ем  сесть  на конЯ самому, примостил на переднюю луку седла
какое-то  новое,  чужое существо, которому даже пробормотал что-то ласковое,
чего  конь  от него никогда не слыхал. ‡юзь ждал, что будет дальше. Љонечно,
он  мог  ударить задними ногами, подбросить круп так, что этот малыш кубарем
полетел  бы  через  голову, или же, наоборот, встать свечой на задних ногах,
перегибаЯсь  назад,  чтобы  сбросить  непрошеного  всадника на землю. Ќо это
было бы нечестно по отношению к старику. Џоэтому конь терпеливо ждал.
     „альше  старик  привычно  поставил  ногу  в  стремЯ,  оперсЯ всем своим
тЯжелым  телом  так, что конЯ попереносило и он должен был напрЯчь все силы,
чтобы  твердо  устоЯть на месте, потом было мгновение, когда тЯжеленное тело
ђодима  летело  над спиной конЯ и длЯ ‡юзЯ наступило облегчение, потом ђодим
прочно  уселсЯ  в  седле  -  так, что даже хребет прогнулсЯ у ‡юзЯ, и только
теперь   конь   от   удивлениЯ   перешел   к  возмущению  таким  неслыханным
нахальством,  такой  изменой  со  стороны  своего  единственного на свете и,
казалось  бы,  верного  товарища,  и  в конской душе тотчас же созрела месть
против  того,  кто  отважилсЯ  встревать  между  ними  двумЯ - между конем и
человеком:  ‡юзь змеино выгнул шею, скосил сизый влажный глаз направо, чтобы
не  промахнутьсЯ,  презрительно сдвинул свои всегда ласково-мЯгкие, а теперь
затвердевшие  в ненависти губы, обнажив большие желтоватые беспощадные зубы,
и  -  вот!  Љонь  метил  на ногу малыша. Њожет, он хотел не так куснуть, как
испугать  длЯ  первого  раза.  Ђ может, и хватнул бы за маленькую икру - кто
знает.  Ќо  ђодим,  обычно казавшийсЯ неповоротливым и медлительным, на этот
раз  опередил  конЯ.  Ћн  рванул  могучей  рукой левый повод, железные удила
звЯкнули  между  конскими  зубами,  раздираЯ ‡юзю рот, повернули шею конЯ на
место,  а  тЯжелые  ноги  деда  одновременно  с  этим изо всех сил ударили в
подвздошье, бросаЯ с места в карьер.
     ‘  тех  пор  конь  испытывал  к ‘ивооку одну лишь ненависть. Џока перед
отъездом  на  охоту  ђодим набрасывал на него потник, пока прилаживал седло,
‡юзь  норовил  то  наступить  острым  копытом  малышу  на ногу, то незаметно
куснуть  его  за  край  одежды  или  фыркнуть у него над ухом, обдаваЯ своим
горЯчим ненавистным духом.
     ђодим  не  пускал  ‘ивоока  купатьсЯ в речке и вырыл длЯ него маленький
омут,  в  котором  вода  прогревалась до самого дна и можно было лежать хоть
целый  день,  пускаЯ  пузыри,  брызгаЯ  в  сторону  солнца, водЯ прутиком по
вЯзкому  дну,  что  так  напоминало  мЯгкую  глину  под  дедовыми  руками, в
особенности   когда   прутик   оставлЯл   после   себЯ  извилистые  узоры  -
непроизвольное  мальчишечье  стремление проложить первые несмелые тропинки в
великую державу “мениЯ, где нераздельно властвовал дед ђодим.
     ‡юзь  подстерег ‘ивоока, когда тот вылеживалсЯ в омуте. ЏасЯсь на ходу,
возвращалсЯ  он  с  дальних  лугов и еще издали заметил своего противника и,
наверное,  отомстил  бы  ему,  если  бы  к  своей  ненависти добавил хотЯ бы
капельку  хитрости  и  подкралсЯ  бы незаметным. Ќо не такой был ‡юзь, чтобы
прибегать  к хитрости. Ћн громко заржал издалека, ненавистно ударил копытами
о  траву  и,  выворачиваЯ  целые  комьЯ  тЯжелого дерна, полетел на ‘ивоока.
Њалый  не  ждал  нападениЯ, не готовилсЯ к отпору, но и не растерЯлсЯ, знаЯ,
что  спастись  может  только  благодарЯ самому себе. Џотому-то, не терЯЯ зрЯ
времени,  мигом  выскочил  из омута, попыталсЯ бежать в направлении к дедову
подворью,  но  вовремЯ  смекнул,  что  четыре  конских  ноги  имеют огромное
преимущество  перед  его  маленькими  двумЯ,  поэтому  бросилсЯ к ближайшему
дереву,  подпрыгнул,  хватаЯсь  за  самую  низкую  ветку,  и  полез вверх на
зеленую ольху, оставив ‡юзЯ с его ненавистью и неутоленной местью.
     €  хотЯ  на  первый  раз ‡юзЯ постигла неудача, конь утвердилсЯ в своей
ненависти  и  после  этого  случаЯ  упорно  пассЯ  возле Ямы, так что малышу
теперь  не  выпадало  покупатьсЯ,  разве  что  водил  его иногда к речке дед
ђодим,  который сам не купалсЯ никогда, видимо, побаиваЯсь, чтобы берегини и
водЯной не отнЯли у него силу и умение.
     Ђ  ‡юзь  с  каждым днем все больше зверел. Ћн решалсЯ даже на то, чтобы
преследовать  ‘ивоока  уже  на  подворье.  ЏассЯ совсем близко, и как только
малый  поЯвлЯлсЯ  во  дворе,  сразу  же  слышно было глухое гудение копыт, и
широкогрудый  враг  ‘ивоока  поЯвлЯлсЯ,  будто сонное видение; малыш успевал
заскочить  назад  в  хижину,  скорее  закрывал за собой двери, запирал их на
крепкий  дубовый  засов,  а конь подлетал с той стороны, становилсЯ на дыбы,
бил   копытами  в  дверь  и  уже  не  ржал,  а  рычал,  будто  дикий  зверь:
"ѓ-гы-гы-гы!"
     Љазалось,  нет  на  свете силы, котораЯ могла бы примирить конЯ с малым
‘ивооком.  Ќе помогали и длительные перерывы в их странных отношениЯх, когда
на  зиму  дед  ђодим  прЯтал конЯ в теплую землЯнку и ‘ивоок мог видеть ‡юзЯ
лишь  в  дни  охоты.  €  тогда,  привыкший  к  отсутствию  своего  врага  (а
отсутствие  давало  надежду и на окончательное его устранение), оказываЯсь с
ним  снова с глазу на глаз, конь снова разъЯрЯлсЯ и, уже не пытаЯсь скрывать
перед  ђодимом  своей  враждебности к малому, проЯвлЯл ее, как только мог, -
неистово и бурно.
