ла в темную спальню, стоЯла на пороге в длинной льнЯной
сорочке,  держа  высоко  над  головой  свечу,  присвечивала  своей послушной
челЯди,  чинившей расправу, скорую и беспощадную, и топала ногами: "Ѓыстрее!
Ѓыстрее!  Ѓыстрее!"  ќто  были  времена,  когда  одиннадцатилетние  епископы
посылали  бородатых миссионеров завоевывать длЯ жестокого христианского бога
новые  пространства, заселенные дикими Язычниками, и, сурово насупливаЯ свои
реденькие  бровенки,  поглаживаЯ  золотые  панагии,  украшенные  сапфирами и
бриллиантами,  слушали,  сколько непокорных убито, сожжено живьем, утоплено,
изрублено  и  сколько  покорено.  "Ќе  думайте, что Я пришел принести мир на
землю; не мир пришел Я принести, но меч"*.
     ______________
     * …вангелие от ЊатфеЯ, 10, 34.

     ќто  были  времена,  когда  никто  никому  не  верил,  когда  вчерашний
союзник,   получив   плату,  сегоднЯ  выступал  против  тебЯ,  когда  кнЯзь,
поклЯвшись  на  кресте  перед  другим кнЯзем в том, что будет соблюдать мир,
улучив  удобный  момент,  отрубал  мечом  голову  тому,  с  кем  только  что
поцеловалсЯ.
     Ѓыла  ли  тогда  любовь, в том темном и мрачном веке? Ќаверное же была,
но  прЯталась  далеко и глубоко в дебрЯх, да так и осталась непрослеженной и
незамеченной,  и  ни  один  летописец  или  хронограф не зафиксировал ничего
светлого,  нежного,  человечного,  а только кровь, развалины, предательство,
коварство.
     "€бо  Я  пришел  разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и
невестку со свекровью ее"*.
     ______________
     * …вангелие от ЊатфеЯ, 10, 35.

     €  кто  бы  мог  увидеть,  как  маленький  мальчик,  в безбрежной своей
наивности,   после   многодневных   блужданий  в  дикой  пуще  несет  оттуда
удивительно  синий  цветок в окруженный высоким частоколом, мрачный двор, из
которого  с  трудом  сумел  убежать.  ‚озвращатьсЯ добровольно в неволю ради
какого-то цветка? ‡ачем? € кому нужны цветы в такое безжалостное времЯ?
     Ќо,   видимо,   когда  творишь  добро,  не  думаешь  об  этом.  ‡аранее
обдумывают лишь подлость.
     ‘ивоок  пообещал  ‚еличке, - значит, не мог не выполнить свое обещание.
Ђ  почему  обещал,  почему  такаЯ  глупаЯ  прихоть: принести цветок из лесу,
тогда как у ‚елички вон какое множество маковых цветов в огороде?
     ђазве  он  знает?  ‚первые  встретил  девочку,  непостижимое  существо,
похожее  чем-то  на  тех  глинЯных  божков,  которые изготовлЯл дед ђодим. €
волосы  у  нее  необычные,  и голос, и походка. •одила она так: руки опущены
вниз,  а  ладони  выгнуты и пальцы растопырены, словно она боитсЯ чего-то, и
глаза  то  и дело бегали за руками, за каждым пальчиком. ’ак, словно не идет
она,  а  собираетсЯ  вот-вот взлететь, потому что ей здесь неинтересно. Ђ он
хотел  задержать  ее  на  земле.  Ќе  было  у  него  длЯ этого ничего, кроме
увиденного когда-то в пуще синего цветка.
     Ћн  ходил  вокруг плотного частокола, пытаЯсь отыскать хотЯ бы щелочку,
чтобы  протиснутьсЯ  во  двор  и  выследить  ‚еличку,  спотыкалсЯ  в увЯдших
ромашках,  с  сожалением  посматривал на свой цветок, который мог увЯнуть от
жаркого  солнца,  и,  утратив  надежду  найти  выход, стал потихоньку звать:
"‚еличка, ‚еличка!"
     „олго  ходил, звал и не услышал, как тайком стукнули запоры на воротах,
без  скрипа  разъехались  тЯжелые  половинки,  создаваЯ  узкую  щель, сквозь
которую  мгновенно  протиснулись  ‘итник  и ’юха, не видел, как они побежали
вдоль  частокола  в  разные  стороны, он продолжал кричать свое "‚еличка!" и
прислонЯлсЯ  ухом к нагретым солнцем дубовым бревнам, когда мелькнуло у него
перед  глазами неуклюжее, мохнатое, ненавистное. Ћн отпрЯнул от ’юхи и резко
повернулсЯ,  чтобы  убежать  в другую сторону, а там, растопырив руки, будто
собираЯсь   ловить   петуха,  раскорЯчилсЯ  веселый  ‘итник,  истекаЯ  потом
торжества и удовольствиЯ.
     Ћт  неожиданности  ‘ивоок  застыл  на  месте.  Ћн  остановилсЯ почти на
неуловимый  миг, но и этого оказалось достаточно длЯ ’юхи, который навалилсЯ
сзади  на хлопца, подминаЯ его под себЯ. ‘ивоок собралсЯ еще с силами, чтобы
вырватьсЯ  из  медвежьих  лап  ’юхи, но отскочить хотЯ бы чуточку в сторону,
где  бы  уже  никто не догнал его, он не успел, потому что подбежал ‘итник и
навалилсЯ  на  него  своим  тЯжелым,  жирным телом. ђазъЯренный ’юха в своей
рабской  услужливости  снова  вцепилсЯ  в подростка, рвал на нем корзно, бил
куда попадет, брызгал бешеной слюной.
     ‘иний  цветок  лежал  среди  присушенных солнцем ромашек, Я его топтали
босые  ноги  ’юхи  и  ноги  ‘итника,  обутые  в добротные кожаные постолы, -
топтали безжалостно, с наслаждением.
     - ‚еличка!  -  закричал из последних сил ‘ивоок, еще пытаЯсь вырватьсЯ.
- ‚еличка-а!
     Ћни  еще  били  его,  уже  повалив  на землю; возможно, теперь он своим
телом   прикрывает   тот   синий  цветок,  беспомощный,  никому  не  нужный,
наивно-смешной  синий  цветок, о котором хлопец, быть может, и забыл, потому
что  помнил  еще  только  про  ‚еличку, пробивалась эта памЯть сквозь удары,
сквозь боль, сквозь издевательство.
     - ‚еличка-а!
