 лет  выглЯдела единственным
островком спокойствиЯ и  тишины среди адского морЯ  огнЯ  и  смерти,  шлЯхта
наслаждалась золотым спокойствием,  никто не мешал ей угнетать своего хлопа,
и  если она и  согласна была воевать,  то только в  своей земле и не с чужим
врагом,  а  со  своим собственным,  со своевольным и  мЯтежным плебсом,  как
изволили выражатьсЯ паны сенаторы и послы сейма.
     Ќо вот ‚ладиславу война сама шла в руки,  к тому же с нескольких сторон
одновременно.  ‚о-первых,  его собственное желание; во-вторых, происхождение
королевы  ‹юдвики-Њарии  из   рода  Џалеологов,   которые  владели  когда-то
–арьградом,  потому  его  намерение  завоевать столицу  падишахов освЯщалось
генеалогией;   в-третьих,   дискурс  гетмана  Љонецпольского;   в-четвертых,
пророчества  королевских  математиков  ’итуса  ‹ивиЯ  Ѓуратини  и   Љриштофа
Њерожевского, которые объЯвили, что констелЯциЯ звезд бесспорно указывает на
то,  что король ‚ладислав должен был одолеть огромную темную силу; и наконец
в-пЯтых,  -  соблазнительные напевы  венецианского посла  „жованни  ’ьеполо,
который прибыл на королевскую свадьбу еще прошлой зимой,  и,  хотЯ ‚ладислав
чувствовал себЯ так плохо, что даже с недели на неделю откладывал прибытие в
‚аршаву   новой   королевы,   венецианец   все-таки   пробилсЯ   к   королю,
воспользовавшись их  давней,  двадцатилетней приЯзнью,  начавшейсЯ во  времЯ
путешествиЯ ‚ладислава по …вропе.  ‚ ‚енеции „жованни ’ьеполо был приставлен
к  польскому  принцу  комиссаром купеческой республики,  умел  показать  все
прелести царицы Ђдриатики и  с  тех пор завладел податливым сердцем будущего
польского монарха.
     ’ьеполо  привез  приказ  ђады  десЯти  ускорить  переговоры с  польским
королем -  и не смог ли бы тот помочь ‚енеции,  объЯвив войну туркам.  Џосол
обещал восемьсот тысЯч талеров, привез письма папы Љлимента и великого кнЯзЯ
ќтрурии,  в которых всЯчески восхвалЯлись воинские таланты ‚ладислава, и это
так подействовало на королЯ,  что он, не обращаЯ вниманиЯ на все последствиЯ
тЯжкие и  нежелательные,  без ведома сената и  сейма,  не пробуЯ выпросить у
канцлеров великой печати  коронной и  печати  ‚еликого кнЯжества ‹итовского,
лично декларировал войну, поименовал полковников и капитанов, разделил между
ними  80  тысЯч  дукатов и  велел вербовать немецких наемников.  ‘обственных
денег у  королЯ не  было,  ’ьеполо тоже только обещал щедро,  а  развЯзывать
кошелек  ‚енециЯ  не  торопилась,  вот  почему  ‚ладислав попросил  королеву
вложить в  задуманное им дело собственные деньги,  и та не смогла отказать и
выдала двести тысЯч.  —тобы показать свой  огромный опыт в  искусстве Њарса,
король даже  прекратил свои  излюбленные ловы,  каждый день посещал арсенал,
проверЯл орудиЯ,  муштровал пехоту,  перед королевским дворцом были  разбиты
военные палатки, война была у всех на устах.
     ѓетман Љонецпольский лежал в  своих Ѓродах еще не  похороненный,  а  уж
нас,  как только мы прибыли в ‚аршаву и еще не успели как следует устроитьсЯ
в  “Яздове,   неподалеку  от  королевского  дворца,   тотчас  же  вызвали  к
‚ладиславу.  ‚ызвали ночью, потаенно, лишь только мы прибыли в столицу, и не
в  зал  длЯ аудиенций,  а  в  приватные покои королЯ,  скупо освещенные лишь
несколькими свечами,  почти без обстановки,  неуютные и пустынные.  ‚ покое,
куда нас  препроводили,  застали мы  нескольких панов сенаторов,  однако без
канцлера  коронного  Ћссолинского,  все  здоровались,  будто  равные,  будто
панове-братьЯ,  сразу же воцарилась непринужденность и,  можно сказать, даже
растроганность,   возникающаЯ  от   грубоватой  мужской   откровенности,   в
особенности когда  собираетсЯ столько  людей  власти  незаурЯдной да  еще  и
вокруг пахнет властью высочайшей.
     “  королЯ был  приступ подагры,  потому его внесли в  кресле,  руку длЯ
целованиЯ давал он утомленно и неохотно, но взглЯд его загорелсЯ, как только
‚ладислав начал речь о том, ради чего все мы были собраны.
     Ќе  поручал этой  речи никому из  приближенных,  говорил сам,  проЯвлЯЯ
достойную удивлениЯ осведомленность в делах казацких, так что панове Ѓарабаш
и Љараимович недоуменно посматривали друг на друга, сказал, что ему известно
о продолжительной войне на море (тут Ѓарабаш даже выпЯтил вперед свой тучный
живот,  будто хотел возразить королю,  но  не  смел и  посему только засопел
обиженно),  но он теперь видит,  что людей тех,  которые действовали вопреки
предписаниЯм сейма, и может, королевским, не следует ни карать, ни осуждать,
потому что и все королевство вынуждено будет пойти войной на султана,  чтобы
упредить нападение с  его стороны.  ‚  этой предстоЯщей войне большую помощь
коронному  войску  должны  оказать  казаки.   Љазаки,   которые  ближе  всех
соприкасаютсЯ с  турецкой силой,  должны  первыми чувствовать сию  угрозу  и
первыми же и  выйти на море,  но уже не тихо и  скрытно,  без разрешениЯ и в
незначительном числе,  как бывало до сих пор, а силой великой, направленной.
‚  великой войне на море ждет их не только добыча и слава,  но и милости длЯ
казачества  и   длЯ  всего  русского  народа  возвращены  будут.   ‚ыражаЯсь
формалитер по-русски: при помощи сабель ваши вольности взыщите.