     ‡ахваченный  своей враждой с конем, ‘ивоок не замечал множества событий
и  вещей,  которые  его  окружали, и, возможно, только в дальнейшем будет он
вспоминать  времЯ  от  времени  тот первый сладкий восторг от широкого мира,
который  открылсЯ перед ним еще тогда, когда он впервые поднЯлсЯ над землей,
взобравшись  на  дерево,  чтобы  спастись  от  крепких  зубов  ‡юзЯ,  или же
внезапно  вспыхнут  в  серой  тоске повседневности Яркие пЯтна, закружатсЯ в
бесконечном  пестром  танце  -  глаз  не  оторвешь (дед ђодим растирает свои
краски  в  круглых  деревЯнных  ложках  с отломанными черенками), а то среди
огромнейшего  многолюдьЯ  вдруг  окружат его непроходимые лесные чащи, земли
без  дорог,  испещренные  следами  диких  обитателей  - нахально уверенными,
несмелыми,  пугливыми,  и  рыбина, которую сам впервые вытрЯхнул из верши, и
гнездо  с  желтоватыми  птенцами, найденное в кустах, и черепаха, потерЯвшаЯ
Яйцо  на теплом песчаном пригорке над далекими болотами, и шум ветра, и крик
мрачной  ночной  птицы-вестницы, и треск вскрывающегосЯ льда на речке, - все
это  будет  навещать  его  в  жизни  то  чаще, то реже, то будет еле ощутимо
виднетьсЯ  на  окоемах снов, то будет греметь всевластно до звона в ушах, до
слез в глазах, до щемЯщей боли в сердце.
     Ђ  из  людей  вслед за дедом ђодимом в жизнь ‘ивоока вплетаетсЯ ‘итник.
‘итник  -  это  копна  светлых волос, бегающие глаза небесного цвета, жадный
красногубый  рот,  обильный пот на пухлом лице, крупный, неудержимый пот и в
летний зной, и в зимнюю стужу.
     ‘итник  привозил ђодиму меды. Ћн знал толк в нелегком умении ситить это
питье,  высоко  ценимое  и  кнЯзьЯми,  и  боЯрами,  и  пришлыми  купцами,  и
мужественными  воЯми,  и  простым  людом.  ђодиму привозил он меды в жбанах,
сделанных  самим  дедом  (‘ивоок  вельми  удивлЯлсЯ,  что  длЯ  себЯ  дед не
разрисовывал  никакой посуды), небрежно выставлЯл их из лубЯного возка возле
хижины и, вытираЯ пот с лица, кричал:
     - ќй,  ђодим, привез тебе добра! Љабы не длЯ тебЯ, так и не трудилсЯ б.
Ќо давнее мое почтение...
     ђодим  молча  выносил  ему  кусок  серебра, бросал презрительно, ‘итник
ловил  его,  взвешивал  на ладони, и ‘ивоок каждый раз все больше убеждалсЯ,
что  уважает ‘итник вовсе не деда, а эти куски тускловато-белого металла. Ќе
мог  понЯть,  как можно ставить металл выше человека, хотЯ со временем и сам
перенимал  от  деда  восхищение  мЯгкими  переливами  цветов,  а  серебро, в
особенности  же в местах среза, давало такие неожиданно прекрасные переливы,
что  любоватьсЯ  ими  парень мог хоть и полднЯ. „аже золото не нравилось ему
так,  как  серебро,  ибо  в  золоте  была  какаЯ-то скрытаЯ чванливость, оно
отливало   желтым   -   холодным  и  далеким  -  светом  и  напоминало  этим
неуловимость  ночных  огней  на болотах и опушках. Ђ серебро сиЯло ласково и
мЯгко,  будто  подернутое  легкими  облаками летнее небо. ‘ивооку каждый раз
становилось  обидно,  когда  дед отдавал аккуратно обрубленный кусок серебра
за  такое,  казалось  бы,  невкусное снадобье, как мед, прогорклый от трав и
корней,  заваренных  хитрым  ‘итником,  а  еще  не  хотелось ему, чтобы этот
красивый  тускловато-белый  кусок  ложилсЯ  на  пухлую  (тоже потную) ладонь
светловолосого ‘итника.
     ЋбладаЯ  незаурЯдным  житейским опытом, ‘итник довольно легко улавливал
неприЯзнь  к  себе,  поэтому  не удивительно, что он по глазам малого прочел
все,  что  у  того  было  на  душе,  и  с первого же раза начал изо всех сил
склонЯть  его  на  свою  сторону. „елал он это на всЯкий случай, знаЯ, что в
жизни  все  пригодитсЯ,  ведаЯ  хорошо,  что  лишний  приЯтель, пусть пока и
ребенок,   всегда  лучше,  чем  еще  один  враг,  пусть  самый  ничтожный  и
бессильный.
     ’ак  и началось заигрывание ‘итника с ‘ивооком в первый же приезд к ним
потливого медовара.
     - Ќу, как называемсЯ? - пристал он к малому.
     - Ќе ведаю, - буркнул тот в ответ.
     - Џохож еси на своего деда ђодима. ђодим, как называетсЯ этот пострел?
     ђодим  только  и ждал этого вопроса, чтоб показать ‘итнику свои покатые
могучие  плечи,  а  за ним и малый, по-медвежьи сутулЯсь, двинулсЯ в хижину,
оставлЯЯ растерЯнного ‘итника с раскрытым от удивлениЯ ртом.
     Ќо  не  таким  был  этот  человек,  чтобы отступить в задуманном. “же в
следующий  раз  он  хитро  щурилсЯ, выставлЯЯ из лубЯного короба простенькие
скудельные  жбаны,  и,  когда  получил  свое  серебро  и  заметил сверкающий
взглЯд,  которым  малыш  сопровождал полет белого обрубка с ђодимовой руки в
чужую ладонь, не таЯсь засмеЯлсЯ.
     - Ђ  Я  уже  знаю,  что  ты ‘ивоок. Ђ что приблудный - догадалсЯ сразу.
ѓлаза  у тебЯ не сивые, как нарек твой ђодим, а мутные, потому как пришел из
безвестности. € кто ты еси, никто не ведает. Њожет, робичич?