     €  тогда случилось чудо. Ћно налетело из-за изгиба частокола, сверкнуло
золотом  волос,  белыми  ножками  и  ручками,  оно  подбежало к разъЯренным,
запыхавшимсЯ,  одичавшим,  ударило  маленькими  кулачками  по  толстой спине
‘итника,   заплакало,   закричало:  "Џустите,  пустите  его!"  ‘итник  хотел
оттолкнуть  ребенка,  он  небрежно  отодвинул  девочку  толстой рукой, тогда
‚еличка  вцепилась  зубами  в  его  палец,  ‘итник  взвыл от боли, попыталсЯ
выдернуть  палец,  но  острые  зубы еще глубже впивались в его тело, и тогда
он,  не  задумываЯсь,  ударил  девочку свободной рукой, а ‘ивоок в это времЯ
пыталсЯ  поднЯтьсЯ, - если бы только ему удалось встать на ноги, да еще если
бы  он  был хотЯ бы на два-три года старше, чтобы он мог осилить этих обоих,
о, если бы!
     Ќо  ’юха  сгреб  его  снова,  налегаЯ  на  спину; ‘ивоок только и успел
направить  голову  навстречу  толстЯку  ‘итнику,  который,  расправившись  с
дочерью,  снова  возвращалсЯ  к  несчастному  хлопцу;  и  то ли сам ‘итник с
разгону  натолкнулсЯ  животом  на  голову  парнЯ,  то  ли ‘ивоок сумел резко
двинуть  головой  вперед, а только толстЯк удивленно икнул, пустил глаза под
лоб,  пробормотал: "“бил!" - и мЯгко осел назад. ’юха прижал ‘ивоока к земле
и  стал  ждать,  что  будет  дальше, но тут снова подбежала ‚еличка, которую
отец  оттолкнул  было  прочь:  не  заметив,  в каком состоЯнии отец, ‚еличка
снова  бросилась  на  него,  снова впилась зубами в его руку, и боль вернула
толстЯку  сознание,  он  замахал рукой, отбиваЯсь от ‚елички, быстро вскочил
на ноги, заревел ’юхе: "’ащи его в Яму!"
     ’ак  ‘ивоок очутилсЯ в Яме, вырытой в углу ‘итникова дворища, прикрытой
сверху толстыми бревнами, еще и придавленными тЯжелым камнем.
     Љувшин  с  водой и жесткаЯ просЯнаЯ лепешка - вот и все, что ему иногда
подавал  ’юха  со  злорадным  посапыванием:  он  рад  был  иметь товарища по
кабале,  к  тому  же  товарища  еще более униженного, опущенного уже и вовсе
низко.  ‘ивоок  не  разговаривал  с  ним. „а и какой смысл. ’от, кто помогал
забросить  тебЯ в Яму, и пальцем не пошевелит, чтобы ты оттуда выбралсЯ. ќто
уж так. Ѓольшой мудрости тут не нужно.
     ‘начала  ‘ивоок пробовал вести счет днЯм и ночам, ибо сквозь щели между
бревнами  светило  солнце,  и  он даже пыталсЯ подставлЯть под узкие лучи то
руку,  то лицо, но вскоре сбилсЯ со счета, потому что долго сидел, солнце на
небе  исчезло,  пошел  дождь,  в  Яме захлюпала вода, ему негде было на ночь
прилечь, и он по-настоЯщему затосковал.
     ‚от тогда и пришла к нему ‚еличка.
     - ‘ивоок!  -  позвала  она  тихонько,  видимо, остерегаЯсь, чтобы ее не
услышал отец. - ’ы там?
     - ’ут, ‚еличка.
     Ћна заплакала.
     - Ќе плачь, - сказал он.
     Ћна заплакала еще сильнее.
     - џ принес тебе синий цветок, - сказал он.
     Ћна продолжала плакать.
     - Ќо они отнЯли, - сказал он.
     Ћна только и могла, что плакать.
     - Ќе плачь, а то и Я заплачу, - сказал он.
     ’огда она перестала.
     - ‚от Я выберусь отсюда и принесу тебе цветок непременно, - сказал он.
     - ’ут такие тЯжелые бревна, - снова заплакала ‚еличка.
     - ќто ничего, - сказал он.
     - џ принесла тебе хлеба и вепрЯтины, но бревна такие тЯжелые...
     - Ќе беда, - сказал он.
     - џ и завтра приду. - Ћна не переставала плакать.
     - Ѓуду ждать тебЯ, - сказал он.
     ‚озможно,  она  и  пришла, но ‘ивоока в Яме уже не застала. Ќа рассвете
его  вытащили  оттуда  ‘итник  и  ’юха,  крепко  свЯзали  сыромЯтным ремнем,
подвели  к  знакомому уже возку, на котором теперь темнела небольшаЯ лубЯнаЯ
будка.  ‘ивоока затолкали в возок, впереди сел ‘итник, прЯчась под лубом, по
которому  тарахтел  крупный  дождь;  ’юха  открыл  ворота,  и  снова  хлопец
почувствовал  свободу.  Џравда,  у  него были свЯзаны руки, он был голоден и
изнурен  без  меры;  и  без того промокший, он и дальше мок под безжалостным
дождем,  потому  что  места  под навесом хватило длЯ одного лишь ‘итника, но
все  равно  длЯ ‘ивоока это уже была свобода, ибо он не сидел больше в Яме и
вырвалсЯ  из дубовых объЯтий ужасного частокола. Ћн был настолько обрадован,
что  даже не подумал, - куда и зачем везет его ‘итник, но хотЯ бы и подумал,
то  все  равно  ни  за  что  не  мог бы отгадать, потому что в детской своей
наивности,  которую в нем изо всех сил поддерживал честный ђодим, ‘ивоок и в
мыслЯх  не  мог  допустить,  что  на  той  великой  и  вольной земле, где он
вырастал,  могут  продавать  людей  за  серебрЯные  гривны точно так же, как
продавал когда-то ђодим горшки и глинЯных богов.
     Ќо  при всем том, что ‘ивоок ничего не ведал о своем будущем, он хорошо
уже  знал,  что  ждать  добра  от коварного ‘итника ему не следует, и вскоре
после  выезда радость от созерцаниЯ свободных просторов сменилась в сознании
хлопца  тревогой,  он двигалсЯ в телеге, то одним, то другим плечом старалсЯ
вытереть  смачиваемые  беспрестанно  дождем  щеки  и вот так, шевелЯсь, стал
чувствовать,  что  сыромЯть  у  него  на руках намокает все больше и больше,
становитсЯ  скользкой,  и  кажетсЯ,  стоит  лишь  малость  напрЯчьсЯ  - и ты
высвободишьсЯ.  ‘ивоок дернулсЯ раз-другой, чуть было не утратив равновесиЯ,
качнулсЯ в сторону ‘итника, тот заметил возню хлопца и засмеЯлсЯ:
     - ‚ буду хочешь? Ќичего, покупайсЯ на дождике, смердишь вельми.
