ились,  но
обострЯлись еще сильней... - „а,  обида,  оскорбление!  Ћн  чувствовал  ее
лезвие в груди, оно проникало  до  сердца  и  заставлЯло  его  вздрагивать
конвульсивно. - Ќо что она сказала, чем  оскорбила  -  Њазепа  припоминал,
искал это слово, но не находил... „ействительно,  такого  обидного  слова,
кажетсЯ, не было; но что же было такое, что так его поразило жестоко  -  Ђ
вот что: равнодушие и холодность! „а, она этой  убийственной  холодностью,
гордой  и  недоступной,  отравила  ему  и  радость,  и  счастье,   и   все
существование... Ћ, этот удар жесток, страшно жесток! - вскрикнул  Њазепа.
- "‡а что же, за что такой удар?" - стучал ему в виски  роковой  вопрос  и
вонзалсЯ тупой иглой в сердце. Љак она была ласкова, обворожительна даже в
обращении, каким теплым огнем  светились  ему  эти  орлиные  очи,  сколько
дружбы и беззаветной преданности сказывалось в каждом ее слове,  в  каждом
движении?.. —то дружба? - Ћна спасла ему жизнь, да мало того, что  спасла,
а своей жизнью рисковала самоотверженно, - и  все  это  разбито,  сметено,
отнЯто у него с презрительным смехом, и он сам  брошен  ограбленным  среди
дороги... ‡а что же, за что? Љакую вину  он  совершил?  Ќеужели  безумнаЯ,
детскаЯ  радость  ѓалины  так  ее  поразила?  —то  же  в  ней  она   могла
заподозрить? ‹юбовь? Ђ хоть бы и так, то что ей? Ќеужели  детскаЯ,  чистаЯ
привЯзанность этой прозрачной  души  могла  неприЯтно  поразить  Њарианну,
такую отзывчивую на людские страданиЯ? Ќо если бы даже и так, то  при  чем
же он, почему на него одного брошена беспощадной рукой эта кара? ‚ чем  же
суть? ‡начит, панне не нравитсЯ, чтобы кто-либо любил Њазепу? ‡начит,  она
ревнует?!
   Ќапавши на такое толкование ее гнева, Њазепа со  всей  стремительностью
своего темперамента отдалсЯ разрешению этого вопроса; теперь  уже  чувство
испытываемой им боли стало ослабевать  и  неметь,  заменЯЯсь  лишь  жгучим
раздражением.  „а,  это  ревность  -  бесспорно  и  непреложно!  Ћттого-то
отразилось и на нем ее жало. ЌепризнаннаЯ  любовь  прЯчет  от  людей  свое
горе, изливает его в  уединении  в  слезах,  а  не  бросаетсЯ  вселюдно  в
объЯтиЯ... ’олько одна упроченнаЯ взаимность дает на них право: значит,  и
он, Њазепа, любит ѓалину, значит, он дал ей право на эти объЯтиЯ! ‚от  что
обидело Њарианну и заставило ее так жестоко поступить с ним... Ќо если она
ревнует, то, значит, любит?
   ќто слово заставило затрепетать сердце Њазепы и гордостью, и  радостью,
но вместе с тем и какой-то  скрытой  тоской;  чувство  едкой  обиды  вдруг
совсем  разрешилось  и  преобразило  мрачное   настроение   его   духа   в
жизнерадостное, победное. ‹юбит! Љакое счастье! ‚едь другой такой панны  и
по величавой красе, и по бессчетным достоинствам ее могучей души -  нет  в
“краине, всЯкому лыцарю за честь и за гордость ее  внимание,  а  сердечнаЯ
привЯзанность - за великую радость... €  вдруг  он,  Њазепа,  оказалсЯ  ее
избранником.
   ђазгоревшись  от  охватившего  его  самодовольного   чувства,   приЯтно
щекотавшего его самолюбие, Њазепа стал усиленно ходить по крошечной хатке,
предаваЯсь не мыслЯм, а сладостным ощущениЯм, волновавшим какой-то отрадой
его кровь: теперь ему, напротив, желалось размыкать  в  широкой  степи,  в
удалой борьбе разыгравшуюсЯ от радости силу, а не сидеть  одиноко  в  этой
темной и душной клетке...
   - „а, любит! - повторил он, отбрасываЯ  назад  свою  чуприну  -  €  чем
больше любит, тем сильней могла и отомстить своему "зрадныку", но при этом
обида уже не в обиду, а в ласку, в отраду!
   - Ђ он же как? ‹юбит ли он ее, эту дивную героиню? - задал себе  Њазепа
вопрос, и остановилсЯ... “легшиесЯ было в приЯтном затишье мЯтежные  мысли
снова всполошились тревожно... Љонечно, он чувствует в своем сердце к  ней
глубокую признательность  за  ее  самоотвержение,  он  преклонЯетсЯ  перед
доблестЯми ее души, он ее высоко  ценит,  как  союзницу  в  деле  спасениЯ
родины... Ќо любит ли, "кохае" ли, вот что?.. Ќо, если  бы  не  любил,  то
почему же ему было бы больно, невыносимо больно от ее холодности? Љонечно,
и при дружбе - потерЯ дружеских отношений тЯжела; но тут - так ли?  “ж  не
любит ли и он безумно Њарианну? Ђ  ѓалина?  Ђ  ее  беззаветнаЯ  любовь?  -
‘ердце у него сжалось от боли и что-то сдавило ему горло... - Ќет, разбить
жизнь этому ангелу - свЯтотатство, кощунство над всем,  что  есть  в  мире
прекрасного, чистого и свЯтого... Ќо откуда же он заключил, что ѓалина его
любит сознательной, неугасимой  любовью,  которой  исход  -  или  взаимное
счастье, или могила? -  ‘нова  прокрадывалось  ему  в  сердце  сомнение...
„етскую привЯзанность невинного, не  знающего  жизни  ребенка  нельзЯ  еще
считать за "коханнЯ". Њазепа, наконец, так запуталсЯ  в  этих  вопросах  и
сомнениЯх, что почувствовал просто нравственную усталость, и,  не  пожелав
больше копатьсЯ в своей наболевшей душе, направилсЯ прЯмо к батюшке.
   ’ам все были встревожены его  отсутствием,  особенно  ввиду  сообщенных
Ћстапом грозных известий, а потому и обрадовались Њазепе... Ђ ѓалина... да
как же могло родитьсЯ сомнение, что она его не "кохае", не  любит?  -  Ћй,
любит, беззаветно любит! - зазвенела струна в сердце Њазепы,  и  вспыхнуло
оно  таким  счастьем,  такой  радостью,   перед   которой   растаЯли   все
перенесенные им страданиЯ и тревоги,  уносЯсь  куда-то  мутным  туманом...
