоЯл  в стороне на пригорке и только помахивал оружием, словно
бы  отгонЯЯ  от конЯ оводов или мух, то уже тогда хлопец сразу узнал пьЯницу
Љакору  и  даже  не  удивилсЯ,  что купец оказалсЯ здесь, так, будто он и не
выезжал  из  ђадогостЯ, спал себе где-то в укрытии, напившись крепкого меду,
а  теперь  услышал шум, да и прискакал, чтобы не прозевать добычу, ибо купец
должен  иметь  прибыль со всего, на то он и купец. € как только ‘ивоок узнал
Љакору,  сразу  же,  не  задумываЯсь,  бросилсЯ  к  пригорку,  еще  издалека
размахиваЯ  своей  дубиной  и  примерЯЯсь  к  передним  ногам конЯ, ибо даже
теперь,  когда  вокруг  рубились  и кололись люди, когда лилась кровь, когда
падали  убитые ни за что и ни про что люди, ‘ивоок все еще не мог отважитьсЯ
бить  человека,  который  его  не бьет, даже такого человека, как Љакора; он
метил  только в конЯ, хотел свалить его, поставить на колени, а потом выбить
из  рук Љакоры меч и хотЯ бы этим отомстить за смерть ‹учука. Ђ может, и еще
за  что-нибудь?  ‡а  это  поЯвление  Љакоры в ђадогосте, за этот неожиданный
удар  в  спину  защитникам  города?  ‡а  то,  что  привел  сюда  кнЯзЯ? …сли
кто-нибудь  был  виноват  в  том,  что  происходило в это утро, так вот он -
перед  ‘ивооком.  €  если  уж  ‘ивоок  хотел  мстить,  то  должен был мстить
безжалостно.  Ќо  в  душе  его  жило  слишком  много  детского, он не умел с
холодным  разумом  наносить  удар,  а еще хуже: не смог сразу распутать весь
тот   клубок   событий,  который  разрасталсЯ  сегоднЯ  с  самого  рассвета"
начавшись  с  той  минуты,  когда Љакора со своим обозом впервые тронулсЯ на
поиски  ђадогостЯ,  чтобы  преподнести  его  в  качестве  подарка  кнЯзю  за
какие-то  там  выгоды и прибыли. …сли бы мог, если бы знал, он бил бы Љакору
еще  до  того,  как  тот  спохватилсЯ, но ‘ивоок по-глупому подбежал к коню,
метЯ  ударить палкой по передним ногам, а Љакора вовремЯ его заметил, поднЯл
конЯ на дыбы, смЯл ‘ивоока, загремел:
     - ѓоп! ѓоп! „ержите моего роба!
     ‘ивоок  вывернулсЯ  из-под  грузного  конЯ, чтобы не быть раздавленным,
побежал  вниз,  а  за  ним  верхом  на жеребце с ревом мчалсЯ Љакора; кто-то
пыталсЯ  преградить  путь  хлопцу,  и тут уже он, не глЯдЯ, махнул палкой, и
тот  кто-то,  не охнув, упал на землю, потом хлопца хватали с двух сторон, и
он  бил своей дубинкой направо и налево, потом врезалсЯ в самую гущу схватки
и  стоЯл  насмерть  вместе с радогощанами, пока его не оглушили чем-то, и он
долго  лежал  среди  мертвых,  и по нему топтались люди и кони, и он потерЯл
сознание;  когда  же пришел немного в себЯ, увидел, как мимо него проносЯтсЯ
чужие  всадники,  а  где-то  по холмам и долинам ђадогостЯ раздаютсЯ крики и
стоны,  -  там  бегали  перепуганные  насмерть  женщины,  за  ними  гонЯлись
пришельцы,  и  над  всем  этим  стлалсЯ  дым,  дыма становилось все больше и
больше,  -  собственно,  от  дыма,  наверное,  ‘ивоок  и  пришел в сознание.
‡адыхаЯсь  и  кашлЯЯ, он поднЯл голову и увидел высокий столб Яркого пламени
над  ђадогостем,  над  самым  высоким холмом, где должно было стоЯть капище,
украшенное снаружи и изнутри невиданными узорами, резьбой и красками.
     ’огда  он  вскочил и побежал туда, и никто ему не мешал, никто не ловил
его,  ибо  он был, наверное, единственный, кто бежал к пожару, все остальные
удирали  оттуда, пожар гналсЯ за людьми, прожорливо набрасывалсЯ на все, что
попадалось  у  него на пути: жилища, деревьЯ, хлеб; ревела скотина, надрывно
лаЯли  собаки,  ржали  кони,  а  над всем этим - сухой треск огнЯ, полыханье
пламени, черные столбы дыма.
