тить его жолнерчики,  но Я  распугал их одним лишь неистовым своим видом,
когда Я все же добралсЯ до самого подстаросты и тот попыталсЯ прикрикнуть на
менЯ,  Я  схватилсЯ за  саблю и  уже наполовину извлек ее из ножен,  но тут,
очнувшись,  загнал саблю назад в  ножны,  скрестил на  груди руки,  процедил
презрительно:
     - ’ы на менЯ напал, как разбойник с большой дороги, —аплинский, Я же по
рыцарскому обычаю и  чину  благородному вызываю тебЯ на  сабельный поединок.
Ѓуду  ждать  тебЯ  в   четверг  вечером  возле  Џогибельных  могил  в  конце
чигиринской гати.  Љто останетсЯ в живых,  пускай живет, кто погибнет, пусть
примут  его  дебри  бездонные.   Ќо  смотри,   не  крути  и  не  хитри,   не
изворачивайсЯ. Ќайду и на том свете.
     Ѓросив ему эти слова,  Я повернулсЯ,  вышел из староства, сел на конЯ и
снова поехал к ‘абиленковой корчме,  потому что теперь она должна была стать
длЯ менЯ домом родным.
     Ѓыл Я там и в четверг с самого утра,  не очень задумываЯсь над тем, что
вечером должен битьсЯ с  —аплинским на саблЯх.  ‡ахарко снова попыталсЯ было
предложить мне свой мед,  но Я накричал на него и пил оковитую, не закусываЯ
ничем,   только  посасываЯ  трубку  и  смотрел  в  стену.  Ќе  было  во  мне
мстительности,  не  было  жажды  расплаты,  только  усталость нечеловеческаЯ
завладела всеми членами да невидимаЯ сила,  котораЯ держит человека изнутри,
все  куда-то  исчезло,  и  Я  чувствовал  себЯ  будто  мертвым,  со  страхом
убеждалсЯ,  что тело мое терЯет свой естественный вид,  форму свою,  плывет,
будто тесто,  ничего живого в  нем  уже не  остаетсЯ.  Ќаверное,  не  один Я
замечал это  свое уничижение,  ‡ахарко тоже присматривалсЯ ко  мне печальным
своим оком,  и,  когда Я уже был на грани отчаЯниЯ от упадка своего тела, он
оказалсЯ возле менЯ,  придвинулсЯ вплотную и зашептал так тихо, что уже и не
поймешь - человек говорит или ветер шелестит у тебЯ над ухом:
     - ‘лушайте, пан •мельницкий! Ќе мое это дело, что у вас на мысли и куда
вы  должны ехать сегоднЯ вечером,  но  только Я  кое-что должен вам сказать,
ведь если Я не скажу,  то уже вам никто этого не скажет.  Ђ Я все же кое-что
знаю,  хотЯ и не говорил ничего пану сотнику,  а пан сотник ничего от менЯ и
не слышал, да только пусть пан сотник не очень верит тому пану —аплинскому и
возьмет с  собой нескольких казаков,  потому что  этот пан  —аплинский такой
стервец...
     - ’ы, ничтожный торгаш! - крикнул Я на него. - Љак ты смеешь советовать
мне такое!  —тобы Я  обесчестил свой рыцарский чин?  € у тебЯ поворачиваетсЯ
Язык...
     - ’ихо,  пане •мельницкий,  разве Я не просил вас быть тихо?! € разве Я
сказал что-нибудь пану?  …сли пан не хочет никого брать,  может,  и не нужно
ему никого брать,  разве Я знаю! Ќо пусть пан сотник хотЯ бы наденет на себЯ
что там нужно такое твердое да железное,  или Я  знаю,  что оно такое!  Ђ то
этот  збуй —аплинский,  пан  его  еще  не  знает,  но  он  ведь привык иметь
контентацию на  всем задаром!  ’ак  разве этот человек подставит пану брюхо,
чтобы пан проткнул его своей саблей? Џусть пан сотник послушает, что говорит
ему бедный еврей,  хотЯ Я  ничего и не сказал пану,  а пан ничего от менЯ не
слышал...
     €  отодвинулсЯ от менЯ тихо,  и  шепот его растаЯл в мрачной корчме,  и
может, и в самом деле не говорил он ничего, а Я не слышал.
     ‚се же, подчинЯЯсь какому-то неведомому голосу предостережениЯ, надел Я
под  жупан  стальную кольчугу,  а  под  шапку  -  крепкую  мисюрку турецкую,
подаренную мне когда-то мурзой татарским,  так Я и поехал,  один-одинешенек,
через гать к  Џогибельным могилам,  но  —аплинского не  мог там найти и  уже
пожалел,  что назначил встречу в такое позднее времЯ,  да еще в этих дебрЯх.
Ќо  тут  затопало несколько коней  -  и  налетело на  менЯ  несколько темных
всадников,  молча ударили со  всех  сторон,  один  даже задел менЯ саблей по
боку,  но железо скользнуло по железу,  Я же тем временем "пощекотал" одного
да другого, а третий кинулсЯ наутек.
     - —аплинский!  -  звал Я.  - ќй, пане подстароста! ѓде же ты? ‚ыползай,
хорь, из своей смердючей норы! ќй!
     ќхо от моего голоса раскатывалось над болотами, возвращалось обратно ко
мне, а больше ни звука, ни слуху ни духу.
     ’олько  там  Я  понЯл  свою  нерассудительность  и  глупость  свою.  Ќо
одновременно горечь залила сердце с  еще большей силой,  потому что рука моЯ
не  дотЯнулась до величайшего моего врага,  —аплинский где-то жил и  смеЯлсЯ
надо мною,  может, и вместе с пани ђаиной, котораЯ наконец имела возможность
отплатить мне за мой ласковый хлеб и  за пренебрежение,  которое Я проЯвил к
ее женским достоинствам,  за пренебрежение,  а  еще больше -  за невнимание.
‘нова вспомнил Я,  что потерЯл все,  прежде всего Њатронку, и теперь чувство
этой  страшной утраты будет  угнетать менЯ,  и  долгие месЯцы моих  одиноких
страданий станут целыми годами и  будут сопровождать менЯ  своими печальными
рЯдами до самой смерти.
     Ќе  было теперь длЯ менЯ нигде ни  спасениЯ,  ни утешениЯ,  ни надежды.
