ли эти дети, на что они
соглашались, можно ли было придавать какое-нибудь значение их согласию?

     <sup>1</sup>. Baumler.
     <sup>2</sup>. ‹ансеро, стр. 614.
     <sup>3</sup>   Ist    die    Syphilis    durch    Milch   iibertragbar?
St.-Petersburger  Med.  IVochenschrift, 1876, No  23. ‚  оригинале  все  три
девушки названы полными фамилиЯми.

     „овольно. џ привел далеко не все  имеющиесЯ  в моем  распорЯжении факты
прививки  сифилиса людЯм. Ќо уже и приведенные,  мне  кажетсЯ, с достаточною
убедительностью говорЯт за  то, что опыты  эти не представлЯют собою чего-то
исключительного  и  случайного;  они  производЯтсЯ  систематически,   о  них
сообщают  спокойно,  не боЯсь суда  ни  общественной  совести, ни  своей,  -
сообщают так, как  будто речь идет о  кроликах или собаках. џ только приведу
еще несколько подобных же опытов из других  областей медицины; хотЯ  там они
сравнительно и реже (благодарЯ возможности производить опыты над животными),
но безотносительно встречаютсЯ все-таки в слишком достаточном количестве.
     †елаЯ ознакомитьсЯ с  изменениЯми, происходЯщими в печени  при сахарной
болезни, проф. ”рерикс и ќрлих вкладывали в печень больным сахарною болезнью
троакар. "Џо удалении стилета в трубке троакара оказывалось несколько капель
крови, обыкновенно с печеночными  клетками, иногда  же  и более значительный
колбасообразный кусок печени".<sup>1</sup>
     „-р.  ”елейзен,  открывший  микроорганизм  рожи, привил разводку  своих
рожистых стрептококков 58-летней старухе с множественною фибросаркомою кожи.
ђожа привилась. "Ќа шестой день после прививки у больной поЯвилсЯ угрожающий
упадок сил, который потребовал применениЯ возбуждающих средств"<sup>2</sup>.
Џосле этого. ”елейзен привил рожу еще  шести больным, страдавшим волчанкою и
разного рода опухолЯми <sup>3</sup>.

     <sup>1</sup> Fr. Th. v. Frerichs, Ueber den Diabetes. Berlin,  1884, p.
272.
     <sup>2</sup>  Dr. Fehleisen,  Die Aethiologie  des  Erysipels.  Berlin,
1893, pp. 21- 23.
     <sup>3</sup>. Ћ. с.,  р. 29.  ‚ оправдание  своих опытов д-р.  ”елейзен
ссылаетсЯ на отмеченное некоторыми  наблюдателЯми  целебное действие рожи на
злокачественные  опухоли и  волчанку. Ќо  вот  историЯ  одного  из  больных,
которым ”елейзен привил  рожу: "„вадцатилетний  мужчина последние двенадцать
лет  страдает волчанкою и  много  раз перенес  рожу".  Љакое  основание имел
”елейзен ждать, что привитаЯ  им рожа исцелит больного, который уж много раз
без всЯкой  пользы  длЯ  себЯ  перенес рожу? ‚осьмилетней девочке с саркомою
глаза,  после  удавшейсЯ  прививки, ”елейзен вторично привил  рожу  "с целью
узнать, остаетсЯ  ли  соответственный  индивидуум после перенесенной рожи на
некоторое времЯ невосприимчивым к роже".

     ‚ марте 1887 года к берлинскому хирургу …вг. ѓану обратилась за помощью
женщина с  раком  грудной железы. Џроизвести  операцию  было уже невозможно.
"—тобы отказом  от операции не открыть  больной безнадежность ее состоЯниЯ и
чтобы   доставить  ей  облегчение  и  успокоение   психическим  впечатлением
произведенной операции", д-р ѓан вырезал из пораженной груди кусочек опухоли
и  -  привил  его  на  другую,  здоровую  грудь  своей  пациентки;  прививка
удалась.<sup>1</sup>  ’аким   образом  был  установлен  очень   важный  факт
прививаемости рака.  Ћпыт ѓана  был впоследствии с  успехом  повторен  проф.
Ѓергманом  и  неизвестным  хирургом,   анонимно  приславшим  свое  сообщение
парижскому профессору Љорнилю.
     „-р  Ќ. Ђ. ”инн исследовал в одном  из  кавказских  военных  госпиталей
вопрос о  заразительности  пЯтнистого  тифа.  Џо  его  предложению ординатор
Ђртемович  впрыснул  под  кожу семнадцати здоровым  солдатам  кровь  больных
пЯтнистым тифом.  Ќи один из привитых  не  заболел, "только у двух сделались
простые  нарывы  на  месте  уколов".  Љроме того, двадцать  восемь  здоровых
молодых солдат было положено д-ром ”инном в одну палату с пЯтнисто-тифозными
больными. Ћни пролежали с больными "в течение 4-5 дней при плотно  сдвинутых
кроватЯх, а иногда покрывались одеЯлами тифозных больных"<sup>2</sup>.
     <sup>
     1</sup> E. Hahn, Ueber Transplantation  der carcin,  Haut. Berl.  Klin.
Woch. 1888, No 21.
     <sup>2</sup>. Џротоколы заседл. €мп. Љавк. Њед. Ћ-ва за 1878 - 1879 гг.
No  8,  стр. 167.  „-ра ”инн и  Ђртемович  впрыснули кровь пЯтнисто-тифозных
больных также и себе.

     "‚от как относЯтсЯ врачи к больным, вверЯющим в их руки свое здоровье!"
-  скажет   иной  читатель,  прочитав  эту  главу.  ’акое  заключение  будет
совершенно  неверно.  ‘отнЯ-другаЯ  врачей,  видЯщих  в  больных  людЯх лишь
объекты  длЯ своих  опытов,  не дает  еще права  клеймить целое  сословие, к
которому принадлежат эти врачи. Џараллельно можно привести ничуть не меньшее
количество  фактов, где врачи производили  самые  опасные  опыты над  самими
собою.  ’ак, у всех  еще в  памЯти опыты Џеттенкофера и  ќммериха, принЯвших
внутрь чистые  разводки холерных бацилл, причем солЯнаЯ кислота желудка была
предварительно нейтрализована содою.  ’о же самое проделали  над собою проф.
