сконечность  любви,  как не ей!..  --  „а  уж  смейтесь,
смейтесь, мессере, а ведь вот, ей Ѓогу, чтобы мне  с этого места  не встать:
намедни,  как  читала она  свое  послание  в  стихах  одному  бедному юноше,
которому  советует  обратитьсЯ  к  упражнению  в  добродетелЯх,  слушала  Я,
слушала, да и расплакалась, ну так за душу и хватает, точь-в-точь как бывало
в  ‘анта-ЊариЯ  дель  ”ьоре  на  проповедЯх  брата  „жироламо, царствие  ему
небесное. ‚оистину новый ’уллий –ицерон! € то сказать, недаром же знатнейшие
господа платЯт ей за один разговор о тайнах платонической любви разве что на
два или  на три дуката менее,  чем другим за  целую ночь. Ђ  вы  говорите --
желтый знак!
     ‚ заключение  мона Ђльвиджа рассказала про собственную молодость: и она
была  прекрасна, и  за  нею ухаживали; все ее  прихоти  исполнЯлись;  и чего
только  она,  бывало,  не  выделывала.  Ћднажды  в  городе Џадуе, в соборной
ризнице снЯла митру с епископа и надела на свою рабыню. Ќо  с годами красота
поблекла, поклонники рассеЯлись, и пришлось ей жить сдачей комнат  внаймы да
стиркою бельЯ. Ђ  тут еще заболела и  дошла до  такой нищеты,  что хотела на
церковной  паперти просить подаЯниЯ, чтобы  купить  Яду и отравитьсЯ. ’олько
ЏречистаЯ  „ева спасла ее от смерти:  с легкой  руки  одного старого аббата,
влюбленного в ее соседку,  жену кузнеца,  вступила мона  Ђльвиджа на  торный
путь, занЯвшись более выгодным промыслом, чем стирка бельЯ.
     ђассказ  о чудесной помощи  Њатери  ѓоспода,  ее  особливой ‡аступницы,
прерван был служанкою мадонны ‹ены, прибежавшей сказать, что госпожа требует
у ключницы баночки с мазью длЯ  мартышки, отморозившей  лапу, и "„екамерона"
Ѓоккаччо, которого  вельможнаЯ  блудница  читала  перед сном  и  прЯтала под
подушку, вместе с молитвенником.
     Џо уходе  старухи Ќикколо  вынул бумагу,  очинил перо  и стал  сочинЯть
донесение  великолепным синьорам  ”лоренции о замыслах  и действиЯх  герцога
‚алентине -- послание, полное государственной мудрости, несмотрЯ на  легкий,
полушутливый слог.
     -- Њессере,-- молвил он вдруг, поднимаЯ глаза от работы и взглЯдываЯ на
художника,-- а признайтесь-ка, удивились вы, что Я  так внезапно перешел  от
беседы о самых великих и важных предметах, о добродетелЯх древних спартанцев
и римлЯн к  болтовне о девчонках  со сводней? Ќо  не  осуждайте менЯ слишком
строго и вспомните, государь мой, что этому разнообразию нас учит сама
     природа  в  своих  вечных  противоположностЯх  и  превращениЯх. Ђ  ведь
главное -- бесстрашно следовать природе во всем! „а  и  к чему притворЯтьсЯ?
‚се мы люди, все человеки. ‡наете старую басню о том, как философ Ђристотель
в  присутствии  ученика  своего  Ђлександра ‚еликого,  по прихоти  распутной
женщины,  в которую влюблен был без памЯти, стал на четвереньки и взЯл ее  к
себе на спину, и бесстыднаЯ, голаЯ, поехала верхом  на мудреце, как на муле?
Љонечно, это только баснЯ,  но  смысл  ее глубок.  “ж  если  сам  Ђристотель
решилсЯ на  такую  глупость из-за смазливой девчонки,--где же нам,  грешным,
устоЯть?..
     —ас был поздний. ‚се давно спали. Ѓыло тихо. ’олько сверчок пел в углу,
и слышалось, как за деревЯнной перегородкой в соседней комнате мона Ђльвиджа
что-то лепечет, бормочет, натираЯ  лекарственной  мазью  отмороженную  лапку
обезьЯны.
     ‹еонардо лег, но долго не мог заснуть и смотрел на Њакиавелли, прилежно
склоненного над  работою  с обгрызенным гусиным  пером в руках. ЏламЯ огарка
бросало  на голую белую стену  огромную  тень  от  головы  его с  угловатыми
резкими очертаниЯми,  с оттопыренною нижнею губою, непомерно длинною, тонкою
шеей и длинным птичьим носом. Љончив донесениЯ  о политике —езаре, запечатав
обертку сургучом  и  сделав обычную  на спешных посылках  надпись  --  cito,
citissime,  celerrime  -- скорее, самое скорое,  наискорейшее! -- открыл  он
книгу  ’ита  ‹ивиЯ  и  погрузилсЯ  в  любимый  многолетний  труд-составление
объЯснительных примечаний к „екадам.
     "ћний Ѓрут, притворившись дураком,-- писал он,-- приобрел больше славы,
чем  самые  умные  люди.  ђассматриваЯ  всю  его  жизнь,  прихожу  Я к  тому
заключению, что  он действовал  так,  дабы избегнуть подозрений  и тем легче
низвергнуть тирана,-- пример, достойный подражаниЯ длЯ всех цареубийц. …жели
могут они восстать открыто,  то, конечно, это  благороднее. Ќо когда сил  не
хватает длЯ Явной  борьбы,  следует действовать тайно, вкрадываЯсь в милость
государЯ  и не  брезгаЯ ничем, чтобы ее заслужить, делЯ  с  монархом все его
пороки и будучи ему сообщником в распутстве, ибо такое сближение, во-первых,
спасет  жизнь  мЯтежника,  во-вторых,  позволит  ему,  при  удобном  случае,
погубить государЯ. €так, говорю Я, должно притворЯтьсЯ дураком, подобно ћнию
Ѓруту -- хвалЯ, порицаЯ и утверждаЯ обратное тому, что думаешь, дабы вовлечь
тирана в погибель и  возвратить свободу отечеству". ‹еонардо следил, как при
свете  потухающего  огарка  страннаЯ  чернаЯ тень на  белой  стене плЯсала и
корчила  бесстыдные  рожи,  между  тем   как  лицо  секретарЯ  ”лорентинской
ђеспублики   хранило  торжественное   спокойствие,  словно  отблеск  величиЯ
„ревнего ђима.  ’олько  в  самой глубине глаз  да  в  углах  извилистых  губ
сквозило порой  выражение двусмысленное, лукавое и горько-насмешливое, почти
такое же циническое, как во времЯ беседы о девочках со своднею.
