и прохвосты, хапуги, пустоболты... Џустота, конечно,
иногда удобна,  а там -  большей частью всегда,  -  понЯтно вам?..  Ќу-те-с,
вот...  а Я - личность, Я - подававший блестЯщие надежды... рекомендуюсь: не
оценен и не понЯт, не оценен, потому что не понЯт, - и все.
     Ћн выпил большую рюмку, крЯкнул и добавил!
     - ‚прочем, это к делу не относитсЯ: забудем.
     Џотом посмотрел на ЊесЯца еще строже и еще добавил:
     - Ќо-о...  вы еще очень молоды,  сударь мой, и... как бы это выразитьсЯ
поглаже... не одного со мной круга... да.
     Љогда прощалсЯ с  ним после обеда,  Џолунин был любезно важен,  передал
ему  письмо длЯ жены,  запечатанное серебристым сургучом,  пожелал успехов в
занЯтиЯх с ‹ериком,  даже вышел на крыльцо провожать и, указываЯ на фигурные
клумбы кругом, проговорил привычно:
     - Ђ   это  английский  сад...   ђазбивал  специалист-jardinier*,   €ван
Ђфанасьев из •арькова... ‚сего лучшего, мой друг. „о свиданьЯ!
     ______________
     * ‘адовник (франц.).


        VI

     ‘офьЯ Џетровна любила похвастать тем,  что  сама ведет все хозЯйство на
трех тысЯчах десЯтин земли.
     Ћднажды она весело,  в лицах, представила, как на ссыпке хлеба в амбаре
поссорилась с  Ѓлюмбергом,  так  что  осерчавший Ѓлюмберг послал ее  даже  к
"шорту".
     - Ѓлюмберг,  говорю ему,  у вас голова бараньЯ! ‚ те мешки, которые длЯ
ржи, вы сыплете пшеницу, а в которых пшеница должна быть, у вас рожь... Ђ он
мне вдруг:  "Њешки на  мешки,  пшеница на рожь,  рожь на пшеницу -  ну вас к
шорту - а Я ушел!"
     € Ѓлюмберг действительно хотел уйти и просил расчета, но ‘офьЯ Џетровна
расчета ему не дала:  у нее было поверье,  что кто глуп, тот честен, а умных
она боЯлась, потому что жулики.
     Љогда Њарк €гнатьич приехал от  Џолунина,  ‘офьЯ Џетровна расспрашивала
его обо всем с большим любопытством.
     - Ћн  ведь очень большой хлебосол,  у  него там,  наверно,  куча гостей
была... ’ем более - воскресенье.
     - Ќет, никого не было.
     - Ља-ак?  ‘овсем  никого?..  ќто  очень-очень  странно!  -  усмехнулась
быстро, передернув плечами. - Ќо он вам все комнаты показывал?
     - „а, Я все видел... а что?
     - €?.. Љак вы находите?
     - “добно, конечно...
     - “добно?..  “жас!..  ќта "стеннаЯ живопись", с позволениЯ сказать, эти
пла-фоны!.. ЉакаЯ глупаЯ безвкусица - ужасно!.. €, главное, зачем? ‡ачем?
     ’ут  Њарк €гнатьич кстати вспомнил о  письме,  запечатанном серебристым
сургучом,  и  когда подавал его  ей,  удивленными глазами она  встретила его
глаза:
     - —то же вы таились с письмом?.. ‘крывали?.. ‡ачем?
     - Џросто забыл.
     - Љакой вы... неумелый, право!
     Џисьмо она вскрыла не при нем,  но как хлопали потом двери и  как часто
сыпалась ее возмущеннаЯ английскаЯ речь в комнате Њарочки -  это слышал Њарк
€гнатьич и думал при этом:  "‡начит, они действительно поссорились... ‚ечнаЯ
супружескаЯ историЯ:  ссорЯтсЯ и  неизвестно зачем".  Њать его умерла давно,
когда он был еще маленьким,  и ее он помнил смутно:  тонкие пальцы на руках,
на одном -  тонкое золотое колечко... глаза карие, ласковые... Љак мог с нею
ссоритьсЯ его отец?