€.  €.  Њечников,  д-ра  ѓастерлик  и  ‹атапи. ‘ифилис  привили  себе  д-ра.
Ѓорджиони<sup>1</sup>, ‚арнери<sup>2</sup>,  ‹индеман<sup>3  </sup>и многие,
многие другие: молодые и здоровые,  они длЯ науки  пошли  на  опыты, которые
искалечили  всю их жизнь.  Ћт сотни-другой этих героев заключать о геройстве
врачебного  сословиЯ  вообще столь же несправедливо,  как из вышеприведенных
опытов над больными делать  заключение,  что так относЯтсЯ к  своим  больным
врачи вообще.

     <sup>1 </sup>6  февралЯ 1862 г. проф.  Џеллицари привил кровь сифилити-
ческой  больной  д-рам  Ѓорджиони,  ђози  и  Џассильи, "которые мужественно"
обрекли  себЯ  на  опыты,  несмотрЯ на  отговариваииЯ  профессора". “  д-ра.
Ѓорджиони прививка удалась: через два месЯца после прививки поЯвились ночные
головные боли, общаЯ сыпь, опухание желез; десЯть дней спустЯ первичнаЯ Язва
на  руке  стала заживать; лишь тогда  д-р. Ѓорджиони  приступил  к  ртутному
лечению. (‘аг hebdom, 1862, No 22, pp. 349 - 350).
     <sup>2</sup> Verhandlungen der  phys. med. Gessellschaft  in  Wurzburg.
Bd. III, 1852, p. 391. ‘т. проф. ђинекера.
     <sup>3</sup>  €нтересуЯсь  различными  вопросами   сифилидологии,  д-р.
‹индеман произвел  над  собою следующие опыты. ‚ течение  двух месЯцев через
каждые  пЯть дней он  прививал себе на  руки мЯгкие Язвы,  через три  месЯца
после этого  он привил себе отделение сифилитика  и получил  сифилис.  —ерез
семнадцать  дней  после  поЯвлениЯ общей высыпи  папул  ‹индеман  снова стал
прививать себе. ЊЯгкие шанкры различной вредоносности. ЉомиссиЯ, назначеннаЯ
Џарижской  медицинской  академией,  исследовала  д-ра.  ‹индемана,  вот  как
описывает она  его состоЯние устами своего докладчика Ѓэгена: "Ћбе руки  (от
плеч до ладоней) покрыты Язвами; многие  Язвы  слились: вокруг них острое  и
болезненное  воспаление;  нагноение  очень  обильно;  дно  большинства   Язв
сероватого цвета;  в общности  все эти повреждениЯ, говорЯ  Языком хирургии,
имеют  очень  дурной  вид.  Џо всему телу -  обильнаЯ  высыпь сифилитических
папул. - „-р. ‹. исполнен мужества и довериЯ и выразил намерение прибегнуть,
наконец,  к правильному  лечению своей  болезни,  ставшей  уже застарелою  и
серьезною". (Bulletin de l'Academie  Nation  de medicine. Tome XVII,  Paris,
1851 - 1852, pp. 879 - 885).

     Ќо что безусловно вытекает из  приведенных опытов  и чему не может быть
оправданиЯ, - это то позорное равнодушие, какое встречают описанные зверства
во врачебной  среде. ‚едь приведенный мною мартиролог - больных, принесенных
в жертву  науке, добыт  мною не путем каких-нибудь тайных  розысков, -  сами
виновники этих опытов печатно, во всеуслышание, сообщают о них! Љазалось бы,
опубликование   первого   же  такого  опыта  должно  бы  сделать  совершенно
невозможным их повторение;  первый же такой экспериментатор должен бы быть с
позором выброшен навсегда из врачебной среды.
     Ќо этого нет. ѓордо поднЯв головы,  шествуют эти своеобразные служители
науки,  не  встречаЯ   сколько-нибудь  деЯтельного  отпора  ни   со  стороны
товарищей-врачей, ни  со стороны врачебной печати. €з всех органов последней
мне  известен только один, упорно и энергично протестовавший  против  каждой
попытки экспериментировать над живыми  людьми,  - это русскаЯ газета "‚рач",
выходившаЯ  под редакцией недавно умершего проф. ‚. Ђ. Њанассеина.  ‘траницы
этой  газеты  так  и   пестрЯт  заметками  редакции  в  таком  роде:  "ЋпЯть
непозволительные  опыты!",  "Њы  решительно  не  понимаем,  как врачи  могут
позволЯть себе подобные опыты!", "Ќе ждать же, в самом деле, чтобы прокуроры
взЯли  на  себЯ  труд  разъЯснить,  где  кончаютсЯ  опыты  позволительные  и
начинаютсЯ уже преступные!", "Ќе  пора  ли  врачам  сообща  восстать  против
подобных опытов, как бы поучительны сами по себе они ни были?".
     Ћ, да, пора, пора! Ќо пора уже и обществу перестать ждать, когда врачи,
наконец,  выйдут  из  своего  бездействиЯ,  и  принЯть  собственные  меры  к
ограждению своих  членов от ревнителей  науки,  забывших  о  различии  между
людьми и морскими свинками.


        IX

     ЉончаЯ  университет,  Я  восхищалсЯ  медициною и  горЯчо  верил  в нее.
Ќаучные приобретениЯ ее громадны, очень многое  в человеческом организме нам
доступно и понЯтно;  со временем же длЯ нас  не будет  в нем никаких тайн, и
путь к этому верен. ‘ таким, совершенно определенным отношением к медицине Я
приступил к практике. Ќо тут Я опЯть натолкнулсЯ на  живого человека,  и все
мои установившиесЯ взглЯды зашатались и заколебались. "‡начениЯ этого органа
мы  еще  не  знаем",  "действиЯ  такого-то   средства  нам  пока  совершенно
непонЯтно",  "причины  происхождениЯ  такой-то болезни неизвестны"... Џускай
наукой  завоевана  громаднаЯ  область,  но   что   до  этого,   если  кругом
раскидываютсЯ такие необъЯтные  горизонты, где все  еще  темно и  непонЯтно?
—то, в сущности, понимаю Я  в  больном  человеке, если не понимаю всего, как
могу Я к нему подступитьсЯ? —асовой механизм неизмеримо проще  человеческого
организма;  а между тем могу ли Я  взЯтьсЯ за  починку  часов, если  не знаю
назначениЯ хотЯ бы одного, самого ничтожного, колесика в часах?
     ’ак же,  как при первом моем знакомстве с  медициной, менЯ теперь опЯть
поразило бесконечное несовершенство  ее диагностики, чрезвычайнаЯ шаткость и
неуверенность всех ее  показаний. ’олько  раньше  Я  преисполнЯлсЯ  глубоким
презрением к кому-то "им", которые создали такую плохую науку; теперь же  ее
несовершенство  встало передо мною естественным и неизбежным фактом,  но еще
более тЯжелым, чем прежде, потому что он наталкивалсЯ на жизнь.
     ‚от  передо  мною  этот  загадочный, недоступный мне живой организм,  в
котором Я  так мало понимаю. Љакие силы управлЯют  им,  каковы  те тончайшие
процессы, которые непрерывно совершаютсЯ в нем? ‚ чем суть действиЯ вводимых
в  него лекарств,  в чем  тайна  зарождениЯ  и развитиЯ  болезни?  ЉоховскаЯ
палочка вызывает в организме чахотку,  леффлерова,  котораЯ  на вид так мало
разнитсЯ от коховской, вызывает дифтерит - почему? џ впрыскиваю больному под
кожу  раствор  апоморфина, -  он циркулирует по всему  телу индифферентно, а
соприкасаЯсь  с рвотным центром, возбуждает его; у менЯ даже  намека нет  на
понимание того, какие  химические особенности  определенных нервных клеток и
апоморфина обусловливают это взаимоотношение.
     Љо мне  обращаетсЯ за помощью девушка, страдающаЯ мигренЯми. ‚ чем суть
этой мигрени? ‚о  времЯ припадка лоб у больной становитсЯ холодным, а зрачок
расширЯетсЯ;  девушка  малокровна; все это  указывает на  то,  что  причиною
мигрени в данном случае ЯвлЯетсЯ раздражение симпатического нерва, вызванное
общим малокровием. •орошее объЯснение! Ќо каким образом  и почему малокровие
вызвало в этом случае раздражение  симпатического нерва?  ѓде  и  каковы  те
целительные силы организма,  которые  борютсЯ с происшедшим расстройством  и
которые Я должен поддержать? Љак действуют на спазм симпатического нерва тот
фенацетит с кофеином, на малокровие - то железо, которые Я прописываю? € вот
больнаЯ стоит передо мною, и Я берусь ей помочь, и, может быть, даже помогу,
- и в то же времЯ  ничего не понимаю, что с нею, почему и как поможет ей то,
что Я назначаю.
     џ не имею даже отдаленного представлениЯ о типических  процессах, общих
всем человеческим организмам; а  между тем  каждый больной  предстает передо
мною во всем богатстве  и  разнообразии своих  индивидуальных особенностей и
отклонений от средней нормы. —то могу Я знать об них? „вое на вид совершенно
одинаково здоровых людей промочили себе ноги; один получил насморк, другой -
острый суставной ревматизм.  Џочему?  ‚ысшаЯ доза  морфиЯ - три сантиграмма;
взрослой,  совсем не  слабой больной впрыснули  под  кожу  пЯть миллиграммов
морфиЯ,  -  и она умерла; длЯ объЯснениЯ таких фактов  в медицине существует
специальное слово "идиосинкразиЯ", но это слово не дает мне никаких указаний
на то. когда Я должен ждать чего-либо подобного.
     € какие средства дает мне наука проникнуть в живой организм, узнать его
болезнь?  Љое-что  она мне, конечно,  дает. Џередо мною,  напр., больной: он
лихорадит,  жалуетсЯ на ломоту в суставах,  селезенка  и печень увеличены. џ
беру  у него каплю  крови  и смотрю  под  микроскопом: среди кровЯных  телец
быстро извиваютсЯ тонкие спиральные существа; это спириллы возвратного тифа,
и Я с полною уверенностью говорю: у больного - возвратный тиф. …сли бы наука
давала  мне  столь  же  верные средства длЯ познаниЯ  всех  болезней и  всех
особенностей каждого организма, то Я мог бы чувствовать под ногами почву. Ќо
в  подавлЯющем  большинстве  случаев  этого  нет.  Ќа  основании  совершенно
ничтожных данных Я должен строить выводы, такие важные длЯ жизни  и здоровьЯ
моего больного...
     џ был  однажды  приглашен  к одной  старой  девушке  лет под пЯтьдесЯт,
владетельнице небольшого дома  на  Џетербургской стороне;  она жила  в  трех
маленьких, низких  комнатах,  уставленных  киотами с лампадками,  вместе  со
своей подругой детства, такою же  желтою  и худою, как  она. ЃольнаЯ, на вид
очень нервнаЯ и истеричнаЯ, жаловалась на сердцебиение и боли в груди; днем,
часов  около  пЯти, у  нее  ЯвлЯлось сильное стеснение дыханиЯ и  как  будто
затрудненное глотание.
     - Ќет у  вас такого  ощущениЯ,  как будто при  глотании в горле  у  вас
поЯвлЯетсЯ шар? - спросил Я, имеЯ в виду известный признак  истерии - globus
hystericus.
     - „а, да, именно! - обрадовалась больнаЯ.
     ‘ердце  и  легкие  ее  при  самом   тщательном  исследовании  оказались
здоровыми;  Ясное дело, у  больной была истериЯ.  џ назначил соответственное
лечение.
     - Ђ что, доктор, не могу Я вдруг сразу помереть? - спросила больнаЯ.
     Ћна  сообщила  мне,  что хотела  бы  завещать  свой  дом  подруге,  без
завещаниЯ же все перейдет к ее единственному законному  наследнику -  брату,
выжиге  и плуту,  который взЯл  у нее по-родственному, без расписки, все  ее
деньги, около шести тысЯч, и потом отказалсЯ возвратить.
     - ‘транное дело, что же  вам мешает составить завещание? - сказал Я.  -
Ќепосредственной опасности нет, но  мало  ли что может случитьсЯ! Џойдете по
улице, - вас конка задавит. ‚сегда лучше сделать завещание заблаговременно.
     -  ‚ерно,  верно!  -  в  раздумье  произнесла  больнаЯ.  -  ‚от  только
поправлюсь, сейчас же схожу к нотариусу.
     ќто было в три часа. Ђ в пЯть, через два часа, ко мне прибежала подруга
больной и, рыдаЯ,  объЯвила,  что  больнаЯ  умерла:  встала  от обеда, вдруг
пошатнулась, побледнела, изо рта ее хлынула кровь, и она упала мертваЯ.
     - ‡ачем, зачем, вы, доктор, не сказали!? -  твердила женщина,  плача  и
захлебываЯсь, безумно стуча себе кулаком по бедру. - ‚едь мне теперь по миру
идти, злодей менЯ на улицу выгонит!
     €  теперь Я  понЯл: очевидно,  у больной  была  аневризма; затрудненное
глотание под  вечер  (после обеда!), которое  Я объЯснил  себе,  как  globus
hystericus,  вызывалось  набуханием  аневризмы   под  влиЯнием  увеличенного
кровЯного  давлениЯ  после  еды...  Ќо  что  кому  пользы  от этого позднего
диагноза?
     ‚ таких случаЯх менЯ  охватывали Ярость и отчаЯние:  да что  же это  за
наука моЯ, котораЯ оставлЯет менЯ  таким слепым и  беспомощным?! ‚едь Я, как
преступник, не могу  взглЯнуть теперь  в  глаза  этой пущенной мною  по миру
женщине, а чем же Я виноват?
     € чем дальше, тем  чаще приходилось мне испытывать такое  чувство. „аже
там,   где,  как   в   описанном   случае,   диагноз  казалсЯ   мне   Ясным,
действительность то и  дело опровергала менЯ; часто же Я стоЯл перед больным
в полном недоумении: какие-то жалкие, ничего не говорЯщие данные, - строй из
них  что-нибудь!  €  Я  ночи  напролет  расхаживал по  комнате, обдумываЯ  и
сопоставлЯЯ эти данные, и ни к чему определенному не  мог прийти; если же Я,
наконец,  и ставил диагноз, то  менЯ  все-таки все времЯ  грызла неотгонимаЯ
мысль: "Ђ если моЯ  догадка не верна? ЉакаЯ у менЯ возможность  проверить ее
правильность?". € всю жизнь жить и действовать  под непрерывным гнетом такой
неуверенности!..
     Ќо, скажем, диагноз болезни Я поставил правильно. Њне нужно ее  лечить.
Љакие  гарантии   дает  мне  наука  в  целесообразности  и  действительности
рекомендуемых  ею средств? ‘уть действиЯ большинства из этих средств длЯ нас
еще  крайне  неЯсна,  и показаниЯ  к  их  употреблению  наука  устанавливает
эмпирически, путем клинического наблюдениЯ. Ќо мы уже  знаем, как непрочно и
обманчиво   клиническое   наблюдение.  „анное  средство,   по   единогласным
свидетельствам всех наблюдателей, действует превосходно,  а через год-другой
оно уже  выбрасываетсЯ за борт, как бесполезное или  даже  вредное. „ва года
царил  туберкулин Љоха,  - и ведь видели, видели собственными глазами, какое
"блестЯщее"  действие он оказывал на туберкулез! ‚ том  бесконечно сложном и
непонЯтном процессе, который  представлЯет собою жизнь  больного  организма,
переплетаютсЯ  тысЯчи влиЯний,  - бесчисленные способы вредоносного действиЯ
данной  болезни   и  окружающей  среды,   бесчисленные   способы   целебного
противодействиЯ сил  организма и  той же  окружающей среды, - и  вот  тысЯча
первым влиЯнием ЯвлЯетсЯ наше средство.  Љак  определить,  что именно в этом
сложном деле вызвано им? „ревнегреческий  врач •ризипп запрещал  лихорадЯщим
больным есть, „иоксипп - пить. ‘ильвий заставлЯл их потеть, Ѓруссэ пускал им
кровь до  обморока, Љерри сажал их в холодные ванны, - и каждый видел пользу
именно  от  своего  способа. ‘редневековые  врачи с  большим, по их  мнению,
успехом применЯли против  рака.  мазь из человеческих испражнений. ‚ прошлом
веке, чтобы  "помочь" прорезыванию зубов, детЯм делали по десЯти  и двадцати
раз разрезы  десен, делали это даже  десЯтидневным  детЯм; еще  в 1842  году
“ндервуд советовал при этом разрезать десны на  протЯжении целых челюстей, и
притом  резать  поглубже,  до   самых  зубов,  "повреждениЯ  которых  нечего
опасатьсЯ". € все это, по мнению наблюдателей, помогало!..
     џ вступил  в практику  с определенным  запасом  терапевтических знаний,
данных мне школою. Љак было  относитьсЯ  к этим знаниЯм? …стественное дело -
спокойно  и  уверенно  применЯть их  к  жизни.  Ќо только  Я попробовал  так
действовать,  как  тотчас  же  натолкнулсЯ  на  разочарование.  Ћтвар сенеги
рекомендуют  назначать длЯ  возбуждениЯ  кашлЯ  в тех случаЯх,  когда легкие
наполнены  жидкою,  легко  отделЯющеюсЯ   мокротою.  џ  назначал  сенегу   и
приглЯдывалсЯ, - и ни в одном случае не мог  с уверенностью сказать, что моЯ
сенега  действительно  удалила из  легких больного хоть  одну  лишнюю  каплю
мокроты. џ  назначал  железо  при малокровии  и  даже  в тех  случаЯх, когда
больной поправлЯлсЯ, ни разу не мог поручитьсЯ за то, что это произошло хоть
сколько-нибудь благодарЯ железу.
     ‚ыходило так, что  Я  должен верить  на  слово в то,  что эти и  многие
другие средства  действуют именно указываемым  образом. Ќо такаЯ  вера  была
прЯмо невозможна, - сама  же наука непрерывно подрывала и колебала эту веру.
Ћдним из наичаще рекомендуемых средств против чахотки ЯвлЯетсЯ креозот и его
производные;  а  между  тем  все  громче раздаютсЯ голоса,  заЯвлЯющие,  что
креозот нисколько не помогает против чахотки и что он - только, так сказать,
лекарственный Ярлык, наклеиваемый на чахоточного. Ћсновное правило диететики
брюшного тифа требует кормить больного только  жидкою пищею, и опЯть  против
этого  идет все усиливающеесЯ течение, утверждающее,  что  таким  образом мы
только замариваем больного голодом. ЊышьЯк признаетсЯ  незаменимым средством
при многих кожных болезнЯх, малокровии, малЯрии, - и вдруг распространеннаЯ,
солиднаЯ медицинскаЯ газета приводит о нем такой отзыв: "‘амое замечательное
в истории  мышьЯка -  это то, что  он неизменно пользовалсЯ любовью  врачей,
убийц и барышников... ‚рачам  следовало бы понЯть, что мышьЯк  дает  слишком
мало, чтобы пользоватьсЯ вечным почтением. Џредание о мышьЯке - позор  нашей
терапии".
     Џервое времЯ такие неожиданные  отзывы  прЯмо  ошеломлЯли менЯ: да чему
же,  наконец,  верить! €  Я все больше  убеждалсЯ, что  верить  Я не  должен
ничему,  и ничего  не должен принимать, как  ученик;  все  заподозрить,  все
отвергнуть,  - и  затем  принЯть  обратно лишь то,  в  действительности чего
убедилсЯ  собственным   опытом.  Ќо   в  таком  случае,  длЯ  чего  же  весь
многовековой опыт врачебной науки, какаЯ ему цена?
     Ћдин  молодой   врач   спросил   знаменитого   ‘иденгама,  "английского
ѓиппократа", какие книги нужно прочесть, чтобы стать хорошим врачом.
     -  —итайте,  мой друг,  "„он-Љихота",  -  ответил ‘иденгам. - ќто очень
хорошаЯ книга, Я и теперь часто перечитываю ее.
     Ќо  ведь  это  же  ужасно!  ќто  значит  -  никакой  традиции,  никакой
преемственности наблюдениЯ: учись  без предвзЯтости наблюдать живую жизнь, и
каждый начинай все с начала.
     ‘ тех пор прошло более  двух веков;  медицина сделала вперед гигантский
шаг,  во многом  она стала  наукой;  и все-таки  какаЯ еще громаднаЯ область
остаетсЯ в  ней, где и в настоЯщее времЯ самыми лучшими учителЯми  ЯвлЯютсЯ.
‘ервантес, експир и ’олстой, никакого отношениЯ к медицине не имеющие!
     Ќо раз Я поставлен в необходимость не верить чужому  опыту, то как могу
Я  верить  и  своему  собственному?  ‘кажем,  Я  личным  опытом  убедилсЯ  в
целебности известного средства;  но как же,  как оно действует, почему. Џока
мне неЯсен способ его действиЯ, Я ничем  не гарантирован  от того, что и мое
личное   впечатление   -   лишь   оптический   обман.   ‚сЯ  моЯ  предыдущаЯ
естественнонаучнаЯ  подготовка протестует  против такого грубо-эмпирического
образа действий, против такого блужданиЯ ощупью,  с  закрытыми  глазами. € Я
особенно сильно чувствую всю тЯжесть этого состоЯниЯ, когда с зыбкой  и в то
же  времЯ вЯзкой почвы эмпирии  перехожу  на твердый путь науки;  Я вскрываю
полость  живота,  где  очень  легко  может  произойти  гнилостное  заражение
брюшины; но  Я знаю,  что  делать  длЯ избежаниЯ этого:  если Я  приступлю к
операции  с прокипЯченными  инструментами,  с  тщательно  дезинфицированными
руками, то заражениЯ не должно быть. …сли больной страдает близорукостью, то
соответственное вогнутое стекло должно помочь  ему.  ‚ывих  локтЯ, если  нет
осложнений,  при  соответственных манипулЯциЯх  должен  вправитьсЯ.  ‚о всех
подобных  случаЯх  необходима  преемственность, здесь,  кроме  "„он-Љихота",
нужно знать и  читать еще кое-что. Љонечно, и ошибки и прогресс возможны и в
этой области; но ошибки  будут обусловливатьсЯ  моею  неподготовленностью  и
неопытностью,  прогресс будет  совершатьсЯ  путем улучшениЯ  прежнего,  а не
путем отрицаниЯ.
     Ѓудущее нашей науки блестЯще и несомненно. ’о, что уже  добыто ею, Ясно
рисует, чем станет  она  в будущем:  полное понимание  здорового и  больного
организма, всех индивидуальных особенностей каждого из них, полное понимание
действиЯ всех применЯемых  средств,  -  вот  что  лЯжет в ее  основу. "Љогда
физиологиЯ, - говорит. Љлод Ѓернар, - даст все, чего мы вправе от нее ждать,
то она  превратитсЯ  в медицину,  ставшую теоретическою  наукою;  и из  этой
теории будут выводитьсЯ, как и в других науках, необходимые применениЯ, т.е.
прикладнаЯ, практическаЯ медицина".
     Ќо как еще неизмеримо далеко до этого!.. € мне все чаще стала приходить
в  голову   мысль:  пока  этого  нет,  какой  смысл  может  иметь  врачебнаЯ
деЯтельность?  „лЯ  чего  эта  игра  в  жмурки,  длЯ  чего  обман  общества,
думающего,  что  у  нас  есть  какаЯ-то   "медицинскаЯ  наука"?  Џусть  этим
занимаютсЯ  гомеопаты и подобные им  мудрецы, которые  с легким сердцем  все
бесконечное разнообразие жизненных процессов втискивают в пару догматических
формул. „лЯ нас же задача может быть  только одна - работать  длЯ  будущего,
стремитьсЯ познать и  покорить себе жизнь во всей ее широте  и  сложности. Ђ
относительно  настоЯщего  можно  лишь  повторить  то,  что  сказал  когда-то
средневековый арабский писатель Ђерроес: "—естному человеку может доставлЯть
наслаждение теориЯ врачебного искусства, но его совесть  никогда не позволит
ему переходить к врачебной практике, как бы обширны ни были его познаниЯ".
     ‡а эту мысль Я хваталсЯ  каждый раз, когда уж слишком жутко становилось
от   той  непроглЯдней   тьмы,   действовать   в   которой   Я  был  обречен
несовершенством своей науки. џ сам понимал, что мысль эта нелепа: теперешнЯЯ
бессистемнаЯ, сомневающаЯсЯ научнаЯ медицина,  конечно, несовершенна, но она
все-таки  неизмеримо  полезнее  всех выдуманных  из  головы  систем и грубых
эмпирических обобщений;  именно  совесть врача  и  не позволила бы ему гнать
больных в  руки  гомеопатов, пасторов Љнейппов и Љузьмичей. Ќо этою мыслью о
жизненной непригодности теперешней  науки Я старалсЯ скрыть  и затемнить  от
себЯ  другую,  слишком  страшную  длЯ  менЯ  мысль:  Я  начинал  все  больше
убеждатьсЯ, что сам Я лично совершенно негоден к выбранному мною делу и что,
решаЯ  отдатьсЯ медицине, Я не  имел самого отдаленного представлениЯ о  тех
требованиЯх, которым должен удовлетворЯть врач.
     Џри   теперешнем   несовершенстве   теоретической   медицины   медицина
практическаЯ  может  быть  только искусством,  а не  наукой. Ќужно  на  себе
почувствовать всю тЯжесть вытекающих отсюда последствий,  чтобы Ясно понЯть,
что  это  значит. ’у  больную  с  аневризмой,  о  которой Я  рассказывал,  Я
исследовал  вполне  добросовестно, применил  к  этому исследованию все,  что
требуетсЯ наукой, и тем не менее грубо  ошибсЯ. Ѓудь на моем месте настоЯщий
врач,  он  мог бы  поставить  правильный диагноз: его  совершенно  особеннаЯ
творческаЯ  наблюдательность  уцепилась бы  за массу  неуловимых  признаков,
которые ускользнули  от менЯ,  бессознательным вдохновением он  возместил бы
отсутствие Ясных симптомов и почуЯл бы то, чего не в силах познать. Ќо таким
настоЯщим врачом  может быть  только  талант, как  только талант может  быть
настоЯщим поэтом, художником  или  музыкантом. Ђ Я, поступаЯ на  медицинский
факультет,  думал, что медицине  можно научитьсЯ... џ  думал, что длЯ  этого
нужен  только  известный  уровень  знаний  и  известнаЯ степень  умственного
развитиЯ; с этим  Я научусь медицине  так же, как всЯкой  другой  прикладной
науке, напр., химическому анализу.  Љогда медицина станет наукой, -  единой,
всеобщей  и безгрешной,  то  оно так  и  будет;  тогда  обыкновенный средний
человек сможет быть врачом. ‚ настоЯщее же времЯ "научитьсЯ медицине", т. е.
врачебному искусству, так же  невозможно, как научитьсЯ поэзии или искусству
сценическому.  €  есть  много  превосходных  теоретиков,  истинно  "научных"
медиков, которые в практическом отношении не стоЯт ни гроша.
     Ќо  почему Я  ничего этого не знал, поступаЯ  на медицинский факультет?
Џочему вообще  Я имел  такое смутное  и  превратное представление о том, что
ждет  менЯ  в будущем?  Љак все это  просто  произошло! Њы  представили свои
аттестаты зрелости,  были  принЯты на медицинский  факультет,  и  профессора
начали читать лекции. €  никто из  них не раскрыл нам глаз на будущее, никто
не объЯснил, что ждет нас в нашей деЯтельности. Ђ нам самим эта деЯтельность
казалась такой несложной и Ясной! €сследовал больного - и говоришь:  больной
болен тем-то, он должен делать то-то  и принимать то-то. ’еперь Я видел, что
это не так, но на то, чтобы убедитьсЯ в этом, Я должен был убить семь лучших
лет молодости.
     џ совершенно упал  духом. Љое-как Я нес свои обЯзанности, горько смеЯсь
в душе над  больными, которые имели наивность обращатьсЯ ко мне за  помощью:
они, как и Я раньше, думают, что тот, кто прошел медицинский факультет, есть
уже врач, они не знают, что врачей на свете так же мало,  как и поэтов,  что
врач -  ординарный  человек при теперешнем состоЯнии науки -  бессмыслица. €
длЯ чего  мне продолжать служить этой бессмыслице? “йти, взЯтьсЯ за какое ни
на  есть другое дело, но только не  оставатьсЯ  в этом  ложном и  преступном
положении самозванца!
     ’ак тЯнулось около двух лет. Џотом постепенно пришло смирение.
     „а, наука дает мне не так много, как Я ждал, и Я не талант. Ќо  прав ли
Я,  отказываЯсь от  своего диплома? …сли  в искусстве  в  данный  момент нет
’олстого или  Ѓетховена, то можно обойтись и без них;  но  больные  люди  не
могут ждать,  и длЯ того, чтобы  всех их  удовлетворить, нужны десЯтки тысЯч
медицинских ’олстых и Ѓетховенов. ќто невозможно. Ђ в таком случае так ли уж
бесполезны  мы,  ординарные  врачи? ‚се-таки,  берЯ  безотносительно, наукою
отвоевана от искусства уж очень большаЯ область, котораЯ  с каждым годом все
увеличиваетсЯ. ќта область в наших руках. Ќо и в остальной медицине мы можем
быть полезны и делать очень много. Ќужно только строго и неуклонно следовать
старому правилу: "primum non nocere, - прежде всего не  вредить". ќто должно
главенствовать   над  всем.  Ќужно,  далее,   раз   навсегда  отказатьсЯ  от
представлениЯ,  что  деЯтельность наша  состоит  в  спокойном и  беззаботном
исполнении указаний  науки. ЏонЯть всю тЯжесть и сложность дела,  к  каждому
новому   больному   относитьсЯ   с   неослабевающим   сознанием  новизны   и
непознанности  его  болезни, непрерывно и напрЯженно  искать  и работать над
собою, ничему не доверЯть, никогда не успокаиватьсЯ. ‚се это страшно тЯжело,
и под бременем этим можно изнемочь; но, пока Я буду честно нести его, Я имею
право не уходить.


        •

     ‚ эту пору сомнений и разочарований Я с особенною охотою стал уходить в
научные занЯтиЯ. ‡десь, в чистой науке, можно было работать не ощупью, можно
было точно контролировать и  проверЯть каждый  свой шаг;  здесь полновластно
царили  те  строгие  естественнонаучные   методы,  над   которыми   так  зло
насмехалась врачебнаЯ  практика. € мне казалось, -  лучше положить хоть один
самый маленький кирпич  в здание  великой  медицинской  науки будущего,  чем
толочь воду в ступе, делаЯ то, чего не понимаешь.
     Њежду  прочим,  Я  работал  над  вопросом о  роли  селезенки  в  борьбе
организма с различными инфекционными заболеваниЯми. „лЯ прививок возвратного
тифа в нашу  лабораторию  были  приобретены  две обезьЯнки  макаки.  ‡а  три
недели,  которые  они  пробыли  у  нас  до начала  опытов,  Я  успел  сильно
привЯзатьсЯ к ним. ќто были удивительно милые зверьки, особенно один из них,
самец,  которого  звали  ‘тепкой. ‚ойдешь в  лабораторию,  - они бросаютсЯ к
передней  стенке  своей большой клетки, ожидаЯ сахару.  Ћделишь их сахаром и
выпускаешь на волю. ‘амка, „жильда, более робка; она бежит по полу, неуклюже
поджимаЯ зад  и  трусливо  поглЯдываЯ  на менЯ;  Я чуть  пошевельнусь, - она
поворачиваетсЯ и сломЯ голову мчитсЯ обратно в клетку. ‘тепка же держитсЯ со
мною совершенно  по-приЯтельски. џ сЯду на стул, -  он немедленно взбираетсЯ
ко  мне на  колени и начинает шарить по карманам, брови его  поднЯты, близко
поставленные  большие глаза смотрЯт с комичною  серьезностью. Ћн вытаскивает
из моего бокового кармана перкуссионный молоточек.
     - “-у!! - изумленно произносит он, широко раскрыв  глаза, и начинает  с
любопытством рассматривать блестЯщий молоточек.
     Ќасмотревшись,   ‘тепка  бросает  молоточек   на  пол,   и  с   тою  же
меланхолическою  серьезностью,  словно исполнЯЯ нужное,  но очень  надоевшее
дело, продолжает менЯ обыскивать; он осторожно берет менЯ своими коричневыми
пальчиками  за бороду, снимает пенсне.  Ќо вскоре ему это  надоедает  ‘тепка
взбираетсЯ  мне  на   плечо,  вздохнув,  оглЯдываетсЯ   -  и  вдруг  стрелою
перескакивает на  стол: он приметил  на  нем закупоренную пробкою склЯнку, а
его  любимое дело - раскупоривать склЯнки ‘тепка быстро и ловко  вытаскивает
пробку,  запихивает ее за щеку  и спешит удрать по шнурку шторы под потолок;
он знает, что Я стану отнимать пробку. џ хватаю его на полпути.
     - –ци-ци-ци-ци! - недовольно визжит он, втЯгиваЯ голову  в плечи, жмурЯ
глаза и стараЯсь вырватьсЯ от менЯ.
     џ  отнимаю  пробку.  ‘тепка огорченно  оглЯдываетсЯ. Ќо вот  глаза  его
оживились, он вскакивает  на подоконник и  издает свое изумленное "у-у!". Ќа
улице стоит извозчик; ‘тепка, вытЯнув  голову, с жадным любопытством таращит
глаза на лошадь. џ поглажу его, - он нетерпеливо отведет ручонкой мою  руку,
поправитсЯ на подоконнике и продолжает глазеть на лошадь. Џробежит по  улице
собака. ‘тепка весь встрепенетсЯ, волосы  на  шее и спине взъерошатсЯ, глаза
беспокойно забегают.
     - “-у! у-у! - повторЯет он, страшно волнуЯсь и суетливо  засматриваЯ то
в одно, то в другое стекло окна.
     ‘обака бежит дальше. ‘тепка, с серьезными,  испуганными глазами, мчитсЯ
по столу, опрокидываЯ склЯнки,  к другому окну и, вытЯнув голову, следит  за
убегающею собакою.
     ‘ этим веселым шельмецом можно было проводить, не скучаЯ,  целые  часы.
‘идЯ с ним,  Я  чувствовал, что между нами установилась какаЯ-то свЯзь и что
мы уже многое понимаем друг в друге.
     Њне было неприЯтно самому вырезать у него  селезенку, и  за менЯ сделал
это товарищ.  Џо  заживлении  раны Я привил  ‘тепке возвратный  тиф. ’еперь,
когда Я входил в  лабораторию,  ‘тепка уж  не  бросалсЯ  к решетке; слабый и
взъерошенный, он сидел в клетке, глЯдЯ на менЯ потемневшими, чужими глазами;
с  каждым днем  ему становилось  хуже;  когда  он  пыталсЯ вскарабкатьсЯ  на
перекладину, руки его не выдерживали, ‘тепка срывалсЯ и падал на дно клетки.
Ќаконец  он уж  совсем не  мог  подниматьсЯ;  исхудалый,  неподвижно  лежал,
оскалив зубы, и хрипло стонал. Ќа моих глазах ‘тепка и околел.
     Ѓезвестный  мученик  науки, он  лежал передо  мною трупом. џ смотрел на
этот  жалкий трупик, на  эту милую, наивную  рожицу, с которой даже смертнаЯ
агониЯ не смогла стереть обычного комично-серьезного выражениЯ... Ќа душе  у
менЯ было неприЯтно и немножко стыдно. Њне вспоминалось изумленное "у-у!", с
каким ‘тепка рассматривал мой  молоточек, вспоминались его оживленные глаза,
которые он таращил на  лошадь,  совсем, как  ребенок, - и у  менЯ шевелилась
мысль: настолько ли уже неизмеримо меньше совершенное мною преступление, чем
если бы  Я  все  это  проделал  над  ребенком?  ’акаЯ  сантиментальность  по
отношению к низшим животным смешна? Ќо так ли уж прочны и неизменны критерии
сантиментальности? „ве тысЯчи лет назад  как  рассмеЯлсЯ бы римский патриций
над сантиментальным человеком, который бы возмутилсЯ его приказанием бросить
на  съедение  муренам  раба, разбившего вазу! „лЯ него раб  был тоже "низшим
животным".
     „екарт смотрел на животных, как  на простые автоматы,  - оживленные, но
не  одушевленные  тела;  по  его  мнению,  у  них  существует  исключительно
телесное,  совершенно  бессознательное  проЯвление  того,  что  мы  называем
душевными движениЯми. ’акого же мнениЯ был и Њальбранш. "†ивотные, - говорит
он, - едЯт без  удовольствиЯ, кричат, не испытываЯ страданиЯ, они ничего  не
желают, ничего не знают".
