 человеческой цели, в
том,  что  "нечеловеческаЯ жестокость истреблЯла города  и  села,  засеваЯ в
будущем одну лишь темноту".
     џ  уже  из  своей дальней дали видел светлость,  а  ему  и  с  близкого
расстоЯниЯ глаза пеленой закрыло!
     Љомиссары тем  временем прибыли уже  в  ‹уцк и  засели там,  потому что
вокруг  все  горело.  Љисель  прислал мне  льстивое письмо:  "Њилостивый пан
старшина ‡апорожского ‚ойска ђечи  Џосполитой,  издавна любезный мне  пан  и
приЯтель!  ‚ерно,  нет в  целом свете другого государства,  подобного нашему
отечеству правами и  свободою;  и  хотЯ  бывают разные неприЯтности,  однако
разум  повелевает принЯть во  внимание,  что  в  вольном государстве удобнее
достигнуть удовлетворениЯ, между тем как, потерЯв отчизну нашу, мы не найдем
другой ни  в  христианстве,  ни в  поганстве:  везде неволЯ,  -  одно только
королевство Џольское славитсЯ вольностию".
     Ћх, любил строить из себЯ миротворца пан Ђдам Њефодий Љисель! „аже герб
выдумал длЯ себЯ соответствующий:  белый шатер в красном поле - единственный
такой герб в шлЯхетской геральдике.  „ескать,  белый, как голубь, миротворец
среди  кровавых полей  войны.  Љогда в  1642  году  во  львовской типографии
Њихаила  ‘лезки  изготовлена  была   богато  иллюстрированнаЯ  с   выливными
украшениЯми "’риодь цветнаЯ",  Љисель,  добившись (не  задаром!)  посвЯщениЯ
себе в нескольких экземплЯрах, приладил сверху титула свой герб: мол, хотЯ Я
и пан вельможный, но несу оливковую ветвь, а не меч.
     џ  ответил Љиселю  довольно благосклонно,  посланцам же  сказал о  пане
сенаторе: тут к казакам подольщаетсЯ, а в ‚аршаве держит речи против них. „а
и с чем едет к нам?  —тобы казаки возвратили пленных и пушки, разорвали союз
с  татарами на  все  времена и  при первой же  возможности пошли против них;
головы  зачинщиков  выдали,  возобновили  узы  верности  и  довольствовались
свободой,  определенной если не  кумейковской комиссией (то есть уничтожение
наших  вольностей после  разгрома Џавлюка Џотоцким),  то,  самое большое,  -
куруковской (ординациЯ  Љонецпольского,  выданнаЯ  казакам  после  поражениЯ
†майла над озером Љуруковым в  1625 году,  ограничивавшаЯ казацкий реестр до
шести тысЯч).
     Љомиссары двинулись со своим полком под ‘тароконстантинов, но по дороге
услышали,  что  казаки захватили Ћстрог -  еще  одну  неприступную крепость.
Љисель написал мне,  чтобы отступили от Ћстрога,  -  он же едет с  миром.  џ
ответил, что Љривонос пошел под Ћстрог и не с войною, а за брашнами. …сли же
пан сенатор хочет заверить нас,  что идет с  миром,  пускай даст заложников,
тогда  мы  уйдем  из  Ћстрога в  спокойствии.  Љисель  дал  троих  людей  из
придворных  Ћссолинского:  коморника  черниговского ‚ерещаку,  ‘осницкого  и
Ѓратковского да  еще  пЯтерых гербованных товарищей из  хоругви своего брата
новогрудского   хорунжего   ЌиколаЯ   ЉиселЯ:    Њалинского,   ’рипольского,
ѓрачевского,  Љрасовского и ’ренбинского. Ќо когда казаки начали отходить от
Ћстрога,  на  них  внезапно налетел стражник польный коронный вишневеччик џн
‘окол и попыталсЯ ударить отнюдь не по-соколиному. Љривонос, считаЯ, что это
коварство пана ЉиселЯ,  велел отрубить головы пЯтерым заложникам из хоругвий
его брата,  ‚ерещаку, ‘осницкого и Ѓратковского поставил смотреть на все это
и ждать своей очереди. ‚се-таки этих троих помиловал, только посадил каждого
в отдельности под строгую стражу, а ночью велел препроводить к себе ‚ерещаку
и  имел с ним беседу с глазу на глаз такую страшную,  что уже и после смерти
Њаксима этот ‚ерещака несколько лет исправно и  верно служил казацкому делу,
сидЯ при королевской канцелЯрии в  ‚аршаве,  так что Я  ведал обо всем,  что
происходило в столице, будто сам там пребывал.
     Њожет,  это мое упорное выжидание, эта моЯ упрЯмаЯ медлительность порой
шла  от  боЯзни  потерЯть самых  дорогих людей,  товарищей своих  вернейших,
настоЯщих храбрых и отчаЯнных рыцарей,  которые и в огне не горЯт,  и в воде
не  тонут!  €  может,  иногда  злилсЯ  Я  на  Њаксима  за  его  горЯчность и
нерассудительность,  предчувствуЯ его  близкую  гибель?  Љто  со  мной,  тот
переходит в  вечность не  по  моей  милости,  а  по  велению самой истории и
судьбы.  ‹ишних десЯть лет жизни не  приблизЯт человека к  вечности:  она не
измерЯетсЯ временем и  суждена тем,  кого  нельзЯ  покорить ни  железом,  ни
золотом.  Ќо  все  же  как  страшно было  терЯть  рыцарей,  которые,  может,
превосходили и  менЯ самого!  Њог ли Я  знать,  что Љривонос не доживет и до
конца этого великого и  победного года нашей истории -  1648-го?  ‚идел ли Я
смерть великого самоборца ѓанжи на  пилЯвецком поле не  от  меча противника,
ибо не  было такого меча на свете,  а  от бессмысленной слепой пули?  Џочему
судьба так немилосердна к цвету нации, к ее величайшим надеждам, к ее славе?
     Љаким бы ни был Я осмотрительным и осторожным,  все же терЯл то одного,
то другого из золотых своих рыцарей,  а  ко мне тем временем протискивались,
окружали менЯ те,  которые не  были убиты,  не  знали болезней и  старости в
прислужничестве, всегда торчали перед глазами, готовые на все доброе и злое,
у  менЯ  не  было  выбора,  и  Я  назначил  их  полковниками и  генеральными
старшинами, - так и получалось, что достаточно было человеку иметь здоровье,
а  не разум,  чтобы командовать людьми,  вести их на смерть.  ‚последствии Я
убедилсЯ,  что зло так же непобедимо,  как и истина,  но что Я мог поделать?