     Ќа  этот  раз  ‘итнику  пришлось  наблюдать  не  покатые  плечи ђодима,
повернутые  к нему, а краткий взмах тЯжелой десницы, которой ђодим показывал
медовару  немедлЯ  убиратьсЯ прочь. Ћт купцов ‘итник уже давно знал, что эта
рука  довольно быстро умеет братьсЯ за страшный меч, поэтому не стал мешкать
и мгновенно погнал свою кобыленку со двора.
     Ќо  ‘итник и после этого не переставал цеплЯтьсЯ, хотЯ делал это хитрее
и словно бы напрашивалсЯ на благорасположение.
     ‘ивоок  очень  удивлЯлсЯ  деду  ђодиму,  что  тот выбрал длЯ жительства
такое  хлопотное  место у дороги, на самом краю удольЯ. Џравда, тут была еще
и  река,  и  зеленые  луга вдоль нее, зато в дальнем конце удольЯ начиналась
пуща,  где  можно  было  бы  спрЯтатьсЯ  не  только от ‘итника, но и от всех
надоедливых,   нахальных,  самоуверенных  купцов,  которые  каждый  раз  так
пренебрежительно  смотрели  на ђодима, что сердце малыша вскипало гневом. Ћн
уже  тайком бралсЯ за дедов меч, пыталсЯ даже поднимать его, но еще и до сих
пор  не  решалсЯ спросить у деда, почему бы ему не перебратьсЯ если не прЯмо
в  пущу,  то хотЯ бы на тот конец удольЯ, где бы его никто не нашел и где бы
никто не причинЯл ему никаких хлопот.
     Ћн  тогда  не  знал еще, что как ни тЯжело бывает иной раз среди людей,
но  нужно с ними жить, потому что без них никак нельзЯ. € сам он со временем
пойдет  дальше  и  дальше  в люди и попадет в такой водоворот, какой даже не
снилсЯ  всем  его  предкам  до  десЯтого  колена, но это будет потом, а пока
наибольшую  радость  испытывал  он  в те дни, когда они с дедом снимались со
своего   неспокойного  конца  удольЯ  и  углублЯлись  на  несколько  дней  в
затаенный мир тысЯчелетней пущи.
     Ќа  мокроземлЯх  курчавились  чернолозы, а за ними плотные рЯды ольхи с
замшелыми  серо-зелеными  стволами,  лес  словно бы проваливалсЯ к середине,
землЯ  под  копытами  ‡юзЯ  убегала  вниз и вниз, деревьЯ становились выше и
выше,  ‘ивооку  становилось  страшнее  и  страшнее,  и он прижималсЯ к спине
ђодима,  посматриваЯ  вперед  одним  лишь  глазом,  ждал,  когда  же наконец
выровнЯетсЯ  леснаЯ  землЯ, когда исчезнет ее покатость, но лес проваливалсЯ
все  больше  и больше; иногда он милостиво выпускал заплутавшихсЯ ездоков на
прогалины,  перед  ними  открывалась  могучаЯ  дубрава  с полЯнами, изрытыми
табунами  вепрей,  и  гигантские дубы спокойно стоЯли вокруг, соединЯЯ лес с
небом,  не  даваЯ  лесу  опускатьсЯ  еще  ниже,  однако  за  дубравами вдруг
расстилались  зелено-ржавые  топи, круто спускались вниз, в бултыхание таких
непроходимых дебрей, где ни зверь не пробежит, ни птица не пролетит.
     ‘амым  же  удивительным длЯ ‘ивоока было чудо возвращениЯ: как бы долго
они  ни  странствовали в пуще, как бы низко и неуклонно ни проваливалась она
перед  глазами  малого  ‘ивоока,  в  конце  концов  получалось  так, что они
возвращались  домой,  на  ту  же  самую заросшую чернолозами опушку, хотЯ ни
разу  не  заметил  он  возвращениЯ  назад,  вверх,  к  той исходной точке, с
которой  всегда  начиналсЯ  их спуск вниз. ќто было непостижимое чудо. ‚сему
можно   было  научитьсЯ:  слушать  голоса  леса,  чувствовать  по  следам  и
отметинам,  где  и  когда  какой  зверь прошел, знать, где живут и гнездЯтсЯ
разные  птицы,  уметь стрелЯть из лука и бросать копье, свежевать пойманного
зверЯ  и  печь  на огне мЯсо, разводить костер и отгонЯть страх перед темной
ночью    и    хищным    оборотнем.   Ќо   не   в   состоЯнии   был   постичь
жутковато-необычного  проваливаниЯ  леса к середине, к глубине, бесконечного
опусканиЯ,  из  которого,  казалось,  никогда  не  будет возвращениЯ, однако
возвращение  наступало каждый раз просто, легко, так, будто пуща брала их на
руки  и  незаметно  выносила  из своих дебрей, как бессильных, заблудившихсЯ
детей.
     ‚се  это чем-то напоминало ‘ивооку его препирательство с конем ‡юзем. €
здесь  шла  давнЯЯ,  упорнаЯ  и  молчаливаЯ борьба между отважно-настойчивым
человеком  и  темной,  неисходимой силой пущи, имевшей в себе деревьЯ, воды,
травы  и  наверное же множество богов, куда более сильных, могучих и хитрых,
чем  те,  которых  так  умело  делал  дед  ѓодим,  главное  же  -  богов еще
неведомых,   не   раскрытых,   таинственных  и  потому  во  сто  крат  более
угрожающих.
     „лЯ  ‘ивоока  и  то  и  другое  зловеще  переплеталось.  …сли бы он мог
сказать  о  своих  страхах  ђодиму,  быть  может,  он отогнал бы боЯзнь, но,
приученный  дедом  к  молчаливости,  переносил свои страхи в одиночестве, не
делЯсь  ими ни с кем, потому и должен был жить дальше, прислушиваЯсь к тому,
как  нарастает  в нем тревога перед конем, без которого они с дедом не могли
отправитьсЯ   на  охоту,  и  перед  пущей,  котораЯ  влекла  и  одновременно
отпугивала своей непостижимостью.
     €  то ли уж детскаЯ душа тоньше настроена к звучанию предосторожностей,
а  ђодимова  очерствела  от долгой жизни, то ли суроваЯ закономерность бытиЯ
требовала,   чтобы  счастливое  завершение  всех  приключений  хотЯ  бы  раз
уступило  место  концу  несчастному, трудно теперь точно определить причину,
однако непредотвратимое случилось.
     Ћни  преследовали  раненого  оленЯ. “ оленЯ была стрела в бедре, далеко
уйти  он не мог и быстро бежать тоже, - видимо, не было у него сил, - но уже
и  у  ‡юзЯ  вспотела шерсть и все тЯжелее и тЯжелее екала селезенка, а олень
все  не показывалсЯ, след его бегства ђодим узнавал то по сломанной веточке,
то  по  листику дерева, забрызганному кровью, то по удивительному следу трех
копытец  (раненую  ногу  олень, видимо, каждый раз приподнимал и на землю не
ставил, чтобы не причинЯть себе излишней боли).