        VII

     ‹ерик плохо писал -  перо у  него то  и  дело брызгало,  буквы выходили
раскорЯки.
     - Ќужно старатьсЯ, ‹ерик, - сказал ему Њарк €гнатьич.
     - Ђ зачем старатьсЯ? - спокойно спросил ‹ерик.
     - —тобы писать красивее.
     - Ђ зачем нужно красивее?
     Њарк  €гнатьич подумал.  Ћн  вспомнил Џолунина,  который  говорил,  что
человек должен жить красиво, и сказал:
     - ЋбъЯснЯть это  -  долго,  а  только  нужно  старатьсЯ писать,  как  в
прописи, - вот и все.
     - „а зачем нужно старатьсЯ?  -  возбуждалсЯ ‹ерик,  а  ногой под партой
нащупывал уже барабан.
     - ’ебе, значит, это не нужно?
     - Ќет. Њне и так хорошо.
     - ’огда...  -  ЊесЯц кашлЯнул,  подумал,  вспомнил своего отца... - „лЯ
папы, длЯ мамы нужно.
     ‹ерик вспыхнул:
     - „лЯ папы?.. Џапа - негодЯй, прощелыга!
     - —то-о?
     “ ЊесЯца похолодело внутри: он всегда был любЯщим сыном.
     - ЌегодЯй!  ‘котина!  -  кричал ‹ерик,  весь красный и злой. - Ћн хотел
менЯ высечь!..  Ћн  -  нищий,  нищий!  ‘вое имение промотал!  †ивет на мамин
счет!.. ЌегодЯй!..
     ЊесЯц даже не  нашелсЯ,  что  сказать:  так  был поражен.  Џосмотрел на
‹ерика почти с испугом и вышел из классной на прЯмых ногах.
     —ерез минуту, в столовой, побледневший, он говорил ‘офье Џетровне:
     - —то же это?.. ‚ восемь лет так отзыватьсЯ о родном отце, что же это?
     - ‚ам-то  какое дело?  -  прикрикнула ‘офьЯ Џетровна.  -  Ќу  да  -  он
тер-петь не может отца!  Ќу да - отец хотел его высечь, а Я не дала! € пусть
попробует только,  пусть! Ђ вам до этого никакого нет дела!.. ‚ы занимаетесь
с  ним -  превосходно,  а  воспитываю его Я!  џ -  понЯтно вам?  € никому не
уступлю этого - только Я! € конец!
     Ћна  взвешивала зачем-то  сушеные лепестки роз на  медных весах,  и  от
сильного жеста ее тучей разлетелись легкие лепестки по всей столовой.
     - Ќет,  Я  так  не  могу...  џ  не  могу так...  -  упрЯмо твердил Њарк
€гнатьич.  -  Џусть он  при мне не отзываетсЯ так об отце,  потому что Я  не
могу!
     - „а вы не вспоминайте ему про отца -  и только!.. € только! - блистала
глазами Џолунина. - € отчего вы такой смешной?.. Ђ что теперь делает ‹ерик?
     - Ќе знаю... Ѓарабанит, должно быть... џ пройдусь по саду. џ расстроен.
     €  ЊесЯц вышел в  сад  и  пошел по  каштановой аллее,  густо засыпанной
листьЯми, и дальше, из усадьбы, в поле, где подсохли дороги.
     Џо условию, он должен был пробыть в усадьбе недели три, пока приводилсЯ
в известность и продавалсЯ урожай,  а потом все переезжали на зиму как раз в
тот город,  где училсЯ ЊесЯц;  тогда он  мог по-прежнему добросовестно,  как
все, что он делал, любЯ, изучать слова. Ќо теперь он шел и думал - не уехать
ли? Ќе бросить ли ‹ерика?
     ’ак  хороша была  ЯснаЯ осень!  ‘квозь золотое крупное кружево каштанов
вверху глЯдела такаЯ промытаЯ дождЯми холоднаЯ лазурь,  что даже глазам было
больно.  Ћт  пруда  пахло  осенней  посвежевшей водою,  от  земли  кругом  -
бродЯщими осенними листьЯми, травами, от дальней риги - осенним хлебом - все
крепкие запахи.  Џара  вальдшнепов,  сначала один,  потом другой,  каркнув и
каркнув, совсем близко мелькнули острым коричневым широким зигзагом, куцые и
сытые, длинные носы вниз. ЊесЯц даже остановилсЯ, забывшись.
     ‚друг сзади несмелый окрик:
     - Њарк €гнатьич!
     Ѓежал ‹ерик со  своим любимцем,  борзым Њуфиком,  которого он держал на
длинной цепочке.
     ЊесЯц заметил,  как посмотрел на него ‹ерик, подбегаЯ: не виновато и не
ребЯчливо -  только наблюдающе издали;  потом  побежал рЯдом  вприпрыжку,  и
Њуфик прыгал.
     ЌастоЯщий чистый борзой,  хотЯ бы и годовалый щенок, серьезен, но Њуфик
был сеттеровый ублюдок,  и теперь, прыгаЯ, все хищно косилсЯ по сторонам: то
на  гусей,  видных сквозь оголенные кусты на  берегу пруда,  то  на индюшек,
бормотавших около  клумбы  с  белыми хризантемами,  то  на  цесарок,  и  все
повизгивал беспокойно,  и навастривал уши,  и пробовал исподволь,  крепко ли
держитсЯ у ‹ерика цепь.
     ЊесЯц не знал, о чем говорить с ‹ериком. Ћбиженный, он вообще сжималсЯ,
уходил в себЯ,  и его трудно было разговорить.  Ќо ‹ерику,  видимо, это и не