     ‡атем король спросил у менЯ, сколько надо длЯ начала снарЯдить челнов и
какое  обеспечение необходимо  на  каждый  челн.  ‘нова  удивлены  были  мои
старшины,  что спрашивает не у  них,  а  у низшего,  но при короле надлежало
молчать,  потому Ѓарабаш и  Љараимович только переступали с  ноги на ногу да
по-воловьи вздыхали,  а  Я спокойно ответил,  что длЯ войны великой,  как ее
задумал  его  королевское величество,  необходимо хоть  и  сто  челнов,  длЯ
строительства и обеспечениЯ которых нужно по сто талеров на каждый.
     Љороль заметил, что сто, наверное, многовато, к тому же слишком дорого,
да и силы казацкой ныне недостаточно,  ведь целый полк запорожский еще воюет
во  ”ранции.  Џотому достаточно будет 60  челнов,  на  которые панам старшим
будет выделено из  королевской казны шесть тысЯч талеров,  или же  18  тысЯч
злотых.
     ЏриготовлениЯ были сделаны в такой мере, что деньги сразу же отсчитали,
речь шла лишь о  том,  кто из  нас должен их принЯть,  король вроде бы повел
плечом в мою сторону,  наверное не имеЯ сомнениЯ, что все полномочиЯ следует
теперь взЯть мне,  но вперед выдвинул свою толстую тушу пан Ѓарабаш, и никто
не стал возражать, ведь он был здесь самым старшим по своему положению.
     Џосле этого король повел свою речь далее.  ‘казал, что кроме разрешениЯ
идти войной на  море,  милостиво дает казакам привилеи увеличить свое войско
вдвое,  то  есть до  12  тысЯч,  избирать гетмана и  старшин,  обо всем этом
записано в королевских письмах, которые сейчас выдадут панам старшим, однако
он просит до поры до времени не оглашать этих писем,  а  лишь когда наступит
удобный момент;  кроме того,  он просил принЯть во внимание,  что письма эти
опечатаны королевской мирной печатью,  потому что  большаЯ короннаЯ печать и
печать ‚еликого кнЯжества ‹итовского могут быть приложены к универсалам лишь
после того,  как война будет утверждена сенатом и сеймом,  а он,  король, не
может ждать так долго.
     ѓрамоты королевские очутились в загребущих руках Ѓарабаша так же, как и
талеры, и Я уже знал, что там они останутсЯ на очень долгое времЯ, если и не
навеки.  €з всей королевской речи за живое задело пана есаула генерального и
полковника бывшего разве  лишь  напоминание о  гетманстве,  и  уши  Ѓарабаша
мгновенно навострились от этой вести, но ‚ладислав сказал лишь о возвращении
привилеЯ казацкого,  о самом же избрании гетмана умолчал,  и номинацию, судЯ
по всему, оставил за собой до какого-то известного лишь ему времени.
     ‘  почтением и поклоном брал из рук королевских привилеи Ѓарабаш,  но Я
слишком хорошо знал  своего кума,  чтобы не  вычитать из  его  широкой спины
молчаливый упрЯмый крик: "…сли не Я, значит, никто!"
     ’ак  и  получалось,  что  всЯ  эта  высоко  скроеннаЯ королевскаЯ акциЯ
сводилась на  нет,  ибо не  умел ни  сам ‚ладислав,  ни  его ближайшие радцы
твердо определить,  кто  из  казацких старшин имеет первенство во  всем,  не
распознали еще тогда в  простом сотнике •мельницком того,  кем он должен был
стать вскоре;  они еще колебались,  перебирали,  не верили,  хотЯ,  может, и
предчувствовали, недаром же менЯ в третий раз вызывали в столицу.
     Ќа отпуск нам велено было,  не мозолЯ никому слишком глаз,  подождать в
‚аршаве,  пока  приедет гетман польный Ќиколай Џотоцкий,  который должен был
тем временем заменить умершего Љонецпольского, и дело казацкой войны на море
будет согласовано и с ним, как с нашим высоким правителем.
     ‚  конце месЯца хоронили в Ѓродах Љонецпольского.  Џохороны были пышные
(обошлись в  сто  тысЯч  злотых),  на  оказались кровавыми из-за  печального
приключениЯ.  Џо обычаю в костел,  где стоЯл гроб с телом покойника,  въехал
рыцарь  на  коне  и  должен  был  сломать  свое  обличье,  поставленное там.
Ќеожиданно конь  испугалсЯ и  понес,  многих ранил копытами уже  в  костеле,
затем вырвалсЯ в город,  топтал людей, едва поймали его. Њожет, это кровавый
и   дикий  нрав  гетмана  коронного  переселилсЯ  в  конЯ  и  неистовствовал
напоследок?
     Љак всегда,  смерть вельможи открывала множество вакансий, и король без
промедлениЯ разделил их,  чтобы  склонить на  свою  сторону побольше сердец.
ЉаштелЯнию краковскую отдал воеводе русскому џкубу ‘обесскому,  а воеводство
перешло кнЯзю  ‚ишневецкому,  который уже  давно добивалсЯ этой  королевской
ласки, ссылаЯсь на то, что воеводой русским был еще его отец. ђозданы были и
отдельные города.  ’ак  Ѓуск досталсЯ подчашему коронному Ќиколаю Ћстророгу,
Џлоскирев -  конюшему коронному Ђлександру ‹юбомирскому, воеводе познанскому
Љшиштофу  Ћпалинскому досталось  староство Љовельское.  ‘амо  же  гетманство
коронное тем временем не было отдано никому и должно было надолго остатьсЯ в
неприкосновении,  в  делиберации,  потому  что  большую булаву  король хотел
отдать лишь своему союзнику в надуманной войне.
     ‘оюзников же, как выЯснилось, у ‚ладислава в королевстве не было вовсе.
Љанцлер  великий  ‹итовский  Ђльбрихт  ђадзивилл  заЯвил,  что  скорее  даст
отрубить себе руку, чем позволит приложить к королевским универсалам о войне
печать ‚еликого кнЯжества ‹итовского.  ‚новь назначенный каштелЯн краковский
‘обесский и  маршалок литовский џнуш ђадзивилл на аудиенции у  королЯ только
то и делали,  что отговаривали ‚ладислава от намерениЯ начать войну. ‚оевода
черниговский Њарцин Љалиновский признал перед королем, что готов служить ему
до потери всех своих богатств и  до последней капли крови,  но,  если король
захочет перейти границу, лЯжет перед ним валом и не даст этого сделать.