     Ћлень  спешил  вниз,  в  самую  глубину пущи, он забиралсЯ во все более
запутанные  чащобы,  но,  как  это  часто  бывает  в  лесу, заросли внезапно
расступились,  и  в  лицо преследователЯм ударило гнилым запахом болот. ‡юзь
от  неожиданности  остановилсЯ,  будто врытый в землю, так что всадники чуть
было  не перелетели через его гриву, но ђодим ударил конЯ в подвздошье, гонЯ
вперед,  прЯмо  на Ядовито-зеленые купины, потому что впереди - совсем рукой
подать,  в  двух  конских прыжках от них, - стоЯл раненый олень и смотрел на
своих убийц глазами, в которых блуждала чернаЯ смерть.
     ‡юзь  крутнулсЯ  туда  и  сюда,  попробовал  даже  молча огрызнутьсЯ на
ђодима,  словно  это  был  малый  ‘ивоок,  но старик все-таки победил конЯ и
послал  его  вперед,  и  тот,  расстилаЯсь над землей в отчаЯннейшем прыжке,
рванулсЯ  к  оленю, и в чреве у него екнуло что-то так тЯжело и страшно, что
‘ивоок  даже испугалсЯ, но, видимо, ђодим первым услышал этот страшный звук,
и  все  это  происходило с такой молниеносной быстротой, что старик не успел
даже  крикнуть,  а сумел лишь рвануть малого из-за своей спины и выброситьсЯ
вместе  с  ним  в  сторону  еще  быстрее и стремительнее, чем ‡юзь полетел в
трЯсину.
     Ћни  упали  одновременно  на  самом  краю  над  химерно  зыбкий зеленым
покровом,  а  в  следующий  миг  почти  рЯдом  с ними ‡юзь беззвучно прорвал
тонкими  ногами  болотную  зеленую  шубу, не задержалсЯ ни на чем, мгновенно
погрузилсЯ  ногами  в  самую  глубину  и начал тонуть в густой тине, надуваЯ
живот,  еще  держась  им на ненадежной поверхности, котораЯ покачивалась под
ним,  разрывалась, выпускала исподнизу мутные струи грЯзи; топь вздыхала под
конем,  булькала,  пока  он  беспомощно барахталсЯ ногами, надеЯсь оперетьсЯ
ими  о  что-нибудь твердое, и на отчаЯнную борьбу конЯ с черной засасывающей
глубиной  смотрели  с  одной  стороны  обескураженные  люди,  а  с  другой -
недостижимый теперь олень.
     Џотому  что  им нужно было спасать конЯ. Ќужно было спасать помощника и
друга,  а  какой  это верный и неизменный друг ђодима, ‘ивоок понЯл по тому,
как   тЯжело   застонал  старик,  застонал  отчаЯнно,  как  и  конь,  когда,
побарахтавшись  ногами  и  не  выбравшись  на  купину,  тот  замер в надежде
задержатьсЯ  на  поверхности, боЯсь еще больше расшатать ненадежную топь, но
все равно погружалсЯ в болото, медленно, неотвратимо, жутко.
     ђодим  метнулсЯ  в  перелесок,  взмахнул  широким  своим  мечом, срубил
толстое  молодое  деревцо, бросил его ‘ивооку под ноги, и тот, не спрашиваЯ,
что  и  зачем,  потЯнул  деревцо  к краю трЯсины. Ђ ђодим срубил еще одно, -
кажетсЯ,  это был дубок, - с удивительной длЯ его тЯжелого тела суетливостью
подбежал  совсем близко к коню, начал подсовывать дубок ему под брюхо. „убок
одним  концом  мЯгко  вошел  в  тину;  покачиваЯ ствол, ђодим подбиралсЯ все
глубже  и  дальше под конское брюхо, но вот дубок выскользнул у него из рук,
стал  торчком,  придавленный  с  одной  стороны  тЯжестью  конЯ; тогда ђодим
попыталсЯ  опереть  свой  рычаг  о  положенное  поперек, подсунутое ‘ивооком
первое  деревцо,  и  у  него даже что-то вроде бы получилось, конский бок на
миг  вырвалсЯ  из  вЯзкого плена, болото недовольно вздохнуло, выпускаЯ свою
добычу,  но сразу же спохватилось и потащило эту добычу с еще большей силой.
Љонец  дубка  ушел  из-под  скользкого  конского  брюха, болото самодовольно
чавкнуло,  и  ‡юзь  погрузилсЯ  в  топь  еще  глубже. ђодим срубил еще более
толстое  деревцо,  еще  несколько раз возобновлЯл попытки высвободить своего
верного  товарища  от  смерти,  но  все  напрасно.  ЉонЯ затЯгивало глубже и
глубже,  ђодиму  не  удавалось вырвать его хотЯ бы на ладонь из засасывающих
тисков  болота,  уже  только  узкаЯ  полоса спины серела над грЯзной жижицей
трЯсины,  и  конь, видимо, знал о своем конце и смотрел на своего хозЯина не
умолЯюще,   а   скорее  прощально,  и  не  ржал,  требуЯ  помощи,  а  только
подбрасывал голову и перепуганно вскрикивал: "ѓ-ги! ѓ-ги!"
     ’огда  ђодим,  не боЯсь трЯсины, отважно подошел совсем вплотную к коню
и одним взмахом своего страшного меча отрубил ему голову.
     ‘ивоок  повернулсЯ  и  что  было сил бросилсЯ в чащу. “бегал от смерти,
котораЯ  предстала  перед  ним  сразу в стольких ужасных обликах, и не знал,
что  в  бегстве  своем  попадет  на новую смерть, еще более страшную, хотЯ и
странно отыскивать оттенки у смерти.
     ‡а  те  несколько  счастливых  лет,  что  он  прожил  с ђодимом, ‘ивоок
заимствовал  от  старика  одно  только  добро, научилсЯ полезному, знал лишь
чувства,  которые возвышают человека над миром, не ведал унижений, неправды,
лукавства,  зависти,  испуг  видел  лишь  у  тех,  кто  пробовал нападать на
ђодима,  сам  же  старик ни разу не проЯвил хотЯ бы капельку страха, даже во
времЯ  летних  Яростно  клокочущих  гроз,  когда  Џерун  низвергал  на землю
огненные  молнии,  даже  когда  настигали  их в пуще неистовые бури и гудели
боры  и  дубравы  и  ломались,  как  щепки,  столетние деревьЯ, заваливаЯ им
дорогу, угрожаЯ смертью.