нужно было:  ему нравилось управлЯть Њуфиком,  сдерживать его,  как горЯчего
скакуна,  а Њарк €гнатьич был при нем просто на всЯкий случай,  как большой:
что большой иногда годитсЯ, это он, конечно, знал. ’ак большой с маленьким и
с  острой  длинной собакой беспокойной рыжеватой масти  шли  среди  плакучих
сочных молодых Ясеней в  декоративном саду,  по  аллейкам низко  остриженной
кормовой шелковицы,  теперь  уж  совсем скромной и  голенькой,  по  аллейкам
желтой акации,  в  которых бешено носились,  пища,  молодые синицы и шмыгали
внизу  волчки  -  молчаливые осенние птички,  с  красными грудками и  узкими
хвостиками, вечно мелко дрожащими.
     ‡а  каждым  живым  движением кругом  следил Њуфик  горЯчим взглЯдом,  и
острием морды, точно иголкой, сшивал себЯ и с синицами и с волчками, и так и
взвилсЯ на дыбы,  жалко взвизгнул,  когда мелькнула далеко впереди и пропала
пестраЯ кошка.
     Ќаконец,  около самой риги,  где ссыпали хлеб и  торчали в дверЯх ‘офьЯ
Џетровна,  Ѓлюмберг и Џавел Њаксимыч,  Њуфик не вынес искушениЯ: за какую-то
дичь  принЯл  он  белых  молочных  тупорылых поросЯт,  вышедших из  хлева  с
огромной маткой, рванулсЯ так, что свалил с ног ‹ерика, врезалсЯ в поросЯчью
гущу,  перервал пополам одного, другого, третьего... такой поднЯл переполох,
что сбежалась всЯ рига: Ѓлюмберг собирал, крЯхтЯ, зарезанных, Џавел Њаксимыч
отгонЯл живых,  матка,  крутЯ хвостом,  ревела,  как  в  медную трубу,  двое
рабочих гнались за Њуфиком,  ‘офьЯ Џетровна бежала к ‹ерику, который, падаЯ,
расшиб до крови колено и теперь, может быть и нарочно, плакал во весь голос,
а  Њарк €гнатьич с  живейшим любопытством следил за всеми:  очень уж все это
случилось быстро.
     € вот прозрачный осенний день,  может быть единственный,  в который все
несравненно виднее,  чем во  все остальные дни года,  все четко,  близко:  и
круглые листьЯ вЯза  -  последние,  и  крыша риги -  соломеннаЯ,  стараЯ,  в
зеленых лишаЯх,  и стайка голубей около сломанной сеЯлки -  сизые,  пестрые,
один белый -  и еще отовсюду так много разного,  -  и ближе всего,  глЯдЯ на
ЊесЯца снизу вверх, стоЯла маленькаЯ, сухонькаЯ, черненькаЯ женщина в теплом
платке,  сверкала восточными глазами, возмущенно дергала правой рукой (левой
держала за руку ‹ерика) и, наседаЯ на него, кричала:
     - Ќу,  разве это не чудовищно?  ќто возмутительно!..  ‚ы с ума сошли!..
‹ерик у  менЯ слабый,  нервный -  и  такие сцены!  ‚ы с ума сошли,  право!..
Џочему вы Њуфика не взЯли сами?  Ћн у вас бы не вырвалсЯ, а вы его ребенку -
ну, конечно!.. ‚ы с ума сошли?!
     ЊесЯц  долго с  недоумением смотрел на  ‘офью Џетровну -  на  невысокий
морщинистый,  теперь очень четкий,  с висков граненый лоб и прыгавший острый
подбородок,  - потом снисходительно улыбнулсЯ, махнул неуклюже рукой и пошел
к себе во флигель.
     ‚ечером Џолунина прислала ‹ушу  звать его  обедать,  но  он  не  пошел.
’олько когда уходила ‹уша,  спускаЯсь по лестнице, стало так по-новому жаль,
что вот ‹уша была и  уходит,  уходит,  сейчас уйдет...  -  он отворил двери,
застенчиво выставил голову.
     - ‚ы идете, панич? - остановилась ‹уша.
     - Ќ-нет, не иду... Я так.
     ‹уша усмехнулась,  заспешив и  застучав по  ступенькам,  и  усмехнулсЯ,
притворЯЯ двери (когда уж совсем затихли шаги),  ЊесЯц, а оставшись один, он
долго глЯдел на себЯ в карманное зеркальце.
     —еловек самому  себе  должен хоть  сколько-нибудь нравитьсЯ,  длЯ  того
чтобы жить.  ЊесЯцу кое-что  нравилось в  своем лице:  мЯгкие глаза,  свежие
щеки,  и  теперь,  когда была здесь и ушла ‹уша,  так думалось все,  что вот
скажет она что-нибудь такое: глаза, щеки... € тогда будет так же вот: темнаЯ
лестница,  и  слышны Явственно все шелесты и  все шорохи,  а на ‹уше вЯзаный
белый платок,  и  сквозь платок этот Ясно бьетсЯ сердце,  и  щеки у нее тоже
свежие,  и горЯчие,  и мЯгкие... €ли, может быть, это тут, около террасы, на
дорожке - если открыть форточку, то можно рассмотреть, где.
     €  так у  открытой в  сырую темноту форточки стоЯл он долго.  € вот что
было в  нем теперь неожиданно длЯ него самого и странно:  он уж почему-то не
сердилсЯ на ‘офью Џетровну и ему не хотелось уезжать.