     ‘ивоок  молчал. Ћн притих, испугавшись, что медовар раскроет его тайное
намерение  - и тогда конец всем надеждам. Ќо как только проехали еще немного
и  ‘итник,  вынув  из  сумки  огромный кусок копченки, начал аппетитно есть,
‘ивоок  снова  принЯлсЯ  за свое. •отЯ сыромЯть была мЯгкой и скользкой, она
не  очень  поддавалась,  нужно  было  упорно  растЯгивать  узлы, а к тому же
приходилось  делать  это  тайком,  чтобы  не заметил ‘итник. Џравда, медовар
теперь  был  целиком  занЯт  едой, он смачно чавкал, сопел, отрыгивал, будто
жирный  гусак,  снова  откусывал  огромные  куски,  жадно глотал их, так что
‘ивооку  видно  было,  как  после каждого глотка словно судорога проходит по
спине  ‘итника, и хлопец еще больше ненавидел и самого ‘итника, и то, как он
жрет,  ненавидел  запах  вепрЯтины,  от  которого кружилась голова. € ‘итник
снова  что-то  почувствовал  неладное  - то ли неосторожное движение ‘ивоока
заметил,  то  ли услышал его вздох; он небрежно чавкнул через плечо толстыми
губами, с трудом проталкиваЯ слова сквозь полный рот, пробормотал:
     - Ќе захотел слушать старших, жил бы себе с ’юхой. “ менЯ хорошо.
     - ’юха-Њатюха!  -  едва  не плача, ответил ‘ивоок, которому не хотелось
ни  единым  словом  обращатьсЯ  к  сытому медовару, но он не мог удержатьсЯ,
чтобы  не  выразить  свою  ненависть  и  к  нему,  и к его глупому холопу. -
’юха-Њатюха!  -  повторил  он,  считаЯ,  что  нашел именно те слова, которые
наиболее сильно передают его ненависть и презрение.
     - •очешь кусочек? - спросил подобревшим голосом ‘итник.
     ‘ивоок   молчал.   —то  он  должен  был  ответить  на  это  откровенное
издевательство?  Ќо  ‘итника  одолевала  доброта. Ћн порылсЯ в сумке, достал
оттуда  кусок хлеба, ткнул его, не глЯдЯ, в рот ‘ивооку, поддержал, пока тот
откусил,  потом  точно  так  же вслепую подал ему кусок мЯса, в которое зубы
хлопца вонзились уже с большей торопливостью, без малейших колебаний.
     - ‚кусно, правда? - чавкаЯ, спросил ‘итник.
     - “-ум!  -  пробормотал  ‘ивоок,  делаЯ вид, что удобнее усаживаетсЯ, и
одновременно  изо  всех  сил  дергаЯ левую руку из скользкой, будто лЯгушка,
сыромЯти.  ђука  словно  бы  проскочила  сквозь  узел, но потом застрЯла еще
крепче,   однако  ‘ивооку  почему-то  показалось,  что  она  вот-вот  должна
выскользнуть, и он, не терЯЯ времени, начал упорно тащить ее на свободу.
     - ‘лушал  бы менЯ, вот каждый день и имел бы полон рот такой вепрЯтины,
- продолжал ‘итник. - џ добрый, хочешь еще?
     €,  не  дожидаЯсь ответа, снова подал ‘ивооку попеременно кусок хлеба и
кусок  вепрЯтины,  и зубы хлопца без дополнительных приглашений сделали свое
дело с такой быстротой, что даже сам медовар удивилсЯ и хихикнул:
     - Ћй жрешь!
     Ђ  у  ‘ивоока  уже  были  свободны  руки.  Џравда, на правой еще висела
сыромЯть,  но  это  уже его не беспокоило. ’еперь у него была другаЯ забота:
прыгать  ли  с  возка  сразу  или  подождать,  пока  ‘итник накормит его как
следует,  потому  что  голодное  его  молодое  тело  аж  стонало  от желаниЯ
насытитьсЯ.  Ќо дорога как раз проходила по вершине крутого косогора. ‘ивоок
понЯл,  что  лучше места не следует и ждать, и решительно сделал выбор между
волей  и  сытостью.  Ћн  наотмашь  огрел  ‘итника мокрыми узлами сыромЯти по
сытой  харе, выскочил из возка и покатилсЯ вниз, сопровождаемый разъЯренными
плаксивыми выкриками медовара:
     - Ћй, убил! Ћй-ой-ой!
     Љонь  испугалсЯ  крика  и  понес, ‘итник раскричалсЯ еще больше, теперь
уже  от  Ярости  на  беглеца  и  на  скотину,  но чем сильнее он кричал, тем
быстрее   нес   конь,   а   тем   временем  ‘ивоок  изо  всех  сил  бежал  в
противоположном  направлении.  Ќа  пути  у  хлопца  попалсЯ  ручей  - ‘ивоок
перелетел  через  него, расплескиваЯ во все стороны мутную воду; в размокшем
поле  чуть  было  не увЯз, вовремЯ спохватилсЯ и бросилсЯ в обход, убегал от
‘итника,  прославлЯЯ  волю  и  проклинаЯ  эту  голую, открытую длЯ всех глаз
степь,  где невозможно найти укрытие от ненавистного медовара. Ќикогда он не
возвратитсЯ  сюда,  никогда! Ќе выйдет из пущи, останетсЯ там навсегда среди
могучих  деревьев, среди зверей, которые живут сами по себе и не мешают тебе
тоже жить, как ты хочешь.
     ...‹учук  уже  и  не  ждал  своего  товарища.  Ѓыл  он  ободран сильнее
‘ивоока,  остатки  корзна,  висевшие  на его худеньких плечиках, намокли под
дождем,  и  теперь  стало  видно,  из  каких разноцветных лоскутов сшито его
одеЯние:  кусок  полотна, обрывок начисто облезшей беличьей шкурки, какаЯ-то
грЯзнаЯ  полоска, а там и вовсе лубок, вплетенный на спине. ‚место порток на
‹учуке  висели  смешные лохмотьЯ, не прикрывавшие даже срама. ‘ивоок, хотЯ и
насквозь   промокший,  хотЯ  и  испачканный  в  грЯзь,  рЯдом  с  несчастным
бортником  выглЯдел  почти  богачом.  …ще  не  изношенные  шерстЯные портки,
крепкие  кожаные  постолы,  корзно  из  хорошего тонкого меха поверх льнЯной
сорочки  -  все  это  еще  с  времен,  когда  был  жив  дед  ђодим,  все это
приобретено  у  купцов,  все  такое, что пригодилось бы и на боЯрского сына.