Ѓудто  раненый  зверь  кидалсЯ  туда  и  сюда,  надеЯлсЯ  найти  забвение  в
бессмысленных  странствиЯх,   пустить  силу  свою  на  дерзкие  и  отчаЯнные
поступки.  Ќо  помнил,  что  сам  король подговаривал нас  совершить морской
поход,  потому не  хотел  в  таком подавленном состоЯнии искать своих тайных
побратимов,  а поехал в —еркассы, чтобы спросить у пана Ѓарабаша, надумал ли
он  уже начинать приготовлениЯ к  нашим морским походам,  пустил ли  в  дело
королевское золото и пойдет ли сам на море,  или будет сидеть камнем в своем
черкасском имении?
     Ќо  этот мЯсоглотатель,  льстец лЯшский,  недруг отчизны,  и  не  думал
заботитьсЯ о  людском добре,  держалсЯ за свое есаульство и  полковничество,
привилеи королевские прЯтал и скрывал в тайне,  положив их куда-то в сундуки
жены, а сам тем временем занималсЯ проволочкой и пролонгацией свЯтого нашего
дела,  ждал,  когда  же  будет  разрешение избирать  гетмана,  чтобы  скорее
приспособить свою толстую тушу под булаву и бунчук.  …динственное,  на что Я
уговорил тогда Ѓарабаша,  - это послать на сейм осенний депутацию от казаков
с   жалобами  на   Љонецпольского,   который   продолжал  раздавать  “краину
лащиковцам,  и те уже грабили не только казаков и посполитых,  но и церкви и
кладбища  разорЯли,  раскапываЯ могилы,  если  можно  было  хоть  чем-нибудь
поживитьсЯ.  ‘ам  Я  тоже вознамерилсЯ ехать на  сейм,  чтобы там добиватьсЯ
подтверждениЯ королевского привилеЯ на ‘убботов, хотЯ и знал, что добиватьсЯ
права в ђечи Џосполитой все равно что в глубокой воде искать потерЯнное.
     ‘обственно,  то  же самое сказал мне и  полковник чигиринский ‘танислав
Њихал Љричевский,  крестник моего отца переЯславский,  мой кум, который тоже
оказалсЯ бессильным против Љонецпольского и  —аплинского,  -  только и помог
мне,  что приютил моих детей, пока Я был в ‚аршаве. Љричевский происходил из
шлЯхты ходачковой,  имеющей лишь ноги,  которыми может идти куда захочет, да
руки,   которыми  может  держать  оружие  и   дослужитьсЯ  до  какого-нибудь
положениЯ, проливаЯ кровь свою за панов вельможных.
     - ќй,  ‡иновий,  -  услышав  о  моем  намерении  ехать  на  сейм,  стал
отговаривать менЯ ‘танислав.  - ђазве ты не ведаешь, что на сеймах наших без
золотой швайки ничего не сошьешь? Ђ было бы у тебЯ золото, ты купил бы хутор
еще лучше, чем ‘убботов, и не нужно было бы ни перед кем кланЯтьсЯ.
     џ заупрЯмилсЯ:  поеду,  да и только!  “же когда выехал с верными своими
„емком и  €ванцем,  было  мне  перед Ѓелой –ерковью предостережение,  но  не
обратил и на это вниманиЯ.
     Џовстречались нам  на  развезенном  осеннем  шлЯху  цыгане  с  медведем
муштрованным на цепи.
     “видев двух молодых казаков, а с ними сотника толстого, нахохлившегосЯ,
может,  от богатства,  цыгане остановили свой обоз,  вывели вперед медведЯ и
заставили его танцевать перед нами. џ махнул им рукой, чтобы они не дурили и
дали нам дорогу,  но цыгане и ухом не повели, бегали вокруг медведЯ, шумели,
приговаривали свои присказки жульнические: "Њурхай, бурхай, кичкарай, сирже,
мирже  дрик...",  медведь  становилсЯ на  задние  лапы,  шевелил  передними,
изгибалсЯ и покачивалсЯ,  как пьЯный казак,  знай вытанцовывал передо мной в
непролазной грЯзище, в распутице, а Я должен был смотреть на это дурачество,
потому что объехать его не  было никакой возможности:  по  обочинам дороги -
бездонность чернозема,  осенние разливы,  гневно что-то кричал цыганам,  они
посверкивали зубами,  суетились, делаЯ вид, что освобождают дорогу сердитому
сотнику, а на самом деле еще плотнее преграждали ее своей суетой и топтанием
своего медведЯ. € Я с особой остротой понЯл там свою малость, свое бессилие,
свою беспомощность.  —то человек? Љамышина под дуновением ветра. —то Я делаю
и зачем? € то ли делаю, что должен был бы делать?
     ‚се же продвигалсЯ дальше,  в ‚аршаву,  где никто не ждал менЯ и никому
не  было  дела  ни  до  моих  кривд,  ни  до  моей  боли  сердечной,  ни  до
справедливости длЯ кого-то там:  каждый заботилсЯ лишь о  справедливости длЯ
самого себЯ.
     Џанство прибыло на сейм в пышности и силе,  каждый посол тЯнул за собой
целую вереницу слуг,  часто вооруженных так,  будто должны были  идти против
орды.  Љое-кто  приводил отрЯды  довольно значительные,  а  крупные  магнаты
окружали себЯ  и  настоЯщим своим  придворным войском,  потому  что  тот  же
‚ишневецкий,  к  примеру,  мог  выставить войско намного большее,  чем  ђечь
ЏосполитаЯ своих кварцЯных жолнеров.
     ‚от почему в  ‚аршаву незачем было соватьсЯ -  не  было там места ни  в
домах мещанских,  ни в заездах,  не говорЯ уже о дворцах, да еще уЯздовских,
где Я роскошествовал перед этим.  Џришлось остановитьсЯ за ‚ислой, тем более
что  переправлЯтьсЯ в  ‚аршаву мне  нужно было не  каждый день,  а  только в
назначенные длЯ судебных дел,  хотЯ и трудно было сказать, когда же наступЯт
эти дни.
     ‘ейм началсЯ,  как  уже  сказано,  счастливо 25  октЯбрЯ.  Џосле мессы,
согласно обычаю,  сошлись послы сейма в  небольшом числе на привычном месте.
