Ђлександр Ђлександрович ”адеев. Ћдин в чаще

Ћцените этот текст:
Ђлександр Ђлександрович ”адеев. Ћдин в чаще

ѓлава из повести "’аежнаЯ болезнь"

---------------------------------------------------------------------
Љнига: Ђ.”адеев. ‘обрание сочинений в трех томах. ’ом 1
€здательство "•удожественнаЯ литература", Њосква, 1981
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 13 сентЯбрЯ 2002 года
---------------------------------------------------------------------

"‘тарик" проснулсЯ на таежной прогалине - в багрЯной, облитой солнцем
траве.
Ћн не удивилсЯ, что лежит один на незнакомом месте. Ќо прошлое, такое
недавнее и близкое, было подернуто туманной дымкой, будто отодвинулось
вдаль, стало чужим. Ћн ощущал новое в себе и вокруг. Ћно слагалось из
тончайших неуловимых переживаний, которым нет имени, но самым важным,
существенным, незабываемым было ощущение себЯ и, прежде всего, своего тела.
Ћн чувствовал, как живет, как дышит в нем каждый атом, каждаЯ клетка.
Љазалось, стоит хоть немножко пошевелитьсЯ - и заиграют, заплЯшут насыщенные
живым и горЯчим мускулы. Ћн осЯзал даже мельчайшие неровности почвы под
собой. Љогда закрывал глаза, на каждой ресничке чувствовал солнце и вбирал,
ловил его жадными веками. ѓде-то у виска размеренно билась тоненькаЯ жилка,
и, казалось, впервые он ощущает ее биение. Ѓудто не было тут раньше никакой
жилки!.. „аже ласковый шорох засыхавшего пыреЯ проникал не только в уши, но
во все поры тела, ощущалсЯ всем существом от пЯток до кончиков волос.
‘тарик живо приподнЯлсЯ на локте, трЯхнул головой, осмотрелсЯ. ’аежнаЯ
прогалина ничем не отличалась от тех, на которых частенько приходилось спать
в последнее времЯ. Ќо она показалась ему необыкновенно, несказанно красивой
в золотисто-желтом уборе осеннего листопада. ќто впечатление было тем более
странным, что раньше он либо не замечал окружающей природы, либо она имела
длЯ него чисто практический интерес.
‘тарик происходил из той породы неугомонных людей, жизнь которых богата
внешними и внутренними переживаниЯми и ощущениЯми. Ќо эти были новы и особо
значительны длЯ него. „о сих пор он слишком мало - гораздо меньше, чем это
допускал даже его род деЯтельности, - обращал внимание на себЯ. ‚сю
сознательную жизнь он, почти забываЯ о собственном существовании, занималсЯ
другими людьми - людьми своего класса. € в этом занЯтии, заключавшем
основной смысл и неосознанную радость его жизни, участвовала гораздо больше
голова, чем тело. Џроснувшись на заброшенной таежной прогалине, ‘тарик
впервые почувствовал, что кровь играет в нем, как свежий кленовый сок, а
жилы туги и звонки, как тросы.
‚ первые минуты он не подумал о том, хорошо ли это или плохо. Њожет
быть, в новых ощущениЯх крылись неведомые опасности, но он не мог знать
этого теперь и просто, бесхитростно наслаждалсЯ.
…му вспомнилось почему-то, как с неделю тому назад у речного откоса
подошел к нему тонконогий ”едорчук и, насильно перебираЯ трЯсущимисЯ губами,
сказал:
- —то нам теперь... - Ћн замЯлсЯ, очевидно отыскиваЯ наиболее
значительное и безнадежное слово длЯ выражениЯ своей мысли, и, не найдЯ его,
снова повторил: - ...что нам теперь... делать? €ли уже все кончено?..
‘права от них тЯнулись нависшие над пересохшим оврагом густые вербовые
заросли. Ћттуда доносилась бойкаЯ ружейнаЯ трескотнЯ, и пули с визгливым
чмоканьем проносились над головами.
‚первые разглЯдев как следует безвольную, опущенную фигуру ”едорчука,
‘тарик подумал, как неосмотрительно областной комитет распределЯет людей.
—еловека, годного самое большее к расклеиванию прокламаций, он прислал в
качестве организатора партизанских отрЯдов. Ќадо же было, черт возьми, иметь
голову на плечах!
Ќо растерЯнные, опустошенные глаза ”едорчука робко просили о поддержке.
€ хотЯ ‘тарику не верилось, что кто-нибудь выберетсЯ живым из этой гиблой,
изрезанной летними водами долинки, он бодро хлопнул парнЯ по плечу и
пошутил, как всегда добродушно и весело щурЯсь:
- „урило! Њы еще только начинаем. Ќеужели ты думаешь, что они, - тут он
неопределенно ткнул пальцем в вербовые заросли, - полезут за нами на
ќрльдагоускую тропу?.. Ќет уж, брат, дудки, этот номер не пройдет!..
”едорчук не знал, что на свете не существует никакой ќрльдагоуской
тропы, и немножко приободрилсЯ.
‚ тот момент ничего похожего на переживаниЯ сегоднЯшнего днЯ у ‘тарика
не было и не могло быть. ’огда он ни разу не подумал о себе, - наоборот:
больше, чем когда-либо, забыл про свое существование. •отелось только
утешить ”едорчука и других, таких же как ”едорчук, с такими же бледными и
растерЯнными лицами. ‚се они жадно прижимались к земле, казавшейсЯ им
последним убежищем до и после смерти, и бестолково стрелЯли по вербовым
зарослЯм сквозь плохо прикрывавший их обнаженный и колючий кустарник. ‘тарик
замечал, как некоторые украдкой срывали с фуражек красные бантики.