     Џотом  все  же на ‘ивоока набросились какие-то люди, он защищалсЯ, бил,
быть  может,  и  отнЯл  даже у кого-нибудь жизнь, но сам осталсЯ цел, только
избит   до   полусмерти  и  увЯзан  крепкими  ремнЯми  так,  что  не  мог  и
пошевельнутьсЯ.  …го  привели,  как и многих других, в тихую долину, куда не
достигал  пожар,  но  оттуда  он  тоже  был  хорошо  виден;  в  этой  лощине
расположилась  дружина  с красными щитами, будто перенесеннаЯ неземной силой
от  пущи прЯмо туда, в самую середину ђадогостЯ. ‚переди дружины стоЯл белый
конь  в дорогом уборе, но не конЯ прежде всего увидел ‘ивоок, не драгоценный
нагрудник  на  нем  и не шитую золотом и камнЯми попону, а старого человека,
сидевшего  впереди  конЯ на кожаном раздвижном стульчике. € снова не дорогие
нарЯды  заметил  ‘ивоок  на  этом мужчине, не шелковый заморский плащ поверх
золотой  чешуйчатой брони, застегнутый круглой драгоценной прЯжкой, не шитые
жемчугами   сапоги  из  зеленого  багдадского  сафьЯна,  не  меч  в  ножнах,
украшенных  золотой  чеканкой,  рубинами,  Яшмой  и изумрудами, - все это он
заметил  потом, когда ему нечего было делать, а только стоЯть и слушать, как
шла  речь о его судьбе, как говорили о нем, подобно тому как говорЯт о куске
дерева,  о  вещи, которую можно просто выбросить или отдать кому-нибудь. Ђ в
тот  момент,  когда  его толкнули к сидЯщему старику, он увидел прежде всего
его  глаза.  Ћн  натолкнулсЯ  на  твердые  глаза,  равнодушные, напоминающие
выступающий  из  воды  камень;  эти глаза смотрели на него и не на него, они
смотрели  словно  бы  сквозь  него,  но  и  не сквозь него, они все видели и
одновременно  -  ничего,  длЯ них не существовало ничего на свете, кроме них
самих,  они  жили  собственным  светом,  собственными хлопотами, усталостью,
знанием,  покоем.  ќти  глаза  так  поразили хлопца, что он даже не удивилсЯ
поЯвлению  Љакоры,  уже  не  на коне, а пешего, хотЯ все равно назойливого и
наглого.  Љакора крепко держалсЯ за ремни, которыми увЯзан был ‘ивоок; могло
показатьсЯ,  что Љакору сейчас более всего интересуют именно эти ремни, а не
хлопец;  пока  ‘ивоок  оцепенело рассматривал холодные глаза старика, Љакора
склонил свою башку в поклоне, забормотал:
     - ‚еликий кнЯже, это - киевский отрок, прислуживавший мне, а ныне...
     ѓлаза  старика  по-прежнему  жили  своей  отдельной  жизнью,  и  голос,
прозвучавший  в  ответ  на  запутанную речь Љакоры, никак не вЯзалсЯ с этими
глазами,  -  это  был  утомленный,  приглушенный  голос  старого человека, в
голосе  чувствовалась сила, улавливалась многолетнЯЯ привычка к повелеванию,
а  еще  пробивалась сквозь этот голос сытнаЯ еда и питье всласть. Ќо ‘ивоок,
как  и  перед тем, не вслушивалсЯ в слова, он слышал все, но не углублЯлсЯ в
смысл,  он  видел  теперь  отчетливо  и  старого  человека,  которого Љакора
называл  великим  кнЯзем  и  который,  следовательно, был кнЯзем ‚ладимиром.
Ќаверное,  ‘ивоок  видел  и  его  конЯ, и богатую сбрую, и богатый нарЯд, но
более  всего  интересовали  его  в  тот момент твердые, почти нечеловеческие
глаза.
     - Ђ раз киевский, значит, крещеный, - бормотал Љакора.
     - •орошо, - промолвил кнЯзь.
     - Ђ поелику имею свою добычу в городе, так пускай этот отрок...
     - Џро что молвишь?
     - Џускай будет моим челЯдником. ђобом.
     - Ќе твой отрок, а киевский.
     - ЋставалсЯ здесь...
     - ‚се равно - киевский.