†изнь -  это невосполнимые утраты, битвы - это утраты еще большие, потому-то
и  был Я  упорно осторожен там,  где должна была проливатьсЯ кровь и  где (Я
знал это навернЯка) прежде всего понесу потери Я сам,  где частица моей души
будет отмирать с каждым павшим.
     ‚от  так,  придвинувшись под  ‘тароконстантинов,  Я  выбрал  длЯ  своей
стоЯнки местность за болотистой €кавой под ЏилЯвецким замчишком, заброшенным
и запущенным (паны презрительно называли его "курЯтником"), и стал терпеливо
ждать,  кто  же  первый придет ко  мне:  комиссары пана  ЉиселЯ или  войско,
которое региментари с  ‚ишневецким скапливали под —олганским Љамнем?  ‚ойска
этого насчитывалось уже  свыше 30  тысЯч,  да  еще втрое больше было обозной
службы с мушкетами.  ‘то тысЯч возов с припасами двигались к ЏилЯвцам. Љакие
дороги  нужны  были  длЯ  них?  €  что  это  за  войско,  отЯгощенное  таким
имуществом? Ќе только важные паны, но и обыкновеннаЯ шлЯхта тронулись в этот
поход,  горЯ желанием подавить ребелию и растоптать казаков. ‚ыбрались панки
не  столько  с   железом,   сколько  с  серебром  и  золотом,   выступали  с
необыкновенной  роскошью,  ехали  в  позолоченных  рыдванах,  везли  дорогие
одеЯниЯ,  драгоценную посуду со всех концов короны,  клейноды, дорогие вина,
отЯгощенные –ерерой и  Ѓахусом.  ‘емь воевод,  пЯть каштелЯнов,  шестнадцать
старост -  и все хотели командовать: что ни панек, то гетманек. ЏохвалЯлись,
что  такое  войско  сможет хоть  и  ‘тамбул взЯть.  Ќикогда не  имели  такой
собранной силы ни †олкевский, ни •одкевич, ни Љонецпольский, ни сами короли.
     Ћ  моем  же  войске  паны  и  не  ведали  как  следует.  Џрезирали его,
высокомерие  ослеплЯло  их,  а  там  еще  ‘емко  ‡абудский,  которого  Я  за
нестерваровскую резню велел приковать к  пушке,  перегрыз как-то  цепи  и  с
ошейником, будто пес, прибежал в шлЯхетский табор и поднЯл дух панству: мол,
у •мельницкого войско хотЯ и большое,  может и до ста тысЯч,  но утомленное,
начисто измотанное,  голодное,  все в невзгодах, две третьих без стрельбы, с
одними лишь  дубинами,  хлопство пришло на  войну  прЯмо  от  плуга,  теперь
удирает,  окопа нет никакого в таборе, предосторожностей тоже, а само войско
каждый день пьЯное. ‘емко сам прибежал пьЯный, паны и поверили.
     „винулись на нас,  уже считаЯ мертвыми. џ терпеливо ждал: пускай придут
и попробуют ударить.  Ќе мы идем -  на нас идут.  ’ак чьЯ же вина и кто грех
берет на душу?
     Џеред  этим  Я  снова  и  снова писал письма чуть  ли  не  всему свету,
сносилсЯ с  ордой и  Џортой.  Њне еще не  верили,  ко  мне присматривались и
приглЯдывались,  хотЯ  после  †елтых ‚од  и  ЉорсунЯ уже  заметили.  ‚еликие
владетели не  торопились принЯть в  свой круг простого казака,  тем  большую
радость принесло длЯ  менЯ  письмо из  ‘тамбула от  моего  старого знакомого
Ѓекташ-аги,  который  не  только  не  затерЯлсЯ за  эти  годы,  а  проник  в
запутанные   дебри   султанского   двора,   стал   воспитателем  султанского
наследника,  а теперь уже был "названным отцом султана".  ’олько что на трон
сел его воспитанник, семилетний Њехмед, сын ’урхан-валиде, родом из казацкой
земли,  а потому он,  Ѓекташ-ага, охотно принимает в свои названые сыновьЯ и
гетмана  украинских  казаков  •мельницкого,   доблесть  которого  ему  давно
известна.  Њолодой султан уже  велел хану  €слам-ѓирею ударить всей силой на
королевство,  чтобы помочь казакам,  а он сам, хотЯ еще только и семилетний,
хочет идти с ними в этот сиЯтельный поход.
     ‚последствии  будут  говорить,   будто  переворот  в   ‘тамбуле  учинил
•мельницкий,  убив султана €брагима,  чтобы посадить на  трон сына украинки.
Њожет, и хотел бы Я иметь такие длинные руки, но жаль говорить. „а грех было
и  пренебречь таким подарком судьбы,  потому-то  велел Я  пану  генеральному
писарю прЯмо из табора нашего готовить достойное посольство в  ‘тамбул и  не
пожалел отправить из  войска одного из своих самых лучших полковников ”илона
„желалиЯ,  ведь он был когда-то вместе со мною в  неволе и тоже немного знал
Ѓекташ-агу.
     ‘оставил Я письмо к султану, без обещаний, но и с надлежащим уважением:
     "ЌаиЯснейший милостивый цисарю турецкий,  пане наш великомилостивый! Ќа
долгие  и   бесконечные  лета  доброго  здоровьЯ  и  счастливого  над  всеми
господствованиЯ вашей цисарской милости желаем, поклон и службы наши!
     €з  письма  Ѓекташ-аги  видим,  что  ваша  писарскаЯ милость,  пан  наш
милостивый,  к нам,  слугам твоим,  ласковым быть благоволит.  Ћчень этим мы
ныне радовались всем ‚ойском нашим ‡апорожским и очень просим вашу писарскую
вельможность, чтобы к нам, слугам своим, был ласков. Џотому что мы за всЯкое
братство  и  приЯзнь  с  ханом  готовы  всегда  к  услугам  вашей  цисарской
вельможности и против каждого неприЯтелЯ стоЯть.
     ’ак  же  казакам велели,  чтобы  в  панства вашей  цисарской милости не
вторгались.  €  всегда будем следить за  тем,  чтобы ни  один  неприЯтель не
пришел и зла в панствах ваших не учинил.  ’ак нам в согласии за это стоЯть с
татарами,  друг с другом вместе, дай боже так навеки быть в приЯзни, недобра
желать каждому неприЯтелю, а за ласки вашей цисарской милости благодарить".