Ќе было этих переживаний и потом, когда в течение недели их гнали все
выше и выше, пока не стиснули совсем в паршивой деревушке в верховьЯх
ќрльдагоу. ’ам, на прокуренном и заплеванном постоЯлом дворе, даубихинский
спиртонос ‘тыркша сообщил последнюю новость: голову ‘тарика оценили в тысЯчу
рублей. ЏоходнаЯ типографиЯ атамана Љалмыкова сотнЯми разбрасывала по падЯм
листки с приметами ‘тарика и обещаниЯми всевозможных благ (на том и этом
свете) за поимку живого или мертвого.
‘тарик почувствовал, что на него устремились десЯтки
испуганно-вопросительных глаз. Ќо не только потому, что на него смотрели
другие, а и потому, что собственнаЯ личность меньше всего интересовала его в
эти дни, он стал беспечно шутить и смеЯтьсЯ.
- ‚от не было печали, - сказал он, приподымаЯ насмешливо прЯмые жесткие
брови. - „одумались же, сукины дети! —удаки, право...
Ќо его никто не поддержал. ‘тыркша вынул изо рта обгорелую трубку с
чубуком в виде оскаленной собачьей пасти и, сплюнув желтую от никотина
слюну, сказал:
- ‘меЯтьсЯ тут нечего. Њою голову оценЯли и в старое и новое времЯ. Ќе
скажу, чтоб уж очень дорого, но жить даже с дешевой бывает несладко.
Ћн по привычке погладил против шерсти растрепанные, лишайного цвета усы
и, снова зажав трубку зубами, поЯснил:
- ‚ы и без того бегаете, как зайцы, а тут гайка совсем заслабит. Џотому
- соблазн! ‡нает тебЯ всЯкий мальчонка, а тысЯча рублей - пущай "сибирками"
- деньги немалые.
“тром их вышибли из деревушки, прижали к таежному хребту, и ‘тарик
почувствовал на собственной шкуре, что спиртонос был прав.
ќто последнее бегство сохранилось в памЯти наиболее четко и, как видно,
имело длЯ ‘тарика наибольшее значение.
Ѓежало около сорока человек. Ќо ‘тарика узнали по плотной угловатой
фигуре, по крепкому затылку, по буйным седеющим волосам. …го сразу выделили
из всех. Ќазойливые свинцовые мухи затенькали, завизжали над ним обильней и
Яростней, чем над всеми остальными вместе. Љазалось, весь огонь, всЯ злобнаЯ
ненависть людей под горой сосредоточились только на нем. Ћщущение было,
будто пули задевают волосы, даже пушок на ушах. €х визгливое сюсюканье
зловеще отдавалось в мозгу.
Ћн бежал в гору через валежины, разрываЯ цепкий широколистый
виноградник, захлебываЯсь росистой паутиной, проваливаЯсь на каждом шагу в
гнилую древесину. ‡алпы летели широкие, раскатистые, рассыпчато-гулкие, как
горные обвалы. Џривычным ухом он различал, как в перебойный треск винтовок
вплеталсЯ округло-четкий плач Японских карабинов. Ћгненными нитками -
настойчиво, жестко, бесстрастно - строчили бездушные пулеметы. Љазалось,
пули дробЯтсЯ в ветвЯх на мириады электрических искр, насыщают воздух
колюче-ржавой пламенной пылью, и ею дышат люди, обжигаЯ легкие.
Џоследний человек, которого он увидел недалеко от себЯ, была отрЯднаЯ
сестра. Ћкруженный смертельным свинцовым роем, ‘тарик чувствовал, что все
инстинктивно сторонЯтсЯ его. Ќо сестра по неопытности держалась близко. …е
матово-смуглое, красивое лицо перекосилось от ужаса. ‘путавшиесЯ каштановые
волосы непослушно трепались на ветру. Ћна цеплЯлась юбкой за корЯвое ломье и
несколько раз падала с жалобными возгласами.
„аже в тот момент, когда все, казалось, желало его смерти, ‘тарик
прежде всего подумал не о себе, а о другом человеке, который мог погибнуть
возле. Ћн крикнул:
- Ќе приближайтесь ко мне!.. ‚ы слышите?.. Ќе терЯйте из виду
остальных!..
‘естра вскинула на него глаза, наполненные слезами и жутью, и сказала
не столько ему, сколько себе:
- Њы не уйдем отсюда живыми...
‘тарик почувствовал, как что-то суровое и нежное, неизбывно жалостливое
рванулось и затрепетало в сердце. Ђ когда через несколько секунд он
посмотрел в ее сторону, она лежала, опрокинувшись через бревно, уткнувшись
головой в пропахший спиртом, прелый листозем, и ее гибкое тело исходило
последней дрожью.
‘тарик понЯл, что это смерть и что смерть ужасна. Ќо еще лучше понЯл
он, - вернее, почувствовал всем нутром, - что жизнь прекрасна и радостна и
что он любит жизнь, - хочет и будет жить во что бы то ни стало, ибо самое
страшное - лежать вот так, опрокинувшись через бревно, уткнувшись носом в
мертвую землю, и знать, что через несколько секунд тебЯ не станет. € потому,
что сердце ‘тарика работало неутомимо, как машина, а ноги стихийно,
стремительно, мощно несли над землей послушное тело, и потому, что все его
насыщенное волей и бегом существо напрЯженно рвалось к жизни, молило о
жизни, цеплЯлось за жизнь мельчайшими клеточками, фибрами, жилками, - он
выдержал этот полуверстный пробег под огнем на вздыбленные кручи ЂлинЯ. ќто
был пробег израненного зверЯ через чащу, бурелом, карчи. Ќо он вырвалсЯ
все-таки на хребет... вырвалсЯ - взмыленный, изодранный и Ярый, но живой!
ЌапрЯгаЯ последние силы, перевалилсЯ через мшистый, изъеденный козьими
тропами гребень и, полный неутолимой злобы, свалилсЯ у подножий густоиглого
пихтача. Ћн весь дрожал от напрЯжениЯ. †илистое, исцарапанное тело
изнемогало в бессильной Ярости. Ћн сам не мог бы сказать, чего в нем больше:
усталости, торжества или бешенства. •отелось снова высунутьсЯ за гребень и
выхаркнуть двуногому зверью в желтых околышах:
- ‘мотрите! ‚от моЯ голова!.. ‚ы оценили ее в тысЯчу рублей! Ќо она
никогда не достанетсЯ вам - она сидит еще слишком крепко длЯ вас!..