     - Ќо, кнЯже. - ѓолос Љакоры стал почти плаксивым.
     - Ђ что киевское - то кнЯжеское.
     - €мею добычу свою по повелению...
     - €меешь - вот и имей. Ђ отрок - кнЯжий человек. ђазвЯзать.
     - “бежит! - закричал Љакора.
     - Џравда? - спросил кнЯзь, не глЯдЯ на ‘ивоока.
     - “бегу, - честно пообещал ‘ивоок.
     - ’огда  развЯзывайте  его!  -  велел  кнЯзь  и отвернулсЯ, так, словно
устал  от  созерцаниЯ  такого необычного отрока, на самом же деле, наверное,
он  и не видел его, ибо разве можно что-либо увидеть такими твердо-холодными
глазами?
     …сли  бы его держали, если бы пробовали повалить на землю, он защищалсЯ
бы,  кусалсЯ,  рвалсЯ  из  всех  сил,  но  ничего этого не случилось, просто
старый  человек  с  холодными  глазами  велел  развЯзать,  чьи-то руки умело
распутали  на  нем  ремни,  Љакора,  правда,  толкнул под бок, но сразу же и
отскочил,   опасаЯсь  быстрой  сдачи.  ‘ивоок  пошевелил  затекшими  руками,
переступил  с  ноги  на  ногу.  Ѓыл  свободен,  обидно  свободен,  бежать не
хотелось, ибо некуда было бежать и причины длЯ этого не было.
     ’еперь  его  никто  не  трогал, потому что все каким-то образом узнали,
что  он  был перед глазами кнЯзЯ и кнЯзь велел зачислить его к своим воинам.
‘ивоок  мог  толкатьсЯ  среди  всех, мог куда-то бежать, как все, мог что-то
там  тащить,  с кем-то есть, пить. Ќо у него были свои заботы, он бросилсЯ к
дому  ‡вениславы - там все пылало, начал искать џгоду, побежал к тому месту,
где стоЯла его хижина, - и всюду огонь, огонь, огонь.
     €зорванный,  избитый,  в  кровоподтеках,  ‘ивоок  натыкалсЯ  то на один
пожар,  то  на  другой,  кого-то спасал, а там кто-то спасал его, потому что
сдуру  сгорел  бы,  придЯ  в  отчаЯние  оттого,  что не находит ни џгоды, ни
‡вениславы;  ‘ивоок  не  мог  толком  понЯть  всего,  что  слышал,  а слышал
множество  страшных  рассказов,  былей  и  небылиц; и так закончилсЯ день, и
миновала  ночь,  а  в  ђадогосте еще пылало, и дым расползалсЯ на окружающие
пущи,  и уже ползли новые слухи о том, как вчера сгорела в капище ‡венислава
и,  может, еще кое-кто, и как дружина и вои погнали вечером всех радогощан к
џворову  озеру,  чтобы  они  принЯли  там  крест, и как привезенные кнЯзем с
собой  киевские  и греческие свЯщенники зашли под Яворы и приготовили кресты
и  сосуды  со свЯщенной водой и кропила, а люди не хотели идти в воду, и был
крик,  и  были  вопли  отчаЯниЯ,  а  потом  из џворова озера поднЯлись руки,
могучие  и  шершавые,  как  кора  деревьев,  сотни  лет  стоЯвших  в воде, и
схватили  свЯщенников,  а  с  ними и некоторых дружинников, и со всем, что у
них  было  в  руках: с крестами, кропилами, оружием, - втащили их в озеро, и
воды  навеки  сомкнулись  над  ними,  и  ужас  воцарилсЯ  там, все бросились
врассыпную,  пока  не  узнал  обо всем этом кнЯзь и не велел поставить новых
свЯщенников  и  сам  приехал  на  берег озера, чтобы проследить за крещением
непокорных  радогощан,  а  если нужно будет, то и встать на прю с их старыми
богами.  Ћднако  боги,  видимо, довольствовались первой жертвой, которую длЯ
себЯ  избрали,  и  уже  нечего  больше не случилось страшного, и утром кнЯзь
велел  тушить  пожары  и  ставить  на  месте  ‡вениславина капища деревЯнную
церковь.
     ‹юди  кнЯзЯ  не жалели ни сил, ни времени, лишь бы только была церковь;
и она возвысилась на холме, остраЯ и голаЯ, как и крест над нею.
     €  снова  - в который уж раз - ‘ивоок должен был смотреть на тот крест,
который забрал у него все самое дорогое.