     Њаршалок коронный ‹укаш Ћпалинский сказал,  что он уже стар и умрет как
лебедь,  лишь  бы  он  смог  сказать королю правду,  какую  подсказывает ему
совесть.  €  когда король заЯвил,  что  не  может вольному народу воспретить
воевать,  то  он,  Ћпалинский,  хотел бы напомнить,  что вольный народ может
воспретить это королю. ‚ладислав прогнал его прочь, не желаЯ слушать.
     Џодканцлер коронный,  бискуп  холмский  Ђнджей  ‹ещинский допытывалсЯ у
маршалков двора,  почему  до  сих  пор  сидЯт  при  королевском столе  послы
французский и венецианский,  не полагаетсЯ,  чтобы в Џольше посторонние люди
присутствовали, да еще и подстрекали к неблаговидной войне.
     „аже королева взбунтовалась, хотЯ поначалу и согласилась с королевскими
уговорами.  „вести тысЯч дукатов,  которые ‚ладислав взЯл взаймы у королевы,
уже были истрачены,  и  немецкие наемники целыми гуртами прибывали в Џольшу,
ограблЯЯ  и  осквернЯЯ  местности,   где  проходили,   но  этих  денег  было
недостаточно.  ‚ладислав обратилсЯ к  королеве за  новым займом,  однако она
покорно заЯвила,  что даже жемчуга снимет со своей шеи,  которые считались в
…вропе едва ли  не самыми драгоценными,  когда нужно будет послужить королю,
но  длЯ ‚енецианской республики на  даст ни  единого шелЯга,  разве лишь под
реальный залог.
     ‚  июне король наконец позвал к себе гетмана польного ЌиколаЯ Џотоцкого
и  новонареченного воеводу русского ‚ишневецкого,  надеЯсь иметь  их  своими
сторонниками,  потому  что  первый зарилсЯ на  великую булаву и  готов  был,
следовательно,  не оказывать сопротивлениЯ королю ни в чем,  а второй должен
был проЯвить надлежащую благодарность за воеводство, важнейшее в короне.
     Ќо ‚ишневецкий в  глаза выразил королю свое неудовольствие его военными
приготовлениЯми и в гневе вышел из зала,  а Џотоцкий, несмотрЯ на свою жажду
великой булавы,  не мог преодолеть в  себе неприЯзнь к  казачеству и,  когда
услышал о привилее казакам во времЯ войны на море да еще и узнал,  что среди
старшин,  которых принимал король,  был и сотник чигиринский, начал кричать,
что  знает он  •мельницкого как  никто и  что этот •мельницкий добиваетсЯ не
того, чтобы идти на море (он и так в течение всех этих лет тайно и преступно
ходил!),  но  чтобы  жить  в  стародавнем своеволии,  а  свЯтые решениЯ ђечи
Џосполитой,  длЯ которых им, гетманом польным, столько было положено труда и
крови шлЯхетской пролито, - чтобы шею себе сломали.
     Љороль не захотел его слушать.
     Ќас  больше никто не  задерживал в  столице,  хотЯ никто и  не  торопил
уезжать;  старшины мои мЯлись-терлись,  наверное питаЯ в  душе надежду,  что
будут приглашены на  коронацию королевы в  Љраков,  но  Я  посмеЯлсЯ над  их
напрасными стараниЯми,  сказав,  что казака разве лишь на  похороны королевы
могут позвать,  да и то лишь тогда,  когда хотЯт из него кровь пустить, хотЯ
уже и так пущено морЯ целые.
     ’огда Я  еще не ведал,  как эта шутка обернетсЯ против менЯ самого,  и,
как два года назад торопилсЯ на  похороны королевы –ецилии ђенаты,  так буду
лететь  стремглав теперь  уже  на  похороны собственные тихой  своей  жизни,
домашнего уюта  и  семейных радостей.  „олжен был  испить еще  одну  чашу  с
горькой  цикутой,   изведать  до   конца  мизерность  людскую,   бессилие  и
безнадежность.


        11

     Џрибыл в ‚аршаву из —еркасс знакомый шлЯхтич,  долго не мог найти менЯ,
наконец нашел и  сообщил,  что  на  моем  хуторе в  ‘убботове учинен погром.
Џодстароста чигиринский пан  —аплинский со  своими людьми налетел на  хутор,
разметал  четыреста  копен  хлеба,  собранного на  гумне  за  несколько лет,
повытаптывал все засеЯнное на нивах, забрал скот, коней и овец, еще и грозил
при  этом  домашним,  что  силком выгонит их  прочь  и  не  делает этого без
хозЯина, потому что хочет выдворить всех с самим паном дома •мельницким.
     ’ак блуждала лихаЯ долЯ по моей земле и  прибрела и ко мне самому.  —то
есть  долЯ?  Џромысел божий,  игра  дьЯвольских сил?  ‹юди  бывают  страшнее
дьЯволов.  Ћни и есть твоЯ долЯ неотвратимаЯ -  и,  может, и не сами люди, а
лишь их  жестокость и  ненасытность.  Ќа склоне лет менЯ пустили побиратьсЯ.
Њой хутор лежит в  развалинах,  как лежал когда-то  тихий хутор ‡олотаренков
над ђосью, как лежала чуть ли не всЯ моЯ землЯ.
     Љогда пришла такаЯ беда на родную землю,  не на самом ли деле, спасаЯсь
от монголо-татарской силы,  мы добровольно склонЯлись то к литовским великим
кнЯзьЯм,  то к королЯм ђечи Џосполитой?  —то искали,  и что нашли,  и что мы
знаем о былом?  ‚едаем все о греках,  известно, что при случае сказал бы тот
или  иной  римский император,  а  историЯ земли  родной  лежит  заброшеннаЯ,
зарастает чертополохом и сорнЯком,  лишь ветры свистЯт над столетиЯми, будто
татарские сабли.  €  уже  не  проследишь теперь той  грани,  где столкнулась
голубаЯ кровь шлЯхетскаЯ и наша кровь,  чернаЯ,  как землЯ, на которой живем
испокон веку; можно точно назвать и годы, и дни, когда потащились вельможные
пришельцы в  пышную  травЯную черноземлю,  котораЯ была,  дескать,  ничьей -
немереной и  дикой,  и  как стали добывать длЯ себЯ богатства и  достоинство
после слов королЯ:  "Ѓил нам челом имость и просил, чтобы его одарили, а мы,
памЯтуЯ о  его услугах,  даем..." € распахивались извечные казацкие займища,
назывались пустынЯми краЯ,  заселенные еще при скифах, обставленные городами
при  великих кнЯзьЯх киевских;  на  сеймах о  ней  кричали:  "Љак  это,  что
лузитане и  нидерландЯне захватили антиподов и  Ќовый свет,  а мы до сих пор
еще не в силах заселить людьми такой близкий и плодородный край и знаем этот
край меньше, чем нидерландЯне знают €ндию".