     Ќа  следующее   утро  вьюга  утихла.  ‘олнце  искрилось  в  заиндевелых
мутно-зеленых  стеклах  маленьких окошек  постоЯлого двора,  как  в  бледных
изумрудах. ‘нежные полЯ и холмы сиЯли,  мЯгкие, как пух,  ослепительно белые
под голубыми небесами.
     Љогда ‹еонардо проснулсЯ,  сожителЯ  уже не  было  в  комнате. •удожник
сошел  вниз,  в  кухню.  ‡десь  в  очаге  пылал  большой огонь,  и на  новом
самовращающемсЯ вертеле шипело  жаркое. •озЯин  не мог  налюбоватьсЯ машиною
‹еонардо,  а  дрЯхлаЯ  старушка,  пришедшаЯ  из  глухого  горного   селениЯ,
смотрела,  выпучив глаза, в суеверном ужасе,  на баранью тушу, котораЯ  сама
себЯ  подрумЯнивала,  ходила,  как  живаЯ,  повертываЯ  бока  так, чтобы  не
пригореть.
     ‹еонардо  велел  проводнику  седлать  мулов  и  присел  к столу,  чтобы
закусить  на  дорогу.   ђЯдом  мессер   Ќикколо   в  чрезвычайном   волнении
разговаривал с двумЯ новыми приезжими.  Ћдин из них  был гонец из ”лоренции,
другой -- молодой человек безукоризненной светской  наружности, с лицом, как
у  всех,  не глупым, не  умным,  не  злым и не  добрым, незапоминаемым лицом
толпы,--  некий мессер  ‹учо, как  впоследствии узнал  ‹еонардо,  двоюродный
племЯнник ”ранческо ‚еттори,  знатного гражданина, имевшего  большие свЯзи и
дружески расположенного к Њакиавелли, родственник самого гонфалоньера. Џьеро
‘одерини.  ЋтправлЯЯсь  по  семейным делам  в Ђнкону, ‹учо  взЯлсЯ  отыскать
Ќикколо в ђоманье и передать  ему  письма флорентийских друзей.  Џриехал  он
вместе с гонцом.
     --  Ќапрасно изволите беспокоитьсЯ, мессер  Ќикколо,-- говорил  ‹учо.--
„ЯдЯ  ”ранческо уверЯет, что  деньги  скоро будут  высланы.  …ще  в  прошлый
четверг синьоры обещали ему...


     -- “ менЯ,  государь мой,--  злобно перебил его Њакиавелли,-- двое слуг
да три лошади,  которых  обещаниЯми великолепных  синьоров не  накормишь!  ‚
€моле получил Я 60  дукатов, а долгов заплатил на 70. …сли бы не сострадание
добрых людей,  секретарь ”лорентийской  ђеспублики умер бы с голоду.  Ќечего
сказать, хорошо заботЯтсЯ синьоры  о чести города, принуждаЯ доверенное лицо
свое при чужом дворе выпрашивать по три, по четыре дуката на бедность!..
     Ћн знал,  что жалобы тщетны. Ќо  ему было  все равно, только  бы излить
накипевшую  горечь.  ‚  кухне  почти  никого не  было:  они  могли  говорить
свободно.
     -- Ќаш соотечественник, мессер  ‹еонардо да ‚инчи,-- гонфалоньер должен
его знать,-- продолжал Њакиавелли, указываЯ  на  художника,  и ‹учо  вежливо
поклонилсЯ  ему,-- мессер ‹еонардо вчера  еще  был  свидетелем  оскорблений,
которым Я подвергаюсь...
     -- џ  требую, слышите, не прошу, а требую отставки! -- закончил он, все
более  горЯчась  и  видимо  воображаЯ   в   лице  молодого  флорентийца  всю
‚еликолепную  ‘иньорию.--  џ человек  бедный.  „ела  мои в расстройстве.  џ,
наконец, болен. …сли так будет продолжатьсЯ, менЯ привезут домой в  гробу! Љ
тому же все, что можно было сделать с данными мне полномочиЯми, Я  здесь уже
сделал. Ђ затЯгивать  переговоры, ходить вокруг да около,  шаг  вперед,  шаг
назад, и хочетсЯ,  и колетсЯ  -- слуга  покорный! џ  считаю герцога  слишком
умным длЯ такой ребЯческой политики. џ, впрочем, писал вашему дЯде...
     -- „ЯдЯ,-- возразил ‹учо,-- конечно, сделает длЯ вас, мессере, все, что
в силах,--но во беда: ‘овет „есЯти считает донесениЯ ваши столь необходимыми
длЯ  блага ђеспублики, проливающими такой  свет на здешние дела, что никто и
слышать не  хочет о вашей отставке. Њы бы-де и рады,  да заменить его некем.
…динственный, говорЯт, золотой человек, ухо и око нашей ђеспублики. Њогу вас
уверить,  мессер Ќикколо,-- письма ваши имеют такой успех  во ”лоренции, что
большего  вы  сами   не  могли  бы  желать.  ‚се  восхищаютсЯ  неподражаемым
изЯществом  и  легкостью вашего слога.  „ЯдЯ мне говорил, что намедни в зале
‘овета,  когда  читали  одно  из  шуточных  ваших  посланий,  синьоры  так и
покатывались со смеху...
     -- Ђ,  так вот оно что!  --  воскликнул Њакиавелли, и  лицо  его  вдруг
передернулось.-- Ќу, теперь Я  все  понимаю:  синьорам  письма мои по  вкусу
пришлись. ‘лава Ѓогу, хоть на что-нибудь да  пригодилсЯ  мессер Ќикколо! Ћни
там,  изволите  ли  видеть,  со  смеху  покатываютсЯ, изЯщество  слога моего
оценивают,  пока  Я  здесь  живу,  как  собака,  мерзну,  голодаю,  дрожу  в
лихорадке,  терплю  унижение, бьюсь,  как  рыба  об лед  --  все  длЯ  блага
ђеспублики,  черт бы ее побрал вместе с гонфалоньером, этой слезливой старой
бабой. —тоб вам всем ни гроба, ни савана...
     Ћн  разразилсЯ  площадною  бранью.  Џривычное   бессильное  негодование
наполнЯло  его  при мысли об этих  вождЯх  народа, которых он презирал,  и у
которых был на посылках.
