тором жили бы  только  мыслители,
потерЯл   бы,   быть   может,   познание   многих   необходимых   истин.   ‚
действительности  мыслитель может верно  мыслить лишь  при условии, чтобы он
никогда не терЯл соприкосновение с теми, кто не мыслит.
     ‹егко  питать  презрение,  но  не менее  легко  понимать; и однако  длЯ
истинного мудреца нет  презрениЯ, которое рано или поздно не превратилось бы
в понимание. ‚сЯкаЯ мысль,  котораЯ с пренебрежением проноситсЯ над  великой
молчаливой  толпой  и не узнает  в ней  тысЯчи  уснувших  сестер и  братьев,
слишком  часто  оказываетсЯ  лишь зловредной и  бесплотной  мечтой.  Џолезно
вспоминать по  временам, что  и в  духовной  атмосфере,  как  и в физической
больше азота, чем кислорода, длЯ того, чтобы ею можно было дышать.

        LXXXV

     џ понимаю,  что мыслители, подобные Ѓальзаку, находили  удовольствие  в
изображении  маленьких  жизней.  Ќичто  не  пребывает  столь  вечным,  столь
подобным  себе  самому, как  эти  маленькие  жизни,  и однако из столетиЯ  в
столетие ничто так глубоко  не менЯетсЯ,  как атмосфера, в которую эти жизни
погружены.  Ћни повторЯют одинаковые  жесты под разными  небесами. Ќо  мы не
заметили  бы  различиЯ  небес,  если бы  жесты не  были  одинаковы.  ‚еликий
героический поступок поглощает наш взор, приковываЯ  его к  самому поступку;
незначительные же слова и движениЯ привлекают наше внимание к окружающему их
горизонту.  Ђ  разве  светЯщаЯсЯ   точка  человеческой  мудрости  не  всегда
находитсЯ на горизонте?  …сли  рассматривать вещи  с  точки зрениЯ чувства и
разума  природы,  то всеобщаЯ посредственность этих Явлений  не  может  быть
признана посредственной уже по одному тому, что она такаЯ всеобщаЯ.
     ‚прочем, на всем этом бесполезно настаивать.  Њы  чужую душу знаем лишь
до той высоты, которой  достигли  в  познании  своей собственной души; и нет
такого  существа,  каким  бы  оно  вначале  ни  казалось малым,  которое  не
возникало  бы из тени по мере того, как уменьшаетсЯ тень, в  которую мы сами
погружены. „лЯ того, чтобы  любить, необходимо увеличивать не то, что мы уже
видим. Ќужно освещать то, чего мы еще не  любим, поднимаЯ  пламЯ до тех пор,
пока оно достигнет уровнЯ любви. Њы должны желать лишь того, чтобы ежедневно
из нашей души исходил луч. ‚се равно, на что он упадет. Ќет в мире предмета,
на  который могли бы упасть  взор  или мысль, не заключающего  в себе больше
сокровищ, чем они в состоЯнии осветить. € нет в  этом мире вещи столь малой,
котораЯ не была бы обширнее, чем все лучи, какие душа может на него излить.

        LXXXVI

     ђазве не в обыкновенных судьбах заключено все существенное человеческой
судьбы,   освобожденное   от   утомлЯющих  внимание  подробностей?   ‚еликаЯ
нравственнаЯ   борьба   на   вершинах   представлЯет   прекрасное   зрелище.
‚нимательный   наблюдатель  долго   будет  любоватьсЯ  развесистым  деревом,
растущим  среди пустынной долины. Ћднако, устав от созерцаниЯ, он вступит  в
лес,  где  деревьЯ не  столь величественны, но многочисленны. ‚озможно,  что
бесконечный лес состоит  из незначительных стволов и ветвей,  но разве он не
глубок, и  разве он не прав уже одним  тем, что лес? Џоследнее слово никогда
не  будет  принадлежать  исключительному, и  то,  что называют  возвышенным,
должно быть  более светлым  и  проникновенным познанием самого  нормального.
Џолезно часто глЯдеть  на тех, кто боретсЯ на  вершинах; но необходимо также
не забывать и про тех, которые кажутсЯ погруженными в сон среди равнины.
     ЌаблюдаЯ  за  тем, что происходит  с погруженным в сон, понЯв,  сколько
нужно было самому боротьсЯ, чтобы отличать их более узкое счастье от счастьЯ
отдельных борцов, мы, быть может, будем придавать меньше значениЯ борьбе, но
зато  больше ее  полюбим.  —ем  награда скромнее,  тем  она желаннее. ќто не
значит,  что  мы   любим   наслаждатьсЯ  втайне,  подобно  недобросовестному
придворному,  милостЯми счастьЯ.  Ќо  радости,  которые  оно  таким  образом
уделЯет нам, не извещаЯ о нем других, ЯвлЯютсЯ, быть может, единственным, не
отнЯтым им у  наших  братьев. ЋбретаЯ их, мы уже не смотрим  на толпу, чтобы
сказать себе: "Љак Я далек от этих людей". Њы наконец смиренно говорим себе:
"Џо  мере  того, как Я подымаюсь  мне кажетсЯ, что Я все меньше  удалЯюсь от
моих самых  многочисленных и самых смиренных спутников; Я считаю свои шаги к
неведомому идеалу по шагам, которые приближают менЯ к тем, кого Я презирал в
неведении и тщеславии первых дней".

        LXXXVII

     ‚ сущности,  что такое маленькаЯ жизнь?  Њы так называем жизнь, котораЯ
сама себЯ не знает, котораЯ расходуетсЯ  на одном  месте  среди четырех  или
пЯти лиц,  жизнь,  чувства,  мысли, страсти и  желаниЯ  которой  прикованы к
предметам незначительным. Ќо длЯ того, кто  наблюдает ее. ‘ама по себе жизнь
не бывает ни возвышенной, ни ничтожной; но ее можно наблюдать с большей  или
меньшей  высоты,  и  существование, которое  кажетсЯ всем  людЯм  высоким  и
обширным, есть такое, которое привыкло само на себЯ бросать  широкий взглЯд.
…сли вы сами  не  будете наблюдать,  как живете, вы по  необходимости будете
жить в узости; тот  же, которой со стороны будет наблюдать эту жизнь, найдет
в  самой  малости вашего угла действиЯ некоторые  частицы  горизонта,  более
твердую  точку  опоры,  откуда  его  мысль  может  поднЯтьсЯ  с  силой более
человечной и уверенной.
     Ќа первый взглЯд кажетсЯ, что мы окружены существованиЯми отЯжелевшими,
замкнутыми  и  однообразными, и  что ничто не  свЯзывает  с  нашей душой,  с
врожденным нам чувством,  с вечным интересом,  с  неистощимым человечеством,
жизнь, например, старой девы, или какого-нибудь ограниченного чиновника, или
скупца,  узника  своего золота.  Ќо пусть кто-нибудь проникнет в их среду  с
открытым взором и напрЯженным слухом, как, например, Ѓальзак. ’огда чувство,
рожденное в бедной  провинциальной гостиной,  отбросит от себЯ свет  так  же
далеко, взволнует всю  человеческую жизнь до ее родников столь же глубоких и
могучих, как и величаваЯ страсть, котораЯ в истории великого королЯ светит с
высоты трона.  "…сть  маленькие  бури, - говорит  по  этому поводу Ѓальзак в
"’урском  свЯщеннике", одном из своих самых  удивительных рассказов из жизни
скромных людей,  - есть маленькие бури,  которые развивают в сердцах столько
же  страстей, сколько нужно было  бы, чтобы направить по новому пути великие
общественные интересы. Ќе ошибочно ли думать, что времЯ кажетсЯ быстрым лишь
длЯ тех сердец, которые стали добычей обширных  замыслов, волнующих  жизнь и
заставлЯющих  ее  кипеть? —асы жизни аббата  ’рубера  протекали  в  таком же
оживлении,  проносились, нагруженные  такими  же беспокойными мыслЯми,  были
изборождены  столь же  глубокими надеждами и разочарованиЯми,  как  могли бы
быть жестокие часы честолюбца, игрока или влюбленного. …диному Ѓогу известна
тайна энергии,  которой  нам  стоЯт победы,  одерживаемые нами ежедневно над
людьми,  над природой и над самим собою. …сли мы не всегда знаем, куда идем,
то  нам  хорошо  известна  усталость  от нашего  путешествиЯ.  Ћднако,  если
повествователю позволительно покинуть драму своей повести и на времЯ принЯть
на себЯ роль критика, если он убедит вас бросить взглЯд на жизнь этих старых
дев и двух аббатов, чтобы найти причину  несчастьЯ, загубившего их в  корне,
то  вы,  может быть,  увидите, что  человеку  необходимо испытать  известные
страсти,  длЯ  того,  чтобы   развить  в   себе  качества,  делающие   жизнь
благородной,  расширЯющей  ее  круг  и  усыплЯющей  ее  эгоизм,  естественно
присущий всЯкой твари".
     Ѓальзак говорит  правду. ‘вет часто нужно любить не ради него самого, а
рад того, что он освещает. Ѓольшой огонь на вершинах, конечно, прекрасен; но
на вершинах мало людей, и маленькое пламЯ среди толпы  часто приносит больше
пользы.  ‚прочем,  только в маленьких жизнЯх большие всего Яснее  видЯт свою
сущность,  и,  лишь  наблюдаЯ  за  мелкими   чувствами,  мы  расширЯем  свои
собственные.  Џричина  этого  не  в том,  что  мелкие  чувства  внушают  нам
отвращение,  а в том, что  они  все менее  и менее  гармонируют  с  величием
проникающей нас  истины.  Џозволительно мечтать о  жизни лучшей,  чем  жизнь
обыкновеннаЯ; но непозволительно воздвигать эту мечту из элементов,  которых
нет в будничном состоЯнии. Џолагают, что хорошо устремлЯть взоры выше жизни;
но, быть может, еще  лучше приучать  свою душу глЯдеть  прЯмо перед собой  и
лишь на те  вершины, которые Ясно виднеютсЯ среди озарЯющих горизонт облаков
длЯ того, чтобы дать пристанище на этих вершинах своим желаниЯм и мечтам.

        LXXXVIII

     ‚се   это  возвращает  нас  к  пункту,   давно  оставленному  нами.  Њы
остановились на внешней судьбе; но есть другие  слезы, кроме тех, которые мы
проливаем из-за  внешних бедствий. Ѓлизкий нашему сердцу  мудрец должен жить
среди  всех  человеческих  страстей,  ибо  страсти  нашего сердца составлЯет
единственную пищу,  которою мудрость может безнаказанно долго питатьсЯ. Ќаши
страсти - это рабочие, которых  природа посылает нам в помощь при возведении
зданиЯ нашего сознаниЯ, или, что все равно, нашего счастьЯ.  ’от  же, кто не
принимает этих  рабочих  и  собственными  силами  хочет  поднЯть  все  камни
существованиЯ, сможет приютить свою душу лишь в узкой, холодной и обнаженной
келье.
     †ить мудрым  не значит жить без страстей,  а  значит научатьсЯ  очищать
свои  страсти.  ‚се зависит от положениЯ,  которое  мы принимаем на лестнице
дней.  „лЯ  одного  нравственное  поражение  и  немощи  ЯвлЯютсЯ  ступенЯми,
ведущими  вниз,  длЯ  другого  они же представлЯют собой ступени восходЯщие.
Њудрый может совершать многое, что  может совершать и не мудрый.  Ќо страсти
последнего все глубже  погружают в темноту инстинкта, между  тем как страсти
мудреца  всегда в конце концов освещают забытый угол его сознаниЯ. Ќе нужно,
например, чтоб он любил, как  безумный; но если  он и полюбит, как безумный,
то, по  всей  вероЯтности,  станет еще мудрее, чем если бы  он любил  только
любовью мудрой. ‚ неподвижности  и пустоте процветает не мудрость, а гордынЯ
в  самой свой бесполезной форме. Ќедостаточно знать, как надо поступать, или
с точностью  предвидеть,  как на нашем месте поступил бы герой.  ‚сему этому
можно научитьсЯ внешним образом на  несколько часов.  Ќедостаточно  возыметь
намерение  жить благородно и  затем удалитьсЯ в  свою келью длЯ того,  чтобы
лелеЯть  это намерение. Њудрость, таким образом  приобретеннаЯ,  так же мало
поможет  вам  действительно  направлЯть и  украшать  вашу душу,  как и чужие
советы  не  в силах направить  и украсить ее.  "Ќужно, -  говорит  индийскаЯ
поговорка,  - отыскивать  цветок, который должен  распуститьсЯ  в  молчании,
следующем за грозой, но не раньше".

        LXXXIX

     —ем  дальше  мы  с   честными   намерениЯми  подвигаемсЯ  по  тропинкам
существованиЯ, тем больше мы  верим в правду, в  красоту и  глубину наиболее
смиренных  и будничных  законов жизни. Њы научаемсЯ восхищатьсЯ  ими  потому
именно, что они такие всеобъемлющие, однообразные, каждодневные. €щешь и все
менее ждешь необыкновенного, ибо вскоре познаешь, что самое необыкновенное в
обширном,  спокойном  и  однообразном  течении  природы   -  это  ребЯческие
требованиЯ  нашего  невежества  и нашей  суетности.  Џерестаешь требовать  у
мимоидущих часов событий странных и чудесных, ибо событиЯ чудесные случаютсЯ
лишь  с  теми, кто  еще  не  приобрел  довериЯ  к себе  самому или  к жизни.
Џерестаешь со сложенными на груди руками ждать случаЯ длЯ сверхчеловеческого
поступка, ибо чувствуешь свое существование во всех  поступках человеческих.
Џерестаешь требовать, чтобы любовь,  дружба  и смерть предстали  перед нами,
покрытые  воображаемыми  прикрасами,  окруженные  чудесными  совпадениЯми  и
предсказаниЯми, ибо научаешьсЯ  принимать их  во всей их реальной простоте и
наготе.  “беждаешьсЯ   наконец,  что  в  простом  существовании,  приемлемом
мужественно и полно,  можно найти нечто равносильное героизму и всему  тому,
что в глазах людей слабых, бессознательных и беспокойных кажетсЯ возвышенным
и исключительным. Џерестаешь  считать себЯ  единственным  и любимым  детищем
вселенной.  Ќо  всем тем, что  отнимаешь у  своей гордости,  обогащаешь свое
сознание и освещаешь свою улыбку и душевную Ясность.
     ‘ того пункта, которого мы теперь достигли, чудесные переживаниЯ свЯтой
’ерезы и  €оанна „елакруа footnote{2},  экстаз мистиков,  сверхъестественные
приключениЯ  любовных легенд,  звезда  Ђлександра или  Ќаполеона, -  все это
кажетсЯ нам ребЯческим иллюзиЯми в сравнении с  доброй  здоровой  честностью
искренней человеческой мудрости, котораЯ не стремитсЯ поднЯтьсЯ  над людьми,
чтобы  испытать,  никем  не  испытанное,  но умеет  находить в том,  что все
испытывают, все необходимое длЯ расширениЯ сердца  и  мысли. —тобы сделатьсЯ
человеком в  истинном значении  слова, не надо стремитьсЯ  стать  чем-нибудь
иным, чем человек. ‘колько людей тратит таким образом свою жизнь на ожидание
какой-нибудь невероЯтной  кометы,  и  никогда они не подумают  посмотреть на
другие   звезды  оттого,   что  они   видимы   всем   и  бесчисленны.  †ажда
необыкновенного  часто  ЯвлЯетсЯ великом  недугом  обыкновенных душ.  Ќужно,
наоборот, повторЯть себе, что чем нормальнее, всеобщее, однообразнее то, что
с  нами случаетсЯ, тем легче нам  даетсЯ  постигнуть  и  полюбить  глубины и
радости  жизни  в этой  их  всеобщности,  и  тем  более  мы  приближаемсЯ  к
спокойствию  и  истине  великой одухотворЯющей  нас силы.  Ќет  ничего менее
необычного,  чем океан, так как он покрывает две трети нашей планеты; однако
нет ничего  более грандиозного. ‚ человеке нет такой мысли,  такого  чувства
или  прекрасного  и величавого поступка,  которые не могли  бы  проЯвитьсЯ в
простых условиЯх самого нормального существованиЯ.  ‚се же то,  что не может
найти  места  в  этих  условиЯх,  принадлежит  еще к лживым  выдумкам  лени,
невежества или тщеславиЯ.

        XC

     ‘ледует  ли  отсюда,  что  мудрец  не  должен  ожидать  от жизни ничего
большего,   в   сравнении   с   прочими  людьми,   или   что  нужно   любить
посредственность,   довольствоватьсЯ   малым,   сокращать  свои   желаниЯ  и
ограничивать  свое счастие  из  опасениЯ  утратить  его? Ќаоборот, мудрость,
котораЯ  слишком легко  отрекаетсЯ  от  какой-нибудь  человеческой надежды -
болезненнаЯ  и зримаЯ  мудрость.  “  человека  множество  законных  желаний,
которые отлично обходЯтсЯ  без одобрениЯ  слишком придирчивого разума. Ќо не
следует  считать  себЯ  несчастным,  владеЯ  счастьем,  которое  не  кажетсЯ
сверхъестественным  окружающим  нас.  —ем кто-либо более  мудр, тем не менее
трудно ему убедитьсЯ  в том, что он владеет счастием. Џолезно  утвердитьсЯ в
мысли,  что  моменты, самые  завидные в человеческом счастии -  это  моменты
самые простые. Њудрец научаетсЯ оживлЯть и любить молчаливую сущность жизни.
’олько  в  этой  молчаливой  сущности  скрыто  верное  счастье,  и   никогда
необыкновенные радости не решаютсЯ провожать нас до могилы.
     ‘ледует встречать  и целовать так же  братски, как  и в другие дни, тот
день,  который  приходит  и удалЯетсЯ, не сделав ни одного необычного  жеста
радости или надежды. —тобы прийти к  нам, он пробежал те  же  пространства и
через те же миры,  как и тот день, который застанет нас на троне или на ложе
великой любви. Ћн  скрывает под своим  плащом часы, быть может, менее Яркие,
но  зато  более  смиренно  преданные.   ‚   неделе,  проходЯщей   безмолвно,
насчитываетсЯ столько  же  вечных минут, как и в той, котораЯ  приближаетсЯ,
испускаЯ громкие крики.  ‚  сущности  мы  сами произносим то, что,  кажетсЯ,
говорит нам времЯ. ЉаждаЯ минута - это неувереннаЯ и робкаЯ путница, котораЯ
принимает радостный или грустный вид, смотрЯ по тому, встречает ли ее хозЯин
улыбкой или хмурым взглЯдом. Ќе времЯ приносит нам  наше счастье, а на нашей
обЯзанности  лежит сделать счастливыми часы, которые приходЯт искать убежища
в  нашей  душе. Њудр  тот, кто всегда может встретить их  на  пороге  добрым
словом.  ‘ледует копить в  себе  наиболее  простые доводы  длЯ счастиЯ.  ‚от
почему  не  следует  никогда упускать случаЯ  быть  счастливым.  ЏостараемсЯ
сперва изведать  счастие  в  зависимости  от людей  длЯ того,  чтобы  потом,
обогатившись опытом, предпочесть ему счастие в зависимости от  нас самих. ‘о
счастием бывает то  же,  что с любовью. Ќужно глубоко любить длЯ того, чтобы
потом, когда  уже  не любишь, знать, как следовало любить. Џолезно временами
быть видимо счастливым длЯ  того, чтобы научитьсЯ быть  счастливым невидимо.
€,  быть может, необходимо  внимательно прислушиватьсЯ к  часам,  кричащим в
опьЯнении,  длЯ  того,  что  мало-помалу научитьсЯ понимать  Язык тех часов,
которые  говорЯт  всегда  шепотом.  Ћни   одни   многочисленны,  неистощимы,
неспособны к измене или бегству, вследствие своей многочисленности, и мудрец
должен  рассчитывать  только  на  них.   Ѓыть  счастливым  значит  научитьсЯ
различать  скрытую  улыбку и таинственные  красоты бесчисленных и безыменных
часов, а эти красоты обретаютсЯ только в нас самих.

        XCI

     Ќо  ничто так  не противоположно  мудрости, о которой мы здесь говорим,
как мелкое  благоразумие. ‹учше  бесполезно суетитьсЯ  вокруг  какого-нибудь
счастиЯ, которое  никогда  не придет. Ќа кровлю того, кто никогда не выходит
из дома, спускаютсЯ лишь  радости, никому не желанные. Џоэтому мы не назовем
мудрым того человека, который в области чувств, например, не идет бесконечно
дальше  того, что ему разрешает разум,  или  того,  что ему советует ожидать
опыт. ђавным образом мы не назовем мудрым  друга, который не отдаетсЯ дружбе
вполне, предвидЯ  конец,  или влюбленного, который не отдает  всего себЯ, из
опасениЯ уничтожитьсЯ в своей любви.
     ‘ледует  говорить себе,  что тысЯча несчастных  событий уносЯт с  собою
лишь  бренные части нашей энергии счастьЯ, и нужно сознатьсЯ, что мудрость в
итоге не что  другое, как просветленнаЯ энергиЯ счастьЯ.  Ѓыть мудрым значит
прежде  всего  научитьсЯ  быть  счастливым  длЯ  того,  чтобы в то же  времЯ
научитьсЯ придавать все меньше значениЯ тому, что есть само по себе счастье.
Ќеобходимо, чтобы человек как можно дольше был как можно более счастлив, ибо
те, которые отправлЯютсЯ от  себЯ самого  через двери счастьЯ, в  тысЯчу раз
свободнее,  нежели  те, которые  отправлЯютсЯ  через двери  печали.  ђадость
мудреца освещает в одно и то же времЯ и его сердце и всю его душу, между тем
как печаль часто освещает только сердце. ’от, кто не был счастлив, несколько
напоминает путника, который путешествовал бы только ночью.
     € затем, в  счастье мы  обретаем смирение более глубокое и благородное,
более  чистое и всеобъемлющее, чем  то,  которое  таитсЯ в  несчастье.  …сть
смирение,  которое  следует отнести к числу паразитных добродетелей вместе с
бесплодным  отречением,  со  стыдливостью,  с  добровольным  целомудрием, со
слепым отказом от жизни, с темным послушанием, с духом покаЯниЯ и другими им
подобными; все они долго отводили живые  воды человеческой  морали  в сонный
пруд, вокруг которого еще бродЯт  все  наши  воспоминаниЯ.  џ говорю  не  об
униженном смирении, которое часто ЯвлЯетсЯ ни чем иным, как расчетом, или, в
лучшем случае, робкой гордостью и чем-то вроде  ростовщичьего займа, которым
тщеславие сегоднЯшнего днЯ ссужает тщеславие завтрашнего днЯ. Ќо даже мудрец
временами  воображает,  что  полезно  несколько удалить  себЯ  в собственных
глазах  и не  сознаватьсЯ себе в  заслугах,  которые они  вправе признать за
собою,  сравниваЯ себЯ с другими.  ’акого  рода смирение, хотЯ  и искреннее,
отнимает у нашей внутренней честности, которую следует уважать больше всего,
все  то, что она  может  прибавить  к нашему кроткому отношению  к жизни. ‚о
всЯком  случае, оно обнаруживает известную стыдливость  сознаниЯ, а сознание
мудреца должно быть лишено всЯкой стыдливости, равно как и робости.
     Ќо,  нарЯду  с  такого рода  смирением,  чисто-личным,  существует  еще
смирение общее, возвышенное  и твердое, которое питаетсЯ всем тем, чему учит
нас разум, душа  и сердце; это смирение точно показывает нам, на что человек
может  надеЯтьсЯ  и  чего  ждать;  оно  умалЯет  нас  лишь  длЯ  того, чтобы
возвеличить  все, что  мы любим, и говорит нам,  что значение человека не  в
том, что он есть, а в том, что он может постигнуть во всем, что он стараетсЯ
допустить и  понЯть.  Џравда, что  печаль также открывает нам область  этого
смирениЯ, но лишь длЯ того, чтобы слишком  прЯмым путем привести  к каким-то
вратам надежды, у порога которых мы терЯем слишком много дней, между тем как
счастье, не  имеЯ  другой обЯзанности, позволЯет нам молча обходить наиболее
недоступные  тропинки   смирениЯ.  Њудрец  достигнув   возможного   счастьЯ,
становитсЯ  также  по возможности  наименее  требовательным  и гордым.  ‹ишь
узнав,  что он  наконец  владеет всем тем,  чем  человек  может  владеть, он
начинает понимать,  что  ценность  его  богатства  заключаетсЯ  лишь  в  его
отношении ко  всему  тому,  чем человеку никогда не дано будет  владеть. ‚от
почему лишь  на лоне долгого  счастьЯ  мы приобретаем независимый  взглЯд на
жизнь. ‘частливым  надо быть не ради счастьЯ,  но длЯ того, чтобы  научитьсЯ
Ясно видеть все то, что навсегда оставалось бы длЯ нас  скрытым в тщетном  и
слишком пассивном ожидании счастьЯ.

        XCII

     Ќо  оставим  эти  рассуждениЯ  и  вернемсЯ  к  тому,  о  чем только что
говорили. ‚  области нашего сердца, которое  длЯ большинства  людей ЯвлЯетсЯ
областью,  где собираетсЯ  жатва самой сущности жизни, не бывает бесполезной
экономии.  ‚  этой области предпочтительнее  ничего не  делать,  чем  делать
что-нибудь наполовину, и в ней  мы  наверно  терЯем все то,  на что дерзнули
рискнуть. ‘трасть  бесповоротно отнимает у нас лишь то, что мы намерены были
от  нее  утаить, и мы всегда ограблены на  ту часть, которую хотели удержать
длЯ себЯ.  ‚прочем,  в душе  таЯтсЯ убежища  столь глубокие,  что лишь  одна
любовь  дерзает спуститьсЯ  по ступенЯм, к  ним ведущим; и одна лишь  любовь
приносит нам  оттуда неожиданные сокровища, блеск которых мы замечаем лишь в
тот короткий миг, когда руки наши раскрываютсЯ,  чтобы передать их в любимые
руки.  Њожно  поистине сказать, что руки наши, раскрываЯсь  длЯ того,  чтобы
дарить, распространЯют вокруг себЯ особый свет, еще легче проникающий  через
самые твердые тела, чем недавно открытые таинственные лучи.

        XCIII

     Љ  чему  долго скорбеть  о  своих  заблуждениЯх и  утратах? —то  бы  ни
случилось, всегда в последние минуты самого печального часа, в конце недели,
по истечении года, человек правдивый всегда найдет случай улыбатьсЯ, если он
вернетсЯ к самому себе. Ћн мало-помалу научаетсЯ сожалеть, не проливаЯ слез.
Ћн похож на отца семейства, который вечером по окончании работы возвращаетсЯ
домой. ‚озможно, что  дети  плачут, что  они играют в опасные игры,  что они
сдвинули с места мебель,  разбили стакан,  опрокинули лампу.  ‘танет  ли  он
из-за  этого предаватьсЯ отчаЯнию? Љонечно,  было  бы лучше  с  точки зрениЯ
теоретической морали,  если  бы  они  вели себЯ спокойно,  учились  читать и
писать;  но  какой  благоразумный  отец,  посреди  самых  живых упреков,  не
улыбнетсЯ, отвернув  голову.  Ћн  не станет  убиватьсЯ из-за  этих несколько
неразумных  проЯвлений  полноты  жизни.  Ќичто не  потерЯно, покуда он может
вернутьсЯ  к себе, покуда он носит при  себе ключ  от охранЯющего его крова.
ЃлагодеЯние наших  возвращений вглубь себЯ заключаетсЯ  скорее в  самих этих
посещениЯх, чем  в исследовании  того,  что  в нашем отсутствии сделали наша
душа, наш  дух,  наше  сердце.  € если даже  времЯ  прошло мимо,  не пожелав
развЯзать на нашем пороге свой таинственный поЯс, если залы пустынны,  как в
день отъезда,  если никто  из  тех,  кто должен  был  трудитьсЯ,  не  двинул
пальцем, -  звучность наших шагов при возвращении  откроет нам нечто новое о
просторе ожидавшего нас, оставшегосЯ нам верным жилища.

        XCIV

     ‘ерые дни бывают только в нас самих. Ќо и в дни наиболее серые остаетсЯ
место длЯ самой возвышенной судьбы, ибо  такаЯ судьба разыгрываетсЯ  гораздо
полнее в нас  самих, чем на поверхности  …вропы. Њестом  судьбы ЯвлЯетсЯ  не
простор государства, а простор души.  Ќаша истиннаЯ судьба заключена в нашем
понимании жизни, в  равновесии, которое в конце концов устанавливаетсЯ между
неразрешимыми вопросами неба  и  нерешительными ответами нашей души. Џо мере
того, как эти  вопросы расширЯютсЯ, они становЯтсЯ более  спокойными, и все,
что  случаетсЯ  с  мудрецом,  увеличивает  значительность  этих  вопросов  и
умиротворЯет ответы.
     Ќе  говорите о судьбе до тех  пор, пока событие, радующее или печалЯщее
вас, ничто не менЯет  в вашем отношении к вселенной. ‚се, что остаетсЯ в нас
после   мимолетного   посещениЯ  любви,   славы,   всех   приключений,  всех
человеческих страстей, это все более  и более глубокое чувство бесконечного,
и если это не осталось  при нас, то ничто не осталось. џ разумею  чувство, а
не собрание  мыслей,  ибо мысли  играют  лишь  роль  бесчисленных  ступеней,
мало-помалу ведущих  нас  к тому  чувству, о котором  говорю.  Ќет  никакого
счастьЯ  в самом счастье,  покуда оно  не помогает  нам думать о  чем-нибудь
другом и  как бы  понЯть  мистическую радость, которую  испытывает вселеннаЯ
оттого, что она существует.
     Џо  достижении некоторой высоты, каждое  событие  умиротворЯет мудреца,
ибо даже то событие, которое сперва человечески его огорчило, в конце концов
не менее других прибавлЯет свой вес к  великому чувству жизни. ’рудно отнЯть
какую-нибудь  радость у  того,  кто  научилсЯ  претворЯть  каждое Явление  в
предмете  бескорыстного изумлениЯ;  трудно отнЯть  у  него радость без того,
чтобы немедленно высшаЯ мысль не родилась  в нем  от сознаниЯ, что  он может
обойтись  без этой радости, и чтобы эта  мысль не  окутала его своим светом,
как  щитом.  Џрекрасна та судьба, в которой ни одно приключение,  счастливое
или несчастное, не прошло без  того, чтобы не заставить нас размышлЯть,  без
того, чтобы не расширить сферы,  в которой движетсЯ душа, без того, чтобы не
сделать  более  спокойной  нашу  привЯзанность  к  жизни.  Џоэтому мы  можем
сказать, что судьба наша гораздо реальнее заключаетсЯ в том, как мы  вечером
в состоЯнии  смотреть на небо с его безучастными звездами, на окружающих нас
людей,  на  любЯщую  нас женщину,  на тысЯчи  волнующих  нас  мыслей,  чем в
случайном   событии,  которое  отнимает  у  нас  нашу  любовь,  готовит  нам
триумфальный въезд или поднимает нас на ступени трона.

        XCV

     Ќекто   однажды   сказал   женщине,  казавшейсЯ  ему   существом  самым
изумительным,  какое только  можно  встретить  на земле, наиболее  одаренным
всевозможными  дарами, включаЯ  молодость и телесную  красоту: "—то  будет с
вами? Љого  вы  сможете  полюбить?  џ  не вижу никакого  исхода. Ќет судьбы,
котораЯ была бы на  высоте такой души, как ваша".  —то  он знал об  этом? Ќе
судьба,  а  душа должна  быть  на высоте. Ћн, без сомнениЯ, по  человеческой
привычке мечтал о  троне, о триумфе, о чудесных приключениЯх. Ќо тот, в чьих
глазах все это представлЯет судьбу, не имеет ни малейшего понЯтиЯ о том, что
такое судьба.  €  прежде всего,  зачем презирать сегоднЯшний день?  ЏрезираЯ
сегоднЯшний  день, мы этим доказываем, что не  понЯли  вчерашнего.  € что вы
надеетесь совершить в  этом  мире, если вы  проходите через него, как чужой?
Ќад вчерашним днем, уже отошедшим, сегоднЯшний имеет то преимущество, что он
существует и создан длЯ нас. Љакой  бы он ни был, сегоднЯшний  день сведущее
вчерашнего и следовательно просторнее и прекраснее.
     „умаете  ли  вы,  что  женщина,  о  которой идет речь,  обрела бы более
прекрасную  судьбу в ‚енеции, во ”лоренции или в  ђиме прежних дней? Ћна там
присутствовала  бы при блестЯщих празднествах,  и красота ее сиЯла бы  среди
совершенных пейзажей.  Њожет быть, она видела бы  там  у своих  ног принцев,
королей, толпу избранников и,  может быть,  она  могла  бы единой  из  своих
улыбок умножить счастье великого народа, смЯгчить и облагородить мысль своей
эпохи.  ’еперь же всЯ ее жизнь  протечет, вероЯтно, в общении с четырьмЯ или
пЯтью душами, которые знают и любЯт ее душу. ‚озможно,  что она не выйдет за
пределы  своего дома, и что ее существование,  ее  мысли  и сила не  оставЯт
среди  людей никаких Явственных  и неизгладимых постоЯнных следов. ‚озможно,
что  всЯ  ее красота,  все  могущество,  всЯ ее  духовнаЯ энергиЯ  останутсЯ
погребенными  в ней самой и  в сердце немногих близких.  ‚озможно также, что
душа ее  найдет  себе  исход.  ‚ наши дни  великие  врата,  ведущие к  жизни
полезной  и памЯтной, не вращаютсЯ больше на своих петлЯх с таким шумом, как
некогда.  Ћни,  быть может, стали менее монументальными, но  зато  число  их
увеличилось, и  они открываютсЯ на тропинки более молчаливые, потому что они
дальше ведут.
     Ќо, допустив даже, что  всЯ ее  жизнь  останетсЯ в  тени,  неужели  она
упустит свою судьбу лишь потому, что ни один  ее луч не перейдет на порог ее
жилища? ђазве  судьба не  может быть прекрасной и  полной сама в себе? ђазве
душа истинно-сильнаЯ, озираЯсь назад, останавливаетсЯ на триумфах, предметом
которых она была, если эти триумфы не вызывали в ней размышлениЯ о жизни, не
укрепили  в ней благородное смирение  человеческого  сознаниЯ,  не заставили
сильнее полюбить  молчание и  размышление, в  которых мы  в  несколько часов
собираем  спелые плоды,  созревшие под зноем  страстей, раскаленных  славой,
любовью,  восторгом?  ‚  конце  этих  празднеств  и   героических  действий,
благотворных  и гармоничных, что останетсЯ у  нее, кроме нескольких  мыслей,
нескольких  воспоминаний,  словом, некоторого  расширениЯ сознаниЯ  и  более
умиротворенного, более широкого  чувства положениЯ человека на этой земле, и
более  обширного  (так как ей пришлось участвовать  в  более обширном  круге
Явлений) чувства нашего положениЯ на земле? ‚ ту  минуту, когда Яркие одежды
любви,  могущества и славы падают вокруг нас перед  часом  отдыха, - а разве
этот час не наступает каждый вечер и каждый раз, когда мы остаемсЯ наедине с
собой? - что уносим мы с собой в свое  одиночество, когда счастье всей жизни
взвешиваетсЯ наконец на  вес нашей мысли, на вес  приобретенного довериЯ, на
вес  нашего сознаниЯ? ‚ чем заключена наша  истиннаЯ судьба,  в том  ли, что
проходит вокруг нас, или в том, что пребывает в  нашей душе? "Љак бы ни были
сильны лучи славы или  власти, которыми наслаждаетсЯ человек, - говорит один
мыслитель, - душа его вскоре осудит чувства, вызываемые внешними поступками,
и он  быстро поймет свое  реальное ничтожество, не находЯ никакой  перемены,
ничего  нового,  ничего  более  возвышенного  в  упражнениЯх  своих телесных
способностей. Љороли, обладай они всей землей, обречены, как и  прочие люди,
жить в маленьком кругу, подчинЯЯсь его законам, и счастье их зависит лишь от
личных впечатлений, которые они в нем испытывают".
     Љоторые они в нем испытывают и о которых сохранЯют памЯть,- прибавим от
себЯ, - так как они послужили к их  совершенствованию: души,  о  которых  мы
здесь  говорим,  из  всех  приключений  жизни  сохранЯют  в памЯти лишь  те,
благодарЯ  которым  они стали  несколько выше  и лучше.  €  разве невозможно
обрести    в    любом   месте,    среди    какого    угодно    молчаниЯ   то
единственно-неизменное  вещество,  которое  остаетсЯ  на  дне  тиглЯ  самого
благородного  внешнего существованиЯ? € так как  мы можем владеть чем-нибудь
лишь настолько, насколько оно сопутствует нам среди темноты и в молчании, то
неужели то, что родилось в молчании  и  в темноте, останетсЯ  нам среди  них
менее верным?
     Ќо  не  будем дальше следовать этим путем, который мог  привести нас  к
мудрости  слишком  теоретической.   …сли  прекраснаЯ  внешнЯЯ  судьба  и  не
необходима, то все же  следует ее ожидать и  делать все от нас зависЯщее длЯ
ее достижениЯ, как если бы мы придавали ей  огромное  значение. ‚еликий долг
мудреца  стучатьсЯ  в двери всех храмов, во все жилища  славы, деЯтельности,
счастьЯ, любви. …сли бы даже ни одна дверь не открылась после  долгих усилий
и  долгого ожиданиЯ,  быть  может, он в  самом  усилии  и в  ожидании найдет
равноценное тому  свету и тем ощущениЯм,  которых он искал. "„ействовать,  -
говорит где-то Ѓаррес, - значит присоединЯть к нашему  размышлению как можно
большую  сферу опыта".  „ействовать, - можно бы прибавить, -  значит мыслить
быстрее и  полнее, чем  может  мысль.  „ействовать значит мыслить не  только
мозгом, но всем  существом. „ействовать  значит закрывать в мечте длЯ  того,
чтобы  открывать   в  реальности  наиболее  глубокие  источники  мыслей.  Ќо
действовать не  всегда  по необходимости означает торжествовать. „ействовать
также  значит пытатьсЯ, ожидать, быть  терпеливым. „ействовать  значит также
слушать, сосредоточиватьсЯ, молчать.
     Ѓыть может,  женщина, о которой мы говорили, нашла бы в древних Ђфинах,
во ”лоренции,  в ђиме некоторые мотивы восторга, некоторые случаи  красоты и
героизма,  которых  она не  найдет теперь. Ћна бы  также нашла там энергию и
памЯть  о  своих поступках, - силу живую и драгоценную, ибо энергиЯ, которую
мы напрЯгаем, и памЯть, которую сохранЯем о своих делах, часто преображают в
нас  больше переживаний, чем самаЯ возвышеннаЯ мысль, котораЯ с точки зрениЯ
моральной или умственной стоит  тысЯчу усилий энергии или  воспоминаний. „а,
единственное, что достойно зависти в судьбе бурной и блестЯщей, это то,  что
она расширЯет и будит известное число чувств  и проЯвлений  энергии, которые
без того никогда  не проснулись  бы  от своего сна и  не вышли  бы за ограду
слишком мирного существованиЯ. Ќо знать, подозревать, что эти чувства и силы
энергии  в нас  спЯт, не значит  ли  уже пробудить  к жизни все,  что в  них
наилучшего, на  одно  мгновение  взглЯнуть  на  внешнюю  прекрасную судьбу с
высот, куда  она доходит лишь на склоне своих  дней, и заранее  собрать цвет
жатвы, которую она сможет убрать лишь после многих гроз.

        XCVI

     ‚чера  вечером,  перечитываЯ  мемуары  ‘ен-‘имона,  в   которых  словно
смотришь  с высоты башни  на кишащие  в долине сотни  человеческих судеб,  Я
понЯл то, что человеческий инстинкт называет прекрасною судьбою. Ѓыть может,
‘ен-‘имон сам не знал, что он  любит  и  чем восхищаетсЯ в некоторых героЯх,
которых  он  окружает  атмосферой  какого-то  кроткого   и  бессознательного
уважениЯ.  ’ысЯчи   добродетелей,  которые  он  боготворил,  умерли;  тысЯчи
качеств,  которые он прославлЯл в  своих  великих людЯх, теперь  нам кажутсЯ
довольно жалкими. Ќо лишь немногие, которым он не посвЯщал особого вниманиЯ,
и даже несмотрЯ на то, что он в сущности не одобрЯл воодушевлЯвшей их идеи -
лишь  четыре   или  пЯть  фигур,  доброжелательных  и  достойных  удивлениЯ,
проходЯт,   так   сказать,   помимо   их  ведома  сквозь  блестЯщую   толпу,
волновавшуюсЯ вокруг трона великого  королЯ.  ќто  ”енелон, герцоги еврез и
Ѓовилье  и  наконец  дофин.  Ћни  не  счастливее  остальных  людей.  Ћни  не
пользуютсЯ особым успехом, не одерживают громких побед. Ћни, подобно другим,
живут среди смуты, в  ожидании того,  что, думаетсЯ мне, называетсЯ счастьем
лишь потому, что оно ожидаетсЯ.  ”енелон впал  в  немилость у этого довольно
посредственного по уму  человека, но осторожного и проницательного, гордого,
сумрачного  и  торжественного, великого на малые дела и  малого на  большие,
каким был ‹юдовик  XIV.  Ћн  осужден,  преследуем,  приговорен  к  изгнанию.
ѓерцоги еврез  и Ѓовилье, несмотрЯ  на  важность занимаемых ими должностей,
живут при дворе в  осторожном и добровольном отдалении. „офин  не пользуетсЯ
милостью королЯ.  Ћн  жертва  интриг могущественного и завистливого  кружка,
которому удаетсЯ подорвать его молодую военную славу. Ћн окружен неудачами и
бедствиЯми,  которые  кажутсЯ  непоправимыми при  этом  суетном,  раболепном
дворе, ибо неудачи и бедствиЯ принимают те размеры, которые им придают нравы
данного времени.  Ќаконец  он умирает несколько дней после  дофины,  которую
единственно и безумно любил. Ћн умирает, быть может, от отравы, как и она, и
падает  пораженный  в   тот  самый  час,  когда   первые  лучи  неожиданного
благоволениЯ только что позолотили ступени его дворца.
     ‚от каковы печали, неудачи, разочарованиЯ и тревоги, которым подвержена
жизнь этих людей. € однако,  когда  мы  наблюдаем эту маленькую объединенную
молчаливую группу среди переменного прихотливого блеска остальных, их четыре
судьбы  нам  кажутсЯ  поистине прекрасными  и  достойными  зависти. Љакой-то
одинаковый  свет озарЯет все  превратности их  жизни. €сходит  он из великой
души  ”енелона.  ”енелон  всегда  остаетсЯ верным  высоким  мыслЯм восторга,
свЯтости,  справедливости, кротости  и любви;  трое  остальных верны  своему
учителю и другу.
     —то нам до того, что мистические идеи  ”енелона  несогласны с нашими? €
равным образом, что нам до того, что мысли, на наш взглЯд, самые глубокие  и
верные  и на которых мы  строим все нравственное счастие и  всю истину нашей
жизни, превратЯтсЯ после нас в развалины и когда-нибудь  вызовут улыбку тех,
кто найдет мысли, кажущиесЯ нам более человечными и  окончательными? ’о, что
облагораживает  и освещает нашу  жизнь, это не столько наши  мысли,  сколько
чувства,  которые эти мысли в  нас пробуждают. Њысль, быть может, составлЯет
цель.  Ќо с той  целью бывает  то же, что с  целью многих путешествий:  сама
дорога, остановки, все встречное на пути, все, что случаетсЯ сверх ожиданиЯ,
вот что более всего занимает нас. € тут, как во всем остальном выживает лишь
искренность человеческого чувства. Ћтносительно мысли мы  никогда  не знаем,
обманывает ли она нас или нет. Ќо  любовь, которой мы ее любили, ниспадет на
нас,  и ни один луч  ее  света  и ее  силы не  затерЯетсЯ среди заблуждений.
€деальное  существо,  которое  каждый  из  нас  стараетсЯ  вызвать  в  себе,
создаетсЯ и питаетсЯ  не столько суммою идей, вырисовывающих его  очертаниЯ,
сколько чистою  страстью, правдивостью,  бескорыстием,  которыми мы окружаем
эти идеи.  ’о, как мы любим свою  истину, имеет  больше значениЯ,  чем  сама
истина.  Њы становимсЯ совершеннее силой любви,  а  не мысли. —естно  любить
великое заблуждение иногда прекраснее, чем мелко служить великой истине.
     ќта страсть, эта  любовь могут одинаково сопутствовать сомнениЯм, как и
вера.  Ѓывают  сомнениЯ,  столь  же  страстные и великодушные, как  и  самые
прекрасные убеждениЯ. ‚ мысли, котораЯ  кажетсЯ  нам возвышенной,  чистой  и
глубоко-сомнительной, самым лучшим  ЯвлЯетсЯ  то,  что  она  доставлЯет  нам
случай полюбить  что-нибудь без  колебаний. Ћтдаюсь ли  Я  всецело человеку,
Ѓогу,  отечеству,  вселенной,  заблуждению,  - драгоценный  металл,  который
когда-нибудь отыщетсЯ под пеплом любви, получитсЯ не от предмета этой любви,
а   от  самой   любви.   Ќеизгладимый   след   после   себЯ  оставлЯет  лишь
бесхитростность,   пламенность,  твердость   искренней   привЯзанности.  ‚се
проходит,  все видоизменЯетсЯ, все,  может быть, исчезает,  кроме  сверканиЯ
этих глубин, этой твердости, этой щедрости нашего сердца.

        XCVII

     "Ќикто никогда не обладает таким душевным миром",- говорит ‘ен-‘имон об
одном из них, окруженном интригами, гневом и западнЯми. € дальше,  по поводу
другого,  он  говорит  о  "мудром  спокойствии",  и это "мудрое спокойствие"
проникает  все  так  называемое им "маленькое  стадо". €  в  самом деле, это
маленькое  стадо,  верное  лучшим  мечтам, дружбе,  правдивости, уважению  к
самому себе  и  внутреннему  удовлетворению, проходит, озаренное  простым  и
мирным  спокойным  светом,  посреди  тщеславиЯ, самолюбий,  обманов  и измен
‚ерсальского двора.
     ќто не  были свЯтые в слишком обыкновенном значении этого слова. Ћни не
удалЯлись в глубину пустынь и лесов, они не искали  эгоистического убежища в
тесных  кельЯх.  ќто были мудрецы. Ћни не выходили из жизни, а  оставались в
действительности. Ќе  следует  думать, что их  спасало благочестие, и что их
духовное убежище находилось  только  в Ѓоге. Ќедостаточно любить  Ѓога и изо
всех  сил  служить  …му длЯ  того,  чтобы  человеческаЯ  душа  укрепилась  и
успокоилась. Љ любви к Ѓогу человек приходит лишь при помощи мысли и чувств,
которые он  приобрел и развил в соприкосновении с  людьми. —еловеческаЯ душа
остаетсЯ, ни на что не  взираЯ, глубоко  человечной. …е можно научить любить
многое и невидимое, но добродетель или чувство вполне  и просто человеческое
составлЯют  длЯ нее более  существенную  пищу,  чем страсть  или добродетель
наиболее  божественные.   Љогда  мы  встречаем  душу  поистине  спокойную  и
здоровую,  мы  можем  быть  уверены,  что  она  обЯзана  своим  здоровьем  и
спокойствием чисто-человеческим добродетелЯм. …сли бы  можно  было читать  в
тайнах  сердец,  уже  переставших битьсЯ, мы,  может быть,  увидели  бы, что
источник  мира, из  которого ”енелон  в изгнании  утолЯл  каждый  вечер свою
жажду,  заключалсЯ  больше в  его  верности  госпоже  ѓюйон,  страдавшей  от
несчастной  любви  к непризнанному  и преследуемому  дофину, чем  в ожидании
вечной    награды,    больше    в    его    сознании,    человечески-нежном,
человечески-правдивом,    словом   человечески-безупречн