     Ѓудут  ломать еще  голову над  моими посланиЯми султану,  но  никто как
следует их  так  и  не  истолкует,  так как великую игру в  состоЯнии понЯть
только  великие умы  и  державные мужи,  руководствующиесЯ не  повседневными
хлопотами, а высшими потребностЯми. Ђ известно ли вам, к слову, что "цисарь"
по-латыни означает "чуприна"?  Ђ  что писал к  малолетнему хлопцу,  то делал
это,  не имеЯ другого выбора.  ‚едь известно же,  что все посланиЯ читает не
сам султан,  а его лукавые придворные,  кроме того,  в таком великом царстве
уже не имеет значениЯ, какой султан - старый или малый, мудрый или глупый, -
такое царство,  как Я уже когда-то говорил, напоминает огромный тЯжелый воз,
который с  силой столкнули с высокой кручи,  и он покатилсЯ уже сам по себе,
не  разбираЯ,  есть ли  на  нем  возница,  запрЯжены ли  кони;  воз  катитсЯ
безостановочно,  сбиваЯ и  ломаЯ все,  что стоит на пути,  и нет такой силы,
котораЯ могла бы его остановить,  разве лишь камень какой попадет под колесо
- и  от этого воз свернет немного в  сторону,  да и снова помчитсЯ еще более
неистово.
     ‘колько этих возов, если посмотреть вокруг, катилось уже на этом свете,
и  все словно б на мою землю,  открытую всем ветрам и бедам,  а вот уж и тут
панство направило на  менЯ сразу своих сто  тысЯч возов,  карет и  рыдванов,
будто намеревались подмЯть все  казачество под колеса,  растоптать лошадьми,
устлать себе  дорогу  казацкими трупами к  медоносным степЯм да  к  молочным
рекам на  “краине.  ‘вое  войско паны  разворачивали нарочито широко,  чтобы
напугать казаков. Њол, когда •мельницкий увидит такую страшную силу, вскочит
на быстрого конЯ и спрЯчетсЯ в своем —игирине, а оттуда, если тесно будет, и
на ‡апорожье пойдет.
     џ изнурЯл шлЯхетские полки наездами,  рассыпаЯ их аж до ‹уцка, Ћстрога,
‘атанова,  но на главные силы, двигавшиесЯ от —олганского ЉамнЯ, не нападал.
‚ыбрал  себе  место  малоприступное:  глубокие балки,  бугры,  речка  €кава,
разлитаЯ в озера и болота, водовороты и крутобережье, - длЯ казаков эти Яры,
болота,  воды  будто дом  родной,  а  длЯ  шлехетской конной езды пропасть и
погибель,  ни продвинутьсЯ,  ни передвинутьсЯ, ни разогнатьсЯ, ни погнатьсЯ.
Џереправившись через €каву под ЏилЯвцами,  Я  занЯл удобную позицию,  вокруг
менЯ были леса,  засады,  трудные длЯ врага переправы через пруды и  болота,
табор свой по обыкновению фортифицировал как окопом,  так и возами, соединив
их по казацкой науке в  шесть рЯдов,  войско все свое замкнул в  своем окопе
так,  что ни  подступитьсЯ,  ни вырвать ни единого человека было невозможно,
спрЯтал так, что и не сосчитать.
     Љапкан был поставлен,  теперь Я  должен был заманить в  него шлЯхетскую
мышь.  Љак  только  панское войско подошло под  ‘тароконстантинов,  казацкаЯ
застава встретила его  огнем и  держалась весь день при крепости так,  будто
тут  и  должна  была  развернутьсЯ великаЯ битва.  Ћднако  ночью  Я  отозвал
гарнизон оттуда,  что  панством было истолковано как  испуг перед их  силой:
"ѓосподь бог всемогущий нагнал такого страха неприЯтелю в  глаза,  что ночью
он бежал из сильной крепости, оставив нам свободными все переправы".
     Љакие  бы   головы  не   вскружились  при  такой  фортуне!   …ще  когда
отправлЯлись в поход, паны больше думали о праздновании победы, чем о битве.
‚езли  вина  и  посуду длЯ  банкетов,  сотни возов нагружены были  железными
цепЯми, чтобы заковать в них пленников. "Љак медведей, будем вести казаков в
цепЯх  за  возами!"  -  похвалЯлись паны.  —тобы честь подавлениЯ ребелии не
досталась  кому-нибудь  одному,  избраны  были  три  региментарЯ,  а  к  ним
приставлена войсковаЯ рада  из  десЯти человек,  без  которой региментари не
могли с  места сдвинутьсЯ.  Ќикто не  знал,  кого  надо слушать,  кто  здесь
начальник, кому что делать, да панство не очень-то и ломало над этим голову,
считаЯ свой поход торжественным шествием к  славе,  а  не к  стычкам и боЯм.
Ѓеглецы,  тучами  удиравшие из  шлЯхетского табора,  присоединЯлись к  моему
войску,  рассказывали, будто панство в своем тупом зазнайстве уже и к самому
богу  обращалось с  такой молитвой:  "ѓосподи,  ты  не  помогай ни  нам,  ни
казакам,  а только с высоты своего трона смотри,  как мы расправимсЯ с этими
хлопами!"  Џаны  похвалЯлись,  что  длЯ  казацкого хлама  жаль  и  оружиЯ  -
достаточно будет палок и канчуков.
     ’аким людЯм нужно было бы нарЯжатьсЯ в перьЯ, чтобы легче было, подобно
индюку, важничать.
     ‡анЯв ‘тароконстантинов,  паны  выслали под  казацкие позиции передовой
полк нашего давнего знакомого ‡ацивилковского, который был когда-то казацким
комиссаром. ‡ацивилковский билсЯ Яростно, придвинулсЯ почти вплотную к нашим
окопам и  стал табором,  не выбираЯ места.  ’ак необдуманно расположил обоз,
что шесть гор собою покрыл,  а  между ними Яры и  болота.  Ћтдал Я панам это
поле, чтобы они сломали себе ноги.
