олпу,  и  вынудила себЯ сказать  "десЯть",  хотЯ от  девЯти
держала  мучительную, как боль, паузу. Њолчание, сложив  локти на стол, тупо
уставилось в них подбородком, смотрЯ вниз; Љрукс быстро взглЯнул на девушку.
’огда, всЯ  внутренне  зазвенев и став до беспамЯтства  легкой, шагнула  она
вперед, потрЯсаЯ  указательным пальцем,  краснаЯ и  сердитаЯ  на вынужденный
героизм свой. Ќо лишь инстинкт двинул ее.
     -  џ!  џ! џ! - закричала она  с смехом и  ужасом. ’ут  все взглЯды, как
показалось ей,  прошли  сквозь  ее тело;  толпа двинулась  и замерла,  взрыв
хохота окатил девушку ознобом и жаром, но, почти плача,  увлекаемаЯ порывом,
она,  сжав  кулачок,  двигала указательным  пальцем,  сердито  и  беспомощно
повторЯЯ: - „а, да, Я; Я знаю, что полетит!
     ‘раженный  председатель умолк; он растерЯлсЯ. —лены совета, ухватив его
за  руки, Яростно шептали нечто  невразумительное, отчего  он, совершенно не
понЯв их, сдалсЯ решительно нападению ’ави.
     - џ  <i>держу</i>  слово, - сказал он, отмахиваЯсь и расталкиваЯ советников, -
но Я больше не председатель; пусть дитЯ и сумасшедший владеют клубом!
     -  “вы,  мне  не  нужен  клуб, - сказал  Љрукс,  -  не  нужен он и моей
заступнице.  Ћтойдите! -  €,  как  никто уже не противоречил завоеванию,  он
поместилсЯ  внутри  аппарата, оказавшегосЯ, несмотрЯ  на  хрупкую видимость,
отменно устойчивым; как бы прирос он к земле,  не скрипнув, не  прозвенев; и
белаЯ голова лебедЯ гордо  смотрела перед собой, дыша тайным молчанием. ‘ев,
Љрукс  взЯл  кисть  бисерных  нитей,  прикрепленных к бортам, и потЯнул  их;
тогда,  вначале  тихо,  а  затем  с стремительно возрастающей  силой  тысЯчи
мельчайших струн,  от которых дрожит грудь, все вЯзи и  гирлЯнды колокольцев
стали звенеть, подобно  знойным полЯм кузнечиков, где кричит и звенит каждый
листок.  ќтой  ли,  или  другой силой  - совершилось движение:  ладьЯ  мерно
поднЯлась вверх  на высоту  дыма костра и остановилась; то место, где только
что стоЯла она, блестело пыльным булыжником.
     —то  освободилось,  что  скрылось  в вспотевшей  душе толпы, как только
грЯнул этот удар, разверзший все  рты,  выпучивший  все глаза, перехвативший
все горла короткой судорогой, - отметить не дано никаким перьЯм; лишь слабое
сравнение с  картонной цирковой  гирей, ухватЯсь за  которую профан  заранее
натуживает  мускулы, но, вмиг брошенный собственным усилием навзничь, еще не
в состоЯнии  понЯть, что случилось, - может быть уподоблено  впечатлению,  с
каким  отступили  и разбежались  все, едва  Љрукс поднЯлсЯ  вверх. Ќекоторое
времЯ он  был неподвижен, затем  с правильностью нарезов винта и с быстротой
велосипеда  стал  уходить  вверх мощной  спиралью,  пока ладьЯ и сам  он  не
уменьшились  до размеров букета. Ќо здесь,  порвав наконец все путы,  настиг
его вой и рев такого восторга, такого остервенелого и дикого ликованиЯ,  что
шлЯпы,  полетевшие вверх,  казалось, не  выдержали  жара  голов,  накаленных
самозабвением.  ’олько  мертвец,  сохрани  он  из  исчезнувших чувств  своих
единственное: чувство вниманиЯ, мог бы разобратьсЯ в бреде и слепоте криков,
какие, перепутав друг  в друге все концы и начала, напоминали скорее  грохот
грузовых телег,  мчащихсЯ вскачь,  чем человеческие  слова; уже не  было  ни
скептиков, ни философов, ни  претензий, ни самолюбии,  ни раздражительности,
ни иронии; как Љохинур,  брошенный толпе нищих, взорвал  бы наиопаснейшее из
взрывчатых  потемок  души,  так  зрелище  это,  эта непобедимаЯ  очевидность
ринулась на зрителей водопадом, перевернув все.
     - “ра!  “ра!  ѓип!  “ра!  - вопили энтузиасты,  оглЯдываЯсь,  вопЯт  ли
другие,  и видЯ,  что,  надрываЯсь, кричат все, - били в  ладоши,  перебегаЯ
взад-вперед, толкаЯ  и трЯсЯ за руки тех, кто, в свою очередь, уже давно сам
трЯс их. -  ЌоваЯ  эра! ЌоваЯ эра  воздухоплаваниЯ! ѓип, ура! ‚ласть, полнаЯ
победа над воздухом! џ умираю, мне  дурно! - кричали дамы. „ругие, с глазами
полными торжественных слез,  степенно утирали их, приговариваЯ как в  бреду:
"‚ыше электричества; может быть, больше радиЯ... что мы знаем об этом?" - "Ћ
боже мой", - слышалось везде, где не находили уже ни слов, ни мыслей и могли
только стонать.
     Ќад всем этим, искрЯсь, едва слышно звенЯ  и цветЯ подобно драгоценному
украшению, покачивалсЯ, остановЯсь, шелковый прибор  Љрукса.  Ћн там  сидел,
как на стуле.  …го губы пошевелились,  он что-то сказал,  и благодарЯ высоте
внизу  лишь  через одно - два дыханиЯ, как из самого воздуха,  раздалось:  -
—етыре тысЯчи колокольчиков. Ќо могло быть и меньше.
     ‹адьЯ  повернулась, двинулась по  уклону кривой прочь,  так быстро, что
никто не уследил направлениЯ,  - стала точкой, побледнела и скрылась. ’огда,
трепеща и плача от непонЯтной  гордости, ’ави сказала тем,  кто успокаивал и
утешал ее, допрашиваЯ  в то же времЯ, кто такой Љрукс, так как  думали,  что
она близко знает его:
     - —ему  вы так удивлЯетесь? Ђппарат тот изобретен и ... имеет, конечно,
ну... винты, и какие там надо двигатели. ‹етают же ваши аэропланы?! џ знала,
что полетит. “ж очень мне понравились колокольчики!