                                  1941 год
                                Ћ‘…Ќњ. Љ€…‚

                                              ‹уковица, брось дурить голову!

                                                                   Џ.Џикассо

     €з  гестапо  пришли  спустЯ  некоторое  времЯ;  дали  профессору  Ћтаве
передохнуть  после  концлагерЯ  два днЯ, а может, наоборот, нагонЯли страху,
потому  что  все равно ведь он должен был вывести из этого лагерЯ наибольший
страх  перед  таинственным  гестапо, которого боЯлись больше, чем стрельбы в
Ярах,  ибо  там просто убивали, а в гестапо, как рассказывали, людей долго и
жестоко  мучили,  чтобы  потом покончить с ними каким-то особенно изощренным
способом;  вот  они  и  не  торопились,  ведь  профессору  Ћтаве некуда было
податьсЯ,  каждое  его  движение  прослеживалось,  дом  надежно охранЯлсЯ не
потому,  что  там  находилсЯ  ѓордей  Ћтава, а по другим причинам, но раз уж
сюда  попал  и  советский профессор, то он должен был сидеть там до тех пор,
пока  не  придут  за ним оттуда, откуда должны прийти, а тем временем пускай
он   сидит,  малость  отходит  после  пребываниЯ  в  ‘ырецком  концлагере  и
проникаетсЯ  испугом  до  мозга  костей.  ‚ероЯтнее  всего,  именно  из этих
"высоких"  соображений  гестаповцы и не торопились и пришли не первыми, даже
профессор   нурре  не  стал  беспокоить  ѓордеЯ  Ћтаву  в  первые  дни  его
пребываниЯ  в  собственной  квартире,  ибо  хотелось  ему  показатьсЯ  не  в
качестве  штурмбанфюрера,  с  чем  он  всегда  успел  бы, а прежде всего - в
качестве  профессора  Ђдальберта нурре, давнего оппонента профессора Ћтавы,
до  некоторой  степени  коллеги,  эт цетэра, эт цетэра. € вот пока в гестапо
функционер,  имевший  в виду ѓордеЯ Ћтаву уже с того момента, как его вывели
за   колючую   проволоку   (точнее,   из-за   колючей  проволоки)  ‘ырецкого
концлагерЯ,  готовил  еще  только  бланк длЯ повестки, которую он должен был
выписать  и  послать  через  вооруженного  автоматом мотоциклиста, одетого в
черный  клеенчатый  плащ, лоснившийсЯ от дождЯ и твердо гремевший при каждом
движении  -  мертвый  звук  обреченности,  подчеркиваемый  еще самой фигурой
мотоциклиста,  неуклюже  корЯвой  и  зловещей,  так  вот,  опережаЯ  всех: и
Ђдальберта   нурре   с   его   остатками   профессорской   деликатности,  и
гестаповского  функционера  с  его  теорией  неторопливого страха, и черного
мотоциклиста  в  плаще  с  мертвым шуршанием, - в квартиру профессора ѓордеЯ
Ћтавы заЯвилсЯ совершенно неожиданный человек.
     ‘обственно,  и  не  заЯвилсЯ, а прибыл вполне осознанно, выбрав заранее
адрес  профессора,  даже  навернЯка  знаЯ, что Ћтава не эвакуировалсЯ в тыл,
более   того,   знаЯ  даже  о  том,  что  Ћтава  выпущен  из  концлагерЯ,  -
следовательно,  профессор стоЯл перед лицом неотвратимости, имел уже в одной
руке  жизнь,  а  в  другой  смерть, а если сказать точнее, то в обеих у него
была  уже  смерть,  и только чудом он временно отодвинул ее и очутилсЯ среди
живых,  а  живой,  как известно, думает о живом. ђуководствуЯсь этим твердым
принципом,  и  отыскал  его  небритый  человек  в  старом  кожаном  пальто с
поднЯтыми  плечами,  видимо, хорошенько набитыми ватой или еще чем-то, что в
таких  случаЯх  подкладывают  портные,  в изрЯдно поношенных брюках, которые
оставлЯли  достаточный промежуток над затоптанными в грЯзи туфлЯми длЯ того,
чтобы  охочие  могли полюбоватьсЯ дырками в носках у человека, а уж заодно и
его немытыми пЯтками.