Ћн насильно разжал судорожно стиснутые зубы и затих, прижавшись к земле
разгорЯченной щекой.
‡а хребтом глухо рычали автоматы. Џули с визгом буравили повисшее над
хвоей осеннее, голубовато-серое небо. ‘тарик чувствовал, как в прижатом к
земле ухе копошитсЯ какой-то надоедливый жучок, которому, очевидно, не было
никакого дела до всего происходЯщего, а другим настороженно ловил каждый
звук за хребтом.
‘трельба нарастала, как прибой.
‘тарик превозмог усталость и, крепко сжав винчестер, откидываЯ корпус
назад, чтобы не упасть, побежал под гору. Љогда ввалилсЯ в сырое и темное
ущелье, с гребнЯ снова трахнуло тЯжелыми гулкими залпами и... "та-та-та"...
- залилсЯ хриплым безудержным лаем пулемет.
џростно закусив губу, ‘тарик помчалсЯ вниз по ключу. “щелье раздалось
неширокой лесистой долиной. Ћн вымок от росы, отЯжелел и фыркал, как изюбрь.
€нстинктивно огибал выраставшие перед глазами осенне-алые кусты, прогнившие
валежины, затаившие испуганный мышиный писк, навалы сухостоЯ. Ќоги
спотыкались о вросшие в землю, проржавевшие мохом и плесенью
коричнево-слизкие валуны.
Ђ со всех сторон обнимала его хвойноиглаЯ, златолистаЯ, сухотравнаЯ,
напоеннаЯ осенней тишиной тайга. ‡а желтым ветвистым кружевом уж не таилсЯ
зверь. (Ќезнаемыми тропами ушел он к главному становику, в далекие дебри
‘адучара.) ’репетной утренней бирюзой играли ключи под нежарким солнцем.
Џечально и тихо, как слезы, звенели по листьЯм Янтарные росы. ‡асыхавшаЯ
осока шуршала в заводЯх зазывно, манЯще-таинственно. ‚ золотистом таежном
увЯдании, в запавшей в паутине грусти, в унылых и скорбных, опустевших,
забытых зверем чащах хотел жить, казалось, только один измученный и
загнанный человек.
Ћн бежал до тех пор, пока не смолк позади ружейный говор, пока хоть
каплю сил мог выжать из себЯ. Ђ исчерпав последние, приткнулсЯ в траву
взлохмаченной потной головой и, слушаЯ идущие будто из-под земли толчки
чужого неугомонного сердца, заснул.
€, видно, в те минуты, когда шелестело на висках свинцовое дыхание
смерти, когда лежал на хребте, прижавшись к хвое чутким, настороженным ухом,
когда ломилсЯ без дороги в лесном багрЯном золоте, а после спал в облитой
осенним солнцем траве, все его существо незримо перерождалось. Ќо,
проснувшись, ‘тарик впервые почувствовал, что кровь играет в нем, как свежий
кленовый сок, а жилы туги и звонки, как тросы.
Ћн сидел на прогалине с сурово сжатыми губами, а внутри, прорываЯсь
сквозь смутную тоску одиночества, крылато и бурно, как вспуганнаЯ птица,
полыхала необъЯтнаЯ радость, радость здорового, оставшегосЯ в живых тела. Ћн
вытЯнул вперед руку, с силой напружил мышцы и с какой-то детской радостью
подумал: "Ђ ведь Я чертовски здоров!.." Ѓыло так приЯтно сознавать это, что
он даже удивилсЯ, как не замечал раньше. …му стало смешно и даже обидно, что
у него в тридцать лет седые волосы и его зовут "‘тариком". "Ђ ведь как
бежал... бежал-то как?.. Ђх, дьЯ-а-вол!.." Ћн засмеЯлсЯ с мальчишеским
задором, наслаждаЯсь, как ребенок, сознанием своей силы. Ќесколько раз
сгибал и выпрЯмлЯл ногу. Ћна ныла слегка после чрезмерной работы. ѓде-то у
таза играл твердый, мускулистый шарик, сквозь кожаную штанину проступали
мышцы, упругие и крепкие, как корни. Џоложительно, он никогда не замечал
этого раньше! Ћн действительно переродилсЯ наново.
‘тарику не хотелось уходить, солнце пригрело его, он готов был весь
день провести на этой прогалине. ‹ежа на спине с закрытыми глазами, нарочно
отгонЯл мысли о будущем и думал о том, как это хорошо, что он все-таки
осталсЯ жив, какаЯ хорошаЯ и приветливаЯ попалась ему прогалина и как
хорошо, светло и чудесно кругом, несмотрЯ на осень. Ћн думал также, что если
бы раньше в каждый час своей жизни он испытывал то необыкновенное радостное
чувство, которое владело им на этой прогалине, то его работа и всЯ его
жизнь, и без того казавшаЯсЯ неплохой, были бы еще интересней и
привлекательней.
Ќаконец он заставил себЯ поднЯтьсЯ. ’щательно подвел итоги имуществу:
провизии нет, теплой одежды нет, шапку потерЯл... спички?.. €спуганно
схватилсЯ за карман. ‡десь! „остал коробку и бережно пересчитал: семнадцать
штук. Џри внимательном отношении хватит дней на восемь.
‚скинул винчестер за плечо, постоЯл несколько секунд, прислушиваЯсь к
себе и вокруг, и, бодро насвистываЯ, зашагал книзу.

“треннее, нарочито веселое настроение долго не покидало ‘тарика в пути.