        VIII

     Љак часто, приветствуЯ покойный  свет жизни, доверчиво отдаемсЯ  мы его
успокоительной  власти, не думаЯ ни о чем ни в прошлом,  ни  в будущем; лишь
настоЯщее,  подобно листьЯм перед  глазами присевшего под  деревом  путника,
колышетсЯ и  блестит,  скрываЯ все дали.  Ќо  непродолжительно это  затишье.
‘молкла  или  нет та музыка,  гром  которой  отрывал наше беспокойное "Я" от
уютных мгновений, - все равно; воскресает, усиливаЯсь, и  заставлЯет встать,
подобнаЯ  крику,  долгаЯ   звуковаЯ  дрожь.   Ћна  мощно  звенит,  и   демон
напоминаниЯ, в  образе ли  забытом, любимом; в надежде ли, протЯнувшей белую
руку  свою из черных пустынь грЯдущего;  в поразившем  ли мысль остром резце
чужой мысли, - садитсЯ, смежив крыльЯ, у твоих ног и целует глаза. -
     ‘  того  днЯ,  как  навсегда   ушел  „руд,  жизнь  ђуны   Ѓегуэм  стала
неправильной; не сразу заметила она это.
     Џоначалу неизменной текла  и внешнЯЯ ее жизнь, но, подтачиваЯ спокойную
форму, неправилен стал тот  свежий,  холодный тон самодержавной  души, силой
которого  владела она  днЯми  и ночами  своими. Ќе было в ней  ни  гнева, ни
сожалениЯ, ни разочарованиЯ, ни грусти, ни  зависти; холодно отвернулась она
от грез, холодно взглЯнула она на то, что  встало непокорным перед ее волей,
и оставила его вне себЯ. Ћна стала жить, как жила раньше; немного повеселее,
немного лишь просторнее и общительнее.  ѓалль уехал  с  полком в  отдаленную
колонию; она  пожалела  об этом. ‚се реже, все мертвеннее,  как  болезнь или
причуду, о которой не  с кем говорить так, чтобы понЯл то и правильно оценил
собеседник, вспоминала она  дни, павшие как разрыв в пену ее  жизни, и „руда
вспоминала скорее как наитие, сверкнувшее формой человеческой, чем как живое
лицо, руку которого держала в своей. Ќо отдыхом лишь мелькнул этот спокойный
один месЯц: уже мрак был близко; он постучал и вошел.
     Ћн вошел в серый день тумана, - в мозг, нервы и кровь, сразу, как, чуть
покрапав, льет  затем  дождь.  ’о  было  после беспокойного  сна.  …ще  чуть
светало;  ђуна проснулась и села, не знаЯ, чем вернуть сон;  сна не было, ни
мыслей не было, ни раздражениЯ - ничего.
     ‚зглЯд ее блуждал размеренно,  от пола  и мебели направлЯЯсь вверх, как
смотрим мы в поисках опорной точки длЯ мысли. € вот увидела она, что спальнЯ
высока  и светла, что музы и гении, сплетшиесЯ на фигурном плафоне, одержимы
стройным полетом,  и  в чудовищной живости предстали ей неподвижные созданиЯ
красок. - "Ћни летЯт, летЯт", - сказала,  присмирев, девушка; широко раскрыв
глаза, смотрела она  душой, теперь еще выше и дальше, за  отлетающие пределы
зданиЯ, в ночную пустоту неба. ’огда, с остротой иглы, приставленной к самым
глазам, „руд  вспомнилсЯ ей сразу, весь;  высоко  над собой увидела  она его
тень, движениЯ и лицо. Ћн мчалсЯ, как брошенный, свистЯ, нож. ’огда не стало
уже и  малейшего  уголка  памЯти, в котором не  запылал  бы нестерпимый свет
точного,  <i>второго</i> переживаниЯ; снова увидела она  толпу,  цирк  и  себЯ; хор
музыки рванул  по лицу  ветром  мелодии, и над озаренной ареной,  поднЯвшись
неуловимым толчком,  всплыл как поднЯтаЯ свеча <i>тот</i>  человек с  прекрасным  и
ужасным лицом.
     Ћна дрогнула, вскочила, опомнилась, и  страх тесно прильнул к ее быстро
задышавшей  груди. ‚  уверенной  тишине спальни никла  роскошнаЯ  пустота; в
пустоте этой всплыло и двинулось из ее души все, равное высоте, - тени птиц,
дым облаков и существа,  лишенные  форм, подобные силуэтам, мелькающим вкруг
каретного фонарЯ. Ћна  держала руку у сердца,  боЯсь  посмотреть назад,  где
звонок, -  с холодными  и  бесчувственными ногами.  € вот прЯмо против  нее,
помутнев, прозрачной стала стена; из стены  вышел, улыбнулсЯ и, поманив тихо
рукой, скрылсЯ, как пришел, „руд.
     ’огда словно из-под нее  вынули пол; страх и  кровь бросились в голову;
как  в темном лесу, средь блеска и  тишины роскошного своего уюта, очутилась
она, чувствуЯ кругом таинственную  опасность,  подкравшуюсЯ неслышно.  ЃоЯсь
упасть, склонилась  она  к  ковру,  гордостью удержав  крик. Ќо  оцепеневшее
сердце, вновь стукнув, пошло гудеть; мысли вернулись.  ‡вонок!  ‘пасительнаЯ
точка фарфора! Ћна прижала ее, задыхаЯсь  и изнемогаЯ  от  нетерпениЯ, боЯсь
обернутьсЯ,  чтобы не увидеть того,  что чудилось, смотрит из всех  углов  в
спину. ‘  наслаждением усталого вздоха  смотрела  ђуна на практично-здоровое
лицо  молодой женщины, прерванный  сон  которой был  спокоен, как ее перина.
‚ихрь рассеЯлсЯ, обычное вновь стало обычным, - вокруг.
     - Џоговори  со  мной и посиди здесь, - сказала горничной ђуна, - мне не
спитсЯ, не по себе; расскажи что-нибудь.
     €  пока  рассвет не  окружил штор светлой чертой,  служанка,  слово  за
словом, перешла к того рода болтовне, котораЯ не утомлЯет и не развлекает, а
помогает  самому думать. Љак  жила, где  служила  раньше; что было у  хозЯев
смешно, плохо  или отлично.  ђуна  вполслуха внимала  ей,  прислушиваЯсь как
больнаЯ к щемЯщему душу жалу угрозы; слушала и перемогалась.
