це, навстречу ему из-за хат отрЯд наших офицеров выводит человек
шестьдесЯт  без  шапок,   без  поЯсов,  в  солдатских  кацавейках,  шинелЯх,
бушлатах, в  крестьЯнских  пиджаках,  пестро  и  разнообразно одетых  людей;
головы и  руки у всех опущены, это пленные.  Џодполковник  повернул  кобылу,
возбужденнаЯ стрельбой, скачкой,  шпорами  она танцует  под ним,  выбрасываЯ
хвост, как вспыхивающий факел.
     - †елающие на расправу! - кричит с седла Ќеженцев.
     "—то такое?" - думаю Я, - "неужели расстрел? ‚от этих крестьЯн? Ѓыть не
может". Ќет, так и есть,  сейчас будет расстрел  этих остановившихсЯ на лугу
людей,  с опущенными  руками  и головами. џ глЯнул на  офицеров:  может быть
откажутсЯ,  не пойдут? џ молниеносно  решаю за  себЯ:  не  пойду,  даже если
Ќеженцев  прикажет,   пусть  расстреливают  тогда  и  менЯ;  и  Я   чувствую
наливающеесЯ   во  мне  озлобление  против  этого  подполковника  в   желтом
кавалерийском седле.
     €з наших рЯдов выходЯт офицеры, идут к стоЯщим у ветрЯнки пленным; одни
смущенно   улыбаютсЯ,  другие   идут   быстро,   с   ожесточенными   лицами,
побледневшие, находу  закладывают обоймы, щелкают  затворами  и  близЯтсЯ  к
кучке незнакомых им русских людей.
     ‚от  они  уже  друг против  друга;  побежденные и  победители.  Ћфицеры
вскидывают винтовки, кто-то командует  и сухим треском прокатились выстрелы,
мешаЯсь с  криками,  стонами  падающих  друг на  друга странными,  ломанными
движениЯми людей; а расстреливающие, плотно расставив  ноги и крепко  вжав в
плечи приклады, стрелЯют по ним, загонЯЯ все новые обоймы.
     “ мельницы наступила тишина;  офицеры  возвращаютсЯ к  нам,  только три
человека еще добивают  кого-то штыками.  "‚от это и есть гражданскаЯ война",
думаю Я, глЯдЯ на свалившихсЯ на  траву  окровавленной кучей  расстрелЯнных;
"то, что мы шли цепью по полю веселые и радостные чему-то, это другое, а вот
это: гражданскаЯ война". € Я чувствую,  что в  такой войне  Я участвовать не
могу.
     Џоследней затЯжкой  дотЯнув  папиросу и отбросив бычка,  стоЯщий  возле
менЯ кадровый капитан ђожнов бормочет:  "Ќу, если  мы так  будем, на нас все
встанут"; лицо у него синее, словно сведено судорогой.
     Љ нам подошли расстреливавшие, лица  многих  неспокойны,  неестественно
бледны, кой  у кого бродЯт странные улыбки, будто спрашивающие: "ну, как  вы
после этого на нас смотрите?".
     - „а, может, эта сволочь  в ђостове мою семью расстрелЯла? ’ы знаешь? -
кричит  кому-то бледный расстреливавший блондин и у него по-детски дергаютсЯ
губы.
     Њы вступаем в село,  кто-то  пробует запеть песню, но не подтЯгивают  и
запевала  оборвалсЯ. Ќа широкой улице, меж выбеленных  хат,  в жидкой  грЯзи
дороги,  тут  и  там  валЯютсЯ  трупы;  слышны выстрелы,  ведут  захваченных
лошадей, конвоируют  новых пленных, все село  сейчас в нашей власти и все мы
расходимсЯ на квартиры по хатам.
     џ, брат, ‘адовень, кнЯзь —ичуа, юнкер ‘омов, брЯкаЯ винтовками,  входим
в первую попавшуюсЯ хату, “ порога в темно-красной  луже  крови ничком лежит
черный, большой человек в  солдатском, волосы  на затылке слиплись. Ќа столе
тарелки с  недоеденным супом,  полбуханки  хлеба,  ветер рвет в окне пеструю
занавесь и только будильник в тишине хаты громким тиканьем отбивает времЯ.
     ‡а  сегоднЯшний пЯтидесЯтиверстный переход мы  устали, голодны, хочетсЯ
есть, лечь, спать. € все-же в этой мертвой хате мы  не остаемсЯ. €дем дальше
по вымершему селу, где из-за плетнЯ  вдруг покажетсЯ и тут же спрЯчетсЯ лицо
перепуганной бабы.
     ‚ечереющее небо устало темнеет. ‘ земли в пропасть скатываетсЯ остывшее
медное солнце,  обливаЯ  полЯ,  нас, церковь,  хаты  последним алым и нежным
огнем. Ќа площади у церкви слышатсЯ крики, кого-то собираютсЯ  расстреливать
и с кнЯзем —ичуа мы спешим туда, чтобы этому помешать.
     - ’ы солдат, твою мать? - в темноте кричит офицерский голос.
     - ‘олдат, да не стрелЯл Я, невиновный Я, - полуплачет другой.
     Ќо револьверный выстрел сух и с тЯжелым стоном, с мычаньем  тело падает
в закатной сумеречной темноте.
     € опЯть тот же голос кричит пойманному мальчишке:
     - „а Я, ей-Ѓогу, дЯденька, не был Я нигде! Ќе убивайте!  не убивайте! -
срывающимсЯ от смертного страха, истошным голосом надрываетсЯ мальчишка.
     Њы подбегаем к офицеру во френче с еле различимым лицом.
     - Ћставьте, бросьте... Ћн стрелЯет, осечка.
     - Ѓеги, счастье твое!
     ‚ырвавшись из  вооруженной толпы, паренек  опрометью бежит с  площади и
топот его ног умирает в  темноте. ‚ толпе кто-то чиркнул  спичку, закуривает
из  пригоршни,  и на секунду  освещено незнакомое небритое лицо. Њимо церкви
шагом  проезжает   кавалериЯ,  под  топот  подков  плывут  темные,  какие-то
монгольские очертаниЯ всадников.
     “же ночь.  ’еперь мы  так устали, что нам  все равно где спать. ‚ чужой
брошенной хате, вздув огонь, мы размещаемсЯ при свете лампы. ‚ переднем углу
- киот полный икон, густо засиженных мухами. “ стены раскрыт сундук. Ќа полу
набросаны  бабьи  кофты,  юбки,  на  крышке сундука врЯд  наклеены  лубочные
картинки генералов отечественной войны.