Ќепролазно-цепкий кустарник загораживал ему дорогу, но он уверенно раздвигал
его крепкими руками и неутомимо шел вперед. Ќоги упруго тонули в мЯгком
настиле опавших листьев, каждый шаг отдавалсЯ во всем теле хмельным и
радостным зудом. € мысли ‘тарика были необычайно просты и примитивны -
исключительно практические мысли о том, как лучше пройти. ’о он пролезал,
согнувшись, под поваленным деревом и думал: "‚от отогну еще эту веточку, а
потом шмыгну вправо - там меньше кустов". €ли: "...нет, лучше пролезть по ту
сторону ЯсенЯ... Џерейду овражек по бревну и прЯмо двинусь вдоль ключа".
‘тарик знал, что нарочно думает о таких вещах, отгонЯЯ беспокойные заботы о
будущем, которые своим неопределенным содержанием ("...куда Я выйду? „а
выйду ли Я вообще отсюда? —то ожидает менЯ в ближайшем жилье? Њожет быть, то
же, что осталось позади?..") могли нарушить его душевное равновесие.
—ерез некоторое времЯ захотелось есть - первое, что омрачило его
бездумное и беззаботное состоЯние. Ћн подобрал с земли несколько кедровых
шишек и уселсЯ на камне возле ключа. ‡аходЯщее солнце било откуда-то сбоку
тепловато-осенним светом, и под ним таежный лист и мох, устилавшие ключевую
низину, отливали червонно и бархатно. ‘клонившись над ключом, ‘тарик долго
разглЯдывал свое лицо. ‡а последние недели оно заросло жесткой чернЯвой
щетиной, где-то под глазами залегли усталые складки. Ќо все же это было
мужественное, энергичное лицо, и оно понравилось ‘тарику. ђаньше он никогда
не интересовалсЯ им, месЯцами не заглЯдываЯ в зеркало.
‘нова любовное ощущение своего тела овладело им. Ћн сидел, раскинувшись
широко и вольно, и гордилсЯ тем, что заросшее мужественное лицо, пытливо
смотрЯщее из воды, принадлежит ему. Ќо когда раздалсЯ вблизи какой-то шорох,
‘тарик отскочил в сторону, не помнЯ себЯ от испуга. € хотЯ тут же заметил,
что тревога была ложной, насилу удержалсЯ от непреодолимого желаниЯ
спрЯтатьсЯ за ближайшим кустом. ‘ердце, сорвавшись с тормозов, зачастило
короткими и быстрыми ударами.
...’ак вот как! ЋказываетсЯ, сегоднЯшний день принес ему не только
безмЯтежное любование собой, но и голую, неприкрытую боЯзнь за жизнь? ’ак,
значит, в том, что он приобрел на таежной прогалине, таЯтсЯ не только
прекрасные возможности, но и кой-что другое, враждебное всей его природе?
‚едь раньше он не знал страха, а теперь жаль было лишитьсЯ сильного тела и
никогда не увидеть "мужественного" лица, которым только что восхищалсЯ?!
‘тарик не успел еще разобратьсЯ в нахлынувших вопросах, как новаЯ мысль
помимо воли сковала его члены. Ћн вспомнил, что карательные экспедиции водЯт
с собой собак-ищеек, и в ужасе оцепенел. ђазве не могла увЯзатьсЯ за ним
одна из таких ищеек, и все нечеловеческое напрЯжение сегоднЯшнего утра
окажетсЯ напрасным?! Ћн боЯзливо прислушалсЯ и осмотрелсЯ по сторонам. Ќо
лес стоЯл безмолвен и неподвижен, только ручей звенел по камню тихим
серебрЯным звоном да где-то далеко посвистывал одинокий рЯбчишка. ’огда
‘тарик опустилсЯ на камень и засмеЯлсЯ чужим, враждебным смехом -
прерывисто, хрипло, зло.
’айга шутила с ним злые, нехорошие шутки, это она смеЯлась над ним
беззубо и мертво, грозила корЯвыми пальцами обомшелых елок. Ќо она не знает,
видно, с кем имеет дело! —еловек, способный руководить сотнЯми и тысЯчами
людей, не может и не должен боЯтьсЯ таежных шуток! €, насильно заглушаЯ
всЯкие проЯвлениЯ страха, ‘тарик начал доказывать себе так же логично и
несокрушимо, как это он делал в свое времЯ другим людЯм, что если бы у
преследовавшего его отрЯда были собаки-ищейки, то они нашли бы его, еще
когда он спал на таежной прогалине. "„опустим даже, что их привели позднее,
- наставительно и строго рассуждал ‘тарик, как будто он говорил все это
”едорчуку, - но тогда, сколько ни волнуйсЯ, они рано или поздно все равно
найдут тебЯ. ’ак уж лучше вести себЯ спокойно и не праздновать труса, чтобы
не потерЯть к себе всЯкого уважениЯ..." Ћн не замечал, что во времЯ этих
рассуждений его уши чутко ловили каждый шорох. Ћн ужаснулсЯ б, если бы знал,
что они приобрели способность шевелитьсЯ, как у зверЯ!
€ когда он тронулсЯ в путь, казалось, что кто-то неведомо страшный
норовит вцепитьсЯ ему в спину, и мелкие мурашки бегали по спине. Ќо он
упорно боролсЯ с этим ощущением, - то замедлЯл шаги, то принималсЯ петь, то
останавливалсЯ, как бы поправлЯЯ обувь, - не оглЯдывалсЯ до тех пор, пока
привычный ритм ходьбы не вернул ему душевого равновесиЯ.
‚ечером ‘тарик снова испытал смутную тревогу человека, не привыкшего к
лесному одиночеству. Ќужно было разводить костер, но он заранее содрогалсЯ
от мысли, что это будет единственнаЯ светлаЯ точка во всей тайге. Љазалось,
враждебные ночные силы уставЯтсЯ на нее тысЯчами глаз. Ђ без огнЯ с
таинственно-мохнатых елей стекала в сердце тоскливаЯ жуть, тело зЯбко
ежилось от сырости. ‘обираЯ хворост, ‘тарик нарочно как можно сильнее трещал
ломьем, с грохотом разбивал его о стволы. ѓнетущаЯ ночнаЯ тишина окутывала,
засасывала, давила его. Ќо ‘тарик не хотел подчинитьсЯ тишине! Ћн ломал даже
те сучьЯ, которые не тЯжело было дотащить целыми; несколько раз, изменЯЯ
своим целомудренным привычкам, похабно и скверно выругалсЯ.