     Ќо  вот  пришла  ночь,  когда  ‘ивооку  суждено  было  увидеть испуг на
суровом  лице  ђодима,  хотЯ  это была тихаЯ ночь, без грозы, без бури, хотЯ
были  они  не  в далекой дороге, а в своей хижине, в укрытии от всего злого,
со своими добрыми богами.
     ђодим    испугалсЯ    темного   обоза,   подъехавшего   по   дороге   и
остановившегосЯ  возле  их  двора.  Ќесколько  повозок, несколько всадников,
возможно,  даже  вооруженных,  как  это  принЯто  было  у купцов, которые не
решались  пускатьсЯ  в  опасные  странствиЯ без надежной охраны. ‘колько уже
таких  купеческих  обозов  помнил  ‘ивоок,  а  старый  ђодим знал их за свою
долгую  жизнь  в  тысЯчу  раз  больше,  - так почему же он так встревожилсЯ,
почему  поскорее  затолкал  малыша в хижину, сам вскочил за нам, схватил его
на  руки,  подсадил  к  сетке,  прикрывавшей  дымовое  отверстие над горном,
немного приподнЯл ее и шепотом велел: "‘прЯчьсЯ и нишкни!"
     ‘ивоок  пристроилсЯ  у  самого  краЯ сетки, чтобы видеть все, что будет
происходить  внизу;  не послушать ђодима он не мог, потому что впервые видел
его  словно  бы испуганным и впервые тот произнес сразу аж два слова, да еще
тогда,  когда,  казалось,  не  было  необходимости  в  словах,  детскаЯ душа
предчувствовала  что-то  необычное,  наверное, интересное, - длЯ малыша все,
что  происходит  вокруг,  всегда  ЯвлЯетсЯ  прежде  всего  зрелищем, если не
затрагивают  его  самого  и не втЯгивают в водоворот событий, теперь же он и
тем  более  превращалсЯ  в  наблюдателЯ, а обеспокоенность деда подсказывала
парнишке, что он будет иметь незаурЯдное развлечение.
     ‘ивооку  было  чуточку  не по себе из-за обеспокоенности ђодима и из-за
его   тревожных   слов,   однако   парнишка   старалсЯ  отодвинуть  холодок,
закравшийсЯ  в  сердце,  как  можно  дальше,  растопить  его  горЯчей волной
любознательности.
     Ћднако  холодок  залил  ему  всю  грудь и подошел к горлу, как только в
хижине поЯвилсЯ неизвестный пришелец.
     ѓлинЯный  каганец  с двумЯ фитильками светил так, что видно было только
двери  и  небольшое  пространство  возле  них,  а  все  остальное  утопало в
темноте.  ђодим  времЯ  от времени скрывалсЯ в темноте, он всегда так делал,
чтобы  ошеломить  пришельца, проверить, кто он и что, желанный или незваный,
простой  странник или забиЯка. Ќо сегоднЯ темнота, в которой прЯталсЯ ђодим,
словно  сократилась наполовину, одна ее часть осталась на привычном месте, а
другаЯ,  тЯжело  провиснув, заполнила полукруг, освещаемый каганцом. ‘начала
‘ивоок  не  мог  понЯть,  что  случилось,  лишь  через  миг  понЯл: темнота,
окутавшаЯ  ђодима,  точно  так  же  надежно  лежит вокруг него, а та, другаЯ
темнота,  котораЯ возникала возле дверей, вползла в хижину вместе с огромной
фигурой  чужака.  Џостепенно  вырисовывалось  его  потемневшее, будто старое
дерево,  лицо;  из-под  странной  шапки,  похожей на черный пень, выбивались
длинные  черные  волосы,  спускавшиесЯ космами на плечи; одет пришелец был в
длинную,  тЯнувшуюсЯ  по  земле,  широкую  и тоже непроглЯдно темную одежду,
какой  ‘ивооку раньше не приходилось видеть. …динственное светлое пЯтно было
на  зловеще  темной  фигуре, и к этому пЯтну непроизвольно приковалсЯ взглЯд
малыша,  потому  что  он узнал в том тускловатом блеске сиЯние серебра и был
очень  удивлен,  что  незнакомец  таким  необычным  способом  приладил  свое
наличное  сокровище.  Љупцы  ведь  носили  серебро  на шее, похвалЯЯсь хитро
сделанными  гривнами-чепами,  имевшими вид то заморских гадов, то пардусов с
неправдоподобно  вытЯнутыми  телами,  то соблазнительных обнаженных женщин с
телами  гибкими,  как  хмель.  Ќосили  они также перстни с печатЯми и всЯкие
браслеты  у  запЯстий  - это все, чтобы похвастать богатством, показать, как
богатство  превращаетсЯ  в  красоту. „лЯ расчетов они всегда имели серебро в
кожаных  кисетах,  в  одних  -  просто  нарубки  разных размеров, в других -
монеты,  остроугольные  и  круглые,  с  какими-то  таинственными  знаками  и
изображениЯми  чужих  властителей.  ‚се  это  он  видел  у  купцов. Ђ черный
пришелец  взЯл  два  больших  куска серебра, скрепил их накрест и повесил на
грудь  средь  черноты  своей странной и, казалось, неудобной одежды. ‡ачем и
почему?
     ’олько  войдЯ  в  хижину  и  еще, наверное, ничего не рассмотрев в ней,
незнакомец  тотчас  же  махнул  широченным  рукавом, схватил костлЯвой рукой
свой  серебрЯный крест, высоко вознес его перед собой, махнул туда и сюда, и
‘ивоок  лишь  теперь  заметил,  что  серебрЯное  перекрестье висело на шее у
чужака на длинной, тонкой, тоже, вероЯтно, серебрЯной цепочке.
     - Ќе  прЯчьсЯ  в  темноте,  подойди  к  кресту  божьему  и удостойсЯ, -
обращаЯсь  к  ђодиму,  произнес  незнакомец  громким торжественным голосом и
снова  помахал  своим  серебрЯным  орудием;  и  ‘ивоок впервые в своей жизни
услышал  слово  "крест"  и  свЯзал  его звучание с изображением. ‡а спиной у
черного   пришельца  поЯвилось  несколько  вооруженных  сильных  людей.  Ћни
остановились друг возле друга, молчали, не выдвигались вперед.
     €   ђодим  тоже  не  выступал  им  навстречу,  ничего  не  говорил,  не
откликалсЯ, не выдавал себЯ ни малейшим движением.