Њазепа только чувствовал, что в каждом ударе его сердца звучит отрада!
   Џроверивши показаниЯ Ћстапа, все убедились, что переезжать  „непр  было
теперь не только опасно, а  прЯмо  безумно,  а  потому  и  Њазепа,  и  ‘ыч
решились пересидеть  у  батюшки,  пока  не  дадут  им  знать  поставленные
лазутчики, что московскаЯ стража удалилась.  ѓалина  была  в  восторге  от
этого и благодарила Ѓога в душе за счастье, ниспосланное ей в  награду  за
долгое, мучительное терпение: ведь если бы „непр был свободен,  то  Њазепа
уехал бы на другой день к „орошенко, а теперь  нагрЯнувшаЯ  беда  задержит
его в этом уголке и продлит ей блаженство.. Џро  опасность  от  этой  беды
она, опьЯненнаЯ радостью, и не думала... „а и все, кажетсЯ, охвачены  были
настолько счастливой минутой, что и не думали о завтрашнем дне... и  времЯ
понеслось в этом  счастливом,  крохотном  уголке  какой-то  гармонической,
тихой волной, приносившей с каждой струёй старикам  утешение,  а  молодежи
новые звуки радостной песни любви...
   Љогда за "сниданком" или "вечерею"  Њазепа  рассказывал  всем  о  своих
приключениЯх  за  времЯ  разлуки  с  ‘ычом,  а  особенно   о   несчастьЯх,
случившихсЯ с ним в последнее времЯ, то глаза ѓалины не отрывались от  его
очей и, сообразно ходу рассказа, то  наполнЯлись  слезами,  то  загорались
радостью;  она  неподвижно  и  молчаливо  сидела,  всЯ   поглощеннаЯ   его
рассказом, благоговеЯ при созерцании  боготворимого  ею  лыцарЯ...  Њазепа
тоже не мог оторватьсЯ от этого дивного, дышавшего неизъЯснимой  прелестью
личика, которое с каждым днем хорошело и расцветало. Џолное  чистосердечие
этой неиспорченной души, прозрачной в своих движениЯх и порывах, чистой  в
своих  побуждениЯх,  светившейсЯ  огнем  свЯтой,  беззаветной   любви,   -
возбуждало у Њазепы трогательное чувство, умилЯло его,  приносило  высокое
наслаждение гармонией бытиЯ; очаровательный образ этого  кроткого  ребенка
запечатлевалсЯ в  его  сердце  неизгладимыми  чертами,  таким  блаженством
наделЯЯ его, какое примирЯет  человека  со  всеми  невзгодами  и  скорбЯми
жизни.
   Љогда же старики уходили по хозЯйским и другим  делам  из  светлицы,  а
ЋрысЯ также убегала на свидание с  возвратившимсЯ  Ћстапом,  то  Њазепа  с
ѓалиной оставались одни, и тогда еще живей и счастливей  происходил  обмен
их мыслей и чувств, теплей становилась беседа и Ярче светились глаза; даже
застенчиваЯ  ѓалина  преображалась  и  начинала  сама  своим   серебристым
голоском передавать своему другу пережитые ею страданиЯ. ‚ этих  дружеских
беседах, которые  с  каждым  днем  становились  непринужденнее,  Њазепа  с
восторгом открывал новые и новые богатства ее души и ума:  последний,  при
всем  убожестве  знаний,  обнаруживал  большие  дарованиЯ  и   памЯть,   и
наблюдательность, и гибкость в усвоении всЯкого рода понЯтий. Њазепа часто
в этих беседах касалсЯ и современных событий, объЯснЯЯ ѓалине их  значение
и открываЯ перед ней перспективы будущего, к которому должна бы стремитьсЯ
душа  каждого  верного  сына  “краины.  ѓалина  слушала  с  жадностью  эти
сообщениЯ и проникалась ими всецело: чего она не могла сразу понЯть  своим
разумом, то чуЯла сердцем и откликалась им на всЯкий призыв своего друга.
   ‚ таком чистом, как жертвенный огонь, упоении  бежали  счастливые  дни;
сладкое, нежащее душу забытье отметало от Њазепы и  злобу  днЯ,  и  горечь
разрыва с Њарианной, и предстоЯщие новые бури. Ќо вот жизнь снова  дохнула
на них своими тревогами и нарушила их дремавший покой.
   ђаз, под вечер, когда они ворковали вдвоем, и ѓалина передавала  Њазепе
о той безысходной тоске, что  охватывала  ее,  особенно  в  длинные  ночи,
тоске, изводившей ее невыносимой болью по нем, по  ее  исчезнувшем  друге,
вошла к ним на минуту ЋрысЯ и объЯвила  радостно,  что  московскаЯ  стража
снЯлась со своих бивуаков и начала  подвигатьсЯ  вверх  по  „непру  и  что
вскоре, быть может и завтра, можно будет переправитьсЯ на ту сторону,  так
как здесь останутсЯ "на варти свои верные и преданные люди.
   ќто известие,  вместо  радости  скорого  избавлениЯ  от  неприЯтельской
осады, принесло  и  Њазепе,  и  ѓалине  неожиданное  горе,  поразившее  их
особенно в первую минуту резкой, чувствительной болью. ‡автра, быть может,
свобода! Ќо неволЯ - их безмЯтежный рай, а свобода - разлука со  всеми  ее
бичами, тревогой, тоской и отчаЯнием!
   „олго  они  молчали,  пришибленные  этой  новостью,  будившей   их   от
волшебного забытьЯ и возвращавшей к неумолимой грозной действительности.
   - Ћй, лелечки! Ћй, Ѓоженьку  мой!  -  застонала  наконец  тихо  ѓалина,
словно причитываЯ над умирающим счастьем, улетавшим снова от них куда-то в
безвестную даль, - ты уедешь... ’ы "зныкнеш" с очей моих и снова  настанет
длЯ менЯ ночь, долгаЯ, беспросветнаЯ, да с такой тоской! Ox! -  сжала  она
свои руки у сердца, словно чувствуЯ уже ее когти, и устремлЯла  испуганные
до ужаса глаза на Њазепу.
   - ђадость моЯ, зиронька моЯ ЯснаЯ, - взЯл ее  тихо  за  руки  Њазепа  и
почувствовал, как в  его  сердце  словно  оборвалось  что-то  и  наполнило
горЯчей струёй  ему  грудь,  -  что  же  опечалилась,  "зажурылась"?  ‚едь
разлучимсЯ мы не на веки, - Я только побываю у нашего гетмана, передам ему
все и наведаюсь к вам сейчас же на хутор.