Ђ потом, тоскливо сидЯ у огнЯ, грыз набившие оскомину орехи и думал,
что если бы удалось опустошить даже весь кедровник, и то б он не смог
насытитьсЯ такой мелочью. Ћн злобно швырнул шишку в огонь и, безнадежно
обхватив колени липкими от смолы руками, задумалсЯ...
...€нтересно, как теперь в городе? ‘енька „анилов из –ентрального штаба
должен поехать скоро длЯ свЯзи. ‘тарик Ясно представил себе ‘еньку „анилова
с его сухим, казенным лицом, редкими усиками и безразличными, неизвестного
цвета глазами. Ќочью, крадучись по темным слободкам, он проберетсЯ на
квартиру к Љрайзельману. Џосле обычных приветствий и поцелуев, во времЯ
которых все его лицо распуститсЯ неожиданно в доброй и светлой улыбке, он
снова оденет на себЯ сухую, казенную личину, начнет рассказывать без всЯкого
выражениЯ, почти газетным Языком:
- ’акого-то числа части атамана Љалмыкова совместно с Японцами и
чехословаками предпринЯли общее наступление на наши отрЯды...
Ѓудет перечислЯть по очереди: такого-то числа разгромили такой-то отрЯд
(тут он покажет по карте, где этот отрЯд стоЯл), такого-то числа - такой.
Ќаконец, дойдет до ‘тарика. ‚ этом месте предупреждающе замигает веками, и
снова лицо его станет живым, грустным и добрым. „рогнувшим, изменившимсЯ
голосом он забормочет:
- Ђ еще, брат Љрайзельман, паршиваЯ новость... ‘тарик пропал без
вести... „урацкаЯ там какаЯ-то историЯ вышла... ѓолову его оценили - вот у
менЯ листок...
€, странно смутившись, он полезет за пазуху. Ђ Љрайзельман, схватившись
за голову, опуститсЯ над столом и будет причитать:
- —то вы наделали... ай-Я-Я-Яй, что вы наделали...
Ћн навернЯка прослезитсЯ, может быть достанет платок. Ђ потом,
разнервничавшись, забегает по комнате - маленький, толстенький, лохматый, -
начнет кричать:
- Љак же вы не сумели уберечь? ‚от и посылай вам членов областкома!..
’о небось грЯзью обливали, - члены, мол, областкома пороха боЯтсЯ... Ђ вот
как уберечь... разЯвы!..
“спокоившись, он будет раза три предупреждать, чтоб „анилов больше
никому не рассказывал.
- ...‡наешь ведь, какое тут настроение? “падок! ђебЯта в десЯтках
только на ‘тарика и надеютсЯ. ќто партийные ребЯта. Ђ что на заводах?.. -
’ут Љрайзельман по склонности преувеличивать выпалит что-нибудь оглушающее:
- ’ам на него молЯтсЯ! …сли до них такаЯ вещь дойдет, так ведь тут какой
провал?! Ђ мы забастовку ‚ременных мастерских облаживаем... Ќет, нет! никому
не рассказывай, пусть один комитет знает...
Ќо сам он не выдержит первый и под величайшим секретом выболтает обо
всем "‘оне Ѓольшой". (‚ инвентаре областного комитета числитсЯ еще "‘онЯ
ЊаленькаЯ".) ‚ ближайший вечер соберетсЯ у "поэта Њиколы" на 6-й Њатросской
всЯ партийнаЯ молодежь. —ех - Њалек, разумеетсЯ, "совсем случайно", притащит
несколько банок спирта, и, когда заложат основательную толику (сколько раз
‘тарик убеждал их не пить, но они всегда сваливали на "тЯжелую обстановку"),
‘онЯ не утерпит:
- ќто, ребЯта, конечно, большой секрет, но... в сопках дела швах...
‘тарик пропал без вести...
€ хотЯ почти ни у кого не остынет желание попеть и повеселитьсЯ,
несмотрЯ на грустную новость (народ все молодой, а близкие люди гибнут уже
не в первый раз), но все будут стыдитьсЯ перед собой и перед другими такого
скверного чувства, будут пить молча, угрюмо, сосредоточенно, пока с Њалеком
не сделаетсЯ припадок. Ћн грохнетсЯ на пол и, разрываЯ на груди рубашку,
начнет кричать:
- Џод-дайте мне Њассарика - Я его з-зарежу!!
Ђ на завтрашний день к вечеру всЯ организациЯ и все заводы будут знать
о тЯжелом положении в сопках и о пропаже ‘тарика.
Ћн представлЯл все, до мельчайших подробностей, - теснаЯ, плотно
набитаЯ людьми каморка на 6-й Њатросской вставала перед ним во всей своей
неприглЯдности: душно, накурено, наплевано, налито на столах. “ людей
потные, возбужденные, пьЯные лица. "’ам, в городе, - думал ‘тарик, - люди
живут нервами и головой, и более слабых тЯнет к вину, к дурману (он
вспомнил, что Њалека жена нюхает даже кокаин), чтобы забыть про нервы, про
голову, как будто можно в вине и в дурмане найти отдых и забвение..."
- Ђ здесь?.. - неожиданно спросил он вслух. €, оторвавшись от своих
мыслей, вопросительно посмотрел вокруг.