     Џервый  его  разговор  состоЯлсЯ с бабкой ѓалей, но велсЯ этот разговор
на  такие странные и запутанные темы, что бабка ѓалЯ ничего не понЯла и лишь
выразила  догадку,  что  гость, наверное, пришел к самому профессору, а не к
ней,  ибо  она  все-таки  хотЯ  и  живет здесь дольше, чем сам профессор, но
всегда  была  в  нынче  есть  просто  бабка ѓалЯ, а профессор - это все-таки
профессор,  к  тому  же  у  нее на кухне сидит кума из села ‹етки, а в ‹етки
теперь  попробуй  доберись,  куме  нельзЯ  задерживатьсЯ  здесь  долго,  она
привозила  молоко  тем  супостатам, которые живут ниже этажом, только потому
ее  и  пропускают в Љиев и в этот дом, - чума на них всех! Џрофессора же она
сейчас позовет, да вот он и сам идет.
     - ‚ы  ко  мне?  -  спросил  ѓордей  Ћтава,  услышавший  мужской голос и
немного  заколебавшийсЯ  -  выходить  ли ему или нет; но потом все же решил,
что лучше пойти и посмотреть.
     - €менно   к   вам,   пан  профессор,  -  наклонил  нестриженую  голову
незнакомец.  ‘вою  фуражку  он  держал  в  руке (это было типичное довоенное
изобретение    наших    портных:    что-то   полувоенное,   полумилицейское,
полужокейское,  -  но  его охотно носили, особенно же те, кто уделЯл большое
внимание  одежде,  надеЯсь с ее помощью возместить все то, чего не хватало в
характере:  прежде  всего  мужской  твердости  и мужества). ‚идимо, незваный
гость  тоже  чувствовал  себЯ увереннее в своей фуражке, но в чужой квартире
полагалось  ее  снимать,  а  тут  еще  перед тобой сам хозЯин, сам профессор
Ћтава.
     - „обрый  день,  пан  профессор,  -  добавил незнакомец почти льстиво и
вроде  бы торжественно, отчего Ћтаве уже и совсем стало смешно - он хмыкнул,
как  бывало  на  занЯтиЯх,  когда студент отвечал ему какую-нибудь глупость;
после небольшой паузы сказал:
     - Љ  сожалению,  никакой  Я  не  пан, а заодно и не профессор. Џросто -
один из граждан, оставшихсЯ на оккупированной территории.
     Ќезнакомец  посмотрел  на  Ћтаву  с  крайним  изумлением. ‚идимо, в его
задачу  не  входило вступать в терминологические споры с профессором, к тому
же  он  напрасно  потерЯл  свое  времЯ  на  беседу  с  бабкой ѓалей, поэтому
пришелец решил сразу же взЯть быка за рога.
     - “  вас  есть  фарфор  длЯ  продажи?  -  спросил  он,  оглЯдываЯсь  по
сторонам,  хотЯ  конечно  же, кроме них, здесь никого не было и никто не мог
их услышать.
     Ћднако  некоторые  движениЯ  действуют  магически.  ѓордей  Ћтава  тоже
оглЯнулсЯ,  пристально  взглЯнул  на незнакомца, шагнул к нему ближе и тихо,
подавлЯЯ иронию, котораЯ могла быть здесь уместной, спросил:
     - ќто что? Џароль?
     ’огда  мужчина  испугалсЯ  уже  по-настоЯщему,  отскочил от профессора,
мгновенно  вспотел,  расстегнул  верхнюю  пуговицу кожаного пальто, открываЯ
грЯзный,  свернутый  в  трубочку  воротник  сорочки,  и,  держась пальцем за
горло,  поглаживаЯ  себе  шею  так,  будто  хотел  вытолкнуть из себЯ слова,
промолвил:
     - џ  к  вам  с  серьезным предложением. …сли имеете фарфор или серебро,
гобелены  бельгийские  тоже...  меха  идут  в  первую очередь... Ќо это так,
главное  же  длЯ  менЯ  фарфор...  ’ут  Я,  -  рука  с  фуражкой  застыла  в
театральном  жесте, - тут уж, будьте ласковы... ‚еджвуд, Љопенгаген, Њейсен,
•еренде...  Њожно  и  наш...  ѓарднера,  Љузнецова...  ‚ы  не  слыхали? - Ћн
наклонилсЯ  к  профессору.  - Ћни уже вывезли весь фарфор из нашего музеЯ...
Љоллекцию графини Ѓраницкой... ‘казка! € все - в неизвестном направлении!
     - Љ  сожалению,  -  сказал  профессор  Ћтава, - Я не торгую фарфором и,
кажетсЯ, даже не имею... ’олько иконы...
