  мировой  Ярмарке   обуви;  и  Џелевин
поежилсЯ-то, попадаЯ поневоле в разрЯд этой вот "прощай молодости".  Џри том
назвали  б  Џелевина  груздем, то ведь не полез бы он в короб: cтанет он как
ђаспутин мучитьсЯ  за отравленные  озера и реки -  да тьфу  на них!  †ить на
основаниЯх  общих  в  умирающей родимой  деревеньке  как ‚асилий Ѓелов -  да
провались  она  пропадом! Ћн, Џелевин,  конечно,  не будет  "подрывать  свой
престиж"  этим вот  "Яростным национализмом" -  ну,  а где  подрывать? Љакой
престиж? в чьих глазах?
     €гра  ж  проиграна потому, что литература национальнаЯ никогда не будет
существовать по  законам массовой культуры,  ее-то ценности  воспринимаЯ как
свои.  Ќикогда  литературой  национальной, судьбой  ее, не  будут править  и
никакие потусторонние специалисты: зачать Џелевина в пробирке - они могут, а
вот уважение к нему  родить народное и любовь - этого уж им не дано. ђусскаЯ
‹итература поступит с каждым  новым искателем успеха в конце концов по своим
законам,  оказываЯсь  равной  не  тому, что  потребно, а самой  себе, смыслу
своему.
     Ќо при всех отличиЯх Њарининой от Џелевина,  даже  всЯ ее взаправдашнЯЯ
народнаЯ  популЯрность  не  позволит  и  ей уйти  в свой черед  от  такого ж
бесславного конца. ‘делайте Њаринину модной "как случай элитарной культуры",
и она лет через пЯть утратит читателЯ массового, если хоть на шажок отступит
в угоду литературщине и сугубо литературной публике от законов механических,
людоедских своего жанра; элитарнаЯ литературнаЯ публика непримиримо до конца
жизни  отторгала  ЏикулЯ,  ћлиана  ‘еменова и многих  -  но они-то останутсЯ
своими  длЯ  читателЯ народного  на многие  и  многие годы даже после своего
ухода.  ‘реди  же писателей новых, хоть  бы ищущих  успеха,  все уже дорожат
прежде  всего  своей  литературной  репутацией,  обретенной в ђоссии,  своей
творческой личностью.  …сли что-то и останетсЯ  у  нас  в будущем  времени в
литературе от  моды, то это будет  только стараЯ добраЯ  мода на новые имена
(модными будут  дебютанты), мода на новые книги известных авторов и  прочее;
но  пирушек во времЯ чумы, с плЯсками на  гробу русской литературы в будущем
уж  не следует  ждать.‚се дело  в  том, что в ђоссию  возвратитсЯ неминуемаЯ
роднаЯ речь - что слово уж больше не будет напуганным да замордованным и ему
снова станут в ђоссии <i>в е р и т ь</i>. Ќу, а бедность да сиротство длЯ художника
- это не порок.  Ѓыть бедным, если ты  называешьсЯ художником, стыдно только
тем,  кто  не имеет стыда и совести вовсе. ’акже лукаво звучат плачи  о том,
что писателЯми теперь утерЯна их руководЯщаЯ роль в обществе и что они стали
читателю вовсе ненужными.
     Џро последнее повторим: тем, кто хочет быть нужным читателю, надо иметь
терпение  и  мужество подольше ему не  врать. Ќу, а играть  какую-то  роль в
нынешнем "обществе" - это как хотеть рвать свой кусок в дележке.


        ѓЋ‘ЏЋ„€Ќ Ђ‡€Ђ’
      <i>‹итература после €мперии</i>

     Ћ страшном  - погромах армЯн  и ‘умгаитской  резне,  памЯтной еще  всем
жителЯм   ‘оветского   ‘оюза   -  в  повести  прозаика   ЂфанасиЯ   Њамедова
рассказываетсЯ через историю бакинского богемствующего  юноши; а его историЯ
- это историЯ неоконченного любовного похождениЯ в молодежном стиле: сначала
попробовал приударить  за ‡улей,  потом  полюбил „жамилю,  хоть  манила ЊайЯ
ЃабаджанЯн,  похожаЯ на Њирей  Њатье....  „евушки  курили анашу, пили  вино,
игриво разбавлЯЯ свою  домашнюю компанию  юношей-любовником:  блудные дочери
империи  на  фоне   колониальной  восточной  скуки  и  пестроты.  "Џока  они
танцевали, ЊайЯ так притЯгивала его к  себе, так заглЯдывала в глаза, обещаЯ
столько  всего (сколько могла наобещать витрина секс-шопа господину Ђзиату в
европейской одежде),  что он не на шутку испугалсЯ, как  бы она  не охладила
„жамилин к нему  интерес. ’олько  почти  в самом  конце блюза ЊайЯ с большой
неохотой уступила  Ђфика  „жамиле." ‚се  это, однако, - увертюра.  ‚переди -
погром.
     Ђфанасий   Њамедов,  кончено,   -   автор  поэтической   прозы,  а   не
поднаторевший на созданиЯх "невозвращенцев" модный беллетрист. Џоэтическое -
это восточные  мотивы; восточное роскошество Яств, чувств  и  всего прочего,
что  заставлЯет  человека  даже не  жить, а наслаждатьсЯ жизнью  как Яством.
ЏоэтизациЯ насилиЯ - это тоже часть орнамента, своего рода натуралистическое
жестокое  наслаждение,  Яство.  ‘цены  насилиЯ,  что  врываютсЯ  будто  б  в
дремотную   негу  восточного  базара,  -   сплошь  натуралистичны,  то  есть
безусловный эффект  на  читателЯ  производЯт  сами  эти сцены,  как  если  б
заставили тебЯ  все  это наблюдать,  то  ли  глазами  жертвы,  то ли глазами
палача.  ”етишизм, скрупулезное  наслаждение свойствами всЯческих предметов,
то есть фетишей (у Њамедова - от лейбла джинсов до женских интимных мест)  -
тоже  прием  завзЯтый из  восточного орнаментализма  и  топливо  длЯ поэзии.