Џрошлогодний маршалок сейма ѓиероним ђадзиевский, приезжавший в прошлом году
в Љиев звать нашу казацкую депутацию длЯ переговоров с королем, торжественно
сложил  трость  и  без  сопротивлениЯ передал  ее  как  знак  власти  новому
маршалку,  писарю земли жмудской џну Ќиколаю ‘танкевичу и  уведомил об  этом
королЯ.  Љороль мило  принЯл посольство сейма и  назначил следующий день длЯ
целованиЯ монаршей руки.  …ще  один  день ушел на  речи канцлера коронного и
примаса ЊацеЯ ‹юбенского,  слабый старческий голос которого никто не мог как
следует услышать.  „альше было воскресенье,  день праздничный.  “же с самого
начала сейм обещал быть затЯжным и муторным, так оно, собственно, и вышло.
     Ќа сейме отодвинули все пункты,  Љоторые, как обычно, предлагал от себЯ
король, и вцепились только в один: война с турком. Џоначалу послы рассуждали
спокойно.  „ескать, ђечь ЏосполитаЯ вполне закономерно обеспокоена, вызывают
опасениЯ   приповедные  листы,   выданные   жолнерам  под   мирной   печатью
королевской,  еще  большее  беспокойство  свЯзано  с  приглашением в  страну
немецких наемников и  назначенные длЯ этих войск лежи в  шлЯхетских имениЯх.
‘делано это также без согласиЯ ђечи Џосполитой,  уже пошли даже слухи, будто
эти  чужеземцы должны нас укротить и  какой-то  странной алхимией превратить
хлопа в шлЯхтича и шлЯхтича в хлопа. ‘ тревогой говорилось о том, что предки
всегда удерживались от войны с ’урцией,  -  хотЯ с другими неприЯтелЯми им и
везло,  а  с  этим  чудовищем всегда испытывали трудности.  Џотом речи стали
острее,  голоса звучали более крикливо, сейм рвалсЯ к королю, чтобы выразить
ему   свое  неудовольствие  и   желание  распустить  навербованных  немецких
наемников,  сократить королевскую гвардию,  издать  универсалы об  отказе от
самой мысли о  войне.  Љороль не  принимал никого,  потому что болел,  тогда
кто-то  предложил,  чтобы  сейм  вел  свои  заседаниЯ вместе  с  сенатом без
королевского присутствиЯ (что было обЯзательно),  но  король не соглашалсЯ и
на это.  Ћн допускал к  себе лишь канцлера коронного Ћссолинского и маршалка
сейма и  через них  передавал свою волю и  свои просьбы,  хотел,  чтобы сейм
вынес  постановление  в   отношении  границы  с   Њосквой,   об  обеспечении
маетностЯми  королевы  и  королевича  џна  Љазимира,   который  после  своих
многолетних странствий возвратилсЯ на  родину,  сложив с  себЯ кардинальский
сан,  который был  присвоен ему  папой  по  просьбе ‚ладислава,  и  выйдЯ из
товарищества иезуитского,  куда  было  кинулсЯ  после  своего  поражениЯ  на
элекции тридцать второго года.  Ћднако сейм ничего не хотел слушать, пока не
будет  решен вопрос с  войной и  наемным войском,  объедающим и  разрушающим
шлЯхетские имениЯ,  чего ни один шлЯхтич не мог допустить даже из величайшей
любви к своему королю.
     „олго шел спор за урЯд гетмана польного. ‚место умершего Љонецпольского
‚ладислав  наконец  номиновал  гетманом  коронным  ЌиколаЯ  Џотоцкого,  хотЯ
великой  булавы  сильнее  всех  добивалсЯ €еремиЯ  ‚ишневецкий,  но  гетмана
польного король не  хотел  назначать,  что  вызвало новый шум  среди послов,
дескать,  от  такого  королевского поведениЯ снижаетсЯ уважение не  только к
шлЯхетскому званию,  но и  к  сенату,  и если подобнаЯ опасность нависла над
ђечью Џосполитой,  то  оба  наивысшие войсковые урЯды должны быть обеспечены
немедленно так  же,  как  немедленно должен быть  распущен немецкий жолнер и
воспрещено казакам  выходить на  море.  Ќаконец канцлер по  поручению королЯ
объЯвил гетманом польным воеводу черниговского Њарциана Љалиновского, сказав
также,  что разосланы письма к наемникам, чтобы они, сложив бубны и хоругви,
расходились  по  домам,  что  численность  гвардии  королевской  зависит  от
потребности и  не  может быть установлена точно,  о  казаках он  поговорит с
новыми гетманами.
     Ќо  это  было  уже  через месЯц после начала работы сейма.  „о  того же
времени ни о  чем,  кроме войны,  не шла речь,  и  Я  со своей мелкой личной
обидой не мог надеЯтьсЯ даже на то,  чтобы менЯ выслушали.  Љ тому же король
вынес на  сейм  еще  и  спор  между воеводой русским ‚ишневецким и  хорунжим
коронным Љонецпольским, где речь шла об огромных богатствах, а не о каком-то
там хуторке малоизвестного сотника реестрового казацкого войска.
     џ  нашел великого нашего доброжелателЯ,  как он сам себЯ называл,  пана
ЉиселЯ,  чтобы посоветоватьсЯ с ним и спросить,  не поможет ли он мне в моем
трудном деле. Љисель замахал на менЯ руками:
     - ‡ачем  пану  раздражать такое  почтенное собрание малым  делом своим?
‘ейм отложил на  февраль следующего года даже слушание дела воеводы русского
и  хорунжего коронного.  Џослы  ныне  крайне раздражены,  и,  если  перед их
глазами поЯвитсЯ казак, Я даже не знаю, что будет.
     - Љогда это бывало,  чтобы одно лишь упоминание о казаках не раздражало
панство?  -  хмуро бросил Я.  - ’ак что же мне посоветует пан сенатор? —то Я
должен делать?  “ менЯ отнЯли землю,  лишили прибежища, свели в могилу жену,
забрали сироту, которую вырастил...
     - ’ут  идут слухи,  будто это была панскаЯ любовница?  -  прищурил свой
прозрачный глаз пан Ђдам.  -  ‘тоит ли убиватьсЯ из-за какой-то там кобетки?
‘колько красавиц охотно отдадут пану свое расположение,  а  если надо,  то и
сердце.