     Ќемного прошло дней, и люди света, встречаЯсь или отписываЯ друг другу,
стали  твердить: "‚ы  будете на  вечере Ѓегуэм?"  - "Ѓыла  ли у графа W ђуна
Ѓегуэм?" - "Љто  был на празднике Ѓегуэм?" - "Џредставьте менЯ ђуне Ѓегуэм".
-  "ђасскажите о ђуне Ѓегуэм".  Љак будто родилась вновь красавица Ѓегуэм  и
снова начала жить. …е сумасшедшие заказы бросали в  пот и азарт лучшие фирмы
города; у  ювелиров, портних, более важных и  знаменитых, чем даже некоторые
фамилии,  у  вилл  и  театров, у  Ярких,  как пожар  ночью,  подъездов знати
останавливалась  теперь  каждый  день  карета  Ѓегуэм,  смешавшей   жизнь  в
упоительное однообразие  праздника.  ‘ловно оглЯнувшись назад и  спохватЯсь,
вспомнила она, что  ей лишь двадцать  два года; что отчужденность, хотЯ бы и
оригинального  тона, гасит постепенно желаниЯ, лишаЯ сердце золотого узора и
цветных гирлЯнд бесчисленных наслаждений.  ™едрой рукой она повернула ключи,
и,  шумно приветствуЯ  ее,  грЯнули из  всех  дверей хоры привета; королевой
общества, счастьем и целью  столь  многих любвей стала она, что уже  в одном
пожатии мужской руки слышала целую  речь, - признание или завистливый вздох,
или  же  тот  нервный трепет  холодных  натур,  который  обжигает, как  лед,
действуЯ иногда сильнее  всех  монологов. Љазалось, рауты и  балы, приемы  и
вечера воспринЯли несравненный блеск, волнение тончайшего аромата, с тех пор
как  эта нежнаЯ и  сильнаЯ  красота стала  улыбатьсЯ средь  них;  остроумнее
становились   остроумцы;   нарЯднее   -   щеголи;   особый   свет,   отблеск
восхитительного  луча,  сообщалсЯ  даже  некрасивым  и  старым  лицам,  если
находились те люди в ее обществе. ‚се  обращалось к  ней,  все  отмечало ее.
Љаждый,  внимаЯ ей или следЯ,  как кружит она  в паре с красивым фраком, где
пробор  и осанка,  гордый глаз и бархатный  ус тлеют,  уничтожаЯсь близостью
этого молодого огнЯ, развевающего белый шлейф свой среди богатой и свободной
толпы,  думал, что  здесь  предел  жизнерадостному покою, озаренному  крылом
счастьЯ, что нет счастливей ее; и, так думаЯ, не знали ничего - все.
     "‡абудьте, забудьте!" - слышала иногда ђуна во взрыве ликующих голосов,
в вырезе скрипичного такта  или стука  колес,  ветром уносЯщих ее  к  новому
оживлению; но "забудьте!" - само  предательски  напоминает о том, что тщитсЯ
стереть.  Ќе любовь,  не сожаление,  не  страсть  чувствовала она,  но боль;
нельзЯ  было объЯснить эту боль, ни про себЯ даже  понЯть ее, как, в стороне
от  правильной мысли, часто понимаем мы многое, легшее поперек привычных нам
чувств.  ’оска  губила ее. Људа бы  ни приезжала  она,  в какое бы ни  стала
положение у себЯ дома или в  доме чужом, не было ей  защиты от  впечатлений,
грызущих ходы свои в недрах души нашей; то как молнии внезапно сверкали они,
то  тихо  и  исподволь, накладываЯ тЯжесть  на  тЯжесть,  выщупывали пределы
страданию. ‘мотрЯ на  купол театра, медленно  поднимала она руку  к  глазам,
чтобы  закрыть начинающее  возникать в высоте; высота  кружилась;  кружилсЯ,
трепеща, свод;  свет люстр, замираЯ или разгораЯсь,  ослеплЯл, кроЯ  туманом
блестЯщий  поворот  Ярусов,  внизу  которых,  подобнаЯ  обмороку,  светилась
отвеснаЯ  бездна.  ’огда все впечатлениЯ, всЯ  наличность момента,  зрелища,
сцены и любезного за спиной полушепота  спокойных мужчин, чьЯ одна  близость
была  бы  уже  надежной  защитой  при  всЯкой  иной  опасности,  -  делались
невыносимой обузой;  и, выждав удар сердца, удар, рождающийсЯ одновременно в
висках и душе, к барьеру соседней ложи подходил „руд.
     ’огда,  бледнеЯ и улыбаЯсь,  она говорила окружающим, что  ей нехорошо,
затем  уезжала домой,  знаЯ,  что не уснет. ‚сю ночь в спальне  и  остальных
помещениЯх  ее дома горел свет;  прислушиваЯсь  к  себе,  как  к  двери,  за
которой,  тихо  дыша,  стоит  враг, сидела или  ходила она; то  рассмеЯвшись
презрительно, но таким смехом, от которого еще холоднее и глуше в сердце, то
плача и  трепеща, боролась она с страхом,  стремЯщимсЯ сорвать крик. Ќо крик
был только в душе.
     -  „овольно, -  говорила  она, когда несколько  дней  покоЯ  и хорошего
настроениЯ  давали  уверенность,  что  бред  этот  рассеЯлсЯ. ЏрекраснаЯ,  с
прекрасной улыбкой  всходила она по лестнице, где  на поворотах,  отраженнаЯ
зеркалами,  сопровождала ее  от рамы  до рамы втораЯ ђуна, или усаживалась в
полукруг кресел,  среди  мелькающих  вееров,  или,  спустЯ  поводьЯ,  верхом
двигалась по аллее, говорЯ спутникам  те  волнующие слова, в которых, как ни
обманчиво близки они к счастливой черте скрытого обещаниЯ, незримой холодной
гирей висит великое "нет", - все с той же мыслью "довольно" и даже без мысли
этой, лишь в настроении  счастливой свободы, всЯ собраннаЯ  в пену и  сталь.
’огда, смотрЯ  в зеркало  с внезапной  тоской, видела она, что в его глубине
рЯдом с  ней  идет задумчивый „руд;  что подобные  жемчужным крыльЯм веера с
свистом  бьют воздух; что все громаднее, белее они, и чувство полета, острой
и  стремительной быстроты наполнЯло  ее чудным мученьем. Ћна гладила лошадь,
но, отвернув  голову и  собрав ноги, та, задрожав, не шла  более;  пЯтЯсь на
месте, животное, казалось, жило  в этот момент нервами своей госпожи, сердце
которой билось,  как  копыта  били песок; опустив  голову, стоЯл,  спокойной
рукой держась за узду, „руд. Ћн взглЯнул и исчез.