Џоэтическую  энергию   Языку  дает  исключительно  наслаждение.  •оть  самих
любовных сцен в повести  ровно  столько, сколько должно их быть, чтоб только
раздразнить читателЯ,  то, что в них совершаетсЯ, и обрушивает художественно
поэтический этот фантом: Њамедов и любовь  описывает как наслаждение - желаЯ
изобразить   <i>любовь</i>,  изображает   не  иначе  как  сексуальные   ритуалы   с
наглЯдностью и  с  эротоманским  смакованием,  достойными уже  действительно
только витрины секс-шопа.  Џотому ЯвлЯетсЯ  вместо откровениЯ откровенность,
если и  не пошлость; но  Њамедов безнадежно  не чувствует пошлости,  а это -
начало  длЯ обрушениЯ и всей его  повести, длЯ  сизифова этого труда,  когда
прозаик  убийственно  мешает  на  наших  глазах все  и  всЯ  как  заправский
ѓеккельбери ”инн.
     …сть в повести  потрЯсающие прозаические фрагменты (автобус на ‘умгаит,
похороны убитой армЯнской девушки, встреча и одновременно последний разговор
отца  с  ненужным  ему   сыном),  прописанные  с  неожиданной  трезвостью  и
строгостью,  потому что  были  осознаны  ее  автором как  ключевые.  Ќо  эти
органичные прозаические фрагменты уже не образуют целого. "Ќа круги •азра" -
это  пример  поэтической повести, неудавшейсЯ потому, что  поэтическое стало
итогом  рационального,  почти  схематического  действиЯ  по  сложению  суммы
досточтимых   художественных  приемов  (обаЯтельного  эпигонства)  c  суммой
эстетических    переживаний   от   разнообразных   предметов   (обаЯтельного
фетишизма). Џоэтическое не одухотворено чувством, а надушено  разнообразными
ароматами как из парфюмерного флакончика.
     ‚  конце концов нам открывают не  природу  насилиЯ, чего  мы ожидали  с
первых весьма экзистенциальных  страниц, и  не  тайну некую с ним  свЯзанную
(чего  читатель  уж никогда  не  ожидает  - что  ударЯет  его  как обухом по
голове),  а банально внушают вдруг  простую истину, что  все люди  на  земле
братьЯ; а если уж убийцы - так они подонки; если уж жертва - так она невинна
как ЋфелиЯ,  да и убита за  то,  что пыталась  боротьсЯ  с  этим злом в виде
погромов  (  ЊайЯ   ЃабаджанЯн  добывала  информацию  длЯ  радио  "‘вобода",
разоблачающую  некие  политические  махинации).  ѓерой  сбегает от  жестокой
бесчеловечной действительности, каковой она делаетсЯ, когда гибнут на улицах
Ѓаку армЯнские девушки с лицами Њирей Њатье  - и не с  кем  уж как в  старые
добрые времена выпить винца, курнуть  анаши, флиртануть! ‘бегает,  однако ж,
успеваЯ  передать борцам за  свободу  слова последний роковой  репортаж Њайи
ЃабаджанЯн и тем малым искуплЯЯ свое романтическое присутствие  не  просто в
сюжете повести,  но  в  сюжете  повести, сочиненном  на т е  м у сумгаитской
резни. Ђ мы так и не понимаем той стихии, что заставлЯла одних людей убивать
себе  подобных:  не понимаем,  что  же есть  такое  истинные  любовь, жизнь,
смерть... „аже  величайших  миф всех  несвободных  времен  и народов, "радио
‘вобода", - это уже враки  романтизма; чучело романтическое свободы, набитое
разве что опилками. Ќо этого Њамедов не чувствует.
     ђомантический  герой губит смысл повести  в зародыше.  Ќазвана  повесть
романтично, красиво. Ќаписана внешне  красиво и  с  романтизмом.  Ќо если  в
прошлом романтизм возвышалсЯ хотЯ бы культом мужественности и духом  мужской
несломленной  душевной  силы, то нынешний экзотический романтизм проповедует
уже  нечто  инфантильное  да  жеманное:  красное  винцо,  анашу,  камасутру,
"‹ивайс-5Ћ1",  блюз,  мужской   парфюм,  туфли   фирмы   "Ћдилон",  сигареты
"†итан"-капорал и... тендир-чуреки.
     Њожно подумать, что Ђфанасию Њамедову должно быть легко публиковатьсЯ в
журнале  "„ружба  народов"  в  качестве  экзотического  "господина  Ђзиата в
европейском костюме"; на  деле, думаетсЯ, ему очень тЯжело во  всех смыслах.
—то-то из  этого  экзотического коктейлЯ, или  сам  господин Ђзиат,  или его
европейский костюмчик  - ЯвлЯетсЯ  той  данью, какую платил и платит <i>главной
литературе</i>  нерусский писатель. "„ружба народа", журнал нынешний,  вовсе  не
взимает  эту  дань.  Џротиворечиво  вообще  положение писателЯ,  пишущего на
русском Языке родной ему  культуры,  но о  том  родном, что  уже-то вовсе не
свЯзано ни  с человеком русским, ни с  жизнью русской  - противоречиво  даже
тогда,  когда  публикуетсЯ  он  в  журнале,  который самим  названием  своим
охранЯет его самобытность.  Џо обе  стороны он оказываетсЯ  как чужой  среди
своих.
     ќтот  писатель уникален, будь то „аур ‡антариЯ,  ’имур ‡ульфикаров  или
Ђфанасий Њамедов.  ќтот писатель давно  уже не дружбинец наш  советский, а -
скиталец.  Ќо каждый  такой  писатель  вольно  или  невольно  платит  теперь
современности дань э к з о т и к о й.
     ‡ульфикаров и ‡антариЯ творЯт в последних книгах не мир своей родины, а
трагический  миф  о ней - и в  этом  спасаютсЯ как художники. ‡ульфикаров не
ищет  виноватых,  а устами  дервиша  •ожди Ќасреддина, мудреца и  юродивого,
оплакивает   свой  народ  как  страдающую  одну  плоть  и  душу   заблудшую:
экзотический  писатель  отыскивает длЯ себЯ  мудреца и,  платЯ современности
дань экзотикой, сочинЯет всечеловеческую сказку об утраченной родине.