        VIII

     Њарочка жила смутной длЯ ЊесЯца комнатной жизнью. ‚сЯ она была какаЯ-то
или  нетеперешнЯЯ,  или  нездешнЯЯ.  ЏоЯвлЯлась  только  к  обеду  -  белаЯ,
медленнаЯ, малокровнаЯ; то ей не нравилось одно, то другое; жеманно поводила
плечами,  и  почему-то ЊесЯцу до того было скучно на нее смотреть,  что даже
под ложечкой сосало.
     Ќо  однажды,  проездом на  станцию из соседнего имениЯ,  заехал молодой
кнЯзь  ’олоконский,   безукоризненно  одетый,   в  воротничке  до  ушей,  со
сливочным,  полным,  безусым лицом, с мЯгкой беззвучной походкой, вкрадчивым
поворотом старательно причесанной головы, и Њарочка, наскоро взбивши локоны,
сама  встретила  его  (Џолунина  в  это  времЯ  была  где-то  в  расходе  по
хозЯйству), и минут десЯть ходили они вдвоем в большой зале, среди старинных
портретов и  сами старинные.  €з классной ‹ерик несколько раз отворЯл дверь,
чтобы подслушать,  о  чем они говорили,  но не успел в этом:  голоса у обоих
были приниженно тихие, и если Њарочка немного порозовела, то кнЯзь оставалсЯ
сливочно-белым.  Ђ  потом кнЯзь,  хоть и молодой,  но аккуратный,  поцеловал
учтиво руку Њарочки и уехал,  чтобы не опоздать к поезду, так что пришедшаЯ,
наконец, ‘офьЯ Џетровна застала его уже на выезде.
     ’ак  жизнь  Њарочки в  глазах ЊесЯца перекинулась вдруг в  ’олоконское,
имение кнЯзЯ:  одна половина здесь,  другаЯ там.  Џредставилось, что Њарочка
выйдет замуж за молодого кнЯзЯ, будет кнЯгиней ’олоконской. ‚ежливо и тихо и
очень-очень долго (что им сделаетсЯ?)  будут жить они вместе среди старинных
полей,  в старинном доме с гербами,  оба старинные...  € хорошо это, и пусть
себе все читают английские романы.
     —ерез день поехали ‘офьЯ Џетровна и  Њарочка в  ’олоконское с утра (был
там какой-то семейный праздник); ‹ерика оставили дома.
     Ѓывает с  детьми,  что они вдруг начинают вихритьсЯ вихрем,  а почему и
зачем,  конечно,  и сами не знают;  так весь вечер этого днЯ вихрилсЯ ‹ерик.
‚сюду по комнатам разбросал мЯчи (все достал: маленькие, большие, полосатые,
в сетках),  и от мЯчей некуда было ступить;  перевернул все стульЯ и кресла,
насколько мог  осилить;  натрубил,  натрещал  и  набарабанил на  целый  год;
носилсЯ,  точно спешил все  переделать до  приезда матери,  а  там  будь что
будет.
     ѓлЯдЯ на него, Њарк €гнатьич думал, что ‹ерик как будто расслоилсЯ, что
он не один,  и не чувствует даже сам, что один, что их здесь много - два-три
десЯтка,  -  у всех потные лбы, мокрые спереди волосы, горЯчие щеки, звонкие
голоса - все ‹ерики.
     Џосле обеда -  повелось так - ”риц оставалсЯ в доме просмотреть газеты,
скромно усаживалсЯ в  уголку  и  шуршал  осторожно,  насколько мог,  а  Њарк
€гнатьич уходил во флигель читать свои книги:  что можно найти любопытного в
газетах,   он  не  понимал  еще,   кроме  того,  сильно  смущала  неутомимаЯ
деловитость ‘офьи Џетровны;  теперь же  осталсЯ в  доме и  он -  походить по
большим вечерним комнатам,  которые многое  помнЯт  и  таЯт,  постоЯть около
окон,  прислушатьсЯ к вечерним осенним усадебным звукам:  собачьему перелаю,
капели  из  водосточных  труб,  в  темноте  очень  четкой,  шорохам  souris,
начинающих резвитьсЯ...  Љое-где треснет вдруг мебель, покажет, что она тоже
живет.
     ‘таралсЯ не замечать ‹ерика, но все-таки слышал из зала, как в столовой
‹ерик приставал к ”рицу с бойкой песенкой:

                Ѓедный ”риц,
                ђыжий ”риц, -
                Ќима ниц!..

     ‚идел,  как  делал он  при  этом развод рук  и  в  мигающие глаза ”рица
смотрел светло.
     "‚ нем есть что-то стариковское,  в этом ‹ерике:  должно быть,  оттого,
что родители пожилые", - думал ЊесЯц.
     Ќо вот и к нему подбежал ‹ерик, посмотрел теми же глазами и спросил:
     - Њарк €гнатьич, а отчего у вас такаЯ смешнаЯ фамилиЯ: ЊесЯц?
     € тут же вдруг, осененный, запрыгал на одной ножке, припеваЯ:
     - ЊесЯц март, месЯц март, месЯц март!
     ЋстановилсЯ было посмотреть,  как отнесетсЯ к  этому Њарк €гнатьич,  но
Њарк  €гнатьич не  знал,  как  к  этому  отнестись,  только  пожал  плечами.
ЏодпеваЯ,  ‹ерик пробежал по  всему залу,  забежал на  кухню,  и  оттуда был
слышен его  неприЯтный ЊесЯцу,  очень резкий и  звонкий голос:  "ЊесЯц март,
месЯц март, месЯц март!"
     ‚  этот день несколько раз встречалсЯ ЊесЯц глазами с  глазами ‹уши,  и
она ему улыбнулась однажды,  когда подавала после обеда чай; он почувствовал
при этом около своей руки ее руку,  и это было так ново и так хорошо. € весь
этот вечер,  несмотрЯ на  то,  что вихрилсЯ ‹ерик,  было как-то по-семейному
уютно в  душе  и  все  хотелось подойти и  еще  раз  посмотреть на  портрет:
отметить черную  девичью  бархатку на  тонкой  шее,  а  на  бархатке жемчуга
копьем,  скромный прЯмой  пробор на  небольшой голове,  легкий газ  бального
платьЯ - все, что столько раз видел ЊесЯц, хотелось еще раз посмотреть.
     Џри  сильной висЯчей лампе  вверху  портрет выступал особенно мЯгко,  и
глаза были  особенно ласковы.  €  к  этому вечеру без  старших так  шло  все
ласковое,  домашнее:  ‹уша,  девушка  на  портрете,  дружелюбнаЯ  булькающаЯ
капель, далекий перелай, шорохи в стене - в столовой шелест ”рицевых газет и
воркотнЯ самовара.
     Ѓольшие,  похожие на комод,  стенные часы в  зале прогудели восемь;  за
окнами  бодро  заколотил ‹аврентий,  сторож.  „олжны  уж  были  приехать  из
’олоконского -  верхового с факелом послали уж давно,  -  конечно, задержала
вЯзкаЯ дорога.
     Љ  себе во флигель до приезда ‘офьи Џетровны идти не хотелось:  вдруг в
суете приезда опЯть найдет времЯ украдкой улыбнутьсЯ ‹уша?
     Љстати, и девушка на стене...
     ‡ахотелось спросить ”рица, что это - портрет ли чей (до сего времени не
знал), или куплено у антиквариЯ Џолуниным. „винулсЯ было к ”рицу, но как раз
в  это  времЯ  в  девичьей,  где  жили  ‹уша  и  кухарка,  очень  степеннаЯ,
чрезвычайно толстаЯ,  пахнущаЯ топленым жиром  баба  ЏелагеЯ,  ЊесЯц услышал
визг и  крики.  €  когда,  держа газету в  руках,  он  подошел к  девичьей и
заглЯнул в двери,  -  первое,  что он увидел,  были освещенные сбоку стенной
лампочкой голые белые ноги ‹уши.  Ќикогда раньше не  видел высоко обнаженных
голых  женских  ног  ЊесЯц:   это  были  первые,  ошеломлЯющие.  Ћна  стоЯла
согнувшись,  боком к двери,  и отталкивала от себЯ ‹ерика,  визжа,  а ‹ерик,
задираЯ ей юбку, кричал:
     - —то ты там прЯчешь -  покажи!..  „а что ты там прЯчешь, ‹ушка, дрЯнь,
покажи!.. Џокажи, а то укушу!
     €,  бросив газету,  ошеломленный Њарк  €гнатьич,  сам  смутно сознаваЯ,
зачем, - точно совершилось непоправимое, - схватил ‹ерика за голову (горЯчие
уши  пришлись как  раз  под  самыми  ладонЯми) и  потащил в  зал,  вне  себЯ
повторЯЯ:
     - ’ы  что же  это такое,  а?..  ’ы что же это,  гадина,  а?  ’ы как это
смеешь?
     ‹ерик,  брыкаЯсь, бил его ногами, исступленно визжа, а он все тащил его
мимо роЯлЯ в чехле, и важных кресел, и дедовских портретов, как можно дальше
от этих страшных голых ‹ушиных ног, и все в нем дрожало.
     Ќо  он  не успел еще всего рассказать ”рицу и  не успел прийти в  себЯ,
когда приехала ‘офьЯ Џетровна с Њарочкой из гостей.
     € только открылась дверь перед ними, как к матери бросилсЯ ‹ерик:
     - Њама, менЯ Њарк €гнатьич за уши!.. ЊенЯ - за уши!.. ‡а уши.
     € тогда произошло что-то нелепое.
     ‹уша  не  совсем  еще  раздела  ‘офью  Џетровну в  передней,  и  шубка,
сдернутаЯ только за  один рукав,  волочилась за  нею,  и  раскрасневшаЯсЯ от
быстрой  езды  на  свежем  воздухе ‘офьЯ  Џетровна вторично раскраснелась от
волнениЯ, когда подскочила к Њарку €гнатьичу, готоваЯ вцепитьсЯ в него:
     - Љак?.. Љак вы могли это?.. Љак за уши?
     Џодскочил и  ‹ерик и  остервенело начал вдруг бить его по  ногам палкою
”рица...
     ЏЯтЯсь и  стараЯсь выхватить палку у  ‹ерика,  кричал и  Њарк  €гнатьич
‘офье Џетровне:
     - ‚ы должны менЯ спросить!  ЊенЯ выслушать!..  џ  его за уши не драл!..
‘просите ‹ушу!
     Њарочка,   презрительно  оглЯдев   Њарка   €гнатьича,   сказала  что-то
по-английски и  проплыла  дальше,  в  свою  комнату.  ”риц  стоЯл,  приложив
здоровую руку  к  сердцу,  и  глЯдел на  ‘офью Џетровну выжидающими глазами,
чтобы что-то  высказать,  -  это мельком заметил Њарк €гнатьич,  -  а  ‘офьЯ
Џетровна все  порывалась к  нему,  маленькаЯ и  ЯраЯ,  с  загнутым носиком и
блестЯщими глазами, как небольшаЯ хищнаЯ птица - Ястребок, кобчик:
     - Љак вы смели? Љак вы смели? ‡а уши?! Љто вам это позволил?
     - џ тебЯ убью!.. џ тебЯ сейчас убью, подлец! - кричал ‹ерик.
     Џалку Њарк €гнатьич у  него вырвал -  он схватил чугунную пепельницу со
стола, бросил в него, чуть было не попал.
     - Ќе драл, но следует! ‘ледует!.. ћбки горничным задирает, а?!
     - ‚ы врете!  ‚ы нагло врете!.. ќто - не уличный мальчишка, это мой сын!
‚он отсюда!
     - ‘офьЯ Џет... Џет... тровна!.. ‘софьЯ Џет... Џетт... - пробовал что-то
горЯчо сказать ”риц.
     ‹уша убежала вслед за Њарочкой, но любопытную и испуганную голову видно
было в дальних дверЯх.
     €,  постепенно отступаЯ к  выходу,  в  котором торчал неподвижный …гор,
Њарк €гнатьич кричал, не понимаЯ зачем:
     - Ќо следует!.. ‘оветую: дерите!.. „ерите!
     …гор спокойно посторонилсЯ,  даваЯ ему дорогу,  но когда он выбралсЯ на
террасу,  шумно  зазвенело разбитое стекло во  фрамуге дверей над  самой его
головою,  и  посыпались дождем  осколки:  это  ‹ерик  бросил в  него  чем-то
деревЯнным -  и  со  звоном стекла слилсЯ его голос и  голос ‘офьи Џетровны,
кричавшей:
     - ‹ерик, assez!
     ‚се это случилось так неожиданно быстро, что даже опомнитьсЯ не дало. €
только когда Њарк €гнатьич поднЯлсЯ медленно в  свою комнату и  зажег лампу,
он понЯл, что нужно укладыватьсЯ, чтобы завтра утром уехать.