     - Џан сенатор не  ответил на мой вопрос,  -  напомнил Я  ему.  -  —то Я
должен делать ныне?  Ќе  надо ссылатьсЯ на государственные потребности,  как
это пан привык делать,  ведь вот перед тобой,  пан каштелЯн киевский,  живой
человек во крови и плоти, который отдал державе всю свою жизнь, а теперь она
не хочет о нем слышать, озабоченнаЯ какими-то высшими делами. Њожет, и тогда
речь шла  только о  каких-то  неведомых нам  высших делах,  когда пан Љисель
вносил на сейм ординацию против казаков жестокую?
     ќто  задело его  за  живое так,  что  он  даже завертел своими круглыми
узкими плечами.
     - ђазве Я не одной веры с казачеством,  пан •мельницкий, или Я не хотел
всегда только замирениЯ длЯ народа моего и длЯ веры нашей?
     - —тобы верить, надо жить, - сказал Я ему. - Њертвые не верЯт. Ђ Я ныне
словно бы уже умер, так что же менЯ может утешить?
     - ђазве Я знаю,  пан •мельницкий? Њожет, пусть пан оставит свой писаный
репротест к следующему сейму?
     - џ уже оставил, но не знаю, что из этого выйдет и как буду жить. ђазве
что как вот это создание божье?
     €,  открыв свою  пороховницу,  выпустил на  стол  перед паном сенатором
несчастного субботовского сверчка.
     - —то это? - брезгливо поморщилсЯ Љисель.
     - Џевец  пенатов украинских.  ‘верчок.  …динственное,  что  осталось от
моего двора.
     - Ќо он живой! евелит усами.
     - Џочему бы ему не быть живым?
     - Џросто не веритсЯ. ‚ этой пороховнице? —ем же там мог питатьсЯ?
     - †аль говорить,  пан сенатор!  Ћ  сверчке спрашиваешь,  а обо мне и не
хочешь?  Ђ весь народ мой чем и как питаетсЯ?  €ли,  может, теми пирогами из
шлЯхетской присказки?  „ескать,  пока блуждали по  “краине казаки с  рогами,
стоЯли полЯ-степи непахаными, а как поЯвились на “краине паны с гаковницами,
стали и хлопы с палЯницами.
     - €з дикой пустыни мы сделали край с реками молока и меда.
     - „лЯ кого же молоко и  этот мед!  лЯхта хвалитсЯ:  такое богатство на
“краине,  что и  нищие в  новых свитках ходЯт.  Ќе кощунство ли?  €  если уж
наделали столько добра длЯ моего народа,  так почему же не поЯвилось хотЯ бы
одной песни своей об  этом?  Ќаши плачи слышны повсюду,  а  шлЯхетских песен
что-то нигде не слышно.
     - Љаждый поет в своей земле и о своем.
     - ’ак должен был бы и наедатьсЯ в своей земле, а не в чужой.
     - Џан •мельницкий слишком горЯчитсЯ ныне...
     - € ныне, и присно, и во веки веков, пан Љисель. џ доведен до отчаЯниЯ.
€ не один Я. Џусть бы кое-кто запомнил это.
     Џана сенатора не встревожили мои слова. —ужое отчаЯние не донимало его.
Џо  своей давней привычке он лизнул свои усы,  так,  будто они были намазаны
медом, и, выпроваживаЯ менЯ, спокойно промолвил:
     - ‚ремЯ и терпение,  пане •мельницкий.  ‚ремЯ и лечит, и живит, и судит
лучше всего.
     - ‘удит так судит,  -  промолвил Я  на прощание,  и пан Љисель отпустил
менЯ,  охотно отпустил, радуЯсь, что избавилсЯ от назойливого казачины. …сли
бы  он  мог знать,  что через год чуть ли  не на коленЯх будет умолЯть менЯ,
чтобы Я выслушал его речь!
     Ќо этот год нужно было еще прожить и пережить.
     ’олько в  декабре сейм  наконец закончил свои бурные заседаниЯ,  принЯв
конституцию из девЯти пунктов. Џримо: чтобы немедленно распустить чужеземных
воинов.  ‘екундо:  чтобы  сохранить  неприкосновенными все  союзы  и  пакты.
’ерцио: чтобы не употреблЯлась мирнаЯ печать во вред короне и ‹итве. Љварто:
чтобы   гвардиЯ   королевскаЯ   приближеннаЯ   не   превышала   численности,
установленной в соответствии с давним обычаем.  Љвинто:  чтобы посольства во
все  другие земли  представлЯли граждане ђечи  Џосполитой.  ‘ексто:  вывести
чужеземцев из окружениЯ королЯ.  ‘ептимо: чтобы казаки уничтожили свои челны
и не выходили на море.  Ћктаво:  чтобы комиссии,  выравнивающие границы,  не
действовали без  согласиЯ  сословий.  Ќоно:  чтобы  не  заключались союзы  с
иноземными державами без ведома ђечи Џосполитой.
     ќтому  постановлению  предшествовала  речь  канцлера  Ћссолинского,   в
которой  он  со  всем  своим  умением  попыталсЯ сгладить противоречиЯ между
королем и сенатом, прибегаЯ при этом к своему привычному красноречию. ‘казал
он  Якобы следующее:  "Ѓог украсил правление его величества дивным триумфом.
Ћн  возложил на  главу  его  новый венец:  после многих одержанных им  побед
‚ладислав передает себЯ во власть и  в  руки своих подданных.  Ћднако не без
сожалениЯ  принимает слова  маршалка  сейма,  чтобы  войско  непременно было
распущено,  потому что свою решительность король не  раз проЯвил,  когда сам
голову и жизнь свою подвергал опасности.  € все же,  что касаетсЯ войска, то
велел его  распустить,  издал универсалы к  гетману и  старостам,  даст  еще
комиссаров,  выполнит все,  что пожелаете. Ћтрицает, будто были универсалы к
‹итве,  -  были  только приватные письма к  подскарбию литовскому,  чтобы не
отказывалсЯ от содержаниЯ в  экономиЯх королевской гвардии.  ѓвардиЯ эта уже
получила приказ  стать  тут,  возле  королЯ.  —то  же  касаетсЯ казаков,  то
корабли,  именуемые чайками, они готовили согласно постановлению сената, ибо
в  договоре с  турками сказано,  что  они  не  будут поддерживать буджакских
татар,   а  поскольку  турки  преступали  договор,   представилось  уместным
постращать их  казаками.  ’еперь,  в  угожденье вашей  воле,  будут  посланы
приказаниЯ коронному гетману,  чтобы казаки перестали строить чайки и сидели
там спокойно,  не подаваЯ повода к  нарушению мира с ’урциею.  Ћдним словом,
король исполнит все, что только вам будет угодно".
     Ќо после такой речи,  и после сеймовской конституции,  и после того как
менЯ вытолкали из  сейма,  как  церковного нищего,  тот же  канцлер коронный
снова разыскал менЯ где-то за ‚ислой,  препроводил к  себе в  “Яздов ночью и
просил во имЯ королЯ возвращатьсЯ домой и терпеливо ждать удобного момента.
     - “же не верю, что наступит этот удобный момент, - сказал Я канцлеру. -
Љазаков  трактуют  ныне  еще  хуже,   чем  под  Ѓоровицей.   Џослы  Ѓарабаша
пожаловались сейму,  что лащиковцы грабЯт и уничтожают церкви по “краине,  и
что же  услышали в  ответ?  Ѓрань и  насмешки по адресу схизматов,  а  потом
казаков выдворили из  сейма,  чтобы  не  мешали панству творить его  высокую
политику.  Џосле королевских поощрений мы в  самом деле поднЯли было головы,
но теперь снова должны испытать еще большее унижение и притеснение.
     - Љороль не  отказываетсЯ ни  от своих помыслов,  ни от своих заверений
казакам.  Ќыне зима,  но с  наступлением тепла он снова хочет возвратитьсЯ к
морскому  походу  и  имеет  намерение номиновать пана  •мельницкого гетманом
этого войска.
     - “ нас еще не было морских гетманов.
     - ’ак будут!  Џусть пан •мельницкий только терпеливо ждет.  ‚ремЯ, пане
•мельницкий, времЯ - это всевластный творец дел великих и людей выдающихсЯ.
     Ћни  оба  с   Љиселем  словно  бы  сговорились  в  своих  упованиЯх  на
чудодейственную силу  времени.  Ќо  что  времЯ!  „аже воробью надо поклевать
коноплЯных семЯн или какого-нибудь проса,  чтобы выжить, а что уж говорить о
человеке,  который и не одним лишь хлебом насущным живет. Љогда надо идти на
войну,  ластЯтсЯ к  тебе,  чтобы  послать на  убой,  когда  же  опасность не
угрожает, то мы у панов - последние из людей, подножки и псЯ крев.
     ’ак  Я  уехал из  ‚аршавы ни  с  чем,  чтобы уже никогда больше туда не
возвращатьсЯ. ‡има была очень труднаЯ длЯ всего живого. Њорозы стоЯли такие,
что  деревьЯ в  лесу  трескались и  птицы  погибали на  лету,  землю  замело
непроходимыми снегами, весна долго не начиналась, а когда и настала, то была
всЯ в  ветрах холодных,  в  ливнЯх,  а  потом в зловещих знамениЯх небесных,
безумствовали стихии,  которых не помнили даже дрЯхлые старики,  молнии жгли
дома и  целые села,  церкви и костелы,  разъЯренные воды в неистовом клекоте
срывали плотины,  сносили мельницы, смывали целые полЯ, потери и повреждениЯ
всюду были просто страшные,  и,  может, именно это всеобщее горе помогло мне
на  некоторое времЯ забыть собственную беду,  и  Я  спокойный сидел на своем
сотничестве в  —игирине с сыновьЯми своими и дочерью и унимал свое бунтующее
сердце.
     ‚ Љиеве умер митрополит Џетр Њогила,  и шлЯхта вздохнула с облегчением,
благодарЯ  бога,  что  он  своевременно забрал  к  себе  такого  зловредного
человека, чтобы он дальше не приносил вреда церкви католической. ‚ мае снова
начал свою  работу сейм,  который чуть  ли  не  все  свои усилиЯ потратил на
примирение ‚ишневецкого с  Љонецпольским,  даже  оба  гетмана  -  Џотоцкий и
Љалиновский - взЯлись за это дело.
     ‘нова блеснула у  менЯ  какаЯ-то  надежда,  когда в  начале осени,  как
всегда секретно,  позвали менЯ  за  „непр  и  под  Ќежином в  маетностЯх …жи
Ћссолинского Я  встретилсЯ с  паном коронным канцлером,  который принЯл менЯ
вместе с  королевским секретарем ‹юбовицким.  ‘казали мне,  что о поездке на
“краину ведает лишь король,  что,  собственно, он и послал их сюда с высокой
миссией  провозгласить  менЯ   атаманом  морского  похода  и   передать  мне
королевские знаки:  булаву и бунчук.  ’еперь Я имел возможность действовать,
хотЯ привилеи королевские и  дальше держал у себЯ пан Ѓарабаш и добыть их от
него не могла,  кажетсЯ, никакаЯ сила: пан есаул войсковый хорошо видел, что
король не имеет никакого веса в глазах всемогущей шлЯхты, и выиграет не тот,
кто  будет тЯнуть руку  за  королем,  а  тот,  кто  будет править веслами на
корабле шлЯхетском, направлЯЯ его в порт, именуемый золотым покоем.
     ‚  августе умер восьмилетний королевич ‡игмунд Љазимир,  единственнаЯ и
последнЯЯ надежда королЯ ‚ладислава. ‘нова свирепствовали стихии и бедствиЯ.
‘аранча,  солнечное затмение,  метла в небе,  а в ‚аршаве видели над городом
могилу и крест огнистый в тучах.  ѓоворили,  что это знак большой и кровавой
войны.  Љороль теперь горько сожалел,  что уступил шлЯхте и  не  начал войны
первым,  чтобы упредить вражеский удар,  откуда бы он ни был. “ступил шлЯхте
только потому,  что не  хотел раздражать ее,  надеЯсь на избрание маленького
королевича на престол после собственной смерти, котораЯ стоЯла, казалось, за
его плечами.  ’еперь все это полетело прахом.  …сли бы это случилось раньше,
все было бы иначе.
     џ  мог бы посочувствовать королю,  но не имел длЯ этого ни времени,  ни
желаниЯ, если уж говорить совершенно откровенно.
     Ќа  —игирин напал какой-то  заблудившийсЯ татарский чамбул.  …го отбили
довольно легко,  но  тут же прискакал из —еркасс коронный хорунжий,  который
недавно возвратилсЯ из ‚аршавы после какого-то замирениЯ там с ‚ишневецким и
теперь рвалсЯ показать свою силу,  и  без особых приготовлений объЯвил поход
на орду.
     ѓлупое это было дело и  ненужное,  о чем Я говорил своим казакам,  да и
самому полковнику Љричевскому,  и есаулу Џеште. Љто-то донес Љонецпольскому,
и тот сразу же вызвал менЯ и набросилсЯ с угрозами:
     - € так ты у менЯ на примете,  пане •мельницкий,  -  выкрикивал он, - а
теперь ты еще хочешь бунтовать казаков?
     џ молча принЯл этот вельможный гнев,  сказал лишь, что одно дело слова,
а другое - дела. Ќа дело же Я готов идти, потому как имею долг и исполню его
как подобает.
     - “видим!   “видим!   -  угрожающе  крикнул  Љонецпольский.  -  џ  велю
поглЯдывать за  паном сотником и  не  посмотрю на  его  высокие знакомства и
покровительства: тут Я - пан и только Я имею право poena talionis*. Ќадеюсь,
пан еще не забыл латынь?
     ______________
     * ‘мертнаЯ казнь, здесь: карать и миловать (лат.).

     џ снова сдержалсЯ, хотЯ менЯ так и подмывало сказать, что надеюсь еще и
сам напомнить мстительному пану не только латынь, но и свою речь отцовскую.
     ‡наЯ коварность и мстительность Љонецпольских, Я длЯ безопасности надел
на себЯ кольчугу и  железную мисюрку под шапку и довольно кстати это сделал,
потому что,  как только мы столкнулись с какими-то татарскими пастухами,  на
менЯ  было  совершено  смертельное покушение:  жолнер  —аплинского „ашевский
рубанул менЯ сзади по голове так, что развалил бы череп, если бы не мисюрка,
когда же Я, хотЯ у менЯ и потемнело в глазах, все же выбил у этого предателЯ
саблю из рук и спросил его, что бы это значило, он стал божитьсЯ, что принЯл
менЯ  за  татарина.  —тобы  как-нибудь  задобрить  менЯ,  Љонецпольский  при
распределении добычи в  конце похода велел отдать мне  захваченного еще  под
Ћхматовом  малого  сына  перекопского  мурзы  ’угай-беЯ,   и  Я  взЯл  этого
несчастного пленника,  поклЯвшись в  душе  возвратить его  родному отцу  как
можно скорее.
     Ѓез  побед и  без  славы возвратились мы  в  —игирин,  и  Љонецпольский
распустил казаков по домам,  а  в  это времЯ ‚ишневецкий,  позавидовав славе
своего рывалЯ, и сам кинулсЯ по скифским степЯм, но возвратилсЯ домой, так и
не увидев ни единого татарского всадника.
     ’еперь,  когда вельможные паны,  вопреки собственным же постановлениЯм,
расшевелили орду и  показали свое намерение идти на нее войною,  у  менЯ был
прекраснейший случай отнЯть у Ѓарабаша привилей хотЯ бы и силой,  обратитьсЯ
к  хану,  напугать его  приготовлением большой войны  и  подговорить ударить
совместно по панству.
     џ начал готовитьсЯ к отъезду на ‡апорожье,  продавал, что имел, младших
детей  своих хотел отдать добрым людЯм,  кто  менЯ  жалел,  а  ’имка взЯть с
собой. Љазаки из моей сотни и из сотен ”едора ‚ешнЯка и Љондрата ЃурлЯЯ тоже
готовы были идти со мной.  Љ ‘амийлу на ‘ечь Я послал верных людей, чтобы он
готовилсЯ нас принЯть, и созвал всех лугарей и прибежавших на ‘ечь, известил
о своих намерениЯх Њаксима Ќестеренко в Љорсуне и џцка Љлишу в Ѓелой –еркви,
с которыми еще тогда в ‚аршаве сговорилсЯ о совместных действиЯх, послал и к
давнему своему побратиму еще по стамбульской неволе ”илону „желалию, который
сидел среди реестровиков на  том  берегу „непра в  Љропивной,  и  к  Ѓогдану
’оптыге  в  —еркассах.   ‚се  шло  тихо  и  быстро,   хотЯ  и  без  излишней
торопливости, ведь теперь Я чувствовал, что готовлюсь осуществить величайшее
дело своей жизни,  и  не  мог  поэтому погубить его неосторожным движением*.
Љривд и обид вокруг собралось к тому времени столько,  что мне казалось:  не
найдетсЯ ни  одного казака или  посполитого,  который,  узнав о  моих тайных
приготовлениЯх,  предал бы  менЯ  и  моих  товарищей и  кинулсЯ с  доносом к
панству.  ‘делать такое  -  означало бы  пойти  против  народа  своего.  Љто
способен на такое?
     ______________
     * ‡десь: поступком.

     Ќо должен был поплатитьсЯ за чрезмерную доверчивость.
     Њой кум Љричевский, знаЯ о моей распродаже, но не допытываЯсь ни о чем,
уговорил менЯ,  если Я  хочу продать своего конЯ подороже,  поехать вместе с
ним на Ярмарку в Ѓужин над „непром,  и Я,  не подозреваЯ о беде, согласилсЯ.
ЉонЯ продать Я не смог,  потому что не успели мы и к Ярмарке доехать с паном
полковником,  как  на  околице  Ѓужина  окружил  нас  довольно большой отрЯд
жолнеров и  старый усатый ротмистр,  вежливо поклонившись Љричевскому и мне,
попросил менЯ сдать саблю и  лук и  ехать с ним,  так как у него есть приказ
казацкого комиссара пана емберка.
     - Људа же  ехать?  -  спросил Я  спокойно,  еще  надеЯсь,  что это лишь
немилаЯ шутка.
     - Ќам скажут об этом в пути,  -  уклончиво ответил ротмистр,  может и в
самом деле еще не ведаЯ, куда должен менЯ препроводить.
     - Џан •мельницкий едет со мной, - сказал Љричевский, - и Я не дам его в
обиду.
     - €мею  письменный приказ  пана  комиссара емберка,  -  доставаЯ из-за
отворота бумагу и протЯгиваЯ ее полковнику, пожал плечами ротмистр.
     - Ќо это бесчинство!  -  крикнул Љричевский. - џ беру пана •мельницкого
на поруки.
     - –еликом разделЯю возмущение пана полковника и выражаю свое сочувствие
пану •мельницкому,  но должен выполнить приказ.  …сли же пан полковник хочет
помочь пану •мельницкому, то Я советовал бы ему, не медлЯ, обратитьсЯ к пану
комиссару емберку.
     Љричевский посмотрел на  шестерку  казаков,  сопровождавших нас,  и  на
железных гусаров комиссарских и понЯл, что спор здесь будет напрасным.
     - Џане ‡иновий, моЯ вина, - сказал он, вздохнув, - но Я высвобожу тебЯ,
как бы ни пытались они упрЯтать тебЯ!
     ЊенЯ привезли обратно в —игирин, но сделали это ночью, из чего Я понЯл,
что  днем тут побоЯлись менЯ брать,  опасаЯсь казацкого бунта,  а  так никто
ничего не  знал,  ни о  чем не догадывалсЯ,  а  тем временем величайший враг
старостинский (да  и  не  только старостинский!)  сидел  за  толстой дубовой
дверью в  зловонной Яме вместе с какими-то тремЯ ничтожными ворЯгами.  € кто
же теперь держал менЯ в своих руках?  ‘нова —аплинский! ’ак, будто сходилась
на  нем  клином всЯ  землЯ и  этот жалкий пришелец,  уничтожив все мое самое
дорогое,  сам того не ведаЯ, должен был погубить еще и все великое дело моей
жизни.
     Љричевский не  кинулсЯ  к  комиссару емберку в  ’рахтемиров (и  хорошо
сделал, как это выЯснилось потом), а выследил, куда менЯ упрЯтали жолнеры, и
ЯвилсЯ  на  следующий день  к  —аплинскому с  требованием отпустить менЯ  на
поруки.  ‚месте с  Љричевским были и сотники ‚ешнЯк,  ЃурлЯй и ’окайчук,  но
—аплинский не хотел их и слушать,  заЯвив,  что тут уже и не его волЯ и даже
не волЯ пана комиссара емберка, а самого гетмана коронного.
     Ќо вместе с тем трусливый подстаростка был уже и не рад, что ввЯзалсЯ в
такой спор с  целым полком чигиринским,  и потому очень обрадовалсЯ,  когда,
узнав от Љричевского о моем аресте,  прибежала к нему Њатронка, то есть пани
—аплинскаЯ,  как  она теперь называлась,  и  сказала,  что,  если ее  муж не
выпустит немедленно пана •мельницкого,  она пойдет на все -  вплоть до того,
что наложит на себЯ руки, и никто ей не помешает этого сделать.
     - Џанство видит,  какаЯ шальнаЯ эта кобета,  -  оправдываЯсь, указал на
нее —аплинский и, немного покуражившись длЯ виду, согласилсЯ отдать опасного
узника на  поруки полковнику и  сотникам,  но и  тут прибег к  хитрому ходу,
заЯвив,  что  пусть этот  •мельницкий будет освобожден из-под  замка женской
рукой, - в случае чего никто не станет карать женщину за такое своеволие.
     Џечальным было это мое свидание с Њатронкой. Ћна уже не была сероглазой
девчонкой,  нежной и растерЯнной,  -  стоЯла передо мной жена шлЯхетскаЯ,  в
дорогих мехах,  пышнаЯ,  хищноокаЯ,  в гневе на весь свет, а прежде всего на
менЯ,  что отдал ее  на  произвол,  не  защитил,  не отвоевал,  как рыцарь с
твердой рукой и мужественным сердцем,  и не Я,  узник ее мужа, а значит и ее
собственный, обвинЯл Њатрону, а она менЯ, хотЯ и молча. Љогда же наклонилсЯ,
чтобы поцеловать ей  руку,  она испуганно отдернула и  крикнула своим давним
голосом,  от которого у менЯ все перевернулось в душе: "Ќет! Ќет!" “же был Я
на воле,  уже ждали менЯ поодаль мои верные побратимы, чтобы окружить стеной
и  не выдать ни богу,  ни черту,  но не мог Я  так отойти от самого дорогого
теперь длЯ менЯ существа,  посмотрел в ее серые глаза и сказал тихо: "Џоедем
сейчас со мной,  ђонЯ! Џоедем!" - "Ќет! Ќет! - еще испуганнее зашептала она.
- Ћсвободи  менЯ  отсюда,  батько!  ‚ысвободи!"  ‘кользнула губами  по  моей
небритой шершавой щеке и  побежала по  мокрому снегу,  будто и  не  оставлЯЯ
совсем после себЯ следов, - и не найдешь, и не увидишь!
     џ  смотрел ей вслед,  хотел позвать и  вернуть ее,  но не умел и не мог
этого сделать и плакал от бессилиЯ.  Ќе скрывал своих тЯжких слез. —ем смоет
их мне мир жестокий и преступный!
     ‚ешнЯк  подговаривал менЯ  уже  в  ту  же  ночь,  не  медлЯ,  бежать на
‡апорожье. Ћни с ЃурлЯем и ’окайчуком приготовили уже возы с припасом, Якобы
длЯ того чтобы ехать в ’рахтемиров просить обо мне комиссара емберка,  сами
же свернут на Љрылов и на Ћмельнике встретЯтсЯ со мной, чтобы вместе идти на
Ќиз степью.  џ  не  имел ничего против,  но  только надумал все же  отнЯть у
Ѓарабаша привилей королевский и  сейчас,  сидЯ  в  заточении несколько дней,
нашел, как казалось мне, способ длЯ этого. ‘казал сотникам, чтобы готовились
потихоньку,  а сам в день зимнего Ќиколы,  первейшего помощника и заступника
бедноты,  шестого  декабрЯ устроил большой обед  в  своем  сотниковском доме
чигиринском и  на  этот обед пригласил падких на угощение старшин из —еркасс
во главе с  паном Ѓарабашом.  Џока реестровое старшинство пило и  гулЯло,  Я
пригласил к себе и щедро одарил милостыней нищих и калек,  попросив молитьсЯ
за менЯ и  мое дело господу милосердному и защитнице нашей матери божьей,  а
затем взЯл  бандуру и  начал напевать собственную думу  про  пана  Ѓарабаша,
расхваливаЯ его за  то,  что он  встал единодушно за  веру христианскую и  к
самому  королю  обращалсЯ за  письмами и  универсалами в  защиту нашей  веры
христианской.
     ‡ахмелевший пан  есаул войсковый и  полковник только головой покачивал,
слушаЯ,  да  поддакивал зычным своим голосиной:  "Ђ  ведь  верно,  леший его
возьми, ведь и впрЯмь оно так, пане •мельницкий!"
     Ђ Я продолжал петь дальше:

                Ђ Як став Ѓарабаш напiдпитку гулЯти,
                ‘тав йому •мельницький казати:
                "ѓодi тобi, пане куме, листи королiвськi держати.
                „ай менi хоч прочитати!"
                "Ќащо тобi, пане куме, “х знати?
                Њи дачi не да‘м!
                “ вiйсько польське не йдем;
                Ќе лучче б нам з лЯхами,
                Њосцивими панами,
                Њирно пробувати,
                Ђнiж пiти лугiв потирати,
                ‘во“м тiлом комарiв годувати?"

     - €стиннаЯ ведь правда! - хохотал Ѓарабаш. - Љто бы это из наших перин,
да бросилсЯ в те темные луга днепровские, да подставлЯл тело свое шлЯхетское
под ненасытных комаров!  “гадал ты  мои слова,  пане •мельницкий,  ой как же
угадал! „авай выпьем за твое здоровье!
     „альше было так, как и в моей думе. Ѓарабаш напилсЯ до потери сознаниЯ,
Я  снЯл с  него поЯс и  шапку,  дал своему „емку и велел скакать в —еркассы,
показать жене  Ѓарабаша вещи  ее  мужа  и  выманить у  этой пани королевские
письма.
     “тром Ѓарабаш,  придЯ в себЯ,  кинулсЯ за поЯсом и шапкой, но Я сказал,
что он  не  получит их  до конца пребываниЯ в  гостЯх,  ибо негоже отпускать
такого гостЯ дорогого,  не  попотчевав его как следует.  Џили чуть ли  не до
самого вечера,  собственно,  день был такой хмурый,  что трудно было понЯть,
где утро, а где вечер, наконец прибыл „емко и подмигнул мне, что, мол, все в
порЯдке,  пан  сотник,  Я  еще  попотчевал милых  гостей настоЯнным медом на
прощанье,  отдал пану Ѓарабашу его шапку и  поЯс,  одарил всех,  проводил за
ворота, а сам поскорее кинулсЯ собиратьсЯ.
     џ  не  стал ждать нового днЯ,  ибо что длЯ казака ночь или день,  степь
будет длЯ менЯ и постелью,  и прибежищем. Џобратимы мои собирались отовсюду,
готовые ко  всему.  Џозади у  них были целые века,  так что длЯ них какой-то
переход в несколько дней?
     ‘тепь  перед  нами  простерлась размокшаЯ,  печально-слезЯщаЯсЯ.  ђечки
вышли из  берегов,  все  ложбины наполнились водою,  даже всадники с  трудом
продвигались по  этой  бездорожной  равнине,  возы  застревали  каждый  раз,
приходилось бросать их, а самим мчатьсЯ без передышки - так за четыре днЯ мы
перемерЯли широченную равнину и уже были там, где надо, еще и напевали бодро
и как бы беззаботно:

                Ћй що будем робити?
                Ќема козакам по чарцi
                ѓоршки де взЯти.
                „а гей же, де взЯти!

     Њог ли кто-нибудь представить себе такой переход за четыре днЯ? € каких
же  людей нужно было иметь,  чтобы перескочить неизмеримые степи,  где  даже
звук умирает между курганами!
     Љому об этом расскажешь?
     џ  начал мысленно слагать письмо к  Њатронке,  боЯлсЯ обратитьсЯ к ней,
чувствуЯ себЯ виновным, что и теперь не смог защитить ее, но слово рождалось
в душе, рвалось из нее, угнетало менЯ и казнило.
     "ЌаипрекраснейшаЯ и  наивеличественнейшаЯ Њатрона,  пани  и  добродейка
моЯ! Њатрононька!
     Љогда в  годину недоли моей попадал Я  в раздор с миром и судьбою и все
молитвы мои бесплодные падали с  глухих и равнодушных небес,  не ты ли стала
моими небесами и светлой тенью во тьме моей мученической жизни?
     Ђ  теперь,  покинув тебЯ на погибель,  немощный и охваченный отчаЯнием,
убегаю в  надежде на  спасение ради  тебЯ,  ради  себЯ  и  ради  всей земли.
‘будетсЯ ли моЯ надежда? †аль говорить!
     ‡емлЯ моЯ несчастнаЯ и несчастные дети твои!
     Љровь людскаЯ брызгает в небо и долетает до самого бога,  а он купает в
ней ноги свои и молчит.
     ‚елико молчание степи над нами,  и  тропы,  изведанные и  неизведанные,
невидимые даже  длЯ  всевышнего,  угадывались и  чувствовались лишь  мудрыми
конЯми. ’олько следы зверЯ находим порой да идолы давние каменные на степных
курганах немые, как моЯ душа.
     ѓде же мое божество,  где ќсфирь-заступница, вызволившаЯ менЯ из неволи
старостинской,  ввергнув в  еще  большую неволю и  грех,  почему покинул ее,
почему не вырвал на свободу из рук грЯзных в просторы немереные?

                Ћй, вийди, вийди,
                Ќе бiйсь морозу.
                џ тво“ нiженьки
                ‚ шапочку вложу.

     ‚споминаю,  как любила ты  мою шапку,  как прижимала ее  к  груди,  как
целовала. Ѓоже праведный!
     „уша стонет, а Я загонЯю эти стоны снова в душу, унимаю, будто кровь из
раны.
     Њатрононька!"
     Ќе письмо,  а боль,  отчаЯние и кровоточащее сердце.  Људа и кому такое
пошлешь?
     џ сложил это письмо в мыслЯх, в мыслЯх моих оно должно было и остатьсЯ.
—то было в наших душах?  Њы пошли на смертельный разрыв со всем,  что имели,
стали отторгнутой веткой от  дерева отчизны,  еще не достигнув будущего,  мы
отбросили все прошлое и то,  к чему можно было бы прикоснутьсЯ рукой,  но мы
отдернули эту руку,  готовые сжечь ее, как Њуций ‘цевола, - пусть ее охватит
огонь,  пусть она обуглитсЯ и испепелитсЯ, но не искушает к покорности - нам
нет возврата!
     Џотом,  через много лет,  недоброжелательный к  нам писатель напишет об
этих людЯх оскорбительные слова:  "„икие запорожцы плЯсали у костров,