     ѓерой повести "Ќа круги •азра" нов длЯ экзотической литературы тем, что
он  -  реальное  лицо,  а  не  сказочный персонаж.  Ђфанасий  Њамедов взЯлсЯ
сотворить экзотический  миф о человеке империи - сотворить "господина Ђзиата
в европейском  костюме"  -  но чутьем своим  художника  не  услышал,  что  с
романтизмом  имперским  давно-то  приходит  на  поле  русской  прозы  уже не
литературный новый  герой, а  опостылевший романтический пошлЯк, каковой длЯ
ощущениЯ мужественности разве что надушитсЯ плейбойским одеколоном. Ќо и это
еще  не все! ’аких  пошлЯков, что катаютсЯ  как на коньках по  ледовой арене
человеческих  страданий,  давно  плодит  вовсе  уж  не  экзотическаЯ кипучаЯ
могучаЯ  маргинальщина;  здесь  тебе и  проповедующие  "имперское  сознание"
боевики, триллеры, детективы, авторы которых с задворок советской литературы
предпочитают переместитьсЯ на задворки советской империи.
     ’о, к чему подступалсЯ с актуальным своим талантом Ђфанасий Њамедов (но
задушил-таки эту тему  "чужеродства"), воплощение  нашло в прозе  еще одного
беженца - ЂндреЯ  ‚олоса.  Ђфанасий Њамедов  без  всЯкого сомнениЯ  способен
творчески на  многое,  да  вот мотивы  имперские  скорее  длЯ него  как  длЯ
прозаика только  экзотика, экзотический материал, без которого  он отчего-то
не чувствует себЯ  в современной русской прозе полноценно. Ѓезродный гонимый
по воле •азра  "господин Ђзиат  в европейском костюме" - это герой, которого
Њамедов выдумал. Њежду  тем, Ђндрей  ‚олос не притворилсЯ  изгоем  -  и тема
чужеродства зазвучала как  трагическаЯ. €згоем на  задворках  империи и  мог
оказатьсЯ только  з  а б ы  т ы  й  своим народом  на тех задворках человек;
"господин  Ђзиат в европейском костюме"  - это  бастард  колониальный,  а не
бакинский  юноша-пижон, что  примерЯет  европейский  костюмчик  не иначе как
красуЯсь  собой;  но  и  не  былинный  спецназовец,  что   красуетсЯ  уж  не
костюмчиком, а силой, по-хозЯйски распахиваЯ дверку в имперскую глушь ударом
сапога.
     Ђндрей ‚олос  не изЯществом  слов и образов, но и не пафосом сказаниЯ о
Њамаевом  побоище, а одной только прозаической Ясностью того, что есть жизнь
и  смерть,  описал погромы  душанбинские глазами  того  самого колониального
бастарда, что  в  миг резни  да погромов  и ощутил  себЯ  человеком, так как
оказалсЯ обреченным только на забвение да  смерть. € если этот  человек ищет
спасениЯ - то он находит спасение и длЯ  всех  тех, кто погрЯз то  в чувстве
малодушном ужаса, то в уродской жажде возмездиЯ.
     €мпериЯ - ценитель  с а м о с т и, она  уберегает в искусстве все  даже
самое  хрупкое  и  малое, собираЯ  из всех красок  наций  свой  высокородный
величественный букет. ‹итература после €мперии похожа на  породистую  псину,
утерЯвшую  свой дом, где  так ее холили, что  отдельной щеточкой расчесывали
каждую  драгоценную  шерстинку. ‹итература после €мперии  - это  бродЯчее не
помнЯщее своей породы  животное, ищущее, кому быть нужным хоть  бы  уж не за
самость свою, а просто за умение послужить или  подать голос,  но попадающее
уже только в лапы живодеров: "заЯчьи  польта из них делать будут под рабочий
кредит!"
     Ђ потому каждый пишущий на русском Языке родной ему культуры  ц е л о г
о м и р а, - пишет теперь о том родном и целом, что уже-то уходит в небытие.
Ќо  превращаЯсь  теперь  в  скитальца, художник  и после  €мперии  вовсе  не
лишаетсЯ выбора, а  как раз становитсЯ перед выбором: или он пишет  трагедию
бытиЯ  -  трагедию  утраты  "целого  мира",  или разворачивает  одну  только
фантастическую  метафору небытиЯ, превращаЯ  распад "целого  мира"  в  некое
потустороннее экзотическое зрелище.
     ‚  произведениЯх многих  новейших беллетристов мы не найдем изображениЯ
действительности и  даже одного реального лица нашего современника, как если
бы и  вправду  от  нашего мира  и  современности не  осталось  ничего  кроме
космической пыли, пустоты.  ќто даже не тот наш мир, что запечатлен с близи,
хотЯ  бы как кинокамерой, а виртуальный мультфильм. Џисатель ”азиль €скандер
сказал как-то о  том,  что  есть литература  „ома и ЉочевьЯ.  ’еперь,  после
€мперии, литература скитальцев сосуществует... с литературой пришельцев. „лЯ
какого-то, по  чьей-то надобности эти  пришельцы оказываютсЯ мессиЯми, что в
скафандрах разнообразных модернистских "измов" посланы наподобие космонавтов
исследовать  нашенское "небытие".  Ќа  деле  ж такой  тип - пришельца - тоже
платит  именно современности рабскую  дань экзотикой:  он  пишет на  русском
Языке  родной культуры о том, что уж не родное  ему, а будто б и  чужое -  о
том, отчего осталось Якобы одна пустота. ќто тип "экзотического писателЯ" не
в ђоссии, а из ђоссии;  а-лЯ рюс! господин Ђзиат в модерновом скафандре и  с
балалайкой под мышкой!
     ‚озбудитель "экзотической" болезни  - чувство неполноценности.  Ќо  что
возмещает имперскаЯ экзотика  в современной литературе? “трату  высокородной
величественной  поэтики целого мира. ќкзотическое в нашей литературе сегоднЯ
-  это и  есть  разнороднаЯ космическаЯ пыль  некогда целого,  осмысленного,
блестЯщего мира €мперии.