   - Ќет, нет, не отпустит он тебЯ скоро, не отпустит, - заломила она свои
руки, и чистые,  как  утреннЯЯ  роса,  слезы  покатились  жемчугом  по  ее
побледневшим щекам... - Ќикто тебЯ не отпустит, никто,  -  заголосила  она
тихо, как поет умирающим звуком надорваннаЯ струна, - всЯкий тебЯ  держит,
от себЯ не пускает: и друг, и недруг... всЯкий желает отнЯть у менЯ... Ћй,
какаЯ ж это мука!
   - ѓосподь с тобой, голубка моЯ, горличка моЯ  тихаЯ,  -  утешал  он  ее
дрожащим растроганным  голосом,  -  ты  напрасно  рвешь  свое  сердце,  ты
напрасно ронЯешь слезу... Ќикому Я не нужен... только враги  уцепились  бы
за менЯ когтЯми, а друзьЯ - все они здесь, в  тебе  одной,  моей  зироньке
Ясной, посланной Ѓогом.
   ќти ласковые, дышавшие искренним чувством слова  не  отразились  однако
счастливой улыбкой на опечаленном личике девчины; ее горе было так велико,
что заглушало всЯкую радость.
   - ‘околе мой, орле сизый, - продолжала она стонущим от неудержимой боли
голосом, - ой, когда б знал ты, как тЯжело без тебЯ,  как  сиротливо,  как
больно! ‚се ты мне на этом свете, все! - € батько, и  ненька,  и  друг,  и
брат, и весь мир! Џока Я тебЯ не знала, Я и не помнила ничего: жила  ли  и
радовалась ли чему, - все забыла! Ђ как увидела тебЯ,  так  словно  солнце
блеснуло на  менЯ  и  заглЯнуло  лаской  мне  в  сердце.  ‚се  осветилось,
заблестело кругом... повеЯло теплом...  Ђх,  как  хорошо  мне  стало,  как
хорошо! „ень настал, счастье  заиграло  и  радость  зазвенела  вот  здесь,
словно песнЯ, словно песнЯ...
   - Ђнгел мой, дытынка моЯ роднаЯ! - шептал очарованный  этим  признаньем
Њазепа,  чувствуЯ,  как  неизведанное  еще  горЯчее,  непорочное   счастье
подымает его на своих радужных крыльЯх куда-то в лазурную высь.
   - Љак же мне быть без тебЯ, как же быть? - заметалась ѓалина  в  тоске,
ухватЯсь руками за голову, словно желаЯ  выжать  из  нее  ответ  на  вопль
своего сердца.  -  ‚едь  день  без  тебЯ  это  такаЯ  нудьга,  что  сердце
разорветсЯ от муки... да нет этих дней без  тебЯ,  нет,  -  все  это  ночи
темные, черные, беспросветные... Љонца им нет без  тебЯ...  Ћх,  они  хуже
могилы, там по крайности тихий покой, а здесь "нудьга" да "грызота".
   - ’ак тебе тЯжело без менЯ? - всматривалсЯ восторженно  в  это  дорогое
ему личико Њазепа, задыхаЯсь от волнениЯ.
   - Ћх, как тЯжко! - вздохнула ѓалина, - не могу Я  больше  пережить  эту
тугу. Ћна давит менЯ, гнет к сырой земле... без тебЯ смерть мне!
   - ’ак Я дорог тебе? - так ты любишь, кохаешь менЯ? - наклонилсЯ  к  ней
так близко Њазепа, что ее обдало жаром его дыханиЯ.
   - ѓосподи! - вырвалсЯ у нее наболевший вопль, и она с рыданьем  припала
к его груди.
   - ‘частье мое! - задохнулсЯ даже от прилива могучего чувства Њазепа.  -
…динаЯ, безраздельнаЯ... до гробовой доски. ’олько  увидЯ  тебЯ,  Я  узнал
чистую  радость,  только  побывши  с  тобой,  Я  "спизнавсЯ"   со   щирым,
непродажным чувством и научилсЯ молитьсЯ! „а, - шептал он, осыпаЯ горЯчими
поцелуЯми ее головку, шею и вздрагивавшие все еще плечики, - молитьсЯ, да,
потому что душа твоЯ ЯснаЯ,  как  кристалл,  вызывала  лишь  самые  чистые
молитвы... Ќет! Ќикому не уступлю Я тебЯ, - ты послана мне Ѓогом.  ‚  тебе
все мои утехи, все радости. Џусть  "шарпає"  менЯ  жизнь,  пусть  рвут  на
"шматкы'' ее бури - у менЯ счастье и за  это  счастье  Я  перенесу  всЯкие
муки, всЯкие "катуваннЯ".
   ѓалина только жалась к нему и трепетала от охватившего ее блаженства, в
котором погасли слезы и зажглись звезды нового счастьЯ.
   ‚ сенЯх раздалсЯ стук шагов, с шумом распахнулась дверь,  и  на  пороге
поЯвилсЯ запыхавшийсЯ от быстрой ходьбы ‘ыч.
   - ‘обирайтесь, детки! - крикнул он весело, - можно уже ехать.
   Њазепа и ѓалина едва успели отскочить друг от друга, но не умели скрыть
волнениЯ, которое зажгло им лица нескрываемым счастьем.
   ‘ыч понЯл их смущение  и,  улыбнувшись  в  седой  ус,  продолжал  более
сдержанным голосом, не отрываЯ от Њазепы пытливого взглЯда:
   - Њосковских стрельцов уже  слизнуло  Языком;  по-моему,  наилучше  нам
воспользоватьсЯ сегоднЯшней же ночью, а то не ровен  час",  другие  аспиды
найдут и помешают, а за нами и хутор уже "тужыть", да и вельможному лыцарю
нужно уже, вероЯтно, спешить по войсковым требам. “ каждого ведь свое дело
и свое горе.
   Њазепа  почувствовал  в  этих  словах  скрытый  страх  старика,   чтобы
шлЯхетный пан не взбаламутил его внучки, и хотел было сразу успокоить  его
на этот счет, но здесь помешали вошедшие в это  времЯ  в  хату  батюшка  и
ЋрысЯ...


   LXV

   ‘боры ‘ыча в дорогу были недолги. “ него давно уже  стоЯли  упакованные
вещи, а у Њазепы не было почти никакой поклажи. ЋрысЯ не отменила прежнего
решениЯ и уезжала, к радости ѓалины, с нею на хутор. Џравда ее гнало  туда
отчасти  эгоистическое  чувство:  Ћстап  ведь  тоже  выезжал  за  „непр  к
„орошенко вместе с Њазепой, а потому длЯ нее было больше вероЯтиЯ, что  он
вместе же с Њазепой скорее сможет навестить их на хуторе,  чем  в  ‚олчьих
Ѓайраках, куда ему, как перебежчику, опасно было  одному  и  возвращатьсЯ.
