окой  деревЯнной  оградой  мощно изгибались каменные луки невиданной
церкви.  Џравда,  и  он  не мог удержатьсЯ от искушениЯ и остановилсЯ, чтобы
посмотреть  на  чудных  медных  коней,  что  мчались  из-за ограды, от самой
церковной  стены, огромные, взвихренные, дико прекрасные кони, запрЯженные в
легкую  колесницу на двух высоченных колесах; на узкой перекладине колесницы
стоЯл  могучий  голый,  тоже  медный  человек  с  венчиком круглых лепестков
вокруг  чела,  а  рЯдом,  стараЯсь  достать  руками  повозки, бежал еще один
медный  и  голый,  но с измученным, перекошенным от изнеможениЯ лицом, и все
мускулы  на  его  теле были напрЯжены до предела, в то времЯ как у того, что
стоЯл  на колеснице, тело мЯгко округлЯлось выпуклостЯми, сверкало спокойной
красотой.
     "Ѓог  и служка, а может, кнЯзь и раб?" - подумал ‘ивоок, которому стало
чуточку  жутко  от широкогрудых медных коней, что, казалось, летели прЯмо на
хлопцев,  чтобы  потоптать  этих  незваных  пришельцев в самый великий город
кнЯжеской славы и силы.
     Ђ   вдоль   ограды,  выплываЯ  из-за  розовой  громады  церкви,  сладко
растекаЯсь   в   тугом   воздухе,   понеслось  густое  "бом-м!",  и  к  нему
присоединилсЯ   звон  более  высокого  голоса,  с  серебристым  оттенком,  -
"дзинь",  и  уже  они  слились  воедино  и  полетели  над  Љиевом  весело  и
неудержимо,  торжественно,  напевно: "Ѓом-дзинь! Ѓом-дзинь!" - и ударились о
медных  коней  и  медных  идолов, и еще сильнее зазвучали медью, еще Яснее и
призывнее,  и  тогда  ‘ивоок  побежал вдоль ограды, не выпускаЯ руки ‹учука,
потому  что  хотелось  ему  как можно скорее очутитьсЯ там, откуда доносилсЯ
звон,  где  рождались  эти  дивные  звуки,  от  которых  церковь,  казалось,
подыметсЯ сейчас с земли и тихо понесетсЯ в голубую безвестность.
     Ћни  добежали  до ворот с высокими деревЯнными столбами, в ворота валом
валили  люди,  никто  не  охранЯл  этого  входа,  хотЯ, казалось бы, вот где
именно  нужно  ставить  самую  зоркую стражу, а над воротами, между высокими
столбами,  на  массивных четырехугольных брусьЯх, спрЯтанные от непогоды под
деревЯнным,  красиво  вырезанным  навесом, тихо покачивались два колокола из
темной  меди,  один  больший, другой чуточку меньший, смотрели вниз на людей
широкими   раструбами,   в   которых   колотились  тЯжелые  железные  Языки,
колотились  словно  бы  сами  собой,  никто не замечал тонких белых веревок,
тЯнувшихсЯ  от  Языков  куда-то  вниз,  никто не думал о том, что кто-то там
где-то  подергивает  за  эти веревки, слишком торжественным и необычным было
все,  что  творилось  высоко  вверху:  тихое  покачивание  сверкающей  меди,
голубой  покой  неба,  темное  метание  неистовых  Языков  и  сладкие голоса
самозвонных колоколов.
     ‹юди  снимали  шапки, ‘ивоок и ‹учук сделали то же самое, спрЯтав шапки
в  мехи. ‚се крестились, тыкаЯ сложенными кончиками трех пальцев правой руки
в  лоб, в живот, в правое и левое плечо, но хлопцы не умели это делать, да и
не  ведали,  зачем  это делаетсЯ. ‡а воротами, на ровной, как стол, площади,
стоЯла  церковь  Ѓогородицы.  •отЯ  церковь была совсем близко и ничто ее не
закрывало,   она  не  казалась  теперь  такой  великой,  как  прежде,  легко
охватывалась  взором,  было  в  ней  так  много  игрушечного,  что  невольно
думалось:  протЯни  руку  -  и  поднимешь все каменное сооружение на ладони.
Њожет,  они,  вместо  того чтобы приблизитьсЯ к церкви, все времЯ отдалЯлись
от  нее  и  теперь она только грезитсЯ им? ‚ойдЯ в ворота, ‘ивоок совершенно
непроизвольно  начал  считать  шаги,  нарочно  ставЯ  ноги  как  можно шире.
Ќасчитал  сорок, церковь все так же стоЯла открытаЯ длЯ глаз со всех сторон,
сохранЯла  свою легкость и разукрашенность, он считал дальше, снова дошел до
двадцати,  и  только тогда церковь словно бы взметнулась вверх и заструилась
до  самого  неба,  так  что  нужно было задирать голову, чтобы увидеть самый
высокий  крест на ней, а там брызнула она и в стороны, разметалась каменными
крыльЯми  шире, шире, шире, и, когда он дошел в счете еще раз до сорока, они
оказались уже у входа в это чудо.
     „вери  были  высокие  и  широкие,  резной  камень  украшал их с боков и
сверху,  ‘ивоок  засмотрелсЯ  на  хитрую  резьбу  и  не видел калек и нищих,
обступивших  вход, не видел протЯнутых умолЯющих ладоней, обращенных к нему,
не  видел  перекошенных  страданием  лиц,  слепых  глаз,  кровоточащих  ран,
зловонных  Язв,  не видел грЯзных лохмотьев, сквозь которые светились ребра,
не  слышал смрада. ‡ато ‹учук все видел и слышал, вертелсЯ среди попрошаек и
калек,  ему  было  жаль  их,  и  одновременно  он был зол на них, потому что
когда-то  сам  гнил  в  таком  рубище,  сам был еще изможденнее этих ходЯчих
костЯков,  сам  готов  был протЯгивать руку. Ќо ведь вырвалсЯ на волю! Ђ кто
их  привЯзал  здесь, возле этих высоких дверей? €ли тут такой уж мед и такое
блаженство?
     ‚  церковь  ‹учука  не  пустили.  “же у самых дверей чьЯ-то цепкаЯ рука
потащила его назад, а в оба уха сразу злобно зашипели сквозь зубы.
     - Људа, поганец, в свЯтой храм оружный?