     - ‚едомо  тебе  хорошо, что светлейший кнЯзь наш привел народ русский к
настоЯщему  богу нашему - €исусу •ристу, - продолжал тот, который с крестом,
и  ‘ивоок  вельми удивилсЯ, что бога своего он называет тем же самым словом,
что  и  склепанные  накрест  две серебрЯные пластинки. - ’ы же, недостойный,
сам  не  ведаЯ,  что  творишь,  размножаешь  Языческих  идолов,  чем вносишь
сумЯтицу и смуту в души христианские.
     - ’о  наши  боги,  -  внезапно  прозвучал  из  темноты ђодимов голос, и
‘ивоок  чуть  было не упал из своего укрытиЯ. ђодим отвечал, ђодим включалсЯ
в перебранку!
     - Ќе  суть  то  боги, - терпеливо продолжал свое черный с крестом, - но
глина,  скудель:  нынче  есть,  а  наутро  рассыплетсЯ в прах. Џотому как не
едЯт,  не  пьют,  не  молвЯт,  но  суть  сделаны  руками в глине, а бог есть
единый,  ему  же  служат и поклонЯютсЯ и за морем, и по нашей земле, поелику
он  сотворил  небо, и землю, и месЯц, и солнце, и человека и дал ему жить на
земле. Ђ сии боги что сотворили?
     €  рукой,  свободной от креста, он указал в тот угол, где, сложенные на
деревЯнных   лавках  и  полках,  лежали  действительно  глинЯные,  но  такие
прекрасные  от  умельства  ђодима  стрибоги,  перуны, Ярилы, световиды, боги
небес,  вод, зеленых трав и буйных лесов, единственные боги, которых знал до
сих  пор  ‘ивоок,  -  добрые, ласковые боги, не нуждавшиесЯ в таких черных и
страшных пришельцах, поддерживаемых зловещей стражей.
     - €бо  сказал  •ристос:  "€дите  и  научайте  все народы"! - воскликнул
черный. - € уничтожено будет все, что противитсЯ...
     Џодобно  черному ворону, высмотрел в темноте, где лежали ђодимовы боги.
’о  ли  был наделен от своего •риста даром, то ли имел необычайно наметанный
глаз  на  все,  что плохо лежит, или же просто кто-то заранее наговорил ему,
подсказал?
     Љак  бы  там  ни было, а только мрачный пришелец, выкрикиваЯ свои слова
об  уничтожении,  направилсЯ  сразу  же  в угол, где хранилось все самое длЯ
ђодима  дорогое,  созданное его трудом, умением, а в особенности же - верой,
унаследованной  от  предков,  которые еще и из могил управлЯли всем живущим,
направлЯли  их действиЯ и души. —ерный запутывалсЯ в длинном своем балахоне,
-  пока  он  сумел  сделать один шаг, его сообщники, видать, поднаторевшие в
подобных  делах,  мигом сыпанули с двух сторон, заметались по хижине, ломаЯ,
калеча, уничтожаЯ все на своем пути.
     - Ќе  тронь! - страшным голосом крикнул ђодим и с неистовством рванулсЯ
к  черному,  заносЯ  свой  широкий меч, заносЯ не внезапно, как тогда, когда
защищалсЯ  от  назойливых  купцов-пришельцев,  а  словно бы намереваЯсь лишь
отпугнуть  обидчиков,  заставлЯЯ  их  опомнитьсЯ, отступить, пока не поздно.
Ћднако  намерение  ђодима оказалось пагубным. …ще не успела рука его поднЯть
меч  вверх,  еще  медленно  двигалась  она, описываЯ большую дугу, как вдруг
сзади,  не  замеченный  ни  ђодимом, ни даже ‘ивооком, который, казалось, не
выпускал  из полЯ зрениЯ ничего, что происходило внизу, меч сверкнул коротко
и  зловеще,  и  ‘ивоок  с  ужасом  увидел,  как  праваЯ рука ђодима, будто в
кошмарном  видении, отделилась от тела и вместе с мечом безжизненно упала на
землю.   ’отчас   же  сзади  и  с  боков  набежало  еще  несколько  страшных
пришельцев,  сверкнули  мечи, поднЯлась суматоха, а когда все рассыпались по
сторонам,   ђодима  не  было,  лишь  темнело  что-то  на  полу,  огромное  и
неподвижное.
     Ѓольше  ‘ивоок  не видел ничего - не стал смотреть. Ћн бросилсЯ в самый
отдаленный  угол  чердака,  в  диком  исступлении  рвал крышу, пока пробилсЯ
наружу,  не  колеблЯсь  спрыгнул на землю и помчалсЯ через урочище туда, где
темно возвышалась таинственнаЯ и спасительнаЯ пуща.
     ЏродиралсЯ  сквозь  кусты,  бежал  мимо  высоких  деревьев, проскакивал
через  полЯны, не знал усталости, забыл об отдыхе, бежал, сам не ведаЯ куда,
только  звучало в нем одно-единственное слово: "ђодим, ђодим, ђодим", да еще
вырывались  иногда  сухими  всхлипываниЯми отчаЯннейшие рыданиЯ, раздиравшие
ему  грудь.  Ћн  бежал  так  до  самого  утра,  не мог замедлить бег, не мог
задержатьсЯ,  не  было на свете силы, котораЯ могла бы его остановить, и вот
так  выбежал на опушку, и в лицо ему ударило духом гнили и обманчиво зеленые
топи  глЯнули  ему  в  глаза,  а  у  самого  краЯ трЯсины, в зарослЯх жирной
болотной  травы,  скалились  огромные  желтоватые  зубы.  Ћн  остановилсЯ  с
полного  разбега,  так  резко,  что  даже  покачнулсЯ  вперед,  туда, откуда
насмешливо  смотрела  на  него  черными  пустыми  глазницами неправдоподобно
бледнаЯ конскаЯ голова и щерила зубы, будто сама смерть.
     Ћн  узнал это место, мгновенно вспомнил все, что было, вспомнил оленЯ и
предсмертный  прыжок  конЯ,  вспомнил  деда  ђодима, как он боролсЯ за жизнь
конЯ, а потом взмахнул мечом... взмахнул мечом... взмахнул мечом...
     Љруто  повернувшись,  ‘ивоок  побежал  назад.  Ћт  смерти  к  смерти. ‚
безвыходном кольце.
     Ћн  очень хорошо знал эту пущу с ее непрестанным спусканием вниз, знал,
что,  сколько  ни  кружи  по ней, рано или поздно выбросит она тебЯ из своей
таинственности  и  очутишьсЯ  ты там, откуда начинал свои странствиЯ, откуда
вступал  в  торжественное  царство  леса.  ’ак  и  ‘ивоок после многодневных
блужданий  по  лесу, голодных, изнурительных и безнадежных, наконец очутилсЯ
на  опушке,  от  которой  тЯнулось такое знакомое и такое ненавистное теперь
удолье.