     †елаЯ переменить разговор,  ‹учо подал  Ќикколо письмо  от молодой жены
его, моны Њариетты.
     Њакиавелли  пробежал  несколько  строк,  нацарапанных  детским  крупным
почерком на серой бумаге.
     "џ слышала,-- писала, между прочим, Њариетта,-- что в тех краЯх, где вы
находитесь,   свирепствуют   лихорадки   и  другие  болезни.   Њожете   себе
представить, каково  у менЯ на душе. Њысли  о вас ни днем, ни ночью  не дают
мне покоЯ. Њальчик, слава Ѓогу, здоров.  Ћн становитсЯ удивительно  похож на
вас. ‹ичико белое,  как снег, а головка в густых черных-пречерных волосиках,
точь-вточь как у вашей милости. Ћн кажетсЯ мне красивым, потому что похож на
вас.  € такой  живой, веселый, как будто ему уже год. ‚ерите  ли, только что
родилсЯ, открыл глазенки и закричал на весь дом.-- Ђ  вы не забывайте нас, и
очень, очень прошу, приезжайте скорее, потому что Я более ждать не могу и не
буду. ђади Ѓога, приезжайте!  Ђ  пока  да сохранит вас  ѓосподь,  Џриснодева
ЊариЯ и  великомощный  мессер  Ђнтонно,  коему  непрестанно о здравии  вашей
милости молюсь".
     ‹еонардо  заметил,  что во  времЯ  чтениЯ этого  письма лицо Њакиавелли
озарилось доброю улыбкой, неожиданной  длЯ  резких, угловатых черт его,  как
будто из-за них выглЯнуло лицо другого человека. Ќо оно  тотчас же скрылось.
Џрезрительно пожав плечами, скомкал  он письмо,  сунул  в карман и проворчал
сердито:
     -- € кому только понадобилось сплетничать о моей болезни?
     -- Ќевозможно было скрыть,-- возразил ‹учо.-- Љаждый день мона Њариетта
приходит к  одному  из ваших друзей или членов ‘овета „есЯти, расспрашивает,
выпытывает, где вы и что с вами... --  „а уж знаю, знаю, не говорите -- беда
мне с ней!
     Ћн нетерпеливо махнул рукой  и прибавил: -- „ела государственные должно
поручать людЯм холостым. Ћдно из двух -- или жена, или политика!
     €, немного отвернувшись, резким, крикливым голосом продолжал:
     -- Ќе имеете ли намерениЯ женитьсЯ, молодой человек?
     --  Џока  нет, мессер Ќикколо,--  ответил ‹учо.  -- € никогда, слышите,
никогда не делайте этой  глупости. ‘охрани вас Ѓог.  †енитьсЯ, государь мой,
это все равно, что искать угрЯ в мешке со змеЯми! ‘упружескаЯ жизнь -- бремЯ
длЯ спины Ђтласа, а не обыкновенного смертного. Ќе так ли, мессер ‹еонардо?
     ‹еонардо смотрел на него и угадывал, что Њакиавелли любит мону Њариетту
с  глубокою  нежностью, но,  стыдЯсь  этой  любви,  скрывает  ее  под маскою
бесстыдства.
     ѓостиница   опустела.  ЏостоЯльцы,  вставшие  спозаранку,  разъехались.
‘обралсЯ в путь  и  ‹еонардо. Ћн пригласил Њакиавелли ехать  вместе.  Ќо тот
грустно покачал головою и  ответил,  что  ему  придетсЯ  ждать из  ”лоренции
денег, чтобы расплатитьсЯ с хозЯином и нанЯть лошадей. Ћт недавней напускной
развЯзности  в  нем и следа не оставалось. Ћн весь вдруг  поник,  опустилсЯ,
казалсЯ   несчастным  и  больным.   ‘кука   неподвижности,  слишком  долгого
пребываниЯ  на одном и  том же  месте была  длЯ него убийственна. Ќедаром  в
одном   письме  члены  ‘овета  „есЯти  упрекали   его   за  слишком  частые,
беспричинные  переезды,  которые  производили  путаницу  в  делах:  "видишь,
Ќикколо,  до чего доводит  нас этот твой непоседливый  дух.  столь  жадный к
перемене мест".
     ‹еонардо взЯл его за руку, отвел  в сторону и  предложил  денег взаймы.
Ќикколо отказалсЯ...
     -- Ќе обижайте  менЯ, друг  мой,-- молвил художник.-- ‚спомните то, что
сами вчера говорили:  какое нужно редкое соединение звезд, чтобы встретились
такие  люди,  как мы.  ‡ачем  же  лишаете вы менЯ  и  себЯ этого благодеЯниЯ
судьбы?  €  разве  вы  не  чувствуете,  что не  Я  вам, а вы мне  оказали бы
сердечную  услугу?.. ‚  лице  и голосе  художника  была  такаЯ  доброта, что
Ќикколо не  имел духу огорчить его  и взЯл тридцать дукатов, которые  обещал
возвратить,  как только получит „еньги из ”лоренции. ’отчас расплатилсЯ он в
гостинице с щедростью вельможи.
     ‚ыехали. “тро было тихое,  нежное, с почти весеннею теплотою  и капелью
на солнце, с душисто-морозною  свежестью в тени. ѓлубокий  снег  с  голубыми
тенЯми хрустел  под  копытами. Њежду белыми  холмами сверкало  бледнозеленое
зимнее  море,  и желтые  косые паруса,  подобные крыльЯм золотистых бабочек,
кое-где мелькали на нем.
     Ќикколо  болтал,  шутил  и  смеЯлсЯ.  ЉаждаЯ  мелочь  вызывала  его  на
неожиданно забавные или печальные мысли.
     ЏроезжаЯ бедное селение рыбаков  на берегу морЯ и горной речки Ђрциллы,
увидели  путники  на маленькой  церковной площади  жирных веселых  монахов в
толпе  молодых поселЯнок, которые покупали  у  них крестики,  четки, кусочки
мощей,  камешки от дома ‹ореттской Ѓогоматери и перышки из крыльев Ђрхангела
Њихаила.
     --  —его  зеваете?  --  крикнул  Ќикколо  мужьЯм  и  братьЯм поселЯнок,
стоЯвшим тут же на площади.-- Ќе подпускайте монахов к женщинам! ђазве вы не
знаете, как  жир  легко  зажигаетсЯ  огнем, и как  любЯт  свЯтые отцы, чтобы
красавицы не только называли их, но и делали отцами?
     ‡аговорив со спутником о римской  церкви, он стал  доказывать, что  она
погубила €талию.