     ‘ивоок,  видно,  спрЯтал свою палку под корзно, потому что его никто не
задержал,  и  он,  переступив  высокий  каменный порог, нашел там совершенно
новый  длЯ  себЯ нежданный-негаданный мир. Џахучий дым, сизый, как соколиное
крыло,  окутывал  его со всех сторон, золотое мигание свечей звало куда-то в
неизведанные  глубины,  высокие  стены  вишнево  расступались  шире  и шире,
безбрежно  расступались  в  сизо-вишневом  мраке,  открываЯ  то  хмурые лики
неведомых  богов,  то туго заплетенные узоры желтого, белого, Ярко-лазурного
цвета,  оставлЯЯ  в  самой  середине  высокие  столбы  из дорогого камнЯ, за
которыми  в  звездных  россыпЯх пылающих свечей и в голубом мерцающем свете,
струившемсЯ  сквозь  окна-прозоры,  протЯгивала  к  ‘ивооку  своего младенца
матерь божьЯ, всЯ в поющих красках, всЯ в блеске и сиЯнии.
     ‚се  вокруг  звенело,  звучало,  пело.  ‚ишнево  раздвигались  в  сизую
необозримость  высокие  стены.  Ќа  неисчислимых  лучах  мерцающих  свечей к
глазам  хлопца плыли поющие краски матери, котораЯ родила некогда бога, и он
тоже  поплыл  вместе  с  ними  и  вдруг  вырвалсЯ  из этого мира самозвонных
колоколов,  кадильного дыма, невидимого пениЯ и хитрых рисунков и очутилсЯ в
днЯх  своего  детства, озаренного багровым огнем ђодимова горна, украшенного
красками,  выплывавшими  из пальцев деда ђодима и ложившимисЯ не на глинЯные
сосуды,  не  на  добрых  и веселых скудельных богов, творимых стариком, а на
детскую душу и в детское сердце.
     ‘ловно  незримаЯ  сила поднЯла его над всеми людьми, заполнившими храм,
над  облаченными  в  золотые одежды свЯщенниками, над пением и проповедЯми в
честь  бога,  который,  Явив хлопцу когда-то свою жестокость, теперь поражал
благолепием,  над словами, промолвленными и затаенными; он не знал, где он и
кто  он,  забыл  обо всем на свете, ему хотелось плакать, как давно когда-то
на  темном шлЯху, но плакать уже не от страха и безнадежности, а от восторга
перед  тем буйно-дивным миром красок, который он носил в себе, но не знал об
этом,  а  открыл  только  ныне,  только здесь, в сизо-вишневых безбрежностЯх
поющего, сверкающего храма.
     ЏЯтЯсь,  он вышел из церкви, закрыв глаза от Яркости голубого киевского
днЯ,  не  хотел терЯть найденных богатств, крепко прижимал скрещенные руки к
груди,  так,  будто  там  были  у него все краски, щедро подаренные когда-то
малышу  дедом  ђодимом и выхваченные теперь ‘ивооком из вишневого свЯтилища,
собранные  между  мерцающими  огоньками  свечей,  сумрачным  свечением  глаз
свЯтых,  тугими  узорами  стен  и столбов, буйным кипением звуков, в которых
переплетались  велеречивые  молитвы,  самозвонные  колокола и напевный гомон
всего окружающего.
     - „убину  свою прижимаешь? - крикнул ‹учук ‘ивооку, тормоша товарища за
плечо,  потому  что  тот  никак  не  мог  прийти в себЯ: выйдЯ из церкви, он
остановилсЯ  среди  калек  и  нищих  и  не  выражал видимой охоты заговорить
первым.
     ‘ивоок   не   похвалилсЯ  тем,  что  увидел.  Њолча  стоЯл,  охваченный
восторгом,  жил  в  мире  детства и чувствовал, что только там настоЯщаЯ его
жизнь.  €  снова  до  боли  хотелось  плакать,  но  вокруг сверкал день, его
окружали  люди,  присутствие  которых  он  ощущал, хотЯ еще и не различал их
толком;  два  жестоких  года  странствий  с  ‹учуком  приучили  его к умению
скрывать  свои  чувства от посторонних глаз, держать себЯ в руках; длЯ своих
четырнадцати  или  пЯтнадцати лет он выглЯдел намного мужественнее, а только
в  душе  оставалсЯ  ребенком,  его  сердце было пронизано красками, но никто
этого не должен знать, все равно ведь никто не поймет и не поверит.
     - Њне  сказали: оружным не велено, - продолжал ‹учук с видимой обидой в
голосе.
     €  лишь  теперь  ‘ивоок  наконец начал возвращатьсЯ на землю, отчетливо
увидел  калек  и  нищих,  юродивых  и  бесноватых,  увидел  обиженную рожицу
товарища,  ему  жаль  стало  ‹учука,  захотелось,  чтобы  и тот ощутил то же
самое,  что  ощутил  он  сам;  ‘ивоок заговорщицки отвел побратима чуточку в
сторону, дальше от гама и сутолоки, предложил:
     - „ай подержу лук и стрелы, а ты пойди посмотри.
     - Ќе хочу, - ответил ‹учук.
     - Џравда,  посмотри,  -  настаивал ‘ивоок, - диво великое там. Ќигде на
свете такого не узришь.
     - ќ,  да  брось  ты  свою  церковь!  -  отворачиваЯсь от входа, который
издалека  еще  больше  привлекал  своей  таинственностью,  закричал ‹учук. -
Џошли лучше на торг!
     - …сли б и ты побывал там внутри, - мечтательно промолвил ‘ивоок.
     - •ватит  и  одного  из  нас!  - уперсЯ ‹учук. - Ђ мне хочетсЯ на торг.
…сть  хочу  и  пить. Ђ ежели хочешь, то еще раз пойди в церковь, а Я подержу
твою дубину, чтоб не носил ее под корзном. ’Яжела же она, ей-же-ей!
     ‘ивоок   молча   пошел  к  воротам,  над  которыми  вызванивали  медные
колокола.  Ћт  разговора  сам  раскачивалсЯ,  подобно колоколам, боЯлсЯ, что
вместе  с  пустыми  словами  вытрЯхнетсЯ  у  него  из сердца все то, что так
нежданно-негаданно  вошло  в  него,  поэтому  без  лишних  слов удовлетворЯл
желание  ‹учука;  они прошли под колоколами, возвышавшимисЯ над воротами, по
протоптанной  бесчисленным множеством ног тропинке пробрались вдоль ограды к
тому  месту,  где  летели  из-за  нее  медные  кони,  и  свернули на главный
киевский - Ѓабий торжок.
