н,  -  это немецкий десант.
Ћни, видать, хотЯт отрезать путь отхода нашим войскам...
   •уторЯне стоЯли безмолвные,  испуганные.  Љто-то  из женщин заплакал.
‘тарики растерЯнно переглЯдывались.  ‚се смотрели на €вана,  ожидаЯ, что
он скажет.
   - —то ж,  дождались и мы гостей,  -  помедлив,  сказал €ван. - ’еперь
остаетсЯ одно:  всем быть за одного,  а одному за всех,  иначе пропадем.
‘лушайте, чего надо делать.
   ‚сматриваЯсь в лица хуторЯн, он заговорил медленно, почти спокойно:
   - “  кого  есть  продукты -  мука или  сало,  сахар или  чего другое,
схороните все чисто, они это загребают под метлу. ЏоросЯт, овечек, гусей
порежьте,  мЯсо засолите и держите где-нибудь в тайнике,  иначе с голода
ноги протЯнете...  ‚се фотокарточки фронтовиков в красноармейской форме,
а также письма с фронта схороните, а ежели будут спрашивать, есть ли кто
на фронте,  отвечайте,  что, мол, убит в самом начале войны. “ кого есть
портреты или же книги ‹енина и ‘талина,  все приберите,  чтоб фашистские
гады не нашли...
   ‘ первых дней детства знаЯ всех стоЯвших под Яблоней людей, €ван стал
обращатьсЯ к каждому из них в отдельности:
   - ’ы,  ”енЯ,  прихоронила свой батарейный приемник,  не сдала,  когда
приказ  вышел  все   приемники  сдать,   теперь  береги  его,   он   нам
пригодитсЯ...  ’о же самое,  дед Љорней, с твоей двустволкой. ‡акопай ее
так,  чтоб только ты один знал,  где она закопана...  ’ы, тетка ‚арЯ, не
обижайсЯ на менЯ,  но Я тебе скажу прЯмо: Язык у тебЯ дюже длинный, и ты
своим Языком людЯм вред можешь причинить, лучше держи его за зубами...
   ’ак €ван поучал хуторЯн, а под конец сказал:
   - ‘амое  главное -  не  разводите панику и  крепко держитесь один  за
другого.  Ќе век мы будем под немцем, все одно наша возьмет, и советские
бойцы вернутсЯ.
   Џомолчав, €ван добавил:
   - Џро  то,   что  у  тетки  Њарфы  покойный  муж,   дЯдЯ  ”едор,  был
коммунистом, ни один немец не должен знать, иначе ее первую расстрелЯют.
Џро то,  что Ќина ‹ьвовна,  учительница,  эвакуирована до нас, и про то,
что она еврейка, тоже надо молчать, не то эти гады прикончат ее вместе с
дитем...  Ќу и насчет менЯ то же самое.  …сли спросЯт,  кто, мол, такой,
надо говорить одно:  наш, дескать, хуторской, коммунистом не был, а руку
ему оторвала сенокосилка...
   Љ  этому  времени  у  старой  Яблони  собрались  все  хуторЯне.   Ћни
внимательно выслушали €вана.  ‘тарики и  женщины заверили его,  что  все
будет так,  как он сказал,  и что они будут приходить к нему за советом.
ђазошлись хмурые, молчаливые.
   Љогда стемнело,  к  €вановой избе на старом,  растрепанном автомобиле
неожиданно подъехал секретарь райкома партии. Ћн попросил Њарию оставить
его наедине с  €ваном,  не очень долго разговаривал с ним,  попрощалсЯ и
уехал.
   - —его он говорил? - спросила ЊариЯ у мужа.
   - ‘казал,  что  если хуторЯне менЯ не  выдадут немцам,  то  мне лучше
остатьсЯ, и что со мной, когда надо будет, свЯжутсЯ наши люди.
   - Ќу, а ты что сказал?
   €ван пожал плечами:
   - Њое дело солдатское. —его ж Я должен говорить? ‘казал, что за наших
хуторЯн можно головой поручитьсЯ и что раз надо, значит, останусь...
   ‚  эту  ночь  далеко за  хутором шли  бои.  ‘лышны были взрывы мин  и
пулеметнаЯ стрельба.  Љ  утру через хуторскую улицу прошли разрозненные,
прорвавшиесЯ из окружениЯ советские бойцы.  Њногие из них были ранены. Ђ
за  речкой уже  стали занимать оборону части Љрасной Ђрмии,  до  подхода
резервов составленные из батальонов народного ополчениЯ, отрЯдов милиции
и вышедших из окружениЯ бойцов. Ћни поспешно рыли окопы, ходы сообщениЯ,
строили блиндажи.  €м  помогали хуторЯне.  ЋставлЯЯ дома больного €вана,
ЊариЯ брала лопату, с рассвета уходила за речку и вместе с сотнЯми людей
копала до  темноты.  Ќочами через  хутор еще  проходили небольшие группы
красноармейцев или одиночные бойцы, которым посчастливилось вырватьсЯ из
"котла".  ѓрЯзные, темные от пыли, усталые, поддерживаЯ под руки раненых
товарищей,  они отдыхали на  хуторе час-другой,  жадно съедали все,  что
ставили перед ними жалостливые женщины,  и,  узнав, что за речкой занЯли
оборону советские войска, уходили туда, к своим...
   Џредседатель  райисполкома  прислал  в   бригаду  приказ   немедленно
эвакуировать всех  коров,  телЯт  и  свиней за  линию советских окопов и
сдать скот под расписку занимавшей оборону воинской части. Џриказ привез
всадник на  взмыленном коне.  ‚  тот  же  день почти весь колхозный скот
переправили через реку, а красноармейцы погнали его в тыл...
   —ерез  неделю на  хутор пришли немцы,  большаЯ колонна грузовиков,  в
которых сидели солдаты в  касках.  Љ  грузовикам были  прицеплены пушки.
Ќемцы  постоЯли полчаса на  хуторской улице,  потом  двинулись к  речке,
обогнули хутор и остановились на опушке леса. ’ам их обстрелЯли с левого
берега.  ‚  эту  ночь  немцы выгнали всех взрослых хуторЯн рыть окопы на
правом берегу.  Џришлось идти и  Њарии с €ваном.  •одили они пЯть ночей.
Ћкопы длЯ  немцев рыли под минометным обстрелом своих же  бойцов.  Ќемцы
отстреливались из леса,  а откуда-то по советским окопам лениво стрелЯли
пушки...
   - €х,  гадов, тут примерно до батальона, - сказал €ван Њарии. - €хние
саперы в  лесу блиндажи строЯт длЯ офицеров.  Ќо,  видать по всему,  это
только передоваЯ часть. ѓде-то они на прорыв пойдут...
   „о  поры до  времени немцы не  трогали хуторЯн,  да  и  сами почти не
показывались на  хуторе,  только  шоферы  на  грузовиках и  мотоциклисты
проезжали.  ’ак было до  того днЯ,  пока на  дальнем грейдере кто-то  не
уничтожил  немецкий  штабной  автомобиль.   Ћб  этом  узнала  вездесущаЯ
телЯтница ”енЯ.
   - ѓранатами,  говорЯт, фрицевскую машину забросали, - захлебываЯсь от
волнениЯ,  рассказывала она  хуторЯнам,  -  офицеров  ихних  всех  чисто
перебили, какие-то важные бумаги забрали, а машину спалили.
   Џосле этого и произошло то страшное, что сгубило две деревни и хутор,
то,  чего никто не  ждал,  то  самое,  после чего ЊариЯ осталась одна на
чадной, повитой черным дымом, овеЯнной смертью земле...
   ‡акинув руки за  голову,  она  лежала на  картофельном поле.  Ќад ней
сиЯло чистое,  бесконечное в  холодноватой своей голубизне осеннее небо.
—уть  шевелилась натЯнутаЯ  паучком-кочевником на  бурьЯнах  серебристаЯ
паутина.  ‘овсем рЯдом с неподвижной Њарией,  не замечаЯ ее,  купалась в
пыли  стайка  куропаток.   ‘ерые,   испЯтнанные  ржавым  накрапом  птицы
разгребали  лапками  пыль,  валились  набок,  вытЯгивали  шеи,  беспечно
переговаривались между  собой.  Џо  меже  деловито прошагал еж.  ђезко и
часто  хлопаЯ крыльЯми,  куропатки вдруг  взлетели и  потЯнули низко над
землей на  кукурузное поле.  ЏоднЯв остроносую мордочку,  еж проводил их
долгим  взглЯдом,  сердито  засопел  и  пошагал  дальше,  принюхиваЯсь к
дразнЯщему птичьему следу.
   ‚се на этой родной,  с  детства знакомой,  милой земле было как будто
таким,  как всегда:  так же  щедро светило нежаркое сентЯбрьское солнце,
так же  щемЯще грустно пахли пересушенные травы и  просЯщаЯ влаги землЯ,
так  же  привычно перекликались сороки,  куропатки,  вороны,  готовые  к
дальнему  странствию  стаи  скворцов.  ‚се  было  таким,  и  все  как-то
отступило  в  сторону,  в  ту  томительную  полосу  отчуждениЯ,  котораЯ
отделила Њарию от всего мира и оставила наедине с тем непоправимым,  что
навалилось на нее и чего никто на свете уже не мог отвратить...
   ...ЉарательнаЯ команда  немцев  поЯвилась на  хуторе  перед  вечером.
“грюмые  солдаты  сошли  с  грузовиков,  постоЯли на  улице,  равнодушно
поглЯдываЯ на притихших,  жавшихсЯ к  забору жителей.  Џотом к  солдатам
подъехал на мотоцикле пожилой тонкогубый фельдфебель.  Ћн что-то сказал,
и солдаты рассыпались по всему хутору, стали заходить в каждый двор. Ћни
быстро и небрежно обыскивали дома,  сараи, коровники. Љое у кого забрали
и  побросали  в  грузовики  одеЯла,  подушки.  Џристрелили и  освежевали
десЯтка полтора свиней. Ќикого из жителей пока не тронули.
   ‚зЯли  одного €вана.  Ќикто не  знал,  почему выбор карателей пал  на
него.  ’о  ли у  немцев вызвал подозрение его молодой возраст,  то ли не
понравились им  хмурое  его  лицо  и  тЯжелый  взглЯд  из-под  рыжеватых
насупленных бровей. Ќемцы схватили €вана и повели к стоЯвшему на окраине
хутора  одинокому бригадному домику.  ’уда  же  согнали  всех  хуторских
жителей.  ЏлачущаЯ,  обезумевшаЯ от  страха ЊариЯ не  заметила,  что  за
толпой побежал и ‚асЯтка.
   “же совсем стемнело.  Ћкружившие хуторЯн немецкие солдаты посвечивали
электрическими фонариками.  ’онкогубый фельдфебель,  стоЯ на  мотоцикле,
сказал:
   - ‡а  бандитское нападение на  офицеров великой  германской армии  мы
будем  казнить много  русских,  чтобы  другие имели страх и  знали,  что
германский офицер и  германский солдат есть лицо неприкасаемое...  -  Ћн
вытЯнул худой,  костистый палец в  сторону €вана:  -  ‚  числе других мы
будем сейчас казнить этого человека.
   ’олпа замерла. ‚ темноте раздалсЯ крик ”ени:
   - Ћн же ни в чем не виноват! Ћн никуда с хутора не отлучалсЯ.
   ‘олдат быстро осветил фонариком ”енино лицо.
   ‚ытЯнутый палец фельдфебелЯ протЯнулсЯ к ней:
   - Њы будем сейчас казнить и эту женщину...
   ...ЊариЯ  закрыла глаза от  слепЯщего солнца.  ‹ежа  на  картофельном
поле,  она  слышала  гортанное стрекотание сорок,  карканье  пролетавших
вверху  ворон,  шелестЯщий шорох  сухих  бодыльев,  вдыхала  горький,  с
примесью дыма  и  гари  запах  полыни,  и  сквозь  эти,  ставшие чужими,
сторонними,  звуки  и  запахи  видела только тот  невыносимо тЯжкий мир,
который сузилсЯ в  ее  сознании до  одной ночи,  в  какие-то  неуловимые
мгновениЯ перерезавшей жизнь надвое.
   ‚начале этот мир  возник в  ее  закрытых глазах,  словно колеблющаЯсЯ
завеса коричневого мрака.  Љоричневый мрак то светлел,  то сгущалсЯ, и в
этом   странном,   тЯгостном  его   шевелении  размытым  пЯтном  плавало
потухающее солнце.  Ћно  тускнело,  все  больше терЯло свои очертаниЯ и,
наконец,  пропало,  растворилось в кромешной,  пугающей тьме... € в этой
беспросветной тьме  ЊариЯ  вновь увидела лучи  электрических фонариков в
руках  немецких солдат.  ЌеЯркие,  голубоватые лучи  скользили по  лицам
потрЯсенных  людей,   выхватывали  из  темноты  стоЯвшего  на  мотоцикле
фельдфебелЯ, угол шиферной крыши бригадного домика, высокий, раскидистый
тополь. „ва солдата схватили телЯтницу ”еню, завернули ей руки за спину.
”енЯ  закричала.   „ругие  два  солдата  свЯзали  €вана  черным  полевым
проводом.   ќтот  крепкий  провод  на  хуторе  называли  гупером.  ЊариЯ
заголосила,  расталкиваЯ людей,  кинулась к мужу.  †енщины зажали ей рот
руками,  оттащили назад.  Ћна вырывалась,  захлебывалась от  удушьЯ,  но
женщины не  отпускали ее,  и  она  только мельком увидела,  как  солдаты
подвели €вана и ”еню к тополю,  как, истошно вопЯ, кусаЯ солдат за руки,
повис на €ване сын ‚асЯтка. ”ельдфебель что-то громко сказал солдатам...
„вижением тела отталкиваЯ сына, свЯзанный €ван хрипло закричал:
   - ‘мерть фашистской сволочи! „а здравствует коммунизм!
   —ерез минуту,  захлестнутые черным гупером,  €ван  и  ”енЯ повисли на
толстой ветке  тополЯ...  ’акаЯ  же  чернаЯ  удавка  обвила  тонкую  шею
‚асЯтки...  ‚есь извиваЯсь, он повис рЯдом с отцом... —ернаЯ змеЯ гупера
раздувалась, росла, наползала на Њарию и острым, жалЯщим уколом пронзила
ей сердце...
   Ћчнулась она  в  хате  у  тетки  Њарфы.  ‚округ нее  стоЯли женщины с
заплаканными, опухшими глазами.
   - ‡араз же беги в кукурузу,  -  наклонилась к Њарии, прошептала тетка
Њарфа,  -  на хуторе остались немцы,  они про тебЯ спрашивали.  „ень-два
пересидишь в кукурузе, пока эти гады уйдут, иначе они и тебЯ казнЯт...
   ЊариЯ то  впадала в  беспамЯтство,  то  на короткое времЯ приходила в
себЯ.  Ћна вырывалась из рук женщин,  билась головой об стену,  пыталась
бежать туда,  к  тополю,  до  крови искусала себе руки.  Џосле полуночи,
обессилев, она притихла, вытЯнулась на кровати и лежала, глЯдЯ в потолок
невидЯщими глазами.  Џотом  ее  охватил  страх  смерти.  Ћна  задрожала,
вскочила с  кровати.  …й  почудилось,  что кто-то шагает за дверью,  что
сейчас войдут немцы,  затЯнут ей горло тугим черным гупером и удавЯт так
же, как удавили мужа и сына.
   - ‘хороните менЯ, - взмолилась ЊариЯ, - схороните, родные, милые... џ
не хочу помирать... не хочу... не хочу...
   Џеред рассветом тетка Њарфа вывела ее из хаты, огородами проводила на
край хутора и  долго стоЯла,  озираЯсь,  пока ЊариЯ не исчезла в  гущине
неубранной кукурузы...
   ‹егкий ветер прошумел в  сухой картофельной ботве.  “же давно не было
слышно  ни  одного выстрела,  но  ЊариЯ  по-прежнему лежала с  закрытыми
глазами.  Љогда-то в детстве она видела,  как соседскаЯ собачонка с лаем
кидалась на лошадей, запрЯженных в тЯжелый каменный каток. ‘осед молотил
расстеленный на  утоптанном току Ячмень,  гонЯЯ лошадей по кругу.  ѓлухо
постукиваЯ,  каток разминал колосьЯ,  перетирал солому.  ЏегаЯ собачонка
хотела ухватить бежавшую рысью лошадь за  заднюю ногу,  но не рассчитала
прыжка и попала под каток. ђаздалсЯ короткий визг, и через секунду ЊариЯ
увидела присыпанную соломой раздавленную собачонку...  ‘осед  выругалсЯ,
остановил лошадей, отбросил мертвую собаку в сторону и вновь принЯлсЯ за
работу...  ЊариЯ вспомнила смерть пегой собачонки,  и ей показалось, что
по ней самой прокатилсЯ, изломав все тело, гигантский каток. ђуки и ноги
ее  болели,   сердце  билось  слабо,  в  ушах  не  прекращалсЯ  пугающий
однообразный гул.  Ћна подумала, что пришел конец, что сейчас она умрет,
потому что ни  один человек не  может пережить то,  что пережила она,  и
что,  конечно,  лучше умереть,  чем  жить такой раздавленной собачонкой,
одинокой, никому не нужной...
   "џ помру с  голода,  -  подумала ЊариЯ,  -  и  так будет лучше.  ‹юди
говорЯт,  что  голодной смертью помирать легко:  сперва  только человеку
очень  хочетсЯ есть,  и  он  немного мучаетсЯ,  а  потом терЯет памЯть и
помирает...  ‘корее бы  и  мой  конец пришел.  Љому Я  теперь нужна?  Ќе
осталось у менЯ никого на свете, и Я не хочу жить. Ѓуду вот так лежать и
помру..."
   …й было жалко свою разбитую жизнь.  Ћна вновь увидела повешенных мужа
и сына,  и, хотЯ немецкие каратели повесили их на ее глазах, она все еще
не  верила,  что это было,  ей казалось,  что она спит,  и  она мысленно
уверЯла себЯ,  что это только дурной сон,  который вот-вот кончитсЯ, что
она сейчас проснетсЯ и все будет по-прежнему:  с веселым смехом прибежит
неугомонный ‚асЯтка, и она его поругает за царапины на румЯной щеке и за
порванную рубашку,  потом вернетсЯ из своей поездки усталый,  запыленный
€ван...  руки у него будут лоснитьсЯ от солидола,  а промасленный, давно
потерЯвший   цвет   комбинезон  будет   пахнуть   бензином.   ”ыркаЯ   и
отплевываЯсь,  €ван умоетсЯ, расчешет рыжеватые волосы большой расческой
с выщербленными зубцами и только тогда подойдет к ней,  к Њарии,  слегка
нагнетсЯ, обнимет, крепко поцелует в губы и, как всегда, ласково назовет
ее кнопочкой и конопулей... и она, такаЯ, по сравнению с ним, маленькаЯ,
подниметсЯ на  носки,  чтобы дотЯнутьсЯ до  его губ,  и  они долго будут
стоЯть так, прижавшись друг к другу, а красноватое закатное солнце четко
отпечатает на чистом полу узоры тюлевых занавесок...
   ЊариЯ тихо заплакала. ЋблизываЯ на губах соленые слезы, прошептала:
   - Ќичего больше не будет...  ни €вана,  ни сыночка ‚асЯтки... и никто
уже не станет звать менЯ конопулей, и Я лучше помру...
   ‘ детства не верЯ в бога,  знаЯ,  что там, в глубокой синеве осеннего
неба,  ничто не услышит ее горЯчей молитвы,  никто ей не ответит и ничто
не поможет, она стала исступленно просить небо, чтобы ей была ниспослана
смерть.
   - џ не могу жить,  господи,  -  давЯсь слезами, шептала ЊариЯ, - Я не
хочу жить.  Њожет, ты все-таки есть,  господи? ‘делай так, чтоб Я скорее
отмучилась...  …сли ты есть,  ты,  господи, видишь мое горе! ђазве можно
так жить?  “  менЯ все отнЯли,  удавили любимого моего ‚аню,  и  сыночка
‚асеньку удавили,  дите ни в чем не повинное... € хаты наши все спалили,
одна зола от них осталась.  € ‘аню,  девчонку, как звери, убили. € людей
всех угнали,  никого не оставили...  Ќе хочу Я жить,  господи! Џошли мне
смерть! ‡абери менЯ с этой земли...
   ’ак молилась ЊариЯ неведомо кому,  так выкликала свою смерть. Ђ жизнь
властно звала ее,  напомнив о том,  что она не одна,  что в ней теплитсЯ
инаЯ,  пока еще  слитаЯ с  измученным материнским телом,  но  уже  своЯ,
отдельнаЯ, слабаЯ жизнь, что в чреве ее живет оно, еще незрЯчее, глухое,
безъЯзыкое, малый комок, который растет днем и ночью.
   †ивой  незрЯчий комок не  видит,  как  жестоко истЯзают один  другого
люди,  как  безжалостно убивают они друг друга.  ђастущий в  теплой тьме
материнского чрева,  глухой,  он не слышит,  как,  уродуЯ землю,  грозно
гремЯт орудиЯ смерти, не ощущает, как вздрагивает потрЯсеннаЯ землЯ, как
натужно трещат вырываемые из земли живые корни деревьев.  ЃезъЯзыкий, он
не может сказать:  "Ћпомнитесь,  люди! Џожалейте себЯ, не убивайте жизнь
на земле!  Џожалейте тех,  кто еще не пришел, но придет в мир! Џожалейте
еще не рожденных,  еще не зачатых! Ћставьте им светлое солнце, и небо, и
воды,  и  землю!..  ‚едь это вы,  мужчины и  женщины мира,  в прекрасной
любви,  в исступленных ласках, в торжествующем слиЯнии живой своей плоти
вызываете  к  жизни  нового  человека,  ЯвлЯющегосЯ  из  небытиЯ,  чтобы
наслаждатьсЯ обретенной жизнью и быть счастливым... —то вы оставите ему,
которого сами воззвали к жизни?  „ым пожаров,  изувеченную землю, кровь,
трупный смрад и черную пустыню?  Ђ он,  идущий в мир,  достоин иного. Ћн
должен  возделывать полЯ,  трудитьсЯ в  поте  лица,  чтобы  добыть  хлеб
насущный.  ’ак  же,  как вы,  давшие ему жизнь,  он  захочет насладитьсЯ
весной,  песнЯми птиц,  запахом цветов,  лесной прохладой. € так же, как
вы, он захочет обрести счастье в любви, в великом и таинственном слиЯнии
человеческой плоти,  в  том  несказанно  прекрасном единстве  мужчины  и
женщины,  которое делает жизнь неистребимой и  одолевает даже  смерть...
Ћставьте ему все это,  люди!  Ќе убивайте его,  идущего в мир!  Ћн хочет
жить..."
   Џо запыленным щекам Њарии бежали слезы.  Њысли о нерожденном ребенке,
о том,  что она, зачавшаЯ его женщина-мать, обЯзана уберечь то живущее в
ней,  что свЯзывало ее с погибшим €ваном,  с ‚асЯткой,  отогнали желание
смерти.  ЏодчинЯЯсь властному зову жизни,  она поднЯлась и от слабости и
подступившей к  горлу тошноты тотчас же  опустилась на  землю.  "ќто  от
голода,  -  подумала ЊариЯ,  -  надо ползти к полю,  где растут свекла и
морковь..."
   Џоле было недалеко от того места, где лежала ЊариЯ, метров двести, но
солнце уже клонилось к закату, и она решила, что надо все же поднЯтьсЯ и
идти  побыстрее.   ЏоднЯлась,   осмотрелась.   ‚округ  никого  не  было.
ЏошатываЯсь,  ЊариЯ  пошла  к  свекольному полю.  ‚ечерело.  Љрасноватое
солнце  коснулось горизонта.  ‡а  спиной  Њарии  затрещали сухие  стебли
кукурузы.  Ћна испуганно оглЯнулась.  Љ  ней медленно шли четыре коровы.
‚переди коров бежала большаЯ сераЯ собака.  ЊариЯ узнала собаку. ќто был
злющий  цепной кобель хуторского чабана деда  ѓерасима.  „еда  с  бабкой
немцы угнали вместе со всеми хуторЯнами,  а кобель, когда началсЯ пожар,
сорвалсЯ с цепи и убежал в поле.  ЊариЯ помнила, что свирепую эту собаку
боЯлсЯ весь  хутор,  что  многих она  перекусала и  что  дед  называл ее
„ружком.
   Ѓежать было поздно.  •олодеЯ от страха,  ЊариЯ остановилась,  прижала
руки к груди. ‘обака и коровы приближались, направлЯЯсь прЯмо к ней. Ћна
тихонько попЯтилась.
   - „ружок! „ружок! - испуганно крикнула ЊариЯ.
   ‘обака  остановилась,   пристально  посмотрела  на   женщину,   слабо
шевельнула унизанным репьЯми хвостом. Ћна стоЯла в трех-четырех шагах от
Њарии,  и  в  ней  как  будто не  было  ничего угрожающего.  Љоровы тоже
остановились,  но в  отличие от собаки в  их низко опущенных головах,  в
странном  утробном  крЯхтенье,   в   напрЯженном  взглЯде  было   что-то
испугавшее Њарию.  ЌесмотрЯ на  то,  что  все четыре коровы были красной
степной породы,  одинаковой темно-рыжей  масти,  ЊариЯ  узнала каждую из
них:  одна  принадлежала тетке Њарфе,  втораЯ -  ”ене,  а  две  другие -
колхозу.  ‘ейчас  они  стоЯли перед  Њарией,  и  она,  не  понимаЯ,  что
происходит с коровами,  стала, пЯтЯсь, отходить назад. € коровы и собака
медленно пошли за ней.
   ђезко повернувшись,  ЊариЯ бросилась бежать в направлении кукурузного
полЯ и  услышала за собой глухой топот и  мычание.  ‘обака и  все коровы
бежали  следом.   Џриступ  тошноты  остановил  Њарию.   Ћна   беспомощно
оглЯнулась.  Џодбежавшие коровы  стоЯли рЯдом,  хрипло мыча.  €з  тугого
разбухшего вымени каждой из них на землю капало молоко.  € только теперь
ЊариЯ понЯла,  что  случилось с  несчастными коровами:  хозЯев их  немцы
угнали  неведомо  куда,   а   телЯт,   оставшихсЯ  на  колхозной  ферме,
уничтожили,   когда  жгли  хутор.  Ќедоеные  коровы  бродили  по  полЯм,
изнемогали от избытка молока и  ринулись за помощью к первому увиденному
ими человеку.
   ЊариЯ  огладила  корову,   котораЯ  стоЯла  ближе  всех,  присела  на
корточки.  ‚ымЯ коровы было горЯчее, очень тугое. ‚начале ЊариЯ сдаивала
молоко прЯмо  на  землю,  потом,  подставив ладонь левой руки,  напилась
молока.  …й  сразу стало легче.  Ћна  омыла молоком грЯзное лицо,  руки,
утерлась платьем. Ќегромко позвала собаку:
   - „ружок!  €ди,  собачка,  ко мне!  €ди покушай!  ’ы ж,  небось, тоже
голодный.
   ‘обака  послушно подошла к  Њарии,  полакала молоко из  ее  сложенной
ковшиком  ладони,   благодарно  махнула  хвостом  и  отошла  в  сторону.
’оропЯсь, ЊариЯ подоила всех четырех коров, приласкала каждую.
   - Љак же  вы,  беднЯжки,  намучились!  -  сказала она,  обеими руками
почесываЯ рыжие коровьи лбы.  -  €  как вы  без воды обходились,  ходите
непоеные?  џ,  спасибо вам,  хоть молока напилась. ‚ы же знаете дорогу к
речке,  сходили бы напились!  ’ам вроде совсем тихо стало.  Њожет, уже и
нет на речке никого...
   ‘олнце  давно  село.  ‘гущались сумерки.  ЏовеЯло вечерней прохладой.
Ќадо было устраиватьсЯ на  ночевку,  и  ЊариЯ решила снова схоронитьсЯ в
кукурузе, нарвать листьев и лечь в борозде, чтоб ее никто не увидел.
   - Џрощевайте, родные мои, - сказала она коровам, - пора спать. ‡автра
приходите на это место, Я вас подою...
   Ћна  пошла  к  кукурузному полю.  ЋглЯнулась.  ‚се  коровы  и  собака
неторопливо шли за ней.  ‡айдЯ в высокие заросли кукурузы, ЊариЯ набрела
на глубокие воронки.  ’ри воронки темнели рЯдом.  ‚идимо,  отражаЯ атаку
вражеских танков,  неведомый советский артиллерист стрелЯл в одну точку,
и снарЯды легли близко один от другого.
   ЊариЯ нарвала кукурузных листьев,  постелила на  дне крайней воронки.
Џодумала:  "’ак  будет теплее".  Ћна  стала умащиватьсЯ,  прикрываЯ себЯ
листьЯми.  ‘обака тоже спустилась вниз,  долго вертелась на одном месте,
повизгиваЯ, потом, свернувшись калачом, улеглась под самым боком Њарии.
   - ‹ожись,  „ружок,  ложись,  -  сказала  ЊариЯ.  -  Ћба  мы  с  тобой
бездомные. ‹ожись! Њне не так страшно будет...
   Љоровы потолклись немного и легли у краЯ воронки.
   ‘тало совсем темно.  ‚  вышине зажглись,  замерцали звезды.  Ќичто не
нарушало   тишины.   ЊариЯ   всматривалась  в   звездное   небо,   чутко
прислушивалась к тишине.  "‚идно, наши далеко отступили, - подумала она,
- потому что не стало слышно ни одного выстрела... џ осталась одна среди
врагов,  и что мне теперь делать, как жить, не знаю... ‡наю только одно:
отсюда,  с хутора,  мне некуда идти,  и Я никуда не уйду... ’ут остались
‚анЯ и ‚асЯтка. ’ут похоронены отец с матерью".
   ‚ темноте повернулсЯ, слегка поворчав, сонный „ружок. Ќаверху, у краЯ
воронки,  жевали жвачку коровы.  Ѓлизость коров и собаки, живых существ,
успокаивала Њарию,  напоминала,  что теперь она не одна в  этом пугающем
мире.
   Џосле  полуночи она  услышала далекое пение петуха.  Љак  он  осталсЯ
живым и  где подавал свой голос,  ЊариЯ не  знала,  но это едва слышное,
привычное кукареканье обрадовало ее.  "“тром,  если будет тихо, пойду на
хутор,  -  решила она.  -  Њожет,  не все там сгорело. Ќеужто Я не найду
какой-нибудь закуток,  чтобы укрытьсЯ ел холода?  Ќе могу Я  оставить на
тополе ‚аню и ‚асЯтку... надо отнести их на кладбище, выкопать могилку и
похоронить...  џ  их похороню в одной могилке,  рЯдом с отцом и матерью,
чтобы все в одном месте лежали..."
   Ћна сквозь слезы смотрела на звезды,  и звезды мерцали, двоились в ее
глазах,  и  эта бесконечнаЯ глубина ночного неба,  и страннаЯ тишина,  и
запах повлажневшей от росы кукурузы,  и теплота собачьего тела, и мирнаЯ
жвачка коров -  все волновало Њарию,  заставлЯло думать о том,  что ради
него,  нерожденного,  который  жил  в  ней,  она  должна  пережить  свое
безысходное горе,  примиритьсЯ с тем,  что счастливое ее прошлое никогда
не вернетсЯ и что длЯ него, будущего ребенка, она обЯзана жить...
   “снула она перед рассветом и спала совсем мало.  ђазбудило ее мычание
коровы.  ЊариЯ поднЯлась,  вышла из воронки.  „ружок уже сидел наверху и
встретил ее, как когда-то встречал свою старую хозЯйку, приветливо вилЯЯ
хвостом.  Љоровы  объедали  кукурузные початки.  Ћни  повернули к  Њарии
головы,  пережевывали жесткое зерно,  ронЯЯ на землю белую пену.  ‘олнце
только что взошло. “вЯдшие метелки кукурузы были озарены розовым светом.
   ЊариЯ постоЯла немного, заглушаЯ в себе" тошнотворное чувство страха.
"Ђ что,  если там немцы?  -  кольнула ее внезапнаЯ тревога.  - —то тогда
будет?  Џриду Я,  а они менЯ схватЯт и сразу туда... на тополь... и дите
во мне убьют и саму прикончат..."
   …ще  постоЯла,  послушала.  Ќи  один звук не  нарушал тишины.  ’олько
коровы за спиной Њарии с хрумканьем жевали початки.  "Џойду",  -  решила
ЊариЯ.  Ћна выбралась на межу,  медленно пошла к хутору, не отделЯЯсь от
кукурузного полЯ, чтобы в случае опасности успеть спрЯтатьсЯ. ЋглЯнулась
и увидела,  что коровы и собака неторопливо шли за ней следом. Љогда она
останавливалась, тотчас же, выжидаЯ, останавливались и они.
   ‚ыйдЯ на край полЯ,  ЊариЯ увидела то, что еще совсем недавно было ее
родным  хутором.  “  подножиЯ  холма  простиралось черное  пепелище,  на
котором видны были остатки покрытых копотью глинобитных стен да  кое-где
высились устоЯвшие во времЯ пожара печные трубы. ‚ нескольких местах еще
дымились старые деревьЯ.  “тро было тихое,  безветренное, дым поднималсЯ
вверх  и,  незаметно колеблЯсь,  таЯл,  исчезал в  безоблачном небе.  Ќа
пепелище не осталось ни одного уцелевшего дома, ни одного живого дерева.
‚се было черным,  мертвым,  безмолвным.  ’олько за хутором,  в  стороне,
освещенные низким  солнцем,  зеленели  кладбищенские акации,  растущие у
могил умерших хуторЯн.  ‘низу,  от пепелища,  тЯнулсЯ едкий запах дыма и
гари. ‚ороны далеко облетали это гиблое место. ‘ тревожным карканьем они
шарахались в  сторону,  тЯнули к  лесу.  ‹ишь небольшаЯ стаЯ осиротевших
домашних голубей кружила в небе, то опускаЯсь ниже и пугливо разглЯдываЯ
пожарище,  где еще совсем недавно были их  голубЯтни,  то,  растерЯнные,
бездомные, взмывали вверх, тщетно ища пристанища в холодноватой небесной
синеве...
   ЏолуголаЯ,  еле прикрытаЯ затвердевшими от  крови и  пыли лохмотьЯми,
маленькаЯ,  беззащитнаЯ в  своем  одиночестве,  стоЯла ЊариЯ на  пологом
склоне холма,  смотрела на сожженный хутор,  в котором выросла,  любила,
работала,  вышла замуж,  родила сына, и ей казалось, что ничего этого не
было,  что ей только привиделись и €ван,  и ‚асЯтка,  и все хуторЯне,  и
беззаботное ее детство,  и девичество,  а было и всегда будет только это
черное  пепелище,  на  котором слабо  курЯтсЯ тающие  в  осеннем воздухе
дымки.
   ‘ложив на  груди  руки,  ЊариЯ  тихо  пошла  вниз.  ђЯдом с  ней  шла
настороженнаЯ собака,  а сзади гуськом, одна за другой, шли коровы. ‘удЯ
по всему, хутор был пуст, в нем не осталось ничего живого...
   Ќе  доходЯ до хутора,  ЊариЯ остановилась возле коровника.  Љолхозный
коровник был  гордостью хуторЯн.  ‘троили его  своими силами,  долго  не
могли  достать кирпич и  шифер  длЯ  крыши.  ’олько перед  самой  войной
коровник был,  наконец, закончен. Ѓригада торжествовала: вместо ветхого,
крытого  соломой глинобитного сараЯ  с  подгнившими стропилами,  которые
однажды обрушились и придавили одиннадцать коров, на краю хутора высилсЯ
добротный кирпичный коровник,  теплый,  светлый,  с хорошей вентилЯцией.
„аже  скуповатый на  похвалу секретарь райкома партии поблагодарил тогда
третью бригаду,  а  в областной газете напечатали фотографию коровника и
перечислили фамилии  передовых строителей колхоза  имени  ‹енина.  ‘реди
других упоминалась там и фамилиЯ Њарии с €ваном...
   ‘ейчас коровник стоЯл,  словно его разрубили пополам.  ‘ередина крыши
обрушилась.  “  самого  входа,  в  дверном проеме,  раздавленные тЯжелой
грудой кирпича, лежали двое телЯт с высунутыми посиневшими Языками.
   Ќе решаЯсь подойти к мертвым телЯтам, по-звериному чуЯ смерть, коровы
сбились за  спиной  Њарии,  наклонили вниз  рогатые головы,  стали  рыть
передними ногами  землю.  Ћни  шумно  втЯгивали ноздрЯми пахнувший гарью
воздух,  коротко  мычали,  и  была  в  их  мычании такаЯ  жалоба,  такаЯ
материнскаЯ тоска, что ЊариЯ заплакала.
   - Ѓедные вы мои,  -  сквозь слезы сказала она коровам,  - не пожалели
вас  люди...  чего ж  теперь делать?  ’о,  что  случилось,  уже никто не
поправит... џ за вами буду доглЯдать. Њы ж одни тут остались живые...
   ЋзираЯсь,  она пошла на хутор.  —ем ближе подходила, тем горЯчее была
дорога.  Ѓосые ноги  Њарии ступали по  опаленной пожаром земле,  но  она
почти не чувствовала этого,  с  бьющимсЯ сердцем шла по неширокой улице,
всматриваЯсь в  черные  руины  сожженных  домов.  Ћна  с  детства  знала
обитателей каждого дома,  и  ей  казалось,  что  они  вот-вот  вернутсЯ.
ЏокажутсЯ там,  на  вершине холма,  на  меже кукурузного полЯ,  где  она
провела  страшные ночи  и  дни,  постоЯт  немного,  посмотрЯт на  черное
пепелище и  обЯзательно придут,  чтобы на  этой  горЯчей,  изуродованной
земле,  в  которой зарыты были их  отцы,  деды и  прадеды,  начать новую
жизнь.  ЊариЯ,  верЯ своему ожиданию,  даже взглЯнула на холм, но там не
было никого, только желтела неубраннаЯ кукуруза...
   ‚от и  крайние дворы.  ‚  правом жила одинокаЯ бабка ‚ера,  бездетнаЯ
вдова,  котораЯ так и  состарилась в  полном одиночестве,  а  в  колхозе
работала до последних дней;  в  левом -  большаЯ семьЯ комбайнера €гната
‚асильевича:    его   веселаЯ,    говорливаЯ   жена,   теща   и   пЯтеро
девчонок-подлетков. Џо соседству с бабкой ‚ерой и с €гнатом ‚асильевичем
жили ‚оиновы и ѓорюшины...  †или...  Ѓыли...  ’еперь не живут, а где они
есть -  неизвестно.  “гнали их всех туда,  за холм,  и след их пропал. Ђ
вместо  домов   остались  только  сложенные  из   дикого  камнЯ  основы,
обрушенные стены да черные печные трубы...
   Њедленно шла  ЊариЯ  по  улице  и  внезапно вздрогнула от  истошного,
рыдающего  собачьего  воЯ.  ќто  „ружок  узнал  сожженное подворье  деда
ѓерасима,  остановилсЯ,  поднЯл  к  небу  лохматую,  остроухую голову  и
громко, протЯжно завыл. Ћн сидел на горЯчей земле, смотрел в бесконечную
синеву и,  вытЯнув шею, выл, навсегда прощаЯсь со старым хозЯином, с его
домом,  который, так же, как хозЯин, пропал. ќтот исчезнувший дом „ружок
много  лет   сторожил  с   неподкупной  верностью  и  сейчас  по-своему,
по-собачьи, рыданием своим отпевал то, чем жил...
   ЏотрЯсеннаЯ ЊариЯ подошла к собаке, положила ладонь на ее голову.
   - •ватит,  „ружок,  -  сказала она,  - тут кругом одно горе. ‡амолчи,
прошу тебЯ! Њожет, немцы близко. “слышат - убьют и тебЯ и менЯ...
   Ћна пошла дальше.  Џонурив голову, собака шла рЯдом, а в отдалении за
ними следовали коровы, которые боЯлись снова потерЯть человека.
   ‚от и руины бригадного домика и тополь. ’от самый...
   ЊариЯ остановилась,  замерла. ’ополь стоЯл черный, обгорелый, как все
кругом.  ’онкие ветки его сгорели,  и был он похож на обугленный скелет.
Ќикого из  повешенных ни  на тополе,  ни вблизи его не было.  „еревЯнный
бригадный домик сгорел дотла. Ќа месте, где он стоЯл, белела только куча
пепла да высилась одна стена.
   ЏрижимаЯсь щекой к тополю,  ЊариЯ обнЯла его неостывший ствол.  „олго
стоЯла так, не замечаЯ ни солнца, ни чистой синевы неба. ‚ эти мгновениЯ
длЯ  нее  не  существовало ничего на  свете,  кроме шершавой теплой коры
обгоревшего дерева,  на  котором умерли ее  муж  и  сын.  Љому она могла
поведать о  своем тЯжком горе?  Љто  мог  сказать,  куда враги дели тела
казненных, где их останки? Љто покажет место, где они лежат, и найдет ли
она  их,  чтобы  оплакать самых  дорогих длЯ  нее,  самых  родных людей,
честно,  как положено, отнести их на кладбище и предать земле, в которой
покоЯтсЯ отжившие, отработавшие свое предки?
   Љ  Њарии подошел „ружок,  потерсЯ головой об  ее колени,  просительно
поднЯл  на  нее  светлые,  ореховые глаза.  ‘мотрел  так,  словно  хотел
сказать: "Џойдем, женщина! ‘лезами горю не поможешь. †ивым надо жить..."
   ЊариЯ  погладила собаку.  Ќизко  опустив голову,  отошла  от  тополЯ.
Ќеподалеку,  на дороге,  увидела сорванную с  бригадного домика жестЯную
красную вывеску в деревЯнной рамке. ѓода полтора тому назад €ван рисовал
эту  вывеску,  старательно выводЯ на  красном поле  четкие белые  слова:
"’ретьЯ бригада колхоза имени ‚.  €.  ‹енина".  ‘ын  ‚асЯтка стоЯл тогда
рЯдом,  глаз  не  сводил с  отца.  Ћн  подносил €вану  банки с  краской,
линейку,  гвозди,  мыл  в  керосине кисти.  Ѓыл теплый весенний день.  ‚
кронах  цветущих  вишен  жужжали  пчелы.  Ќа  крыше  заливисто ворковали
‚асЯткины голуби. Ѓригада готовилась к первомайскому празднику, все были
веселы,  радостны. ЊариЯ в этот день пекла пироги, убирала в доме. Њежду
делом успела поругать ‚асЯтку за  то,  что он  новенькую рубашку измазал
краской.  Џосле  обеда  €ван  с  ‚асЯткой понесли  вывеску к  бригадному
домику,  с легким наклоном прибили ее над входной дверью, а над вывеской
бригадир  дЯдЯ  ”едор  укрепил  на   покрытом  серебрЯнкой  древке  алый
праздничный флаг.  ‚ечером,  придЯ с  работы,  хуторЯне любовались Яркой
вывеской и флагом, хвалили €вана, посмеивались над измазанным ‚асЯткой.
   ‘ейчас сорваннаЯ с домика вывеска валЯлась на дороге. „еревЯннаЯ рама
ее была изломана,  а по красной жести, вминаЯ ее в землю, прошло тЯжелое
колесо  немецкого грузовика.  ђЯдом  с  вывеской лежали вилы-тройчатки с
почти  целым держаком,  лишь  слегка обожженным с  одной стороны.  ЊариЯ
сразу узнала свои вилы и  вспомнила,  что  в  тот страшный вечер,  когда
немцы  арестовали и  увели  €вана,  она  оправлЯла во  дворе  порушенный
соседским теленком стожок сена и,  не  выпускаЯ вилы из рук,  побежала к
бригадному домику.  ‚ыронила она вилы,  когда потерЯла сознание, и никто
их  в  тот вечер не подобрал.  €  еще она вспомнила,  как €ван возилсЯ с
этими вилами:  до сини закалЯл их в  бригадной кузне,  а потом оттачивал
напильником каждый зубец,  долго делал вербовый держан с удобным, ладным
изгибом.
   Њарии стало жаль измЯтую грузовиком вывеску.  Ћна  поднЯла ее,  взЯла
вилы и  пошла по  улице на край хутора,  где когда-то был ее дом.  ‚озле
двора  дЯди  ЉорнеЯ  увидела  опрокинутую  двуколку,  убитого  немецкого
солдата и мертвую лошадь.  Ќемец был пожилой,  толстый, с темной щетиной
на одутловатых щеках.  “ него была размозжена голова.  Ћгромной, похожей
на слона,  рыжей лошади осколок снарЯда попал в живот. ђЯдом с двуколкой
валЯлись  два  десЯтиведерных  солдатских  термоса.  ЂлюминиеваЯ  крышка
одного из термосов свалилась,  в нем ЊариЯ увидела остатки жидкого кофе.
…й нестерпимо хотелось есть. Ћна отвинтила крышку второго термоса. ‚ нем
было картофельное пюре с крохотными кусочками копченой колбасы.
   ‚ыбираЯ  горстЯми  холодное  пюре,  ЊариЯ  немного  поела,  покормила
„ружка, который с жадностью накинулсЯ на пищу. ’еперь Њарию стала мучить
жажда.  Ћна  выпила глоток горького кофе  и  быстро пошла  к  хуторскому
колодцу,  чтобы напитьсЯ самой и напоить собаку и коров. Ћни не отходили
от нее ни на шаг.
   Љолодец на хуторе был единственный.  Ћн стоЯл у  дороги,  между двумЯ
рЯдами дворов.  …го деревЯнный сруб, окованный обручами, дубовый ворот и
железнаЯ цепь  оказались целыми.  „аже  ведро  стоЯло  на  срубе.  ЊариЯ
бросилась к  колодцу,  заглЯнула в  него и отпрЯнула.  ‚ колодце плавали
вздувшиесЯ трупы собак и кошек. Љ счастью, в ведре оказалась вода. ЊариЯ
приникла к ведру,  напилась, дала немного полакать собаке. Љаждой корове
достало по  три глотка.  ЊариЯ с  трудом отрывала ведро от  их  лобастых
рыжих голов.  Ћна понЯла, что коровы не были у речки, давно не пили. Ћни
требовательно тЯнулись к ведру, стучали рогами по его днищу.
   - Џотерпите немного, - сказала ЊариЯ, - если все будет тихо, завтра Я
погоню вас к речке, там напьетесь...
   Ћна оглЯнулась,  посмотрела на  то место,  где лежали трупы немецкого
солдата и лошади.  "Ќадо их закопать, - подумала ЊариЯ. - •отЯ бы лопату
какую найти.  Џохоронить человека у менЯ сил еще хватит,  а что делать с
этим здоровенным мертвым конем,  Я не знаю. Њожет, вороны его расклюют".
Ќастороженно озираЯсь,  она пошла дальше,  держа в руках вывеску и вилы.
ла  тихо,  подавлЯЯ страх.  ЃоЯлась,  что  вот-вот  из-за  какой-нибудь
разрушенной стены  или  из-за  черной  печной  трубы  выскочит  немец  с
автоматом,  выстрелит и убьет ее и вместе с ней нерожденного ребенка. Ќо
вокруг не было ни одной живой души и стоЯла такаЯ томительнаЯ,  гнетущаЯ
тишина, какаЯ бывает на старом заброшенном кладбище.
   Џеред  глазами Њарии  было  только одно:  серый,  белесоватый пепел и
чернаЯ  сажа.  Џепел  и  сажа.  €  резкий запах  гари,  удушливый запах,
вызывающий кашель.  "•отЯ бы  один дом осталсЯ целым,  хотЯ бы крыша над
головой была,  -  хлестнула Њарию тоскливаЯ мысль. - Људа ж мне деватьсЯ
на этом пожарище?  ‘коро холода начнутсЯ,  дожди,  снег, мороз, а тут ни
доски, ни стекла, ни гвоздЯ. ‚се порушили, все спалили, звери".
   „о прихода немцев в  каждом хуторском дворе был молодой плодовый сад.
„еревьЯ сажали по почину бригадира дЯди ”едора. Ћн годами стыдил хуторЯн
за то,  что их усадьбы позаросли дерезой, крапивой и лопухами, увещевал,
просил,  потом  плюнул  на  разговоры,  выпросил у  председателЯ колхоза
грузовую  машину,  съездил  в  дальний  питомник,  привез  шестьсот штук
отличных саженцев Яблони, груши, сливы и в один день раздал хуторЯнам за
копейки,  лишь  бы  окупить расходы.  Љаждый владелец двора  получил два
десЯтка саженцев. ‡а деревцами хуторЯне ухаживали, как за малыми детьми:
поливали,  подкармливали,  опрыскивали,  чтобы  не  завелись  вредители,
подбеливали стволики.  Џеред  самой  войной  деревьЯ стали  плодоносить.
•утор нельзЯ было узнать,  почти все  его  дома утонули в  пышной зелени
садов.
   ‘ейчас ЊариЯ шла по  улице,  и  глаза ее  застилали слезы.  Џочти все
деревьЯ сгорели.  Ћт тех,  которые были посажены вблизи домов,  остались
только черные палки,  кое-где подальше обгоревшие Яблони,  груши и сливы
еще слабо дымились,  и лишь на самых дальних задах дворов щемЯще-грустно
зеленели слегка опаленные пламенем листьЯ одиноких вишен.
   ЊариЯ свернула вправо, пошла по дворам, думаЯ, что, может, где-нибудь
найдет Яблоки-падалицы.  €дти можно было,  куда хочешь.  Ќи заборов,  ни
калиток не  осталось нигде,  все сгорело.  ‡емлЯ во дворах была горЯчее,
чем на  дороге,  не  успела еще остыть от  пожара.  Ќа  усадьбе у  своей
двоюродной сестры ”роси,  возле грЯдки с невыкопанным луком, ЊариЯ нашла
цинковое ведро,  лопату и грабли.  ‚идно,  в тот злосчастный вечер ”росЯ
возилась на огороде и все оставила.  Ћна прожила с мужем ‹укьЯном девЯть
лет, но детей у них не было. Ќа второй год войны получила извещение, что
‹укьЯн пропал без вести.  "’еперь нет ни ‹укьЯна,  ни ”роси,  - подумала
ЊариЯ, - все пошло прахом: и деревьЯ и люди..."
   Ќе найдЯ Яблок,  ЊариЯ вернулась на дорогу,  побрела к  тому месту на
краю хутора, где еще совсем недавно, несколько дней тому назад, стоЯл ее
дом.  ‘ердце Њарии колотилось,  руки дрожали.  Ћна с  трудом подавлЯла в
себе желание повернутьсЯ и бежать без оглЯдки,  бежать куда-нибудь, чтоб
только не видеть этого гиблого пепелища, мертвых деревьев, чтобы хоть на
краю  света спрЯтатьсЯ от  своей горькой судьбы.  Ќо  уставшие ноги сами
влекли ее туда,  где она познала недолгое счастье, любовь мужа, рождение
сына,  все  то  доброе,  что  даетсЯ человеку только однажды в  жизни  и
никогда не повторЯетсЯ.
   ‚от  и  два  до  боли  знакомых железных угольника,  на  которых €ван
когда-то   укрепил  калитку.   Ћстались  только  эти  покрытые  окалиной
угольники да  вымощеннаЯ битым  кирпичом узкаЯ  дорожка,  проложеннаЯ от
калитки к  крыльцу.  ’еперь эта  дорожка вела  в  никуда,  заканчивалась
черной пустотой,  и  Њарии показалось,  что  черным стало все вокруг:  и
небо,  и полЯ,  и вершины холмов. Ћна упала и, содрогаЯсь от мучительных
рыданий,  уже ничего не страшась,  забыв обо всем,  заголосила,  царапаЯ
израненными пальцами горЯчую землю...
   Ќад головой Њарии протЯжно завыл „ружок. …го нутрЯной, хриплый вой то
утихал,  переходил в  едва  слышный плач,  то  повышалсЯ,  устремлЯЯсь в
немыслимую высоту,  билсЯ  в  зверином рыдании,  отпеваЯ  ушедших людей,
мертвый  хутор,  и,  вновь  затихаЯ,  эхом  замирал где-то  за  вершиной
холма...
   “слышав вой соб