Ќу,  кое-где протерлось, кое-что разорвалось, износилось, однако не так, как
на ‹учуке, ибо на том и рватьсЯ уже нечему было.
     - ‘трелок,  а  не  можешь  добыть  себе  хотЯ бы на корзно, - засмеЯлсЯ
‘ивоок, шутливо подтолкнув товарища в плечо так, что тот чуть было не упал.
     - ќ,  как  тут  раздобудешь:  Я  подстрелю, а другие заберут, - ответил
тот.
     - Љак это заберут? - ‘ивоок впервые слышал такое.
     - Ђ  поборы  - не знаешь разве? „лЯ кнЯзЯ, длЯ боЯрина, а там воевода с
дружиной нагрЯнет, а там еще кто...
     - Ђ если спрЯтатьсЯ?
     - ѓде же спрЯчешьсЯ?
     ќто уже и вовсе обескуражило ‘ивоока.
     - Љак где? - воскликнул он. - Ђ в пуще!
     - ќ-э,  -  сказал  ‹учук,  шмыгнув  носом,  - в пуще найдут. ’ут им все
известно. ѓде борти, а где ловы. ‚от бы в поле. ’ам есть где спрЯтатьсЯ.
     - Ќо там же все видно!
     - ќ,  поле  широкое,  там так затерЯешьсЯ, что и боги не подстерегут. Ђ
пуща  теснаЯ.  Ћт  одного  дерева  до другого пока перейдешь, а уже тебЯ там
кто-нибудь ждет. Ѓежим в поле!
     - Ќе  пойду,  -  сказал  ‘ивоок,  -  Я  оттуда еле выбралсЯ. Ќикогда не
вернусь.
     - Ќу и дурак, - равнодушно сплюнул ‹учук.
     - „авай Я тебе покажу в пуще такое место, куда никто и не поткнетсЯ.
     - ѓде же это?
     - ’ам, где туры.
     - ’уров тоже убивают. …ще и как.
     - Ќо  не  там. Џотому что там их без счету. ђастопчут - лишь прикоснись
хотЯ бы к одному...
     - € твой тур там?
     - ’ам. ’олько это далеко. ’ебЯ не будут искать?
     - Ђ кто менЯ будет искать?
     - Ќу, отец.
     - Ђ  он  каждый  день  молитсЯ: "Ђ чтоб тебЯ зверь разорвал!" ’ебЯ тоже
никто не будет искать?
     - ЊенЯ ищет ‘итник, но Я больше к нему не вернусь.
     ѓлупое  это было дело и ненужное. Ќо все равно им некуда было податьсЯ,
вот   они   и  побрели  неторопливо  в  глубь  пущи,  наслаждаЯсь  свободой,
представлЯЯ  себЯ  единственными хозЯевами зеленого шума. ЏрекратилсЯ дождь,
пригрело  солнышко,  ‹учук  подстрелил косулю, и ‘ивоок приготовил кнЯжеское
жаркое.  ли  дальше  и дальше, друг другу раскрываЯ лесные чудеса: то куст,
усыпанный  крупными  Яркими Ягодами, что были скрыты от постороннего глаза и
вспыхивали  множеством  солнц,  как  только  один из них поднимал прелестный
листик;  то  дикую  борть,  полную  ароматного  меда;  то теплое гнездышко в
синеве  высоких  невиданных цветов, то хитро устроенную нору дикого зверЯ; а
там   пошли  дубравы  с  ненасытными  табунами  вепрей,  озера,  застроенные
подводными  дворцами  бобров;  и  уже  на  какое-то  там  утро  их блужданий
открылись  просторные  полЯны  с  купами деревьев и густыми перелесками и на
этих  полЯнах  -  коричнево-серые  подвижные горы и пригорки больших и малых
туров.
     ‘ивоок  умело  провел  ‹учука  прЯмо  туда,  где  залег раненый Ѓутень,
тишина  там стоЯла такаЯ, что хлопцу стало жутко: неужели старый тур погиб и
они  застанут  лишь  обглоданный  волками  костЯк? ‘овершенно не прЯчась, он
быстро  тащил  ‹учука  за  собой,  первым  проскочил сквозь кусты на круглую
полЯну и попЯтилсЯ назад, чуть не вскрикнув от неожиданности.
     Ќа  изрытой  и вытолоченной до основаниЯ полЯне темной горой возвышалсЯ
Ѓутень,  крепко  увЯзнув коротенькими ножками в мЯгкой земле. Ћн стоЯл боком
к  ‘ивооку  и,  наверное, спал, потому что не заметил хлопца, и только это и
спасло  маленьких бродЯг. Ћни изо всех сил помчались назад в кусты, но и тут
их   подстерегала  беда,  потому  что  кусты  с  другой  стороны  затрещали,
застонала  землЯ,  послышалось  нетерпеливое  сопение, могучаЯ огненно-рыжаЯ
туша,  дыша  на  хлопцев  жаром нетерпениЯ, проламливалась прЯмо на полЯну к
Ѓутеню, и ‘ивоок едва успел оттолкнуть в сторону товарища.
     ђудь мчалсЯ к Ѓутеню.
     ’о  ли  он  уже  бывал  здесь, потому что мчалсЯ с такой уверенностью и
быстротой,  то  ли уже мерились они снова и снова силой со старым туром, тут
или  там,  на  широком  раздолье  среди трав и деревьев? ’о ли сам обнаружил
укрытие  ЃутенЯ  и  теперь  добивал  старика,  пользуЯсь его немощью, или же
Ѓутень,  немного  придЯ  в себЯ после ранениЯ, заманил сюда ђудЯ и попыталсЯ
проучить молодого нахала?
     Љак  бы  там  ни  было,  но,  видимо,  те в первый раз они мерились тут
силами,  если  судить  по  тому,  какой ‘ивоок покинул эту полЯнку и в каком
состоЯнии застал ее теперь.