     „авка,  крик,  конское  ржание,  скрипение  возов,  выкрики вооруженных
всадников,  клекот  разных  голосов  и разных Языков, гоготанье и кудахтанье
птицы,  визжание свиней, звЯканье и бренчание, цоканье и бормотание, брань и
свист,  топот  и  визг,  пение  и  гусельное  гудение,  запахи скоры и меда,
заморские  ароматы и дурманЯщий дух жареного мЯса, неистоваЯ пестрота земли,
вод  и  дебрей,  проклЯтьЯ и лесть, угрозы и мольбы, хвастовство и уныние, а
над  всем  - вранье, обман, плутовство, на тебе, боже, что мне негоже, ежели
не  Я  тебЯ, то ты менЯ... Ќо хлопцы были еще слишком неопытны, слишком мало
еще   они   терлись   среди  хитрого  городского  люда,  чтобы  постичь  все
многообразие  торга  и  проникнуть  в  его глубочайшие основы. €х закрутило,
завертело,  подхватило  течениЯми,  они  тоже  разевали рты, таращили глаза,
щупали   пальцами,  нюхали,  пробовали,  отведывали,  торговались,  их  тоже
толкали,  дергали, приглашали и прогонЯли, они чувствовали себЯ то богачами,
готовыми  купить  все,  что  видЯт глаза, то несчастными лесовиками, которым
никто  не  уступит  и  куска  хлеба.  Ћни слышали о киевском торге, еще и не
будучи  здесь, были приготовлены ко всему, но не к такому. Ћни то задыхались
от  невыносимой  давки,  от испарений мокрой грЯзной одежды, от сладковатого
запаха  вспотевших  тел,  то им вдруг хотелось еще глубже проникнуть в дикий
людской  водоворот,  и  они  бросались туда стремглав, как в воду, и затем с
трудом  выбирались  на волю, отфыркиваЯсь и встрЯхиваЯ головой. €х носило по
торгу  туда  и  сюда, крест-накрест, и в бурной неразберихе кружило так, что
невозможно  было  разобратьсЯ,  где  одесную, а где ошуюю, и так в неистовом
блуждании  очутились  они  возле  возков,  накрытых потемневшими от непогоды
будками,  и  возов  открытых,  старых  и  еще  совсем  новых,  возле которых
хлопотали  шустрые  медовары  и  пивовары, вынимали затычки из новых и новых
бочек,  подставлЯли  ковши  и чаши под тугие струи напитков, подносили питье
толпившимсЯ  вокруг  торговым  людЯм,  умело прЯтали плату в прочные кожаные
мехи  или  в  замысловатые  деревЯнные  сундуки  под собой, а вокруг чернели
открытые  рты, посверкивали белые зубы, макались в густые меды черные, рыжие
и  русые  бороды  и  усы,  текло по бородам, попадало в рты и не попадало, и
свет  тут  шел  в  круговорот,  свет  тут был веселый, беззаботный, добрый и
щедрый.
     - Ђ  ну-ка!  - крикнул кто-то хлопцам, как только их затЯнуло в веселый
круг. - Њеду или пива?
     Ћни  и  опомнитьсЯ не успели, как очутились рЯдом с дровосеком, который
держал  обеими  руками  огромный  деревЯнный  ковш,  наполненный зеленоватым
густым  напитком,  плавал в нем усами и бородой, пускал пузыри, отрывалсЯ на
миг, чтобы крикнуть что-то веселое и глуповатое, снова приникал к ковшу.
     - Џива  дай  отрокам!  -  велел  он кому-то возле бочек, и тот "кто-то"
мигом  сунул  обоим  в  руки  по  изрЯдной кружке просЯного пива, а дровосек
одной  рукой  развернул  свой  мех,  показал  кусок  копченки,  надломленную
ковригу  хлеба,  подмигнул:  берите,  мол.  ‹учуку  не  нужно было повторЯть
приглашениЯ,  он  вынул нож, отрезал два куска копченки, один дал ‘ивооку, а
в  другой мигом вцепилсЯ зубами, потом отпил большой глоток пива, засмеЯлсЯ,
подпрыгнул от удовольствиЯ:
     - Ђ вкуснота-то какаЯ!
     ‘ивоок  молча  ел,  осторожно  попивал из кружки. ‚новь перед глазами у
него  встала  церковь  Ѓогородицы,  он  снова  был  среди вишневого мрака, в
свечении красок его родной земли, его неомраченного детства.
     - ѓде были? - кричал дровосек, хотЯ стоЯл рЯдом.
     - ‚  церкви,  - пробормотал ‹учук. - ‘ивоок все видел. € медных коней с
двумЯ идолами голыми видел. € колокола. ‘кажи, ‘ивоок.
     ‘ивоок молча жевал мЯсо.
     - Ќе  было  здесь  ничего, - ближе придвинулсЯ к ним дровосек. Ћн вытер
усы  и  бороду,  лицо его снова обрело хитрое выражение, как тогда, у ворот;
веселое  опьЯнение  начисто  исчезло.  -  Љогда Я был таким малым, как вы, а
может,  немного  больше или меньше, кто же знает, какие вы есть, так не было
в  Љиеве  церквей,  а  на  том  бугре, где теперь деревЯннаЯ церковь ‚асилиЯ
свЯтого  (потому  как  кнЯзь  ‚ладимир, принЯв крест, взЯл себе имЯ ‚асилий,
как  у  ромейского  императора),  то  там  когда-то стоЯли наши боги. Џерун,
целый  из  бревна,  привезенного  из дубравы приднепровской, а голова у него
серебрЯнаЯ,  а  ус  золотой,  и еще были •орс, „ажбог, ‘трибог, и ‘имаргл, и
Њокош.  ЏоклонЯлись  им  киевлЯне,  плЯсание,  пение  творили, зелье несли к
богам,  Яства  и  питиЯ  вельми и справлЯли праздники великие на бугре возле
богов,  тогда  было  великое  чревоугодие,  и может, и наши боги наедались и
напивались  еще  больше,  чем мы, потому как веселые это были боги, а что уж
мудрые  -  и  говорить  не приходитсЯ! Ќу, а в какое-то там лето пошел кнЯзь
‚ладимир  на Ятвигов, и побил их, и пришел с дружиной в Љиев, и было великое
веселье  и  поклонение  богам  нашим,  и люду сошлось видимо-невидимо, и все
были  такие,  как  вот Я теперь и вы. Ђ мне было, почитай, столько, как вам,
лет,  а  может,  меньше,  а  то и больше, потому как и вы, вишь, один мал да
невзрачен,  а  другой - как молодой тур, разве тут разберешь. Џировали, пили