     Њы  чудовищно голодны. Ћсветив печь, Я лезу туда  кочергой и  достаю не
совсем еще остывший горшок каши; из чулана ‘адовень  несет все, что осталось
от убежавших хозЯев: солонину, сметану, краюху хлеба, молоко, масло; поймали
даже двух сонных  кур и набив хату сброшенными шинелЯми, папахами, сапогами,
винтовками, подсумками, после еды, мы усталые засыпаем на полу на соломе.
     ‚  этой  хате  было  странно  проснутьсЯ. ‚  первую  легковесную минуту
сознаниЯ, кода нет еще грани  между сном и Явью,  Я никак не мог сообразить,
где Я и что со мной?  Ќо помахиваЯ нагайкой, на пороге стоит разбудивший нас
вольнопер Ѓендо.
     ‡а чаем он живо рассказывает, как вступал в  село с другого  конца, как
на пулемете  закололи единственного  неубежавшего  пулеметчика, как  капитан
Џомеранцев бегал по селу с револьвером, расстреливаЯ кого попало, все только
приговариваЯ:  "дорого  им   моЯ  жена  обойдетсЯ!".  “  капитана  в   Љиеве
большевики, надругавшись,  зверски  убили жену и  всю  прошлую ночь  капитан
мстил кому-то; это он был во френче на площади, у церкви.
     ‚ольнопер  рассказывает,  что  в  ‹ежанке  расстрелЯли  больше  пЯтисот
человек. џ хорошо знаю  эти  офицерские чувства; в них месть за самосуды, за
убийства родных и друзей, за  унижениЯ, за уничтоженные, добытые кровью чины
и ордена, за  сорванные золотые погоны,  за изуродованную  жизнь, революцией
пущенную под откос.
     “мываЯсь  у  колодца  ледЯной  водой,  пахнущей  особенной  деревенской
свежестью,   Я   мысленно   разговариваю  с  полковником  Ќеженцевым.  "Ќет,
полковник, -  говорю Я  ему,  -  нет,  это не  то,  армиЯ офицеров-мстителей
никогда  не победит,  в ђоссии миллионы ‹ежанок и всех их не расстрелЯть. Ќо
если капитан Џомеранцев почти  душевно болен и  в  своем отчаЯнии может быть
даже по-своему понЯт, то как же от этих расстрелов не удержит  армию генерал
Љорнилов? ‚едь длЯ победы нужно к себе перетЯнуть души именно этих крестьЯн?
€ли,  может-быть  в белом  стане нельзЯ  уже сдержать  эти стихийные чувства
мести, так же как в красном нельзЯ удержать стихию ненависти?" думаю Я.
     - Ђ  одного Я  совсем  случайно  на тот свет отправил, - слышу Я  голос
вольнопера Ѓендо. € он опЯть рассказывает  "новый случай". Ќо  этих  случаев
чересчур  много, и Я,  не слушаЯ  вольнопера, ухожу  со двора  посмотреть на
‹ежанку днем.
     ‚ поисках еды по хатам  бродЯт  наши  солдаты и  офицеры; где-то  мычит
голоднаЯ  корова  и  исходит  лаем  собака,  все  еще  бессильно  охранЯющаЯ
хозЯйское добро.
     Ќа церковной площади в  разнообразных, неестественных, вывернутых позах
лежат вчерашние убитые; они пролежали здесь эту росную ночь, сейчас утренний
ветер, налетаЯ, шевелит их одеждами, они лежат, как  страшные, осклабившиесЯ
деревЯнные куклы. €з  улицы на пегой лошади выехала телега, в ней худаЯ баба
в поддевке  и черном платке; подъехав  к трупам баба слезла с телеги и пошла
от убитого к убитому, рассматриваЯ  их; тех, кто лежал  ничком, она легонько
приподнимала,  будто боЯсь сделать больно,  и опЯть также осторожно опускала
на траву; и вдруг возле одного упала на колени, потом на грудь убитого и, не
обращаЯ вниманиЯ ни на кого,  словно на площади никого и не было, жалобно  и
отчаЯнно закричала: "ѓосподи, ѓосподи, голубчик ты мой...".
     џ смотрел, как плача,  утираЯсь,  баба  укладывала  на телегу  мертвое,
непослушное  тело; ей помочь подошла  пожилаЯ женщина из церковной ограды; и
телега, поскрипываЯ, с дорогой кладью поехала в сельскую улицу. ЏоровнЯвшись
с помогавшей женщиной, глЯнув в ее угрюмое лицо, Я спросил:
     - —то это, мужа нашла?
     Ћна посмотрела на менЯ ненавидЯще.
     - Њужа,  - ответила и  пошла прочь. Ќе знаЯ куда себЯ  деть,  Я иду  по
‹ежанке,  чтобы встретить хоть  какого-нибудь  жителЯ,  поговорить,  узнать,
почему же  они на  нас встали?  џ вхожу в деревенскую  бакалейную  лавочку с
вывеской в смешных кренделЯх. „верь  зазвонила  колокольчиком. ‡а обсаленным
прилавком  стоит благообразный старичек,  на носу очки  в  железной  оправе,
подвЯзанной бичевочкой. ‘едаЯ бородка и желтое печеное  лицо придают старику
сходство с Ќиколаем —удотворцем. ЏокупаЯ спички и  подсолнухи, Я стараюсь со
старичком разговоритьсЯ.
     - Ќу, зачем же нас огнем-то встретили? ‚едь пропустили бы и ничего бы и
не было, - говорю Я покачивающему седой головой вздыхающему старику.
     - ‡намо, ничего  бы не было. Ђ вот поди-ж ты. ќто все пришлые виноваты,
„ербентский  полк,  да  артиллеристы.  ‘колько  тут митингов  было,  старики
говорЯт: пропустите, ребЯта, беду накликаете, а они свое: уничтожим буржуев,
не пропустим; их, говорЯт, мало, мы знаем,  это  Љорнилов с  киргизами  да с
беглыми  буржуЯми из Џитербурха  едет. Ќу,  вот и смутили, всех наблизовали,
выгнали  окопы рыть, винтовки пораздали. Ђ  как увидели  ваших-то,  ваши как
пошли  на село,  они  бежать. Ђртиллеристы  первые  на лошадей да  ходу, все
бежат, бабы, дети,  а куда бежать-то?  ‚аши  тут как  тут  и  настигли, -  и
осторожно снЯв подвЯзанные бичевкой очки,  старичек глубоко вздохнул и после
вздоха добавил, - а  народу-то, народу что побили, невинных сколько, а из-за
чего все, а? спроси ты поди?
     џ  вышел из лавки. Ќа  площади, с  которой  уж  увезли  трупы, на белой
лошади  джигитует  текинец  в  малиновой   черкеске,  хлестко  развевающейсЯ
на-ветру;  он то подбрасывает папаху, ловЯ ее, то  спрыгивает  и  впрыгивает
наскаку, а то, привесившись под брюхом лошади, скачет, держась за  подпруги;
и толпа текинцев одобрительно кричит наезднику на гортанном родном Языке.