     Ѓутень  не  спал.  ‚ероЯтно,  он  давно  уже  почуЯл приближение своего
противника  и только прикидывалсЯ сонливым, на самом же деле напрЯгал каждую
мышцу  своего  могучего  тела.  Ћпыт  подсказал ему даже, откуда нужно ждать
ђудЯ,  и  он  направил  свои  ужасающие  рога  точно  в  ту  сторону, откуда
приближалсЯ  враг.  € как только ђудь выскочил на полЯну, Ѓутень, почти и не
сдвинувшись  с  места,  сразу  же  поймал  его  на  рога, не дал уклонитьсЯ,
заставил  идти в схватку лоб в лоб. Џолучилось так, что у ђудЯ туловище было
чуточку  снесено  в  сторону,  поэтому  он  вынужден  был выпрЯмитьсЯ, чтобы
пустить  силу  на  силу.  Џока же передвигал задние ноги, ослабил напор, чем
немедленно  и  воспользовалсЯ  Ѓутень.  Ћн оттеснил ђудЯ назад, тот зачастил
ногами,  начал  отступать,  отступать и, вероЯтно, позорно бежал бы, если бы
вдруг  не  уперсЯ  задом  в  толстую  ольху,  росшую на опушке полЯны. Ћльха
сдержала  отступление  ђудЯ,  он  попыталсЯ  даже  перейти в наступление, но
Ѓутень  не  ослаблЯл  натиска, он двигал и двигал вперед, одновременно следЯ
за  тем,  чтобы ђудь не увернулсЯ из-под его рогов, горы мышц на шее и холке
ЃутенЯ  как  бы  нарастали  в твердой окаменелости и давили, давили ђудЯ, не
даваЯ  тому  ни  времени,  ни  возможности  выпрЯмитьсЯ.  Љонечно же ђудь не
сдавалсЯ  сразу.  ‚  его  молодом теле собралась уже незаурЯднаЯ сила, кроме
того,  на  его стороне было преимущество в первом поединке, когда именно он,
а  не  Ѓутень нанес удар своему противнику. ’ут он не мог свободно отскочить
и  снова  ударить  рогами,  зажатый  в  узком  месте,  но  и сломить себЯ не
позволЯл,  он  также напрЯгал свою шею, затвердевшую, как дуб, затвердевшую,
быть  может,  даже  сильнее,  чем  у  ЃутенЯ, хотЯ у старого тура и была она
вдвое  толще.  ‚идимо,  надеЯлсЯ  еще  ђудь  и на то, что в его молодом теле
больше  выдержки, чем у старого тура, у которого еще не зажили раны. ѓлавное
длЯ  него  было - выдержать этот первый каменный натиск ЃутенЯ, не уступить,
не согнуть шею, ибо тогда гигантские рога ЃутенЯ пронзЯт его насквозь.
     Ђ  поскольку  натиск  старого тура не угасал, а все увеличивалсЯ, ђудь,
топаЯ  передними  ногами, постепенно все больше и больше изгибалсЯ в хребте,
уже  его  спина  изогнулась  до  предела,  уже  передние  ноги ближе и ближе
подтЯгивались  к  задним,  уже  и  шеЯ  согнулась вниз, как будто ђудь хотел
спрЯтать  голову между передними ногами; теперь молодой тур весь свертывалсЯ
в  огромное, упругое кольцо мышц, которое вот-вот должно было распрЯмитьсЯ и
отбросить  старого  ЃутенЯ  именно  в  тот  момент, когда Ѓутень израсходует
остатки  своих  сил.  Ћт  невероЯтного  напрЯжениЯ у ЃутенЯ на икре треснула
корка,  которой  была  затЯнута  рана,  и краснаЯ рана поЯвилась на мохнатой
ноге,  от  всего  его  огромного  тела  поднималсЯ тЯжелый пар, вытаращенные
глаза  лезли  уже  в разные стороны, как будто вот-вот должны были треснуть.
Ћднако  у  ђудЯ  дела  были и того хуже. Ћт напрЯжениЯ мелко дрожало все его
тело,  судорожно билась каждаЯ мышца, каждаЯ жилка, как-то странно вихлЯлись
ноги,  а  спина  напрЯглась  до  такой  степени,  что, казалось, вот-вот уже
должна была непременно переломитьсЯ прЯмо посередине.
     €  именно  в тот момент, когда казалось, что ђудь сломитсЯ, как усохший
ствол,  он  последним  усилием  вывернулсЯ в сторону и грузно упал в болото.
Ѓока  у него ходили ходуном, а рыжаЯ шерсть промокла насквозь, из раскрытого
рта высунулсЯ бессильный, потемневший Язык.
     Ђ  Ѓутень стоЯл над своим поверженным врагом неподвижный и равнодушный.
Ќе  добивал его и не отходил от него, будто хотел до конца насладитьсЯ своей
победой.  Ќа  самом  же  деле застыл он от предельной исчерпанности сил. Њог
лишь удержатьсЯ на ногах - вот и все.
     €  это  длилось  довольно  долго.  Ћдин  лежал,  тЯжело  дыша, а другой
неподвижно  возвышалсЯ  над  ним, страшный лишь своим видом, будучи на самом
деле  тоже  бессильным.  Џотом  Ѓутень,  которому  негоже было выдавать свою
исчерпанность,  все  же нашел в себе силы шагнуть в сторону, к луже с водой,
неторопливо  нагнул  туда  морду, долго пил и, грозно зарычав, побрел сквозь
кусты  к  своему  племени,  которое,  вероЯтно,  с  радостью  воспримет  его
возвращение.
     Ђ  ђудь  еще  некоторое времЯ полежал, а потом чуточку подвинул голову,
ибо  на большее не хватило силы, вытЯнул еще дальше Язык, загнул краешек его
ковшиком  и  начал  по-собачьи хлебать воду из той же лужи, в которой утолил
свою  жажду  Ѓутень.  Ћн  хлебал долго и тЯжело, с большими передышками, ибо
даже  на  такую  простую  вещь  был  неспособен. ‘ивоок тихо толкнул ‹учука,
показал глазами: айда.
     Љогда  они  изрЯдно  отошли  от  места  схватки  туров,  ‹учук сказал с
сожалением:
     - ‡дорово  же  он  Язык высунул! ’ак и хотелось подскочить да отмахнуть
его ножом! ‚от бы зажарили!
     - Ћх и глупый ты, - незлобиво сказал ‘ивоок.
     - џ старше тебЯ на три лета, - обиделсЯ ‹учук.
     - Ђ ума нет.
     - ‡ато у тебЯ ум - носить цветы из пущи.
     - Ђ  что, - вспыхнул задетый за живое ‘ивоок, - носил! •очешь - еще раз
понесу!
     - —тобы снова попасть в Яму?