и  есть  богам нашим давали. Ђ там, где теперь стоит церковь Ѓогородицы, был
тогда  двор  великий варЯга ”едора. Љупцы к нему приезжали из –арьграда и из
далеких  восточных  стран,  богатый  был вельми варЯг, нажилсЯ в Љиеве, двор
построил  возле  кнЯжьего  терема, собирал меха, серебро, золото, выпестовал
сына,  красивого  лицом,  сильного  и  белотелого. Њолились они своему богу,
никто  их  не  трогал, потому что люд у нас добрый. Ђ как увидел варЯг ”едор
наше  поклонение богам, да наше пиршество, да наше веселье, так стал с сыном
у  ворот  да  подбоченилсЯ, да начали они Язвить и насмешничать. "Љому требу
отправлЯете,  перед  кем поклонЯетесь? Џоганины глупые да опившиесЯ! Ќе суть
же  боги, но древо. „несь есть, а наутро сгниет. „аете им еду и питье, а они
же  не едЯт, обращаетесь к ним, а они не слышат, ждете от них речи, а они не
говорЯт,  потому  как суть сделаны руками в древе. Ђ бог един есть на свете,
ему  поклонЯютсЯ греки и варЯги, а кто не поклонЯетсЯ нашему богу, тот дикий
поганин  и варвар". - "Ђ ну-ка помолчите, варЯги! - прокричали наши вои. - “
вас  бог свой, а у нас свои, и не дадим их никому!" Ђ варЯги знай продолжают
издеватьсЯ  да  насмехатьсЯ и ругать наших богов за то, что они деревЯнные и
немые,  а всех нас обжорами да пьЯницами дразнить. ’огда не стерпели наши, а
поелику  люду  было  тьма-тьмущаЯ,  и весь холм с богами нашими запрудили, и
возле  кнЯжьего  терема,  и  возле  дворов,  и на торгу, да и около варЯгова
двора  тоже,  то  и  бросились  все, как были, кто с оружием, а кто и так, с
пустыми  руками,  и  разметали  весь двор варЯга, а тот и дальше насмехалсЯ,
только  взобрались они с сыном на высокую вежу деревЯнную на дубовых столбах
да  взЯли  мечи  варЯжские  обоюдоострые  и  начали  приглашать, есть ли кто
охочий  поднЯтьсЯ  к  ним  да отведать их подарка. € похвалЯлись, что их бог
сильнейший  и  не даст и волосу с их головы упасть, а наши боги - это просто
тьфу!  ’огда прискочило еще больше люду и вмиг подрубили столбы под вежей, и
обрушилась  она,  и  упали  варЯг ”едор со своим сыном €ваном вниз, а там их
ждали  и  копьЯ, и мечи, и рогатины. € убили их, и следа не оставили. Џотому
что нельзЯ смеЯтьсЯ над людом и над его поклонением.
     - Ђ сами теперь поклонЯетесь греческому богу, - сказал ‘ивоок.
     - Ќе  все,  -  хитро  прищурил  глаз  дровосек.  -  Љогда  кнЯзь  велел
повергнуть  всех  наших  кумиров,  изрубить их и сжечь, а Џеруна привЯзать к
конскому  хвосту  и  волочь  вниз к ручью, а потом бросить в „непр, то кто и
рубил  да  жег,  кто  и  волочил  Џеруна да бросал его в „непр, а много люду
стоЯло  и  плакало,  и бежали вдоль „непра и кричали: "‚ыплывай! ‚ыдубай!" Ђ
когда  крестилсЯ  кнЯзь  и  боЯре,  а  потом окрестил кнЯзь двенадцать своих
сыновей,  то и киевлЯне окрестились, потому что думали так: если бы это было
что-то  недоброе,  то  кнЯзь  и  боЯре  не принЯли бы. Ђ кнЯзь принЯл крест,
когда  пошел на греческий город Љорсунь. Ѓогатый вельми и пышный город, и не
мог  его  взЯть  кнЯзь  ни приступом, ни осадой, и тогда, говорЯт, помолилсЯ
нашим  богам  и сказал, что ежели падет перед ним Љорсунь, то примет он веру
христианскую.  €,  мол,  ЉорсунЯнин  Ђнастас пустил к кнЯзю стрелу, а на той
стреле  написал,  где  нужно  копать, чтобы не пустить воду в город, и кнЯзь
велел  копать,  и  нашли  трубы  водные и закрыли их, и Љорсунь пал. € вывез
кнЯзь  из  ЉорсунЯ  попов  и  Ђнастаса  ЉорсунЯнина,  и коней медных, и двух
идолов  нагих,  и  много  серебра,  золота, церковных сосудов, и колокола, и
паволоки.  Ђ  сам  крестилсЯ в Љорсуне в церкви Ѓогородицы, потому и в Љиеве
велел  построить  церковь  Ѓогородицы,  и  на  том  самом  месте,  где стоЯл
когда-то  двор  варЯга  ”едора, который насмехалсЯ над нашими богами. ‹юд же
знает,  что  кнЯзь принЯл новую веру не через клЯтву, а через жену. Ћчень уж
захотелось  ему  взЯть  в  жены  сестру  ромейского  императора  ‚асилиЯ,  а
император  сказал,  что не выдаст сестру за поганина, а выдаст только тогда,
когда  кнЯзь  примет крест, как принЯла его бабка, кнЯгинЯ Ћльга. Љто знает,
почему  кнЯгинЯ  принЯла  чужого бога, а про кнЯзЯ это известно всем. Џотому
как  неудержим  он в похоти к женщинам, ненасытен в блуде, велит приводить к
себе  мужних жен, и девиц растлевает, и наложниц имеет в ‚ышгороде триста, и
в  Ѓелгороде  триста,  а в сельце Ѓерестовом двести. € сыновьЯ его все не от
одной жены, а так: от варЯгини, и от грекини, и от чехини. Ђ что кнЯзь...
     „ровосек оглЯнулсЯ, наклонилсЯ к хлопцам, перешел на шепот:
     - ‘тар  теперь  стал  и  ослабел...  ‚елит  церкви ставить... „а камень
добывать твердый, как алмаз, чтобы искру давал, как агат...
     - Љраса великаЯ, - сказал ‘ивоок, вздыхаЯ.
     - Ќо  нудный  бог  вельми,  - поморщилсЯ дровосек и отхлебнул из своего
ковша.
     - „аже не веритсЯ, что такаЯ красота, - повторил свое ‘ивоок.
     - Ђ  копченка  у  тебЯ  вкуснаЯ, - чавкаЯ замасленными губами, произнес
‹учук, - никогда еще не пробовал такой.
     - ќто  дед Љиптилый. „лЯ кнЯзЯ коптит на моих травах и моем хворосте. Ђ
не  празднует  дед кнЯжеского бога тоже. Ќужно есть и пить, - вот тогда бог.
Ђ тут одно пение да лепота. Ќудно.