     ‘читалось, что огромные просторы степей принадлежали только богу и ђечи
Џосполитой.  € ‡игмунд ‘тарый, и ‡игмунд Ђвгуст, и ‘тефан Ѓаторий, и ‡игмунд
’ретий,  отец нынешнего королЯ ‚ладислава, раздавали мою землю только на том
основании,  что у них,  мол,  "просили" и кто только не прибирал к рукам эти
земли,  пользуЯсь бандитским правом jus primum occupandi, то есть кто первым
захватит.
     ЉнЯзю Ђлександру ‚ишневецкому в  1590  году наделена "пустынЯ реки ‘улы
за —еркассами".  ‚  1591 году кнЯзю Ќиколаю ђожинскому наделена "пустынЯ над
реками ‘квирой,  ђаставицей,  “навой,  Ћльшанкой и  Љаменицей".  ‚ 1609 году
‚алентию  Ђлександру Љалиновскому наделена  "пустынЯ  “мань  и  во  всех  ее
урочищах".
     Ќаделена,   наделена,   наделена.  ’ак  моЯ  землЯ  стала  заимкой  длЯ
чужеземцев,  а  народ на ней -  лишь гречкосеЯми,  пивоварами,  погонщиками,
пастухами,   кашеварами,   лугарЯми,   камышниками,  беглыми,  безымЯнный  и
бесправный, а над ним гремели имена вельможных родов Ћстрожских, ‡баражских,
‡аславских,  ‚ишневецких,  Џотоцких,  Љонецпольских, Љалиновских, ђожинских,
‡амойских, ‹юбомирских, „аниловичей, и каждый старалсЯ опередить друг друга,
превзойти всех  других своими богатствами,  не  довольствуЯсь своими старыми
панскими логовами,  хватали друг у друга, терлись у королевского бока, чтобы
выканючить себе в  правление еще кусок коронных земель.  …ще во времена моей
молодости крупнейшими магнатами были Ћстрожские, которые заправлЯли четырьмЯ
огромными староствами,  имеЯ в  майорате своего рода 80 городов и местечек и
2760 сел.  Љогда в  1620 году умер сын  Љонстантина Ћстрожского џнуш,  после
него осталось 600  тысЯч червонцев,  400 тысЯч битых талеров,  29  миллионов
золотых другой монеты,  30  бочек  ломаного серебра,  50  цугов  коней,  700
верховых и 4 тысЯчи кобыл, неисчислимое количество рогатого скота и овец. Ќа
землЯх  кнЯзей ‡амойских жила  половина украинского казачества.  ‚ишневецкие
захватили чуть ли  не  все  ‹евобережье и  безжалостно вытеснЯли оттуда всех
своих соперников.  Џлатили по два гроша крулевщизны за каждого хлопа.  ‚от и
всЯ зависимость от королЯ.  ЋбращаЯсь с  письмами к  монарху,  назывались не
подданными,  а  только верными советчиками.  €  уже не они теперь заискивали
перед королем, добиваЯсь его благосклонности и щедрот, а сам король, гостЯ у
того или другого магната,  ждал,  кроме высоких почестей длЯ своего величиЯ,
еще и богатых подарков длЯ поддержаниЯ этого величиЯ. ‚от почему у королЯ не
могли найти справедливости не  только простые,  неимущие подданные,  но даже
вельможи,  когда они оказывались на пути у вельмож еще более значительных. “
всех  на  памЯти еще  был  спор  за  город  ђомен  между маршалком надворным
Љазановским и  €еремией  ‚ишневецким.  •отЯ  Љазановский владел  городом  по
королевскому привилею  и  хотЯ  считалсЯ  любимцем  ‚ладислава,  ‚ишневецкий
оружной рукой захватил город.  Ђ  когда его  вызвали в  столицу и  поставили
перед королем,  €еремиЯ привел в  ‚аршаву свое  приватное войско и  грозилсЯ
пойти с оружием на панов сенаторов и на сеймовых послов, но своего добитьсЯ.
’ак  и  осталсЯ он  хозЯином ђомна,  дав  отступное Љазановскому.  ’еперь  у
‚ишневецкого,  который хотел остатьсЯ самочинным хозЯином всего ‹евобережьЯ,
костью  в  горле  становились Љонецпольские,  обладавшие имениЯми на  землЯх
королевских  вдоль  „непра.   —етыре  года   назад  ‚ишневецкий  и   молодой
Љонецпольский Ђлександр женились на  сестрах  ‡амойских,  дочерЯх  покойного
канцлера  коронного ’омаша  ‡амойского.  €еремиЯ  взЯл  красавицу ѓризельду,
Љонецпольский ее  сестру €оанну Ѓарбару.  Џребывание в  родстве не  помешало
‚ишневецкому быть,  как всегда, ненасытным: он заЯвил о своем праве на сорок
городов левобережных,  о которых старый Љонецпольский утверждал некогда, что
они   заложены  на   землЯх  ђечи   Џосполитой  и   относЯтсЯ  к   староству
ЏереЯславскому, каким он ныне правит. ‚ишневецкий совершил вооруженный наезд
на города ѓадЯч и •орол,  находЯщиесЯ во владении Љонецпольских,  и захватил
под свою руку.  Љонецпольские тем временем распростерли свои загребущие руки
на  Џравобережье.  ‘тарый Љонецпольский еще  в  1633  году купил у  •ристины
‡убриковской-Љорженевской земли  вдоль ’Ясьмина с  городами Њлеев,  Ћрловец,
‘мела,  Ѓалаклей,  ѓородище,  †аботин, часть Њедведовки, а год назад купил у
пана   Љохановского  ‹ебедин   с   урочищами.   Њолодой   Љонецпольский  уже
семнадцатилетним был  назначен  корсунским и  чигиринским старостой,  владел
Љорсунем,   ‘теблевом,   —игирином,   Љрыловом,  ‹исЯнкой,  ‡венигородкой  с
множеством сел,  слобод  и  хуторов.  Џосле  женитьбы на  молодой  ‡амойской
Ђлександр  Љонецпольский  приехал  в  —игирин,   чтобы  показать  жене  свои
богатства и  получить свадебные подарки  от  казаков.  Ћн  крайне  удивилсЯ,
узнав,  что мой хутор в ‘убботове не относитсЯ к его землЯм, ибо дарован еще
моему отцу в постоЯнное владение.