     - Ђ  Я  хитрее  буду.  Џереброшу  ‚еличке цветок через частокол - вот и
все.
     - Љак же ты перебросишь?
     - Ђ так: Я могу бросить камень дальше всех.
     - ‡ачем  же  тебе камень? Њожешь прицепить свой цветок к моей стреле, Я
и заброшу его за частокол. џ все могу.
     ‘ивоок  тепло  взглЯнул на своего товарища, с которым минуту назад чуть
было не рассорилсЯ.
     - Ђ  потом  пойдем дальше, - сказал он. - Џускай ‚еличка думает, откуда
упал на нее цветок.
     - Ђ ежели его найдет ‘итник? - спросил ‹учук.
     - ’ак пускай подумает, откуда упала на него стрела.
     - ‚се равно хорошо! € пойдем дальше в поле!
     - Ђ потом в пущу.
     - Ђ потом полем.
     - € пущей!
     ...’олько  и  следу  от  них  было,  что  удивительнаЯ стрела посредине
‘итникова двора с прицепленным к ней синим цветком из глубочайшей пущи.


                                  1941 год
                                Ћ‘…Ќњ. Љ€…‚

                                                         ...Њы готовы начать
                                                   заново завтра и ежедневно
                                                         ту же самую веселую
                                                                   карусель.

                                                                   Џ.Џикассо

     Џрофессор   Ђдальберт   нурре   любил   точность.  Ћн  гордилсЯ  своей
точностью.  Џо  нему  можно  было  проверЯть хронометры, как когда-то жители
Љенигсберга  проверЯли их по Љанту. Ћн поЯвлЯлсЯ на плацу концлагерЯ ровно в
десЯть  минут  десЯтого.  Џравда,  название "плац" мало подходило к грЯзному
пустырю,  но,  во-первых,  пустырь  умело  опутан  двумЯ  рЯдами  новенькой,
изготовленной  на  далеких  рейнских заводах колючей проволоки, а во-вторых,
на  той  части  пустырЯ,  котораЯ имела покатый склон к бесконечным киевским
оврагам,  к  моменту  приезда  профессора лагернаЯ охрана всегда выстраивала
всех  заключенных,  несмотрЯ  на  их возраст, пол и состоЯние, в котором они
пребывали,  а следует добавить, что большинство из тех, кто попал за колючую
проволоку  этого  киевского  концлагерЯ, находились в том состоЯнии, которое
непременно  должно  было  бросить  их  вниз,  в  Яры,  где  уже  целый месЯц
методически выстукивали пулеметы.
     ѓефтлингов,  то  есть  заключенных,  выстраивали на плацу в девЯть утра
длЯ  апелЯ,  проще  говорЯ  -  проверки.  Ќемцы не торопились. Џогода стоЯла
дождливаЯ,  золотой  киевской осени, о которой так много они были наслышаны,
в  этом  году  почему-то  не  вышло,  рано начались холода, облетела листва,
клубилось  серыми  тучами  небо.  ‚ставать  на  рассвете в такую непогоду не
хотелось,  поэтому  и  гефтлинги  могли  бы поспать до девЯти, особенно если
принЯть  во  внимание,  что в грЯзи, под открытым небом, не очень наспишьсЯ,
хотЯ и небо над тобой, и землЯ под тобой словно бы и твои, родные.
     Ђпель  длилсЯ долго - полчаса, а то и час. Џересчитывали по десЯть раз,
придирались,  кого-то  били, кого-то выставлЯли в отдельную шеренгу, котораЯ
должна  была  уже сегоднЯ отмаршировать в Яры (а кто сам не мог маршировать,
того   транспортировала   автомашинами,   ибо   завоеватели   были  богатые,
цивилизованные,    до    предела    оснащенные   машинами   и   техническими
приспособлениЯми),  крутили  и  вертели измученных людей, всЯчески оттЯгиваЯ
тот  желанный  длЯ  всех  заключенных момент, когда гнали их "на кухню", где
мордатый  повар  тЯжелым,  на  длинном  держаке черпаком (чтобы удобнее было
бить   непослушных  по  голове),  стоЯ  на  своем  поварском  троне,  нальет
отвратительной  баланды  каждому:  кому  в жестЯнку из-под консервов, кому в
котелок,  кому  в  кастрюльку, предусмотрительно захваченную из дому, кому в
кепку,  а  кому  и просто в ладони, ибо посуда здесь ценилась выше золота, и
уж  если  ты  не  имел  посудины, то и не мог ее иметь ни за какие богатства
мира.
     Ќо  с  того  момента,  как профессор Ђдальберт нурре стал поЯвлЯтьсЯ в
лагере   ровно   в   десЯть  минут  десЯтого,  лагерной  охране  приходилось
заканчивать  апель  за  десЯть  минут,  ни  на  секунду  позже,  потому  что
штурмбанфюрер  нурре  любил  точность  и  за  малейшее  отступление  от нее
требовал  строжайшего  наказаниЯ,  а  штурмбанфюрера нурре боЯлись все - он
выполнЯл  в Љиеве очень важное поручение, - следовательно, имел чрезвычайные
полномочиЯ.
     •отЯ,  если  говорить  правду,  профессор  нурре  все  же  давал своим
соотечественникам  еще  две-три  минуты  на завершение хлопотных проверочных
дел,  ибо,  придЯ  на  середину  плаца,  представлЯвшую  собой самый высокий
пригорок  на  этом  огороженном  проволокой  клочке киевской земли, разрешал
себе  немного  полюбоватьсЯ  живописным горизонтом, который даже он, опытный
искусствовед, не знал, с чем сравнить.
     ‚олнисто  поднимались мЯгкие киевские горы, разрезанные покатыми Ярами,
и  каждый  такой  изгиб  был обозначен удивительным храмовым сооружением: то
ЂндреевскаЯ  чудо-церковь  на краю ‘тарокиевской горы, то, будто поднЯвшеесЯ
из  глубины  тысЯчелетий  византийское  видение,  „енисовский  монастырь, то
скрытаЯ  в  расселине  Яров,  у  самых  ног  профессора нурре, ЉирилловскаЯ
церковь,  а  дальше,  за  Џодолом и Љуреневкой, за покрытой низкими осенними
тучами  старинной  Ћболонью,  сталисто  сверкал  „непр и угадывалась светлаЯ
„есна,  сливавшаЯсЯ  здесь  со  своим  древним  отцом. Љакое чудо! Џрофессор
вздыхал  от  растроганности,  доставал  платочек,  вытирал лицо, собственно,
хотел  вытереть  только  глаза,  но  не  мог же он выдавать перед всеми свою
растроганность, уж лучше сослатьсЯ на влажность утренних киевских туманов.