‘тоЯла ровнаЯ, невозмутимаЯ тишина. —уть-чуть шипели в огне мокрые
валежины, багрово-красные искры рассевал костер. ‘о всех сторон обступала
густаЯ, непроглЯднаЯ и непролазнаЯ темь - непоколебимаЯ темь, как стена. €
оттуда, из темноты, тЯнуло здоровым, крепким и свежим, медвЯно-спиртовым
запахом хвои, прелого листа, теплой осенней ночи. Ћсень стоЯла сухаЯ и
пахучаЯ. ‚ той самой тишине, котораЯ несколько часов тому назад, казалось,
заглушала всЯкие проблески жизни, ‘тарик почуЯл вдруг мощное и плавное
дыхание вечно живого тела.
"Љакой контраст!.. - подумал он с непонЯтным ему ощущением тоскливой,
щемЯщей грусти. - ‚се-таки в городе очень сумбурно, а главное, чувствуетсЯ в
людЯх усталость, и это очень опасно длЯ них и длЯ дела. Ђ здесь - покой и
первобытнаЯ тишина. Ћна пугала менЯ весь день. Ќо здесь свежо и здорово,
здесь нет усталости, и, несмотрЯ на осень, несмотрЯ на ночь, - неслышнаЯ и
незримаЯ длЯ непосвЯщенного, - идет вечнаЯ, негасимаЯ жизнь..." Ћн бросил в
огонь хворостинку, и ЯркаЯ вспышка смолистой хвои обдала его теплом и
горьким, щиплющим глаза дымом. "Ќо ведь в городе не только дурман и
усталость? - подумал он, обтираЯ слезы, невольно выступившие на глазах. - €
почему мне вспомнилось именно то, как выпивают ребЯта, и всЯ сквернаЯ
обстановка их частной жизни?.. € что это вообще происходит со мной
сегоднЯ?.." ‘тарик не поспевал осмыслить того неЯсного процесса, который
происходил в его душе, рождаЯ совершенно незнакомые, чуждые его натуре
переживаниЯ и ощущениЯ. "’ам, в городе, тоже идет своЯ, насыщеннаЯ живой
человеческой кровью жизнь и борьба. ќта жизнь есть в то же времЯ и моЯ. €
откуда это, - почему это нужно было противопоставить то, что происходит в
городе, здешней тишине и покою?.. Ќет, не в том дело, что нужно, - как
узнать теперь, что нужно и не нужно? - это пришло само, но почему пришло?..
€ это очень опасно длЯ менЯ", - вдруг подумал он, сразу испугавшись новой
мысли и заминаЯ ее другими.
…му представлЯлось теперь, как известие об его исчезновении попадет на
судостроительный завод, где после семилетнего перерыва он снова работал в
последнее времЯ, скрываЯсь от колчаковской контрразведки.
“тром, с опозданием на пЯть минут, "поэт Њикола" прибежит в
инструментальную. (’акое опоздание Њикола называл "академическим", хотЯ за
него вычитали из получки, как за целый час.) ђазумеетсЯ, он, как всегда, в
засаленной, наполненной стихами робе и в широченных джутовых галифе. (€з
этой материи" обычно шьют мешки под бобовые орехи.) €з одного кармана торчит
у него газета, а из другого вобла, колбаса или что-нибудь в этом роде. Ћн
лихо вытащит из кармана коробку первосортного "’риумфа", долго, с "фасоном",
будет стучать по крышке, и, только когда откроет, обнаружитсЯ, что в коробке
- махорка. “сатый Љунферт, залезаЯ в нее чуть ли не ногами, из вежливости
спросит:
- ќто у тебЯ какаЯ? "Љазак" или "‡олотаЯ рыбка"?..
Ќо Њикола окинет его многозначительным взглЯдом чудных, огромных глаз
и, склонившись к уху, шепнет:
- ‘тарик наш без вести пропал... ‚чера у менЯ ребЯта были, так сказали.
ѓолову его какой-то чудак оценил в пЯтьдесЯт тысЯч рублей, - факт!.. ’олько
это большой секрет... понЯл?.. “сатый черт.
Љунферт, долго не понимаЯ, в чем дело, будет без толку закручивать и
снова раскручивать тиски, неизвестно длЯ чего поковырЯет ногтем ржавую
плашку, вопросительно поплюет по сторонам махорочными крошками. Џотом он
подымет голову и скажет:
- Њикола!.. ’ы знаешь, - они продешевили...
Џервый же токарь, пришедший сменить резец, или слесарь - за метчиком
или плашкой, уйдет посвЯщенным в тайну самим Њиколой, разумеетсЯ, с
напутствием, "что это большой секрет", и т.д. € к обеденному перерыву о
событиЯх в сопках узнают решительно все, начинаЯ от опутанного огненными
змеЯми сопливого и вихрастого вальцовщика ”едьки и кончаЯ угрюмым сталеваром
„енисовым. Ћдни будут радоватьсЯ, другие горевать, третьи боЯтьсЯ даже одной
той мысли, что им что-то известно о находЯщемсЯ в немилости у начальства
‘тарике. Ќо подавлЯющее большинство примет это известие с угрюмой
сосредоточенностью и еще сильнее уйдет в себЯ, где неустанно, невидимо
происходит большаЯ и скрытаЯ коллективнаЯ работа. ќти не выскажут никакого
суждениЯ, - выслушают и отойдут молча. Ђ потом под урчанье станков, под
злобный шелест трансмиссий, под лЯзг и грохот прокатных станов, под львиный,
адовый рык мартена они будут сверлить, строгать, вальцевать, плавить и
думать не только о ‘тарике, но о многом-многом другом.
‘тарик сидел, согнувшись у костра в безнадежной позе, и душа его
по-прежнему ныла от непонЯтного, щемЯщего, тоскливого чувства, как будто все
то, о чем он думал, было и родным, и душевно близким ему, но уже почти
невозможным длЯ него, потому невозвратно далеким. Ћн снова вопросительно
посмотрел вокруг, но темь стоЯла по-прежнему глухаЯ и сытаЯ, несокрушимаЯ,
как стена. € небо с неведомо куда ведущим Њлечным Џутем смотрело нерадушно и
молчаливо.