     Ћднако ж на смену уходЯщему  имперскому самосознанию в ‹итературе после
€мперии неминуемо ЯвлЯетсЯ самосознание  национальное -  и  то русское,  что
осознано уже  только как  русское, возвращает утраченное  родство  с жизнью,
Ясное  чувство  родных пределов,  осЯзаемую немифическую  родину. ‚едь  она,
самобытность русскаЯ, вовсе не растворилась в имперском многоцветье. „а, был
большой имперский  стиль,  но ведь была и  есть этнопоэтика  русской  прозы.
‘уществует, был  и  есть русский человек!  Ђ  потому удивительно,  когда это
живое,  этого человека, заставлЯют нас  лицезреть в виде  некой  виртуальной
реальности, пустоты; где люди не люди -  а виртуальные мулЯжи живых существ;
где  жизнь не жизнь -  а разветвленный  надуманный  мир виртуальной  игры  в
сущее.
     ‘ны эти виртуальные о ђоссии - плоды больного экзотического воображениЯ
пришельцев,  воображающих,  что  они-то настоЯщие, а  кругом  них  отчего-то
должна быть безжизненнаЯ пустошь, где не родитсЯ  ничего живого, настоЯщего.
Ћдин  такой  пришелец  создавал  с помощью  компьютера  из  своей  фототипии
всЯческие  виртуальные  портреты,  выдаваЯ  эти  изображениЯ на  публику,  а
реальное   лицо   скрываЯ:   возможно,   не  удовлетворен   был  собственной
наружностью,  но  эта  маска  неживаЯ  вместо  лица  как   нельзЯ  наглЯдней
иллюстрирует, что же такое есть "развернутаЯ метафора небытиЯ".  ќто - страх
перед бытием, выдаваемый за тайну небытиЯ.  ‘трах своей не физической вовсе,
но духовной неполноценности.
     ‹итература после €мперии, будто б темнаЯ комната, еще долго будет полна
страхов.


     ЊЁђ’‚›‰ ‘…‡ЋЌ
      <i>Ћ литературно образованных людЯх</i>

      ‚ книжном  приложении  "Ќезависимой  газеты"  опубликованы рассуждениЯ
‚ладимира Ѓерезина под названием "ђаб есть вещь", обЯзанные по профилю этого
приложениЯ быть рецензией на "‘тепную книгу" Ћлега Џавлова.  Ќо вместо того,
чтоб разобрать книжную  новинку,  вообще не  касаЯсь  собственно  сюжетов  и
содержаниЯ рассказов "‘тепной книги", рецензент взЯлсЯ открыть свЯтаЯ свЯтых
ее  автора.  € вот  оказалось, на  этот раз, что  ни  книгой  одной стало  в
литературе больше,  а есть некто, пишущий и пишущий о рабах, в  ком утрачено
"человеческое  начало". €  вот  уж братство  людей в их  тЯготах  и лишениЯх
оказываетсЯ "армейским рабством", а  жизнь людскаЯ,  где есть страдание,  но
есть и преодоление, оказываетсЯ рабской нежитью.
     Ѓерезин рассуждает красиво, внешне мужественно, да вот все же малодушно
и  без  всЯкого  смысла.  “тратить человеческое  начало  может  только  труп
человека.  …сли  хочешь мыслить абстрактно,  то  мышление  это никак  нельзЯ
применЯть  в  разговорах  о человеке,  психологиЯ  которого, пускай даже это
психологиЯ раба, имеет  всегда  реальное наполнение.  „а и что-то утверждаЯ,
потрудись предъЯвить доказательства. ђаз заЯвлЯешь, что написано о рабах, то
предъЯви рабов. ђаз заЯвлЯешь об утрате  человеческого начала,  то предъЯви,
где и как это у автора показано или хоть сказано.
     € как обрыдли рассуждениЯ о том,  что кто-то пишет на "армейскую тему"!
“ нас, заводЯ  все эти обЯзательные литературные разговоры  о "темах", давно
не  утруждают  себЯ уже ответами  на вопросы. ЌазываЯ громко ту  или  другую
"тему",  только и обнаруживают сам жизненный материал произведений  - именно
не вымышленных на какую-то тему, а жизненных. Ќо тема - это совокупный смысл
литературного  произведениЯ, нравственный  его императив,  если  сказать еще
ответственней. ’ак рассказы ‚арлама аламова, написанные по расхожему мнению
на "лагерную тему", воплощают всЯкий раз острейшие нравственные темы и менее
всего   ЯвлЯютсЯ   однообразным   воплощением   материала,   физиологическим
нескончаемым очерком о пребывании человека за колючей проволокой. Ќо вопросы
бытиЯ  человеческого,  вопросы   нравственные  и   оказались  длЯ  пониманиЯ
большинства наших зоилов чем-то  несущественным  или несуществующим  - модно
рассуждать  о  "харизме",  "стиле" и  прочей  галантерейной мишуре, красуЯсь
своей интеллектуальностью как фигуркой. “ ‚ладимира  Ѓерезина венчает  такие
рассуждениЯ  пассаж,  которым,  наверное,  он   более   всего  и   гордитсЯ:
"•аризматичность  Џавлова  очевидна, она  в  Языке,  тЯготеющем  к  русскому
классику, отказавшемусЯ от ордена  ЂндреЯ Џервозванного, к уходЯщей традиции
русской культуры, где на престоле сидит писатель-учитель".
     € вот апофеоз,  уж простите, скудоумиЯ фигуристых абстрактных схем:  да
разве в искусстве, как и в науке, бывают несовременные открытиЯ? ‚озможен ли
такой абсурд,  чтоб  существующий в  реальном  времени художник  принадлежал
"уходЯщей традиции"? —то-то уходит или отмирает только тогда, когда лишаетсЯ
в реальном времени  своего  продолжениЯ.  Ќо  если признаетсЯ принадлежность
реально существующего художника пусть хоть и к этой вымороченной рецензентом
"традиции учительства",  то она тем более не  уходит, не умирает -  тогда уж
доказываетсЯ ее насущность, современность, а не обратное. € разве ‘олженицын
выдумал  какой-то особый Язык,  который  бы не  был  просто русским  Языком,
тЯготеть к которому дано от рождениЯ каждому русскому,  в том числе и самому
‘олженицыну?    Њожно,    конечно,   попытатьсЯ    скопировать   особенности
художественного  построениЯ речи - Языковой код - ‘олженицына,  но длЯ чего?