        IX

     —ем  дальше, тем  страшнее было ей жить.  Ќе стерпев, она обратилась  к
ѓрантому  - одному из тех положительных, но мало знаменитых людей, к которым
привлекает  окружающаЯ их атмосфера  ученой самоуверенности  и  практической
чистоты;  чьЯ  лысаЯ  голова  с  дарвиновским  лицом  и  строго-человеческим
взглЯдом  поверх золотых  очков как бы собирает  нам тени  и свет довериЯ  в
одном теплом порыве. ђаздумываЯ о сумасшествии и опасаЯсь его,  но не желаЯ,
однако,  говорить  все,  ђуна  обошла   это  формой   галлюцинации,   сказав
профессору, что иногда видит бесследно скрывшегосЯ знакомого. Ћтношение свое
к вымышленному лицу она перевела с  подлинника,  обозначив таким образом все
тонкости  впечатлений  рисунком  обычных  встреч. Ћдно прибавила  она,  дабы
характеризовать  общую  форму:  "казалось мне, что в натуре его лежит  нечто
поразительное  и  тайное,  до  тех пор  занимавшее  мои мысли, пока не стало
безосновательным,  странным  предубеждением".  Ќо сеть  волнистых  линий  ее
объЯснениЯ  была в чем-то не  вполне правильна,  неровна была линиЯ передачи
этой, и ѓрантом почувствовал ложь.
     - <i>‚ам</i>  хуже,  если вы не вполне искренни,  -  сказал  он,  впрочем,  не
настаиваЯ  знать  подробнее;  выслушав  и  осмотрев  ђуну,  он,  пристукиваЯ
карандашом,  как  бы подчеркиваЯ стуком  некоторые  слова, сказал ей:  -  ‚ы
здоровы.  ‚се нормально  в  вас;  нормальны душа  и  тело.  џ  скажу  более:
физически вы безукоризненны. Ќемного  поговорив с вами, Я вижу, что  крайнЯЯ
нервность, вызваннаЯ особыми  обстоЯтельствами, проЯвлЯетсЯ тем более резко,
что  она   находитсЯ  в  замкнутом  кругу  сильной  воли,  сдерживающей   ее
проЯвление. Ћб  этом Я  хочу поговорить с  вами  подробнее; пока  перейдем к
лечению, поскольку вы в нем нуждаетесь.
     Ћн  испытующе взглЯнул на нее,  но мельком;  так  смотрЯт,  имеЯ заднюю
мысль; при мимолетности  взглЯда можно было счесть его смысл ошибкою беглого
впечатлениЯ. Ќо тон, тон - этот  безошибочный привкус  речи  - настроил ђуну
еще внимательнее, чем  была  она до сей минуты,  -  если  вообще может  быть
различно внимателен человек, ждущий спасениЯ. ѓрантом продолжал: - Ѓрак. ‚от
первое, что - хотите  вы  или не  хотите  -  уничтожит  вторую сферу,  дверь
которой  в  мгновениЯ, не  подлежащие  учету науки, раскрываетсЯ перед  вами
внезапно, ЯвлЯЯ таинственное сверкание двойственных образов психофизического
мира, которыми полно недоступное. ‡аметьте - оно открыто не всем.
     Ћн  замолчал,  щурЯсь  и  всматриваЯсь  сквозь очки  глухим  взглЯдом в
бледные черты ђуны; сведЯ  брови,  надменно улыбалась  она, стараЯсь свЯзать
некоторые странные фразы ѓрантома с особенностью своего положениЯ. Љазалось,
он заметил ее  усилие:  едва чувствуемый оттенок расположениЯ, большего, чем
вправе ожидать <i>только</i> клиент,  разом исчез, едва он, откинувшись по  глубине
кресла в тень лампы, вернулсЯ к практическому совету.
     - ‡доровый человек, любЯщей  и сильной души, - не может быть, чтобы  <i>вы</i>
не встретили такое простое,  но с известной стороны, полное счастье, - такой
человек,  - говорю Я, - брак и дети -  словом, семьЯ - выведут вас  теплой и
верной рукой  к мирному свету днЯ. „опустим, однако, что осуществлению этого
мешают причины неустранимые.  ’огда  бегите  в деревню,  ешьте простую пищу,
купайтесь, вставайте рано,  пейте воду  и молоко,  забудьте о книгах, ходите
босиком, чернейте  от солнца, работайте до  изнурениЯ  на  полЯх,  спите  на
соломе, интересуйтесь  животными  и  растениЯми, смейтесь  и играйте во  все
игры, где не обойтись без легкого синЯка или падениЯ в сырую траву, вечером,
когда душистое  сено разносит свой  аромат, смешанный с дымом  труб, -  и вы
станете такой же, как все.
     ‘покойное слово развеселило и ободрило девушку.
     -  „а,  Я  так сделаю, это прелестно,  - сказала она  с воодушевлением,
полным живописных  картин; как бы  уже став полудикой,  сильной и загорелой,
отважно  взмахнула она  рукой. - џ  вытрЯсу  там все Яблони; а  лазить через
забор? „евочкой Я лазила по деревьЯм. ѓрантом! „обрый ѓрантом! ‘пасите менЯ!
     - џ спасу.  - Ћн сказал это с задумчивостью и суровой энергией, но так,
что следовало ожидать еще слов, быть  может, условий. ‡атем ѓрантом повернул
лампу, выказавшись  в Ярком свете  ее весь, с улыбающимсЯ неподвижно  лицом.
“лыбка собрала к его мило прищуренным глазам бодрого и умного  старика сетку
морщин, эти  глаза теперь блестели остро, как  искры очков. - Ќо слушайте, -
внезапно  оживлЯЯсь, сказал он,  -  не многим Я говорю то, что  вы услышите;
лишь тем, кто  отвечает  мне складом  души. <i>‚ам</i> будет понЯтно  сказанное. Ќе
поразитесь и не смутитесь вопросом; уверены ли вы, что <i>это -</i> галлюцинациЯ?
     ЏодозреваЯ хитрое испытание, ђуна, несколько волнуЯсь, сказала: - „а, Я
вполне уверена; странно было бы думать иначе; не так ли?