     - €коны!   -   всплеснул   руками   мужчина.   -  „ревнерусские  иконы!
—етырнадцатый век! ‘емнадцатый век! ‘лыхал! …й-богу, слыхал!
     - Ћдиннадцатый,  - сказал Ћтава, - одиннадцатый, на кипарисовых досках.
‚ас это устраивает? Ђ теперь - убирайтесь вон!
     - €коны  они  тоже  вывезли  из музеЯ. –елаЯ комната икон. Љолоссальное
богатство! € тоже - в неизвестном направлении. Ќо если вы...
     - ‚он! - повторил Ћтава и пошел от незнакомца.
     - Џослушайте,  пан  профессор,  -  пЯтЯсь,  зашептал  тот,  - вы еще не
ознакомились...  ‚ам  нужен  деловой  человек... ‚ городе не хватает деловых
людей...  Ќа  ‚ладимирской  открылсЯ  антикварный  магазин  Љоваленко... ‚ы,
конечно, еще не слыхали...
     - “бирайтесь вон!
     - џ первым пришел к вам, не забудьте - Я первый. ЊенЯ зовут...
     Ћтава  не  услышал,  как  зовут  скупщика  фарфора  и  икон, потому что
захлопнул за ним двери.
     ’от  называетсЯ  так,  другой  называетсЯ сЯк. €меют ли теперь значение
названиЯ,  в  дни,  когда  человечество  разделилось  на  порЯдочных людей и
негодЯев? Ђ впрочем, разве оно не было разделено так всегда?
     - ЏопытаемсЯ  восстановить  наш давний довоенный обычай, - сказал Ћтава
бабке  ѓале,  -  всех  посетителей  приглашайте  в  мой кабинет. Ђ то как-то
неудобно здесь, возле дверей...
     Њотоциклист  притащилсЯ  через  день  после  визита  любителЯ фарфора и
частной  инициативы.  ‚ отличие от ненормального оборванца в кожаном пальто,
этот  оказалсЯ  нормальнейшим  во  взбудораженном  мире  тревог  и  смертей.
ђассыпаЯ  мертвый шорох своего плаща, твердо прошел по длинному коридору под
немеркнущими  взглЯдами  древнерусских свЯтых; на него не произвели никакого
впечатлениЯ  ни  еще  большаЯ  коллекциЯ  икон  в  кабинете, ни тысЯчи книг,
многие  из  которых  длЯ  знатока  были бы настоЯщим праздником; мотоциклист
никак  не  откликнулсЯ  на приглашение хозЯина садитьсЯ, даже не взглЯнул на
венецианское  кресло,  в  которое  неизвестно  как  бы  и вместилсЯ со своим
негнущимсЯ,  лощеным  плащом,  достал из полевой сумки какие-то две бумажки,
одну подал Ћтаве, а в другую ткнул пальцем:
     - •ир. “нтершрибен!*
     ______________
     * ‡десь. ђасписыватьсЯ! (нем.)

     Ћтава  поймал  глазами  на  бумажечке,  которую  ему  подали, несколько
заголовков,  следовавших  один за другим, понЯл, откуда этот посланец, и, не
читаЯ дальше, спросил по-немецки:
     - Њне собиратьсЯ или как?
     - “нтершрибен!  -  краснеЯ,  крикнул мотоциклист, которому от роду было
девЯтнадцать  лет  и который имел неограниченные запасы не растраченного еще
нахальства  и  с  этим  добром  примчалсЯ в страну, где, как его уверЯли, на
богатейшей  земле  живут  ни  к  чему  не  способные, почти дикие люди, и он
охотно  согласилсЯ  с подобными утверждениЯми, но теперь оказалось, что его,
похоже,  обманули,  ибо  что  же  это за дикие люди, которые могли построить
такой  очаровательный  город,  как  Љиев,  а  теперь  вот  еще  - украинский
профессор,  что уже вовсе не вЯжетсЯ с утверждениЯми о дикости этих людей; к
тому  же  профессор,  видно, самый что ни на есть настоЯщий, ибо мотоциклист
отродЯсь  не  видел  подобных  квартир,  такого  количества  книг,  а уж про
коллекцию икон, то лучше и вовсе помолчать.
     - “нтершрибен!  - выкрикнул он еще раз, потому что профессор колебалсЯ;
глупый  профессор,  испугалсЯ  обыкновеннейшего  вызова в гестапо, где его о
чем-то  там  спросЯт  и  выпустЯт,  правда, могут и не выпустить, такое тоже
часто  бывает,  но  раз уж тебЯ вот так приглашают, а не забирают ночью, как
сонную курицу, то это примета хорошаЯ, следовательно: - “нтершрибен!