     Џока  штурмбанфюрер  нурре  любовалсЯ  пейзажем, его денщик расставлЯл
походный  парусиновый  стульчик  и,  застыв в положении "смирно", ждал, пока
начальство  сЯдет,  а  переводчик, молодой стройный зондерфюрер с нахальными
глазами,  скрытыми  за  стеклЯшками пенсне, откашливалсЯ, прочищаЯ горло длЯ
затЯжного разговора.
     Џрофессор,  а  одновременно  и  штурмбанфюрер,  нурре  садилсЯ,  кивал
денщику,  благодарЯ  за  стульчик  и  подаваЯ  знак,  что  тот  может стоЯть
"вольно",  мило  улыбалсЯ  переводчику и произносил каждый раз одно и то же:
"Ђльзо, майне дамен унд геррен", что означало: "€так, мои дамы и господа".
     Џотом  еще  он  спрашивал, на чем они остановились, так, словно все это
происходило   в   университетской   аудитории   и  перед  ним  были  веселые
студенты-бурши,  а  не  замученные,  умирающие заключенные. Ќикто не отвечал
профессору  нурре,  да  он  и  не  ожидал ответа, сам хорошо помнил, на чем
остановилсЯ  прошлый  раз,  и  поэтому,  выждав  длЯ приличиЯ минуту-другую,
продолжал каким-то булькающим голосом свои удивительные лагерные чтениЯ.
     ЏерваЯ  фраза  была  всегда одна и та же: "Љак утверждал мой постоЯнный
киевский корреспондент, профессор ѓордей Ћтава", далее начинались вариации:
     - Љак   утверждал  мой  постоЯнный  киевский  корреспондент,  профессор
ѓордей  Ћтава,  исторический процесс развитиЯ искусств должен представлЯтьсЯ
нам   чем-то   словно   бы   нанизанным   на   единый   стержень  равномерно
эволюционизирующей   "художественной   воли",   какого-то  последовательного
стилепреобразованиЯ,   какой-то   этнографической  формулы,  котораЯ  всегда
сохранЯет  в  себе  элементы  неисчезающей  традиции.  Љак  люди  передают в
наследство  своим  детЯм  все  лучшее,  что  у  них есть, но одновременно не
разрешают  детЯм  не  быть  похожими  на  себЯ,  так  и  искусство  в  своем
непрерывном  развитии всегда опираетсЯ на какие-то непоколебимые основы, и в
нем  всегда  можно  найти  архетипы,  как  находим мы Ядро в каждой ореховой
скорлупе, если, конечно, орех не испорчен.
     Љонечно,  эти  взглЯды  не  новые,  уже  мой соотечественник, ‚ельфлин,
который  фактически  первым создал научно последовательную историю искусств,
своим  научным  методом,  опирающимсЯ  на  сравнение  элементов  и  структур
художественных   произведений,   невольно   наталкивал  на  идею  непрерывно
эволюционизирующего  искусства. Ќа профессора Ћтаву, думаю, как на Яростного
материалиста,  оказал  влиЯние и —арльз „арвин с его теорией возникновениЯ и
развитиЯ  видов.  џ примитивизирую, но прошу понЯть менЯ правильно: в данном
случае  Я  не  пытаюсь унизить профессора Ћтаву, а только доискиваюсь корней
его  ошибочных  взглЯдов.  Ђ  что такие взглЯды ошибочны, показывает даже не
историЯ, в которую сейчас не времЯ углублЯтьсЯ, а сама жизнь.
     Џрав   был  „ильтей,  который  высмеивал  мнимое  постепенное  развитие
искусства,  ставшее  в  конечном  итоге (цитирую по памЯти, поэтому возможна
неточность)   "изобретенной   в   голове  искусственной  логической  прЯжей,
повисшей  в  воздухе  и  лишенной  почвы".  €скусство  развиваетсЯ скачками:
созданное  сегоднЯ  может  быть абсолютно непохожим на то, что творилось еще
вчера.  Ќовые  общественные  формации, приходЯщие на смену старым, требуют и
совершенно  нового  искусства.  Џобеда  нового строЯ ставит перед искусством
новые  задачи. Љто-то хочет возразить? Ќо ведь это же так очевидно. Њы будем
брать   примеры   из  современности.  ‚  …вропе  установлен  новый  порЯдок,
принесенный  в некогда отсталые страны и земли доблестными солдатами фюрера.
—то мы имели здесь, и что имеем теперь, и что предполагаем иметь в будущем?
     Џрофессор  нурре  закрыл  глаза.  ђазрисовывал  будущее  искусство при
"новом порЯдке", который будет господствовать в …вропе.
     - ЉакаЯ   тут   эволюциЯ?   ЉакаЯ  постепенность  развитиЯ?  „олой  все
пережитки,  называющиесЯ  традицией!  Њы  должны  заЯвить,  что  от рождениЯ
€исуса  •риста в мировом искусстве господствовала лишь одна традициЯ, и та -
еврейски-упадочническаЯ.   Ќаконец  мы  можем  очистить  искусство,  создать
совершенно   новое,  по-настоЯщему  высокое,  невиданное.  Љто-нибудь  хочет
возразить?
     Љонечно,  каждый  из  них  мог  бы возразить. •отЯ бы ссылаЯсь на имена
великих  немцев,  известные  всему  человечеству.  •отЯ бы указав профессору
нурре   на  невероЯтную  путаницу  в  его  разглагольствованиЯх.  •отЯ  бы,
наконец,  плюнув  ему  в  рожу  уже  только за одно то, что он надел на себЯ
мундир  штурмбанфюрера  (ибо  никто  не  знал еще и о тайной миссии нурре в
Љиеве).
     Ќо  эти  измученные,  голодные,  затравленные,  отданные на истребление
люди,  стоЯвшие  перед  профессором  нурре,  думали  в эти минуты о другом,
сосредоточивались  вовсе  не  на  абстрактных  теориЯх,  а  прежде  всего на
решении   обнаженного  своей  жестокой  откровенностью  вопроса:  кто  кого?
‘ердцем  чувствовали,  что фашисты будут разгромлены, верилось только в это,
жилось  только  этой  надеждой,  а  ужасное  бытие  наталкивало на отчаЯнную
утрату  веры, а в Ярах не прекращалась адскаЯ трескотнЯ пулеметов-палачей, а
великие   армии  куда-то  откатывались  и  откатывались  на  восток,  и  уже
оккупирована была почти всЯ “краина и фашисты подходили к Њоскве.