кому это надо? Ќу  если только азартному какому-нибудь мистификатору, хоть и
тогда  получитсЯ пародиЯ:  если еще  возможно собезьЯнничать  со стилем,  то
скопировать духовное содержание нельзЯ. Џотому  что  духовность  прозы - это
вовсе  не  совокупность  каких  бы  то  ни  было   приемов,  а  труд  всегда
единственной и всегда неповторимой человеческой души.
     ‚от  тебе и  проЯвление наглЯдное рабской  психологии с Ярко выраженным
человеческим  началом. Ќу  как  ведь  понЯть и  принЯть  чужую  свободу; как
отпустить на свободу душеньку каждого  и  каждому позволить быть самобытным,
даже русским?  ’огда-то  и начинают  дружно лепить "последыша", чтобы только
убить эту искренность, поставить под сомнение эту творческую свободу.
     Ђ как иначе понЯть: зачем тогда братьсЯ писать о том, что прочитано без
вдохновениЯ, а в иных случаЯх даже с показным отвращением - по долгу службы?
или же  вдохновлЯет писать  собственный  эгоизм,  собственнаЯ  ущербность? ‚
своей Якобы рецензии на "‘тепную книгу" ‚ладимир Ѓерезин муссирует уже и т е
м у моей биографии. Ќамекает, что слишком  она  картиннаЯ, литературнаЯ, как
если  бы  тоже  взЯтаЯ у  кого-то взаймы. Ќо своей биографии Я не выдумал. €
когда ходил по своим путЯм,  то  вовсе не смотрелсЯ в зеркальце, какой будет
выглЯдеть в будущем моЯ физиономиЯ "писателЯ-учителЯ", впечатлЯющей или нет,
Я ведь не знал даже, куда они заведут.
     Ќу,  а  чего  страждала  ЌатальЯ €ванова,  навешиваЯ Ярлык  аж "эпигона
великой  русской прозы"? —то за раздвоение личности постигло ЂндреЯ Ќемзера,
когда одно времЯ  было ему "видно  ученическую оглЯдку то на  ѓоголЯ,  то на
Џлатонова, то на  ‡амЯтина",  ну  а  через год-другой  нате же -  "временами
кажетсЯ, что читаешь пародию на  позднего ‘олженицына" (весьма сведущ  - вот
покрасовалсЯ между прочим, что умеет  уже отличать "раннего" от "позднего").
—то  не дало  покоЯ Ќиките  …лисееву,  Явившему на свет еще  более абсурдную
формулу - "соединил метафизичность Љамю с неистовой  социальностью „еблина и
Языковыми уродствами Џлатонова" (высокомерие образованцев не  ведает стыда и
не  екнет бумажно-важнаЯ "совесть литературно образованного человека", чем и
кичитсЯ  …лисеев  чуть не  в каждой своей  статье, видЯ  вокруг себЯ  даже в
творческих  людЯх  то "смердЯковых",  то "недоучек", коим  он  заочно дарует
знание произведений Љамю и „еблина, да  вот  только длЯ того, чтоб поставить
собственноручно двоечку за практическую работу... ’от же …лисеев стараетсЯ -
и приписывает мою прозу уже к "мертвой традиции". „аже каждую будущую книгу,
еще не  читаЯ, заранее умертвил, но осознает ли со всей Ясностью литературно
образованный  человек,  какой нешуточной низостью,  цинизмом,  взаправдашней
мертвечиной  просвечивают  здесь его  высокомерные  эгоистические словеса? “
него, у …лисеева, все на отлично и есть ему смысл жить, статейки свои писать
и даже премии за них получать, а моей-то жизни отказывает он в смысле, здесь
Я  длЯ  него  уже даже и  не  заурЯдный сочинитель, которого он  выбранил за
очередной роман, а  почти недочеловек, недостойное  будущего существо. € вот
один  человек  вдруг  берет  себе   право  вычеркнуть  другого  человека  из
литературы,  из реальности. Ќо это  и начинаетсЯ - вычеркивание из ж  и  з н
и...
     Њне  жалко  …лисеева и  ему подобных. „а  и  голые  они  давно  в своем
жульничестве - срам-то  нечем  прикрыть. ‚едь  разбиратьсЯ,  судитьсЯ  между
собой  обЯзаны бы сами заЯвители - это они ж своими заЯвлениЯми один другому
перечат и компетентность друг друга как раз публично ставЯт под сомнение. Ќо
ведь не слышно, чтоб судились за истину, отстаивали свои ж взаимоисключающие
мнениЯ  так  же  пристрастно  да  веско,  как  заЯвлЯют на  публику все  эти
иезуитские "формулы  творчества". Џотому не слышно,  что все подобные веские
заЯвлениЯ имеют подспудно одну и ту же цель и собирались здесь в поход, увы,
не за истиной.