     Џрофессор  наконец подписалсЯ в получении повестки, мотоциклист спрЯтал
бумажку  в  свою  сумку,  загремел  плащом,  небрежно  повернулсЯ  и ушел из
кабинета  через  длинный  коридор,  усеЯнный,  будто небо звездами, суровыми
глазами  свЯтых;  следовало бы, конечно, сказать "ауфвидерзеен", но до такой
вежливости  мотоциклист  не  снизошел,  ибо  это  все-таки  не  ѓерманиЯ,  и
профессор  хотЯ  и настоЯщий, как видно, но большевистский, а с большевиками
мотоциклисту приказано было боротьсЯ, а не раскланиватьсЯ.
     ѓестапо  помещалось в доме на ‚ладимирской. •отЯ снаружи стоЯла стража,
за   тЯжелыми   дверЯми   Ћтава   нос   к  носу  столкнулсЯ  сразу  с  двумЯ
автоматчиками,  а  еще два точно таких же стоЯли чуточку дальше от двери, на
возвышении,  проходившем  через  весь  вестибюль  в  виде  эстрады.  Ќа этой
"эстраде"  вертелось  еще  несколько  людей  в  гражданском,  и  среди них -
молодаЯ светловолосаЯ женщина.
     Ћдин  из  часовых  молча протЯнул руку, Ћтава положил ему в ладонь свою
повестку.
     - †дать,  - сказал по-немецки часовой. ‚се они, начинаЯ с мотоциклиста,
начинаЯ  еще с охранников ‘ырецкого лагерЯ, в обращении к местному населению
употреблЯли   только  инфинитивные  формы.  Ќе  говорили:  "иди",  "садись",
"работай", "жди", а - "идти", "садитьсЯ", "работать", "ждать".
     ‚идимо,  этой  безличностью  в  обращении  они  хотели подчеркнуть свое
презрение  к  завоеванным или сразу же хотели приучить гражданское население
к жандармскому жаргону.
     —асовой снЯл телефонную трубку, попросил какой-то номер.
     - Љ  вам  здесь,  -  сказал  кому-то,  взглЯнув  на  повестку,  не  без
удивлениЯ произнес: - Џрофессор. Џрофессор Ћтава. •орошо.
     Џоложил  трубку,  посмотрел  на  Ћтаву уже и вовсе дикими глазами, так,
будто  он  причинил ему бог весть какое огорчение своим неожиданным здесь, в
этом мрачном учреждении, званием, гаркнул:
     - †дать здесь!
     ‘  "эстрады"  спустилась  женщина,  подошла  к  профессору, сказала ему
по-украински:
     - ‚ас просЯт подождать здесь.
     - Ѓлагодарю,  -  ответил Ћтава, - в предложенном мне объеме Я, кажетсЯ,
могу очень хорошо понимать немецкий Язык.
     - ‡а  вами  сейчас  придут, - не слушаЯ его, заученно сказала женщина и
отошла в сторону.
     Ќа  профессора  смотрели  все:  часовые у дверей, часовые на "эстраде",
несколько  подозрительных  типов  в гражданском - то ли шпики, то ли палачи.
…му  неприЯтны  были  эти  смотрины,  еще  более  неприЯтным было ожидание у
дверей,  унизительное  и  жалкое,  он  чувствовал  себЯ  сейчас  в положении
больного,  которого разрезали на операционном столе и забыли или не захотели
зашить.  …сли  бы это было при других обстоЯтельствах, до войны в его родном
городе  (а  теперь он стал чужим, чужим!), то он бы ни за что не стал ждать,
сказал  бы:  "—то?  Ќужно ждать? Ќу, так к в другой раз" - и немедленно ушел
бы.  Ќо  тут  ему  некуда  было  идти, он был в западне, знал, что все равно
отсюда  его  никто  не  выпустит; не прийти сюда тоже не мог, потому что все
равно  забрали бы, а так еще была какаЯ-то надежда, он весьма недвусмысленно
выразил  ее  сыну, когда шел в гестапо: попросил Ѓориса, чтобы тот ждал его,
чтобы  никуда не выходил из помещениЯ, не лез на рожон, очень просил сына, и
тот  обещал,  только  уже  когда  отец был у дверей, Ѓорис глухо спросил: "Ђ
если не вернешьсЯ?"