     ‚ новом небольшом дворце,  построенном длЯ него услужливым подстаростой
—аплинским,  Љонецпольский с  молодой  женой  устраивал  балы  длЯ  панства,
которое съезжалось с околиц близлежащих и дальних,  нас же,  казаков, если и
допускал к себе,  то разве длЯ того,  чтобы высказать свой гнев и немилость.
’ак был вызван и  Я,  и  мне,  в  присутствии толстопузого пана —аплинского,
недвусмысленно было сказано о принадлежности ‘убботова к млиевскому "ключу".
џ  спокойно ответил,  что об  этом ничего не сказано в  млиевских привилеЯх,
потому что старые млиевские привилеи в  наших руках бывали и  мы  сами знаем
пределы своих земель.
     - ѓоразд,  пане •мельницкий,  -  вмешалсЯ ничтожный —аплинский, - а как
пан владеет этой землей?
     - ќто наследство по моему отцу.
     - Ђ имеет ли пан на эту землю акт передачи и королевское подтверждение?
     - ‡емлЯ   дарована   была   сотнику   Њихаилу   •мельницкому   гетманом
Љонецпольским за верную службу короне.
     - Њихаилу же •мельницкому, а не ‡иновию.
     ’огда Љонецпольский отпустил менЯ,  собственно, ни с чем, поиграл лишь,
как  кот  с  мышью,  показал свою  силу и  право,  а  Я  вынужден был  молча
переносить  унижение,   чувствовать  себЯ  карликом  рЯдом  с  этим  холеным
гетманичем только потому,  что он уже с семнадцати лет староста,  с двадцати
пЯти коронный хорунжий и  каждый раз  держит над королем флаг державный ђечи
Џосполитой во времена наибольших торжеств,  Я же -  простой сотник,  немного
писарь,   немного  еще  кто-то.  ‚  детстве,  может,  оно  было  все  иначе.
Љонецпольский был холеным ничтожеством,  а Я -  казацким сыном, приученным к
жизни твердой и жестокой, в чистом поле Я бы его запросто подмЯл тогда, да и
теперь, хотЯ был старше на целых два десЯтка лет. Ќо потом Љонецпольский рос
где-то под шлЯхетскими небесами, несколько лет был во ”ранции, набираЯсь там
чванства и помпезности, теперь, став наследником богатств неисчислимых, стал
вовсе недостижимым длЯ  менЯ и  длЯ моего бога,  его небеса странным образом
оказались выше  нашего неба,  нависли над  нами,  как  угроза окончательного
уничтожениЯ.
     € вот мой ‘убботов разгромлен,  а вместе с ним опустошена и душа моЯ. џ
чувствовал себЯ на краю бездны.  Ѓудто уже и не жил.  ‡олотое жужжание пчел,
спелые груши, сено в покосах, коростель снует свою песню, и погукивает пугач
на лугу по ночам.  Ђ  Я  умираю.  ђастоптаны все мои труды,  пропали все мои
стараниЯ,  ушли в  песок высокие помыслы,  подрублен мой корень,  отнЯты все
надежды. Љак сказано: всЯ трудна, всЯ должна, ничтоже полезно.
     Ќо Я должен жить!  Ќе миритьсЯ со своей жестокой долей ни внешне,  ни в
поведении.  џ  готов был  призвать все силы небесные и  адские,  всех ведьм,
леших, упырей, нечистых. ЃоротьсЯ, сражатьсЯ!
     Џока  король не  отбыл в  Љраков на  коронацию королевы,  Я  должен был
пробитьсЯ к нему со своей болью и своим делом.
     Љороль,  потерЯв надежду склонить своих сенаторов к  войне,  ударилсЯ в
развлечениЯ и  устраивал одну за другой пышные свадьбы длЯ своих придворных.
‚ыдал  Љонстанцию Ћпацкую  из  фрауциммера королевы за  придворного шлЯхтича
Њартина  Ќосковского,  затем  выдал  дочь  королевского кравчего  „аниловича
ѓелену за старосту крепицкого ’арновского,  о котором сказано, что у него не
все ладно с головой, а в самый день свЯтого џна состоЯлась еще одна свадьба:
за  старосту  кременецкого  кнЯзЯ  —арторийского  выдали  немку  ђозину  фон
ќкенберг,  любимицу умершей королевы, а еще больше, наверное, самого королЯ.
’ам  канцлер коронный Ћссолинский поссорилсЯ -  чуть ли  не  до  поединка на
саблЯх -  с  подканцлером ‹ещинским (до  поединка дело,  кажетсЯ,  не  дошло
только потому,  что у ‹ещинского был бискупский сан),  и,  хотЯ на следующий
день  король  заставил  их  в  своем  присутствии подать  друг  другу  руки,
Ћссолинский,  обиженный за такое унижение собственной чести, не пошел больше
на пиры,  а  взЯлсЯ за дело,  выказываЯ свою верность долгу и отчизне.  џ не
упустил этого  случаЯ и,  воспользовавшись своими давними (да  и  недавними)
знакомствами  при  дворе,  встал  перед  Ясными  очами  пана  …жи  со  своим
несчастьем и своим возмущением.
     - Ќо чем можно помочь пану •мельницкому? - удивилсЯ коронный канцлер. -
Џусть пан обратитсЯ в асессорский суд.
     - ќто  ничего  на   даст,   потому  что  на  ‘убботов  не  подтверждена
интромиссиЯ.  ѓетман коронный,  передавший моему отцу землю, теперь мертв, а
молодой Љонецпольский хочет отнЯть у  менЯ землю.  ‘пастись Я  мог бы  разве
лишь королевским привилеем.
     - …го  величество вельми благосклонен к  пану •мельницкому,  -  солидно
промолвил Ћссолинский.
     - Љ  сожалению,  пан  канцлер,  благосклонность между  тем  скрыта  под
пеленой  неизвестности.   ‚от  Я   и   думаю:   зачем  скрывать  королевское
расположение?   „обродетельства  божьи   и   королевские  следует   всЯчески
разглашать.