     …му  некуда  было  податьсЯ, поэтому и пошел он понизу, вдоль удольЯ, и
вскоре  уже  был  возле  двора  ђодима,  возле  первого  в своей жизни дома,
который знал и помнил. ‚озле своего и не своего...
     ЏриближалсЯ  осторожно,  с  опаской,  подкрадывалсЯ  от  куст" к кусту,
подолгу  выжидал,  осматривалсЯ  по  сторонам.  ‡амер, когда увидел во дворе
конЯ,  запрЯженного  в  воз.  „олго  ждал, не поЯвЯтсЯ ли люди, но, так и не
дождавшись,  снова  тронулсЯ  вперед, теперь еще осторожнее. Џосмелел только
тогда,  когда  узнал  и конЯ, и возок: принадлежали они ‘итнику. ‘ам ‘итник,
видимо,  был  в  хижине,  почему-то  долго  не показывалсЯ, и это поселило в
сердце  ‘ивоока  слабую  надежду:  а что, если дед ђодим живой? €зрубленный,
израненный,  но  живой! € они и дальше будут жить в этой доброй хижине, и он
будет  помогать деду месить глину и разрисовывать кувшины и богов и научитсЯ
торговатьсЯ с купцами, а потом будет сам ходить на охоту.
     Ћн  еще  немного подождал и бегом бросилсЯ в хижину. Ќе было там никого
и  ничего.  ‚се изломано, уничтожено. Ќо в кладовке слышен был гомон. ‘ивоок
прыгнул  туда,  с  трудом  сдерживаЯ  крик. ђодим, ђодим! “дарилсЯ о мЯгкое,
схватил  его  кто-то  за  руку,  крепко стиснул, вытащил из чулана - ‘итник!
‚есь вспотевший и словно бы растерЯнный.
     - Ђ тебЯ не забрали? - удивилсЯ ‘итник.
     - „ед ђодим! ѓде дед? - выкручиваЯсь из его руки, крикнул ‘ивоок.
     - Ћго,  крепкий парнище! - выкрикнул медовар. - ‚ырвалсЯ, стало быть, и
от них.
     - ѓде ђодим? - повторЯл свое ‘ивоок.
     - € бежал, стало быть? ѓде же ты столько блуждал?
     - ѓде ђодим?
     - Џохоронили ђодима.
     - Љак! - парнишка не мог постичь всего ужаса этого слова "похоронили".
     - Ќе  так,  как  было  когда-то.  Ћбычай  у  нас был класть покойнику в
могилу  одежду,  оружие,  драгоценности. †ертвы приносили к огню, на котором
сжигали  умерших.  Ђ  новаЯ  вера  инаЯ.  •ристиане  хоронЯт  своих голыми и
убогими,  потому  как  они  идут  в  царствие  небесное,  где их и оденут, и
накормЯт,  и  напоЯт.  ‚от  так  и ђодима твоего, который под крестом побыл,
похоронили  без  ничего, а все, что у него было, роздали во славу божью да в
пользу людскую.
     - Ћн   погиб   под   крестом,  -  заплакал  ‘ивоок,  и  этим  сразу  же
воспользовалсЯ  ‘итник  и  снова схватил хлопца за руку и поволок во двор, к
возку.
     - Џогиб  ли,  родилсЯ ли под крестом - все христианин, - бормотал он, -
а  раз  ты  видел  тот  крест,  то,  стало быть, и ты христианин, буду иметь
христианского роба, хвала богам древним и новым и всем вместе.
     Ќо  парнишка  не  слыхал бормотаниЯ ‘итника и, руководимый неосознанным
стремлением  к  воле,  снова  крутнулсЯ,  чтоб  вырватьсЯ,  но  когда это не
помогло,  изо  всех  сил  так  толкнул  ‘итника,  что  тот попЯтилсЯ назад и
раскорЯченно сел на землю, в то времЯ как ‘ивоок уже бежал со двора.
     - „а  постой,  дурень!  - крикнул ему вдогонку ‘итник. - Џропадешь же в
лесу.  Џовезу  тебЯ  -  хоть накормлю. •леба дам и мЯса. Ѓудешь у менЯ сыном
родным. ‘лышишь иль нет?
     €з  всего сказанного до сознаниЯ ‘ивоока дошли только два слова: "хлеб"
и  "мЯсо".  Ћни  напомнили  ему  о том, что где-то на свете есть пища и есть
люди,  утолЯющие  голод  едой  и  питьем,  тогда как дед ђодим лежит в сырой
земле голый и убогий, а сам он, убитый горем, слонЯетсЯ, умираЯ от голода.
     Џарнишка остановилсЯ и посмотрел на ‘итника. Ќе врет ли он?
     - Ќу,  иди  сюда,  иди,  - звал тот. - ‘адись ко мне, да поедем в село.
“видишь  мою  ‚еличку.  Ћна  тоже  обрадуетсЯ.  ’акаЯ  у  менЯ доченька есть
маленькаЯ. €ди-ка поскорее!
     ‘ивоок  медленно  приблизилсЯ к возку, оттолкнул протЯнутую к нему руку
‘итника,  сам  залез  в  лубЯной  кузов,  сел так, чтобы иметь возможность в
любой  момент  спрыгнуть и броситьсЯ наутек. ‘итник дернул за вожжи, лошадка
медленно тронулась, двор ђодима оставалсЯ позади, навсегда оставалсЯ.
     Ќо  не погиб бесследно дикий нрав ђодимов! “пал он сочнейшей краской на
чистую  поверхность  детской  души  и навеки закрепилсЯ там, как неистребимо
остаютсЯ краски на глине, обцелованной жгучим огнем.
     Ќе  усидел  ‘ивоок  долго в кузове, соскочил, снова отбежал от ‘итника,
встал - неприрученный, упрЯмый, своенравный.
     - ѓде ђодим? - закричал.
     - Ќу,  сказал  же,  сказал,  -  останавливаЯ лошадь, вытирал пот с лица
‘итник. - Ќет его, мертвый, сгинул.
     - ѓде он? - упрЯмо допытывалсЯ хлопец.
     - •очешь видеть могилу? Ќу, ежели ты такой, то...
     ‘итник  привЯзал  конЯ,  пошел вразвалочку назад по дороге, ‘ивоок - за
ним, недоверчиво держась поодаль.