     Љроме  того,  всем  было  известно,  что  собрали их здесь вовсе не длЯ
дискуссии  с  фашистским профессором на тему из истории искусств, а с твердо
определенной  целью.  ќтой целью было: отыскать среди них, выделить из общей
толпы,  из  их  на  первый  взглЯд  очень  однообразной,  а  на  самом  деле
разнообразной,  как  всЯкаЯ  человеческаЯ, среды киевского профессора ѓордеЯ
Ћтаву, который почему-то срочно понадобилсЯ оккупантам.
     ‡а  несколько  дней  до  этого их собирали не раз и не два, и начальник
лагерЯ,  внешне равнодушный, атлетически сложенный офицер, через переводчика
обращалсЯ  к  ним  с  такими  словами: "‘реди вас находитсЯ профессор ѓордей
Ћтава.   Џредлагаю   профессору   Ћтаве   объЯвитьсЯ   лагерному  начальству
добровольно,  при этом обещаю ему сохранение жизни и вполне цивилизованное с
ним   обращение".   Љогда   же  профессор  Ћтава  не  откликнулсЯ  на  такое
предложение,  обращение  к  узникам  обрело  иную  форму:  "’от,  кто выдаст
лагерному  командованию  профессора Ћтаву, будет получать улучшенное питание
и  будет  переведен  в  лагерь,  где  есть теплые сухие бараки и постель длЯ
спаньЯ".
     €так, покажи профессора Ћтаву - и будешь спать на мЯгком!
     Ћднако  любителей  мЯгкого и сладкого сна что-то не нашлось. Џолучалось
как-то  так,  что  те,  кто  знал  профессора  Ћтаву,  не имели ни малейшего
намерениЯ  выдавать  его  фашистам,  а если, возможно, и были в лагере люди,
которые  могли  бы  попытатьсЯ выменЯть лишнюю порцию баланды на профессора,
то  они  ни  сном  ни  духом не ведали, где здесь может скрыватьсЯ настоЯщий
профессор,  среди этих немытых, небритых, изможденных оборванцев. Ђ может, и
не  нужно  так  плохо  думать даже о двух-трех из всех заключенных. €бо хотЯ
люди  не  свЯтые  и  всЯк  хочет  жить,  но  дело с выдачей профессора Ћтавы
обретало  значение  высшего  принципа,  это была едва ли не единственнаЯ длЯ
всех  брошенных  за  проволоку  возможность  доказать  врагу свою твердость,
непоколебимость и, если хотите, презрение.
     Ќе   дождавшись  ничего  от  своих  узников,  комендант  точно  так  же
равнодушно  дал  времЯ  длЯ  размышлениЯ  до  обеда, пригрозив, что в случае
молчаниЯ   он   расстрелЯет  каждого  десЯтого.  Ћднако  это  его  заЯвление
встречено  было  почти  скептически,  если  можно  вообще говорить о наличии
такого  чувства  в  душах измученных и внешне сломленных людей, - коменданту
казалось  даже, что он улавливает то тут, то там улыбки на изнуренных лицах,
и  он  понимал,  что  они  все  прекрасно знают, знают его бессилие что-либо
сделать  с  ними,  чем-либо  запугать их, ибо разве же можно запугать людей,
которые  уже умерли, а все они считали себЯ мертвыми с той минуты, когда был
захвачен  их  великий город, а сами они были брошены сюда либо сразу загнаны
в глинища Яров и расстрелЯны.
     €  как  ни  пыталсЯ  комендант  казатьсЯ равнодушным, но не удержалсЯ и
тихо  ругнулсЯ, вспомнив свЯтое распЯтие и еще какое-то довольно абстрактное
понЯтие,   ибо  очень  хорошо  понимал,  что  даже  свою  теперешнюю  угрозу
осуществить  не  сможет и не расстрелЯет ни десЯтого, ни сотого, и вообще ни
одного  из  этого  лагерЯ  до  тех  пор,  пока  не  выудЯт отсюда проклЯтого
советского   профессора,   который  так  срочно  понадобилсЯ  штурмбанфюреру
нурре,   прибывшему   в   Љиев   с   чрезвычайными  полномочиЯми  во  главе
таинственной эсэсовской команды.
     €  потому,  что профессор Ћтава не был найден ни до обеда, ни до самого
вечера,  ни  ночью,  хотЯ  заключенных держали до утра на ногах, не разрешаЯ
никому  даже  присесть,  штурмбанфюрер  нурре  поЯвилсЯ  ровно через десЯть
минут  после  начала  апелЯ, чтобы продемонстрировать свой собственный метод
розыска  профессора  Ћтавы,  которого  он, к огромному сожалению, никогда не
видел, но которого очень хорошо знал.
     ’ак  начались  странные  лекции  профессора  нурре  на  темы  о  путЯх
развитиЯ  искусства  перед  заключенными  киевского  концлагерЯ осенью сорок
первого года.
     …сли  бы  Ђдальберт  нурре  попыталсЯ  читать свои лекции на пустынном
берегу  бушующего  морЯ,  то  и  тогда  он  мог бы надеЯтьсЯ на какой-то там
отзвук,  ибо  не все его слова тонули бы в разъЯренной стихии: все-таки море
что-то    отбрасывало   бы   и   назад.   …сли   бы   он   выкрикивал   свои
разглагольствованиЯ  прЯмо  в  глухую  каменную  стену,  то, согласно закону
отражениЯ,  его  крик  возвращалсЯ  бы  к  нему,  пускай  и  в  искаженном и
деформированном  виде.  …сли  бы кричал он в ночное безмолвное небо, то небо
возвратило  бы  его  выкрики  земле,  а землЯ прикатила бы их к профессору в
виде эха.
     Ќо  такой  презрительной глухоты, какую демонстрировали эти люди к речи
профессора, никто не нашел бы ни в живой, ни в неживой природе.
     Ћни  стоЯли не мертво - внимательный профессорский глаз это отмечал. ’о
какое-то  покачивание  времЯ  от  времени  проносилось  по неровной шеренге,
словно  перекашиваемой от боли, и тогда нурре знал, что вызывали это не его
высокие  теории,  а  нечеловеческое  изнурение,  и  где-то  в глубине кто-то
должен  был  упасть  на  землю,  но  его поддерживали, одновременно прЯча от
цепких  глаз  надзирателей  и  самого "лектора"; кто-то, уже и не скрываЯсь,
переступал  с  ноги  на  ногу, кто-то смотрел на затЯнутое облаками киевское