     Ћссолинский сразу же уловил в этих моих словах угрозу.
     - —то пан себе надумал! - испуганно зашептал он. - ‚се эти речи о войне
на  море и  привилеЯх его величества должны до некоторого времени оставатьсЯ
без огласки.
     - Џан канцлер,  Я в страшном отчаЯнии.  ‹учше утопитьсЯ в море, чем так
мучитьсЯ дальше! - воскликнул Я.
     - ‡ачем  пан  так  молвит?  -  попыталсЯ он  успокоить менЯ.  -  Љаждый
мучаетсЯ по-своему. Џотому вокруг нас полно великомучеников и маломучеников.
     - —то бы сказали львы ЉолизеЯ, а что их жертвы? - горько засмеЯлсЯ Я. -
’ак обещает ли  мне пан канцлер коронный экзорбитацию его величества в  моем
тЯжелом деле?
     - Џопытаюсь сделать длЯ пана •мельницкого нужную субституцию,  но пусть
только пан успокоитсЯ.
     Љороль принЯл менЯ между двумЯ пирами,  был добр и  беззаботен,  вручил
мне привилей на ‘убботов,  а  потом еще и  подарил драгоценную саблю,  будто
хотел напомнить свои  слова о  том,  что  права следует добывать вооруженной
рукой, а не бумагой исписанной.
     ’еперь Я  думаю:  не  потратил ли Я  напрасно эти два страшных года без
пользы -  или же они крайне необходимы были, чтобы раскрылась во мне великаЯ
тайна  свободы,  а  тЯжкаЯ  обида  дала  мне  право  бросить обвинение миру,
устроенному так несовершенно и несправедливо?
     Љоролевский привилей мне  некому было  показывать,  потому что  молодой
Љонецпольский после  похорон  отца  своего  не  выезжал  из  старых  родовых
маетностей,  ожидаЯ  осеннего сейма,  на  который  хотел  внести  жалобу  на
‚ишневецкого за наезд на •орол и ѓадЯч. ‚ишневецкий также после перебранки с
королем не пошел в  ‹убны -  свою столицу ‹евобережную,  а  засел в ‡бараже,
тоже ожидаЯ сейма,  на  котором намеревалсЯ дать бой  Љонецпольскому.  —тобы
примирить их,  король посетил обоих  магнатов в  их  имениЯх,  был  принЯт с
наивысшими почестЯми и  одарен по-царски.  џ  же  тем временем направлЯлсЯ к
своему несчастному двору,  еще не ведаЯ о  том,  что у менЯ отнЯто не только
мое имущество и  мой дом,  но загублены и  люди самые родные и  украдено то,
ради чего,  может,  Я  так скиталсЯ все эти годы и  превратилсЯ в ничтожного
подножка трона.
     ‚сегда нас нет дома, когда уничтожают наш дом.
     €  кто  же  не  испугалсЯ божьего гнева,  не  побоЯлсЯ поднЯть на  менЯ
неправедную   и   преступную   руку?    Ќичтожный   —аплинский,   прислужник
Љонецпольского,   старостка,  байстрюк,  пьЯница,  грабитель  и  вор,  лжец,
мерзавец.
     —аплинский вместе со  своим зЯтем Љоморовским,  взЯв  сотню,  а  может,
больше,   вооруженных  бандитов  подкупленных,   снова  совершили  наезд  на
‘убботов,  на  этот раз уже не  оставив там ничего живого и  целого,  дома и
пристройки  сожгли  и  разрушили,  имущество  разграбили,  разнесли  пасеку,
раскопали гати и  спустили воду из прудов,  домашних моих и всех подсоседков
выгнали прочь,  пани ђаину с дочерью —аплинский увез с собой в —игирин, мол,
не пристало шлЯхтЯнке жить среди мужичьЯ,  а затем уговором или принуждением
добилсЯ  того,   что   Њатронка  стала   его   женой   -   да   еще   и   по
римско-католическому обрЯду  с  ксендзом  и  брачными  клЯтвами перед  чужим
богом.   Њаленький  мой  ћрась  сказал  что-то  злое  толстому  пану,  тогда
Љоморовский швырнул дитЯ на землю и  велел избить его канчуками,  и  больнаЯ
ѓанна,  голубка моЯ,  может умираЯ уже,  еще нашла в себе силы, чтобы отнЯть
сыночка,  вырвать из рук палачей,  но сама уже не могла дальше жить и  через
неделю  закончила  свои  земные  дни  и  похоронена была  моими  казаками  в
—игирине.
     Ћкаменевший стоЯл  Я,  глЯдЯ на  черные пожарища своего дома,  родового
гнезда,  будто  осиротевшаЯ птица,  у  которого гроза  отнЯла птенцов и  его
верную подругу.  Ѓыл бы  птицей,  закричал-застонал бы жалобно,  а  так лишь
стиснул  зубы,  сдерживаЯ страшные слова,  страшные и  беспощадные,  которые
прогремели бы  как приговор на страшном суде,  слова в  неземном холоде,  от
которого замерзает не только милосердие,  но и сама ненависть.  "Ut guilibet
suam crucem baiulet" -  "пусть каждый несет свой крест". Џочему же мой крест
такой невыносимо тЯжкий?
     Џризраки запустениЯ роились вокруг менЯ,  дух  попранной справедливости
бессильно припадал к земле, а надругательство нагло распускало свои зловещие
крыльЯ.   Џчелы  летали  растревоженно  и   растерЯнно,   не  находЯ  своего
жильЯ-гнезда,   Яблоки  из-за  густых  листьев  с   печальной  бесстыдностью
выставлЯли  свои   круглые  бока;   сверчок,   испуганно  выбравшись  из-под
разваленной печи на свет божий,  шевелил передо мною тонкими усами,  пока Я,
неизвестно зачем,  наклонилсЯ и, отцепив с поЯса пороховницу, высыпал из нее
порох и  затолкал туда  этого музыканта домашнего уюта -  единственное,  что
осталось у менЯ от всего, что имел.
     Ћднако был  еще конь,  была саблЯ и  лук,  Я  поехал со  своего бывшего
двора,  целовал конЯ  своего,  свою  саблю  и  лук,  целовал,  и  плакал,  и
спрашивал: как же так, как же?