     -  „умать, - сказал ѓрантом, смотрЯ на ее лоб,  - <i>думать.</i> €ли -  знать.
—то  знаем мы  о  себе?  Ћднако мы,  действительно, знаем нечто, стоЯщее  за
пределом чистого опыта.  Ќе <i>думаете</i> ли вы,  что нервность  наша, общаЯ сумма
нервности,  звучащей  ныне  таким  знаменательным  и  высоким тембром,  есть
Явление свойственное и прежним векам? Ћтметим лишь эту громадную разницу, не
задеваЯ  причин.   —еловек  пЯтнадцатого   столетиЯ   знал  силу   душевного
напрЯжениЯ,  но не разветвлений его; во  всЯком случае, столь  бесчисленных,
столь подобных  дробимости  нитей  асбеста;  там,  где человек  пЯтнадцатого
столетиЯ  просто кричал  "хочу",  нынешнее  это  "хочу" облечено в тончайшие
ткани  изменчиво противоречивых душевных веЯний и  напевов, где самаЯ основа
его  есть  уже  не  желание, а -  мировоззрение.  ’еперь возьмем  ближе.  Њы
вздрагиваем  от  фальшивой ноты,  морщимсЯ от неточного или неверного жеста;
заразитьсЯ   или  заразить  других   своим  настроением   так  обычно,   что
распространено во всех классах и условиЯх жизни; слова  "Я  знал, что вы это
скажете", "это самое  Я  подумал", понимание с полуслова, или даже при одном
взглЯде; оборачивание на взглЯд в спину; ощущение, что перед нами кто-то был
там,  куда мы едва вошли;  смена и глубина  настроений - есть лишь  жалкие и
обыденнейшие  примеры могущества нервного  восприЯтиЯ  нашего,  принимающего
размеры стихийные. Ќе думаете  ли теперь вы, что, быть может, скоро наступит
времЯ,  когда в  этом сплетении,  в этом сливающемсЯ  скоплении нервной силы
исчезнут  все  условные  преграды  и  средства  общениЯ?  —то  слово  станет
ненужным, ибо мысль будет познавать мысль молчанием, что чувства определЯтсЯ
в  сложнейших  формах;  что  в  едином  духовном,  том,  океане  -  поЯвЯтсЯ
души-корабли, двигаЯсь и правЯ навернЯка?  ‚  какой же  сфере  действуют эти
силы?
     -  џ пропущу,  - продолжал  он, понижаЯ  голос,  -  все соображениЯ мои
касательно этого пункта,  как ни интересны  они, чтобы подойти к главному, в
свЯзи с вами.  …сть сфера - или должна быть - подобно тому, как <i>должна</i>  была
быть  Ђмерика,  когда  стало это  Ясно Љолумбу,  - в которой  все отчетливые
представлениЯ наши несомненно реальны. ќтим Я хочу сказать, что они получают
существование в  момент  отчетливого усилиЯ  нашего.  Џоэтому Я рассматриваю
галлюцинацию, как феномен  строгой реальности,  способной  деформироватьсЯ и
сгущатьсЯ вновь. •отЯ мне ваш покой дорог, Я со стеснением сочувствовал вам;
Я вздрагивал от радости вашей усыпить  душу деревней. …сли только у вас есть
сила, - терпение; есть сознание  великой  избранности  вашей натуры, которой
открыты уже сокровища редкие и неисчислимые, - введите в свою жизнь тот мир,
блестки которого  уже  даны вам  щедрой, тайной  рукой.  Џомните, что  страх
уничтожает реальность, рассекающую этот мир,  подобно мечу в не окрепших еще
руках.
     ђуна,  опустив  глаза,  слушала и не  могла вскинуть  ресницы.  ѓрантом
говорил медленно, но свободно, с сдержанной простой силой точного убеждениЯ;
но не поднимала она глаз, ожидаЯ еще чего-то, что, казалось - взглЯни она, -
не  будет никогда сказано.  ЃлагодарЯ способности, присущей весьма многим, и
инстинкту,  она завЯзала  рот  всем впечатлениЯм, лишь умом  отмечаЯ периоды
речи  ѓрантома,  но  мысленно  не  отвечаЯ  на  них.  ѓрантом  продолжал:  -
ђеальности, о которых говорю  Я, - реальности подлинные, вездесущи, как свет
и вода.  ’ак,  например,  Я, ѓрантом, ученый и врач, есть не совсем то,  что
думают обо мне; Я - <i>•озиреней,</i> человек, забывший о себе в некоторый  момент,
уже  не подвластный  памЯти;  ни  лицо,  ни  вкусы мои,  ни темперамент,  ни
привычки не имеют решительно ничего общего  с ѓрантомом данного  типа. Ќо об
этом мы поговорим в другой раз.
     ’огда ђуна почувствовала, что должна и может посмотреть теперь так, как
выразилось ее  настроение.  Ћна  взглЯнула - с впечатлительностью  охотника,
палец  которого готов  потЯнуть спуск, и увидела ѓрантома  иначе:  глаза,  с
полосой белка над  острым зрачком.  ‹ицо,  потерЯв  фокус,  -  тот невидимый
центр, к которому  в  гармонии тЯготЯт все черты лица,  напоминало  грубый и
жуткий рисунок, полный фальшивых линий. Џеред ней сидел сумасшедший.
     - ѓрантом, - мЯгко произнесла девушка, - так что же? Ѓрак и деревнЯ? <i>Ќе
соединить ли мне это - пока'!</i>
     ѓрантом стронулсЯ, пожал  плечами, поднЯл  брови и, вздохнув,  поправил
очки. Њалейшего следа искажениЯ не оставалось теперь на его лице, смотревшем
из-под очков с  вежливой сухостью человека,  ошибшегосЯ  в  собеседнике.  Ћн
наклонил голову и поднЯлсЯ. ђуна подала руку.
     - „а, - подтвердил он, - все, как Я сказал или в том духе. ‹екарства не
нужны вам. Ѓудьте здоровы.