Ѓатюшка  поддалсЯ  наконец  общим  убеждениЯм  и  решилсЯ  отправитьсЯ  на
некоторое времЯ с ‘ычом на хутор - переждать опасную "хуртовыну", так  как
и паства его один за другим  покидала  опасную  приднепровскую  деревню  и
бежала кто в города, кто в непролазные пущи,  а  все  молодые  и  сильные,
соединившись в загон, отправились  к  ѓострому,  куда  стекались  отовсюду
вооруженные "купы" и загоны. Џереправа через „непр прошла  счастливо,  без
особых приключений, хотЯ  их  "дуб"  и  встретил  какой-то  подозрительный
челнок, наткнувшийсЯ на них два раза и исчезнувший при оклике во мгле.
   Ќа другой день рано утром доехали все  вместе  до  корчмы,  от  которой
дороги расходились уже в противоположные  стороны.  ‡десь  путники  должны
были расстатьсЯ.
   Њазепа крепко обнЯл ‘ыча и сказал с чувством:
   - ‚ерь, батьку, что Њазепе твоЯ внучка стала давно родной и что  сердце
его не способно на "потайну зраду".
   - ‚ерю, мой сыну! - произнес тронутый до  глубины  души  ‘ыч,  -  храни
тебЯ, Ѓоже, везде и храни твою душу.
   ѓалину обнЯл Њазепа порывисто, горЯчо и, шепнув ей на ухо: "ЊоЯ! Ќавеки
моЯ!" - вскочил  на  конЯ  и  полетел  вперед  стрелою,  боЯсь  обернутьсЯ
назад...
   Ћставим пока ‘ыча и ѓалину, стремЯщихсЯ в свой тихий хутор,  затерЯнный
среди неоглЯдных степей, далекий от бурь житейских,  и  перенесемсЯ  туда,
где вновь зазвенели мечи, запели татарские стрелы...
   „орошенко, вместе с татарской ордой, напал  на  коронного  атамана  џна
‘обеского в местечке Џодгайцах; хотЯ лагерь полЯков был укреплен  глубоким
рвом и окопами, но не  представлЯл  сильной  позиции,  так  как  окрестные
возвышенности господствовали над ним, а замок Џотоцкого,  оберегавший  это
местечко, был слабо вооружен; даже "круча",  лежавшаЯ  на  противоположном
конце местечка, на которой возведен  был  городок  с  сильными  батареЯми,
представлЯла более сильный оплот, чем замок: она, собственно, была  ключом
к этому лагерю.
   Ѓелесоватый дым  широкими  полосами  висел  над  местечком  и  полз  по
окрестным  полЯм;  то  там,  то  сЯм  прорывали   его   змейками   молнии,
сопровождавшиесЯ резким треском,  вырезывавшимсЯ  среди  общего,  грозного
гула.
   ‘олнце уже скрылось за холмистой далью, и вечерний сумрак стал набегать
на полЯ, орошенные свежей кровью. ‚ этом сумраке  орды  татар,  налетевшие
Яростно на правое крыло польских  войск,  казались  беспорЯдочными  тучами
черных демонов, стремившихсЯ с воем и ревом поглотить горсть храбрецов, но
последние, осыпанные  стрелами,  отступали  стойко  и  принимали  на  свои
длинные  копьЯ  рассвирепевших  врагов.  Њного  уже  лежало  их  на  поле,
перемешанных с  польскими  трупами;  безжалостно  топтали  их  взбешенные,
метавшиесЯ во все стороны кони... ’атары, усилив еще раз нападение, начали
отставать, боЯсь, ввиду  наступающего  вечера,  попасть  под  перекрестный
огонь из окопов или в засаду.
   ‹евое крыло было уже оттиснуто казаками к круче,  составлЯвшей  главный
бастион укрепленного лагерЯ; с высоты его, со змеившейсЯ в сердце  тоской,
смотрел на это побоище,  на  разгром  своих  славных  сил,  молодой  вождь
польских войск, коронный гетман џн ‘обеский; охваченный  жаждой  геройских
подвигов и  славы,  он  с  неописанно  дерзкой  стремительностью  бросилсЯ
вырывать себе у Ѓеллоны лавровый венок и теперь  стоЯл  раненый  у  лафета
подбитого орудиЯ, ожидаЯ минуты последнего натиска, готовившего ему  здесь
могилу...
   Ћн не мог себе простить безумной оплошности, с какой самонадеЯнно шел в
неприЯтельскую  страну,  обессилив  еще  себЯ  разосланными  по   сторонам
летучими отрЯдами, длЯ разорениЯ и исстреблениЯ всего по пути... €  вот  -
конец!..
   Ќо татары отставали, давалась отсрочка,  и  на  душе  у  него  начинала
шевелитьсЯ надежда.
   Ђ за узкой долиной, на дне которой бурлила по  каменной  "рыни"  горнаЯ
речонка, на высокой  "кручи"  стоЯл  соперник  его,  гетман  „орошенко,  и
орлиным взором следил  за  ходом  битвы,  котораЯ  должна  была  кончитьсЯ
взЯтием в  плен  всего  польского  лагерЯ  и  самого  этого  юного  героЯ,
‘обеского, - такой исход был неизбежен; лагерь дольше держатьсЯ не мог,  и
сегоднЯ  испробована  была   осажденными   последнЯЯ   отчаЯннаЯ   попытка
прорватьсЯ сквозь рЯды неприЯтелей.
   Љровный  караковой  масти  конь  бил   нетерпеливо   копытом,   пытаЯсь
ежеминутно помчатьсЯ вихрем туда, где клубилсЯ багровыми прЯдЯми дым,  где
слышалсЯ грохот и рев,  и  глухой  гул,  словно  на  взбудораженном  бурею
море... ѓлаза гетмана горЯт отвагой и восторгом, лицо озарено  радостью  и
надеждой, грудь высоко вздымаетсЯ от волнениЯ...  …ще  один  натиск,  один
последний удар, и этот надменный ‘обеский будет раздавлен, а вместе с  ним
будут уничтожены и лучшие силы ђечи  Џосполитой...  ‚раг  будет  уничтожен
навеки... —то тогда предпримет это кичливое шлЯхетство?.. Ћбрезаны у  него
крыльЯ, а отрасти им не дадим ни мы, ни соседи! - проносились в голове его
ураганом отрывки мыслей, но напрЯженность  данной  минуты  обрывала  их  и
приковывала к этим дымЯщимсЯ долинам.
   - —то же это татаре умерили атаку, холоднее ведут ее, - заволновалсЯ со
страшной тревогой гетман, - направо  Ѓогун  ждет  их  последнего  натиска,
чтобы ударить... а они трусЯт, косоглазые черти!..
   ѓетман ударил было "острогамы" конЯ, поднЯв  его  на  дыбы,  но  в  эту
минуту подлетел к нему на взмыленном коне молодой его писарь Љочубей.
   - —то же твои родичи, - накинулсЯ с раздражением гетман на оторопевшего
писарЯ, - дружным натиском не опрокидывают врага? ЏугатьсЯ  вздумали,  что
ли?
   - Њурзы остановили атаку,  -  словно  извинЯлсЯ  Љочубей  за  татар,  -
говорЯт, что и без того полегло их много, а лЯхов  можно  будет  завтра  и
голыми руками забрать.
   - Ђ что же они, черномазые дьЯволы, думают на готовое только сбегатьсЯ?
—ужими руками жар загребать?
   - „а, они на это падки, на беззащитные села нападать так  много  у  них
отваги, а брать таборы укрепленные, либо замки, ух, как не любЯт!
   - ‹ети стрелой и передай Љалге, чтобы приказал всем силам ударить, а  Я
ударю справа, и ворвемсЯ по пЯтам неприЯтелЯ в их лагерь... ’еперь настала
минута сокрушить их одним ударом. Џередай от менЯ  моему  брату,  могучему
повелителю орд, что и его приглашаю в замок, - вон  тот,  на  котором  еще
вьютсЯ польские флаги.
   Ќе успел „орошенко окончить своей фразы, как раздалсЯ  справа  у  речки
страшный гик, и стройные толпы спешившихсЯ казаков лавами двинулись  через
речку на тот берег,  по  направлению  к  бастиону,  на  котором  стоЯл  џн
‘обеский.  Џеребравшись  через   бурный   поток,   колонны   бросились   с
наклоненными пиками в атаку. ‘умрак стушевывал Ясность  очертаний,  и  под
его пеленой казалось, что какое-то грозное, волнующеесЯ чудовище несетсЯ с
раскрытой пастью на это  небольшое  укрепление,  готовЯсь  его  проглотить
беспощадно.
   - ‘мотри, это Ѓогун уже бросилсЯ на ту  "кручу"...  Ћтступающие  полЯки
могут прийти к своим на помощь... “раганом лети...  ‚се  зависит  от  этой
минуты! - крикнул „орошенко бросившемусЯ вскачь с места Љочубею.
   Ћн сам хотел было броситьсЯ вслед за ним, но решительный  момент  битвы
приковал его к месту: быть может, потребуетсЯ Ѓогуну  подмога,  а  его  не
будет...
   ‚от зевнуло пламенем "пекло", вздрогнула от  грохота  землЯ,  еще  раз,
другой зигзагами пробежала по всем  холмам  огненнаЯ  змеЯ,  и  все  вдруг
потухло. ‚идно только было сквозь белую дымку, что темные массы полезли на
холмы неукротимым потоком.
   - ќх, теперь бы слева ударить, а они приостановились, трусы,  тхоры!  -
скрежетал „орошенко от досады зубами и, не выдержав, помчалсЯ к татарскому
войску.
   Џочти у татарского стана перерезал ему дорогу Џалий.
   - "Љоуча взЯта,  -  доложил  ему  подлетевший  Џалий,  пылавший  боевым
восторгом, - гармата взЯта, всю "кручу" укрыли трупами  лЯхи.  ‘обеский  с
"недобыткамы" отступил за окопы подзамка, туда и другие вошли. Љак, батьку
гетмане, велишь, - "добувать" ли подзамчье?
   - Ђ жив ли орел мой, старославный Ѓогун?
   - †ив, хвала Ѓогу, ждет твоего наказу.
   - ‘пасибо Ѓогу и тебе за известие, мой сокол... ‘ейчас  вот  ударим  на
них с других сторон.
   ѓетмана  встретил  статный  и   красивый   Ќурредин,   гарцевавший   на
белоснежном коне.
   - ‚о имЯ Џророка, во имЯ его светозарной правды, молю тебЯ,  брат  мои,
блистательный витЯзь, - обратилсЯ гетман к  нему  по-татарски,  -  направь
снова необходимые силы твои на эту кучку бледных  от  страха  врагов:  они
побегут от твоего орлиного взора,  они  полЯгут  от  твоего  покрика,  как
ковыль припадает к земле от дыханиЯ бури... Ѓогун  уже  взЯл  "гармату"...
теперь уже нет и ворога, который бы затруднил вход  в  их  лагерь,  а  там
ожидает их несметнаЯ и богатаЯ добыча.
   - Ћ, велик Ђллах  и  Њагомет  пророк  его!  -  воскликнул  обрадованный
Ќурредин, приложив руку к челу и к сердцу, - твое  известие,  брат  мой  и
союзник, гремЯщий славой от великой реки до Љарпат,  усладило  мое  сердце
ароматом розы нагорной... Ќо к чему нам  подвергать  опасности  в  ночное,
неверное времЯ свое рыцарство, когда мы заберем их всех утром? ’еперь ведь
им сопротивлЯтьсЯ так же безумно, как безумно бросатьсЯ человеку  в  пасть
разъЯренного морЯ.
   - ђазум твой, брате мой, блистает, как месЯц, -  пробовал  убедить  его
гетман, - если постучишь к нему, то  он  скажет,  что  это  самаЯ  удобнаЯ
минута разгромить врага, он ошеломлен теперь страхом, и если  слепаЯ  ночь
опасна длЯ вас, то она еще больше навеет ужасов врагу.
   - ќто так, - заметил Ќурредин, - но вон показалсЯ двурогий месЯц и  нам
нужно сотворить молитву. “ нас много потерь,  трупов  своих  мы  не  можем
оставить на поле. ‡автра, при блистательном солнце, мы соединим свои силы,
враг никуда не уйдет...
   Љак ни пробовал гетман подвинуть к атаке Ќурредина, тот упорно стоЯл на
своем, сознаваЯ, что и самые мурзы не согласЯтсЯ  на  ночное  нападение...
„орошенко хотел поехать еще к главному вождю, султану Љалге, но рассчитал,
что и там встретит такой же отпор.
   ‘ досадой он  отъехал  назад,  утешаЯ  себЯ  тем,  что  враги  окружены
действительно со всех сторон такими силами,  от  которых  им  не  уйти,  а
помощи неоткуда было им ждать, хотЯ ‘обеский  и  распускал  ложные  слухи,
будто с часу на час к ним прибудет и король, и молодой ‚ишневецкий.
   „орошенко поскакал во взЯтую Ѓогуном крепостцу, чтобы осмотреть позиции
и сделать распорЯжение к последнему штурму.
   Џо дороге Џалий ему рассказывал, как лЯхи их хотели застращать.
   - Њного смеху было, Ясновельможный гетмане, как добрались до тех валов!
‘мотрим, кругом  торчит  видимо-невидимо  гармат,  ну,  известно,  морозом
сыпнуло "поза шкурою"... Љак ревнули ж эти все жерла, так  мы  и  присели,
только они по дурному выпалили, поверх голов шугнуло, а мы тогда бурей  на
них, накрыли "гармашив", а их  погнали...  ’олько,  ЯсновельможнаЯ  мосць,
подумай, какие это были гарматы?.. Џростые, обсмоленные "вулыкы"... они их
поставили на колесах, да  через  них  из  мушкетов  и  палили...  •а,  ха!
‚ыдумали, чем пугать! „а мало того, уже когда мы дрались за валы, так  они
в нас бросали обсмоленными "барылкамы"...
   - Ѓедные, - улыбнулсЯ и „орошенко, - видно  у  них  и  пороху  уже  нет
совсем, как и харчей.
   ѓетман обнЯл Ѓотуна и долго не выпускал из объЯтий.
   - „руг мой, орел “краины! - говорил  он  взволнованным  голосом.  -  ’ы
оплот вашей бедной, раздвоенной отчизны, на тебЯ всЯ  моЯ  надежда...  ќх,
если бы еще приручить нам и другого орла, ‘ирко, если  бы  победить  долею
нашей неньки его узкую ненависть, тогда бы втроем "збудувалы"  такую  свою
хату..
   - Ќа Ѓога надейсЯ, -  промолвил  растроганным  голосом  Ѓогун,  -  жаль
только, что остановили сегоднЯ "завзЯтцив".
   ‚зЯтые пленные были допрошены тут же и все  единогласно  показали,  что
уже третий день в их лагере настоЯщий  голод  и  мор,  что  замок  хотЯ  и
каменный, но все прочие постройки деревЯнные, и если подзамчье  сжечь,  то
сгорит и замок.
   - ‡начит они у нас в шапке, - успокоилсЯ совершенно „орошенко и, сделав
распорЯжение,  чтоб  пушки  обращены  были  все  на  подзамчье   и   чтобы
расставлена везде была "варта", пригласил к себе Ѓогуна, писарЯ  и  есаула
на вечерю. „линны осенние вечера, а ночи еще длиннее.  ‚  палатке  гетмана
Ярко горЯт канделЯбры, восковые свечи  топЯтсЯ  и  накипают  темно-желтыми
сосульками; мутное пламЯ колеблетсЯ от врывающегосЯ  в  палатку  холодного
ветра и красноватым мигающим светом выхватывает из  тьмы  оживленные  лица
собеседников.
   ‚ечерЯ уже отошла, но кубки еще полны темной ароматной влаги,  да  и  в
пузатых сулеЯх и темных серебрЯных жбанах она искритсЯ золотистым отливом.
ѓовор собеседников звучит веселыми нотами  и  прерываетсЯ  иногда  молодым
смехом; юные герои опьЯнены восторгом победы и с  воодушевлением  передают
ее отдельные эпизоды.
   ‹ицогетмана озарено улыбкой высокого счастьЯ.  „аже  угрюмое  выражение
усеЯнного морщинами лица Ѓогуна заменилось отблеском радости.
   - „а, - говорил вдохновенно гетман, - завтрашний день  решит  нам  долю
“краины.  Ѓыть  может,  это  утро  будет   рассветом   счастьЯ   и   блага
многострадальному нашему люду. лЯхетскаЯ, панскаЯ гидра  не  скоро  после
этого удара поднимет свои головы, а нам нужно будет  воспользоватьсЯ  этим
моментом и отделитьсЯ от нее навеки. Љогда бы только Ѓог помог завтра...
   - „а уже этих войск и самого ‘обеского, Ясновельможный наш батьку, и не
считай - все они в "жмени"!  -  выкрикнул  задорно  Џалий,  поднЯв  сжатый
кулак.
   - ’ак-то оно так, - кивнул головою Ѓогун, - а все-таки вернее бы  было,
если бы теперь вечерЯли в замке.
   - „-да, заупрЯмились мурзы, не захотели возобновить нападениЯ, как Я ни
упрашивал,  -  дергал  „орошенко  с  досадой  свою   бородку   "Янычарку",
запущенную лишь на подбородке. - Ћ, этот Ќурредин - хитраЯ собака, глаза у
него так и бегают... „аже Љалга наклонЯет ухо к нему.
   - Ћх, доверЯть-то им трудно, - вздохнул Ѓогун, - одно  слово  "невира".
Ќашу ведь братию считают они за собак; им и Љоран не только дозволЯет  нас
обманывать, а даже дает большую награду за всЯкого обманутого или  убитого
христианина.
   ‚ это времЯ в палатку вошел встревоженный гетманский джура  и  объЯвил,
что соседнее село все в огне.
   „ействительно, из-за откинутой полы палатки виднелось Яркое зарево,  от
которого зловеще багровело темное небо.
   - “ж не полЯки ли зажгли длЯ  отводу,  а  сами  прорвались?  -  вскочил
встревоженный гетман и вышел стремительно из палатки.
   - Ќет, любый батьку, успокойсЯ,  -  заметил  Ѓогун,  -  село  лежит  за
татарским лагерем, - лЯхам туда не прорватьсЯ, а уж не жарты ли это  наших
союзников?
   - Ќе может быть, - возразил гетман, но тем не менее  сейчас  же  послал
есаула и писарЯ осведомитьсЯ об этом пожаре.
   - ‚от тебе, друже мой, новый довод, - продолжал доказывать  свою  мысль
Ѓогун, когда они снова вернулись к своим кубкам в палатку, - надеЯтьсЯ  на
татар невозможно, а ты еще все думал про ’урцию!
   - € думал, голубе мой, и думаю, - тихо сказал гетман, проводЯ рукой  по
своему высокому, отуманенному налетевшей тоской, челу. -  ’урциЯ  ведь  за
морем, и на нас оттуда  своих  лап  не  наложит,  а  татарву  сдержит:  не
осмелЯтсЯ они тогда нападать на подвластную султану державу, а  какаЯ  нам
от  нее  может  быть  тЯгота?  -   Ќу,   легкаЯ   оплата,   да   небольшое
"послушенство", а в наши домашние дела она мешатьсЯ не  станет  и  турчить
нас  не  будет.  †ивут  же,  брате,  под  рукой   блистательного   султана
христианские панства: и волохи, и мультане, и сербы, живут и хлеб жуют.
   - †ивут-то живут, а все-таки оно как будто не ладно, - почесал  затылок
Ѓогун, - свЯтой крест, и под опекою у неверных.  ‚от  не  миритсЯ  с  этим
сердце - что хочешь!
   - ќх, что же тут иначе поделаешь, орле мой, коли "скрут", коли  другого
выхода нет? Ѓез сильной руки, без поддержки нам не быть.  ‚едь  расшматуют
на части. ќтот Ђндрусовский договор и  заключен  нам  на  погибель,  чтобы
легче  было  разорванные  части  растоптать  под  ногами.   ‹Яхи   взЯлись
уничтожить и звание  казаков.  ќх,  €ване,  €ване!  Ѓолит  мое  сердце  по
несчастной нашей отчизне... да так болит! € сам ты ее любишь всей  могучей
своей душой, сам отдал ей всю свою жизнь, так ты и поймешь эту боль.
   - „а, боль сердца Я  знаю,  свыксЯ  с  ней,  -  ответил  угрюмо  Ѓогун,
наклонив низко свою поседевшую голову, словно под тЯжестью накренившей  ее
"тугы".


   LXVI

   - —то же нам делать? ‘ кем нам советоватьсЯ?  -  говорил  „орошенко,  -
всЯкий сосед про свои лишь интересы думает, а до нас ему дела нет...  Њало
того, наши интересы, наше благополучие раздражают  их...  Њы  ведь  словно
горох при дороге - "хто не йде, той скубне"!
   - ѓорох, горох, - улыбнулсЯ горько Ѓогун, - как только его до  сих  пор
не вытоптали, удивлЯтьсЯ нужно.
   - †ивучаЯ и плодючаЯ нива, друже мой, оттого-то нам и надо помыслить  о
данном нам Ѓогом даре, великий будет грех, если мы его  выпустим  из  рук,
"занедбаем" навек. Љто говорит, что быть под  крылом  неверы  приЯтно,  но
ведь это пока единаЯ опора, а дай нам только высвободитьсЯ, да  оперитьсЯ,
так мы тогда и опору эту по боку, без  подпорок  станем  ходить  на  своих
ногах.
   - ‚от это так думка, - оживилсЯ Ѓогун, и глаза  его  сверкнули  прежней
молодой удалью, - за такую думку продолжи тебе, Ѓоже, век. ќх,  коли  б...
да что и говорить! „а за одно это твое слово сейчас же готов  отдать  свою
буйную голову, разбить ее на черепки.
   - „руже мой! - обнЯл его горЯчо гетман.  -  ‡олотое  у  тебЯ  сердце  и
казачьЯ душа. ќх, когда бы мне таких, как ты,  хоть  с  десЯток,  свет  бы
перевернул. Ђ ты мне будешь нужен в —игирине, там  Я  соберу  раду,  чтобы
обсудить все это, ты поддержи менЯ, времена ведь последние  наступают,  на
краю гибели мы. ‡наешь сам, посылали ведь мы к Ѓруховецкому, пощупать его,
настоЯщий ли он христопродавец, или, может, осталась у него хоть  крапочка
в сердце, не закупленнаЯ сатаной. € что  же?  ‘ам  видишь,  -  кажетсЯ,  и
крапочки не осталось. “ступал ведь Я ему и свою булаву,  лишь  бы  “краина
была в одних руках, так что же?  —то  он  сделал  с  моими  послами?  ‹ибо
законопатил их туда, где козам рога правЯт, либо со света согнал!
   - ‘обака, €уда проклЯтый! - вскрикнул гневно Ѓогун, ударив  кулаком  по
столу. - —то о нем и толковать! ќтот-то именно хуже татарина!  Ћх,  уж  не
прощу Я ему до смерти гибели Њазепы, если только он  "наважывсЯ"  погубить
его!
   - „а, да! †аль и мне его, €ване, так жаль, как сына родного.  ‘пособный
казак... голова... и огнЯ много... Њного Я на него надежд  полагал,  ну  и
сгинул там. Ђ Я ведь, знаешь, не послушал тогда владыку и  тайным  образом
послал Њазепе на выручку Љулю "з почтом", поехали - да и  те  как  в  воду
канули, так и по сей день ничего не знаю: нашли ли его, или сами погибли.
   - •очешь, Я поеду к нему, к этому псу, и поговорю  с  ним,  порасспрошу
его, куда он подевал казаков? ’еперь уже все равно, прЯтатьсЯ  с  татарами
нечего: шила, ведь, в мешке не утаишь; думаю, и  он  уже  слышал  о  наших
победах. Ђ уж так поговорю с ним, так поговорю...
   - Ќет, нет, тебЯ Я не пущу на риск, - прервал  его  гетман,  -  ты  мне
дороже всех их, а,  вот,  когда  управимсЯ  здесь  совсем  с  лЯхами,  так
перекинемсЯ все, "гуртом", с татарами, на левобережных врагов.
   - ќто, пожалуй, еще лучше, -  одобрил  Ѓогун.  -  „авно  уже  следовало
раздавить этого "гаспыда".
   Њежду тем, и во всем лагере, несмотрЯ на позднюю пору, никто не ложилсЯ
спать, всюду кипело горЯчее, радостное оживление.
   ‚езде горели бивуачные огни и группировавшиесЯ вокруг них  казаки  вели
оживленную  беседу  о  событиЯх   сегоднЯшнего   днЯ   и   о   предстоЯщем
блистательном  исходе  борьбы;  лица  всех  были  воодушевлены  и   горели
нетерпением -  дождатьсЯ  скорее  рассвета  и  броситьсЯ  стремительно  на
смЯтого уже врага. ќто желание наполнЯло теперь горЯчкой и  нетерпением  и
душу каждого военачальника, и душу  каждого  рЯдового  казака.  Џри  таком
подъеме радостного настроениЯ было не до сна; только некоторые, утомленные
до такой степени, что, казалось,  и  само  разрушение  мира  не  могло  бы
пробудить их от сна, спали, беспечно  растЯнувшись  на  голой  земле.  Ќад
лагерем стоЯл громкий гул,  перекатывавшийсЯ  мерными  волнами.  Ќо  вдруг
среди этого общего гула раздались радостные веселые  крики  и  возгласы  и
понеслись вихрем к гетманской палатке.
   „орошенко и Ѓогун замолчали и начали прислушиватьсЯ. ‚скоре  послышалсЯ
топот копыт, сопровождаемый радостными криками толпы.
   —ерез минуту в палатку вошли Џалий и Љочубей, посланные узнать о пожаре
в соседней деревне.
   - ’атары, Ясновельможный гетман, жгут тела  своих  витЯзей,  -  доложил
первый.
   - †гут-то жгут, батьку, -  поправил  второй,  -  только  жгут  в  хатах
поселЯн, понакладывали их своим "собачым падлом", хозЯев повыгонЯли, да  и
подожгли село с четырех сторон, так оно и горит себе с  коровами,  волами,
со всем "скарбом", кроме того, что взЯли себе наши  союзники,  да  пожалуй
еще и со всеми детьми, что спали в своих родных гнездах...  ’атаре  вокруг
всего села стоЯт "лавамы"  и  джергочут  молитву  к  своему  нечистому,  а
дальше, на горбике, сидЯт выгнанные поселЯне, больше диды да бабы,  дрожат
от холоду, да любуютсЯ, как пламЯ слизывает их жилища  и  кровавым  трудом
нажитое добро.
   - ќх! - рванул себЯ за чуприну Ѓогун и отошел в сторону.
   - Ќужно однако дать помощь этим несчастным, - затревожилсЯ „орошенко.
   - џ им объЯвил, чтобы все спешили в наш лагерь, - сообщил Џалий.
   - —удесно сделал, мой голубе! - обрадовалсЯ „орошенко, - из  завтрашней
добычи первый пай будет им.
   - Ђ уже ‘обеский прислал посла длЯ переговоров о сдаче замка и о  мире,
- объЯвил, в свою очередь, Љочубей.
   - Ћ! Џрислал уже? - схватилсЯ со стула в восторге „орошенко. -  —то  же
ты сразу не сообщил мне этой радостной вести?
   - Ђга, вот оно что, - подошел к ним и  Ѓогун,  заинтересованный  важной
новостью, - то-то Я думаю, чего это загомонили наши?
   - „а того же самого, пане полковнику, что ‘обеский посла прислал.
   - Ђ где же он, этот посол? ‚ели впустить его, - приказал „орошенко.
   - „а его нет, - огорошил всех Џалий.'
   - Љак нет?! - воскликнули  „орошенко  и  Ѓогун,  устремивши  изумленные
глаза на ЉочубеЯ.
   - Ћчень просто, -  поЯснил  с  улыбкой  Џалий,  -  посол  от  ‘обеского
приезжал действительно, да только не в наш лагерь, а в татарский.
   - Ќу, ну и что же? - заторопил его взволнованный гетман.
   - Љалга его отправил назад, - продолжал спокойно Џалий, -  сказал,  что
войну ведет гетман казачий и всего запорожского войска, и что он ему  лишь
побратым и союзник, так  за  мирными  договорами  и  отправлЯйсЯ,  мол,  к
нему... ’ак этот посол и вышел оттуда, не солоно  хлебавши.  ѓоворЯт,  что
мурзы все тем были недовольны, ну, а Љалга таки  выпроводил  его  к  тебе,
батьку.
   - Љалга верный друг и союзник, видишь, мой голубе, - заметил с чувством
„орошенко, обращаЯсь к Ѓогуну. - Ќу, и где же этот посол? Ќе прибыл еще? -
спросил он у своего есаула.
   - ‘коро будет, - ответил Љочубей.
   - Љ рассвету, не раньше, - добавил Џалий. -  ‚едь  он  еще  вернетсЯ  к
‘обескому,  доложит  ему  о  происшедшем  и  передаст  также,  что   нужно
волей-неволей обращатьсЯ за лаской к самому Ясному гетману. Ќу, еще  после
этого ‘обеский "порадытьсЯ" со своими и после уже решат отправить посла...
так времЯ до рассвета и протЯнетсЯ.
   -  Ѓольше  ждали,  можем  подождать!  -  провозгласил  и  радостно,   и
торжественно гетман, охваченный снова восторгом и гордым чувством  победы.
- Ќичего нет дивного в том, что полЯки обратились сперва к татарам: всЯкий
ведь о своей шкуре думает и  щупает,  кого  бы  легче  притЯнуть  на  свою
сторону, - так бы и мы поступили... но важно тут  то,  что  уже  присылали
просить милости: значит, у них  последний  "скрут",  значит,  уже  им  нет
никаких сил держатьсЯ, значит, они здесь в нашей "жмени", -  а  ведь  это,
панове, последние силы ђечи Џосполитой... ‚от и выходит, друзьЯ  мои,  что
вы этой последней новостью обрадовали менЯ несказанно, -  обнЯл  он  обоих
своих юнаков и добавил весело: - …й-Ѓогу, за такую весть  следует  выпить.
ѓей, джура! - ударил он в ладоши, - вина сюда, а то и меду!
   ‚зволнованный этой радостью, Ѓогун обнЯл гетмана, и пошло опЯть широкой
волной прерванное известием о пожаре пирование.
   „орошенко хотел было уже выкатить и длЯ войскового  товариства,  и  длЯ
казаков несколько бочек горилки, но Ѓогун удержал его от этого. ‚прочем, и
без выпивки бешеное веселье охватывало все  больше  и  больше  не  спавший
лагерь,  тем  более,  что  гетман  распорЯдилсЯ  отпустить  на   душу   по
"мыхайлыку" длЯ подкреплениЯ сил.
   Џонесли через речку и засевшим в городке рыцарЯм  отпущенное  угощение.
„вижение и говор, несмотрЯ на позднее времЯ, не  только  не  улегались,  а
скорее выростали. ‘лышались то тут, то там взрывы гомерического хохота; то
сЯм, то там выхватывалась из общего гула веселаЯ песнЯ.
   Ќо вот в  конце  раздалсЯ  какой-то  особенный  шум,  послышалсЯ  взрыв
каких-то радостных криков и бурных восклицаний.
   - ‚от и посланник, - заметил Љочубей, прислушиваЯсь  к  приближающемусЯ
шуму.
   - Џожалуй, он, - кивнул головой Џалий.
   - •е, торопЯтсЯ, - улыбнулсЯ гетман и  почувствовал,  как  у  него  под
расстегнутым жупаном забилось от великой радости сердце.
   „жура отдернул полог палатки и на темном фоне осенней  ночи  поЯвилась,
освещеннаЯ светом красноватых огней, статнаЯ фигура, но не посланника.
   - Њазепа!? - вскрикнули все с  некоторым  оттенком  суеверного  страха,
подымаЯсь со своих мест. - Ћткуда ты? ‘ т