     Ћтава  сделал  вид,  что  не  услышал  вопроса сына, поскорее закрыл за
собою  двери: он хотел вернутьсЯ, верил почему-то, что вернетсЯ домой, а что
дальше  -  не  знал. …сли бы не сын, то не было бы длЯ него никакой трагедии
даже  в смерти. Ќо был сын. Ђ еще было дело его жизни. ‘обственно, у каждого
есть  какие-то дела, но убивают людей, не спрашиваЯ, что они оставлЯют после
себЯ  незаконченным,  неосуществленным. Ќаверное, незаконченных дел гибнет с
людьми больше, чем завершенных...
     Ќаконец  за  Ћтавой  пришли.  Ќевысокий  черноволосый молодой человек с
расчесанными    на    пробор    лоснЯщимисЯ   волосами,   густо   смазанными
бриллиантином,  важно  спустилсЯ  по лестнице, подошел к часовому, отобрал у
него  повестку,  небрежно  помахиваЯ ею, снова направилсЯ к лестнице, издали
уже бросив через плечо Ћтаве:
     - Љомм!*
     ______________
     * Џошли! (нем.)

     Џоднимались  на  третий  или  четвертый  этаж,  лестничнаЯ  клетка была
ограждена  плотной  проволочной сеткой, чтобы никто не попыталсЯ броситьсЯ с
высоты  и  таким  образом избавитьсЯ раньше времени от всех тех мук, которые
ему  уготованы;  плутали по длинным коридорам с мертвыми дверЯми, профессору
казалось,  что  они  никогда  никуда  и  не придут, он хотел, чтобы это была
просто  шутка,  чтобы  его так вот поводили-поводили, а потом и выпустили из
этого  мрачного  зданиЯ,  потому  что  и  в самом деле - о чем он должен был
здесь  говорить,  о  чем  давать  показаниЯ? Ќо вот открылась одна из многих
безликих  дверей,  он  очутилсЯ  в  казенной,  плохо  побеленной  комнате, в
которой,  кроме  стола  и  двух стульев, ничего не было; черноволосый бросил
ему:  "†дать!" - и исчез, но вышел не в ту дверь, через которую они вошли, а
в  другую,  котораЯ была в боковой стене и вела, как успел заметить Ћтава, в
точно такую же мертвую, пустую комнату.
     Џрофессор  немного  постоЯл  средь комнаты, надеЯсь, что к нему придут,
но  никого  не  было, зато поЯвилось неотвЯзное ощущение, что за ним следЯт;
оно  было  таким  навЯзчивым, что он даже стал оглЯдыватьсЯ вокруг, но нигде
не  увидел  ничего похожего на устройство длЯ слежки, на него могли смотреть
разве  что сквозь щель в дверЯх, но это было несерьезным длЯ такого мрачного
учреждениЯ.
     ‘адитьсЯ  на  стул  не хотелось, потому что если его начнут допрашивать
(о  чем?  о  чем?),  то  уж  непременно  посадЯт  на  стул в заставЯт сидеть
долго-долго,  прикажут  думать,  взвешивать.  Ќе трудно себе представить ход
такой процедуры.
     Ћтава  прошелсЯ  по  комнате,  встал у окна. ЌадеЯлсЯ, что увидит Љиев,
быть  может,  Љрещатик,  а  возможно, и ‘офию, с высоты Љиев еще прекраснее,
хотЯ,  конечно,  не  со  всЯкой  высоты, как он в этом уже убедилсЯ, сидЯ на
сырецком  холме.  Ћднако  не  Љиев  увидел  профессор Ћтава. Ћкно выходило в
узкий  двор,  запертый  с  противоположной стороны зданием, похожим то ли на
пакгауз,  то  ли  на пожарное депо, такое оно было высокое и безликое, но, в
отличие  от  хозЯйственных  помещений,  здание  это,  как и основной корпус,
делилось  на этажи, только этажи были какие-то приземистые, так что трем или
четырем  этажам  основного  корпуса  соответствовало примерно пЯть или шесть
этажей  того  строениЯ, и этажи в нем, как и в основном здании, обозначались
окнами,  один рЯд таких окон проходил почти на уровне глаз профессора Ћтавы,
он  хорошо видел их со своей позициЯ и мог убедитьсЯ, что это, собственно, и
не  окна  в  обычном  смысле этого слова, а просто отверстиЯ, как в собачьей
будке,  с  той  лишь  разницей,  что собак никто еще не догадалсЯ прЯтать за
стальными  решетками,  а  тут все окошки был