     - ‚от  так  и  мне!  -  воскликнул  ‹учук. - Ђ ему, - он ткнул рукой, в
которой  держал обглодок копченки, в ‘ивоока, - ему лепота нужна. Ћн из пущи
цветок носил. —уть не пропал из-за этого цветка.
     - Ђ кто медведЯ убил? - исподлобьЯ взглЯнул на него ‘ивоок.
     - Ќу, ты, но ведь цветок...
     - Ђ кто второго медведЯ убил? - снова спросил ‘ивоок.
     - …сли  бы  Я  встретил,  то  и  Я  убил  бы. ЏрЯмо в глаз медведю могу
попасть! Њеха кто добывал? ‚от возьму и подарю нашему другу бобровую шкуру.
     Ћн   полез   в   свой  мех,  долго  перебирал  там  пальцами,  выметнул
темно-бурый, с седым отливом мех, встрЯхнул им на солнце, подал дровосеку:
     - Ќа!
     ‘ивоок, чтобы не отстать от товарища, тоже бросил два дорогих меха.
     - Ѓочонок  меду!  -  закричал  дровосек. - Ќе умерли наши боги! Ѓочонок
меду на всех!
     ‘бежались   все,  кто  еще  держалсЯ  на  ногах,  кто  еще  не  утратил
способности  слышать  и  понимать. Ќо дровосек растолкал всех, гордо вышел в
центр круга и торжественно объЯвил:
     - Ќа  спор!  Љто  хочет,  становись  туда.  Љто  сникнет после третьего
ковша, бит будет всеми - лучше не берись. Ќу-ка, взЯли!
     ‚перед  протолкалось  сразу несколько верзил, потом к ним присоединилсЯ
косолапый  человечишка,  подъехало пЯтеро всадников, и самый толстый из них,
увешанный  драгоценным  оружием  и  причиндалами,  молча  слез с конЯ, встал
первым среди охочих к состЯзанию, рЯвкнул на медовара:
     - „ай-ка промочить в горле!
     Ђ  когда  тот  налил  ему  огромный  серебрЯный  ковш  и подал, пузатый
вылакал мед тремЯ мощными глотками, ощетинилсЯ на медовара:
     - Ќе знаешь разве, что одним не промачивают!
     “спокоилсЯ  только после того, как осушил три ковша, повернулсЯ к своим
противникам, окинул их недоверчивым взглЯдом:
     - ‘идЯ или стоЯ? - спросил.
     „ровосек подскочил ему под руку, гордо выпЯтил грудь:
     - Љак Я захочу!
     - Џить  научись,  хотеть  всЯк  болван  может! - небрежно отстранил его
пузатый  и  распорЯдилсЯ:  - ‘идЯ! Џотому как стоЯчий чует невыдержку и либо
бросает  пить,  либо  и  вовсе удирает. Ђ уж ежели сидит, так не подниметсЯ.
Ќачали! Ђ то холодно. Ќе греет этот мед. ђазве нет лучшего на торгу?
     - Ђ отведай этого, твоЯ достойность, - поднес ему медовар новый ковш.
     - ђазве  что  отведать,  -  надул  пузатый толстые щеки, между которыми
плавали  где-то  в  глубине  голубые лужицы глаз, - ибо сколько лет на белом
свете  прожил,  но еще нигде ничего и не выпил, все только лишь отведывал да
пробовал.
     ќтот  хвастун чем-то напоминал ‘ивооку его недавнего недруга ‘итника, с
той  лишь разницей, что был, пожалуй, крупнее да толще, и не лоснилось потом
его  лицо,  да  голос  был  не  сладковато-украдчивый, как настоЯнный мед, а
грозный, жирно-презрительный, забиЯчливый.
     - Љто это? - украдкой спросил он дровосека.
     - Љупец  наш  Љакора,  - гордо ответил тот, - среди иностранных гостей,
может,  один  наш,  зато  вон  какой!  •одит  и  в чехи, и в угры, и в самый
–арьград! Ќе боитсЯ ничего на свете! Ђ уж пьет!
     Љупец  осушил  ковш,  крЯкнул,  вытер  усы,  швырнул  медовару огромный
кожаный кошелек.
     - ‡акупаю  весь  мед,  потому  как  вкусный  вельми и хмельной. Ќаливай
всем, да начнем!
     Њедовар  наполнил  ковш,  принЯлсЯ подавать, начинаЯ с купца; все мигом
присасывались  к  питью,  только один пучеглазый, губатый мужик в засаленном
корзне,  подпоЯсанный  обрывком,  сморщившись, держал ковш в одной руке и не
пил.
     - Џочему не пьешь? - переводЯ дыхание после меда, гаркнул купец.
     - Ђ  Я  не  привык хлебать по-собачьи, - сильнейшим басом рЯвкнул тот в
ответ,  -  мне уж ежели пить, так чтоб круглоточнаЯ чаша деревЯннаЯ да чтобы
в ней кулаком свободно провернуть можно было. ‚от это по мне!
     - €меешь чашу? - спросил купец медовара.
     “  того,  видно,  было  даже  птичье  молоко.  Ћн мигом достал из будки
почерневшую  от  долгого  употреблениЯ  деревЯнную  круглую чашу, в которой,
казалось  пучеглазому,  поместилсЯ  бы  не  только кулак, но и целаЯ голова,
нацедил меду, подал привередливому выпивохе.
     ’от  схватил  чашу  обеими руками, приник к ней, как вол к луже, а пить
изловчалсЯ  странным  образом,  так,  что  чаша закрывала его лицо, глаза же
словно  бы  разбежались  в  разные  стороны  и  вытаращенно  сверкали  из-за
деревЯнного  дна  -  и получалось: морда из черного старого дерева, а на ней
живые буркала!
     Џока  деревЯнномордый  доглатывал свою порцию, медовар поднес остальным
еще  по  ковшу,  и все было выпито быстро и лихо, отличались пьЯницы друг от
друга  лишь  внешне,  лишь одеждой, да еще тем, как вели себЯ после осушениЯ
ковша.   Ћдин  хукал  сложенными  трубочкой  губами  вверх  к  небу,  другой
кончиками   пальцев   разбирал  по  волоску  намокшие  в  меду  усы,  третий
похлопывал  себЯ по животу, косолапый человечишка с реденькими волосиками на
голове  (страннаЯ  измЯтаЯ  шапочка  свалилась у него от первого чрезмерного
наклона  головы)  слюнЯво  разевал  рот  и  полными  слез глазами смотрел на
медовара, словно бы раздумываЯ; подаст ли тот еще, поднесет ли снова?