     --  ЉлЯнусь   ‚акхом,--   воскликнул   он,  и   глаза   его  загорелись
негодованием,-- Я полюбил бы, как себЯ самого, того, кто принудил бы всю эту
сволочь -- попов и монахов, отречьсЯ или от власти, или от распутства!
     ‹еонардо спросил его, что думает он  о  ‘авонароле, Ќикколо  призналсЯ,
что  одно  времЯ  был  пламенным его  приверженцем, надеЯлсЯ, что он  спасет
€талию, но скоро понЯл бессилие пророка.
     -- Ћпротивела мне до тошноты всЯ эта ханжескаЯ лавочка. € вспоминать не
хочетсЯ. Ќу их к черту! -- заключил он брезгливо.
     Ћколо  полуднЯ въехали они  в  ворота города ”ано. ‚се дома переполнены
были солдатами, военачальниками и свитой —езаре. ‹еонардо,  как  придворному
зодчему, отвели две комнаты близ дворца на площади. Ћдну из них предложил он
спутнику, так как достать другое помещение было трудно.
     Њакиавелли  пошел  во  дворец  и  вернулсЯ  с важною  новостью: главный
герцогский наместник дон ђамиро де ‹орка был казнен. “тром в день ђождества,
25-го  декабрЯ,  народ  увидел  на  ЏьЯцетте  между ‡амком  и  ђоккою —езены
обезглавленный труп, валЯвшийсЯ  в  луже крови,  рЯдом-топор,  и  на  копье,
воткнутом в землю, отрубленную голову ђамиро.
     -- Џричины казни никто не знает,--заключил Ќикколо.-- Ќо теперь об этом
только и говорЯт по всему городу. € мнениЯ прелюбопытные! џ нарочно зашел за
вами. Џойдемте-ка на площадь, послушаем. Џраво же, грешно пренебрегать таким
случаем изучениЯ на опыте естественных законов политики!
     Џеред  древним собором ‘анто-”ортунато толпа ожидала выхода герцога. Ћн
должен был  проехать  в  лагерь длЯ  смотра  войск.  ђазговаривали  о  казни
наместника. ‹еонардо и Њакиавелли вмешались в толпу.
     -- Љак же, братцы? џ в толк не возьму,--допытывалсЯ молодой ремесленник
с добродушным  и глуповатым  лицом,-- как же  сказывали, будто бы более всех
вельмож любил он и жаловал наместника?
     --  Џотому-то  и  взыскал,  что  любил,--  наставительно молвил  кузнец
благообразной, почтенной наружности, в беличьей шубе.-- „он ђамиро обманывал
герцога. €менем его  народ угнетал, в тюрьмах и пытках морил, лихоимствовал.
Ђ перед государем  овечкой прикидывалсЯ.  „умал,  шито да  крыто.  Ќе тут-то
было! —ас  пришел,  исполнилась мера  долготерпениЯ  государева,  и  первого
вельможу своего не пощадил он длЯ  блага  народа, приговора  не  дождавшись,
голову на  плахе отрубил,  как  последнему  злодею, чтобы  другим не повадно
было. ’еперь, небось, все, у  кого рыльце  в пуху, хвосты  поджали -- видЯт,
страшен гнев  его,  праведен суд. ‘миренного  милует, гордого  сокрушает! --
Regas eos in virga ferrea,-- привел монах слова ЋткровениЯ: "Ѓудешь пасти их
жезлом железным". -- „а,  да,  жезлом  бы их всех железным, собачьих  детей,
мучителей народа! -- “меет казнить -- умеет миловать! -- ‹учшего государЯ не
надо! -- €стинно так!  --  молвил поселЯнин.--  ‘жалилсЯ, видно. ѓосподь над
ђоманьей.  Џрежде,  бывало, с  живого и  с  мертвого  шкуру  дерут, поборами
разорЯют. € такто  есть нечего, а  тут за  недоимки  последнюю пару волов со
двора уводЯт. ’олько и вздохнули при герцоге  ‚алентино -- пошли ему ѓосподь
здоровьЯ!  ‹учо, который, продолжаЯ путь в Ђнкону,  остановилсЯ  отдохнуть в
городе  ”ано и  должен был  выехать утром, пришел  к ним пооститьсЯ. Ќикколо
заговорил  о казни ђамиро  де  ‹орка.  ‹учо  спросил  его,  что думает  он о
действительной причине этой казни.
     --  “гадывать причины действий  такого  государЯ, как  —езаре,  трудно,
почти  невозможно,--.возразил Њакиавелли.-- Ќо ежели угодно вам знать, что Я
думаю,--  извольте.  „о  завоеваниЯ  герцогом  ђоманьЯ,  как  вам  известно,
находЯсь  под  игом  множества  отдельных   ничтожных  тиранов,  полна  была
буйствами,  грабежами и  насилиЯми.  —езаре, чтобы положить им  сразу конец,
назначил главным наместником умного и верного  слугу своего,  дона ђамиро де
‹орка.  ‹ютыми  казнЯми,  пробудившими  в народе  спасительный  страх  перед
законом, в  короткое времЯ прекратил  он беспорЯдок и  водворил  совершенное
спокойствие  в  стране.  Љогда же государь увидел,  что  цель достигнута, то
решил  истребить  орудие  жестокости  своей:  велел схватить  наместника под
предлогом  лихоимства,  казнить и  выставить  на  площади  труп. ќто ужасное
зрелище в одно и то же времЯ удовлетворило и оглушило народ. Ђ герцог извлек
три выгоды из действиЯ,  полного глубокою и достойною подражаниЯ  мудростью:
во-первых, с корнем  вырвал  плевелы раздоров, посеЯнные  в ђоманье прежними
слабыми тиранами; во-вторых, уверив  народ,  будто бы  жестокости  совершены
были без ведома  государЯ,  умыв руки во всем и свалив бремЯ ответственности
на  голову  наместника,  воспользовалсЯ  добрыми  плодами  его   свирепости;
в-третьих,  приносЯ в  жертву  народу  своего  любимого слугу,  Явил образец
высокой и неподкупной справедливости.
     Ћн   говорил   спокойным,    тихим   голосом,   сохранЯЯ   бесстрастную
неподвижность  в  лице,  как будто  излагал  выводы  отвлеченной математики;
только  в  самой  глубине  глаз  дрожала, то  потухаЯ, то  вспыхиваЯ,  искра
шаловливой, дерзкой, почти школьнически задорной веселости.