        IX

     Њарк  €гнатьич так  и  не  видал больше никого в  усадьбе,  даже ”рица,
который спал еще,  когда он со своим чемоданчиком шел в Љуньи-‹ипЯги. ’олько
Џавел Њаксимыч около каштановой аллеи крестилсЯ на  какую-то  церковь.  “тро
было мокрое и  очень длинное,  так что и  в  полдень,  когда он  на попутной
телеге подъезжал к  городку,  все казалось,  что тЯнетсЯ еще утро.  Њужичок,
который вез  его,  по  фамилии –арь,  угостил его таким Ядовитым пирогом,  с
начинкой из  сырой нечищенной картошки,  что нехорошо было во  рту и  резало
живот.  Њоросил дождик,  и от него приходилось прикрыватьсЯ веретьем,  очень
грЯзным и с тЯжелым запахом.
     Ћколо дома Џолунина Њарк €гнатьич остановил –арЯ.  ‡ачем ему захотелось
еще раз увидеть предводителЯ,  и что он хотел сказать ему, он не представлЯл
Ясно, но подумал, что их, обиженных, теперь двое и что Џолунин поймет.
     „верь отворили не сразу,  и  когда вошел ЊесЯц,  у  Џолунина было плохо
прикрытое широкой улыбкой злое лицо.
     - Ђ-а, здравствуйте, мой друг! Ќу что?.. —то скажете? Ђ?.. Џисьмо?
     - …ду вот...  “езжаю совсем...  € чемодан свой везу,  - улыбнулсЯ ЊесЯц
конфузливо.
     - Ђх, вот что! ‘овсем? Ќе ужились? —то так?
     ‘  лица Џолунина сошла улыбка,  лицо стало откровенно сухим и  злым,  и
голова плавно откинулась назад.
     - ‘частливой дороги! - сказал он и отошел к столу.
     "‡ачем это он? - подумал ЊесЯц. - —тобы не подавать мне руки?"
     ‚  кабинете его  было  теперь больше порЯдка.  Ќад  столом,  заваленным
бумагами, ЊесЯц увидел копию того же портрета молодой девушки, который висел
в  зале,  рЯдом  с  головой раввина.  €  ему,  хотЯ  и  оскорбленному сейчас
Џолуниным, вдруг захотелось во что бы ни стало узнать: кто же это?.. …сли не
сейчас, то уж никогда не узнает.
     €,  сделав  голос  насколько  мог  беззаботным,  непринужденным,  ЊесЯц
сказал:
     - € у вас тот же самый портрет... ЉопиЯ... ќто кто же собственно?
     - Љак "кто собственно"? - несколько удивилсЯ Џолунин вопросу. - ’о есть
писал кто?
     - Ќет, Я просто... чей это портрет?
     - ‚иноват-с...  Я думал,  -  это вы знаете. Њоей жены, вам известной...
столь хорошо.
     - Ќе-у-жели?
     - —то-о?.. Љак это "неужели"?
     Џолунин посмотрел на  него  строгими треугольниками глаз,  потом сделал
лицо изумленным, чмыхнул и добавил, садЯсь за стол:
     - џ вас не держу-с... Ќе смею удерживать...
     ‚зЯл в руки какую-то бумагу и надел пенсне.
     Љогда  в  прихожей ЊесЯц  надевал калоши,  он  увидел  через  коридор в
дальних  дверЯх  молодую  женщину  в  просторной блузе,  с  открытым большим
плоским белым лицом и  волосами в  виде корзины.  †енщина эта  посмотрела на
него любопытно и  отошла поспешно,  и  ЊесЯц хоть и  неЯсно,  но  догадалсЯ,
почему так принЯл его Џолунин.
     Ђ когда дальше на станцию ехал,  то думал не о нем, а о портрете. Џусть
даже польстил ‘офье Џетровне когда-то известный D.Bolotoff, но ведь, значит,
была же хоть половина этой чистой красоты... куда же она делась?
     €  уж  все готов был простить ЊесЯц ‘офье Џетровне за одно то,  что так
обкорнало ее времЯ.
     Ќезаметно,  день  за  днем,  черта  за  чертой,  точка за  точкой,  все
искажалось,  стиралось,  морщинилось,  засыхало...  портились, чернели зубы,
падали,  седели волосы...  € думал:  "ѓосподи, какое несчастье - старость!..
Џусть же  хоть на  чем-нибудь отведет душу:  пусть ругает мужа-предводителЯ,
немца  Ѓлюмберга,  Џавла Њаксимыча,  университет,  даже  его  самого,  Њарка
€гнатьича, пусть делает что угодно: ей тЯжело, и все кругом нее, может быть,
в этом хоть чем-нибудь да виноваты".
     ѓолова была мутной от бессонной ночи,  и клонило в сон, и мокро было за
воротником шинели.  „енег не было, но думалось одно - лишь бы доехать, а там
все устроитсЯ как-нибудь само собой: молодость доверчива к жизни.
     €  была  даже смутнаЯ радость,  что  это  случайное,  чужое -  деревнЯ,
усадьба, ‹ерик, ненужное ему - кончилось, а начинаетсЯ свое.
     ‚стречались ветрЯки,  бабы, телеграфные столбы, все отсырелое, увЯзшее,
и так долго что-то:  бабы, столбы, ветрЯки; наконец, к сумеркам, стало видно
вдали высокую водокачку, такую заметную в пустых полЯх.
     - —то это? ‘танциЯ?
     –арь повернул к нему лохматое лицо и сказал:
     - Ђ вже ж!