     ‹ишь  купец после каждого ковша издавал разнообразные звуки, похожие то
на  ржание  жеребца,  то на рыканье дикого зверЯ, то отрывисто хохотал то ли
от  удовольствиЯ,  то  ли  просто  чтобы  чем-то выделЯтьсЯ среди молчаливой
братии,  а  получалось  так,  что  он  только  раздувал  грудь,  готовЯсь  к
большему, потому что после третьего ковша вдруг ревнул к своим соперникам:
     - Ђ  что,  будем  пить или еще и похвалЯтьсЯ? Ђль понемели? €ли Языки в
меду завЯзли?
     - Ѓудем  похвалЯтьсЯ,  будем!  -  тонко взвизгнул косолапый мужичонка и
засмеЯлсЯ как-то странно и жалко, будто поперхнулсЯ водой: - Џр-с-с-с!
     - Џитие  люблю! - закричал купец. - Ђ еще жен вельми! ‚ питии могу день
и ночь, и два днЯ, и десЯть дней быть, а с женами и того больше!
     - Ђ  до  кнЯзЯ  нашего далеко тебе, - кольнул дровосек, который тоже не
отставал от остальных и попивал медок, причмокиваЯ да поахиваЯ.
     - ’ы?  -  удивленно  взглЯнул  на него купец. - Љто ты еси такой, чтобы
менЯ?..  „а знаешь ли ты, что у менЯ жены всюду - и на ђуси, и в Џольше, и в
—ехии,  и  у  угров,  и  в –арьграде, и в Ѓиармии, и у печенегов. Љто из вас
пробовал  печенежскую  жену? Ђ? Ќикто? ’о-то и оно! †ена твердаЯ, силу имеет
мужскую,  из  лука  стрелЯет  и джидой бьет без промаху. Ђ сама горЯча! ѓух!
†ену  нужно  уметь  взЯть.  Ћна  не  любит  зайцев, на нее нужно туром идти!
ѓух-гух!
     Ћн  уткнулсЯ  в  ковш,  чем  воспользовалсЯ  сидевший  первым справа от
купца;  мгновенно  поставил ковш на землю, чтобы высвободить руки, и, смешно
"екаЯ", закрЯхтел:
     - …к  ходили  мы  с  кнЯзем на етвигов, так кнезь менЯ и просит "Џокажи
всем  зеленым,  ек  ты  бьешь  своим  копьем!"  Ђ е ему. - …кало все пыталсЯ
показать  руками:  и как он шел с кнЯзем на Ятвигов, и как кнЯзь его позвал,
и   как   говорил,   и  получалось  еще  смешнее  от  этого  беспорЯдочного,
глуповатого  размахиваниЯ  длинными  руками. - Ђ е ему, значит, не говорю, а
покажу  сначала  кнезю, а всем тоже покажу... „а ек побегу на етвигов, да ек
нанижу  на  копье  одного,  и  другого, и третьего - девьеть етвигов на одно
копье  и  держу  его,  ек  кнежеский  флажок, а после, значит, молодому вою,
забираю  его  копье, а ему даю свое с девЯтью етвигами и говорю - не говорю,
а  показываю,  что  ты  держи копье с деветью етвигами, ек е держал, а е еще
поколю и еще нанизал...
     - ‘колько?  -  крикнул  купец.  -  ‘колько  ты  там  нанизал? ‚се равно
меньше, чем Я жен имел: потому что жены...
     Ќо  тут  косолапый  жалкий человечишка, видно, решил, что настало и его
времЯ вмешатьсЯ в похвальбу, он махнул ковшом, и, прерываЯ купца, зачавкал:
     - ’ак  он  менЯ  хотел,  а  е  его...  Џр-с-с-с!  - начинал со средины,
видимо,  продолжаЯ  ему  лишь  известное приключение: никто не мог понЯть, о
чем  идет  речь,  да  никто  и  не  стремилсЯ  к  этому, ибо квелое чавканье
человечка  и  не  слышно  было, разве что ‘ивоок, стоЯвший совсем рЯдом, мог
взЯть в толк: - Ђ в его тогда... Ђ он менЯ только, а е его... Џр-с-с-с!
     - –ыц!  -  гаркнул купец. - Љогда Я говорю про жен, все должны молчать.
Љак воды в рот. €бо жены...
     - Љаких  у  тебЯ  больше,  чем  у  кнЯзЯ  ‚ладимира,  - подбросил снова
дровосек,  но  купец  не  обратил вниманиЯ на шпильку, оставил вмешательство
дровосека  в  разговор без вниманиЯ, громко отхлебнул из своего ковша. Ђ его
место  в  похвальбе  сразу  же  заполнил  новый пьЯница, мешковатый мужчина,
одетый   небрежно,  однако  весьма  добротно,  с  большим  ножом  на  поЯсе,
украшенным  серебром,  серебром же были отделаны и ножны длЯ ножа, а рукоЯть
ножа красиво изукрашена резьбой.
     - Њеч  дома  оставил,  -  откашливаЯсь,  произнес мешковатый, - а то бы
показал,  что  могу.  Ђ могу так. „ику голову отсечь не размахиваЯсь, а туру
одним  махом...  ‚  пущу  иду  с одним мечом, другое оружие мне ни к чему. €
конь  не  нужен...  Ћдин  меч...  Ђ мечом тридцатилетние дубки срубаю... ‚от
так: раз - и готово!
     - Ђ  Я  не  так  люблю  пить, как закусывать, - подал голос из-за своей
деревЯнной  личины пучеглазый, смачно посасываЯ мед. Ћн обладал удивительным
умением  не  только  выглЯдывать  из-за  чаши  своими  глазищами,  но  еще и
говорить,   не   прекращаЯ  питьЯ.  -  Њог  бы  целое  озеро  выпить,  ежели
закусывать.  €  чтобы  мнЯсо.  ‹юблю  мнЯсо! Љто любит жену, кто на печенега
идет,  а Я люблю мнЯсо! …сли бы даже целого дика зажарили - одолел бы его! Ђ
ты  сидишь  возле  человека,  видишь  его муку, сам имеешь в меху копченку и
помалкиваешь!
     Ћн  вслепую  потЯнул  руку  к  дровосеку,  выкатил  в  его сторону свой
неистовый глаз. „ровосек оттолкнул его руку.
     - Ђ  дудки!  - воскликнул таким светлым голосом, словно бы и не пил еще
ничего. - Ќе коси глаз на чужой квас! Ќа чужой каравай рот не разевай!
     Џучеглазый  захлебнулсЯ  медом,  торопливо оторвал чашу от расквасистых
губ.
     - †аль тебе? - сказал чуть ли не нищенским тоном.
     - Ђ  он  менЯ  хотел,  а  е  его...  Џр-с-с-с! - продолжал свой трудный
рассказ заика.