     Ѓесконечно  тЯнулась  передо  мной   неогороженнаЯ  гать   чигиринскаЯ,
рассекала пруды,  болота,  водовороты,  черный  хмурый лес,  поднималась над
пучинами,  мрачными безднами,  над прибежищами нечисти и неотвратимой бедой,
через промоины в  гати  переброшены были  мостки,  которые еле  держались на
подгнивших столбах,  мостки качались и трЯслись, а может, это трЯслась землЯ
и  мир качалсЯ у  менЯ перед глазами,  вездесущаЯ пучина притЯгивала и звала
низвергнутьсЯ в нее навеки и без возврата, и Я чуть было не лишилсЯ рассудка
и не поддалсЯ этому адскому зову,  но взнуздал свое непокорное сердце, велел
ему молчать -  ничто еще не погибло,  пока жив человек,  жив бог и не умерла
казацкаЯ мать, не все еще —аплинский у менЯ забрал, если саблю в руках держу
и волю свою смогу закалить так, что она будет острее сабли.
     Ќа запущенном чигиринском кладбище козы скакали по могилкам, деревЯнные
кресты перекосились,  каменных едва ли было с десЯток,  оградка повалилась в
одном месте,  запустенье,  убожество,  заброшенность.  Ќесчастный мой народ!
„аже  свое  последнее  пристанище  не   можешь  устроить,   как  у   народов
просвещенных.  „а и  откуда взЯть тебе силы и выдержки душевной длЯ хлопот о
потустороннем мире,  если нет у  тебЯ жизни и на этом свете,  живешь в такое
времЯ,  когда,  исповедавшись,  только и ждешь,  что вот-вот станут начинЯть
тобою желудки днепровских осетров или же того огнем,  другого мечом отправЯт
на тот свет.
     „олго стоЯл Я над свежей могилкой бедной моей ѓанны. ‚се самое дорогое,
что имел в сердце, все мои воспоминаниЯ, боли и радости душевные, вознесение
духа и искупление,  -  все ушло с нею навеки,  навеки!  ‚ целом мире не было
человека бездомнее менЯ,  хотЯ и  был  у  менЯ дом в  —игирине,  и  дети,  и
побратимы на моей ‘ечи в далеких плавнЯх. Ќе было человека бесприютнее менЯ,
хотЯ многие люди с радостью дали бы мне прибежище.  Ќе было неутешнее,  хотЯ
легко утешитьсЯ человеку,  сев за дубовый стол в корчме ‡ахарка ‘абиленко и,
залившись оковитой,  забить ею горе и  безысходность,  обжечь огнем глотку и
нутро,  пустить адское пламЯ в  мозг и душу,  и,  хотЯ вокруг тебЯ еще более
плотной стеной станет тьма,  а ты запылаешь, как факел, отчаЯниЯ и несчастьЯ
утонут бесследно,  а надежды и упованиЯ родЯтсЯ, вырастут и загремЯт в тебе,
как пасхальные колокола.
     ђаскаЯниЯ теперь были запоздалыми и никчемными,  о спасении души радеть
не  приходилось,  если бы был возле менЯ отец ”едор из ‡олотаренкова хутора,
может,  и нашел бы утешение в беседе с ним, но не было отца ”едора, не мог Я
воскресить в  памЯти и  образ своей бедной ѓанны,  сколько ни  сидел над  ее
свежей могилкой,  только стоЯл у  менЯ перед глазами красно-черный мрак и из
него,  будто наваждение,  сверх моей воли, возникало видение такое дорогое в
моей  душе  и  такое  тЯжкое длЯ  менЯ,  будто  неизлечимаЯ рана  в  сердце:
маленькое лицо,  лукавое и  дерзкое,  такое молодое,  будто сотворение мира,
грустно-радостное, неистово-ласковое, и глаза доверчивые и укорЯющие: почему
же ты покинул нас,  батько? Џочему? Џочему? ‘ерые глаза под черными бровЯми.
ЊоЯ долЯ и мое проклЯтье!
     џ  поехал в  ‘абиленкову корчму.  ђад  был бы  встретить под ‡ахарковым
тыном пьЯного казака ‡абудского и  послушать его разглагольствованиЯ,  чтобы
хоть немного отойти душой в  потоках безумных словес.  Ќо стоЯла сухаЯ пора,
не  было  луж  на  чигиринских улицах,  колышки  ‘абиленкова тына,  вытертые
крепкими казацкими ладонЯми,  одиноко белели под  лучами солнца,  Я  толкнул
скрипЯщую тЯжелую дверь корчмы ногой,  переступил порог.  Ќикого и ничего, Я
даже растерЯлсЯ. Ќеужели бесприютность теперь будет преследовать менЯ всюду,
даже в таких проклЯтых местах,  где всегда копошитсЯ люд,  пусть,  может,  и
самый ничтожный,  но  все-таки живой!  „аже корчмарЯ куда-то черт занес.  Ќи
самого ‡ахарки, ни его ђузи миндалеокой.
     џ  сел на скамью,  склонилсЯ на стол,  будто пьЯница безнадежный.  •оть
корчемную песню пой:

                Ђ козак у корчмi п'‘-гулЯ‘, корчму схвалЯ‘:
                Ћй корчмо, каже, корчмо-кнЯгине!
                Ѓогацько в тобi казацького добра гине!
                I сама ‘си неошатно ходиш,
                I нас, козакiв-нетЯг, без свиток водиш...

     ‘тукнуло-грюкнуло,   зашуршало-зашелестело,   и,   словно  дух  адский,
поЯвилсЯ предо мной сам ‡ахарко,  словно ржавый гвоздь,  худой и высокий,  с
опущенным длинным носом и  еще более печальными глазами,  хотЯ не должен был
бы очень печалитьсЯ,  ведь забрал в аренду чуть ли не половину староства,  и
полЯ, и луга, и мельницы, пруды, леса, из всего имел доход и прибыль и, хотЯ
драл  он  безжалостно,  сам  оставалсЯ без  ничего,  деньги эти  будто  лишь
перелетали через него,  чтобы оказатьсЯ в старостинских кошельках, а ‡ахарко
только  и  знал,  что  печальным  оком  сопровождал их,  удивлЯЯсь,  что  не
задерживаютсЯ они в его цепких костлЯвых пальцах.
     - —то, некрещеный сын, кого продал, кого купил? - неприветливо встретил
Я ‘абиленко и, не дав ему раскрыть рта, прикрикнул: - ѓорилки!
     - Њожет, пан •мельницкий отведал бы моего меда настоЯнного? - испуганно
спросил ‡ахарко. - “ж какой Я мед имею - ни у кого такого нет.
     - ‘казано: горилки!
     Ћн  принес чарку,  смотрел на менЯ печально и  виновато,  будто побитый
пес,  у  менЯ  даже мелькнуло в  голове:  не  приложил ли  он  рук  к  моему
несчастью, этот рендарь чигиринский.
     - —то  ты  там  носишь за  душой?  -  опрокинув одним глотком горилку и
показываЯ,  чтобы налил еще,  спросил Я ‘абиленко.  -  ‡наешь же,  что здесь
учинено?
     - Ћй,  пане •мельницкий,  -  запричитал ‡ахарко,  - разве ж Я сказал бы
что-нибудь против пана!  € моЯ ђузЯ разве ж не говорила мне:  не слушай пана
старосту и пана подстаросту,  не бери греха на душу.  Ђ Я что?  ђазве у менЯ
было что-нибудь против пани ѓанны и той Ясочки панской,  которую пан пригрел
и выпестовал...
     - Џомолчи! - прервал Я его. - …сть дело, так говори о деле, а не болтай
бог  весть что!  ’ак  что  же  тебе  говорили пан  староста и  тот  мерзавец
подстароста?
     - Ђ  что  они  могли говорить,  пане •мельницкий?  Ћни  позвали бедного
‡ахарка и сказали, что, говорЯт, ты уже, ‘абиленко, говорЯт, вон сколько лет
имеешь в  аренде своей земли субботовские,  а  не  взыскиваешь оттуда ниц  и
староству от тебЯ еще больший ниц.
     џ не мог опомнитьсЯ, слыша такое.
     - ‚ аренде? Њои земли и хутор мой? “ тебЯ?
     - ђазве ж  Я  знаю,  пане •мельницкий?  ќто ж  не Я так сказал,  а паны
старосты так сказали, мол, говорЯт, держишь аренду, а от тебЯ ниц...
     - —то же ты им сказал, вражий сын?
     - Ђ что мог сказать бедный еврей такому грозному панству?  Ћни говорЯт,
ты,   ‘абиленко,  рендарь  ‘убботова,  ну,  так  пусть  буду  Я  рендарем  и
субботовским ко всем тем арендам,  которые есть,  а что Я от них имею, хотел
бы Я спросить пана •мельницкого?
     - ’ы мне не про свои аренды, а про мое досказывай до конца!
     - Ќу,  так они говорЯт, пусть будет по суду и по праву коронному, разве
Я  знаю  по  какому.  Џотому  что  если  пан  •мельницкий  на  твоей  аренде
построилсЯ, выплати пану за его строениЯ отступного сто тридцать золотых, да
и пусть пану сотнику будет акциденс.
     - ‘то тридцать?  „а  ведь там добра не меньше как на тысЯчу золотых!  Ђ
смерть жены моей, а сын истерзанный, а разорение мое все!
     - Ђ  где бы Я должен взЯть и сто тридцать золотых,  прошу пана сотника?
’олько бог  и  его  пророки знают,  чьи  это  золотые и  почему Я  должен их
платить.
     - €  так  дорого продал менЯ.  €уда  за  спасителЯ взЯл только тридцать
сребреников,  а  ты аж сто тридцать отвалил.  Ђ  ведь и  не спаситель,  и не
губитель.
     - „а продавал ли Я  пана сотника?  Ћни уже продали и  пана,  и  панскую
семью,  и панские пожитки, и менЯ со всеми бебехами и ђузей моей несчастной,
а  уж ту сироту,  ту крулевну Ясную,  которую сграбастал толстый —аплинский,
так уже...
     - Џомолчи!
     ‘абиленко испуганно попЯтилсЯ от менЯ,  но Я  позвал его,  велел подать
еще горилки и, когда уже глаза мои затуманились, поманил к себе пальцем.
     - ‡наешь,  кто ты?  -  спросил Я его по-пьЯному.  - ’ы мне сейчас - как
ЋсиЯ ѓалеви или  ‹евит,  который продал свой кусок земли и  положил деньги к
ногам апостолов. Ђпостолы назвали его ‚арнава, то есть "сын пророчества" или
"сын утехи".  ‘ам  того не  ведаЯ,  стал ты  тут  сегоднЯ длЯ менЯ тем сыном
пророчества,  хотЯ утехи от тебЯ,  сказать прЯмо,  мало.  Џродал ты менЯ или
купил,  боЯсь  панства вельможного,  а  Я,  может,  из-за  этого  и  стану и
спасителем,  и губителем,  возвысившись над всеми. Ќо возвышатьсЯ над рабами
немыми,  добывать величие за  счет малых сих приличествует ли?  ‚еликим надо
становитьсЯ среди великих.  ‚идел ли ты их когда-нибудь, презренный шинкарь?
„умаешь,  все  можно  купить  за  деньги?  ‡наешь,  что  сказал апостол Џетр
‘имону-волхву,  который хотел купить дар хиротонии?  ‘еребро твое да будет в
погибель с тобою,  ибо ты помыслил получить дар божий за деньги.  „ар божий!
Ќе купишь его ни за какие деньги!  Ќи ты,  ни твои старостки бесчестные. —то
же  скажешь,  когда проЯвитсЯ этот дар во мне,  простом сотнике чигиринском?
Љак запоешь и где будешь со всеми своими бебехами!
     Ќаверное,  Я  был не очень справедлив к этому человеку,  который служил
лишь орудием разбоЯ,  был лишь топором в руках палача,  рубит же не железо в
сабле, а тот, кто поднимает и опускает эту саблю. Ќо Я был слишком несчастен
в  тот день,  казалось мне,  что стою на  краю гибели,  а  боги,  прежде чем
погубить человека, известно ведь, отнимают у него разум.
     Ќадо  было бы  взЯть с  собой „емка,  или  €ванца,  или  кого-нибудь из
казаков,  а  то металсЯ один-одинешенек со своим горем,  со своим отчаЯнием,
был у менЯ только конь,  да саблЯ,  да необузданные чувства,  жажда мщениЯ и
расплаты вынесла менЯ из шинка,  и  оказалсЯ Я  в  старостинской канцелЯрии,
решив во что бы то ни стало видеть —аплинского, хотЯ еще и не знал, зачем он
мне,  что хочу сказать ему,  что свершить.  Љ подстаросте менЯ попытались не
пус