        X

     ‚се  это  так  бледно,  потому что  давно это  было,  -  припомнил Њарк
€гнатьич,  когда в газете за вечерним чаем прочитал:  "Њолодой землевладелец
‚-ского уезда, ‚алериан Ђндреевич Џолунин, 24-х лет, выстрелом из револьвера
тЯжело ранил свою жену (на третий день после свадьбы!), затем стрелЯлсЯ сам,
но неудачно. Џричины этой семейной драмы пока неизвестны".
     Њарку €гнатьичу,  учителю провинциальной гимназии,  было теперь уже под
сорок,  и  ничего не осталось в  нем от сходства с юным “шинским:  усы росли
по-прежнему невнЯтно,  бороду он брил,  в черной,  коротко стриженной голове
проступала  проседь.  ”игура  оставалась юношески  неуклюжей:  руки  и  ноги
длинные,  грудь узкаЯ;  но уж прочно,  как в  своем доме,  поселилась в  нем
какаЯ-то залежалость: учитель он был спокойный, не насмешник, не придира, но
ученики его не любили,  начальство с  ним мало считалось,  в обществе он был
незаметен,  да  его и  не тЯнуло на народ.  Ћн любил ненарушимый уклад своей
холостой квартиры,  где  кухарка ЊарьЯ,  старушка,  похожаЯ по  внешности на
столовый колокольчик,  каждый день тщательно вытирала пыль с  мебели,  чинно
раскладывала на  столе его книги,  карандаши,  ручки и  ученические тетради,
готовила ему вкусный борщ с  фасолью,  бабки из разных разностей и  с  очень
озабоченным видом спрашивала по вечерам, какого именно вареньЯ подать к чаю:
кисленького,  кизилового,  или из  китайских Яблочков,  или из айвы,  а  под
праздники зажигала лампадку, а от ранней обедни приносила вынутые просвирки.
“же  и  геморроем болел  Њарк  €гнатьич,  и  остальнаЯ жизнь  всЯ  до  конца
представлЯлась ему Ясной.
     Ћн написал брошюру о  втором дательном падеже и теперь готовил собрание
своих  афоризмов,  из  которых  гимназистам особенно  нравились два:  "—тобы
видеть небо, надо стоЯть на земле" и "—еловек бывает сонный от думы".
     Љогда он прочитал в  газете о молодом Џолунине,  он не сразу догадалсЯ,
что это - ‹ерик. Ћн прочел это раз и два, вспомнил уезд, вспомнил, как звали
предводителЯ,  подсчитал,  сколько могло быть теперь лет тогда восьмилетнему
мальчику и,  когда не осталось уже сомнений,  сказал вслух: "‚от как! ‹ерик!
“же и вырос, и женилсЯ, и стрелЯл в жену, и стрелЯлсЯ сам - все успел... Љак
странно!"
     ‡а тринадцать лет учительства создалась привычка загадывать, что выйдет
из такого-то ученика,  что из другого. ‚ыходили доктора, адвокаты, инженеры.
€ногда они встречались с  ЊесЯцем,  как уезжающие путешествовать в сказочные
страны встречаютсЯ с  теми,  кто остаетсЯ.  “  всех было что-то  общее,  все
равно, были ли это доктора или адвокаты.
     Ќо  ‹ерик  осталсЯ в  памЯти  отчерченно,  обособленно,  обвеЯнный всем
наивным,   что  было  в  молодости  у  самого  Њарка  €гнатьича.   Џочему-то
вспомнились иные  мелочи,  тогда ненужные,  -  теперь приобретавшие какой-то
смысл.
     ЃольшаЯ  замысловатаЯ  клумба   с   огромным  множеством  пышных  белых
хризантем,  на которых, глубоко затаЯсь, поблескивали капли дождЯ, как глаза
в слезах,  и ‹ерик в своей теплой курточке,  и так жаль было,  когда ‹ерик с
размаху сбивал белые головки палкой и топтал ногами.
     - Ќу что это, ‹ерик! ‡ачем?
     - ‚от еще! Љакие же это цветы? „аже не пахнут!
     € лицо у него было при этом брезгливое, точно клопов давил.
     ‚ комнатах ‹ерик ходил в синей фланелевой рубашке,  подпоЯсанной желтым
лакированным поЯсом,  и  однажды как-то затерЯлась шлевка от этого поЯса,  и
почти  целый  день  ее  искали;  а  когда Њарку €гнатьичу наскучило это,  он
посоветовал ‹ерику снЯть совсем поЯс, если ему неудобно без шлевки.
     - Љак так? Ѓез поЯса? - удивилсЯ ‹ерик.
     - „а,  а  что же?..  Њне в детстве это всегда нравилось...  как-то даже
удобнее.
     ‹ерик посмотрел на него свысока, маленький на большого, и сказал совсем
по-взрослому:
     - ’о - вы, а то - Я. ‚ам было удобнее, а мне - нет!..
     ‹ерик был нелюбознателен, а может быть, только у него, Њарка €гнатьича,
он  ничего ни  о  чем  не  хотел  спрашивать,  и  когда  пробовал что-нибудь
рассказывать ему  Њарк  €гнатьич,  всегда  он  находил  предлог  убежать или
забарабанить.
     Љак будто никогда не было у  него нЯньки,  никто не водил его за ручку,
не рассказывал сказок,  иначе откуда бы взЯлось это стариковское: "џ никаких
глупостей не  люблю!"  -  когда  Њарк  €гнатьич начинал читать ему  красивые
длинные сказки.
     Ћднажды только он спросил его хитро, но как будто невинно:
     - Ђ вы знаете, где находитсЯ ѓага?
     - Џтица гага? - переспросил Њарк €гнатьич.
     - Ќет, не птица, а что! - не птица, а есть такой город, а что! - засиЯл
‹ерик.
     - ‚ ѓолландии... столица ѓолландии... ѓаага.
     ‹ерик  потух,  отвернулсЯ,  убежал вприпрыжку и,  только согнав с  себЯ
смущение беготней, посмотрел на него по-прежнему светло и сказал с оттенком:
     - ќто вы мне ответили верно.
     “  Њарка €гнатьича так и не было еще любви в жизни:  просто было как-то
даже стыдно отчасти -  быть учителем и в то же времЯ любить; поэтому женщина
и теперь, как и прежде, все представлЯлась ему существом крайне загадочным.
     €,  не  думаЯ о  том,  что  прочитал в  газете,  Њарк €гнатьич ходил по
комнате взволнованный:  все хотел представить теперешнего ‹ерика и его жену.
Љак  это  случилось,  что  стрелЯл в  нее он  на  третий день после свадьбы?
‘трелЯлсЯ потом сам - от испуга и отчаЯньЯ, а в нее?..
     Њарк  €гнатьич слышал от  кого-то  (и  хорошо запомнил это) о  странной
девушке, вышедшей замуж за сожителЯ своей матери. Ќо, выйдЯ замуж, она спала
с  ножом в головах,  замыкаЯ спальню на ключ,  и не пускала к себе мужа:  "‘
матерью моей жил,  пусть с  ней и  живет,  а  с  собой не позволю!.."  € это
показалось так  правдоподобным,  точно  нарочно придуманным вот  именно  длЯ
этого случаЯ с  ‹ериком.  Ћн представил квартирную хозЯйку ‹ерика-правоведа,
даму еще не  старую,  с  дочерью-подростком (‘офьЯ Џетровна к  тому времени,
должно быть, уже умерла). Џочему-то представил эту даму такою, какую видел в
доме Џолунина,  -  с  большим белым лицом,  с огромной прической,  в широкой
блузе -  вообще просторную.  ‚ квартире у нее,  конечно,  было то тепло, тот
уют,  те ленивые диваны, ковры и мЯгкаЯ мебель, и тысЯча звенЯщих тонконогих
бокальчиков,  стаканчиков, рюмочек в буфете, и дрЯнные картинки по стенам, и
фигурные драпри,  все  то,  что  молитвенно любЯт  такие просторные женщины.
”окстерьер,  пудель,  мопс;  и  когда терЯлсЯ на улице мопс,  она составлЯла
трогательные объЯвлениЯ в газету: "Џропала собачка, мопс, маленький, старый,
черный,  с  седою мордочкой,  больной,  потому и  дорог.  Џрошу доставить за
приличную плату".
     ‹ерика полюбила матерински, потому и жила с ним, только затем, чтобы он
не  ходил  к  дурным  женщинам.  Ђ  дочь  из  подростка (девочки растут  так
стремительно быстро) обернулась вдруг девушкой с одарЯющим взглЯдом.
     Њарк €гнатьич мало видел красоты в  жизни;  и теперь,  когда он захотел
вообразить девушку,  будущую жену ‹ерика, он представил то, прежнее, портрет
на стене в  зале,  подпись D.Bolotoff,  прЯмой пробор на голове и  почему-то
белый заколотый на груди вЯзаный платок, какой был у ‹уши.
     €счезла  из   памЯти   точнаЯ  граница  всего   -   то,   что   создает
неповторЯемость лиц,  -  но это и не нужно было: нужна была молодаЯ щедрость
здоровых  красок,  сочность,  крепость,  Яркость  и  круглота  и  главное  -
призывающий взглЯд одарЯющих теплых глаз.
     Ђх!.. и вот уж вошла в душу... и погубила и ‹ерика и себЯ.
     €ногда раньше,  когда вспоминалсЯ ему последний день в  доме Џолуниной,
он думал, что слишком большое значение придал детскому любопытству ‹ерика, и
вот теперь был как будто обрадован даже, что ‹ерика погубило именно оно, это
любопытство,  что  он,  Њарк €гнатьич,  оказалсЯ прав.  …му  хотелось теперь
увидеть ‘офью Џетровну (может быть,  жива еще) и ни о чем не говорить даже с
ней  -  только встретитьсЯ где-нибудь,  хотЯ  бы  на  улице,  замедлить шаг,
посмотреть на нее, присмотретьсЯ к ней - только так, чтобы и она его узнала,
- и пройти мимо.
     Њарк €гнатьич побаивалсЯ женщин,  у него даже было несколько афоризмов,
посвЯщенных  им,   -  все  осуждающие  и  угрюмые;  и  шагаЯ  вЯло,  хотЯ  и
взволнованно,  по  своей  столовой -  узкой и  длинной комнате,  должно быть
переделанной из  коридора,  Њарк  €гнатьич Ясно нарисовал себе,  как  именно
должно было произойти то, о чем сообщали в газете.
     Љонечно,  это случилось там,  в  старом доме с бельведером и колоннами.
Ѓыла ночь -  третьЯ ночь после их свадьбы.  ‚  разных концах за окнами лаЯло
шестнадцать собак -  может быть,  несколько меньше.  €  вот  щелкнул замок в
спальне (он Ясно вспомнил комнаты),  и  между ‹ериком и женою встала прочнаЯ
дверь. €з-за двери она говорила спокойно:
     - ’ы с матерью моею жил -  с ней и живи.  Ђ если двери сломаешь, у менЯ
нож в головах.
     - ‡ачем же ты выходила замуж? - кричал ‹ерик.
     - Ђ  затем...  длЯ положениЯ в  обществе...  зачем же еще выходЯт?..  €
чтобы ты содержал. ‚от и содержи.
     Њарк €гнатьич,  по привычке всех одиноких людей все сильно переживать в
себе,  представлЯл эту  странную  сцену  полно  и  сложно  и  несколько  раз
придумывал все  новые разговоры этой ночной пары.  Ќо,  всЯчески изменЯЯ их,
всегда оставлЯл старое,  ‹ериково:  "—то ж  ты  там прЯчешь такое -  покажи!
Џокажи, а то укушу!"
     € укусил. Њарк €гнатьич почти Ясно слышал этот хлопающий пробочный звук
выстрела через дверь,  и  душу раздирающий крик,  и  падение тела на пол,  и
тишину,  и  потом испуганный стук  в  дверь ногами (всем телом и  непременно
ногами), и крики ‹ерика, и потом понЯтный выстрел в себЯ.
     ‚зволнованный Њарк €гнатьич положил в холодный чай ложечку крыжовенного
вареньЯ и выпил залпом.
     ЊарьЯ  вошла  в  неслышных туфлЯх,  спрЯтав под  платок руки,  спросила
задумчиво, как всегда:
     - —то же бы это нам назавтра?.. Њожет, потроха гусиные будут - потрохов
взЯть?..  €ли судака -  судак давно не  был -  на уху,  на холодное:  завтра
середа... €ли филей?
     Њарк €гнатьич оживленно смотрел на  нее и  думал:  "Ќе рассказать ли ей
про ‹ерика?.. Ќет, что же она поймет? Ќичего не поймет... Ќе стоит".
     - ‘удака? - вздохнул он, - что ж, можно и судака. ќто хорошо: судака.
     - € рису нет,  -  сказала ЊарьЯ задумчиво,  -  на бабку рису нет,  весь
вышел.
     Њарк €гнатьич дал ей  денег на завтрашний обед и  отпустил,  а  сам все
ходил и  передумывал странную судьбу мальчика,  который был всегда так чисто
вымыт и надушен резедой.
     ’ак проходил он  до  часу ночи...  Џотом вынес самовар за двери,  чтобы
ЊарьЯ  завтра тихо  подошла и  взЯла  его.  Џотом  вспомнил,  что  отскочила
пуговица у тужурки. Ќашел ее и аккуратно пришил. Џотом лег, но перед тем как
уснуть,  в  своей  книге афоризмов прибавил новый:  "‘лово "начало" и  слово
"конец", одного корнЯ".

     1913 г.


        Џђ€Њ…—ЂЌ€џ

     ‹ерик.  ‚первые напечатано в "‘овременном мире" ќ 11 за 1913 год. ‚ошло
в  седьмой  том  собраниЯ  сочинений изд.  "Њысль".  ЏечатаетсЯ по  собранию
сочинений изд. "•удожественнаЯ литература" (1955-1956 гг.), том второй.

                                                                 H.M.‹юбимов