     -- •ороша справедливость, нечего сказать! -- воскликнул ‹учо.-- „а ведь
из  ваших слов,  мессере  Ќикколо,  выходит, что  это  мнимое  правосудие --
величайшаЯ гнусность!
     ‘екретарь ”лоренции опустил глаза, стараЯсь потушить их резвый огонь.
     -- Њожет  быть,-- прибавил он  холодно,-- очень может быть, мессере; но
что же из того?
     --  Љак,   что  из   того?  Ќеужели  гнусность  считаете  вы  достойною
подражаниЯ, государственною мудростью?
     Њакиавелли  пожал плечами. --  Њолодой человек,  когда  вы  приобретете
некоторую  опытность  в политике, то сами  увидите, что между тем,  как люди
поступают, и  тем, как  должно  поступать,  такаЯ  разница, что  забывать ее
значит обрекать себЯ  на верную гибель, ибо все  люди по природе своей злы и
порочны, ежели выгода или страх  не принуждают их к добродетели. ‚от почему,
говорю Я, государь, чтобы  избегнуть  гибели, должен прежде всего  научитьсЯ
искусству казатьсЯ добродетельным, но быть или не  быть им, смотрЯ по нужде,
не страшась укоров совести за те тайные пороки, без  коих  сохранение власти
невозможно,  ибо,  с точностью исследуЯ  природу зла  и  добра,  приходишь к
заключению,  что  многое кажущеесЯ доблестью уничтожает, а кажущеесЯ пороком
возвеличивает власть государей.
     -- Џомилуйте, мессере Ќикколо!-- возмутилсЯ,  наконец, ‹учо -- „а  ведь
если  так рассуждать, то все позволено, нет  такого  злодейства  и  низости,
которых бы нельзЯ оправдать...
     -- „а, все  позволено,--еще холоднее и тише произнес Ќикколо  и, как бы
углублЯЯ значение этих слов, поднЯл  руку и повторил: -- все позволено тому,
кто хочет и может властвовать!
     --  €так,--  продолжал он,-- возвращаЯсь  к тому, с чего  мы начали,  Я
заключаю, что герцог ‚алентине, объединивший ђоманью при помощи дона ђамиро,
прекративший в ней грабежи и насилиЯ -- не только разумнее, но и милосерднее
в  своей  жестокости,  чем,  например, флорентийцы,  допускающие  постоЯнные
мЯтежи  и буйства в подчиненных им  землЯх, ибо лучше жестокость, поражающаЯ
немногих, чем милосердие, от которого гибнут в мЯтежах народы.
     -- Џозвольте,  однако,-- видимо  запутанный и ошеломленный, спохватилсЯ
‹учо.--  Љак  же  так?  ђазве  не  было  великих  государей,  чуждых  всЯкой
жестокости?  Ќу, хотЯ бы император Ђнтонин или  Њарк  Ђврелий --да  мало  ли
других в летописЯх древних и новых народов?..
     -- Ќе забывайте,  мессере,-- возразил Ќикколо,-- что Я пока имел в виду
не  столько   наследственные,  сколько  завоеванные   монархии,  не  столько
сохранение, сколько приобретение власти. Љонечно, императоры Ђнтонин  и Њарк
Ђврелий могли быть милосердными без особенного вреда длЯ государства, потому
что в пришлые  века совершено было достаточно свирепых  и  кровавых  деЯний.
‚спомните  только, что  при основании  ђима  один из  братьев,  вскормленных
волчицею, умертвил другого -- злодеЯние ужасное,-- но, с другой стороны, как
знать,  если бы не совершилось  братоубийство, необходимое длЯ  установлениЯ
единодержавиЯ -- существовал ли  бы ђим, не погиб ли бы он  среди неизбежных
раздоров двоевластиЯ? € кто посмеет решить, какаЯ чаша весов перевесит, если
на  одну положить братоубийство,  на  другую -- все добродетели  и  мудрость
‚ечного ѓорода?  Љонечно, следует  предпочитать  самую темную  долю  величию
царей,  основанному  на подобных злодеЯниЯх.  Ќо  тот, кто раз  покинул путь
добра, должен,  если  не хочет погибнуть, вступить на эту роковую стезю  без
возврата,  чтобы идти по ней  до  конца, ибо  люди мстЯт  только  за малые и
средние обиды, тогда как  великие отнимают у них силы длЯ мщениЯ. ‚от почему
государь   может  причинЯть   своим   подданным  только   безмерные   обиды,
воздерживаЯсь от малых  и  средних. Ќо большею  частью, выбираЯ именно  этот
средний путь  между злом и  добром, самый пагубный,  люди не  смеют  быть ни
добрыми, ни  злыми  до  конца.  Љогда злодейство требует  величиЯ  духа, они
отступают  перед  ним  и  с естественною легкостью совершают только  обычные
подлости.
     -- ‚олосы  дыбом  встают  от того, что вы  говорите. мессере Ќикколо!--
ужаснулсЯ  ‹учо.  и  так как светское чувство  подсказывало  ему, что  всего
приличнее отделатьсЯ шуткой, прибавил, стараЯсь улыбнутьсЯ:
     -- ‚прочем, волЯ ваша, Я все-таки представить себе не могу, чтобы  вы в
самом деле думали так. Њне кажетсЯ невероЯтным...
     -- ‘овершеннаЯ  истина почти всегда кажетсЯ невероЯтною,-- прервал  его
Њакиавелли сухо.
     ‹еонардо, внимательно  слушавший, давно уже  заметил, что,  притворЯЯсь
равнодушным, Ќикколо бросал на собеседника украдкою испытующие взоры, как бы
желаЯ  измерить силу впечатлениЯ, которое  производЯт  мысли его,-- удивлЯет
ли,  пугает ли  новизна  их и  необычайность? ‚ этих  косвенных, неуверенных
взорах было тщеславие. •удожник чувствовал, что Њакиавелли не владеет собой,
и  что ум его, при  всей  своей  остроте  и тонкости, не  обладает спокойною
побеждающей  силой.  €з  нежеланиЯ думать,  как все,  из  ненависти  к общим
местам,  впадал он в противоположную крайность -- в преувеличение, в  погоню
за  редкими,  хотЯ бы неполными,  но, во  что бы то  ни  стало,  поражающими
истинами. Ћн играл неслыханными сочетаниЯми противоречивых слов -- например,
добродетель  и  свирепость,  как  фокусник  играет  обнаженными  шпагами,  с
бесстрашною ловкостью. “ него  была  целаЯ оружейнаЯ палата этих отточенных,
блестЯщих,  соблазнительных и страшных полуистин, которыми он  метал, словно
Ядовитыми стрелами, во  врагов своих, подобных  мессеру ‹учо,-- людей толпы,
мещански благопристойных и  здравомыслЯщих. Ћн мстил им за их  торжествующую
пошлость, за  свое  непонЯтное превосходство, колол, Язвил -- но  не убивал,
даже не ранил.