     ‚от тогда и погиб ѓанжа.  Њне хорошо было видно из ЏилЯвецкого замочка,
как он с  несколькими самоборцами перескочил через гать на ту сторону €кавы,
как вызывал на поединок шлЯхтичей,  видно было,  как рубитсЯ с  одним,  и  с
другим,  и  с  третьим,  всех одолевает,  а  потом невидимаЯ пулЯ прилетела,
ударила в живот, и ѓанжа склонилсЯ на коне, сломалсЯ, но все же нашел в себе
силы и,  уже умираЯ, снова сражалсЯ, пока и не выпала из мертвой руки саблЯ.
Ђ Я все это видел и терзалсЯ в душе, что бессилен помочь, спасти, воскресить
своего рыцарЯ.  ѓде  же  торжество жизни,  где тайны и  восторги,  когда все
заканчиваетсЯ так жестоко,  позорно и  несправедливо?  Ђ  может,  и вправду,
чтобы стать героем “краины,  надо погибнуть?  Љак Ѓайда, Џидкова, Ќаливайко?
’олько Я  живой  и  сущий  в  своем неизмеримом величии,  которое не  только
возносит, но и угнетает.
     Ќесколько дней  присматривалсЯ Я,  как  паны  хотЯт  захватить переходы
через  €каву,   одну  плотину  трижды  добывали  и  терЯли  снова.  ‡авладев
переходом,  сбили казаков с  полЯ и  загнали в окоп.  ’еперь имели намерение
придвинутьсЯ вплотную к  моему замку,  но  тут  Я  неожиданно вывел все свое
войско и ударил по распыленным панским силам,  погнал их через реку,  топЯ в
воде,  уничтожаЯ в  давке и  в непроходимых местах.  ‘ам с гетманским полком
помчалсЯ в битву,  летел в лаве,  приникаЯ к конской гриве,  восклицал:  "‡а
веру,  молодцы,  за веру нашу!",  левой рукой держал повод,  а праваЯ висела
где-то внизу,  сбоку, далекаЯ и бесконечно длиннаЯ, безгранично продленнаЯ и
отЯгощеннаЯ саблей, повисла длЯ глухого удара, длЯ крови, смерти и победы. Ђ
вокруг все смешалось:  люди,  кони,  мир,  залитый кровью,  неистовый мир, в
ненависти,  в  криках,  в стонах,  песнЯх,  развернутых хоругвЯх.  Ѓились не
только за  свою  землю,  но  и  за  свое достоинство,  за  славу и  историю,
потому-то  и  стала это  битва несчастливой длЯ шлЯхты,  их  войско сразу же
утратило сердце,  и теперь не Я чувствовал себЯ жертвой, а те, кто еще вчера
в  своем безмерном зазнайстве и  чванстве ни  во  что нас не  ставили и  уже
праздновали викторию, еще и не добыв ее.
     ЌадеЯсь возвратить себе утраченную над  нами власть,  считали,  что длЯ
этого достаточно лишь занести меч над нашими головами.  Ќо  какую же  власть
можно добыть мечом?  ђазве лишь над мечом.  Ђ  если он окажетсЯ острее?  Ђ у
менЯ была власть великаЯ над землей,  над солнцем и дождЯми, над собственным
потом и холодными снегами,  всЯ в терпении,  в тысЯчелетнем ожидании, было в
ней наслаждение победы,  отчаЯние перед стихией,  радость, когда над головой
кричат журавли и раздаютсЯ голоса сушие и те,  что еще когда-то будут: спаси
и  помоги отойти от  смерти,  помоги,  чтобы травы топтали кони  неседланые,
чтобы сычи плакали над своей долей,  а  не над людскою,  чтобы дожди омывали
головы влюбленных,  а не убитых,  чтобы ветры завывали в зеленых буераках, а
не над пожарищами.
     џ  стоЯл под ЏилЯвцами одинокий,  беспомощный,  на мое голодное и босое
войско,  на моих голодранцев и  галайстров наступал в своей золотой пышности
наглый  панский  мир,  который  не  хотел  отказыватьсЯ  от  награбленного и
завоеванного их предками, а то, что дано нам было историей, жизнью, природой
и богом, презирал и насмехалсЯ над этим.
     џ  рассчитывал под ЏилЯвцами на  собственные силы,  потому что даже мой
неверный союзник,  хан крымский,  прислал сказать,  что до окончаниЯ байрама
орда  не  может прийти мне  на  помощь,  а  слова нового турецкого султана о
способствовании в  моих намерениЯх должны были остатьсЯ на бумаге чуть ли не
навсегда.
     Ќо о своем одиночестве должен был знать только Я, панству же нужно было
дурить голову,  будто стою Я  так  долго и  упорно потому,  что жду хана,  и
силистренского пашу, и самого черта-дьЯвола. џ посылал отчаЯннейших казаков,
которые  должны  были  Якобы  добровольно  перекинутьсЯ в  панский  табор  и
рисовать там как можно больше ужасов о том, какаЯ страшнаЯ орда подходит мне
на  помощь,  потом длЯ  большей веры подослал панам еще и  попа,  который на
месте поклЯлсЯ,  будто орда уже в  одном переходе отсюда,  а уже после этого
прибег  Я  и  вовсе  к  детской  штучке:  попросил Љривоноса переодеть своих
молодцев в татарские одежды,  вывернув кожухи шерстью наизнанку, и под вечер
прискакать из степи в  мой табор с татарскими выкриками,  свистом и топотом.
Љричали в  моем таборе изо  всех сил  "алла!"  еще и  в  темноте,  разводили
множество костров,  так,  будто сила моЯ увеличилась вдвое или втрое:  мы  с
полковниками сидели в моем шатре и ждали панского перепуга,  не очень и верЯ
в  него,  на  самом же деле получилось так,  что занес Я  руку,  а  назавтра
оказалось: ударить некого.
     ђегиментари,  перепугавшись "орды",  созвали  войсковую раду,  и  после
криков,  проклЯтий, обвинений решено было отвести табор в ‘тароконстантинов,
на более удобное место,  и там укрепитьсЯ как следует,  а войско должно было
остатьсЯ тут под рукой ‚ишневецкого и  сдерживать "ничтожного казачка",  как
называли менЯ паны между собою.  ‚озы ‡аславского,  Љонецпольского и  других
видных панов тотчас же двинулись из табора, в темноте никто ничего толком не
мог  разобрать,  вмиг  облетел слух,  будто  региментари со  своей  конницей
удирают,  оставлЯЯ всех на произвол судьбы, шлЯхту и ее службу охватил ужас,
им уже казалось, что со всех сторон наступают на них казаки с татарами, хотЯ
это наступали их  собственное высокомерие и  глупое чванство,  своевольство,
неправда, притеснение бедных, и уже теперь ни страх, ни любовь к отчизне, ни
гонор,   ни  угрозы,  ни  кара  инфамии  -  ничто  не  могло  удержать  этих
перепуганных никчемных воЯк,  и они бросились бежать, началось, может, самое
позорное exodus* в их деЯниЯх,  бежали, забыв о своем шлЯхетстве, о стыде, о
том,  в каком положении оказываетсЯ ђечь ЏосполитаЯ. ‡аславский бежал в свой
‚ишневец,  Љонецпольский в Ѓроды,  Ћстророг в Ћлесск, ‚ишневецкий на простой
подводе домчалсЯ до своего ‡баража,  а  уже на следующий день был во ‹ьвове,
имеЯ при  себе всего лишь двух людей,  оставшихсЯ из  всего его войска.  Џан
Љисель,  бросив свою сенаторскую карету, несмотрЯ на подагру, схватил конЯ и
удирал наперегонки с  молодыми шлЯхтичами.  "Ѓегут все,  и  Я  с ними бегу в
искалеченном своем здоровье -  сам не знаю куда,  - жаловалсЯ он горько. - Ћ
‚ислу уже некоторые за это времЯ оперлись".
     ______________
     * Ћтступление (лат.).

     ЋборонЯлись только немцы, наемники из королевской гвардии Ћссолинского,
но  их  была горстка,  все  они погибли,  и  перед моим казачеством предстал
огромный, не виданный ни в каких войнах, покинутый на произвол судьбы табор.
     ‘то тысЯч возов, карет, рыдванов без упрЯжки, без единого конЯ, дорогие
шатры, устланные коврами, с золотой и серебрЯной посудой на резных столах, с
вином,  налитым в драгоценные кубки и невыпитым,  бронзовые ванны с нагретой
длЯ  купаниЯ панского водой,  зажаренные туши быков и  кабанов над  угасшими
кострами,  на столах вылитые из сахара львы,  козы, лани, деревьЯ, посуда из
бесценного фарфора и серебра. „аже рукомои из чистого серебра. …хали будто и
не  на войну,  а  на Ярмарку,  чтобы обменЯть свои драгоценности на казацкие
рЯдна и попоны.  ‹уки на седлах серебрЯные,  чепраки вышиты золотом, сабли с
серебрЯной насечкой,  шпоры  золотые  и  серебрЯные,  стремена позолоченные,
кунтуши бархатные с опушкой из дорогих мехов, на груди золотые цепи, с шапок
свисали нити с самоцветами.  ’еперь удирали так,  что потерЯли и шапки.  ‚се
брошено, паны шлЯхта удрали, как стоЯли, покидаЯ все свое добро, спасаЯ одни
лишь души.  Ћдин оставил платье,  подшитое соболЯми, с бриллиантовой каймой,
стоимостью в 80 тысЯч золотых;  молодой казак,  схватив, бросил его на спину
коню  вместо  попоны,  другой шлЯхтич забыл  уздечку,  саженную драгоценными
камнЯми и стоЯщую,  быть может, и все сто тысЯч, - казак нашел ее спрЯтанной
в сумке;  у другого были приготовлены литые из серебра латы и шлем,  которые
казак считал оружием самого свЯтого ћриЯ ‡мееборца;  тот привез с  собой,  а
теперь бросил 40  бочек вина угорского,  а  тот -  шелком и  золотом обшитые
шатры,  взЯтые еще у турка под •отином,  - казаки разрезали эти шатры, чтобы
привезти  подарки  женам;  еще  один  шлЯхтич  привез  сюда  двадцать  тысЯч
червонных,  наверное,  чтобы выкупитьсЯ из неволи,  в которую мог попасть; а
тот  привез карету стоимостью в  30  тысЯч  золотых,  надеЯсь ехать послом в
Џорту  после  победы  над  казаками.  ЉнЯзь  ‡аславский потерЯл даже  булаву
региментарскую,  саженную бирюзой и Яшмой. „а что булава, когда честь навеки
потерЯна,  бросились наутек,  гонимые лишь  собственным страхом,  топча друг
друга,  как  это  было под ‘тароконстантиновом,  где обломились на  мосту и,
будучи не в состоЯнии переправитьсЯ через ‘лучь, погибли.
     ‘лучилось это  в  ночь  на  четверг  перед  воздвиженьем,  в  эту  ночь
пилЯвецкого  позора   длЯ   шлЯхты  закачалось  все   королевство  и   стало
разваливатьсЯ,  и  уже никто никогда не  мог ей помочь.  ‘читали нас хламом,
самим  грозным видом  своего наступлениЯ намеревались усмирить,  пышностью и
роскошью стремились ослепить и  привести в замешательство.  Ђ мы же вышли из
степей скифских,  может,  и  происходили от  тех скифов,  о  которых ѓеродот
говорил:  "‘реди всех известных нам народов только скифы обладают одним,  но
зато самым важным длЯ человеческой жизни искусством.  Ћно состоит в том, что
ни одному врагу,  напавшему на их страну,  они не дают спастись,  и никто не
может их настичь, если только они сами не допустЯт этого".
     Љогда поднимаетсЯ весь народ, его не одолеет никакаЯ сила. Ќе одолеет и
не  подступитсЯ извне.  ‡ато может подточить изнутри.  Љак шашель,  вслепую,
упорно,  неотступно.  ќта злаЯ сила -  жадность,  завистливость,  юрность. џ
должен был столкнутьсЯ с этим под ЏилЯвцами, а в дальнейшем - еще больше.
     ’ем временем войско мое гудело, будто пчелы к весне. Ѓросились на табор
беспанский,  остолбенели  от  богатств,  лежавших  в  грЯзи,  набросились на
добычу, начиналсЯ ‘удный день. „авка, ссоры, крик, смех, разгарш.
     - ‚от так паны!
     - € плюдры оставили!
     - ’ак темно же было надевать!
     - ‘казали бы нам, мы присветили бы им саблЯми в глаза!
     - Ћни и сами похвалЯютсЯ, мол, что ни пан, то и саблЯ!
     - Ђ у нас что ни казак, то и волЯ. Ђ волю никакой саблей не возьмешь.
     - Љого пан припугнет, то потом и торба спать не дает.
     - ‚от и расторговались паны на нашей земле, а теперь мы их сребро-злато
подуваним.
     - „а тут больше награбленного, чем нажитого.
     - ’аскал волк овец - потащили и волка!
     - Љак нажито, так и прожито!
     - ЏотрЯслись же паны! Џроскакали, как рысь-коза.
     - Џусть бы их черт на глубокое не носил, они бы и не утонули.
     - Љак бежал беглец, так и настиг его конец!
     - Ќе жалей ухналь - подкову потерЯешь!
     - ’о-то и оно: не жалей алтына - отдашь полтину!
     - ‘нимай, хлопцы, кожухи да одевайсЯ в шубы панские!
     - ’ю на тебЯ! „а разве в своих не тепло?
     - ’епло-то  оно  тепло,  да  только в  кожухе -  свобода,  а  в  шубе -
прислужничество.
     - Ќе только же саламатой да щукой-рыбкой казачеству питатьсЯ!
     Ћбрадовавшись до  безумиЯ  добыче,  котораЯ  тысЯчекратно  превосходила
корсунскую, запели и песню обо мне, только что сложенную:

                Ћй, •мелю, •мелику!
                ‚чинив ‘си Ясу
                I помiж панами
                ‚елику трусу!

     Ћднако,  кажетсЯ,  эта песнЯ и не пошла дальше пилЯвецкого полЯ, потому
что уже там более осмотрительнее запевали другую:

                Ћтомане наш,
                Ќе дба‘ш за нас,
                Ѓо вже наше товариство,
                џк розгардiЯш!

     Ќо  много ли  было  осмотрительных?  ‘таршина казацкаЯ тоже кинулась на
добычу великую в  сокровищах и  фантах,  когда каждый тЯнул себе,  вырывал у
другого из рук,  а потом еще и подбегали к гетману, чтобы разнЯл и установил
справедливость.  Њой  генеральный  обозный  —арнота,  чтобы  поддобритьсЯ  к
гетману и утвердитьсЯ вторым человеком в войске,  кинулсЯ отбивать имущество
Якобы длЯ менЯ,  а  потом в  самом деле свез к моему шатру множество бочек с
серебром и золотом,  сундуков с богатыми одеждами и тканЯми,  посгонЯл более
сотни породистых турецких коней,  а непородистые тысЯчами бродили по табору,
тщетно разыскиваЯ хотЯ бы травинку.
     - —то это? - спросил Я —арноту.
     - Ћтправим в  —игирин,  может,  сам  гетманич и  довел бы  обоз,  чтобы
спрЯтать дишкретно.
     - Ђга!  —тобы снова говорили, что •мельницкий закапывает в землю клады?
‚идишь,  какой у менЯ шатер,  какаЯ у менЯ одежда и какаЯ еда?  Ќужно ли мне
все это, притащенное тобой? ‹ишь бы ранкоры супротив гетмана вызвать!
     - „а если же бог дал так много всего,  грех не поживитьсЯ!  - засмеЯлсЯ
—арнота. - …сли сам не хочешь, Я спрЯчу. ЏригодитсЯ в нашей нужде великой.
     ‚ыговский, который, кажетсЯ, единственный из моих старшин не погрел рук
возле добычи, заметил без своей привычной осторожности:
     - ‚место свободы добыли у шлЯхты только имущество.
     - Љто чем обладает - то и терЯет, - ответил Я пану писарю генеральному,
- или тебе, пан €ван, жаль богатств братии своей?
     - ‘мешно мне,  гетман,  смотреть, как хлопство с татарами на серебрЯных
блюдах конину вЯленую ест.
     - Ђ  разве не одинаковый рот -  у  пана и  у  хлопа и  разве не к  лицу
каждому серебрЯное блюдо?
     ‚ыговский вздохнул.
     - Џугает менЯ,  гетман, как бы пилЯвецкие донативы не повредили в нашем
деле  великом.  ‚едь  когда  драгоценности  мешками  станут  продаватьсЯ  за
бесценок, не случитсЯ ли то же самое и с человеческой жизнью!
     - Ђ когда она ценилась дороже?
     - „а и к обычному разорению привести все это может. “же сегоднЯ вол, за
которого гданьские купцы давали двадцать золотых,  идет за четыре, а то и за
два: за барана дают лишь шестнадцать грошей, а за вепрЯ только четырнадцать,
тогда как кварта горилки идет за двадцать.
     - ќй,  пане  писарь,  не  пугайсЯ демонов золота!  Ћткуда же  возьмутсЯ
сапоги, свитки, барабаны, хоругви, самопалы и пушки, если не будет золота?
     - Љто же станет заботитьсЯ о хлебе и мЯсе при таком обесценении?
     - “рЯд,  который  возьметсЯ накормить народ,  неминуемо вынужден  будет
признать свое бессилие.  Ќарод сам себЯ кормит,  тут не помогут ему ни цари,
ни  боги.  “рЯд умеет есть только сам,  а  не  кормить других.  џ  же должен
кормить войско,  поэтому беру у народа то, что мне нужно. Џотребности же эти
бывают неодинаковы. Ћдна власть угнетает народ, другаЯ хочет его освободить.
Ћдна  живет  несправедливостью,  как  хлебом  насущным,  другаЯ  завоевывает
справедливость длЯ  всех.  ‡олото тоже может дать справедливость,  когда оно
доступно длЯ всех.
     - Ќе верю в такую его доступность, - откровенно молвил ‚ыговский.
     - Ђ Я верю!
     Џан €ван смолчал.  ‘амийло не  смолчал бы,  если бы  не  соглашалсЯ,  а
‚ыговский не решалсЯ углублЯтьсЯ в  спор со своим гетманом,  Я  же не придал
этому значениЯ,  а жаль.  —еловек беззащитен перед собственным положением, в
особенности когда оно высокое.  џ должен был бы внимательнее присматриватьсЯ
к  тем,  кому  раздавал урЯды,  кому доверЯл души и  будущее.  ’айные мысли,
тайные намерениЯ,  затаенные и притаенные,  -  кто раскроет? Љак узнать, как
заглЯнешь в  чужие  души?  Џеред  этим  останавливаетсЯ не  только наивысшаЯ
власть,  но и сам господь бог.  Џриходили в мой шатер, благодарили за ласку,
уверЯли в преданности, пили за здоровье гетманское, а потом шли в свои полки
- и  каждый делал что хотел.  €  в  этом безбрежном мутном море Я должен был
быть повелителем,  Џосейдоном и Ђмфитрионом? Љак же далеко оно от сплоченной
плечом  к  плечу  когорты,  неодолимой фаланги,  железного легиона римского!
ђаскачавшаЯсЯ неудержимаЯ  стихиЯ  страстей,  желаний,  своеволиЯ.  Љто  мог
овладеть этим,  длЯ  каждого найти нужное слово,  оставаЯсь и  человеком,  и
гетманом одновременно? †аль говорить!
     џ созвал старшин со всего войска и спрашивал:  что будем делать дальше?
Ќе скрывал подавленности духа,  ибо после кровавых битв под †елтыми ‚одами и
Љорсунем  эта  пилЯвецкаЯ страннаЯ баталиЯ  казалась мне  каким-то  зловещим
знаком.
     - ‡анес руку,  а ударить некого!  -  сказал Я, обращаЯсь к старшинам. -
Ѓежали паны перед нами,  как перед карой божьей.  ‚  их  таборе было серебра
больше,  чем свинца,  и больше слуг,  чем воинов.  ‘еребро мы забрали, слуги
бежали.  ’еперь ждет  нас  только свинец и  только воины.  ЌачинаЯ свое дело
свЯтое,  стоЯли мы перед выбором:  погибнуть с позором или со славой. ’еперь
показали всему миру,  что не  погибли,  живем и  разрастаемсЯ в  силе.  ‚раг
когда-то был страшен длЯ нас,  теперь,  хотЯ и одеты в железо, умирают, едва
увидев  казака.  Ќет  уже  перед  нами  ни  †олкевских,  ни  •одкевичей,  ни
Љонецпольских -  одни только ’хоржевские и ‡аЯнчковские.  Џечальное зрелище.
“видели мы тут,  под ЏилЯвцами,  что войско оленей с вождем львом лучше, чем
войско львов с  вождем оленем.  ‘то тысЯч бежало от нас,  потерЯв в стычках,
может, какую-нибудь тысЯчу. ‡нак недобрый не только длЯ врага, но и длЯ нас,
ибо мы не знаем теперь своей силы.  ‘то тысЯч -  это еще не весь народ и  не
все королевство.  Њожем идти дальше хотЯ бы и  до ‚ислы,  до ‚аршавы,  можем
загнать  панов  сеймовых  до  ѓданьска,   или  даже  в  Ќидерланды,   или  к
французскому королю,  но  хватит ли  нашей  силы  и  есть  ли  необходимость
выходить за  пределы родной земли,  котораЯ помогает нам каждой былинкой,  а
врагу - злаЯ мачеха на каждом шагу? —то скажет честнаЯ рада? ‚озвращатьсЯ ли
под Ѓелую –ерковь,  разойтись по  полкам,  наводить порЯдки в  своей земле и
отдыхать  от  трудов  -  иди  подойти  к  ‹ьвову  и  освободить  весь  народ
украинско-русский  вплоть  до  ‹юблина и  ‘андомира?  Ќе  надеюсь на  мнение
единодушное,  потому что единодушие существует только между мертвыми.  Љогда
римский сенат  трижды подрЯд принимал единогласные постановлениЯ,  приходили
преторианцы и разгонЯли его мечами.  ђазве нам нужно такое единодушие? •отел
бы, чтобы каждый, кто имеет свое мнение, высказал его тут перед всеми.
     - Ђ что думает пан гетман?  - спросил Љривонос, у которого рука была на
перевЯзи: задела-таки его пулЯ под ‘тароконстантиновом. Ѓыл он очень печален
на вид,  как и Я сам,  и что-то странное поЯвилось в нем,  Я даже не узнавал
своего храбрейшего полковника.
     - …сли  скажу  о  своем намерении,  многие из  вас  побоЯтсЯ суперечить
гетману, и Я так и не узнаю ваших мыслей, - ответил Я.
     - Љому бы хотелось потерЯть голову! - мрачно пошутил Ќечай.
     - „а уж только не тебе с твоим дебелым гамалыком, - кольнул его Ѓогун.
     - Ќе знаю,  как ты,  пане гетман,  -  сказал Љривонос, - что же касаемо
менЯ, то мне не хочетсЯ ни во ‹ьвов, ни в ‚аршаву.
     - ђезонно молвит полковник Љривонос,  - тотчас же вмешалсЯ ‚ыговский. -
‚ойску  нужен  отдых,  да  и  о  зиме  следует  подумать.  Џоспольству  пора
возвращатьсЯ к  плугу,  по  всей  “краине не  пахано,  не  сеЯно.  Џривыкнув
казаковать,  отучатсЯ пахать землю  и  будут пробовать жить  одним разбоем и
грабежами.
     - ‘разу видна шлЯхетскаЯ душа  пана  писарЯ!  -  засмеЯлсЯ Љривонос.  -
Љогда Я говорю, что ни во ‹ьвов, ни в ‚аршаву не шел бы, то не хочу и стоЯть
табором,  а  двинулсЯ бы  раньше всего на ‚олынь,  чтобы очистить ее всю,  а
потом, может, и о другом подумал.
     - —его нам здесь топтатьсЯ на месте?  -  закричал —арнота. - Ќа ‚аршаву
веди нас, батьку, и все! ‡астукать панство, пока оно тепленькое, в гнезде!
     - “дерет твое панство,  —арнота,  как и  тут,  -  сказал Я ему,  -  а в
‚аршаве останетсЯ сто тысЯч голодных ртов. €меешь ли чем их накормить?
     - ‚ырезать всех под корень!
     - Ђ если резанут тебЯ? Љто мы - воины свободы или заурЯдные головорезы?
•очешь стЯнуть на нас проклЯтиЯ всего мира? „а и почему это мы должны идти в
чужую землю.  ‘вою еще  не  взЯли всю  в  руки.  ‚от и  кажетсЯ мне наиболее
правильным идти на  ‹ьвов,  потому как  грех был  бы  не  показатьсЯ под его
стенами.
     - …жели так, зачем же нас спрашивал? - недовольно заметил Љривонос.
     - —тобы утвердитьсЯ в своем намерении,  - ответил Я ему и всем тем, кто
выражал  несогласие молчаливое или  выраженное,  как  это  сделали —арнота и
генеральный писарь.
     ‚ыговский,  словно  бы  поощрЯЯ полковников к  сопротивлению гетманским
намерениЯм,  снова взЯл слово и  начал перечислЯть,  сколько всего нужно длЯ
войска и  какаЯ тЯжкаЯ руина ждет нас,  если не возвратим посполитых назад к
земле,  но тут уже с ним срезалсЯ —арнота, а Я сидел, смотрел на пана €вана,
которого купил у татарчука под †елтыми ‚одами за клЯчу,  и пробовал угадать:
друга себе купил или врага заЯдлого,  помощника верного в  своем деле тЯжком
или душу ненадежную и предательскую? ’огда еще не мог себе ответить. Љаждого
видел насквозь,  душу каждого читал,  как раскрытую книгу, а душа ‚ыговского
оставалась темной длЯ  менЯ и  неразгаданной,  хотЯ внешне человек был самым
послушным, самым верным и самым предупредительным.
     Љривонос  снабжал  менЯ  вестЯми  неутомимо.   “мел  не   только  брать
укрепленные города,  но еще и имел повсюду свои глаза и уши,  все знал,  все
выведывал своевременно,  и  уж  если  запустил верного своего  человека и  в
королевскую канцелЯрию, что тут говорить!
     ‹ьвов  на  пути  в  ‚аршаву был  теперь самым большим городом,  поэтому
следовало ожидать, что бежавшие из-под ЏилЯвцев сгрудЯтсЯ хотЯ бы там, чтобы
защититьсЯ и остановить нашу силу.  Ћднако паны региментари скорее бросились
к своим родовым гнездам,  чтобы выхватить из-под носа у казака и спасти хотЯ
бы  самое ценное из своих богатств неправедных.  џ  послал казацкие части на
‚ишневец ‡аславского и на Ѓроды Љонецпольского,  однако ни того,  ни другого
там уже не  было.  Љонецпольский направилсЯ чуть ли  не в  саму ‚аршаву,  не
заскакиваЯ и во ‹ьвов.  ‡аславский только попас коней под ‹ьвовом и очутилсЯ
уже под ђжешовом.  Ћстророг поЯвилсЯ в  нашем славном городе,  как беднейший
пахолок,  измученный и  почерневший,  без епанчи и  приличной шапки.  ‡а ним
прибежал и  ‚ишневецкий,  оставивший в  своем ‡бараже все  пушки и  припасы,
будто длЯ того,  чтобы Я забрал их,  направлЯЯсь на ‹ьвов, и добавил к своим
ста пушкам, взЯтым под ЏилЯвцами.
     Џро  львовские дела  будет  писать  ‘амийло Љушевич,  райца  городской,
напишет он  хотЯ и  без  расположениЯ ко  мне,  но  все  же  по  возможности
правдиво,  об  этой осаде написано и  еще,  так нужно ли  мне о  ней слишком
много?
     ‚ишневецкого после  долгих  споров и  уговоров провозгласили во  ‹ьвове
вождем  начальным  над   всем  войском.   џрема  согласилсЯ  с   неохотой  и
предостережением,  не вельми верЯ в  свою удачливость,  не захотел брать всю
власть на себЯ и назначил себе в товарищи Ћстророга, который был возле него,
и Љонецпольского, о котором никто не знал, где он находитсЯ и жив ли вообще.
‘обрано было миллион золотых в  монете и на триста тысЯч серебра с церквей и
монастырей,  что  должно было  быть  перебито на  монету.  ђасполагаЯ такими
деньгами, ‚ишневецкий смог нанЯть себе свыше трех тысЯч войска, а потом взЯл
этих наемников и  все деньги и  бежал вместе с  Ћстророгом в  ‡амостье.  Љак
сказано:  дали конЯм шпоры и пошли наутек из ‹ьвова,  который плакал в своем
сиротстве.
     Џеред  ‡баражем ‚ыговский по  своему  плутовскому обычаю  поздно  ночью
после всех дел, уже стоЯ на пороге моего шатра, промолвил небрежно:
     - ’ам у менЯ человек из ‚алахии пребывал.
     - Љакие-нибудь вести?
     - …сть  весть  вельми приЯтнаЯ.  Џатриарх иерусалимский Џаисий гостит у
господарЯ ‹упула.  ‚роде бы хотел добратьсЯ до самой Њосквы, да заколебалсЯ,
напуганный казачеством.
     - Љто же его напугал?  - спросил Я, изо всех сил сдерживаЯ себЯ, потому
что  вмиг возродилось в  душе все,  что Я  пыталсЯ уничтожить,  воспоминаниЯ
болезненные и сладкие ударили в душу с такой страшной силой, что Я чуть было
не  застонал.  Џатриарх.  Њатрона.  …е  брак  тот  горький и  наше счастье и
несчастье. - Љто может напугать православного патриарха детьми его добрыми и
неразумными? ђазве мы басурманы какие-нибудь?
     - Њожет,  и сам господарь молдавский, у которого одно око на султана, а
другое на королЯ, - пожал своими узкими плечами пан писарь.
     - ‡ачем же менЯ об этом извещаешь?
     - ѓетман все должен знать.
     - …сли бы все! Љто у нас из старшин образованные?
     - Љрыса - полковник белоцерковский, ѓладкий - миргородский полковник.
     - Џолковников оставим здесь. Џосоветуюсь с отцом ”едором. Ќужно выслать
патриарху почетное сопровождение,  пригласить его в Љиев, с тем, чтобы потом
оберегать его и на пути в Њоскву. ‘кажи „емку, пусть подберет сотню казаков,
приготовь универсал, а старшого найду сам.
     ‚ыговский еще стоЯл,  а  Я  хотел остатьсЯ без никого и призвать к себе
ту,  которую отстранЯл из  памЯти все эти горькие месЯцы,  писарь же  торчал
передо мною, перебирал в своих коротких руках какие-то пустые бумаги.
     - —его ждешь? - неприветливо молвил Я ему.
     - Џодумалось мне: может, написать патриарху про пани гетманову...
     - Џиши то, что велЯт! “йди с глаз!
     Џрогнал его,  все во мне кипело,  готов был наброситьсЯ на ‚ыговского с
кулаками.  €  это на человека,  принесшего такую весть!  „уша не выдерживала
неслыханного напрЯжениЯ сил,  два  существа жили и  боролись во  мне  в  это
времЯ:  одно деЯтельное,  твердое,  сосредоточенное все на  справедливости и
великих событиЯх;  другое -  сонное,  утопленное в спЯчке,  будто умирающее,
боЯзливое и  почти ничтожное.  ‘ тех пор как уехал Я из —игирина,  не увидев
Њатроны,  Я хотел думать о ней и боЯлсЯ, ударЯлсЯ о нее, как о мЯгкое теплое
облако,  а  оно  расступалось,