     - ’олько  длЯ  друзей  у  менЯ  копченка от деда Љиптилого! - задиристо
воскликнул  дровосек. - Ђ дед Љиптилый мЯсные Яства готовит длЯ самого кнЯзЯ
да длЯ менЯ, потому как без менЯ - ни с места! ЏонЯл?
     - Ќу,  продай, - сказал пучеглазый, - потому как без закуски не могу...
ЊнЯсо  чую  еще  тогда, как оно в дебрЯх бегает... ‚ельми мнЯсо люблю... Ђ у
тебЯ такой ведь запах из меха...
     - Џочто  Я должен продавать, ежели и сам съем, да еще и мои братьЯ. ‚он
какие - видал?
     Ћн  показал  на  ‘ивоока  и  ‹учука, но пучеглазый и ухом не повел в их
сторону.
     - ЏроменЯй  кусочек,  - канючил он дальше, снова закрываЯсь чашей и уже
подаваЯ голос из-за нее. - •очешь, на крест променЯю?
     ђасстегнул  одной  рукой  корзно,  пустил  между  пальцами  повисший на
тонкой тесемочке крестик из дерева воскового оттенка.
     - ‡аморского  дерева  крест.  ‡а  телка  выменЯл.  ѓречину целого телка
отдал.
     - Џочто  отдал  - лучше съел бы телка своего. ‘олонины сделал бы, вот и
было бы у тебЯ чем закусить! - потешалсЯ дровосек.
     - Ђ  он  менЯ...  а  е  его...  Џр-с-с-с!  -  —еловечек в последний раз
пробормотал  свой рассказ, не имевший ни начала, ни конца, склонил голову на
плечо, выпустил из безвольных рук ковш, пустил слюну из раскрытого рта.
     - ‘кис  божий  украшатель! - закричал дровосек. - Ћдного нет. Ђ ну, кто
еще!
     ‘ивоок,  у  которого  тоже  кружилась  голова, хотЯ выпил он только два
ковшика  меду  и  хорошо  закусил  копченкой  дровосека,  сначала  не  понЯл
значениЯ выкрика своего нового товарища.
     - —то  ты молвил? - спросил он дровосека с напускной небрежностью, хотЯ
его почему-то очень беспокоило то, что именно ответит ему дровосек.
     - Џро  того?  - ткнул тот пальцем на человека, который начисто раскис и
уже  слег  на  левый бок и, казалось, умер от страшного мора, который сводит
судорогой  все  члены,  перекашивает  лицо.  -  ‚еличайший умелец кнЯзЯ. ‚се
церкви  кнЯзю  сделал.  ’ридцать  и две церкви уже возвел. €схитрЯет богов и
чудеса всЯческие, а пить они ему не помогают. ’щедушные боги. ѓе-ге!
     ‘ивоок  ушам  своим  не  поверил.  Љак  же так? „а может ли такое быть?
—тобы  этот  жалкий  человечишка  имел  что-то  общее  в тем дивным миром, в
котором  он  только  что  был  и  из  которого, чувствовал теперь совершенно
отчетливо,  уже  никогда  не сможет выбратьсЯ? ‚ момент, когда они с ‹учуком
пробирались  в Љиев, этот город представлЯлсЯ ‘ивооку совсем не таким, каким
оказалсЯ  на  самом деле. ‘амо слово "Љиев" в представлении хлопца почему-то
было  окрашено  в  красный  цвет,  как  щиты  кнЯжеской дружины. …ще впервые
услышанное,  оно  пылало багрЯнцем над зеленостью земли, а еще сильнее - над
белыми  снегами  тихих  зим.  ’еперь  ‘ивоок знал, что Љиев - это и не белые
боЯрские  дома,  и  не  остроконечные церкви из потемневшего восково-чистого
дерева,  и  не  кресты,  черные  или золотые, и не каменные терема, серые, с
красными  наличниками  окон,  и не зеленаЯ трава защитных валов, и не желтаЯ
глина  холмов,  и  не  серебристые  пески  „непра  и  Џочайны, - Љиев теперь
навсегда  останетсЯ  длЯ  него  сизо-вишневым поющим светом, в котором живут
все  краски,  выколдованные когда-то длЯ него волшебными руками деда ђодима.
€  если все это сделали люди, если родила землЯ таких могучих духом сыновей,
то  представлЯлись  они  ‘ивооку  именно  такими, как дед ђодим, - могучими,
уверенно-спокойными,  выше всех сущих, вырванными из повседневных хлопот, из
суеты, из всего мелкого и незначительного.
     Ђ  тут  лежит  в  грЯзи  торжища  жалкий  человек,  хрипит,  будто  при
последнем  издыхании,  из  гноЯщихсЯ, стекленеющих глаз у него выдавливаютсЯ
мутные  слезы,  с  уголков  губ  выползает  клейкаЯ и тЯгучаЯ слюна. Ќеужели
правду  говорил  дровосек?  Ќеужели  этот  новый  и  неумолимо  жестокий бог
глумитсЯ  над человеком даже тогда, когда он творит невероЯтное чудо длЯ его
прославлениЯ? …му мало обыкновенной смерти - он губит людей издеваЯсь!
     - Ђ  возьмите-ка  за  ноги  эту  падаль и оттащите вон туда, в глЯну, -
захохотал купец, - пускай исхитрит малость носом своим ботов! ѓо-го-го!
     ‹учук,  колеблЯсь,  взглЯнул  на  купца, потом на ‘ивоока. €м ли велено
тащить опьЯневшего украшателЯ церквей?
     - ‚ы,  вы,  молокососы!  -  загремел  купец.  - Ѓерите его да поскорее,
покуда Я...
     Ћн  хотел  прокричать  какую-то угрозу, но махнул рукой и окунул губы в
ковш  с  медом.  Ќо  ‘ивоок  словно бы только и ждал случаЯ, чтобы на ком-то
согнать  свою злость, вызванную разочарованиЯми, испытанными им здесь, среди
пьЯниц,  среди людской толчеи, где на самом дне очутилсЯ тот, который должен
был быть над всеми и вне всего.
     - Ќе  робы  твои,  чтобы  помыкал  нами!  -  сверкнул  хлопец ошалелыми
глазами на купца.
     - —то?  -  оторвалсЯ  тот  от  ковша.  -  Ќе робы? Ђ кто такие? Ѓеглецы
задрипанные?  ‘опливцы!  ‡уб  медвежий  повесил  на  шею!  Љак  дам тебе, то
проглотишь  и  медвежий,  и  все  свои!  ќй,  „журило! Ђ ну-ка, покажи этому
негоднику!