     Ќиже  двора,  где  дорога  делала  изгиб,  на молодой травке возвышалсЯ
небольшой  горбик,  и  с  той  стороны бугорка, котораЯ была ближе к хижине,
торчало  из  земли  деревЯнное  подобие  того  серебрЯного  креста,  которым
размахивал  черный  пришелец  в  ночь убийства ђодима. Џочему дед должен был
лежать  под  этим  знаком  его  убийства?  ‘ивоок  с разгона ударил плечом в
мертвое  дерево,  стараЯсь  вывернуть  его  из земли, чтобы потом истоптать,
утащить  отсюда  куда  глаза  глЯдЯт, сжечь, пустить по течению - да мало ли
что!
     Ќо  крест  даже  не  пошатнулсЯ.  ‘деланный  из двух дубовых толстенных
брусьев,  скрепленных  намертво  хитрым  деревЯнным  замком, он был закопан,
видно,  еще  глубже,  чем  прах  покойника,  и  должен  был  стоЯть у дороги
долго-предолго,  чтобы  каждый,  кто  будет  ехать,  не  миновал  его  своим
взглЯдом и смирЯлсЯ от созерцаниЯ чужой смерти.
     €  ‘ивоок,  словно  бы  чувствуЯ,  что  отныне  его  жизнь  тоже  будет
обозначатьсЯ  такими  вот  крестами и спастись от них он не сможет точно так
же,  как  не  сможет столкнуть знака смерти ђодима, в бессильной Ярости стал
бить  кулачками по мертвому дереву, плакал, не вытираЯ слез, и до полнейшего
истощениЯ сил все бил, бил, бил.
     ’олько  здесь ‘итник наконец смог сгрести мальчишку и потащить к своему
возку,  одной  рукой  крепко  держа  его,  а  другой  вытираЯ  бороду и усы,
заливаемые потом. “ ‘ивоока уже не было сил упиратьсЯ.
     Ќи  в  тот день, ни впоследствии он не мог признатьсЯ самому себе, хотЯ
и  не  мог  утаить  удивительно жестокой правды: смерть ђодима открыла перед
ним  мир  намного  более  широкий,  чем  он видел его до сих пор. Џозади все
начиналось   чернотой   на  вЯзкой  дороге,  беспомощным  криком  маленького
мальчика  во тьме, добрыми руками старика, потом были - двор, глина, краски,
огонь,   был  конь  ‡юзь,  была  пуща,  сначала  словно  бы  безграничнаЯ  и
всемогущаЯ,  но  со  временем, оказалось, - замкнутаЯ в своей повторЯемости,
доступнаЯ  длЯ  познаниЯ.  Ѓудучи  еще  совсем  маленьким,  ‘ивоок незаметно
усвоил  в  том  мире  все  нужное  длЯ  того, чтобы жить без лишних тревог и
неопределенности,  свыкалсЯ  с  мыслью,  что  всегда  будет ходить по тем же
самым  тропинкам, возле тех же самых деревьев, будет сидеть у того же самого
очага, будет смотреть на ту же самую дорогу.
     €  вот  теперь  словно бы раздвинулись перед ним горизонты, и он увидел
сразу так много, что не мог этого ни умом постичь, ни взглЯдом охватить.
     €х  возок  выкатилсЯ  на  возвышение;  позади,  в удолье, чуть видимый,
оставалсЯ  двор  ђодима,  а  с другой стороны на покатом спуске, открытом во
все  стороны  вольному,  пахучему  от  трав и еще каких-то неведомых ‘ивооку
растений   ветру,  чьЯ-то  добраЯ  и  могучаЯ  рука  разбросала  много-много
строений,  наверное,  людских  жилищ,  но внешне намного более приветливых и
веселых,  чем  привычнаЯ  длЯ  него хижина ђодима, которую хлопец до сих пор
считал единственно возможной длЯ жизни людей.
     ‘ивоок   смотрел   вниз  неотрывно,  слезы  в  его  глазах  высохли  от
восторженного  огнЯ,  который разгоралсЯ там все Ярче и Ярче. ‘итник заметил
возбужденность  парнишки,  но  подождал  еще малость и только потом небрежно
спросил:
     - ’ак как? Љрасиво здесь?
     ‘ивоок вздохнул, но ничего не ответил.
     - Ќикогда не был? Ќе видел?
     ‘нова последовал лишь вздох, то ли сокрушенный, то ли жалостливый.
     - Ќе  показывал  тебе  ђодим?  ’олько  в пущу водил? Ђ свет не только в
пуще.
     ‘ивоок  уже  и  не  вздыхал. Џрикусил губу. Ћн был растерЯн. „олжен был
ненавидеть  этот  прекрасный  мир  за  то,  что  свои великолепиЯ раскрывает
только   после   того,   как   заплачено  самой  высокой  платой  -  смертью
единственного  дорогого  тебе человека. Ќо уже поселилась в его неискушенной
детской  душе  способность восторгатьсЯ всем прекрасным, и способностью этой
наделил  его ђодим, молчаливый, щедрый, добрый дед ђодим, у которого красота
пела под руками.
     ‘итник  знал  толк  в людЯх. Њало уметь цедить да ситить меды - надо их
еще  и  продать  тому  да  другому.  Ђ  продаешь  -  умей  видеть, кто может
заплатить  ногату, кто даст гадкую скору, а кто и кусок серебра. Њед-то ведь
любЯт  все,  а  платить  не  каждый  одинаково  способен.  ‚от и угадывай. “
‘итника  глаз  был  меток,  как хищнаЯ рыба. ђаз-два - и готово! ‡аметил он,
как притих ‘ивоок. „икое дитЯ. ‚первые увидело простор.
     - ‹епо? - спросил ‘итник, улучив подходЯщую минуту.
     - „а, - шепотом ответил ‘ивоок.
     - Ћльховатка,  - объЯснил ‘итник, - село так наречено. Њного люду. Ђ мы
вон там.
     Ћн  показал на холм у дороги, немного в стороне от села. € снова должен
был  удивлЯтьсЯ ‘ивоок. Ћн привык, что двор ђодима открыт всем ветрам, а тут
бросалсЯ  в  глаза дубовый частокол, цепко окружавший усадьбу на самом верху
пригорка,  скрывал  от  постороннего  глаза  строениЯ,  людей и жизнь в ней.
‘ивоок  шевельнулсЯ  в  возку, еще не ведаЯ, что сделает в следующую минуту,
потому  что  шевельнулось  в  его душе предчувствие чего-то страшного, но он
еще  не  научилсЯ  справлЯтьсЯ  с  предчувствиЯми,  зато  ‘итник,  все времЯ
опасавшийсЯ  возможных  выходок со стороны малого, мгновенн