     ‚ нашу хату откуда-то принесли грамофон,  он  хрипит и кашлЯет  вальсом
"‘он жизни" и, отдохнув от усталости степных походов, кто-то кричит:
     - ‘естры, valse generale , вальс!
     € шумЯ походными  сапогами по хате  офицеры  кружатсЯ с  ’аней и ‚арей,
одетыми в солдатские сапоги и шинели.
     VII
     Људа ж мы идем по этой цветущей кубанской степи?
     ’очно  мы,  рЯдовые  бойцы, не  знаем.  ѓоворЯт, Љорнилов  ведет нас на
кубанскую столицу …катеринодар. Ќаше  продвижение  по Љубани  трудно,  почти
каждую  станицу  берем  с  бою. €з  …катеринодара большевики  бросили на нас
крупные силы во главе с главнокомандующим войсками ‘еверного Љавказа, бывшим
солдатом ‘орокиным; передают,  будто бы генерал Ђлексеев полушутливо сказал,
что после ‹юдендорфа он боитсЯ больше всего ‘орокина.
     ‘орокин  нам сильно сопротивлЯетсЯ,  но  все-таки  мы  тесним  красных.
‘таницы Ѓерезанскую и †уравскую взЯли с бою, на станцию ‚ыселки ворвались на
плечах большевиков.  ‘воих  раненых мы  везем в обозе, а  убитые остались  в
весенних зеленых степЯх. Џод Ѓерезанской  закопали мы  нашего ротного, кнЯзЯ
—ичуа, убитого  пулей  в сердце. Ћн лежал возле цепи  на  зеленой траве, как
живой,  красивый,  немного бледный, далеко откинув левую руку.  ‘ трудом Я и
‘адовень положили его тело поперек седла  и Я  повел  конЯ  к  взЯтой  с бою
станице.
     Ѓеспрестанными боЯми мы измотаны телесно, разбиты душевно, но мы знаем,
отдыха в степЯх у нас быть не  может. Љак бродЯги,  белые перекати-поле,  мы
живем в просторах степей, идЯ от станицы к станице, с винтовками в руках.
     €з  ‚ыселок ночевать мы  свернули на хутор Њалеваный и,  переспав  там,
Ясным  утром  выступаем дальше на Љореновскую, где, наконец,  говорЯт, будет
отдых.  Њы пылим по степи, думать не о чем, мы умеем думать  только  о  двух
вещах; поесть бы, поспать бы. “ж видны далекие деревЯнные крыши Љореновской,
но  к  подполковнику  Ќеженцеву  подъехали  какие-то  конные  и  всех  сразу
облетает: ЉореновскаЯ занЯта большевиками, ее надо брать с боЯ.
     €  опЯть  рвутсЯ  их снарЯды, клокоча уходЯт наши; сзади  в цепи кто-то
застонал  и  падает; ’анЯ  и ‚арЯ  бросились  к нему, поднимают, поддерживаЯ
ведут раненого; хочетсЯ узнать: кто? џ не вижу; кажетсЯ ЉолЯ ‘омов.
     Њы уже залегли на поле и наскоро окапываемсЯ, над нами почти  над самой
землей с резким визгом рвутсЯ шрапнели; они словно придавливают нас к земле,
застилаЯ белым дымом, медленно расходЯщимсЯ и поднимающимсЯ в небо, но какое
оно, это небо, нам не видно.
     ‡воном  пчелиного  роЯ  долетают  пулеметные  пули  из   где-то  далеко
курлыкающего пулемета и ложась все  ближе поднимают на пашне ровную землЯную
пыльцу; еще секунда и красный пулеметчик дотЯнетсЯ до наших голов; "сейчас в
голову, в голову", думает каждый и в эти душу обжигающие мгновениЯ, вжимаЯсь
в землю, все мы, по-моему, забываем и то, что пулемет красный и то,  что  мы
белые, мы  забываем потому, что смерть близка и сейчас конец и прощай землЯ!
џ  вижу, как поручик  ѓригорьев из прорехи рубахи  вытЯнул нательный крест и
незаметно его целует; и Я тоже свободной рукой  трогаю на моей груди зашитую
матерью ладанку все с тем же псалмом и молниеносно, нежно, вспоминаю мать.
     ќто  повсюдно;   всеобще:   если   смерть   рЯдом,   она   делает  всех
чувствительнее и беспомощнее.  Њне  даже  кажетсЯ, что словно  увидЯ  сейчас
какую-то  темную,  без  краев  пустоту,  Я  узнаю  что-то  громадное,  но  в
человеческих    словах   совершенно    невыразимое;    словно   оттуда,   из
потустороннего, менЯ на  мгновение освещает какой-то  и  страшный  и  вечный
свет.
     ђаздаетсЯ треск шрапнельной очереди и сразу донеслись жалобные стоны. ‚
цепи  все осторожно поворачивают  головы,  раненого  видно сразу, он уже  не
вжимаетсЯ в землю, как здоровые, а  лежит беспомощно выделЯЯсь. Љто-то ранен
там, где лежал брат; Я чувствую, как у менЯ от темени отливает кровь.
     - Љравченко! - кричу Я полушепотом, - узнай по цепи, кто ранен?
     Љравченко  не оборачиваетсЯ  и  мне кажетсЯ,  что умышленно, потому что
ранен брат. џ  кричу  громче.  Љравченко  нехотЯ обернулсЯ,  кивает головой,
спрашивает следующего и вскоре таким же полушепотом отвечает:
     - ‚ живот!
     - Љто? ‘проси, кто?
     ‘зади доносЯтсЯ звериные стоны. „а, конечно, брат лежал  именно там  и,
путаЯсь,  громоздЯтсЯ  какие-то  давние отрывки домашних детских  картин. Ќо
снова шьет  пулемет,  обдаваЯ  пыльцой  и  оглушительно  рветсЯ  шрапнель за
шрапнелью,  застилаЯ и менЯ, и Љравченко,  и ѓригорьева белым облаком. Љогда
дым растаЯл, Љравченко кричит:
     - ‹ойко ранен!
     € сразу легко, слава  Ѓогу, не брат. Ќо  за этой радостью просачиваетсЯ
мысль: "какое  же ты животное, рад, что не брат,  а ведь ‹ойко рЯдом с тобой
умирает и у  него и  мать, и брат". ‹ойко  стонет ужасно,  он просит пить, к
нему  подполз  поручик ‚озовик и поит его, прикладываЯ к губам свою слюну на
пальце.
     - ’ринадцать, часто! - кричит взводный  ѓригорьев. џ не понимаю,  в чем
дело. ѓригорьев щелкает затвором, стрелЯет. - —его ж не стрелЯете? Ќаступают
же!  - кричит он бешено, лицо у него возбужденное, глаза широкие.  Ќо теперь
вижу и Я: издалека движутсЯ густые цепи красных, находу стрелЯют. "Љак же  Я
не заметил?". ‡атвор заедает, но Я уже стрелЯю "тринадцать  часто" по идущим
в  атаку. ‚округ несусветнаЯ стрельба;  но по цепи кричат: "отходить!" и все
вскакивают, отступают,  некоторые  даже  побежали.  "—то такое? Ћтступление?
Џроиграно?" прорезает менЯ, "Ќо куда ж отступать? ‚едь отступать нам некуда,
у  нас везде фронт". € оборачиваЯсь,  Я стрелЯю в черные  фигурки. Ђ  кругом
ливнем тыкаютсЯ в  землю  пули. "Ќеуж-то ни одна  не попадет,  ведь Я  такой
большой,  а  их  визжит  такое  множество?". —ерненькие фигурки сзади что-то
кричат,  уже  слышны отдельные  голоса,  "Љакие  у  них  лица? ‚едь наши  ж,
русские?! Ќаверное, звери". ‹ойко полз, но  перестал, брошенный меж  ними  и
нами; он просил ‚озовика пристрелить его, но у того не хватило на это сил.
     - ‘тойте  же,  господа!  - отчаЯнно-приказательно  кричит штабс-капитан
Љедринский, и  около него  задержалось  несколько человек; и  вдруг  от  его
криков  всЯ  цепь  сначала неуверенно замедлЯет шаг,  потом останавливаетсЯ;
каждый понЯл: все равно ж отступать некуда, так уж лучше вперед чем назад, а
там будь что будет! € цепь повернулась и двинулась на красных.
     - ‚перед! ‚перед!  - Љрики ширЯтсЯ и вот уж всЯ цепь пошла, даже далеко
убежавшие  нехотЯ, медленно возвращаютсЯ;  что-то мгновенно  переломилось  в
душах; также ливнем свистЯт пули, также наступают красные, но теперь мы идем
прЯмо  на  них с ширЯщимисЯ  криками ура и теперь мы уже не люди, глЯдЯщие в
пустоту смерти, а настоЯщие белые, с штыками на перевес бегущие на красных.
     -  Ѓей их! -  € лица совсем  другие, зверские,  сильные, рты  раскрыты,
глаза блестЯт. ‘веркаЯ штыками,  мы  пробегаем по  пашне,  сейчас сойдемсЯ в
рукопашную, все равно! Џо всему полю несетсЯ ура, но черненькие не близЯтсЯ,
остановились,  толпЯтсЯ.  „рогнули? € еще  сильней по степи  катитсЯ ура. Њы
перебегаем наши окопчики, теперь  уж ничто не страшно;  вон лежит их раненый
матрос в синей куртке, кто-то из наших выстрелил ему в голову, он безобразно
дрыгнул ногами и медленно вытЯгиваетсЯ, как зарезанное  животное. —ерненькие
бегут, бросают винтовки, подсумки, мы их опрокинули. Љакое радостное чувство
победы и  силы! ‚от  уж их окопы, валЯютсЯ патроны, винтовки. ‚ стрельбе  не
слышно голосов,  кричащих  прицелы. ‚ луже  крови  растЯнулсЯ их  раненый  с
каким-то нечеловеческим лицом, он широко раскрывает словно обуглившийсЯ рот.
"Ђ-а-а, сдыхаешь!", но это блик, все мелькнуло и улетает в беге.
     ‘росшись с телом пулемета, по отходЯщему красному бронепоезду с полотна
железной дороги стрелЯет прапорщик-женщина Њерсье. ‘трашным разрывом гранаты
у  полотна убило наших  пулеметчиков.  Ќа железнодорожной  насыпи тут  и там
стонут лежащие раненые, но здоровые бегут вперед, делаЯ вид,  что раненых не
замечают.  "ѓоспода,  ради  Ѓога,  возьмите!",  слышатсЯ стоны, но  здоровые
как-будто  не  дослышивают,  иль  отговариваютсЯ  находу.  €  только поручик
’рЯпкин,  закинув за плечо ремень  винтовки, тЯжело  напружив ноги, несет на
руках бледного большого раненого корниловца. "Њолодец, ’рЯпкин!" думаю Я.
     €з  Љореновской  красные выбиты, станица за  нами.  Ќо  в  начинающихсЯ
сиреневых сумерках большевики возобновлЯют атаки. ‹ивнем свистЯт их пули, их
цепи опЯть уж недалеко, но нас, лежащих на поле за Љореневской, беспокоЯт не
цепи,  а надвигающийсЯ на нас, вздрагивающий белым дымком, бронепоезд.  ќтот
дымок над трубой увеличиваетсЯ; с бронепоезда дождем строчат пулеметы.
     Ќаша   цепь   волнуетсЯ,   ее  устойчивость   слабеет.  ЏокуриваЯ,   за
железнодорожной будкой  стоЯт подполковник Ќеженцев и штабс-капитан ‘коблин.
Ќеженцев  приказывает: в атаку на бронепоезд! € надо вставать с земли, идти,
а  усталость  от целого днЯ боЯ тЯжко сковывает тело; сейчас  бы лечь на эту
траву  и  заснуть  бы  днЯ  на  два;  но  проклЯтый  дымок  бронепоезда  все
увеличиваетсЯ.
     -  ‚ атаку! - раздаютсЯ  голоса. €  цепь  поднимаетсЯ; двинулись,  идем
быстрей,  с  винтовками  наперевес близимсЯ к бронепоезду,  подбадриваЯ себЯ
криками  ура.  Њы  уже  выравниваемсЯ,  усталость  сломлена  каким-то  общим
напрЯжением воли, бегом  мы охватываем со всех сторон  бронепоезд, а с  него
воем, визгом тЯвкают  пулеметы.  Ќо  теперь  все равно, мы близко...  Ќо что
такое? Љто-то железным  прутом ударил менЯ по ноге. џ схватилсЯ за ногу,  по
штанам течет  кровь, не  могу  идти...  Њимо, согнувшись, как он согнувшись,
играЯ в лошадки, бегал в детстве, пробегает мой брат, рот у него раскрыт, он
кричит ура.
     -  ‘ережа!  - кричу Я, но в этом  чертовом аду он ничего не слышит,  не
видит.  Ћсторожно  ступаЯ,  Я хромаю назад к  будке, а сзади несутсЯ, хлещут
пули. "‘ейчас добьет", думаю Я, но уже с каким-то безразличием, как будто не
о себе; выйдЯ из боЯ, Я весь  в внезапно навалившейсЯ на менЯ усталости; она
полонит менЯ, Я только  чувствую  режущую боль  в  ноге, словно,  стЯнув  ее
проволокой, кто-то закручивает все туже и туже.
     ‚ мужской  кожаной  куртке,  в  солдатских  сапогах,  за  будкой сестра
милосердиЯ перебегает от  раненого к  раненому; тЯжело и легко-раненые лежат
на  траве;  Я  опускаюсь  среди  них  на  пригорке  у  однообразно  гудЯщего
телеграфного столба.
     - ‘ейчас,  сейчас, у  менЯ не десЯть  рук,  подождите, - покрикивает на
кого-то простоватаЯ сестра с глазами веселого утенка.
     Љогда она подходит ко мне, Я с чувством некоторого стыда спускаю штаны,
сестра жирно смазывает рану иодом и нога туго и приЯтно стЯгиваетсЯ бинтом.
     -  ‘частливчик, - улыбаетсЯ сестра, пропускаЯ вокруг  ноги  бинт, -  на
полвершка бы правее и перебило бы бедро, тогда б вас и на  подводе отсюда не
увезти.
     џ знаю, что тогда б менЯ могли бросить  в  степи, как бросили  ‹ойко. Ђ
сейчас  по вечереющей, обсаженной весенними  тополЯми  дороге двое  офицеров
ведут менЯ под-руки в Љореновскую.  Њедным светом гаснет закат, алые сумерки
ниспадают  все  ниже,  но  только  полнаЯ   темнота  затушит  гул   боЯ  под
Љореновской.
     VIII
     Џротив нас в  Љореновской сражалось до  четырнадцати тысЯч красных  под
командой ‘орокина. ‚ыбитые, они сосредоточились у Џлатнировской, готовЯсь  к
второму бою, но Љорнилов резко свернул армию на “сть-‹абу.
     Ћбоз с ранеными едет за армией. Ќа телеге нас пЯтеро. ‘естры укрыли нас
одеЯлами; с поскрипыванием движетсЯ подвижной  лазарет, на  выбоинах  стонут
утомленные раненые, а  впереди сквозь  подоспевших, непускающих  в “сть-‹абу
красных пробиваетсЯ армиЯ.
     “же   далеко  за   полдень,  а   под  “сть-‹абинской   бой  все   идет.
“сть-‹абинскаЯ  раскинулась  по крутым  холмам  над реками ‹абой  и Љубанью.
ЊешаЯсь с  белым  цветеньем вишень и Яблонь,  на  обрывах меж станичных  хат
пестреет цветущий кустарник. ‘трельба от “сть-‹абы доноситсЯ все Явственней.
Ћбоз уже  почти в зоне боевого огнЯ. ђаненые прислушиваютсЯ: не приближаетсЯ
ли общий гул боЯ?
     Ќа моей  подводе волнуетсЯ капитан с обеими перебитыми ногами; смельчак
в бою, здесь в беспомощности он потерЯл самообладание.
     -   ‘лышите,  приближаетсЯ,  -  приподнимаЯсь  на  локте,  говорит  он,
грЯзнобледный, измученный от неспаных  ночей,  от страшного ранениЯ; губы  у
него  почти черны; под все  близЯщимсЯ ружейным накатом капитан с  отчаЯнием
откидываетсЯ.   Ђ   зловещий   гул,    действительно,    близитсЯ.   ђаненые
прислушиваютсЯ к нему, как зверь  на облаве к  крикам загонщиков. џ волнуюсь
вдвойне: мой брат в бою.
     €з арьергарда, торопЯсь, проходит отрЯд; лица строгие, озабоченные.
     - Ќу, что?
     -  Ќаседают, отбиваемсЯ, -  говорит худенький  офицер с бородкой; отрЯд
уходит влево по пашне.
     ђаненые  зорко следЯт за  ним, вот и оттуда, слева, донеслись выстрелы,
стало-быть, большевики  и с флангов; мы  в  кольце, бой со всех сторон, но в
авангарде самый напрЯженный.
     Ћт  подводы  к  подводе  ходЯт сестры,  менЯют  повЯзки,  кормЯт,  поЯт
раненых. ’ак идут часы. Ќо вдруг винтовки в авангарде затрещали ожесточенней
и общий  гул боЯ  сразу  стал  удалЯтьсЯ, будто  подхваченный  и  понесенный
какими-то прорвавшими плотину волнами; раненые завозились.
     -  “далЯетсЯ, слышите?  Ћт головы  обоза крик:  -  Ћбоз вперед! ‚озчики
замахали  кнутами, лошади вскачь помчались по степной дороге, а  перед нами,
замираЯ,  все  уноситсЯ  эхо  боЯ;  теперь  уж  нет  сплошного  гула;  гул с
перерывами, стало-быть, большевики отброшены и наши взЯли станицу.
     Ќо  в “сть-‹абе мы не  останавливаемсЯ. ‚ырываЯсь из  красного  кольца,
Љорнилов бросает нас дальше и Я не знаю, где Я просыпаюсь ночью в темноте от
многоголосьЯ,  скрипа  тысЯч  колес,  криков, ругательств,  ржаньЯ  лошадей.
Ќедалеко от подводы у костра кто-то легким фальцетом напевает:
     "Њы дралисЯ за ‹абой,
     Ѓой был молодецкай!"
     - ‘таничник, где мы?
     - ‚ Ќекрасовскую въехали.
     ‚се глушитсЯ кромешным галдежом возчиков, криками квартирьеров, сестер,
скрипом колес тронувшегосЯ по станице обоза; и только уж в хате Я встречаюсь
с раненым братом.
     џ  лежу  под  божницей, обклеенной  узорно  вырезанной газетой;  брат с
раздробленной ступней прыгает  по хате на  одной ноге,  капитан с перебитыми
ногами неподвижен на полу;  другие раненые кто ходит, кто прыгает, а  ’анЯ и
‚арЯ промывают раны, менЯют  перевЯзки, рассказывают новости. Ћт отдыха  все
веселы. ‘ердита только  дрЯхлаЯ хозЯйка-казачка с глЯдЯщим  изо  рта длинным
желтым клыком; она то беззубо шамкает, то ворчливо крЯхтит.
     - —то ты, бабушка?
     -  Ћх, да как что? Људы Я вас дену,  хата малаЯ, а вы все перестрелЯны,
как птицы какие, - оглЯдывает нас мутным глазом старуха и продолжает охать у
печи, - всЯкие  Я войны  видала,  помню, как  черкесов мирили, как на  турку
ходили, а теперь вот своЯ на своих пошла, - и старуха никнет седой головой.
     - €з-за чего ж это, бабушка, пошла-то она, а? - смеетсЯ кто-то.
     - „а рази Я знаю, может и есть из чего, а  может и нет, так  все зрЯ, -
безразлично бормочет старуха. Џришедший ‚асилий ‹аврович  рассказывает, что,
отбиваЯсь  от  наседающих  со  всех  сторон  красных,  Љорнилов ведет нас на
…катеринодар, надеЯсь штурмом взЯть кубанскую столицу и тогда в ней уж найти
казачью опору. „о хаты  долетают звуки похоронного марша,  это хоронЯт наших
убитых и умерших от ран и на кладбище каждой станицы вырастают  наши простые
деревЯнные кресты.
     IX
     ‚  Џензе по ночам моей матери снилсЯ мучительный  сон,  как по снежному
ветреному полю  красные  ведут ее  сыновей,  на расстрел. Њать просыпалась в
судороге; но  ее  дни  нелегче ночей: красные газеты пишут, что белаЯ  армиЯ
разбита,  что Љорнилов бежал в  кавказские горы, а по степЯм валЯютсЯ, гниют
"объеденные трупы золотопогонников".
     Ѓессоной ночью, ощущаЯ всю свою потерЯнность в мире,  мать  решила сама
пробиратьсЯ на  юг,  в те далекие  донские степи, где быть-может, еще живы и
сражаютсЯ с красными ее сыновьЯ. Ќо путь на „он  труден. „он отрезан от всей
ђоссии кровавой чертой гражданской войны.  Ќадо кружить: ехать  до ‚олги, по
‚олге  плыть до  Ђстрахани,  с  Ђстрахани по Љаспийскому  морю  на  ‘еверный
Љавказ,  оттуда  на Љубань,  а  там  уже  пробиратьсЯ в  донские  степи, где
потерЯлась белаЯ армиЯ.
     ђаспродав все, что могла, с зашитыми в юбку тремЯ тысЯчами рублей, мать
в конце апрелЯ уже ехала на ‘ызрань, забившись в теплушку, переполненную все
еще бегущими с российских фронтов солдатами. Ќа грЯзной, сызранской пристани
с  трудом   за  взЯтку  она   достала  билет  до   Ђстрахани  и  отплыла  на
разгромленном,  захарканном  пароходе  "ЋктЯбрьскаЯ  революциЯ",  полыхавшем
красными флагами.  Ќа пароходе фронтовые солдаты, красногвардейцы,  матросы,
куда-то плывущие мужики-мешочники, пробирающиесЯ на родину армЯне и вместе с
ними притаившиесЯ беглецы-интеллигенты. Џо  необъЯтно раскинувшейсЯ весенней
‚олге, мимо туманных †игулей, мимо кургана ‘теньки ђазина плыла "ЋктЯбрьскаЯ
революциЯ".   Ќавстречу   протЯжно  гудЯт  сирены  таких  же   разграбленных
пароходов. ‚ желтых  сумерках по размахнувшейсЯ волжской шири с  кормы летЯт
жалобные звуки двухрЯдки.  ќто,  сидЯ  неподалеку от  матери, играет  слепой
гармонист  с отросшими по плечи волосами и простонародным, за душу хватающим
тенором поет: "ђевела бурЯ, гром гремел..." Љрасногвардейцы, матросы разными
голосами  подтЯгивают певцу. Ђ  когда вечерний  туман накрывал ‚олгу, каждый
день всЯ команда  парохода по-старинке становилась  на корме  и  хором  пела
"Ћтче наш".
     ’ак плыла "ЋктЯбрьскаЯ революциЯ". ‡а  долгий путь беглецы-интеллигенты
сжились. Љостромич-инженер в очках, с козьей бородкой, рассказал матери, что
тоже  пробираетсЯ  на  Љавказ разыскивать сына и  что ему сказали,  будто  в
Ђстрахани есть такой баркас "ѓурьев", который возит людей до  ЃрЯнской Љосы,
а с ЃрЯнской Љосы на ЉизлЯр будто отвозЯт на арбах казаки.
     ‚ Ђстрахани, не отставаЯ от инженера и семьи армЯн, мать попала-таки на
маленький пароходик  "ѓурьев",  переполненный  разношерстными беглецами.  Џо
изменчивой   зелени   ЉаспиЯ   "ѓурьев"   заскользил   к   ЃрЯнской    Љосе.
Ќеразговорчивый капитан дорого брал за такое путешествие, но подплыть к Љосе
все-таки отказалсЯ, бросив  Якорь далеко от  берега.  Џоочереди пассажиры  в
лодке переплывали на  берег  и там  сговаривались  с поджидавшими казаками о
поездке дальше на арбах в  ЉизлЯр. ‚ эти смутные  времена прибрежные  казаки
зашибали большую деньгу, промышлЯЯ извозом человеков:  двадцать два целковых
с души и непременно царскими.
     Ќочью  на  ЉизлЯр тронулись  три  подводы.  Ќа  арбе вместе  с  матерью
умостились: унылый чеховский интеллигент с выцветшей бородкой  и  трЯсущимсЯ
на  носу  черепаховым пенсне, - от него  только  и узнали, что  он племЯнник
уфимского архиереЯ; муж  и жена из  Ћрла,  все  ощупывавшие на себе  зашитые
драгоценности;  пехотный   полковник   из  ‘арапула   с  сыном-кадетом,   не
скрывавшие,  что пробираютсЯ в белую армию.  Џоследним,  крЯхтЯ,  крестЯсь и
шепча "–арицы мои небесные!", взобралсЯ на арбу  толстый  казанский купец  в
поддевке и сапогах бутылками.
     Ќад ночной  степью,  как  ломоть  лимона,  дрожит  серп  луны; тарахтЯт
казацкие подводы.  „ремлЯ  на  арбе, мать знает, что к  живым или мертвым, а
близитсЯ к сыновьЯм,  и в этом  ее душевное успокоение; привалившись к плечу
полковника  спит  кадетик-сын;  раскачиваетсЯ  тощее  очертание   племЯнника
архиереЯ; и казанский толстосум преувеличенно охает и стонет на выбоинах. Ќо
вдруг за подводами по степи пронессЯ топот скачущих коней и  в свете звезд и
желтого месЯца  на дороге стали  видны машущие винтовками всадники. "‘той! в
веру, в душу, в гроб,  в мать!",  кричали  доскакавшие, вертЯщиесЯ  на конЯх
пьЯные казаки. "Ђрестовывай вчистую! ‚ертай на обыск!"
     Ќо  головной   старик-возчик,  вероЯтно,   лучше   других   знал  своих
станичников.  Ћн  хоть  и  с  ругательствами,  но  спокойно слез  с  арбы  и
спешившиесЯ  казаки, ведЯ подуздцы коней, пошли  за ним  в сторону с дороги.
’ам началсЯ  галдеж,  торг, но  вдруг  голоса перешли на мирное и  кто-то  в
лунной темноте раскатисто и  животно расхохоталсЯ. ‚озчики снова полезли  на
арбы, а казаки, впрыгнув кошками на коней, вскачь понеслись  назад к станице
пропивать взЯтый с возчиков бакшиш.
     „нем перед беглецами та  же  выжженнаЯ, бесприметнаЯ степь. Ќа подводах
не  укрытьсЯ  от  палЯщего  удушливого  зноЯ,  ноги  затекают от  неудобного
положениЯ,  но  каждый  беглец  готов  терпеть  все,   лишь  бы  доехать;  и
день-деньской молча они трЯсутсЯ на арбах.
     Ћбрадованно заговорили только, когда раскаленное удушье степи сменилось
сочной  тенью прохладных армЯнских садов ЉизлЯра,  в которых под  вечер пели
соловьи.
     •
     €здалека  доноситсЯ гул  боЯ,  то  стихаЯ, то  разростаЯсь.  ‘ тЯжелыми
потерЯми  прорвавшись  сквозь станицы,  крестьЯнские  хутора,  разгромленные
черкесские  аулы,  Љорнилов начал штурм  …катеринодара, охватив  его  с трех
сторон.
     Љ реке Љубани,  где на берегу  на некошенных лугах табором расположилсЯ
обоз-лазарет,  катитсЯ,  беспрерывный  гул  штурма. “  реки дымЯтсЯ  костры,
пасутсЯ стреноженные  лошади; меж телегами  ходЯт сестры милосердиЯ, кормЯт,
перевЯзывают раненых.
     Љ   вечеру   второго  днЯ,  по  наведенному  парому  лазарет   медленно
переправлЯетсЯ через Љубань  и по узкой дамбе едет ближе  к …катеринодару, в
станицу …лизаветинскую, ждать взЯтиЯ добровольцами казачьей столицы.
     ‚ …лизаветинской  нас  человек тридцать раненых  положили  в  церковную
сторожку.   Џол  двухоконной  комнаты  застлан  соломой,  все  лежат  плотно
прижавшись  друг  к  другу.  "Ќу,  Я  же  ничего не  вижу,  сестра,  умолЯю,
доктора!",  то  и дело  отчаЯнно вскрикивает  исхудавший рыжеватый  поручик,
ослепший  на  оба  глаза   от  ранениЯ  в  висок.  "‚оды...",   тихо  стонет
мальчик-кадет, у него раздроблена ключица, но он так слаб,  так тихо  зовет,
что за общими стонами  его  не слышно. ђаненый  в рот юнкер  полумычит, зовЯ
сестру: у него шесть дней не менЯли повЯзки.
     ‚ести   из   боЯ   странные:  то  на  дрожащей,   задохнувшейсЯ  лошади
подскакавший к церкви казак расскажет,  что …катеринодар  взЯт  и по станице
проноситсЯ ура раненых, то оказываетсЯ, наши отброшены с  тЯжелыми потерЯми;
а штурм гудит без перерыва третий  день, все слилось в страшный гул большого
сражениЯ.
     Њы, могущие передвигатьсЯ, вышли из сторожки и лежим на лугу у церкви.
     - џ  Џеремышль, ‹ьвов брал,  а такой канонады не  слышал, - затЯгиваЯсь
газетной самокруткой, говорит седой полковник с забинтованной головой.
     - Ћни из Ќовороссийска тЯжелые орудиЯ подвезли, слышите, как ахают?
     ‚се  напрЯженно прислушиваютсЯ  к  сотрЯсающему  воздух  гулу орудийных
залпов. ‘таничнаЯ церковка  с розовым в золотых звездах куполом  исстрелЯна;
хромой старик-сторож показывает нам небольшой, стоЯщий в окне, написанный на
стекле образ •риста; все  окно выбито  снарЯдом,  кругом  иконы осколки,  но
прислонившись к железной решетке, образ •риста стоит нетронутым.
     ‚  церкви полумрак, пахнет весенним воздухом и  ладаном. ‚ колеблЯщемсЯ
мерцаньи  свечей  ветхий  свЯщенник  с   желтой  по  краЯм  бородой,  служит
великопостное  служение,  прочувственно  читаЯ  молитву  св. …фрема  ‘ирина:
"ѓосподи, владыко живота моего,  духа праздности, уныниЯ..."; и  рушатсЯ  на
колени, молЯтсЯ раненые, плачут, не поднимаЯсь с колен женщины-казачки. Ђ со
стороны …катеринодара все ревет артиллериЯ, от  орудийных залпов содрогаютсЯ
свечи и иконы в церкви.
     Ћтслужив  службу, неуверенной старческой  походкой  свЯщенник сходит по
ступенькам паперти,  опираЯсь о  подожок,  проходит  к  себе  в  разлапистый
покривившийсЯ дом.
     Њы уходим  спать в  сторожку, но спать  нельзЯ. ’Яжело-раненые мечутсЯ,
стонут; ночью из боЯ пришли обессиленные, с лицами странно незнакомыми, ‚арЯ
и ’анЯ,  обе сели  возле  нас,  плачут:  ‘виридов  убит,  …жов  убит, Њошков
умирает, рота  перебита, наши,  то  и  дело, бросаютсЯ в  рукопашную, бьютсЯ
из-за  каждого шага, то займут  их окопы, то красные  снова их выбьют. ‚чера
сестры складывали раненых под стога, а  к вечеру красные  отбросили наших, и
подожгли стога, из огнЯ слышались крики и стоны раненых.
     Ќочь проходит  без сна. ђаненые  все прибывают,  в  в  сторожке нет уже
места, их кладут снаружи, в ограде; раненаЯ в грудь сестра кричит: "воздуха,
воздуха!";  среди общих стонов два  офицера осторожно выносЯт ее на крыльцо;
ставший санитаром пленный австриец, в своей  еще серой австрийской куртке, и
две сестры  неловко вытаскивают из сторожки умершего, его  руки волочатсЯ по
полу, голова свернулась на сторону; "осторожней-же!" стонут раненые.
     Ќа  рассвете к  нам в  ограду внесли  раненую  екатеринодарскую сестру.
„евушка с  зелеными  переменчивыми  глазами,  овсЯными  кудрЯвыми  волосами,
ранена  пулей  в  таз,  сильно мучитсЯ. ‡а ней ухаживают наши сестры, от нее
узнали, что  в  …катеринодаре многие  девушки пошли  в  бой, желаЯ  помогать
раненым  и красным и белым; и наши видели, как она  перевЯзывала  в окопе  и
тех, и других; там ее и ранили пулей в таз.
     Џосле бесчетных  конных и  пеших  атак,  на  пЯтый  день  беспрерывного
штурма,   наши  потери  убитыми  громадны;  среди   убитых  командир   полка
подполковник  Ќеженцев;  обоз  с  ранеными  утроилсЯ; мобилизованные  казаки
сражаютсЯ неохотно, а сопротивление красных растет. "Љогда идешь в атаку, от
красных в глазах рЯбит", рассказывают  раненые. ЏодвезеннаЯ из Ќовороссийска
тЯжелаЯ артиллериЯ засыпает нас гранатами, а у нас уже нет снарЯдов, и белое
кольцо добровольцев, охватившее  …катеринодар  голыми руками, теперь в  свою
очередь  охватываетсЯ спешащими на выручку кубанской столицы красными. Ѓой с
фронта, с тыла, бой везде и нам ‚ этом бою подкреплений ждать неоткуда.
     ‚ это тЯжелое утро ко мне в ограде  церкви подошел капитан ђостомов, на
нем лица нет.
     - Љорнилов убит, - глухо  сказал  он, - теперь все кончено, только ради
Ѓога не рассказывайте, приказано скрывать, боЯтсЯ паники,  разгрома, говорЯт
о неизбежности нашего плена, ну, а там известно что, - и капитан  лег  рЯдом
на траву и, закрыв лицо руками, замолчал.
     ‘ердце словно оторвалось и утонуло; Я  не хотел  бы верить, но недалеко
от церкви, где возле  хаты  качаетсЯ под ветром дуплистаЯ ветла, на  карауле
стоЯт два текинца;  в  хату входЯт и выходЯт  военные,  там в простом гробу,
украшенном полевыми  цветами, лежит труп  небольшого человека  с монгольским
лицом;  генерал ‹. ѓ.  Љорнилов  лежит  в  походной, защитной  форме;  и все
стоЯщие у гроба, даже часовые текинцы, плачут.
     Ђ под …катеринодаром все ухают залпы артиллерии.
     …го штаб стоЯл  в небольшой хате у рощи, на высоком берегу вытЯнувшейсЯ
далекой  лукой Љубани. “же давно  красные вели пристрелку  по  этому  белому
трехоконному домику  и  адъютанты  уговаривали генерала  бросить  хату,  но,
занЯтый безнадежным роковым штурмом, он уже не обращал вниманиЯ на уговоры и
на гранаты, изрывшие рощу.
     ЏоследнЯЯ  граната,  пробив  стену, попала под  стол,  за которым сидел
Љорнилов.  …го подбросило  кверху, ударило об печь: ему  раздробило  висок и
переломило бедро.  €з дымЯщейсЯ  хаты  адъютанты вынесли генерала на воздух,
.Љорнилов умирал.
     Љогда стемнело, к нам в заваленную  ранеными сторожку вошел  запыленный
обозный  офицер   в   пропотевшей   гимнастерке.  "ѓоспода!",  закричал  он,
"укладыватьсЯ  на  подводы!  ’олько тЯжелораненых  просЯт не ложитьсЯ, легко
раненых  отвезут,  переложат на артиллерийские,  а  тогда приедут во  второй
раз".
     ‘естры  ’анЯ  и  ‚арЯ  торопЯт  укладыватьсЯ,  ехать и  в  их  шепчущих
настоЯниЯх Я  чувствую какую-то тайну. џ выхожу в  ограду, на паперти темные
очертаниЯ старого свЯщенника.
     - Ѓлагословите, батюшка.
     -  •рани  вас  ѓосподь,  -  обнЯл  менЯ  дрЯхлый  свЯщенник,  и  трижды
поцеловал,  -  уйдете...  с  нами  что  будет...  ѓосподи...  -  произнес  с
вырвавшимсЯ стоном, - завтра же ведь придут и начнут расстрелы.
     Џо темноте  еще резче  плывет гул боЯ.  ‘естры  несут  одеЯла, подушки,
торопливо  укладывают нас на  подводе  и ’анЯ шепчет,  что мы  отступаем  от
…катеринодара,  что  тЯжелораненых  бросают  в  …лизаветинской  на  произвол
судьбы, сокращаЯ хоть этим обоз.
     џ  забыл в сторожке поЯс, ковылЯю туда. ЉоптЯщаЯ керосиноваЯ  лампа  со
стены освещает вороха измЯтой соломы. ‚ углу кто-то тихо-тихо  застонал, это
мальчик-кадет с раздробленной ключицей, он лежит навзничь, желтый свет мутно
озарЯет его изможденное детское лицо с темными, отросшими за войну волосами.
     - ‚се  уехали...  бросили... -  не  то  через  силу,  не  то в  забытьи
простонал кадет.
     „огоравшаЯ лампа наполнЯла сторожку колеблЯщимисЯ тенЯми; тЯжелораненый
оставалсЯ в темноте ждать утренней расправы красных.
     -  ’риста раненых  бросили, а? ‚едь не только на смерть, а  на страшное
истЯзание! Џри  Љорнилове этого никогда  бы не было, - вполголоса говорит на
подводе раненый в лицо ЉолЯ ‘омов.
     - „октор и сестры наши с ними остались, - шепчет ’анЯ.
     ‚озчик  понукает  лошадей,  рысью  едем в  темноте;  над нами  катитсЯ,
уплывает оставшеесЯ на полнебе золото созвездий. Њы не знаем, куда нас ведет
заменивший Љорнилова, новый главнокомандующий генерал „еникин.
     XI
     ‚  степЯх  в эту темную  ночь у  железно-дорожной  станции Њедведовской
решалась судьба. ‡десь генерал „еникин наметил попытку вырватьсЯ из красного
кольца; и здесь  же в сети железных дорог ‘орокин  хотел  нас нагнать,  чтоб
добить,  уничтожить. ќта  чернаЯ ночь решала все:  прорвемсЯ -  затерЯемсЯ в
степЯх, не прорвемсЯ - смерть.
     ‘крывшись  за чередой холмов,  в  степи, в  ожидании прорыва  притаилсЯ
обоз.  Џофыркивают уставшие лошади, без отдыха прошедшие семьдесЯт верст. Ќа
подводе  нас  шестеро.  Џод   звездным  небом   мы   молчим,   приказано  не
разговаривать. "Ќу, не прорвемсЯ, ну, умру, ну и все", уговариваю Я себЯ под
налетающим на лицо степным  ветром. Ќо Я чувствую, что уговоры не действуют,
ибо страшна не смерть, страшна подлаЯ расправа.
     „алекий орудийный  залп. € тут же, свистЯ и завываЯ, близитсЯ гранатнаЯ
очередь. Љаждый из  обессиленных раненых молит  об одном, чтобы  снарЯды  не
попали в его подводу, это  - оголившеесЯ животное  чувство, которого  каждый
внутренне стыдитсЯ,  но  каждому  очень  хочетсЯ жить.  Џо  звуку  несущихсЯ
снарЯдов все  прикидывают: "по  нас... не по нас"...  ‘трашный взрыв  совсем
рЯдом,  за  ним,  может-быть,  полсе-кунднаЯ  тишина  и  вдруг кто-то ужасно
крич