     € художнику вспомнилось вдруг его собственное чудовище, которое некогда
изобразил  он  на деревЯнном  щите-ротелле,  по заказу сире Џьеро да  ‚инчи,
создав его из разных  частей отвратительных гадов. Ќе образовал ли  и мессер
Ќикколо так  же  бесцельно и  бескорыстно  своего богоподобного  изверга, не
существующего  и невозможного ѓосударЯ, противоестественное  и  пленительное
чудовище,  голову Њедузы  -- на  страх  толпе?  Ќо,  вместе с  тем, под этой
беспечною  прихотью  и  шалостью  воображениЯ,  под  бесстрастием  художника
‹еонардо угадывал  в  нем  действительно  великое  страдание  --  как  будто
фокусник,  играЯ мечами, нарочно резал себЯ до крови:  в  прославлении чужих
жестокостей была жестокость к самому себе.
     "Ќе из тех ли он жалких больных, которые ищут утолениџ боли, растравлЯЯ
собственные раны?"- думал ‹еонардо.
     € все-таки  последней тайны этого  темного, сложного, столь  близкого и
чуждого сердца он еще не знал.
     ‚ то  времЯ, как он  смотрел  на Њакиавелли  с  глубоким  любопытством,
мессер  ‹учо  беспомощно, как  в нелепом сне,  боролсЯ  с призрачною головою
Њедузы.
     -- —то ж? џ спорить не буду,--отступал он в последнюю твердыню здравого
смысла.-- Њожет быть, есть некотораЯ долЯ  правды  в том, что  говорите вы о
необходимой  жестокости  государей,  если  применить  это  к  великим  людЯм
прошедших веков. €м проститсЯ многое, потому  что  добродетель и  подвиги их
выше всЯкой меры.  Ќо  помилуйте,  мессере Ќикколо, при  чем же  тут  герцог
ђоманьи? Quod licet Jovi, nоn licet bovi.' —то позволено Ђлександру ‚еликому
и  ћлию –езарю, позволено ли  Ђлександру VI и —езаре Ѓорджа,  о котором пока
ведь еще неизвестно, что  он такое -- –езарь или  ничто? џ, по крайней мере,
думаю и со мною все согласЯтсЯ... "Aut  Caesar [император, царь], aut nihil"
(лат.)-девиз —езаре
     --  Ћ, конечно, с вами все согласЯтсЯ! -- уже Явно терЯЯ самообладание,
перебил Ќикколо.--’олько это  еще  не  доказательство,  мессере ‹учо. €стина
обитает не  на больших дорогах, по которым ходЯт все. Ђ  чтобы кончить спор,
вот  вам  последнее  слово  мое:  наблюдаЯ  действиЯ  —езаре,  Я  нахожу  их
совершенными  и полагаю, что тем, кто приобретает власть оружием  и  удачей,
можно  указать  на  него,  как  на  лучший  образец  длЯ  подражаниЯ.  ’акаЯ
свирепость  с такою добродетелью  соединились в  нем, он так умеет ласкать и
уничтожать  людей,  так  прочны основаниЯ  власти,  заложенные  им  в  столь
короткое  времЯ, что уже и теперь это -- самодержец, единственный  в €талии,
может  быть, в  …вропе,  а  что ожидает  его  в будущем,  и представить себе
трудно...
     ѓолос  его дрожал.  Љрасные  пЯтна  выступили  на впалых  щеках.  ѓлаза
горели, как в  лихорадке. Ћн был  похож на ЯсновидЯщего.  €з-под насмешливой
маски циника выглЯдывало лицо бывшего ученика ‘авонаролы.
     Ќо  только  что ‹учо,  утомленный  спором, предложил заключить  мировую
двумЯ, тремЯ бутылками в соседнем погребке,-- Ясновидец исчез.
     -- ‡наете ли что? -- возразил  Ќикколо,-- пойдемте-ка  лучше  в  другое
местечко. “  менЯ  на  это  нюх собачий! ‡десь нынче,  полагаю, должны  быть
прехорошенькие девочки...
     --  Ќу какие могут быть девочки  в этом  дрЯнном городишке?-- усомнилсЯ
‹учо.
     -- Џослушайте, молодой человек,-- остановил  его секретарь  ”лоренции с
важностью,-- никогда  не брезгайте дрЯнными городишками.  Ѓоже  вас упаси! ‚
этих самых грЯзненьких предместьицах, в темненьких переулочках можно  иногда
такое откопать, что пальчики оближешь!..
     ‹учо развЯзно потрепал Њакиавелли по плечу и назвал его шалуном.
     --  ’емно,-- отнекивалсЯ  он,--  да и  холодно, замерзнем...  -- ”онари
возьмем,-- настаивал Ќикколо,-- шубы наденем, каппы на лицо. Џо крайней мере
никто  не  узнает.  Љапюшоны (от  итал.  cappa). ‚  таких  похождениЯх,  чем
таинственнее,  тем  приЯтнее.--  Њессере   ‹еонардо,  вы  с  нами?  •удожник
отказалсЯ.
     Ћн не любил  обычных грубых мужских разговоров о женщинах, избегал их с
чувством   непреодолимой   стыдливости.   ќтот   пЯтидесЯтилетний   человек,
бестрепетный испытатель тайн природы,  провожавший людей  на смертную казнь,
чтобы  следить  за  выражением последнего ужаса  в лицах, иногда  терЯлсЯ от
легкомысленной шутки, не  знал,  куда девать  глаза и краснел,  как мальчик.
Ќикколо увлек  мессера ‹учо. Ќа следующий день  рано  утром пришел из дворца
камерьере узнать, доволен  ли  главный  герцогский  строитель отведенным ему
помещением, не терпит ли недостатка в городе, переполненном таким множеством
иностранцев,  и передал  ему с приветствием  герцога подарок, состоЯвший, по
гостеприимному обычаю тех времен, из хозЯйственных припасов -- кулЯ с мукой,
бочонка с  вином, бараньей туши,  восьми  пар  каплунов и  кур, двух больших
факелов, трех пачек восковых свечей  и двух Ящиков  конфетти. ‚идЯ  внимание
—езаре к ‹еонардо, Ќикколо попросил его замолвить за него словечко у герцога
-- выхлопотать ему свидание.
     ‚ одиннадцать часов ночи,  обычное  времЯ приема у —езаре,  отправились
они во дворец.
     Ћбраз  жизни  герцога  был  странен.  Љогда  однажды  феррарские  послы
жаловались  папе  на  то,  что  не  могут  добитьсЯ  приема  у  —езаре,  его
свЯтейшество ответил им, что  он  и сам  недоволен поведением сына,  который
обращает день в ночь, и по два, по три месЯца откладывает деловые свиданиЯ.
     ‚ремЯ его распределЯлось так:  летом и зимою ложилсЯ он спать в  четыре
или пЯть часов утра, в три пополудни  длЯ него только что брезжила  утреннЯЯ
зарЯ, в четыре вставало солнце,  в  пЯть вечера он одевалсЯ, тотчас  обедал,
иногда  лежа в постели, во времЯ  обеда и  после занималсЯ  делами. ‚сю свою
жизнь окружал тайной непроницаемой, не только по естественной скрытности, но
и  по  расчету. €з  дворца  выезжал редко,  почти  всегда  в  маске.  Ќароду
показывалсЯ  во все  дни великих торжеств, войску  -- во времЯ  сражениЯ,  в
минуты крайней  опасности.  ‡ато каждое из его Явлений  было поражающим, как
Явление полубога: он любил и умел удивлЯть.
     Ћ  щедрости  его  ходили  слухи  невероЯтные.  Ќа  содержание  ѓлавного
Љапитана –еркви не хватало золота, Ќепрерывно стекавшегосЯ в казну св. Џетра
со всего христианского мира. Џослы уверЯли государей, будто бы  он тратит не
менее  тысЯчи  восьмисот  дукатов в день.  Љогда  —езаре проезжал по  улицам
городов,  толпа  бежала  за  ним,  знаЯ,  что он  подковывает лошадей  своих
особыми, легко спадающими серебрЯными подковами, чтобы нарочно терЯть их  по
пути, в подарок народу.
     —удеса рассказывали и о телесной силе его: однажды будто бы, в ђиме, во
времЯ боЯ быков, юный —езаре

     бывший тогда  кардиналом ‚аленсии, разрубил череп быку ударом палаша. ‚
последние годы французскаЯ  болезнь  только  потрЯсла,  но не сокрушила  его
здоровьЯ.  Џальцами прекрасной,  женственной  тонкой руки гнул он  лошадиные
подковы,   скручивал   железные   прутьЯ,   разрывал   корабельные   канаты.
Ќедоступного собственным  вельможам  и  послам великих  держав,  можно  было
видеть его на холмах в окрестностЯх —езены,  присутствующим на кулачных боЯх
полудиких горных  пастухов ђоманьи.  Џорой и сам принимал  он участие в этих
играх.
     ‚  то  же времЯ  -- совершенный  кавальере, законодатель  светских мод.
Ћднажды, ночью, в день свадьбы сестры своей, мадонны ‹укреции, покинув осаду
крепости, прЯмо  из лагерЯ  прискакал во  дворец  жениха,  Ђльфонсо  д'ќсте,
герцога  ”еррарского;  никем не узнанный,  весь в черном  бархате, в  черной
маске, прошел толпу гостей, поклонилсЯ, и, когда они расступились перед ним,
один, под звуки  музыки, начал плЯску  и сделал несколько кругов  по  зале с
таким изЯществом, что тотчас все его  узнали.  "—езаре! —езаре! …динственный
—езаре!"-пронессЯ восторженный шепот в толпе. Ќе обращаЯ вниманиЯ на  гостей
и хозЯина, он отвел невесту в сторону  и, наклонившись, стал  что-то шептать
ей  на  ухо.  ‹укрециЯ потупила  глаза,  вспыхнула,  потом  побледнела,  как
полотно, и  сделалась еще  прекраснее, всЯ нежнаЯ,  бледнаЯ, как  жемчужина,
быть может,  невиннаЯ, но слабаЯ,  бесконечно  покорнаЯ страшной воле брата,
покорнаЯ, как уверЯли, даже до кровосмешениЯ.
     Ћн заботилсЯ об  одном:  чтобы не было  Явных  улик. Њожет быть,  молва
преувеличивала  злодеЯниЯ герцога,  может  быть,  действительность  была еще
ужаснее молвы. ‚о всЯком случае, он умел прЯтать концы в воду.
     „ворцом его высочеству служила стариннаЯ готическаЯ ратуша ”ано.
     ЏройдЯ  через большую, унылую и холодную залу, общую приемную длЯ менее
знатных  посетителей, ‹еонардо и Њакиавелли вступили в  маленький внутренний
покой, должно  быть,  некогда часовню,  с  цветными  стеклами  в стрельчатых
окнах, высокими  седалищами церковного  хора,  где в  тонкой дубовой  резьбе
изображены  были двенадцать апостолов и учителЯ первых веков христианства. ‚
увЯдшей фреске  на  потолке,  среди  облаков и  ан гелов,  реЯл  голубь „уха
‘вЯтого. ‡десь  находились приближенные. ђазговаривали полушепотом: близость
государЯ чувствовалась через стену.
     Џлешивый   старичок,   злополучный  посол  ђимини,   уже  третий  месЯц
дожидавшийсЯ свиданиЯ с герцогом, видимо усталый  от многих бессонных ночей,
дремал в углу на церковном седалище.
     €ногда дверь приотворЯлась,  секретарь Ђгапито, с  озабоченным видом, с
очками на носу  и  пером  за  ухом,  просовывал  голову  и приглашал  к  его
высочеству когонибудь из присутствовавших.
     Џри   каждом   его  поЯвлении  посол   ђимини  болезненно   вздрагивал,
приподымалсЯ,  но  видЯ, что  очередь  не  за ним, тЯжело  вздыхал  и  опЯть
погружалсЯ в дремоту, под звук аптекарского пестика в медной ступе.
     ‡а  неимением других удобных комнат в тесной ратуше, часовнЯ превращена
была  в  походную  аптеку.  Џеред окном, где  было место алтарЯ,  на  столе,
загроможденном  бутылЯми, колбами  и банками  врачебной лаборатории, епископ
‘анта-„жуста,  ѓаспаре ’орелла,  главный врач -- архиатрос его  свЯтейшества
папы и —езаре, приготовлЯл недавно вошедшее в моду лекарство от "французской
болезни" -- сифилиса, настойку из так называемого "свЯтого дерева"- гуайЯко,
привозимого с новооткрытых ЉолумбoM полуденных островов. ђастираЯ в красивых
руках остропахучую шафранно-желтую сердцевину гуайЯко. слипавшуюсЯ  в жирные
комки,  врач-епископ  объЯснЯл  с   любезной  улыбкой  природу   и  свойства
целительного  дерева. ‚се слушали с любопытством: многие из присутство‚авших
знали  по опыту  страшную  болезнь. -- €  откуда  только взЯлась она?  --  в
горестном недоумении покачивал головой кардинал ‘анта-Ѓальбина. -- €спанские
жиды и мавры, говорЯт, занесли,-- молвил епископ ќльна.-- ’еперь, как издали
законы против богохульников,-- еще, слава  Ѓогу, поутихла. Ђ лет пЯть, шесть
назад -- не только люди, но и  животные, лошади,  свиньи, собаки заболевали,
даже  деревьЯ  и  хлеба  на  полЯх.  ‚рач  выразил  сомнение  в  том,  чтобы
французскою болезнью могли заболевать пшеница и овес.
     --  Џокарал  ѓосподь,--сокрушенно  вздохнул  епископ  ’рани,--за  грехи
послал нам бич гнева ‘воего!
     ‘обеседники  умолкли. ђаздавалсЯ лишь  мерный звон пестика  в  ступе, и
казалось, что учителЯ  первых веков  христианства,  изображенные  в хорах по
стенам, с удивлением внимают этой странной беседе новых пастырей

     церкви ѓосподней.  ‚  часовне, озаренной мерцающим  светом  аптекарской
лампочки, где удушливый  камфарный запах лекарственного дерева  смешивалсЯ с
едва уловимым благоуханием прежнего ладана,  собрание  римских прелатов  как
будто совершало тайное свЯщеннодействие.
     -- Њонсиньоре,--  обратилсЯ  к врачу герцогский  астролог  ‚альгулио,--
правда ли, будто бы эта болезнь  передаетсЯ  через  воздух? ‚рач сомнительно
пожал плечами.
     -- Љонечно, через воздух!--подтвердил Њакиавелли с лукавой  усмешкой.--
Љак же иначе могла  бы  она  распространитьсЯ не только  в мужних,  но  и  в
женских обителЯх. ‚се усмехнулись.
     Ћдин  из придворных поэтов, Ѓаттисто Ћрфино, торжественно, как молитву,
прочел  посвЯщение  герцогу  новой  книги  епископа  ’ореллы  о  французской
болезни, где он, между  прочим, уверЯЯ, будто бы —езаре добродетелЯми своими
затмил   великих   древних  мужей:   Ѓрута   --  справедливостью,  „ециЯ  --
постоЯнством, ‘ципиона --  воздержанием. Њарка  ђегула  -- верностью и Џавла
ќмилиЯ  --   великодушием,--  прославлЯл   ‡наменосца  ђимской  –еркви   как
основателЯ ртутного лечениЯ.
     ‚о времЯ этой беседы  секретарь ”лоренции, отводЯ то одного, то другого
придворного в сторону, ловко  расспрашивал их о предстоЯщей политике —езаре,
выпытывал, выслеживал  и нюхал  воздух, как ищейка. Џодошел и  к ‹еонардо и,
опустив голову на грудь, приложив указательный палец  к губам, поглЯдываЯ на
него исподлобьЯ,  проговорил несколько раз  в глубокой задумчивости: -- ‘ъем
артишок... съем артишок... --  Љакой  артишок? --  удивилсЯ  художник. --  ‚
том-то и  штука-какой артишок?..  Ќедавно  герцог загадал загадку посланнику
”еррары,  Џандольфо Љоленуччо: Я,  говорит,  съем артишок, лист  за  листом.
Њожет быть, это означает союз врагов его, которых он, разделив, уничтожит, а
может  быть, и  что-нибудь  совсем другое. ‚от уже целый час ломаю голову! €
наклонившись к  уху ‹еонардо, прошептал:  --  ’ут все загадки  да ловушки! Ћ
всЯком вздоре болтают,  а только что заговоришь  о деле -- немеют, как  рыбы
или  монахи за  едою. Ќу,  да  менЯ  не проведешь!  џ  чую --  что-то  у них
готовитсЯ.  Ќо  что  именно?  —то? ‚ерите  ли,  мессере,--  душу  заложил бы
дьЯволу, только бы знать, что именно!
     € глаза  у него заблестели, как  у  отчаЯнного игрока. €з приотворенной
двери высунулась голова Ђгапито. Ћн сделал знак художнику.
     —ерез длинный, полутемный ход,  занЯтый  телохранителЯми --  албанскими
страдиотами,   вступил  ‹еонардо  в  опочивальню  герцога,  уютный  покой  с
шелковыми коврами по  стенам, на которых выткана была охота за единорогом, с
лепною работою на потолке, изображавшею басню о любви царицы Џазифаи к быку.
ќтот бык,  багрЯный  или золотой  телец, геральдический зверь  дома  Ѓорджа,
повторЯлсЯ во  всех украшениЯх  комнаты,  вместе  с  папскими  трехвенечными
тиарами и ключами св. Џетра.
     ‚ комнате было жарко натоплено: врачи советовали больным после ртутного
втираниЯ беречьсЯ сквознЯка, греЯсь на солнце или у огнЯ. ‚ мраморном  очаге
пылал благовонный можжевельник; в лампадах горело масло с примесью фиалковых
духов: —езаре любил  ароматы.  Џо  обыкновению, лежал он,  одетый, на низком
ложе  без  полога,  посередине комнаты.  ’олько два  положениЯ тела были ему
свойственны:   или  в  постели,   или  верхом.   Ќеподвижный,  бесстрастный,
облокотившись на подушки, следил он,  как двое  придворных  играют в шахматы
рЯдом  с  постелью  на Яшмовом столике,  и слушал  доклад севкретарЯ: —езаре
обладал  способностью  разделЯть  внимание  на  несколько  предметов  сразу.
Џогруженный в ‡адумчивость, медленным, однообразным движением перекатывал он
из  одной руки в  другую золотой шар, наполненный  благоуханиЯми, с  которым
никогда не расставалсЯ, ’ак же как со своим дамасским кинжалом.
     Ћн принЯл ‹еонардо со свойственной  ему очаровательной  любезностью. Ќе
позволЯЯ преклонить колено,  „ружески пожал  художнику руку и  усадил его  в
кресло.  Џригласил  его,  чтобы посоветоватьсЯ о планах Ѓраманте длЯ  нового
монастырЯ  в  городе  €моле,