     Ћт  всадников,  которые оцепенело наблюдали, как их хозЯин напиваетсЯ с
базарным  сбродом,  мигом  отскочил  на  высоком  пепельно-сером  коне рыжий
детина  с  глазами  разбойника и со зловещей медлительностью начал доставать
из  черных  ножен  меч.  Ќо  в  ‘ивооке  проснулась  вдруг ловкость ђодима в
сочетании   с   дедовской  Яростью.  •лопец  неожиданно  длЯ  всех  метнулсЯ
наперерез  всаднику, с беспощадной силой рванул конЯ за удила, поднЯл его на
дыбы,  и  рыжий  „журило со всего размаху рухнул на землю. € хотЯ времени на
это  ушло совсем мало, но ‹учук, пока глаза всех были прикованы к беспомощно
пЯтЯщемусЯ  коню  и  падающему  „журиле,  успел  вскочить на будку медовара,
вырвать  из-за  спины лук, натЯнуть тетиву, приладить стрелу и, целЯсь прЯмо
в  глаза  обезумевшему  от  питиЯ  и  неожиданного  поворота  событий купцу,
воскликнул:
     - Џрошью всех стрелами, только пошевелитесь!
     „журило  лежал,  не переставаЯ стонать, в грЯзи. Љонь испуганно осел на
все  четыре  ноги,  пЯтЯсь  подальше  от  ‘ивоока;  стража  купца  застыла в
ожидании  нового,  быть  может, на этот раз более умного повелениЯ от своего
хозЯина.  €  тот  в самом деле очнулсЯ от тумана опьЯнениЯ, трахнул ковшом о
землю и, хлопнув себЯ по животу, захохотал притворно:
     - Ћй, отроки! Ћй, потешили! Ѓеру вас обоих в свою стражу!
     Ќо  ‘ивоок  стоЯл  все так же настороженно, готовый бить своей дубинкой
все,  что  на  него  двинетсЯ, а ‹учук держал тетиву в таком напрЯжении, что
его рука могла вот-вот не выдержать и пустить стрелу прЯмо в лоб купцу.
     - џ сказал! - крикнул купец. - Џринимаю вас! Њедовар, меду отрокам!
     - ѓодилось бы спросить, хотим ли к тебе, - хмуро напомнил ему ‘ивоок.
     - „а  ты  что?  -  аж  подскочил  дровосек.  -  „а  разве  же можно так
говорить? „а вы знаете, что к гостю Љакоре весь Љиев пошел бы в услужение!
     - Ђ мы - не Љиев, - сказал ‘ивоок.
     „журило  тем  временем  сел  и  беспомощно мотал головой - никак не мог
перевести дыхание.
     - ‚се  знают  купца  Љакору, - заревел купец. - Љакора сказал - камень!
‹юбо  мне  и  то, что вы вот так петушитесь! Ћба вы мне любы! € показали мне
все, что умеете! Џринимаю вас к себе и кладу добрую гривну обоим!
     - Ќе  все  еще  показали, - пропел с будки ‹учук. - •очешь, твоему коню
ухо могу прострелить? ‚ыбирай - правое или левое?
     - Љончик правого, а заденешь конЯ - голову оторву! - крикнул Љакора.
     ‘вистнула  стрела  -  и  кончик правого уха у Љакорина конЯ на глазах у
всех раздвоилсЯ кровавой бахромой.
     „ровосек всплеснул руками от восторга:
     - ‚от это да! ‘амому кнЯзю в лучники, в первейшие лучники!
     Љакора переводил разъЯренный глаз с конЯ на ‹учука и обратно.
     - Ћтроки  вы  или  бесы суть? - пробормотал он. - Ђ ну-ка, выстрели еще
раз. ‚он у того медовара в затычку от бочки попадешь?
     ‘нова  пропела  стрела и черным пером закачалась в самом центре круглой
затычки, на которую указал Љакора.
     - Ђ перекреститьсЯ умеешь? - спросил купец ‹учука.
     - Ќе умеет он, - ответил за товарища ‘ивоок.
     - Ђ ты?
     - Ђ Я умею, видел, как это делают, да не хочу.
     - Џочему  же  это  ты  не  хочешь? ’ы знаешь, что кнЯзь ‚ладимир принЯл
крест  и  своих  двенадцать  сыновей  окрестил и всех киевлЯн? Ђ еще сказал:
"Љто  не  придет под новую веру - богатый, или бедный, или нищий, или раб, -
врагом моим будет".
     - ’ак мы же не слыхали, как кнЯзь это молвил, - наивно сказал ‹учук.
     Љакора засмеЯлсЯ, а дровосек даже запрыгал от весельЯ.
     - •лопцев  длЯ  тебЯ  нашел,  Љакора! - закричал он купцу. - „олжен мне
подарок  поднести  за  это!  Ђ  вы, хлопцы, света увидите с Љакорой - го-го!
’акого света!
     - Ќу  так  что, идете или нет? - спросил купец ‹учука. Ќо ‹учук смотрел
на  ‘ивоока.  ‘ам  не  осмеливалсЯ  решать. ‘ивоок кивнул головой. Џодошел к
кругу  пьЯниц,  пристально  взглЯнул  на  Љакору  своими  сивыми, неотразимо
пронзительными  глазами,  подумал:  "‚се  равно  удерем!  Ѓежать! Ѓежать! Ћт
всех!"
     Ђ  сам  еще  не ведал, куда и зачем бежать, но знал, что это его цель и
насущнаЯ потребность, и родилась она той ночью, когда был убит дед ђодим.
     Ќо можно ли бежать от красоты, увидев ее хотЯ бы один раз?


                                  1941 год
                                Ћ‘…Ќњ. Љ€…‚

                                                           Ќо, душенька моЯ,
                                                      ласточка моЯ, Я дрожу,
                                                           Я дрожу, Я дрожу.

                                                                   Џ.Џикассо

     - Ќадеюсь,  вы  простите  мне  эту  маленькую  мистификацию?  -  сказал
Ђдальберт  нурре  профессору  Ћтаве,  садЯсь  возле  него на заднем сиденье
пепельно-серого  "мерседеса".  -  Љонечно,  если  бы вас разыскивали военные
власти,  все  было  бы  иначе.  Џоверьте  мне:  довольно быстро заставили бы
указать на вас. „лЯ этого есть средства.
     - ‡наю, - коротко бросил Ћтава.
     - Ќо  вас  искал  Я,  ваш  давнишний оппонент и коллега, если хотите. €
поэтому  Я  выдумал  всю  эту  шутку с лекциЯми, прибегнув в них к некоторым
извращениЯм  ваших  мыслей,  но  это же была только милаЯ шутка. Љроме того,
учитываЯ военное времЯ, Я вынужд