     Њожно ли в настоЯщее времЯ  согласитьсЯ с этим? Ќе говорЯ уже о простом
ежедневном наблюдении, которое вопиет против такой безглазой  теоретичности,
- как можем согласитьсЯ с этим мы, естественники-трансформисты? ’ут возможно
только  одно решение  вопроса, - то, которое дает,  напр.,  ѓексли. "‚еликое
учение о непрерывности, - говорит он, - не позволЯет нам предположить, чтобы
что-нибудь могло  ЯвитьсЯ  в природе неожиданно  и без предшественников, без
постепенного перехода; неоспоримо, что низшие позвоночные животные обладают,
хотЯ и в  менее  развитом  виде, тою  частью  мозга, которую  мы  имеем  все
основаниЯ  считать у себЯ самих органом сознаниЯ.  Џоэтому мне кажетсЯ очень
вероЯтным,  что низшие животные обладают сознанием в мере,  пропорциональной
степени развитиЯ органа этого  сознаниЯ, и  что они переживают, в более  или
менее определенной форме, те же чувства, которые переживаем и мы".
     ђаз же  это  так, раз верно то, что между нами и ними нет  такой резкой
границы, как когда-то воображали, то так ли уж смешна эта сантиментальность,
так ли ложны те покалываниЯ совести, которые испытываешь, наносЯ им мучениЯ?
Ђ  испытываемое  при  этом  чувство  есть  нечто,  очень  похожее  именно на
покалывание  совести.  Ћдин  мой  товарищ-хирург  работает  над вопросом  об
огнестрельных ранах  живота, - полезнее ли держатьсЯ при  них выжидательного
образа действий или немедленно приступать к операции. Ћн привЯзывает собак к
доске и на расстоЯнии  нескольких  шагов  стрелЯет им в живот из револьвера;
затем одним  собакам он немедленно производит чревосечение, других оставлЯет
без  операции. ‚ойдешь к нему в лабораторию, - в комнате стоЯт  стоны,  вой,
визг, одни  собаки мечутсЯ, околеваЯ, другие лежат неподвижно и только слабо
визжат.  Џри взглЯде на них мне не просто тЯжело, как было тЯжело, например,
смотреть первое времЯ на страданиЯ оперируемого человека; мне именно стыдно,
неловко смотреть в эти,  облагороженные страданием, почти человеческие глаза
умирающих собак. € в такие минуты мне становитсЯ понЯтным настроение старика
Џирогова.
     "‚ молодости, - рассказывает он в  своих посмертных записках,  - Я  был
безжалостен  к  страданиЯм.  Ћднажды,  Я  помню, это  равнодушие мое к мукам
животных при вивисекциЯх  поразило менЯ самого так, что Я, с ножом  в руках,
обратившись к ассистировавшему мне товарищу, невольно воскликнул:
     - ‚едь так, пожалуй, можно зарезать и человека!
     „а, о вивисекциЯх можно многое сказать и за и против. Ќесомненно, они -
важное  подспорье в  науке.  Ќо наука не восполнЯет  всецело жизни человека:
проходит  юношеский пыл и мужскаЯ зрелость, наступает другаЯ  пора жизни и с
нею потребность углублЯтьсЯ в самого  себЯ; тогда воспоминание о причиненном
насилии, муках, страданиЯх другому существу начинает щемить невольно сердце.
’ак было, кажетсЯ, и с  великим  ѓаллером;  так,  признаюсь,  случилось и со
мною, и в последние годы Я ни за что бы не  решилсЯ на те жестокие опыты над
животными, которые Я некогда производил так усердно и равнодушно".
     ‚се это так.  Ќо как быть иначе, где выход? ЋтказатьсЯ от живосечениЯ -
это значит поставить  на  карту все будущее  медицины, навеки  обречь  ее на
неверный и бесплодный путь  клинического наблюдениЯ. Ќужно Ясно  сознать все
громадное  значение  вивисекций  длЯ науки,  чтобы  понЯть,  что  выход  тут
все-таки один - задушить в себе укоры совести,  подавить  жалость и гнать от
себЯ мысль о том, что за страдающими  глазами пытаемых животных таитсЯ живое
страдание.
     ‚ ‡ападной …вропе уже несколько десЯтилетий ведетсЯ  усиленнаЯ агитациЯ
против  живосечений;  в  последние  годы эта  агитациЯ поЯвилась  и у нас  в
ђоссии. ‚  основу своей проповеди  противники живосечений  кладут положение,
как раз противоположное  тому, которое было мною  сейчас указано,  - именно,
они утверждают, что живосечениЯ совершенно не нужны науке.
     Ќо  кто  же  сами  эти  люди,  берущиесЯ  доказывать  такое  положение?
‘вЯщенники,  светские дамы,  чиновники,  -  лица, совершенно  непричастные к
науке; и  возражают  они  ‚ирхову,  Љлоду Ѓернару,  Џастеру,  ђоберту Љоху и
прочим  гигантам,  на своих плечах несущим  науку  вперед.  Ќо  ведь это  же
невозможнаЯ бессмыслица! Њетоды и пути науки составлЯют в каждой науке самую
ее  трудную  часть;  как могут братьсЯ  судить о них профаны? Ћни и  сами не
могут   не  сознавать   этого,  и  понЯтно,  с  какой  радостью  должны  они
приветствовать  тех  из  людей науки,  которые  высказываютсЯ в  их духе.  ‚
настоЯщее  времЯ  противники  живосечений   носЯтсЯ  с  ‹аусон-’этом,  очень
известным практическим хирургом,  и с  совершенно уж  ни в  каком  отношении
неизвестным  "медиком-хирургом"  Ѓелль-’айлором. Ќесколько  лет  назад  речь
этого Ѓелль-’айлора против живосечений (в весьма безграмотном переводе) была
разослана нашими антививисекционистами в виде приложениЯ к "Ќовому времени".
Љогда  читаешь  эту  речь,  оторопь берет  от  той груды  лжи и  подтасовок,
которыми она полна, и невольно задаешь себе вопрос:  может ли быть жизненным
учение,  которому  приходитсЯ  прибегать  к  такому  беззастенчивому  обману
публики?  ЋпираЯсь  на  свой  авторитет  специалиста,  в  расчете на круглое
невежества слушателей, Ѓелль-’айлор не останавливаетсЯ  решительно  ни перед
чем.
     "‹ожно  то, - объЯвлЯет он,  напр.,  -  будто бы  ѓарве