“тром ‘тарик поднЯлсЯ с мучительным ощущением голода. †елание и
способность съесть в любой момент все, что угодно стало с этой минуты его
неотъемлемым свойством. Ћн беспрерывно жевал кедровые орехи, виноград,
виноградные листьЯ, попаренные над огнем грибы, какие-то неведомые корешки -
и все-таки не мог насытитьсЯ. Џорой удавалось подстрелить белку или рЯбчика
- он неумело поджаривал их на угольЯх и съедал полусырыми, - но проходил
небольшой промежуток времени, и снова мучительно, жадно, неутолимо хотелось
есть.
Ќо зато не менее мучительные, противоречивые мысли и настроениЯ совсем
покинули его. …сли бы он не был так голоден, можно б было сказать, что он
сроднилсЯ с новой обстановкой. ‚крадчивые лесные шорохи больше не пугали
его. ’емнота не казалась страшной, ноздри привычно вбирали прЯные таежные
запахи. € мысль больше никогда не возвращалась к прошлому, как будто жизнь
‘тарика началась с пробуждениЯ на таежной прогалине, а до этого ничего не
было.
€ногда неЯсные видениЯ прошлого вставали перед ним во сне. ’о он
переживал свой первый арест, то бегство из чехословацкого лагерЯ. Џочему-то
особенно часто рождалась в сонном мозгу картина обыска, рыжий длинноусый чех
с бородавкой на щеке вынимал из шкафа томики энциклопедии Ѓрокгауза и …фрона
и, обнаружив аккуратно уложенные у стенки трехлинейные патроны, кричал
другому:
- Ѓратче, подпоручику!.. ‡десь цела купа патронов!
‘тарик нервно вздрагивал во сне, но, просыпаЯсь утром, не помнил
ничего; судорожно ежилсЯ от крепкого утреннего холодка, быстро умывалсЯ в
ключе и тотчас же принималсЯ за поиски пищи.
…му казалось, что он идет уже очень долго, - он потерЯл бы счет днЯм,
если бы количество израсходованных спичек не указывало на пройденное времЯ:
‘тарик тратил ежедневно по две - в обед и вечером, - и спичек осталось
девЯть. Ћн так привык к однообразному ритму ходьбы, что постепенно стал
забывать окружающее. Ќа пЯтый день пути попались старые порубки. •воЯ
уступала место листвЯку, кустарник заметно редел. Ќо ‘тарик не замечал этих
перемен, пока смутное, беспокойное ощущение чего-то нового под ногами не
заставило его очнутьсЯ. Ћн остановилсЯ, окинул тайгу недоумевающим взглЯдом
и, наконец, понЯл, что уже с полчаса идет по тропе.
‘ердце его заколотилось бурно и радостно. Ћн сорвалсЯ с места и почти
побежал. ‘ каждым шагом чувствовал прилив свежих, неуемных сил, снова каждаЯ
жилка заиграла в нем, и даже мучительные ощущениЯ голода потерЯли свою
остроту.
’ак дошел он до редкой березовой рощицы; стройные стволы берез чернели
широкими опоЯсками ободранной коры. ‘тарик понЯл, что где-нибудь неподалеку
находитсЯ дегтЯрный завод. ЏройдЯ еще с сотню саженей, почуЯл горький запах
кедрового дыма, а через несколько минут стали доноситьсЯ Ядреные и сочные
удары топора по дереву. Љрадучись вдоль кустов, он проковылЯл еще несколько
шагов. ‚ просвете меж деревьев замаЯчила чьЯ-то голова в коричневой,
выжженной солнцем войлочной шлЯпе. ‘тарик спрЯталсЯ за дерево и осторожно
выглЯнул.
Ќа вытоптанной, - обрамленной березками лужайке стоЯла под навесом из
кедровой коры дегтЯрнаЯ печь с трубой и узеньким деревЯнным желобком. Ћна,
как видно, не работала. ѓорький кедровый дым сочилсЯ из землЯного бугра над
смолокурной Ямой. ђослый, сутулый и кривоногий мужик с лицом кирпичного
цвета, обросшим волнистой светло-русой бородой, степенно и неторопливо рубил
кедровое смолье. ‚еснушчатый курносый парнишка без шапки сидел неподалеку
возле шалаша и тоже что-то строгал.
‘тарик бесшумно вышел на лужайку и, громко крикнув, сказал:
- „ень добрый!..
Њужик испуганно поднЯл голову и выронил топор. Џарнишка шмыгнул глазами
на вновь прибывшего и замер на месте в том положении, как его захватил
‘тарик, - с согнутой рукой и ножиком под недоконченной стружкой.
- Ќу, чего испугались? - сказал ‘тарик, стараЯсь придать голосу хоть
оттенок приветствиЯ. Ќо Язык и гортань не повиновались ему, и голос звучал
враждебно и глухо.
- ‘молу гоните, что ли?.. - продолжал он, чувствуЯ, что только
разговором можно доказать свое человеческое происхождение.
Љирпичное лицо с волнистой бородой вернулось к жизни. Њужик опустилсЯ
на обрубок; не глЯдЯ на ‘тарика, попробовал улыбнутьсЯ, махнул безнадежно
рукой, снова попробовал улыбнутьсЯ и снова махнул и, наконец, тЯжело
переведЯ дух, сказал:
- ”-фу... твою мать!.. Ќу, напугал...
Џокачал досадливо головой в войлочной шлЯпе и, все еще не придЯ в себЯ,
повторил:
- Ќ-ну, напугал... ей-богу... ‚от напугал!..
€, вскинув на ‘тарика маленькие зеленоватые глазки, в которых играли и
насмешка - досада на себЯ, и неприЯзнь - обида на непрошеного гостЯ, он
хмуро и укоризненно спросил:
- Ћткедова это тебЯ, черта патлатого?
Ќикто не учил ‘тарика, как нужно вести себЯ в тайге при встрече с
незнакомыми людьми, но он усвоил это стихийно, как все, что приходилось
делать за четыре с половиной днЯ таежного пути. Ќе своим - грубым, хриплым и
резким голосом сказал:
- Ђ ты поговори еще немного!.. ѓде был, там нету...
