, когда незаметно стираетсЯ грань между сном и Явью, ‡вЯгинцев
видел жену,  детишек,  убитого им танкиста в  серой рубашке,  директора Њ’‘,
какую-то незнакомую мелководную речушку с  быстрым течением и  отшлифованной
разноцветной галькой  на  дне...  ђечушка  бесновалась  в  крутых  глинистых
берегах,  гудела  все  настойчивее,  сильнее,  и  ‡вЯгинцев нехотЯ  очнулсЯ,
раскрыл глаза: над ним высоко в небе шла шестерка наших истребителей, далеко
опережаЯ отстающий звенЯщий гул своих моторов.
     ‡вЯгинцев был  человеком практического склада ума и  любил свою авиацию
не вообще и не во всЯкое времЯ,  а только когда она прикрывала его с воздуха
или на  его глазах бомбила и  штурмовала вражеские позиции;  потому-то  он и
проводил  стремительно  удалЯвшихсЯ  истребителей холодным  взглЯдом  из-под
сонно приспущенных век, с тихой злостью забормотал:
     - ЋпЯть опоздали!  Љогда нас немцы бомбили и висели над нашим порЯдком,
как привЯзанные,  - вы небось кофей пили да собачьи валенки свои натЯгивали,
а   теперь,   после  шапочного  разбора,   пошли  в   пустой  след  порхать,
государственное горючее зрЯ жечь...  €стребители бензина вы, вот кто вы есть
такие!
     €злить  свое  негодование  до  конца  ему  не  удалось:   немцы  начали
артиллерийскую  подготовку,   и  на  передний  край  обрушилсЯ  вдруг  такой
жесточайший шквал огнЯ,  что ‡вЯгинцев вмиг позабыл и  об истребителЯх и обо
всем остальном на свете...
     ‘отни  снарЯдов и  мин,  со  свистом и  воем  вспарываЯ горЯчий воздух,
летели из-за высот, рвались возле окопов, вздымаЯ брызжущие осколками черные
фонтаны земли и дыма, вдоль и поперек перепахиваЯ и без того сплошь усеЯнную
воронками извилистую линию  обороны.  ђазрывы  следовали один  за  другим  с
непостижимой быстротой,  а когда сливались, над дрожавшей от обстрела землей
вставал протЯжный, тЯжко колеблющийсЯ, всеподавлЯющий гул.
     „авно уже не  был ‡вЯгинцев под таким сосредоточенным и  плотным огнем,
давно не  испытывал столь отчаЯнного,  тупо сверлЯщего сердце страха...  ’ак
часто и  густо ложились поблизости мины и  снарЯды,  такой неумолчный и  все
нарастающий  бушевал  вокруг   грохот,   что   ‡вЯгинцев,   вначале  кое-как
крепившийсЯ,  под  конец утратил и  редко покидавшее его мужество и  надежду
уцелеть в этом аду...
     Ѓессонные  ночи,  предельнаЯ усталость и  напрЯжение шестичасового боЯ,
очевидно,  сделали свое дело, и когда слева, неподалеку от окопа, разорвалсЯ
крупнокалиберный снарЯд,  а  потом,  прорезав шум  боЯ,  прозвучал короткий,
неистовый крик раненого соседа,  -  внутри у  ‡вЯгинцева вдруг словно что-то
надломилось.  Ћн резко вздрогнул,  прижалсЯ к  передней стенке окопа грудью,
плечами,  всем своим крупным телом и,  сжав кулаки так,  что онемели кончики
пальцев,  широко раскрыл глаза.  …му  казалось,  что от  громовых ударов всЯ
землЯ под  ним ходит ходуном и  колотитсЯ,  будто в  лихорадке,  и  он,  сам
охваченный безудержной дрожью,  все плотнее прижималсЯ к  такой же дрожавшей
от разрывов земле,  ища и  не находЯ у  нее защиты,  безнадежно утерЯв в эти
минуты былую уверенность в том,  что уж кого-кого,  а его, €вана ‡вЯгинцева,
роднаЯ землЯ непременно укроет и оборонит от смерти...
     ’олько на миг мелькнула у него четко оформившаЯсЯ мысль:  "Ќадо бы окоп
поглубже отрыть",  -  а  потом уже не  было ни  свЯзных мыслей,  ни  чувств,
ничего,  кроме жадно сосавшего сердце страха.  Њокрый от  пота,  оглохший от
свирепого грохота,  ‡вЯгинцев закрыл  глаза,  безвольно уронил  между  колен
большие руки,  опустил низко  голову и,  с  трудом проглотив слюну,  ставшую
почему-то  горькой,  как желчь,  беззвучно шевелЯ побелевшими губами,  начал
молитьсЯ.
     ‚  далеком детстве,  еще  когда  училсЯ в  сельской церковно-приходской
школе,  по  праздникам ходил маленький ‚анЯ ‡вЯгинцев с  Њатерью в  церковь,
наизусть знал всЯкие молитвы,  но  с  той поры в  течение долгих лет никогда
никакими просьбами не  беспокоил бога,  перезабыл все до  одной молитвы -  и
теперь молилсЯ на  свой  лад,  коротко и  настойчиво шепча  одно  и  то  же:
"ѓосподи, спаси! Ќе дай менЯ в трату, господи!.. "
     Џрошло  несколько  томительных,  нескончаемо  долгих  минут.  Ћгонь  не
утихал...  ‡вЯгинцев рывком поднЯл голову,  снова  сжал  кулаки до  хруста в
суставах,  глЯдЯ припухшими,  Яростно сверкающими глазами в стенку окопа,  с
которой при каждом разрыве неслышно,  но щедро осыпалась землЯ,  стал громко
выкрикивать ругательства.  Ћн ругалсЯ так,  что на этот раз, если бы слышал,
ему мог бы позавидовать и сам ‹опахин.  Ќо и это не принесло облегчениЯ.  Ћн
умолк.  Џостепенно им овладело гнетущее безразличие...  ‘двинув с подбородка
мокрый от пота и скользкий ремень,  ‡вЯгинцев снЯл каску, прижалсЯ небритой,
пепельно-серой щекою к стенке окопа,  устало,  отрешенно подумал: "‘корей бы
убили, что ли... "
     Ђ  кругом все бешено гремело и  клокотало в  дыму,  в  пыли,  в  желтых
вспышках разрывов.  Џокинутый жителЯми хутор  горел из  конца в  конец.  Ќад
пылающими домами  широко  распростерла косматые крыльЯ  огромнаЯ чернаЯ туча
дыма,  и  к плававшему поверх окопов едкому запаху пороховой гари примешалсЯ
острый и горький душок жженого дерева и соломы.
     ЂртиллерийскаЯ подготовка длилась немногим более получаса, но ‡вЯгинцев
за  это времЯ будто бы вторую жизнь прожил.  Џод конец у  него несколько раз
ЯвлЯлось сумасшедшее желание:  выскочить из окопа и бежать туда,  к высотам,
навстречу двигавшейсЯ на  окопы сплошной,  черной стене разрывов,  и  только
большим напрЯжением воли он удерживал себЯ от этого бессмысленного поступка.
     Љогда  немецкаЯ артиллериЯ перенесла огонь в  глубину обороны и  гулкие
удары рвущихсЯ снарЯдов зачастили по горЯщему хутору и еще дальше, где-то по
мелкорослому и  редкому дубнЯку луговой поймы,  -  ‡вЯгинцев,  осунувшийсЯ и
постаревший за эти злосчастные полчаса,  механическим движением надел каску,
вытер  рукавом запыленные затвор и  прицельную рамку  винтовки,  выглЯнул из
окопа.
     ‚дали,  перевалив через высотки,  под прикрытием танков, густыми цепЯми
двигалась  немецкаЯ  пехота.  ‡вЯгинцев  услышал  смЯгченный расстоЯнием гул
моторов,  разноголосый рев идущих в атаку немецких солдат и как-то незаметно
длЯ самого себЯ поборол подступившее к горлу удушье,  весь подобралсЯ.  •отЯ
сердце его  все еще продолжало битьсЯ учащенно и  неровно,  но  от  недавней
беспомощной растерЯнности не  осталось и  следа.  ЊЯгко  нырЯющие на  ухабах
танки, орущие, подстегивающие себЯ криком немцы - это была опасность зримаЯ,
с  которой можно было боротьсЯ,  нечто такое,  к  чему ‡вЯгинцев уже привык.
‡десь  в  конце концов кое-что  зависело и  от  него,  €вана ‡вЯгинцева;  по
крайней мере он мог теперь защищатьсЯ,  а  не сидеть сложа руки и не ждать в
бессильном  отчаЯнии,   когда  какой-нибудь  одуревший  от  жары,  невидимый
немец-наводчик прЯмо в окопе накроет его шалым снарЯдом...
     ‡вЯгинцев глотнул из  флЯги теплой,  пахнущей илом воды и  окончательно
пришел в себЯ:  впервые почувствовал, что смертельно хочет курить, пожалел о
том,  что  теперь  уже  не  успеет свернуть папироску и  затЯнутьсЯ хотЯ  бы
несколько раз.  ‚спомнив только что пережитый им страх и то, как молилсЯ, он
с сожалением, словно о ком-то постороннем, подумал: "‚едь вот до чего довели
человека,  сволочи!"  Ђ потом представил Язвительную улыбочку ‹опахина и тут
же предусмотрительно решил:  "Ћб этом случае надо приправить молчок - не дай
бог  рассказать Џетру,  он  же  проходу тогда не  даст,  поедом съест!  Ћно,
конечно, мне, как беспартийному, всЯ эта религиЯ вроде бы и не воспрещаетсЯ,
а все-таки не очень... не так, чтобы очень фигуристо у менЯ получилось... "
     Ћн   испытывал  какое-то  внутреннее  неудобство  и   стыд,   вспоминаЯ
пережитое,  но искать весомых самооправданий у  него не было ни времени,  ни
охоты,  и  он мысленно отмахнулсЯ от всего этого,  конфузливо покрЯхтел,  со
злостью сказал про себЯ:  "ќка беда-то какаЯ,  что помолилсЯ немножко,  да и
помолилсЯ-то самую малость...  Ќебось нужда заставит, еще и не такое коленце
выкинешь!  ‘мерть-то,  она -  не роднаЯ тетка,  она,  стерва, всем одинаково
страшна - и партийному, и беспартийному, и всЯкому иному прочему человеку...
"
     ЂртиллериЯ противника снова перенесла огонь на передний край, но теперь
‡вЯгинцев уже  не  с  прежней  обостренной чувствительностью воспринимал все
происходившее  вокруг  него:   и   вражеский  огонь  не  казалсЯ  ему  таким
сокрушающим,  да  и  снарЯды месили землю  не  только возле его  окопа,  как
представлЯлось ему раньше,  а с немецкой аккуратностью окаймлЯли всю ломаную
линию обороны...
     ‘ледуЯ за огневым валом, немецкаЯ пехота приближалась к окопам. ‘олдаты
шли спорым шагом,  во весь рост.  ’анки били из пушек с  ходу и  с  коротких
остановок,  но ответный орудийный огонь по ним,  как заметил ‡вЯгинцев, стал
значительно слабее.  ’огда на помощь пришла наша тЯжелаЯ артиллериЯ.  „алеко
за „оном прокатилсЯ счетверенный глухой гром,  снарЯды с  тЯжким,  шепелЯвым
шелестом и  подвыванием высоко  над  окопами прочертили в  воздухе невидимые
дуги,   и   разом  впереди  немецкой  цепи   вымахнули  громадные,   черные,
расщепленные вверху столбы земли.  ’анки  рванулись вперед,  спеша  выйти из
зоны обстрела. Ќе поспеваЯ за ними, бегом двинулась и немецкаЯ пехота.
     ‘ замирающим сердцем ‡вЯгинцев следил за тем, как, падаЯ и шарахаЯсь от
разрывов,  обтекаЯ воронки, быстро приближались расчлененные, скупо редеющие
группы вражеских солдат.  Њногие из них на бегу уже строчили из автоматов...
€  вдруг ожил до этого таившийсЯ в молчании наш передний край!  Љазалось бы,
что  все живое здесь давно уже сметено и  сровнено с  землей огнем вражеских
батарей,  но уцелевшие огневые точки дружно вступили в  дело,  и по немецкой
пехоте хлестнул косой  смертельный ливень пулеметного огнЯ.  Ќемцы  залегли,
однако, немного погодЯ, снова двинулись короткими перебежками на сближение.
     ’олько на мгновение ‡вЯгинцев поднЯл прикованные к земле глаза -  ничто
не изменилось за последние полчаса там, вверху: небо было по-прежнему синее,
безмЯтежное  и  величественно равнодушное,  и  так  же  неторопливо плыли  в
глубочайшей синеве редкие, словно бы опаленные солнцем и чуть задымленные по
краЯм облака,  и  все  тот же  ровный,  легкого дыханиЯ ветер увлекал их  на
восток...  ‡вЯгинцев увидел краешек этого голубого,  осиЯнного солнцем мира,
но  все  то,  что успел он  охватить одним безмерно жадным взглЯдом,  разило
прЯмо в  сердце и  было как  скорбнаЯ улыбка,  как прощальнаЯ женскаЯ улыбка
сквозь слезы...
     ‘овсем близко от щеки ‡вЯгинцева,  возле его прищуренного глаза,  мешаЯ
смотреть,  колыхалась поникшаЯ,  отЯгощеннаЯ пылью ромашка, шевелились сизые
веточки полыни,  а дальше,  за причудливым сплетением травинок,  отчетливо и
резко вырисовывались полусогнутые фигуры врагов,  с каждой минутой все более
увеличивающиесЯ в размерах, неотвратимо приближающиесЯ...
     ЏрЯмо на  окоп ‡вЯгинцева направлЯлись восемь немецких солдат.  ‚переди
них,  слегка клонЯсь вперед, будто преодолеваЯ сопротивление сильного ветра,
быстро  шагал  офицер.  Ћн  на  ходу  беззаботно помахивал  палочкой,  потом
повернулсЯ вполоборота и,  видимо, что-то скомандовал. ‘олдаты обогнали его,
побежали тЯжелой рысью.
     ‡вЯгинцев взЯл на мушку офицера,  на секунду затаил дыхание, выстрелил.
Ћн ждал,  что офицер упадет,  но тот продолжал идти как ни в  чем не бывало.
„ивЯсь  бесстрашию лихого  офицера и  негодуЯ на  себЯ.  ‡вЯгинцев выстрелил
второй раз, третий, спеша и волнуЯсь, послал еще две пули... Ћфицер шел, как
заколдованный,  может быть,  лишь слегка убыстрив шаг, и по-прежнему игриво,
словно на прогулке, помахивал палочкой и что-то горланил вслед солдатам.
     "„а он же пьЯный, собака!" - озарила ‡вЯгинцева догадка, и он, вставлЯЯ
дрожащими пальцами обойму,  от  нетерпениЯ и  Ярости заскрипел зубами:  "Ќу,
погоди же... сейчас Я тебЯ приземлю! ‘ейчас ты на земле допьешь свое... "
     Џока он  зарЯжал винтовку,  сержант Ќикифоров со  спокойной,  деловитой
неторопливостью двумЯ  короткими очередЯми свалил  бравого  офицера  и  трех
солдат.   Ћстальные  пЯтеро,   отрезвленные  потерЯми,  поспешно  залегли  в
воронках,  начали с  такой быстротой опорожнЯть обоймы автоматов,  как будто
хотели сразу расстрелЯть весь свой боезапас.
     ’анки гремели где-то  справа.  ‡а  шумом боЯ  ‡вЯгинцев едва  расслышал
напрЯженный до предела, хриплый голос лейтенанта ѓолощекова:
     - Џропускай танки! Џропускай танки! Џо пехоте - огонь!..
     “же на  всем протЯжении занЯтой ротой обороны,  а  также и  на соседнем
участке,   куда  нацелен  был  главный  удар  противника,  немецкаЯ  пехота,
отсеченнаЯ от  танков огнем,  залегла,  а  затем стала продвигатьсЯ вслед за
прорвавшимисЯ танками  ползком  от  укрытиЯ к  укрытию,  медленно сближаЯсь,
готовЯсь к решающему броску.
     Ќемцы были близко.  ‡вЯгинцев отчетливо слышал слова немецкой команды -
чужие слова ненавистной вражеской речи - и гулкие удары сердца, заполнившего
всю грудную клетку.  Ћн стрелЯл и  в то же времЯ тоскливо прислушивалсЯ:  не
застучит  ли  умолкший неожиданно пулемет  сержанта Ќикифорова?  Ќо  пулемет
молчал.  "‘ейчас - в штыки", - с равнодушием обреченности подумал ‡вЯгинцев,
ощупываЯ потной рукой гранату.  Ћт  волнениЯ ему не  хватало дыханиЯ,  и  он
раздувал ноздри и  втЯгивал горЯчий,  пахнущий дымом воздух с сапом,  словно
загнаннаЯ непосильной скачкой лошадь.
     Њинуту спустЯ немцы с криком поднЯлись.  Љак в тумане, увидел ‡вЯгинцев
серо-зеленые  мундиры,  услышал  грузный  топот  ног,  гром  рвущихсЯ ручных
гранат,  торопливые хлопки выстрелов и  короткую,  захлебнувшуюсЯ пулеметную
очередь...  Ћн кинул по сторонам беглый,  затравленный взглЯд: из окопов уже
выскакивали товарищи,  его родные товарищи,  побратимы на жизнь и на смерть;
их было немного,  но жидкое "ура!" их звучало так же накаленно и грозно, как
и в былые, добрые времена...
     Ћдним  махом ‡вЯгинцев выбросил из  окопа свое  большое,  ставшее вдруг
удивительно легким, почти невесомым тело, перехватил винтовку, молча побежал
вперед,   стиснув  оскаленные  зубы,   не  спускаЯ  исподлобного  взглЯда  с
ближайшего немца,  чувствуЯ, как всЯ тЯжесть винтовки сразу переместилась на
кончик штыка.
     Ћн успел отбежать от окопа всего лишь несколько метров.  Џозади молнией
сверкнуло пламЯ,  оглушительно громыхнуло, и он упал вниз лицом в клубЯщуюсЯ
темноту,  котораЯ  мгновенно  разверзлась перед  его  широко  раскрывшимисЯ,
обезумевшими от страшной боли глазами.

     Ќезадолго до заката солнца,  измотанные безуспешными попытками овладеть
переправой,   немцы  прекратили  атаки,   закрепились  на   высотах  и,   не
предпринимаЯ активных действий,  стали  методически обстреливать переправу и
пустынные дороги луговой поймы артиллерийско-минометным огнем.
     ‚ечером  оборонЯвшеесЯ  соединение  получило  приказ   командованиЯ  об
отступлении на  левую  сторону  „она.  „ождавшись  темноты,  части  бесшумно
снЯлись,  миновав  развалины  сгоревшего хутора,  бездорожно,  лесом  начали
отходить к „ону.
     Ћстатки  роты  вел  старшина  Џоприщенко.  ’Яжело  раненного лейтенанта
ѓолощекова несли на плащ-палатке бойцы, сменЯЯсь по очереди. Џозади всех шел
мрачный,  злой, как черт, ‹опахин и - чуть в стороне от него - согнувшийсЯ в
дугу  Љопытовский,   несший  тЯжелый  мешок  с  патронами  и  ружье  убитого
бронебойщика Ѓорзых.
     Љогда проходили по  месту,  где  утром сиЯл зеленой листвою и  полнилсЯ
звонкими птичьими голосами сад,  а  теперь  чернели одни  обугленные пни  и,
словно  разметанные  бурей  невиданной  силы,   в  диком  беспорЯдке  лежали
вырванные  с  корнем,  изуродованные  и  поломанные  деревьЯ  с  иссеченными
осколками  ветвЯми,   ‹опахин  остановилсЯ  возле  широкого  устьЯ  колодца,
внимательно посмотрел  на  мрачно  черневший  в  темноте  силуэт  сгоревшего
немецкого танка.  ’анк  стоЯл,  накренившись набок,  подмЯв под  себЯ  одной
гусеницей кусты малины и  изломанный в  щепки обод поливального колеса,  при
помощи которого когда-то орошались,  жили,  росли и  плодоносили деревьЯ.  ‚
теплом воздухе неподвижно висел  смешанный прогорклый запах горелого железа,
выгоревшего  смазочного  масла,   жженого  человеческого  мЯса,  но  и  этот
смердЯщий  запах   мертвечины  не   в   силах   был   заглушить  нежнейшего,
первозданного аромата преждевременно вЯнущей листвы, недоспелых плодов. „аже
будучи мертвым,  сад  все  еще источал в  свою последнюю ночь пленительное и
сладостное дыхание жизни...
     аркаЯ сапогами по  оборванным и  опутанным плетЯм ежевичника,  подошел
Љопытовский, вздохнул, тихо проговорил:
     - ќх, жизнь ты наша, жестЯнка! ‡акурить бы...
     - Џо  мине соскучилсЯ?  Џотерпишь и  не  курЯ,  -  сухо и  так же  тихо
отозвалсЯ ‹опахин.
     - Џотерпишь,  потерпишь, - недовольно забормотал Љопытовский. - ђусский
солдат,  конечно,  все вытерпит,  но  и  у  него ведь терпелка не  из железа
выструганнаЯ...  џ и так нынче до того натерпелсЯ всЯкой всЯчины,  что вдоль
моего терпениЯ все швы полопались...
     ‹опахин молчал,  все  так  же  пристально смотрел на  темную  громадину
танка. Љопытовский поправил мешок на спине, приглушенно заговорил:
     - €  курить страшнаЯ охота,  а  жрать -  не  говори!  ќто у  кого какаЯ
натура:  у иного от страху все наружу проситсЯ,  а Я чем больше пугаюсь, тем
сильнее жрать хочу. Ђ день нынче был страховитый, ой, и страховитый! Љак он,
этот проклЯтущий немец,  пер на нас нынче, а? џ себЯ уж в покойники записал,
думал, что навек позабуду, как дышать, ан нет, не вышло!
     ‹опахин не слышал Љопытовского; молча указав на танк, он проговорил:
     - ‚от  она,  Љочетыгова работа,  а  самого уже нету в  живых,  геройски
погиб... Џарень-то какой был!
     Ѓез необходимости о  смерти товарищей не принЯто было говорить -  таков
был в  части молчаливый сговор,  -  но тут ‹опахина словно прорвало,  и  он,
обычно  не  очень-то  охочий  на  излиЯниЯ подобного рода,  вдруг  заговорил
взволнованным, горЯчим полушепотом:
     - Ћгонь  был,  а  не  парень!  ЌастоЯщий комсорг  был,  таких  в  полку
поискать. „а что Я говорю - в полку! ‚ армии! Ђ как он танк поджег? ’анк его
уже задавил, засыпал землей до половины, грудь ему всю измЯл... “ него кровь
из  рта  хлестала,  Я  сам  видел,  а  он  приподнЯлсЯ  в  окопе  -  мертвый
приподнЯлсЯ,  на последнем вздохе! - и кинул бутылку... € зажег! Њать теперь
узнает,  -  это как?  Џонимаешь ты,  как она после этого жить будет?!  џ  же
стрелЯл в этот проклЯтый танк.  Ќе взЯло!  Ќе взЯло, будь он проклЯт. ђаньше
надо было его бить,  на подходе,  и не в лоб, а по борту... „урак Я! ‘тарый,
трижды проклЯтый богом дурак!  ‡аспешил Я, и вот погиб парень... …ще не жил,
только что  оперилсЯ,  а  сердце -  как  у  орла!  ‘мотри,  на  что оказалсЯ
способный,   на  какое  геройство,  а?  Ђ  Я...  Я,  когда  таких  ребЯт  по
восемнадцати да по девЯтнадцати лет на моих глазах убивают, Я, брат, плакать
хочу...  Џлакать и убивать беспощадно эту немецкую сволочь!  Ќет,  брат, мне
погибать -  совсем другое дело:  Я  довольно пожилой кобель и  жизнь со всех
концов нюхал,  а  когда такие,  как  Љочетыгов,  гибнут,  у  менЯ  сердце не
выдерживает,  понЯтно?  —ем  немцы за  это расплатЯтсЯ?  Ќу,  чем?  ‚от она,
немецкаЯ падаль,  лежит тут и  вонЯет,  а  сердце у менЯ все равно голодное:
мстить хочу!  Ђ за материнские слезы чем они расплатЯтсЯ? „а Я по колени, по
глотку,  по самые ноздри забреду в  поганую немецкую кровь и  все равно буду
считать, что расплата еще не начиналась! Ќе начиналась, понЯтно?!
     ЉосноЯзычнаЯ,  несвЯзнаЯ,  как  у  пьЯного,  речь  ‹опахина  несказанно
удивила и взволновала Љопытовского. ‚начале он слушал равнодушно и, чтобы не
так хотелось курить,  сунул в  рот щепоть измЯвшейсЯ в  порошок махорки.  Ћн
жевал горчайшую табачную жвачку,  сплевывал обжигавшую небо и  десны слюну и
удивлЯлсЯ,  что это подеЯлось с ‹опахиным,  всегда таким сдержанным на любое
проЯвление чувств?  Ќа ‹опахина это было совсем непохоже,  нет,  непохоже! Ђ
под  конец  Љопытовский уже  судорожно глотал  пропитанную табачной  горечью
слюну  и,  всЯчески  стараЯсь подавить непрошеное волнение,  тщетно  пыталсЯ
рассмотреть  в  темноте  выражение  лица  ‹опахина.  Ќо  тот  стоЯл  к  нему
вполоборота,  низко опустив голову,  и  в  интонациЯх голоса его,  в наклоне
головы было  что-то  такое,  от  чего Љопытовскому стало окончательно не  по
себе.  ‚се эти рассуждениЯ и воспоминаниЯ о погибшем Љочетыгове были Явно не
к месту и не ко времени, Љопытовский был в этом твердо убежден. € он поборол
волнение, решительно и резко сказал:
     - •ватит тебе причитать!  ’ы сейчас вроде как плохаЯ баба...  Ќу, убили
парнЯ, да мало ли их нынче побили? ‚сех не оплачешь, и вовсе не наше с тобой
это дело,  и  вовсе ни к чему сейчас этот разговор.  „авай,  трогайсЯ,  а то
ребЯта уже далеко ушли, как бы не отбитьсЯ нам.
     ‹опахин круто повернулсЯ,  не сказав ни слова больше,  пошел вперед.  ‚
молчании  они   прошли  мимо  тонувших  в   лиловом  сумраке  развалин  Њ’”,
размеренным пехотным  шагом  протопали  по  хрустевшим под  ногами  обломкам
черепицы,  и  только в  лесу,  когда  присели на  минуту отдохнуть,  ‹опахин
прервал долгое молчание:
     - Ђ ‡вЯгинцев тоже... убит?
     - Ђ Я откуда же знаю?
     - ’ы же сказал, что видел, как он упал.
     - Ќу, видел, а убит он или ранен - не знаю. џ его за пульс не щупал.
     - Њожет,  это не он?  Њожет,  не он падал-то? ’ы ведь мог в суматохе не
разобрать... - с робко прозвучавшей в голосе надеждой снова спросил ‹опахин.
     €  опЯть в дрогнувшем голосе ‹опахина проскользнула жалкаЯ,  незнакомаЯ
Љопытовскому нотка, и Љопытовский невольно смЯгчилсЯ, уже иным тоном сказал:
     - Ќет, он падал - ‡вЯгинцев, это Я видел точно Њина сзади него рванула,
ну, он и с ног долой, а насмерть или как, не знаю.
     - —то ты  знаешь?  —то ты только знаешь?  Ќи черта ты ничего не знаешь!
’ебе и знать-то нечем,  аппарата у тебЯ такого нет,  -  раздраженно,  желчно
сказал ‹опахин.  -  ‚ставай,  пошли.  ђасселсЯ,  как на курорте,  тоже мне -
фигура...
     ќто говорил уже прежний,  обычный ‹опахин, и голос у него теперь звучал
по-старому:  грубовато,  с хриплым надсадцем... Љопытовский хотЯ и обиделсЯ,
но смолчал: с прежним-то ‹опахиным жить было попроще...
     ‘нова они  молча шли в  кромешной тьме,  спотыкаЯсь об  оголенные корни
дубков,  цеплЯЯсь  за  разлатые ветви  кустарника,  только  по  звуку  шагов
определЯЯ направление,  взЯтое идущими впереди.  ‚  лощине около перекрестка
дорог  их  накрыла огнем минометнаЯ батареЯ противника.  Ќесколько минут они
лежали,  прижимаЯсь  к  похолодевшей песчаной  земле,  а  потом  по  команде
старшины поднЯлись,  бегом пересекли дорогу.  Ћгонь был слепой, и потерь они
не понесли.  € еще раз,  когда подходили к полуразрушенной дамбе, по которой
немцы пристрелЯлись еще засветло, попали под обстрел и на этот раз пролежали
в кустарнике почти полчаса.
     ЌепроглЯднаЯ темнота озарЯлась вспышками разрывов, насквозь прошивалась
светЯщимисЯ нитЯми трассирующих пуль.  €ногда далеко на  высотах,  где  были
немцы,  загоралсЯ белый,  ослепительный свет ракет,  отблеск его  ложилсЯ на
верхушки деревьев,  причудливо скользил по ветвЯм и медленно, как бы нехотЯ,
угасал.  Ќочью в лесу особенно гулко, раскатисто звучали разрывы снарЯдов, и
каждый раз Љопытовский удивленно восклицал:
     - Ќу и зву-у-ук тут, как в железной бочке!
     ‡а дамбой их окликнули;  тускло мигнул и погас луч карманного фонарика,
прикрытого  полой  шинели:  чей-то  преисполненный мЯгкого  добродушиЯ басок
прогудел:
     - Ќу, куда прешь, пехота? Људа прешь? ’опаете, как овцы, без разбору, а
тут  минировано.  „ержи  левее  дамбы,  на  сотенник  левее...  Љак  это  не
обозначено?   Ћчень  даже  обозначено,   видишь,   столбики  забиты  и  люди
расставлены.  ѓде граница?  Ђ там,  возле лощины,  там вас встретЯт и укажут
дорогу, там вас проводЯт братьЯ-саперы. ‘аперы, они все могут: и на тот свет
проводЯт и  даже дальше...  это  что  же  у  вас,  раненый?  ‹ейтенант?  ќх,
бедолага!  ђастрЯсете вы  его по такой дороге.  ‚ам надо бы еще левее брать,
там местность поровнее будет.
     Ћтрывки услышанного разговора настроили Љопытовского на мрачный лад.
     - ‘лыхал,  ‹опахин,  какие  у  этих  кошкодавов порЯдки?  -  возмущенно
заговорил он.  -  Џро нас говорЯт - пехота, дескать, а сами чего стоЯт? ’оже
кавалериЯ! ‚сю жизнь на топорах верхом ездЯт и лопатами погонЯют, а туда же,
куда и люди,  - с насмешками... Њинируют и какими-то столбиками огораживают.
„а что это -  опытное поле,  что ли?  —ерт тут,  в такой темноте, рассмотрит
ихние столбики. ’ут на телеграфный столб напорешьсЯ и, пока не стукнешьсЯ об
него  лбом,  ничего  не  разберешь.  ‚от  несчастные  куроеды,  лопатошники,
кротовое племЯ!  ‚ упор ничего не видно, а они столбики забивают... ‡адремал
бы этот саперный жеребец с  басом,  какой дорогу указывал,  и  за милую душу
могли бы мы забрести на минное поле. ‚еселое дело! Ћт немца ушли, а на своих
минах начали бы  подрыватьсЯ...  ‚едь  нам  только через этот  проклЯтый „он
перебратьсЯ,  а там считай себЯ спасенным, и вот тебе, здравствуйте, чуть не
напоролись на  свое же родное минное поле.  Ђ  такие случаи бывают,  сколько
хочешь!  ЉажетсЯ, вот уже достиг человек своей цели, и, пожалуйста, все идет
к чертовой бабушке! “ нас в колхозе - это еще до войны дело было - колхозный
счетовод три  года  сватал одну девушку;  она  телефонисткой при  сельсовете
работала.  Ћн ее сватает, а она не идет за него, потому что он ей совершенно
не  нравилсЯ и  никакой к  нему любви она не  питала.  Ќо  он,  собачий сын,
все-таки своего добилсЯ:  согласилась она выходить за него от отчаЯниЯ -  до
того надоел он ей своим приставанием.  ‚ода,  говорЯт,  камень долбит, так и
он:  долбил три  года и  своего достиг.  Ђ  она,  эта  девушка,  заплакала и
подругам так и сказала:  "‚ыхожу за него, милые подружки, потому, - говорит,
- что никакого покою от  него не  имею,  а  вовсе не по горЯчей любви".  Ќу,
одним словом,  пришло дело к концу, записались они в загсе. ‚ечером счетовод
гостей  созвал.  ‘идит  за  столом,  сиЯет,  как  блин,  намазанный  маслом,
довольный,  невозможно гордый собой:  как  же,  три года сватал и  на  своем
все-таки поставил!  € вот он гордилсЯ,  гордилсЯ, а через полчаса тут же, за
столом, ноги протЯнул. € знаешь, по какой причине? ‚ареником подавилсЯ, гад!
Ћт радости или от жадности,  этого Я  не могу сказать,  но только глотнул он
его целиком,  не жевавши,  а вареник и попади ему в дыхательное горло. Ќу, и
готов! …го уж, этого неудачного молодого, и кверх ногами ставили, и по спине
кулаками и стульЯми били, били, надо прЯмо сказать, с усердием и чем попадЯ,
и квачем в горло ему лазили,  чего только с ним не делали!  Ќе помогло. ’ак,
за столом сидЯ,  и овдовела, к своему удовольствию, наша телефонистка. Ђ еще
у нас в колхозе был такой случай...
     - ‡акройсЯ со своими случаЯми! - строго приказал ‹опахин.
     Љопытовский покорно умолк.  Њинуту спустЯ он споткнулсЯ о пень и, гремЯ
котелком, растЯнулсЯ во весь рост.
     - ’обою только сваи на мосту забивать! - злобно зашипел ‹опахин.
     - „а  ведь  темнота-то  какаЯ,  -  потираЯ ушибленное колено,  виновато
оправдывалсЯ Љопытовский.
     Њолчать -  после всего пережитого днем - он был, видимо, не в состоЯнии
и, пройдЯ немного, спросил:
     - Ќе знаешь, ‹опахин, куда нас старшина ведет?
     - Љ „ону.
     - џ не про то: к маету он ведет или куда?
     - ‹евее.
     - Ђ  на  чем  же  мы  там  переправлЯтьсЯ будем?  -  испуганно  спросил
Љопытовский.
     - Ќа соплЯх, - отрезал ‹опахин. Ќесколько минут Љопытовский брел молча,
а потом примирительно сказал:
     - Ђ ты не злись,  ‹опахин!  € вот ты все злишьсЯ, все злишьсЯ... € чего
ты, спрашиваетсЯ, злишьсЯ? Ћдному тебе несладко, что ли? ‚сем так же.
     - ’ого и злюсь, что ты глупости одни болтаешь.
     - Љакие же глупости? Љак будто ничего такого особенного не сказал.
     - Ќичего? •орошенькое ничего! ‚идишь ты, что немец по мосту кроет?
     - Ќу, вижу.
     - ‚идишь,  а  спрашиваешь:  к мосту идем или куда ’ы,  с твоим телЯчьим
рассудком,  Ясное дело,  повел бы людей к разбитому мосту, огнЯ хватать... €
вообще отвЯжись от менЯ со своими дурацкими вопросами,  без тебЯ тошно. € на
пЯтки мне не наступай, а то Я могу локтем кровь у тебЯ из носа вынуть.
     - ’ы на свои пЯтки фонари навесь,  а то их не видно в потемках. ’оже, с
дамскими пЯтками оказалсЯ... - огрызнулсЯ Љопытовский.
     - ”онарей,  в  случае чего,  Я могу тебе навешать,  а пока ты ко мне не
жмись, Я тебе не корова, и ты мне не теленок, понЯтно?
     - џ к тебе и не жмусь.
     - „ержи дистанцию, понЯтно?
     - џ и так держу дистанцию.
     - ЉакаЯ же  это дистанциЯ,  если ты  все времЯ мне на пЯтки наступаешь?
—то ты возле менЯ трешьсЯ?
     - „а не трусь Я возле тебЯ, на черта ты мне сдалсЯ!
     - Ќет, трешьсЯ! —то ты, потерЯтьсЯ боишьсЯ, что ли?
     - €  вот  опЯть  ты  злишьсЯ,  -  удрученно  проговорил Љопытовский.  -
ЏотерЯтьсЯ Я  не боюсь,  а переправлЯтьсЯ без моста,  как бы тебе сказать...
ну, опасаюсь, что ли! ’ебе хорошо рассуждать, ты плавать умеешь, а Я не умею
плавать,  совершенно не умею, да и только! €дем мы левее моста, лодок там не
будет, это Я точно знаю. Ђ раз лодок не будет, то переправлЯтьсЯ придетсЯ на
подручных средствах,  а Я уже ученый: переправлЯлсЯ через „онец на подручных
средствах и знаю, что это за штука...
     - Њожет,  ты на времЯ закроешьсЯ со своими разговорчиками? - сдержанно,
со зловещей вежливостью вопросил из темноты голос ‹опахина.
     €  унылый,  но  преисполненный упрЯмой  решимости тенорок  Љопытовского
откуда-то сзади, из-за темной шапки куста, ему отозвалсЯ:
     - Ќет,  Я  не закроюсь,  мне жить осталось -  самые пустЯки,  только до
„она,  а потому Я должен перед смертью высказатьсЯ... „аже закон есть такой,
чтобы  перед  смертью высказыватьсЯ.  Џодручные средства -  вот  что  такое:
умеешь плавать -  плыви,  а  не умеешь -  затыкай пальцами ноздри покрепче и
ступай на дно раков пасти...  Џолучили мы приказ форсировать „онец,  ну, наш
командир  роты  и  дает  команду:  "€спользуй подручные средства,  за  мной,
ребЯта,  бегом!"  ‘катил Я  в воду порожний немецкий бочонок из-под бензина,
ухватилсЯ за  него и  болтаю ногами,  форсирую водную преграду в  лице этого
несчастного „онца.  „о  середины кое-как  добралсЯ,  не  иначе  течением или
ветром менЯ отнесло,  а потом, как только одежда на мне намокла, так и начал
Я от бочонка отрыватьсЯ.  Ћн, проклЯтый, вертитсЯ на воде, и Я вместе с ним:
то голова у менЯ сверху, а то внизу, под водой. Ћдин раз открою глаза - мать
честнаЯ!  -  красота,  да и только: солнце, небо синее, деревьЯ на берегу, в
другой раз открою -  батюшки светы!  -  зеленаЯ вода кругом,  дна не  видно,
какие-то  светлые пузыри мимо  менЯ  вверх летЯт.  Ќу,  и,  как  полагаетсЯ,
оторвалсЯ Я от этого бочонка,  пешком пошел ко дну...  ‘пасибо, товарищ один
нырнул и вытащил менЯ.
     - Ќапрасно  сделал.  Ќе  надо  было  вытаскивать!  -  сожалеюще  сказал
‹опахин.
     - Ќапрасно не напрасно, а вытащили. ’ы бы, конечно, не вытащил, от тебЯ
жди  добра!  ’олько потому Я  теперь и  норовлю подальше от  этих  подручных
средств держатьсЯ.  ‹учше уж под огнем,  да по мосту. Џотому и подпирает мне
под  дыхало,   как  только  вспомню,   сколько  Я   тогда  донецкой  водички
нахлебалсЯ...  ‚едра два  выпил за  один прием,  насилу опорожнилсЯ тогда от
этой воды...
     - Ќе  скули,  ‘ашка,  помолчи хоть  немного,  как-нибудь  на  этот  раз
переправишьсЯ, - обнадежил ‹опахин.
     - Љак же Я переправлюсь?  -  в отчаЯнии воскликнул Љопытовский. - Ћглох
ты,  что ли?  ‚се времЯ тебе толкую,  что плавать вовсе не могу,  ну,  как Я
переправлюсь?  Ђ тут еще ты этих чертей,  патронов, насовал мне в мешок пуда
два,  да  еще ружье Ѓорзых у  менЯ,  да  скатка,  да автомат с  дисками,  да
шанцевый инструмент в лице лопатки,  да сапоги на мне... “меючи плавать и то
с таким имуществом надо тонуть,  а не умеючи,  как Я,  просто за милую душу;
заброди по колено в воду,  ложись и помирай на сухом берегу. Ќет, мне тонуть
надо непременно,  уж это Я знаю!  ‚от только за каким Я чертом патроны и всю
остальную муру несу, мучаюсь напоследок перед смертью - не понимаю! Џодойдем
к „ону -  брошу все это к черту, сыму штаны и буду утопать голый. ѓолому все
как-то приЯтней...
     - ‡амолчи,  пожалуйста,  не  утонешь ты!  Ќавоз не  тонет,  -  Яростным
шепотом сказал ‹опахин. Ќо Љопытовский тотчас же отозвалсЯ:
     - џсное дело,  что навоз не тонет,  и ты, ‹опахин, переплывешь в первую
очередь,  а  мне -  каюк!..  Љак только дойдем до  „она -  безопасную бритву
подарю тебе на памЯть...  џ не такой перец, как ты, Я зла не помню... ЃрейсЯ
моей   бритвой  на   здоровье  и   вспоминай  геройски  утопшего  Ђлександра
Љопытовского.
     - “родитсЯ же такаЯ Ягодка на свете!  - сквозь зубы пробормотал ‹опахин
и прибавил шагу.
     ЏереругиваЯсь вполголоса, по щиколотку увЯзаЯ в песке, они спустились с
песчаного  холма,  увидели  в  просветах  между  кустами  тускло  блеснувшую
свинцово-серую  полосу „она,  причаленные к  берегу темные плоты  и  большую
группу людей на песчаной косе.
     - „ари бритву, ‘ашка! ‘лышишь ты, утопленник? - сурово сказал ‹опахин.
     Ќо Љопытовский счастливо и глухо захохотал.
     - Ќет, миленький, теперь она мне самому сгодитсЯ! ’еперь Я опЯть живой!
Џлот увидал - на свет народилсЯ!
     - ’ы, ‹опахин? - окликнул их из темноты старшина Џоприщенко.
     - џ, - нехотЯ отозвалсЯ ‹опахин.
     ‘таршина отделилсЯ от стоЯвшей возле плота группы,  пошел навстречу,  с
хрустом дробЯ сапогами мелкие речные ракушки.  Ћн подошел к ‹опахину в упор,
сказал дрогнувшим голосом:
     - Ќе донесли... умер лейтенант.
     ‹опахин положил на  землю ружье,  медленным движением снЯл  каску.  Ћни
стоЯли молча. ЏрЯмо в лицо им дул теплый, дышащий пресной влагой ветер.
     Ќочью шел  дождь,  порывами бил сырой,  пронизывающий ветер,  и  глухо,
протЯжно  стонали  высокие  тополи  левобережной,   лесистой  стороны  „она.
Ќасквозь  промокший и  продрогший,  ‹опахин  жалсЯ  к  безмЯтежно храпевшему
Љопытовскому,  натЯгивал на  голову тЯжелую,  пропитанную водой полу шинели,
сквозь  сон  прислушивалсЯ  к  раскатам  грома,  звучавшего  в  сравнении  с
артиллерийской стрельбой по-домашнему мирно и необычайно добродушно.
     ‘  рассветом дождь  прекратилсЯ.  Џал  густой  туман.  ‹опахин  забылсЯ
тревожным и тЯжелым сном,  но вскоре его разбудили.  ‘таршина поднЯл всех на
ноги, охрипшим от кашлЯ голосом сказал:
     - ‹ейтенанта надо похоронить как полагаетсЯ и идти,  нечего нам тут без
толку киселЯ месить.
     Ќа  полЯне  возле  дикой  Яблони  с   поникшими  листьЯми,   осыпанными
слезинками дождЯ,  ‹опахин и  еще один красноармеец,  по  фамилии Њайборода,
вырыли могилу. Љогда снЯли первые пласты земли, Њайборода сказал:
     - ‘мотри,  какой дождь полоскал всю  ночь,  а  землЯ и  на  четверть не
промокла.
     - „а, - сказал ‹опахин.
     € больше до конца работы они не обмолвились ни одним словом.  Џоследнюю
лопатку земли со  дна  готовой могилы выбросил Њайборода.  Ћн  вытер ладонью
покрытый испариной лоб, вздохнул.
     - Ќу, вот и отрыли нашему лейтенанту последний окопчик...
     - „а, - снова сказал ‹опахин.
     - ’еперь закурим? - спросил Њайборода.
     ‹опахин отрицательно качнул головой.  †елтое,  измЯтое бессонницей лицо
его вдруг сморщилось,  и  он  отвернулсЯ,  но быстро овладел собой,  твердым
голосом сказал:
     - Џойду старшине доложу, а ты... ты покури пока.

     ‘таршина любил поговорить,  ‹опахин это знал и больше всего боЯлсЯ, что
у  могилы  лейтенанта,   оскорблЯЯ  слух,  кощунственно  зазвучат  пустые  и
ненужные,  казенные слова.  Ћн  с  тревогой и  недоверием смотрел на старое,
рыжеусое,  с  припухшими глазами лицо старшины,  переводил взглЯд на ремни и
потрепанную полевую сумку лейтенанта,  которую старшина осторожно прижимал к
груди левой рукой.
     ’олько вчера он,  ‹опахин,  пил  водку в  окопе лейтенанта,  всего лишь
несколько часов  назад  и  эта  сумка  и  пропотевшие ремни  портупеи плотно
прилегали к  горЯчему,  ладному телу лейтенанта,  сейчас лежит это же тело у
краЯ  могилы,  неподвижное  и  как  бы  укороченное смертью,  лежит  мертвый
лейтенант ѓолощеков,  завернутый в окровавленную плащ-палатку, и не тают, не
расползаютсЯ на  бледном  лице  его  капельки  дождЯ;  и  вот  уже  подходит
последнЯЯ минута прощаниЯ...
     ‹опахин вздрогнул, когда старшина хрипло и тихо заговорил:
     - ’оварищи  бойцы,  сынки  мои,  солдаты!  Њы  сегоднЯ  хороним  нашего
лейтенанта, последнего офицера, какой оставалсЯ у нас в полку. Ћн был тоже с
“краины,  только области он был соседней со мной,  „непропетровской.  “ него
там,  на “краине,  мать-старуха осталась, жинка и трое мелких детишек, это Я
точно знаю...  Ћн был хороший командир и  товарищ,  вы сами знаете,  и не об
этом Я хочу сейчас сказать... џ хочу сказать возле этой дорогой могилы...
     ‘таршина умолк, подыскиваЯ нужные слова, и уже другим, чудесно окрепшим
и исполненным большой внутренней силы голосом сказал:
     - ѓлЯдите,  сыны,  какой  великий туман кругом!  ‚идите?  ‚от  таким же
туманом черное горе висит над народом,  какой там,  на  “краине нашей,  и  в
других местах под немцем осталсЯ!  ќто горе люди и ночью спЯт - не заспЯт, и
днем через это горе белого света не  видЯт...  Ђ  мы  об этом должны помнить
всегда:  и сейчас,  когда товарища похоронЯем,  и потом,  когда, может быть,
гармошка где-нибудь на привале будет возле нас играть.  €  мы всегда помним!
Њы  на  восток шли,  а  глаза наши глЯдели на  запад.  „авайте туда и  будем
глЯдеть до  тех пор,  пока последний немец от  наших рук не  лЯжет на  нашей
земле...  Њы,  сынки,  отступали,  но бились как полагаетсЯ, вон сколько нас
осталось -  раз,  два,  и  обчелсЯ...  Ќам  не  стыдно добрым людЯм в  глаза
глЯдеть.  Ќе стыдно...  только и радости,  что не стыдно,  но и не легко! Ћт
земли в  гору нам глаза подымать пока рано.  ђано подымать!  Ђ  Я  так хочу,
чтобы нам не  стыдно было поглЯдеть в  глаза сиротам нашего убитого товарища
лейтенанта, чтобы не стыдно было поглЯдеть в глаза его матери и жене и чтобы
могли мы им,  когда свидимсЯ,  сказать честным голосом: "Њы идем кончать то,
что начали вместе с вашим сыном и отцом,  за что он -  ваш дорогой человек -
жизнь свою на „онщине отдал,  -  немца идем кончать,  чтобы он выздох!"  Ќас
потрепали, тут уж ничего не скажешь, потрепали-таки добре. Ќо Я старый среди
вас человек и солдат старый -  слава богу,  четвертую войну ломаю -  и знаю,
что живаЯ кость мЯсом всегда обрастет.  Ћбрастем и  мы!  ЏополнитсЯ наш полк
людЯми, и вскорости опЯть пойдем мы хоженой дорогой, назад, на заход солнца.
’Яжелыми шагами пойдем...  ’акими тЯжелыми,  что  у  немца под  ногами землЯ
затрЯсетсЯ!
     ‘таршина трудно,  по-стариковски,  преклонил одно колено и,  нагнувшись
над  телом  лейтенанта,  сказал  так  тихо,  что  взволнованный ‹опахин  еле
расслышал:
     - Њожет, и вы, товарищ лейтенант, еще услышите нашу походку... Њожет, и
до вашей могилки долетит ветер с “краины...
     „вое бойцов соскочили в могилу, бережно принЯли на руки негнущеесЯ тело
лейтенанта.  Ќе подымаЯсь с  колен,  старшина бросил горсть песчаной земли и
поднЯл руку.
     Ѓыстро   вырос   над   могилой  маленький  песчаный  холмик,   отгремел
троекратный  ружейный  салют,   и,  с  удесЯтеренной  и  разгневанной  силой
продолжаЯ его. загрохотала расположеннаЯ неподалеку гаубичнаЯ батареЯ.

     Ќикогда еще не было у ‹опахина так тЯжело и горько на сердце, как в эти
часы.  €ща одиночества,  он ушел в лес, лег под кустом. Њимо медленно прошли
Љопытовский и еще один боец. ‹опахин слышал, как, захлебываЯсь от восхищениЯ
и зависти, Љопытовский говорил:
     - ...новенькаЯ дивизиЯ,  она недавно подошла сюда. ‚идал, какие ребЯта?
—то  штаны на  них,  что гимнастерки,  что,  шинельки -  все с  иголки,  все
блестит!  ЌарЯдные, черти, ну, просто как женихи! Ђ на себЯ глЯнул - батюшки
светы!  -  как,  окажи,  Я  на собачьей свадьбе побывал,  как,  скажи,  менЯ
двадцать кобелей рвали! Ћдна штанина в трех местах располосованнаЯ, половина
срама на виду, а зашить нечем, нитки все кончились. ѓимнастерка на спине всЯ
сопрела от пота,  лентами ползет и уже на бредень стала похожа. Џро обувку и
говорить нечего,  -  левый сапог рот раззЯвил, и неизвестно, чего он просит,
то ли телефонного провода на перевЯзку подошвы, то ли настоЯщей починки... Ђ
кормЯтсЯ они как?  ’очно в санатории! ђыбу, глушенную бомбами, ловЯт в „ону;
при мне в котел такого сазана завалили, что ахнешь! †ивут, как на даче. ’ак,
конечно,  можно воевать.  Ђ побывали бы в таком переплете,  как мы вчера,  -
сразу облинЯли бы эти женихи!
     ‹опахин лежал, упершись локтЯми в рыхлую землю, устало думаЯ о том, что
теперь,  пожалуй,  остатки полка отправЯт в  тыл на  переформирование или на
пополнение какой-либо новой части,  что этак, чего доброго, придетсЯ надолго
проститьсЯ с  фронтом,  да еще в  такое времЯ,  когда немец осатанело прет к
‚олге и на фронте дорог каждый человек. Ћн представил себЯ с тощим "сидором"
за  плечами,  уныло бредущим куда-то в  неведомый тыл,  а  затем воображение
подсказало ему и все остальное:  скучнаЯ,  лише