     € она вышла, раздумываЯ, - то ли говорил  он, что  поразило  ее. Ќо  он
говорил <i>то,</i> именно <i>то,</i> и она не разгадала его особой <i>минуты.</i>
     •
     Ќа другой день  ей привезли  розы из Ђрда; тот округ славилсЯ  цветами,
выращиваЯ совершеннейшие сорта с простотой раЯ. Ћна разбиралась в их влажной
красоте с  вниманием и  любовью матери, причесывающей спутанные кудри своего
мальчика. ’олько теперь, когда все исключительное, как бы имеЯ первый толчок
в  „руде,  спокойно  осиливало ее  подобно магниту, располагающему  железные
опилки узором, - прониклась и изумилась она естественным волшебством цветка,
созданного покорить  мир. Џеред  ней  на круглом  столе  лежал  благоухающий
ворох, с темными зелеными  листьЯми и покалывающей скользкой  гладью твердых
стеблей. ‚сепроникающий аромат, казалось, и был тем розовым светом, таЯщимсЯ
среди  лепестков, какого лишены розы  искусственные.  ‘амые  цветы покоились
среди   смелой  листвы   своей  в   чудесном   разнообразии  красоты   столь
прелестно-бесстыдной,  какаЯ  есть в  спЯщей, разметавшейсЯ девушке. Ѓледный
свет атласисто  завернувшихсЯ лепестков нежно  оттенЯл патрицианскую роскошь
алого как ночь  венчика,  твердые  лепестки  которого,  казалось,  свЯзанные
обетом, - рдели не раскрываЯсь. ‘реди  их пурпура  и зари снегом, выпавшим в
мае,  пестрели белые  розы,  которыми, невольно  окрашиваЯ  их, слово "роза"
сообщает уютную жизненность, дышащую белым  очарованием. € желтые  - назвать
ли  их  так, повторЯЯ давний грех  неверного слова, - нет,  <i>не</i>  золотые,  <i>не</i>
желтые, но то,  что в Яркой особенности этих слов останетсЯ недосказанным, -
были  среди прочих  цариц подобны редкому  бархату, в  складки  которого лег
густой луч.
     ђуна разобрала  их, погрузив в вазы, и там,  краше всех  тонких  узоров
дорогого стекла, стали они по предназначенным им местам встречать взглЯды.
     Џока девушка  занималась этим,  в ней складывалось письмо; но  не сразу
понЯла  она,  что это -  письмо. ђассеЯнно  погружаЯсь в  цветы и аромат их,
равный самой любви, слышала она слова, возникающие  в рисунке усилий; в душе
движениЯ  пальцев  и  роз, в самом  прикосновении. ‚от  расцепились  стебли,
соединить  которые  хотелось ей  ради  эффекта, мешал же тому  завернувшийсЯ
внутрь бутон, и без  звука  началась  речь: - "џ  хочу  встретитьсЯ  с вами,
проверить и  пересмотреть  себЯ". -  ‘лова  эти  были  обращены  к твердой и
надежной  руке,  не  похожей  на  женственную  руку  ‹идса, приславшего  тот
цветник,  каким  увлеченно  занималась  она теперь, -  к  воображенной  руке
обращалась  она, несуществующей,  но  необходимой, и  в <i>такой</i>  руке мысленно
видела свои розы. - "‚озьмите их, - сказал тот, чьего лица не видела ђуна, -
не бойтесь ничего рЯдом со мной". - Ќа руку ее упал лепесток. - "џ жду,  что
вы  мне напишете", -  подсказал  он; тут же, уколов палец, от  чего движение
руки  случайно  соединило  две  розы,  белую   и   бордо,  она   увидела  их
прижавшимисЯ,  в  столь   разной,  но  столь  внутренне  близкой  и  взаимно
необходимой красе, что этого  <i>не  могло не  быть.  -</i> "—то знаем мы о себе и,
если Я вам пишу, - случайно ли это?  Ѓыть вместе, - пока все, о чем думаю Я.
ђады  ли  вы этим  словам?"  -  так,  без мысли  о незримом  резце,  ваЯющем
настроение, импровизировала она речь твердой руке; здесь подали ей письмо.
     Ћставив цветы.  ђуна стала  читать любезное  и остроумное повествование
бравого балагура: - лесть, шутки, наблюдениЯ, остроты  и гимны, - то легкое,
лишь  спокойному  сердцу внЯтное  давление  мужского  пара, каким  действуют
психологи  сердечного  спорта. Ѓез  улыбки  прочла она привычную  и искусную
лесть, но был там постскриптум, где одно имЯ - <i>ѓалль -</i> тЯжко взволновало ее:
"‚от чернаЯ весть, естественно вызывающаЯ почтительное молчание, - и Я кладу
перо; капитан ѓалль скончалсЯ в Ђзудже от лихорадки. Њир славной его душе".
     …е  как бы хлестнуло  по  глазам, и, тронув их  холодной рукой, еще раз
прочла ђуна красноречивый  постскриптум. ‚се то же прочла она, - ни  больше,
ни меньше; лишь больше - в  своей душе, понЯв, что письмо, едва родившеесЯ в
ней, пока  она разбирала  цветы, - смЯто уже  этим  ударом; что  думалось  и
назначалось оно в Ђзуджу, - <i>ради спасениЯ -</i> погибшему офицеру.

        XI

     Љ концу сентЯбрЯ ђуна переехала в  ѓвинкль, где  горы обступают  долину
небесным снегом, строго наказав прислуге не сообщать никому ее адрес, и всем
запретила  писать  себе.  …е  круг,  узнав  это,  переглЯнулсЯ  с церемонной
улыбкой, приветствующей каприз, ставший законом.
     Ћна  снЯла  в деревенской семье комнату с бедной обстановкой, живЯ, как
жили  окружавшие  ее  люди,  преодолев  насмешливые  или  недоброжелательные
взглЯды,  работала она на  виноградниках и  в  садах,  в изнеможении  таскаЯ
корзины, полные  винограда и слив, копаЯ землю, умываЯсь  в ручье, засыпаЯ и
вставаЯ с зарей, питаЯсь кислым хлебом и молоком, не знаЯ книг, далеко уходЯ
в лес, в дикой громаде которого печально рассматривала  внутренний мир свой,
как  смотрЯт  на  драгоценный  сосуд,  терЯющий  замкнутое  свое единство от
расколовшей  его трещины. Љак ни  уставала, как ни томилась она  среди этого
мира, где одинаково  звучат ласка  и брань, где позыв  заменЯет желание, где
никто  не видит листьев и цветов так, как видим мы их, будто читаЯ книгу,  -
ничто  не  утратила она  ни  из осанки, ни из выражений своих  и, содрогаЯсь
тонким плечом под тЯжестью фруктовых корзин, шла так же, как входила на бал.
Ћна  загорела,  ее  руки покраснели и  стали  портитьсЯ,  но  следовала  она
намеченному с упорством страдающего бессонницей, который, повернувшись лицом
к  стене  и отсчитываЯ до ста,  готов  еще и  еще повторЯть счет, - пока  не
заснет. ’ак шла неделЯ, другаЯ, - на третьей почувствовала она, что хороша и
мила  ей  эта раскинувшаЯсЯ  цветущим  трудом землЯ;  что "Я"  и "она" можно
соединить в "мы",  без мысли,  лишь вздохом успокоениЯ. Ћна стала  напевать,
мирно  улыбатьсЯ прохожим, шевелить  носком прут, устойчивость и мера  вещей
снова окружали ее. ђуна окрепла.
     ђаз  вечером утих ветер; западное небо  побледнело  и  выЯснилось,  как
зеркало, отразившее пустоту. ’ри облака встали над красной полосой горизонта
-  одно  другого  громаднее,  медленно валились они к  тускнеющему зениту, -
обрывок великолепной страны, не знающей посещений. …два наделЯло воображение
монументальную  легкость  этих эфемерид земной формой пейзажа, полного белым
светом, как с чувством  путника бродило уже вверху, в  сказочном одиночестве
непостижимой  и  вечной  цели. ‹егко было задуматьсЯ без желаний  отчетливым
сном раскрывшей глаза души над отблесками этой страны, но не легко вернутьсЯ
к себе, - печально и далеко звенЯ, падало, терЯЯсь при этом, что-то подобное
украшению.
     Ќе   скоро  заметила  ђуна,  что  к  легкому   ее  созерцанию   подошло
беспокойство, но, различив среди светлых теней вечера  темную глухую  черту,
встала,  как  при  опасности. ЏротЯнув  руку, отталкивала она  этот набег, -
вихрь,  какой - сердце  не обмануло ее -  возник в облачных  садах ѓесперид.
‡вонкие  голоса  играющих детей  стали вдруг  смутны,  как  за  стеной; силы
оставили  ее;  беспомощно  устремив взглЯд  на  плавное  движение  облачного
массива, увидела она, что прЯмо к ее лицу  мчатсЯ, подобно налетающей птице,
блестЯщие, задумчивые глаза, - ни черт, ни линий тела не было в ужасной игре
той, - одни  лишь, получившие  невозможную жизнь среди  алой  зари,  падаЯ и
летЯ, близились с воздушных стремнин глаза „руда. Љак при  встрече, были уже
близки и  Ясны  они, но, едва сердце  несчастной  стало  на  краю  обморока,
мгновенно исчезли.
     „ва  днЯ ђуна была больна,  на третий, с внезапным  отвращением к тому,
что так еще недавно поддерживало и веселило ее, - возвратилась домой. Ћна не
потерЯла надежды. Ќапротив, в новой надежде этой,  так просто протЯнувшей ей
руку, встретила она как бы старого друга, о котором забыла. Ќо друг был тут,
рЯдом, - стоило  лишь с  доверием обратитьсЯ к нему. …го  голос был  так  же
спокоен, как и в дни детства, - вечен, как  шум реки,  и прост, как дыхание.
‘ледовало послушать, что скажет он, выслушать и поверить ему.
     ’от день она провела  тихо, не беспокоили ее ни мелочи жизни, ни страх,
ни воспоминаниЯ. Џрошлое двигалось как бы за прозрачной стеной, незыблемой и
пропускающей душевные бедствиЯ,  и она тихо рассматривала его. Љак стемнело,
ђуна вышла одна, калиткой сада, в сеть  второстепенных улиц города; за  ними
был переулок с  маленькой церковью,  стоЯвшей на небольшой площади. ‚ечернЯЯ
служба  кончилась;  несколько  прохожих  миновали  ее, выйдЯ  из  освещенных
дверей, в глубине которых блестели серебро и свечи.  “же разошлись все, храм
был  полутемен   и  пуст;  церковный  сторож,  подметаЯ  за  колоннами  пол,
передвигал  огромную  свою тень из  угла в угол,  сам  оставаЯсь  невидимым;
мерный  шум его щетки,  потрескивание горЯщего  воска и  тишина, еще  полнаЯ
теплого церковного запаха, казалось, всегда  были и всегда будут здесь, манЯ
внутренне отдохнуть.
     •отЯ свечи догорали в приделах, сообщаЯ лиловеющими огнЯми лицам свЯтых
особенное выражение тайной, ушедшей в себЯ жизни,  алтарь  был освещен Ярко;
блестели там цветные  и золотые  искры  сосудов;  огромные,  снежной белизны
свечи вздымали спокойное пламЯ  к полутьме сводов, отблеск которого  золотой
водой струилсЯ по потемневшим  краскам образа богоматери  бурь, лет тридцать
назад заказанной  и пожертвованной морЯками  ‹исса.  ЃуйнаЯ братиЯ  украшала
драгоценность  свою, как могла. Ќе один изъеденный  тропическими  чесотками,
почерневший  от  спирта и зноЯ, начиненный  болезнЯми  и деЯниЯми, о которых
даже говорить  надо, подумав как это сказать, волосатый верзила, разучившись
крестить  лоб,  а  из  молитв  помнЯ   лишь  "„ай",  -  ЯвлЯлсЯ  сюда  после
многолетнего рейса, умытый и выбритый; дрожа с  похмельЯ, оставлЯл  он перед
свЯтой девушкой  Ќазарета, что мог или хотел захватить. Ќа деревЯнных горках
лежали здесь  предметы разнообразнейшие. Њодели судов,  океанские  раковины,
маленькие  золоченые ЯкорЯ, свертки канатов, перевитые кораллом  и жемчугом,
куски паруса, куски  мачт или рулей  - от тех,  чье  судно  выдержало  набег
смерти; китайские ларцы, монеты всех стран; среди пестроты даров этих лежали
на  спине  с злыми, топорными лицами  деревЯнные  идольчики, вывезенные  бог
весть  из какой  замысловатой  страны. ‘мотрЯ  на  странные  эти  коллекции,
невольно думалось и о бедности  и о страшном богатстве тех, кто может дарить
так, сам искренне любуЯсь подарком своим, и ради него же лишний раз заходЯ в
церковь, чтобы, рассматриваЯ какого-нибудь засохшего морского ежа, повторить
удовольствие, думаЯ: "…жа принес Я; вот он стоит".
     ‘реди  этого  вызывающего  раздумье великолепиЯ, воздвигнутого  людьми,
знающими смерть и жизнь далеко  не  понаслышке,  взглЯд божественной девушки
был  с кротким  и  важным  вниманием  обращен к  лицу сидЯщего на ее коленЯх
ребенка,  который,  левой  ручонкой держась за правую руку  матери,  детским
жестом протЯгивал другую к  зрителю, ладошкой вперед. …го глаза - эти всегда
задумчивые глаза маленького •риста - смотрели  на далекую судьбу мира. “ его
ног,  нарисованный технически так  безукоризненно, что,  несомненно, искупал
тем общие недочеты живописи, лежал корабельный компас.
     ‡десь ђуна стала на колени с опущенной  головой, просЯ и молЯ спасениЯ.
Ќо не сливалась ее душа с озаренным покоем мирной картины этой; ни простоты,
ни  легкости  не   чувствовала  она;  ни  тихих,  само   собой  возникающих,
единственно-нужных  слов,  ни - по-иному -  лепета тишины;  лишь  ставЯ свое
бедствие  мысленно меж алтарем и  собой,  как  приведенного насильно  врага.
—то-то неуловимое и твердое не могло растворитьсЯ в ней, мешаЯ выйти слезам.
€ страстно слез этих  хотелось ей. Љак мысли, как  душа,  стеснено  было  ее
дыхание, -  больше и  прежде всего чувствовала она  себЯ,  - такую,  к какой
привыкла,  - и  рассеЯнно  наблюдаЯ  за собой, не могла выйти из плена этого
рассматривающего ее, - в ней же, - спокойного наблюдениЯ. Љак будто в теплой
комнате босаЯ на холодном полу стоЯла она.
     - ’ак верю ли Я? - спросила она с отчаЯнием.
     - ‚ерю, - ответила себе  ђуна, -  верю, конечно, нельзЯ не знать этого,
но отвыкла чувствовать Я веру свою. Ѓоже, окропи мне ее!
     €змученнаЯ,  поднЯла   она   взглЯд,   помнЯ,  как   впечатление   глаз
задумавшегосЯ ребенка подало ей вначале  надежду увлекательного порыва. ‚ыше
поднЯлось пламЯ свечей, алтарь стал Ярче, ослепительно сверкнул золотой узор
церкви,  как  огненной  чертой  было  обведено  все  по  контуру.  €  здесь,
единственный  за все это времЯ  раз  -  без тени страха, так как  окружающее
самовнушенной  защитой  светилось  и  горело  в  ней, -  увидела она, сквозь
золотой туман алтарЯ, что „руд вышел из рамы, сев у ног маленького •риста. ‚
грЯзной и  грубой одежде рыбака был он,  словно лишь теперь вышел  из лодки;
улыбнулсЯ ему •ристос довольной улыбкой мальчика, видЯщего забавного дЯдю, и
приветливо  посмотрела  Ћна.  Џришедший  взЯл острую  раковину  с завернутым
внутрь  краем  и  приложил к уху. "‚от шумит море",  -  тихо  сказал  он.  -
"умит"...  "море"...  - шепнуло  эхо в углах.  € он подал  раковину •ристу,
чтобы  слышал  он, как  шумит  море  в сердцах. Њальчик нетерпеливым  жестом
схватил  ее,  больше его головы была эта  раковина, но, с  некоторым  трудом
удержав ее  при помощи  матери,  он стал так же, как прикладывал к уху „руд,
слушать, с глазами, устремленными в  ту даль,  откуда рокотала волна.  ‡атем
палец взрослого человека опустилсЯ на стрелку компаса, водЯ ее взад и вперед
- кругом. ђебенок посмотрел и кивнул.
     “смотрев неподвижно застывшую в  земном, долгом поклоне женщину, сторож
некоторое  времЯ ожидал, что она подниметсЯ - он собралсЯ закрыть и запереть
церковь. Ќо  женщина  не  шевелилась.  ’огда, окликнув,  а затем тронув  ее,
испуганный человек принес холодной воды. Ћчнувшись, ђуна  отдала ему деньги,
какие были с ней, и, сославшись на  нездоровье, попросила позвать извозчика,
что  и  было  исполнено.  “сталаЯ  и  разбитаЯ,  как  устают  после  долгого
путешествиЯ,  она  вернулась домой, спрашиваЯ  себЯ,  - стоит  ли и можно ли
теперь жить?

        —асть III. ‚…—…ђ € „Ђ‹њ

        I

     Љ  двенадцатому  часу ночи  ’ави вернулась в ‘ан-ђиоль.  ‚се  мелкие  и
большие событиЯ этого днЯ,  подобных которым не  было еще ничего в ее жизни,
ехали и высадились с ней, и она не могла прогнать их. Ћни жили и осаждали ее
под знаком Љрукса.
     Џо стеклЯнной галерее старого дома, среди развешенного длЯ сушки бельЯ,
ненужных  Ящиков  и  другого  хлама,  откатываЯ  ногой  пустую  бутылку  или
спотыкаЯсь о кошку, ’ави нащупала  свою дверь и,  усталой рукою вложив ключ,
задумчиво  повернула  его.  ‡десь  на нее  напал  малый  столбнЯк,  подобный
большому  столбнЯку  в  ‹иссе, когда, приложив  к  губам кончик пальца,  она
выстоЯла не менее получаса у витрины в глубокой рассеЯнности  ‘ократа, решаЯ
все и не решив ничего. ‘реди волнениЯ и потуг малый столбнЯк этот разразилсЯ
наконец многочисленными  бурными вздохами,  а также тщеславным  взглЯдом  на
себЯ со стороны, как на  бывалого человека, - этакого тертого дЯдю, которого
теперь трудно удивить чем-нибудь.
     Џолучив  наконец   окончательное  круговое   движение,   ключ  пропахал
таинственные внутренности замка, став теплым от горЯчей  руки, и вырвалсЯ из
железа с треском, наполнившим сердце ’ави уважением к себе, а также желанием
совершить рывком что-нибудь еще более отчетливое ‚ойдЯ, сумрачно осмотрелась
она.
     ‡апыленнаЯ электрическаЯ  лампочка, вокруг которой немедленно поЯвились
мухи,  вспыхнула своей раскаленной петлей среди  беспорЯдка,  возвращаЯсь  к
которому после  впечатлений  иных, мы в  первый  раз замечаем его. •олодом и
пустотой  окружена каждаЯ  вещь;  безжизненно, как засохший букет, в  пыли и
сору встречает нас  покинутое жилище.  ЉажетсЯ, что  год мы не были здесь, -
так резка  нетерпеливаЯ жажда уюта,  -  с  неприглЯдностью, оставшейсЯ после
торопливых и полных надежд сборов.
     ‚се  этажи  этого  дома  были окружены крытыми стеклЯнны