€ откровеннаЯ грубость эта к человеку была так же необычной, непрошено
новой, как все, что он переживал в эти дни.
- Џожрать давай, - продолжал он, с непонЯтным удовлетворением наблюдаЯ,
как мелкоглазое лицо мужика принимало приниженное и подобострастное
выражение. - —етыре днЯ не жрал, это тебе не деготь гнать!..
‘идЯ на обрубке дерева, он жадно, по-волчьи, почти не жуЯ, глотал сало,
картошку, соленые огурцы, песочные гречишные лепешки, крепко зажав винчестер
между колен и бросаЯ вокруг исподлобьЯ сторожкие, недоверчивые взглЯды.
„линнобородый смолокур стоЯл, растерЯнно опустив руки, не знаЯ, куда девать
свое несуразное тело, и его зеленоватые глаза смотрели ждуще-покорно, как
будто так и нужно было, что неизвестно откуда пришедший человек распорЯжалсЯ
его добром, как своим. Ѓыло во всей его рослой, но сутулой и обобранной
фигуре - в волнистой светло-русой бороде, в грЯзных полотнЯных штанах с
отвисшей мошонкой - что-то унизительно-жалкое, но ‘тарик не чувствовал
этого: ему теперь тоже казалось это естественным.
’олько веснушчатый парнишка был чем-то несказанно доволен и смотрел на
‘тарика с нескрываемым любопытством и восхищением. Ћн долго вертелсЯ вблизи,
наконец, осмелев, ткнул пальцем в заржавевший винчестер, спросил неуверенно:
- „альнобойнаЯ?..
- Ќе тронь! - сказал ‘тарик сурово. - „еревнЯ далеко? - спросил у
смолокура.
- „евЯть верст, - ввернул веснушчатый парнишка. - Ђриадной звать...
- —то?
- „еревню звать Ђриадна, - поЯснил смолокур, наклонЯЯ голову и швырнув
парнишку глазами.
- ЋтрЯд какой в деревне стоит или нет?
- Ќе знаю, давно не был...
- ‘тоит отрЯд, Я знаю! - снова ввернул парнишка, млеЯ от радости. -
„убова отрЯд, Я знаю... ЏЯтьдесЯт два пеше, шишнадцать конно!..
‘тарик расспросил еще о Японцах и казаках. Ћ Японцах никто ничего не
слыхал, а казаки стоЯли в ђакитном - в двадцати верстах от Ђриадны.
- ќто пиджак чей, твой? - кивнул вдруг ‘тарик, заметив возле шалаша
потрепанный надеван. - џ возьму его...
Ћн сказал это совершенно спокойно, как будто иначе и не могло быть. Ќа
самом деле это тоже было ново: раньше он никогда не взЯл бы чужого лично длЯ
себЯ и притом - насильно. Њожет показатьсЯ, что в подсознании ‘тарика
шевельнулось: "Џиджак, мол, нужен мне длЯ поддержаниЯ моего существованиЯ, а
Я - человек, нужный длЯ большого, не личного своего дела"?.. Ќо нет, - он
взЯл пиджак просто длЯ себЯ, взЯл потому, что был гол. € - что всего важнее
- он сам знал это.
Љогда напЯливал старенький надеван, веснушчатый парнишка отвернулсЯ в
сторону, и ‘тарик заметил: на курносом лице играла лукаваЯ и ехиднаЯ,
относЯщаЯсЯ к смолокуру улыбка.
- Њальчишка - сын твой? - спросил ‘тарик, впервые улыбнувшись сам за
четыре днЯ.
- Ќет, нанЯтый... сирота он...
- ’Ятьку казаки вбили, - вставил парнишка, сиЯЯ васильковыми глазами, -
в партизанах был. Ђ мамку изнасилили и тоже вбили...
‘тарик подарил ему патрон от винчестера и, попрощавшись, заковылЯл по
тропе, все учащаЯ шаги и не оглЯдываЯсь.
Ћн вышел из тайги так же неожиданно, как и вошел. Ћна раздалась перед
ним совсем внезапно, необъЯтной небесной ширью, неохватным простором
убранных полей. Ќалево, куда хватал глаз, стлались скошенные, не по-осеннему
жаркие нивы. „алеко, у кудрЯвой ленты вербнЯка, загородившей гурливую
речонку, красуЯсь золотистыми шапками жирных стогов и скирд, виднелсЯ ток.
’ам шла своЯ - веселаЯ, звучнаЯ и хлопотливаЯ жизнь. Љак маленькие пестрые
букашки, копошились люди, летали снопы, сухо и четко стучала машина, из
куржавого облака блесткой половы и пыли вырывались чуть слышные голоса,
сыпалсЯ мелкий бисер возбужденного девичьего хохота. ‡а рекой, подпираЯ
небо, врастаЯ отрогами в желтокудрые забоки, синели хребты. —ерез их острые
гребни лилась в долину прозрачнаЯ пена бело-розовых облаков - соленых от
морЯ, пузырчатых и кипучих, как парное молоко.
‹асковый ветер, пахнущий сеном и скошенной рожью, обнЯл ‘тарика,
закурчавил волосы, защекотал лицо - и необъЯтное, неизбывное чувство
простора охватило его. Ќикогда еще не испытывал он такой безграничной любви
к этой широкой, родЯщей хлеб долине, к звонкому солнцу, к тихому бездонному
небу. ‘лезы навертывались на глаза, хотелось пасть на землю и крепко, не
чувствуЯ боли, прижатьсЯ к жесткой ржаной щетине. € когда он шагал по
накатанной дороге, ему казалось, что жизнь впервые разворачиваетсЯ перед
ним, широкаЯ, светлаЯ и радостнаЯ, и душа его ликующе пела и об этой
неисчерпаемой радости, и о несказанной красоте мира.

1924-1925
Last-modified: Mon, 23 Sep 2002 11:37:38 GMT
Ћцените этот текст: