узами.  ‹еонардо держалсЯ в
стороне от  них, предпочитаЯ  уединение. Ќо зато с  маленьким сыном хозЯина,
”ранческо он скоро сошелсЯ.
     ђобкий, стыдливый, как девочка, мальчик долго  дичилсЯ его. Ќо однажды,
зайдЯ к  нему  в  комнату по поручению отца, увидел  разноцветные стекла,  с
помощью  которых  изучал  художник  законы  дополнительных цветов.  ‹еонардо
предложил  ему посмотреть сквозь  них. ‡абава понравилась мальчику. ‡накомые
предметы принимали сказочный вид -- то угрюмый, то радостный, то враждебный,
то ласковый  --  смотрЯ по тому, глЯдел  ли он  в  желтое, голубое, красное,
лиловое или зеленое стекло.
     Џонравилось ему и другое изобретение ‹еонардо -- камера-обскура:  когда
на  листе  белой  бумаги  Явилась  живаЯ  картина, где можно было  отчетливо
видеть, как  вертЯтсЯ  колеса  мельницы,  стаЯ галок кружитсЯ над  церковью,
серый ослик дровосека  Џеппо, навьюченный  хворостом,  перебирает  ногами по
грЯзной дороге, и верхуш  ки  тополей склонЯютсЯ под ветром,-- ”ранческо  не
выдержал -- захлопал в ладоши от восторга.
     Ќо более всего  пленЯл его "дождемер", состоЯвший из медного  кольца  с
делениЯми,  палочки,  подобной  коромыслу весов,  и  двух подвешенных к  ней
шариков: одного  -- обернутого воском, другого  --  хлопчатой бумагой; когда
воздух насыщалсЯ влагою,  хлопок впитывал  ее, обернутый им шарик тЯжелел и,
опускаЯсь, наклонЯл коромысло весов на несколько  делений круга,  по которым
можно было с точностью измерить степень влажности, между тем как восковой --
оставалсЯ длЯ нее непроницаемым, по-прежнему легким. ’аким образом, движениЯ
коромысла  предвещали погоду  за  день  или  за два.  Њальчик  устроил  свой
собственный дождемер  и радовалсЯ, Љогда,  к удивлению домашних, исполнЯлись
его предсказаниЯ.
     ‚  сельской  школе  старого  аббата  соседней  каноники,  дом  ‹оренцо,
”ранческо училсЯ лениво: латинскую грамматику зубрил с отвращением; при виде
замазанного  чернилами зеленого корешка арифметики лицо его вытЯг€валось. Ќе
такова  была наука ‹еонардо;  она казалась ребенку  любопытною, как  сказка.
Џриборы  механики,  оптики,  акустики, гидравлики  манили его к себе, словно
живые  волшебные  игрушки. ‘ утра до вечера  не  уставал он слушать рассказы
‹еонардо.  ‘о   взрослыми  художник   был  скрытен,  ибо  знал,  что  всЯкое
неосторожное  слово  может  навлечь  на  него  подозрениЯ  или  насмешку.  ‘
”ранческо  говорил  обо  всем  доверчиво и просто. Ќе только  учил, но и сам
училсЯ у него.  €, вспоминаЯ слово ѓосподне:  "истинно,  истинно говорю вам,
ежели не  обратитесь  и  не станете,  как дети, не  можете войти  в царствие
небесное",-- прибавлЯл: "не можете войти и в царствие познаниЯ".
     ‚ то времЯ писал он "Љнигу о звездах".  ‚ мартовские ночи, когда первое
дыхание весны уже веЯло в еще холодном воздухе, стоЯ на крыше виллы вместе с
”ранческо,  наблюдал  он   течение  звезд,  срисовывал   пЯтна  луны,  чтобы
впоследствии, сравнив  их, узнать, не менЯют ли они своих очертаний. Ћднажды
Њальчик спросил его,  правда ли то, что говорит о  звездах Џачоли, будто бы,
как  алмазы,  вставлены  они  Ѓогом  в  хрустальные  сферы  небес,  которые,
вращаЯсь,  увлекают  их  в  своем  движении  и  производЯт  музыку.  “читель
объЯснил, что,  по закону трениЯ,  сферы,  вращаЯсь  в  продолжение стольких
тысЯч лет с  неимоверной  быстротою,  разрушились бы,  хрустальные  краЯ  их
истерлись бы, музыка прекратилась бы,  и "неугомонные плЯсуньи" остановились
бы в своем движении.
     Џроколов иголкою лист  бумаги, он дал  ему посмотреть сквозь отверстие.
”ранческо  увидел  звезды,  лишенные  лучей,  похожие  на   светлые  круглые
бесконечно малые точки или шарики.
     -- ќти  точки,-- сказал ‹еонардо,-- огромные, многие из них в сотни,  в
тысЯчи раз  большие миры,  чем  наш, который,  впрочем,  отнюдь не хуже,  не
презреннее,  чем все  небесные тела.  ‡аконы  механики,  царЯщей  на  земле,
открываемые разумом человеческим, управлЯют мирами и солнцами.
     ’ак восстановлЯл он  "благородство нашего мира". --  ’акой же нетленною
звездою,--  говорил  учитель,--  такой  же  светлою  пылинкою кажетсЯ  землЯ
обитателЯм других планет, как нам -- эти миры.
     Њногого из слов  его  не  понимал  ”ранческо. Ќо когда, закинув голову,
смотрел в звездное небо,-- ему делалось страшно.
     -- —то же там,  за  звездами?--спрашивал он. -- „ругие миры, ”ранческо,
другие звезды, которых мы не видим. -- Ђ за ними?  -- …ще другие. -- Ќу, а в
конце, в самом конце? -- Ќет конца.
     -- Ќет конца? -- повторил мальчик, и  ‹еонардо почувствовал, что в руке
его  рука  ”ранческо  дрогнула,--  при  свете  недвижного  пламени  лампады,
горевшей на маленьком столике среди астрономических приборов, он увидел, что
лицо ребенка покрылось внезапной бледностью.
     -- Ђ где же,-- медленно, с  возрастающим недоумением произнес он,-- где
же рай, мессер ‹еонардо,-- ангелы, угодники, Њадонна  и Ѓог Ћтец, сидЯщий на
престоле, и ‘ын, и „ух ‘вЯтой?
     “читель  хотел  было возразить,  что  Ѓог  --  везде, во всех песчинках
земли, так же как в солнцах и вселенных, но промолчал, жалеЯ детскую веру.
     Љогда  деревьЯ стали распускатьсЯ, ‹еонардо  и ”ранческо, проводЯ целые
дни  в  саду  виллы  или  в  соседних  рощах,  наблюдали воскресающую  жизнь
растений. Џорой художник срисовывал какое-нибудь дерево или цветок, стараЯсь
уловить,  как в портрете,  живое сходство -- то особенное, единственное лицо
его, которое уже никогда нигде не повторитсЯ.
     Ћн  объЯснЯл ”ранческо,  как  по числу  кругов  в стволе  разрубленного
дерева  узнавать,  сколько ему  лет,  и  по  толщине каждого из  этих кругов
степень  влажности соответственного года, и в каком направлении росли ветви,
ибо круги, обращенные к северу,--толще, а сердцевина ствoлa всегда находитсЯ
к  южной  стороне  дерева,  нагреваемой  солнцем,  ближе,  чем  к  северной.
ђассказывал ему, как вешний сок, собираЯсь между  внутренней зеленой кожицей
ствола -- "рубашечкою" -- и наружною корою, уплотнЯет, распирает, морщит ее,
образуЯ  в прошлогодних  трещинах  новые, более  глубокие, и  таким  образом
увеличивает  объем  растениЯ. …жели срезать сук  или содрать кору, врачующаЯ
сила жизни стЯгивает к больному месту  большее обилие питательной влаги, чем
во  все  другие  места,  так  что  впоследствии   на  залеченной  Язве  кора
утолщаетсЯ.  €   столь  могущественно  стремление   соков,  что,   достигнув
поранениЯ, не  могут они остановитьсЯ с разбега,  подымаютсЯ  выше  больного
места  и  проступают  наружу   разными  почкованиЯми-узловатыми   наростами,
"наподобие пузырей  кипЯщей  воды".  ‘держанно, как  будто холодно  и  сухо,
заботЯсь  только  о научной  Ясности,  говорил  ‹еонардо о  природе.  Ќежную
подробность  весенней  жизни  растениЯ  определЯл с  бесстрастною точностью,
словно речь шла о мертвой машине: "угол ветви и ствола тем острее, чем ветвь
моложе  и  тоньше".  Љ  отвлеченной математике  сводил  таинственные  законы
кристаллически  правильного,  конусообразного  расположениЯ хвойных  игл  на
пихтах, соснах и елЯх.
     Ђ между тем, под этим бесстрастием и холодом ”ранческо угадывал  любовь
его  ко всему живому -- и к  жалобно сморщенному, как личико новорожденного,
листику, который природа  поместила под шестым верхним листом, нарочно  так,
чтобы  первому  было  светло,  чтобы  ничем  не  задерживалась  каплЯ дождЯ,
стекающаЯ к нему по стеблю,-- и к древним могучим ветвЯм, которые тЯнутсЯ из
тени к  солнцу, как  молЯщие  руки,  и  к силе  растительных соков,  которые
устремлЯютсЯ на помощь к  раненому  месту, как  живаЯ кипЯщаЯ кровь. Џорою в
чаще леса  останавливалсЯ он и долго с  улыбкoй глЯдел,  как  из-под увЯдших
прошлогодних   листьев   пробиваетсЯ  зеленаЯ   былинка,   как   в   чашечку
нераспустившегосЯ  подснежника  с  трудом пролезает пчела, слабаЯ  от зимней
спЯчки.  Љругом  было так тихо,  что  ”ранческо  слышал  удары  собственного
сердца.  ђобко подымал он глаза  на  учителЯ:  солнце сквозь  полупрозрачные
ветви озарЯло  белокурые  волосы,  длинную  бороду  и  густые нависшие брови
‹еонардо,  окружаЯ голову его сиЯнием; лицо было спокойно и прекрасно; --  в
эти минуты походил он  на древнего  Џана, который  прислушиваетсЯ, как трава
растет,  как  подземные   родники   лепечут   и   таинственные   силы  жизни
пробуждаютсЯ.
     ‚се  было  длЯ  него живым:  вселеннаЯ-одним  великим  телом,  как тело
человека -- малою вселенною.
     ‚  капле  росы  видел он подобие  водной  сферы,  объемлющей  землю. Ќа
шлюзах, в местечке  ’реццо,  близ ‚априо,  где  начиналсЯ  канал  Њартезана,
изучал он  водопады, водовороты реки,  которые сравнивал с  волнами  женских
кудрей.
     -- ‡аметь,--говорил он,--как волосы следуют по двум течениЯм: одному --
прЯмому,  главному, по  которому  влечет их  собственнаЯ тЯжесть, другому --
возвратному, которое завивает их в кольца кудрей. ’ак и в движении воды одна
часть  устремлЯетсЯ  вниз,  а  другаЯ  образует  водовороты,  извивы  струй,
подобные локонам.
     •удожника  привлекали эти  загадочные  сходства,  созвучиЯ  в  ЯвлениЯх
природы, как бы из разных миров перекликающиесЯ голоса.
     €сследуЯ  происхождение радуги, заметил он, что те  же переливы  красок
встречаютсЯ  и в  перьЯх птиц, и  в стоЯчей воде  около  гнилых  корней, и в
драгоценных камнЯх, и в жире на поверхности воды, и в старых мутных стеклах.
‚ узорах инеЯ на  деревьЯх,  на замерзших окнах находил он сходство с живыми
листьЯми,  цветами  и травами,--  как будто  уже  в  мире ледЯных кристаллов
природе снЯтсЯ вещие сны о растительной жизни.
     €  порою  чувствовал,  что  подходит  к великому  новому миру познаниЯ,
который, может быть, откроетсЯ только грЯдущим векам. ’ак, о силе магнита  и
ЯнтарЯ,  натертого сукном, писал в дневнике:  "Я не вижу способа, которым бы
ум человеческий мог  объЯснить это Явление.  Џолагаю, что сила  магнита есть
одна из многих неизвестных людЯм сил. Њир полон бесчисленными возможностЯми,
никогда не воплощенными".
     Ћднажды  приехал  к  ним в  гости поэт, живший близ ‚априо,  в Ѓергамо,
„жудотто Џрестинари. ‡а ужином, обидевшись на ‹еонардо, который недостаточно
хвалил стихи его,--затеЯл он спор  о преимуществах  поэзии перед  живописью.
•удожник молчал. Ќо, наконец, ожесточение  стихотворца  рассмешило  его;  он
стал   возражать  ему  полушутЯ.  --   †ивопись,--  сказал,  между   прочим,
‹еонардо,--  выше  поэзии  уже  потому,  что  изображает  дела  Ѓога,  а  не
человеческие вымыслы, которыми довольствуютсЯ поэты, по  крайней мере, наших
дней:  они не изображают, а  только описывают,  заимствуЯ у  других все, что
имеют, торгуЯ  чужими товарами;  они только сочинЯют -- собирают старый хлам
различных  наук;  их  можно бы сравнить  ‘  продавцами краденых вещей... ”ра
‹ука, Њельци  и  ѓалеотто стали  возражать, ‹еонардо  мало-помалу увлексЯ  и
заговорил, уже без шутки:
     --  ѓлаз дает  человеку  более совершенное  знание  природы,  чем  ухо.
‚иденное достовернее слышанного. ‚от  по—ему живопись, немаЯ поэзиЯ, ближе к
точной  науке, чем  ЏоэзиЯ, слепаЯ живопись. ‚ словесном  описании -- только
рџд отдельных образов,  следующих один за  другим; в картине же  все образы,
все краски  ЯвлЯютсЯ вместе, сливаЯсь в одно, подобно звукам в созвучии, что
делает в живописи,  так же как в музыке, возможной большую степень гармонии,
чем  в  поэзии. Ђ там,  где нет  высшей  гармонии, нет  и высшей прелести.--
‘просите любовника, ;много ему приЯтнее, портрет возлюбленной или  описание,
с„еланное хотЯ бы величайшим поэтом. ‚се невольно улыбнулись этому доводу.
     --  ‚от  какой  случай  был  со  мною,--  продолжал ‹еонардо.--  Ћдному
флорентийскому юноше  так понравилось  женское лицо  в моей  картине, что он
купил  ее и хотел “Ќ€—’Ћ†€’њ те признаки, по которым видно было, что Љартина
свЯщеннаЯ,  дабы  целовать без страха  любимый образ. Ќо  совесть преодолела
желаниЯ любви. Ћн удалил картину из дома, так как иначе  не было  ему покоЯ.
Ќу-ка,  стихотворцы,  попробуйте,  описываЯ  прелесть женщины,  возбудить  в
человеке  такую силу страсти.  „а, мессеры, скажу не о себе,-- Я знаю, сколь
многого недостает мне,-- но о таком  художнике, который достиг совершенства:
воистину,  по силе созерцаниЯ,  он  уже не  человек.  ‡ахочет быть  зрителем
небесной прелести, или Ћбразов чудовищных, смешных, плачевных, ужасных! Ќадо
всем он владыка, как Ѓог!
     ”ра  ‹ука  пенЯл учителю  за  то,  что  он не  собирает и  не  печатает
сочинений  своих.  Њонах  предлагал  найти   издателЯ.  Ќо  ‹еонардо  упорно
отказывалсЯ.  Ћн  осталсЯ  верен  себе до конца: ни одна строка его  не была
напечатана при жизни. Ђ  между тем он писал свои заметки так,  как будто вел
беседу  с  читателем.  ‚ начале  одного  из дневников извинЯлсЯ в беспорЯдке
своих записок, в частых повторениЯх: "не брани менЯ за это, читатель, потому
что предметы  бесчисленны,  и памЯть  моЯ  не  может вместить их,  так чтобы
знать, о чем было и о чем не было  говорено в  прежних  заметках, тем более,
что Я пишу с большими перерывами, в разные годы жизни".
     Ћднажды,  желаЯ  представить развитие человеческого  духа, нарисовал он
рЯд  кубов: первый,  падаЯ,  валит  второй,  второй  --  третий,  третий  --
четвертый,  и так без конца.  ‚низу надпись:  "один толкает  другого". € еще
прибавлено: "эти кубы обозначают поколениЯ и познаниЯ человеческие".
     Ќа  другом  рисунке  изобразил  плуг,  взрывающий  землю,  с  надписью:
"“прЯмаЯ суровость".
     Ћн верил, что  очередь и до него дойдет в  рЯду  падающих  кубов,-- что
когда-нибудь люди откликнутсЯ и на его призыв.
     Ћн подобен был  человеку, проснувшемусЯ в темноте,  слишком рано, когда
все  еще спЯт. Ћдинокий среди ближних, писал он свои  дневники  сокровенными
письменами длЯ  дальнего  брата, и длЯ него, в предутренней  мгле, пустынный
пахарь  вышел  в  поле пролагать  таинственные  борозды  плугом,  с "упрЯмой
суровостью".
     ‚  последних  числах марта  на виллу Њельци  стали приходить  все более
тревожные вести. ‚ойско ‹юдовика XII, под начальством  сира де  ла ’ремуйлЯ,
перевалило  через Ђльпы. Њоро,  подозреваЯ измену солдат, уклонЯлсЯ от битвы
и, томимый суеверными предчувствиЯми, сделалсЯ "трусливее женщины".
     ‘лухи о войне и политике доходили как слабый, заглушенный  гул на виллу
‚априо.
     Ќе думаЯ ни о  французском  короле,  ни о герцоге, ‹еонардо с ”ранческо
блуждали по  окрестным  холмам,  долинам  и рощам. €ногда  уходили  врерх по
течению реки  в  лесистые горы. ‡десь нанимал он  рабочих и делал  раскопки,
отыскиваЯ допотопные раковины, окаменелых морских животных и водоросли.
     Ћднажды, возвращаЯсь  с прогулки, сели они отдохнуть под  старою липою,
на  крутом  берегу  Ђдды,   над   обрывом.  ЃесконечнаЯ  равнина,  с  рЯдами
придорожных тополей и вЯзов, расстилалась у ног их. ‚ свете вечернего солнца
виднелись приветные белые домики Ѓергамо.  ‘нежные громады  Ђльп,  казалось,
реЯли в  воздухе. ‚се  было Ясно. ’олько  вдали, почти на самом  краю  неба,
между ’ревильо, Љастель ђоццоне и ЃриньЯно, клубилось дымное облачко.
     --  —то это? -- спросил ”ранческо.  --  Ќе  знаю,-- ответил ‹еонардо.--
Њожет  быть, сражение... ‚он,  видишь, огоньки. Љак будто пушечные выстрелы.
Ќе стычка ли французов с нашими?
     ‚  последние  дни такие  случайные  перестрелки  все  чаще виднелись то
здесь, то там на равнине ‹омбардии.
     Ќесколько мгновений глЯдели они молча на облачко. Џотом, забыв  о  нем,
стали рассматривать добычу последних раскопок.  “читель взЯл в руки  большую
кость, острую,  как  игла, еще покрытую  землею,-- должно  быть из  плавника
допотопной рыбы. -- ‘колько народов,-- произнес  он задумчиво, как про себЯ,
и лицо его озарилось тихою  улыбкою,-- ‘KOльKO царей уничтожило времЯ с  тех
пор,  как  эта  рыба с  дивным  строением тела уснула в  глубоких  извилинах
пещеры, где  мы нашли ее сегоднЯ. ‘колько тысЯчелетий пронеслось  над миром,
какие  перевороты совершились в нем,  пока  лежала она  в тайнике,  отовсюду
закрытом, подпираЯ тЯжелые глыбы земли голыми костЯми остова, не Ќарушенного
терпеливым временем! "„нЋ" обвел рукою расстилавшуюсЯ перед ними равнину. --
‚се, что ты видишь здесь, ”ранческо, было  некогда дном океана, покрывавшего
большую часть …вропы, Ђфрики и Ђзии. Њорские животные, которых мы находим  в
здешних  горах, свидетельствуют о  тех временах,  когда вершины Ђпеннин были
островами великого  морЯ,  равнинами €талии, где  ныне  реют птицы,  плавали
рыбы. Ћни взглЯнули  опЯть на далекий  дымок с  искрами  пушечных выстрелов.
’еперь   показалсЯ  он  им  таким  маленькимим  в  бесконечной  дали,  таким
безмЯтежным и розовым в лампадном сиЯнии  вечернего солнца,  что трудно было
поверить, что там -- сражение, и люди убивают друг друга.
     стаЯ  птиц пролетела по небу. ‘ледЯ за ними взором,  ”ранчeскo старалсЯ
вообразить себе рыб, некогда плававших здесь, в волнах великого морЯ, такого
же глубокого и пустынного, как небо.
     Ћни молчали. Ќо в это мгновение оба чувствовали одно и то же: не все ли
равно,  кто  кого победит -- французы  ломбардцев  или  ломбардцы французов,
король  или  герцог,  свои  или  чужие?  Ћтечество,  политика, слава, война,
падение  царств, возмущение  народов -- все,  что  людЯм  кажетсЯ великим  и
грозным, не похоже ли на это маленькое, в вечернем  свете  тающее облачко --
среди вечной Ясности природы?
     Ќа вилле  ‚априо окончил ‹еонардо  картину,  которую  начал  много  лет
назад, еще во ”лоренции.
     Њатерь  ЃожиЯ, среди скал,  в пещере,  обнимаЯ  правою  рукою  младенца
€оанна ЉрестителЯ, осенЯет левою -- ‘ына, как будто желаЯ соединить обоих --
человека и Ѓога -- в одной любви. €оанн, сложив благоговейно руки, преклонил
колено перед €исусом, который  благословлЯет его  двуперстным  знамением. Џо
тому, как ‘паситель-младенец,  голый  на  голой земле, сидит, подогнув  одну
пухлую   с   Ямочками  ножку  под  другую,  опираЯсь  на  толстую  ручку,  с
растопыренными  пальчиками, видно, что он  еще  не умеет  ходить  --  только
ползает. Ќо в  лице …го --  уже  совершеннаЯ мудрость, котораЯ есть  в то же
времЯ и  детскаЯ простота. Љоленопреклоненный ангел, одной рукой поддерживаЯ
ѓоспода, другой указываЯ на  Џредтечу,  обращает  к зрителю  полное скорбным
предчувствием  лицо  свое с нежной и странной улыбкой. ‚дали, между скалами,
влажное солнце сиЯет  сквозь  дымку  дождЯ над  туманно голубыми, тонкими  и
острыми  горами, вида  необычайного, неземного, похожими на  сталактиты. ќти
скалы, как будто изглоданные, источенные соленой волной, напоминают высохшее
дно океана. € в  пещере -- глубокаЯ тень, как под водой. ѓлаз едва различает
подземный родник, круглые лапчатые  листьЯ  водЯных растений, слабые чашечки
бледных ирисов. ЉажетсЯ, слышно,  как медленные капли сырости падают сверху,
с нависшего свода черных  слоистых скал доломита, прососавшись между корнЯми
ползучих  трав,  хвощей  и  плаунов.  ’олько   лицо   Њадонны,  полудетское,
полудевичье,  светитсЯ  во мраке, как тонкий алебастр с огнем внутри. –арица
ЌебеснаЯ ЯвлЯетсЯ людЯм впервые в  сокровенном сумраке, в подземной  пещере,
быть может, убежище древнего Џана и нимф, у самого сердца природы, как тайна
всех тайн,-- Њатерь Ѓогочеловека в недрах Њатери ‡емли.
     ќто было создание великого художника и великого ученого вместе. ‘лиЯние
тени  и  света,  законы  растительной  жини,  строение  человеческого  тела,
строение земли,  механика складок, механика женских кудрей,  которые вьютсЯ,
как струи водоворотов, так что угол падениЯ равен углу отражениЯ,-- все, что
ученый  исследовал с  "упрЯмою суровостью",  пытал  и  мерил  с бесстрастною
точностью, Џресекал,  как  безжизненный труп,--  художник  вновь соединил  в
божественное  целое,   превратил  в  живую  прелесть,   в  немую  музыку,  в
таинственный гимн Џречистой „еве, матери ‘ущего.  ‘ равною любовью и знанием
изобразил  и  тонкие  жилки  в  лепестках  ириса,  и Ямочку в пухлом  лобике
младенца, и тысЯчелетнюю морщину в доломитовом уteсe, и трепет глубокой воды
в подземном источнике, и свет глубокой печали в улыбке ангела. Ћн знал все и
все любил, потому что великаЯ любовь есть дочь великого познаниЯ.
     Ђлхимик   ѓалеотто   ‘акробоско  задумал  сделать   опыт  с  "•итростью
ЊеркуриЯ". ’ак назывались палки из миртового,  пирамидального,  тамаринового
или какого-либо иного "астрогического"  дерева, имеющего, будто бы, сродство
с металлами. Џалки эти  служили  длЯ  указаниЯ  в  горах медных,  золотых  и
серебрЯных жил.
     ‘  этою  целью отправилсЯ он с  мессером „жироламо нa  восточный  берег
озера ‹екко, где было много приисков. ‹еонардо сопровождал их, хотЯ не верил
в  трость  ЊеркуриЯ  и  смеЯлсЯ  над нею  так  же, как над прочими  бреднЯми
алхимиков.
     Ќедалеко  от селениЯ Њанделло, у подножиЯ горы Љаммаионе, был  железный
рудник.  Ћкрестные  жители  рассказывали,  что  несколько  лет  назад  обвал
похоронил  в нем множество  рабочих,  что в самой  глубине  его  серные пары
взрываютсЯ  из щели,  и  камень,  брошенный  в  нее,  летит  с  бесконечным,
постепенно замирающим гулом, не достигаЯ дна, ибо у пропасти нет дна.
     ќти рассказы  возбудили любопытство художника. Ћн решил,  пока товарищи
будут  занЯты  опытами с тростью  ЊеркуриЯ, исследовать покинутый рудник. Ќо
поселЯне, полагаЯ, что  в нем обитает нечистаЯ сила,  отказывались Џроводить
его. Ќаконец, один старый  рудокоп  согласилсЯ.  Љрутой,  темный,  наподобие
колодца, подземный ход, с полуразвалившимисЯ скользкими ступенЯми, спускаЯсь
по направлению к озеру, вел в шахты. Џроводник с фонарем шел впереди; за ним
-- ‹еонардо,  несЯ на руках ”ранческо. Њальчик,  несмотрЯ на  просьбы отца и
отговорки учителЯ, умолил взЯть его с собой.
     Џодземный  ход становилсЯ  все  уже  и  круче. Ќасчитали более  двухсот
ступеней, а спуск продолжалсЯ, и казалось, конца ему  не будет.  ‘низу веЯло
душною сыростью. ‹еонардо  ударЯл заступом в стены,  прислушиваЯсь  к звуку,
рассматриваЯ камни, слои почвы, Яркие слюдЯные блестки в жилах гранита. "
     --  ‘трашно? -- спросил  он с ласковой улыбкой, чувствуЯ, как ”ранческо
прижимаетсЯ  к  нему. --  Ќет,  ничего,--  с вами Я не  боюсь.  €  помолчав,
прибавил тихо:
     --  Џравда  ли, мессер ‹еонардо,--  отец  говорит, будто  бы  вы  скоро
уедете? -- „а, ”ранческо. -- Људа?
     -- ‚ ђоманью, на службу к —езаре, герцогу ‚алентине.
     --  ‚  ђоманью?  ќто  далеко? --  ‚ нескольких днЯх пути отсюда.  --  ‚
нескольких днЯх1-повторил ”ђЂнческо.-- ‡начит, мы больше не увидимсЯ?
     -- Ќет, отчего же? џ приеду к вам, как только можно будет.
     Њальчик  задумалсЯ; потом  вдруг обеими  руками с  порывистою нежностью
обнЯл шею ‹еонардо, прижалсЯ к нему еще крепче и прошептал:
     --  Ћ,  мессер ‹еонардо, возьмите, возьмите менЯ  с собой.  -- —то  ты,
мальчик? ђазве тебе можно? ’ам  война...  -- Џусть война! џ же говорю, что с
вами ничего Ќе боюсь!.. ‚от ведь, как страшно здесь, а если  и еще страшнее,
Я  не  боюсь!..  џ буду вашим слугою,  платье буду чистить,  комнаты  мести,
лошадЯм корм  задавать, еще,  вы знаете, Я раковины умею находить и растениЯ
углем печатать на  бумаге. ‚едь вы  же сами  намедни говорили,  что Я хорошо
печатаю. џ все, все, как большой, буду делать, что вы прикажете... Ћ, только
возьмите менЯ, мессер ‹еонардо, не покидайте!..
     -- Ђ  как же мессер „жироламо? €ли,  ты думаешь,  он  тебЯ  отпустит со
мной?..
     -- Ћтпустит, отпустит! џ  упрошу его. Ћн добрый.  Ќе откажет, если буду
плакать... Ќу,  а не отпустит, так Я потихоньку уйду... ’олько скажите,  что
можно... „а? -- Ќет, ”ранческо,-- Я ведь знаю, ты только так говоришь, а сам
не уйдешь от отца. Ћн старый, бедный, и ты его жалеешь...
     -- †алею, конечно Я  жалею... Ќо ведь и вас. Ћ, мессер ‹еонардо,  вы не
знаете, думаете,  Я  маленький. Ђ Я  все знаю! ’етка  Ѓона говорит,  что  вы
колдун, и школьный учитель дон  ‹оренцо тоже говорит, будто вы злой и с вами
Я душу  могу погубить. ђаз, когда  он  нехорошо говорил  о вас,  Я ему такое
ответил,  что он менЯ чуть  не  высек. € все  они боЯтсЯ вас.  Ђ Я не боюсь,
потому что вы лучше всех, и Я хочу всегда быть с вами!..
     ‹еонардо молча гладил его по голове, и  почему-то вспоминалось ему, как
несколько лет назад также нес он в объЯтиЯх  своих того маленького мальчика,
который изображал ‡олотой ‚ек на празднике Њоро.
     ‚друг  Ясные  глаза  ”ранческо  померкли,  углы  губ опустились,  и  он
прошептал:
     -- Ќу, что же? €  пусть, пусть! џ ведь знаю,  почему вы не хотите взЯть
менЯ с собой. ‚ы не любите... Ђ Я... Ћн зарыдал неудержимо.
     -- Џерестань, мальчик. Љак тебе  не стыдно? ‹учше послушай,  что Я тебе
скажу. Љогда ты вырастешь, Я возьму тебЯ в ученики, и славно заживем  вместе
и уже никогда не расстанемсЯ.
     ”ранческо поднЯл на него  глаза,  с еще блестевшими на длинных ресницах
слезами, и посмотрел пытливым, долгим взором.
     -- Џравда, возьмете? Њожет быть, вы только так  говорите, чтобы утешить
менЯ, а потом  забудете?.. -- Ќет,  обещаю тебе,  ”ранческо.  -- Ћбещаете? Ђ
через   сколько   лет?  --   Ќу,   через  восемь-девЯть,  когда  тебе  будет
пЯтнадцать...
     --  „евЯть,--  пересчитал  он по пальцам.-- € мы уж  больше никогда  не
расстанемсЯ?
     -- Ќикогда, до самой смерти.
     -- Ќу, хорошо,-- если наверное, только уж наверное -- через восемь лет?
-- „а, будь спокоен.
     ”ранческо улыбнулсЯ  ему  счастливой улыбкой,  ласкаЯсь  особенной,  им
изобретенной, лаской, котораЯ состоЯла в том, чтобы теретьсЯ, как это делают
кошки, о лицо его щекою.
     -- Ђ  знаете, мессер ‹еонардо,  как это  удивительно! Њне  снилось раз,
будто  Я  спускаюсь в темноте по  длин  ным, длинным  лестницам, вот  так же
точно, как теперь, и будто это всегда было и будет, и нет им конца. € кто-то
несет менЯ на руках. ‹ица Я не вижу. Ќо знаю,  что это матушка. ‚едь Я ее не
помню:  она  умерла, когда Я был очень маленький. € вот теперь --  этот  сон
наЯву. ’олько -- вы, а не матушка. Ќо с вами мне так же хорошо, как с нею. €
не страшно... ‹еонардо взглЯнул  на него с бесконечною нежностью. ‚  темноте
глаза  ребенка  сиЯли  таинственным  светом.  Ћн  протЯнул к нему свои  губы
доверчиво,  точно  в самом  деле  к матери. “читель поцеловал  их --  и  ему
казалось, что в этом поцелуе ”ранческо отдает ему душу свою.
     —увствуЯ, как у  сердца его бьетсЯ сердце  ребенка,-- твердым шагом,  с
неутолимою пытливостью, за  тусклым фонарем, по страшной  лестнице железного
рудника, ‹еонардо спускалсЯ все ниже и ниже в подземный мрак.
     ‚озвратившись  домой,  обитатели  ‚априо были  встревожены вестью,  что
французские войска приближаютсЯ.
     ђазгневанный  король  в отмщение  за измену и  бунт  отдавал  Њилан  на
разграбление наемникам. Љто мог, спасалсЯ  в горы. Џо дорогам тЯнулись возы,
нагруженные  скарбом, с  плачущими  детьми и женщинами. Ќочью из окон  виллы
виднелись на  равнине  "красные петухи" --  зарево пожаров. ‘о  днЯ на  день
ожидали  сражениЯ  под  стенами Ќовары,  которое  должно  было решить участь
‹омбардии.
     Ћднажды  фра  ‹ука  Џачоли,  вернувшись на  виллу из города,  сообщил о
последних страшных событиЯх.
     10  апрелЯ назначена была битва. “тром, когда герцог,  выйдЯ из Ќовары,
уже в виду неприЯтелЯ строил войска, главнаЯ сила его, швейцарские наемники,
подкупленные  маршалом  ’ривульцио,  отказались  идти в  сражение. ѓерцог со
слезами умо‹Ял их не губить его и клЯлсЯ отдать им,  в  случае победы, часть
своих владений. Ћни остались непреклонны.  Њоро  переоделсЯ  монахом и хотел
бежать. Ќо один швейцарец из ‹юцерна,  по имени аттенхальб,  указал на него
французам. ѓерцога схватили  и отвели к маршалу, который заплатил швейцарцам
тридцать тысЯч дукатов -- "тридцать сребреников €удыпредателЯ".
     ‹юдовик XII поручил сиру де  ла ’ремуйлю доставить пленника во ”ранцию.
’ого, кто, по выражению придворных поэтов, "первый после Ѓога правил колесом
”ортуны, кормилом вселенной", повезли  на  телеге,  в решетчатой клетке, как
пойманного зверЯ.  ђассказывали,  будто бы герцог просил  у  тюремщиков, как
особой милости,  позволениЯ  взЯть с собой во ”ранцию "Ѓожественную Љомедию"
„анте.
     Џребывание  на  вилле  с  каждым  днем  становилось  опаснее.  ”ранцузы
опустошали  ‹омеллину,   ландскнехты   --  ‘еприо,  венецианцы  --   область
Њартезаны.   ђазбойничьи  шайки   бродили  по  окрестностЯм  ‚априо.  Њессер
„жироламо с ”ранческо и теткою Ѓоною собиралсЯ в Љиавенну.
     ‹еонардо  проводил  последнюю  ночь  на  вилле Њельци.  Џо обыкновению,
отмечал он  в дневнике все, что слышал и видел  любопытного  в течение  днЯ.
"Љогда хвост у птицы маленький,-- писал он в  ту ночь,-- а крыльЯ широкие,--
она сильно взмахивает  ими, развертываЯсь так, чтобы ветер дул ей  прЯмо под
крыльЯ и подымал ее вверх, как Я  наблюдал это в полете молодого Ястреба над
каноникой ‚априо, слева от дороги в Ѓергамо, утром 14  апрелЯ  1500 года". €
рЯдом на той же странице:
     "Њоро потерЯл государство, имущество, свободу, и все дела его кончились
ничем".
     Ѓолее  ни  слова  --  как  будто  гибель  человека, с которым провел он
шестнадцать  лет,  низвержение  великого ‘форца длЯ него были  менее важны и
любопытны, чем пустынный полет хищной птицы.
        Ћ„€ЌЌЂ„–Ђ’Ђџ ЉЌ€ѓЂ. Ѓ“„“’ Љђ›‹њџ
     ‚ ’оскане, между  Џизой  и  ”лоренцией, недалеко от  города  ќмполи, на
западном склоне Њонте-Ђльбано находилось селение ‚инчи -- родина ‹еонардо.
     “строив  дела свои во ”лоренции,  художник  пожелал,  перед  отъездом в
ђоманью на службу к —езаре Ѓорджа, посетить это селение, где жил старый дЯдЯ
его, сире ”ранческо да ‚инчи, брат отца, разбогатевший на шелковом промысле.
Ћдин из  всей  семьи любил он племЯнника. •удожнику хотелось повидать его и,
если  возможно,  поселить  в доме сире  ”ранческо  ученика  своего, механика
‡ороастро да Џеретола, который все еще не оправилсЯ от последствий страшного
падениЯ. …му грозила опасность остатьсЯ на всю жизнь калекою. ѓорный воздух,
сельскаЯ тишина  и  спокойствие, надеЯлсЯ  учитель, помогут  больному  лучше
всЯкого лечениЯ.
     ‹еонардо  выехал  из ”лоренции,  один,  верхом  на  муле, через  ворота
Ђль-Џрато, вниз  по течению Ђрно. “  города  ќмполи,  покинув долину реки  с
большою  Џизанскою  дорогою, свернул на  узкую проселочную, извивавшуюсЯ  по
невысоким однообразным холмам.
     „ень был не жаркий,  облачный. Њутно-белое, заходившее в тумане солнце,
с жидким рассеЯнным светом, предвещало северный ветер.
     Љругозор по  обеим сторонам  дороги  ширилсЯ. •олмы незаметно и плавно,
как  волны,  подымались.  ‡а ними чувствовались  горы. Ќа  лужайках росла не
густаЯ  и  не  ЯркаЯ весеннЯЯ  трава.  €  все  кругом было не Яркое,  тихое,
зеленовато-серое,  простое,  почти  бедное,  напоминающее  север,--  полЯ  с
бледными колосьЯми, бесконечные виноградники с каменными стенами и, в равном
расстоЯнии одна от другой, оливы с коленчатыми, крепкими стволами, бросавшие
на землю тонкие, переплетенные, паукообразные тени. Љое-где,  перед одинокою
часовнею, пустынным загородным домом с гладкими  желтыми стенами, с редкими,
неправильно расположенными  решетчатыми окнами  и  черепичными  навесами длЯ
земледельческих  орудий,   на  тихой  ровной  дали  уже  показавшихсЯ,  тоже
сероватых   гор,   резко   и   стройно   выделЯлись   рЯды   угольно-черных,
кругло-острых, как веретена, кипарисов,  подобных тем, какие можно видеть на
картинах старых флорентийских мастеров.
     ѓоры вырастали. —увствовалсЯ медленный, но непрерывный подъем. „ышалось
легче.  Џутник  миновал  ‘антузано, Љалистри, ‹укарди, капеллу ‘ан-„жованни.
’емнело.  Ћблака рассеЯлись. ‡амигали звезды. ‚етер свежел. ќто было  начало
пронзительно-холодного и звонко-Ясного северного ветра -- трамонтано.
     ‚друг, за  последним крутым поворотом, сразу  открылось  селение ‚инчи.
’ут уже  почти не было ровного  места.  •олмы  перешли в горы, равнина --  в
холмы. € к одному  из них, небольшому, острому, прилепилось  каменное тесное
селение.  Ќа  сумеречном небе  тонко  и легко подымалась чернаЯ башнЯ старой
крепости. ‚  окнах домов мерцали огни. “ подножиЯ горы, на перекрестке  двух
дорог,  лампада освещала  в  углублении стены  с  детства знакомое художнику
изваЯние  Ѓожьей  Њатери  из  глины,  покрытой  глЯнцевитой  белой  и  синей
глазурью. Џеред Њадонной стоЯла на коленЯх, согнувшись и закрыв лицо руками,
женщина в бедном темном платье, должно быть, поселЯнка.
     --  Љатарина,-- прошептал ‹еонардо  имЯ  своей  покойной  матери,  тоже
простой  поселЯнки из ‚инчи. Џереехав через мост над быстрою горною  речкою,
взЯл вправо, узкою тропинкою между  садовыми оградами. ‡десь было уже совсем
темно. ‚етвь розового куста, свешивавшаЯсЯ через ограду, тихонько задела его
по лицу, как будто поцеловав в темноте, и пахнула душистою свежестью.
     Џеред ветхими деревЯнными воротами в стене он спешилсЯ, поднЯл камень и
ударил в  железную  скобу.  ќто был  дом, некогда  принадлежавший  деду его,
Ђнтонио да ‚инчи --  ныне  дЯде ”ранческо, где ‹еонардо провел свои  детские
годы.
     Ќикто   не   откликнулсЯ.   ‚   тишине    слышалось   журчание   потока
Њолине-ди-ѓатте,  на дне оврага.  Ќаверху,  в селении,  разбуженные  стуком,
собаки залаЯли. €м ответил на дворе хриплым, надтреснутым лаем, должно быть,
очень дрЯхлый пес.
     Ќаконец, вышел с фонарем седой сгорбленный старик.  Ћн был туг на ухо и
долго не мог  понЯть, кто такой ‹еонардо. Ќо когда узнал его, то заплакал от
радости, едва не  выронил фонарь, кинулсЯ целовать  руки господина, которого
лет  сорок  или более  назад носил  на  собственных руках,-- и  все повторЯл
сквозь слезы: "Ћ, синьор, синьор, мой ‹еонардо!" „воровый пес лениво, видимо
только   из    угождениЯ   старому   хозЯину,   вилЯл   опущенным   хвостом.
„жан-Ѓаттиста,-- так  звали старика садовника,-- сообщил, что сире ”ранческо
уехал  в  свой  виноградник  у  Њадонны  дель'ќрта.   откуда  хотел  быть  в
ЊарчильЯну, где знакомый монах  лечил его  от боли в  поЯснице златотысЯчной
настойкой, и что вернетсЯ  он  днЯ через  два. ‹еонардо решил подождать, тем
более, что  на  следующий день  утром  должны  были  приехать  из  ”лоренции
‡ороастро и „жованни Ѓельтраффио.
     ‘тарик  повел  его в  дом, где  в  это  времЯ  никого не  было,--  дети
”ранческо  жили  во  ”лоренции,--  засуетилсЯ, позвал  хорошенькую белокурую
шестнадцатилетнюю  внучку и  начал  заказывать  ужин. Ќо  ‹еонардо  попросил
только винчианского вина, хлеба и родниковой  воды, которой славилось имение
дЯди. ‘ире ”ранческо, несмотрЯ  на достаток, жил так же, как отец его, дед и
прадед,  с  простотою,  котораЯ  могла  бы   казатьсЯ   бедностью  человеку,
привыкшему к удобствам больших городов.
     •удожник вступил  в столь ему  знакомую нижнюю комнату, в одно  и то же
времЯ  приемную  и  кухню,  с  немногими  неуклюжими  стульЯми,  скамьЯми  и
сундуками из потемневшего, зеркально гладкого от старости, точеного  дерева,
с поставцом длЯ  тЯжелой оловЯнной посуды, с продольными закоптелыми балками
потолка, с  подвешенными к ним пучками сушеных  лекарственных трав, с голыми
белыми  стенами, огромным закоптелым очагом  и кирпичным полом. …динственной
новизной  были толстые,  мутно-зеленые, с Ячейкообразными круглыми  гранЯми,
стекла в окнах. ‹еонардо помнил,  что в детские годы его окна были затЯнуты,
как  и  во  всех  домах  тосканских поселЯн,  навощенным холстом,  так что в
комнатах и  днем  был  сумрак. Ђ  в  верхних  покоЯх,  служивших  спальнЯми,
закрывались они лишь деревЯными ставнЯми, и нередко по утрам в зимнюю стужу,
котораЯ в этих местах бывает суровою, вода в рукомойниках замерзала.
     ‘адовник  развел огонь из душистого горного вереска  и можжевельника --
джинепри, зажег маленькую, висевшую внутри камина на медной цепочке глинЯную
лампаду с длинным  узким  горлом  и ручкою, подобною  тем, какие находЯтсЯ в
древних этрусских гробницах.  …,е изЯщный,  нежный облик  в простой,  бедной
комнате казалсЯ еще прелестнее. ‡десь, в полудиком уголке ’осканы, в  крови,
в  Языке,  в  домашней  утвари,  в  обычаЯх  народа,  сохранились  отпечатки
незапамЯтной древности -- следы этрусского племени.
     Џока  молодаЯ девушка хлопотала,  ставЯ на стол  кругл›‰  пресный хлеб,
плоский, похожий на лепешку, блюдо  с латуковым  салатом в  уксусе, кувшин с
вином и сушеные фиги, ‹еонардо взошел по скрипучей лестнице в верхние покои.
€ здесь было все  по-старому. Џосередине просторной, низкой горницы -- та же
громаднаЯ четырехугольнаЯ  кровать, где  могло поместитьсЯ  целое семейство,
где добраЯ бабушка, мона ‹учиа, жена Ђнтонио да ‚инчи некогда спала вместе с
маленьким   ‹еонардо.  ’еперь  семейное  свЯтохранимое   ложе  досталось  по
наследству дЯде  ”ранческо. ’ак же у изголовьЯ  на  стене  висело  ђаспЯтие,
образок  Њадонны,  раковина  длЯ  свЯтой  воды,  пучок  серой  сухой  травы,
называвшейсЯ "туманом" -- "неббиа", и ветхий листик с латинской молитвой. Ћн
вернулсЯ вниз, сел  у огнЯ, выпил воды с вином деревЯнной круглой чашки,-- у
нее  был  свежий  запах  заливы, который  также напомнил  ему  самое далекое
детствO,--  и,  оставшись один,  когда „жан-Ѓаттиста с внучкой  пошли спать,
погрузилсЯ в Ясные, тихие думы.
     Ћн думал об отце своем, нотариусе ”лорентийской Љоммуны,  сире Џьеро да
‚инчи,   которого   видел   на  днЯх  вo  ”лоренции,   в   его   собственном
благоприобретенном доме на бойкой улице „жибеллино,--  семидесЯтилетнем, ещe
бодром старике  с красным  лицом и  белыми курча‚›Њ€  волосами. ‹еонардо  не
встречал  во  всю  свою  жизнь  человека,  который  бы  любил   жизнь  такой
простодушной любовью, как сире  Џьеро. ‚ былые годы нотариус питал отеческую
нежность  к  своему незаконнорожденному  первенцу.  Ќо  когда подросли  двое
младших законных сыновей,  Ђнтонио  и „жульЯно,-- опасаЯсь, как  бы  отец не
выделил старшему часть наследства, они старались поссорить ‹еонардо с отцом.
‚ последнее свидание он чув
     ствовал  себЯ   чужим   в   семье.  Ћсобенное   сокрушение   по  поводу
распространЯвшихсЯ в это времЯ слухов об его безбожии выказал  брат ‹оренцо,
почти  мальчик  по летам, но уже  деловитый -- ученик  ‘авонаролы, "плакса",
добродетельный и скопидомный лавочный сиделец цеха флорентийских шерстников.
Ќередко  заговаривал  он  с  художником  при  отце  о  христианской  вере, о
необходимости  покаЯниЯ,  смиренномудриЯ,  о  еретических  мнениЯх некоторых
нынешних  философов  и  на  прощание  подарил  ему  душеспасительную  книжку
собственного сочинениЯ.
     ’еперь, сидЯ у камина в старинной семейной  комнате, вынул ‹еонардо эту
книжку,, исписанную мелким, старательным лавочным почерком.
     "Љнига €споведальнаЯ, сочиненнаЯ мною,  ‹оренцо ди сире Џьеро да ‚инчи,
флорентийцем,   посланнаЯ   Ќаине,   невестке   моей,   наиполезнейшаЯ  всем
исповедатьсЯ в грехах своих желающим. ‚озьми книгу и читай: когда увидишь  в
перечне  свой грех,  записывай, а в чем неповинен, пропускай, оное будет длЯ
другого пользительно, ибо о таковой материи, будь уверен, даже тысЯчи Языков
всего не могли бы пересказать".
     ‘ледовал подробный,  составленный юным  шерстником с истинною  торговою
щепетильностью, перечень грехов  и  восемь благочестивых  размышлений,  "кои
должен иметь в душе своей каждый христианин, приступаЯ к таинству исповеди".
     ‘ богословскою важностью  рассуждал ‹оренцо,  грех или  не  грех носить
сукна  и другие  шерстЯные  товары,  за  которые не  уплачены  пошлины. "—то
касаетсЯ  души,-- решал он,-- то  таковое ношение чужеземных тканей никакого
вреда причинить не может, ежели пошлина неправедна. Ђ посему да не смущаетсЯ
совесть ваша,  возлюбленные братьЯ и  сестры мои, но будьте благонадежны!  Ђ
если кто скажет: ‹оренцо, на чем ты утверждаешьсЯ, полагаЯ так о заграничных
сукнах? -- Я  отвечу:  в прошлом, 1499  году, находЯсь  по торговым делам  в
городе  Џизе,  слышал Я  в  церкви ‘ан-Њикеле проповедь  монаха  ордена  ‘в.
„оминика, некоего брата  „заноби, с удивительным и почти невероЯтным обилием
ученых доказательств,  утверждавшего то самое о  заграничных сукнах, что и Я
ныне".
     ‚  заключение, все с тем же унылым, тЯгучим  многословием,  рассказывал
он, как дьЯвол долго удерживал  его от  написаниЯ  душеполезной книги, между
прочим,  под предлогом будто бы  он, ‹оренцо, не обладает  потребной к  сему
ученостью  и красноречием,  и  что  более  приличествует  ему,  как  доброму
шерстнику,  заботитьсЯ о делах  своей лавки, нежели о писании духовных книг.
Ќо, победив искушениЯ дьЯвола и придЯ к заключению, что в этом деле не столь
научные познаниЯ  и красноречие,  сколь христианское любомудрие и богомыслие
потребны,--  с помощью ѓоспода  и Џриснодевы Њарии, окончил  он "книгу  сию,
посвЯщаемую невестке Ќаине, так же как всем братьЯм и сестрам во •ристе".
     ‹еонардо   обратил   внимание   на  изображениЯ   четырех  добродетелей
христианских,  которые  ‹оренцо, быть может, не  без тайной  мысли  о  брате
своем, знаменитом художнике, советовал живописцам представлЯть со следующими
аллегориЯми:  Ѓлагоразумие -- с тремЯ лицами, в знак того, что оно созерцает
настоЯщее,  прошлое  и будущее; ‘праведливость  -- с мечом и весами; ‘илу --
облокотившейсЯ  на  колонну;  “меренность  -- с  циркулем  в  одной руке,  с
ножницами в другой, "коими обрезает и предрекает она всЯкое излишество".
     Ћт  книги  этой  веЯло  на  ‹еонардо  знакомым  духом  того  мещанского
благочестиЯ,  которое   окружало  детские   годы  его