        Ћ‘ЋЃ…ЌЌЋ‘’€ ‹€’…ђЂ’“ђЌЋ‰ Ћ•Ћ’›
     <i>‚ завершение полемики о "новом реализме"</i>

     ”амилиЯ его ничего б никому не сказала, не устрой этот некто нескольких
громких скандалов. ‘начала драка в редакции "Њосковского вестника" - в узком
кругу, эдакаЯ проба  сил.  ‡атем скандальнаЯ статьЯ в  "Ќезависимой газете",
где  этот, кажетсЯ,  прозаик, ничего никому  не сказавший  хоть  одним своим
произведением,  громогласно  обвинил   нескольких  известных  литераторов  в
воровстве, будто б они своровали  у него идею  "нового  реализма". Ќо  здесь
потрудились наконец ему  хорошенько ответить - и вот он, Љазначеев, оказалсЯ
на слуху... €сториЯ длЯ нынешних нравов литературных вполне обычнаЯ. Ћднако,
в случае с Љазначеевым все не так уж  просто - этот литературный скандальчик
только вершина айсберга. Љто он такой был? Ћн был вечный дежурный в приемной
руководителЯ  московской  писательской  организации.  ќто  значило,  что как
дежурный  строчил   дежурные,  на  заданную  тему  доклады,   которые  затем
механически превращались в унылые докладные статьи, пропечатываЯсь бережливо
в Ѓогом забытой  "‹епте". Ќо вдруг тон докладов Љазначеева поменЯлсЯ: у него
ЯвилсЯ в  литературе свой собственный интерес.  Љазначеев  оказалсЯ чуть  не
единственным, кто по доброй воле вознамерилсЯ дать новое идеологическое да и
теоретическое обоснование кипучей-могучей маргинальщине ревнителей советской
старины.
     „ругие - нет, не смогли  или  не захотели. ’ак,  куда более талантливый
ЏереЯслов  из  той  же  плеЯды,  взЯлсЯ   писать  свою  историю  современной
литературы,  уже  не  исключаЯ  из  нее  "демократов",  а  изучаЯ   с  пущей
серьезностью   на   свой   лад.  Љазначеев   же   от   размытых   статей   о
литературоцентричности,  от  попыток тоже  заЯвить  свой взглЯд  на  русскую
литературу  "от Џушкина до  Џригова", когда они не удались,  не прозвучали -
вдруг стал расти в обратном направлении: от вопросов литературы к идеологии.
‚ его услугах не нуждаютсЯ писатели национальные, со своей большой и сложной
судьбой.  Ќо длЯ  массы  раздавленных  в зародыше  катком  девЯностых  годов
литераторов,  заигрывающих  теперь  то с новомодным модернизмом, то  вовсе с
людоедскими популЯрными жанрами, а также длЯ  отживших свой век соцреалистов
и окающих  на  народную тему графоманов путевки  в современность литературы,
изготовленные в докладах Љазначеевым, оказываютсЯ как соломинки. „а к тому ж
он всю  эту ветошку залатал, отгладил, представив не рваным клочком, а некой
единой духовно-художественной материей.
     €дею   "единой   духовно-художественной  материи",   однако   ж,   куда
настойчивей и  последовательней  проповедовал  ‚ладимир Ѓондаренко, заботЯсь
немало  и  о  судьбе  тех, кто  без советского прошлого осталсЯ прозЯбать  в
современности на  литературных задворках.  Ќо его идеЯ  "русского  реализма"
была иной: он бросает в разобщенную литературную среду казалось бы  насущный
лозунг  объединениЯ  всех русских  талантов.  …го "двадцать лучших писателей
ђоссии"  -  это  художники, каждый  со  своим  призванием  и судьбой.  € вот
противоречие: ведь из собственно "союза писателей ђоссии", в когорту лучших,
даже  в современность,  не попадала всЯ масса, всЯ  армиЯ, а это  было Явной
ересью идеологической. Ѓондаренко звал рушить резервацию,  но отчаЯнно рушил
самодостаточную организацию - то допотопное, окостенелое, что сохранилось от
советской  организации  литературы.  Ћднако  господа  с  ковчега "российской
словесности" так и не протЯнули ему руки на встречу... …го забаллотировали в
новоЯвленной академии русской современной словесности -  не признали фигурой
как литературного критика. Ќо дело не в его  фигуре, и не в этой  игрушечной
академии, а в большой нешуточной литературной игре, где ставка - счастье.
     ‚  этой  игре фигурами  перестали  быть  национальные  писатели, а само
национальное стало осмеЯно,  проклЯто как "обломок  империи" и прочее. € вот
оповещает   пока   что   только   французских  издателей   ЌатальЯ   €ванова
("‘егоднЯшние литературные течениЯ", публикуетсЯ в "Les Nouvelles francaises
): "угас интерес к так называемым "деревенщикам" - "подорвавшим свой престиж
Яростным   национализмом".  ‡нает  €ванова,  чем   надо  пугать:   "Яростных
националистов",  само  собой  разумеетсЯ,  европейский издатель  боитсЯ  как
заразных.  Ќо  сказано это о  ђаспутине  и  Ѓелове,  писателЯх признанных  и
всенародно  уважаемых,  так  что  заЯвлЯть  подобное,  выдаваЯ  свой  личный
корыстный не интерес  за  всеобщий -  это чистой воды шельмовство! ђаспутина
издают, читают в ђоссии ничуть не меньше, даже чем мощно разрекламированного
фантаста, родом  из  ‹итературного  института, но  любимого €вановой и всеми
нашими провинциалами  с  ‡апада - теми,  кто хочет  быть  уже  американистей
американцев,   европеистей   европейцев  в   этой  своей   рабской  любви  к
"цивилизованному  миру". Ќо  именно  такие,  интуристы убогие, да  именно на
таких  стали   делать   ставку.  ‚от   и  приходитсЯ  ‚ладимиру   Ѓондаренко
беспринципно  славословить  "рожденных  в  тридцать  седьмом"  да  не  глЯдЯ
публиковать на страницах газеты русских писателей  мемуары кабацкой  певицы,
потому  что  главное  не   удалось  -  не  удалось  по-мичурински  скрестить
совестливость  ђаспутина с  феноменальной популЯрностью  Џелевина.  …го идею
"объединениЯ" игроки  половчее  цинично отфутболивают в  аут,  только тем  и
оставлЯЯ  довольствоватьсЯ,  что  Џелевин  - не Якут или  волжский  немец, а
этнически  русский.   Ђ  ведь  хотелось  всего-навсего  блаженного  островка
русского реализма!
     Ќо именно русский  реализм и оказалсЯ в  этой большой литературной игре
разменной монетой; большой  уже по одному  тому,  что из литературно модного
течениЯ на глазах в отстойник превращаетсЯ доморощенный наш постмодернизм. €
если €ванова пинает так резво уже зачинателЯ его - самого ‚иктора …рофеева -
то потому прежде всего, что вышел тот из моды на ‡ападе; а раз вышел из моды
на ‡ападе, то надо ей первой отменить моду на  …рофеева уже и у нас. €ванова
играет понЯтиЯми, позируЯ длЯ  славистов, длЯ которых всЯ русскаЯ литература
- это мертваЯ терминологиЯ да методологиЯ. € чтобы еще хоть разок преуспеть,
заставлЯет набравших силу  в "Ќовом мире"  и  в  "‡намени" новых  подходЯщих
авторов Якобы "преодолевать постмодернизм", но не иначе как в метафизическом
противоборстве с  "воинствующими", "сугубо  серьезными" "новыми реалистами".
‘угубую    серьезность    которых   длЯ   пущей   наглЯдности   сопровождает
недвусмысленной  аббревиатурой "‘‘": очень ей хочетсЯ, хоть и в  такой форме
да намекнуть на нечто фашиствующее. Ќо от  "эсесовцев" иронических, в случае
чего, до "Яростных националистов",  доскачет €ванова одним козлиным прыжком.
€ это есть главнаЯ задача ей подобных: подрывать престиж, если кто-то сугубо
серьезно мешает своим существованием их иезуитскому благополучию.
     “грозу таЯт в  себе те, кто не позволЯет из себЯ лепить что угодно; кто
и пишет и относитсЯ к тому, что пишет, всерьез -  кого не сделаешь сырьем, а
написанное не лишишь только  своего смысла. ‚  смысл современной  прозы и не
можетсЯ цивилизованной €вановой да ей подобным вдуматьсЯ. €  дело вовсе не в
реализме, а  в  этом  самом смысле, ведь и серьезность справедливо мерещитсЯ
€вановой не в термине же "реализм", но в содержании той прозы, что зоветсЯ у
нас  только длЯ удобства критиков "реалистической";  жизненность же ее  не в
реализме,  не в  праводоподобии  изобржаемого,  а  в  исканиЯх  правды  и  в
подлинности человеческих переживаний.
     ‚ случае с патриотическим Љазначеевым  дело тоже было  не в форме, а  в
содержании: устраиваем скандал Якобы из-за  булки,  но выковырЯть же хочетсЯ
из нее изюм. €ванова делает  "реализм" фетишем и всерьез рассуждает о "новых
реалистах", чтоб  ни слова не проронить о  том, что у современной прозы  уже
есть  неподвластное никаким  экспертам  стихийное  национальное  содержание.
Љазначеев  тоже  делает  реализм  чем-то предметным  и заставлЯет  "воровать
реализм"   как   некий  животворный  сосуд,  чтоб   уже   заЯвить   пусть  и
символическое, но  все же  право на  национальное  содержание.  Ђ мы  должны
верить, что бедный  Љазначеев обворован,  тогда  как  в  родимом  его  ‘оюзе
Џисателей  ђоссии только и кичатсЯ своими великими  реалистами при том,  что
уже хватает там и очередей "молодых" да "новых". €  должны уверовать мы, что
кто бы  то ни был творит только  по наитию духа  "трансметареализм", который
€ванова, между тем,  таинственным  образом уже стараетсЯ  сбыть на очередном
конгрессе славистов.
     ‚опрос же в том,  что литература  национальнаЯ  в  ђоссии  будет жить и
писатель русский будет жив, а не  падет от пресловутого развала империи  как
скот.  ‚едь  и  у  казначеевых не "идею" своровали,  а  дали раз и  навсегда
понЯть:  в  то  времЯ  как  они  только и могут, что паразитировать на своей
русскости да  на реализме, уже нарождаетсЯ литература национальнаЯ, лишаЯ их
надкусанной любимой  русской кровиночки. —то  уж  говорить о  тех, кто кровь
русской  литературы - всегда выстраданный ее смысл - пускал наружу. ‚ начале
девЯностых  это кровопускание  €ванова и  ей подобные  делали, рЯдившись под
докторов,  заЯвлЯЯ,   что  литература  иначе  Якобы  не   выживет,  если  не
поступитьсЯ смыслом.  џкобы  это приблизит  ее к читателю и она,  сделавшись
"читабельней", сделаетсЯ и здоровей. Ќо думали они о своем выживании, а не о
выживании  литературы.  Ќадо  было  выжить тем, в чьих услугах  уж тем более
отпала нужда. Ќе стало советской  идейности, за  которой надзирали €ванова и
ей подобные, без чего никто не становилсЯ к р и т и к о м в свою пору. ’огда
ж над чем  надзирать,  какую  функцию  новую нести? Cтали надзирать - навыки
ведь не вытравишь - за русскостью, за демократичностью. Џри том отыскались и
те  надзирающие,  кто трудоустроилсЯ выслеживать  масонов  да жидовствующих.
Љритика этого времени  кончаетсЯ и морально и фактически, когда истрепаны до
дыр  оказались  фетиши  и  прохудились красные флажки  загонов,  так  что  в
единственном и права €ванова - сквозь флажки пройдет уж и всЯкий алчущий. Ќо
у нас нет реалистов и постмодернистов во многом потому, что больше нет нужды
боротьсЯ за  реализм как за символ русского. ‘имвол осуществилсЯ и требуетсЯ
спорить с  содержанием  или травить  самих  пишущих, вспоминаЯ швондеровскую
методу, если уж невтерпеж.
     Ћсмыслено в романах, в повестЯх, в  рассказах - русское во  всей  своей
сложности, современнаЯ действительность, историческое и  народное. ‘  другой
стороны,  также  уже не средствами  критики,  а  средствами более  или менее
художественными,  другие  вам  будут доказывать, что русское  -  это  ошибка
природы, а  сам русский человек - или шут, или скот, или труп.  €вановой  бы
предложил  ответить  на  простой  вопрос:  отчего ж  нельзЯ  быть  в  ђоссии
постмодернистом  и даже  трансметареалистом, то  есть  тем,  кому  она и  ей
подобные  уготовлЯют  литературное  будущее,  без  обЯзательной  пародии  на
русское?  без дежурных  фразочек  о  "бессмысленности" русской истории?  без
хаоса,  абсурда,  иронии, цинизма  -  и  прочего  инвентарЯ.  Џочему  всЯкий
художественный эксперимент у  нас начинаетсЯ с того, как  это было недавно в
Њанеже, что  выставлЯют длЯ поруганиЯ иконы, словом, нечто свЯтое и хранимое
длЯ  души русского человека?  €ли  хотЯт  приучить,  что  вольно  осквернЯть
свЯтое?   ну  а   потом   будет,  конечно,  матерьЯлец,   чтоб   сочинЯть  о
"метафизической  пустоте", будто б нет уж в  помине  ни  русской истории, ни
веры, ни самой ђоссии.

        ‚‘Ђ„Ќ€Љ€ ‘‚Ћ…ѓЋ ЂЏЋЉЂ‹€Џ‘€‘Ђ
     ђусский  писатель   немыслим  без  своей  одинокой   правды  и   своего
сокровенного  обособленного мира.  ќти  миры  стараютсЯ  разрушить  -  но не
разрушат.  —ем сильнее  давление  на  русского писателЯ, тем крепче и выкуют
стержень его личности, так что сами ж обломают зубки.
     ЃедствиЯ и  ничтожество  литературы  надо  искать там, где на писателей
глЯдЯт только как на стадо литературное, без роду и племени, и взвешивают их
скопом  чуть не на вес,  будто б сырое мЯсо. Џохожие  на  конвейерные  ленты
списки да опись поголовнаЯ пишущих, что публикуетсЯ тотально нынче под видом
литературной  критики;  тотальнаЯ  обезличивающаЯ  приписка  к направлениЯм;
формирование келейное  новой  премиальной  номенклатуры  авторов и тотальное
ежегодное запрЯгание всех пишущих, чаще всего даже помимо авторской воли,  в
лошадно-собачьи-тарканьи  бега за призами, и  прочее  подобное  высокомерное
отношение  к самобытности  ЏисателЯ  и снисходительный  взглЯд  на  личность
ЏисателЯ  как на безликую литературную скотинку, какой бы  любовью вообще  к
русской  словесности и заботой  о  ней он  не  маскировалсЯ,  -  вот  приемы
господствующей  теперь  в литературе  т о т а л  ь н  о й критики.  ќто ж по
законам этой критики  за  то,  что  какую-нибудь Ќаталью €ванову приемлют  в
цивилизованных мирах, и за то, что €ванова приемлет по-рабски цивилизованные
миры - не она расплачиваетсЯ своим благополучием, а должны  отторгнуты  быть
обЯзательно  ђаспутин да Ѓелов. € кого следующего там  заготовили отторгнуть
от литературы? кого обложат гробовым молчанием?  „аже те немногие, кто будто
бы держитсЯ в  критике  своего  особого  мнениЯ,  все ж  не удерживаютсЯ  от
судейского  высокомериЯ:  вот Џавел  Ѓасинский умненько  Ђстафьева пристыдит
‘олженицыным, позволЯЯ себе думать, что  писатель этот русский грешен как-то
иначе -  как  не грешит и  сам литературный критик;  а  Ѓондаренко пристыдит
Ђстафьева  и  ‘олженицына  сразу  уж  всем ‘оюзом  писателей  ђоссии, но  не
удержась-таки    и   от   удовольствиЯ   объЯвить    ‘олженицына    "русским
националистом"; и прочее, и прочее!
     „а в том ли теперь дело? Ќеужели не понимают?! ђусский писатель  до сих
пор  твердит, взываЯ  только к  состраданию, что  не  человек  преступен,  а
преступна  жизнь. „а,  посылает  он проклЯтие этой вот  жизни,  но проклЯтиЯ
человеку -  не  посылает. ‚  этой  жизни, в  том  как  она  устроена за счет
угнетениЯ  слабых  да  несчастных,  ничего  хорошего  совесть  не  позволЯет
русскому  писателю углЯдеть - не способен он врать умильно. Ђ вот в человеке
он видит хорошее; опускаетсЯ с человеком на самое дно проклЯтой этой жизни -
и видит  все равно в человеке шевеленье  души, волю к лучшему, не утраченное
достоинство.
     Ќо  наша  официальнаЯ литература,  где обезличили зависимых послушливых
писателей, стала как безликий изображать уже и свой народ. ’о есть писатели,
которых   приучили  милостей  на   дармовщинку  ждать  да   быть  понукаемой
литературной скотинкой,  и писать человека заделались на барских дрожжах как
управлЯемую инстинктами, понукаемую скотинку, и глЯдЯт  на этого человека  с
высокомерием  господ. ‚от что  теперь у нас происходит  - и  это  нешуточно,
здесь уж не прикроешьсЯ фиговым листком "русской современной словесности".
     ЉакаЯ такаЯ словесность, когда  сегоднЯ  само то русское, что в  ђоссии
заключалось в призвании писательском, в писательстве - берут на измор. Ќо  в
то  времЯ,  как, насаждаЯ тотально  фиглЯрство  да  безродство, обезличивают
русскую литературу мощнейшим напором продажные все понимающие умники, - в то
времЯ у нас  каждый  уважающий себЯ средне-арифметический литератор обыденно
разглагольствует  о том, что это она сама, литература современнаЯ, истлевает
заживо эдакой бесхребетной амебой!
     „а если б не было сегоднЯ у русской литературы этого  духовного хребта,
который  ломают уже  и  об  колено  - да никак  не  переломают,  то давно  б
средне-арифметические господа литераторы  не разглагольствовали  красивенько
даже об ее  ничтожестве, а  сгинули бы  всем своим гуртом незнамо где да  не
знамо  как.  ‹итература жива  и  дух  ее жив не теми, кто  рассуждает  о  ее
ничтожестве, никчемности,  серости да кормитсЯ преспокойно от ее  ж плоти, а
титаническим одиноким  усилием тех,  кто крепит ее хребет, то  и знаЯ о себе
непоколебимо, что не ЯвлЯетсЯ ничтожеством.
     Ќичтожны те,  кто  допускает мысль о  ничтожестве русской  литературы -
допускает и  преспокойно  с той мыслью  существует дальше,  не  пускаЯ себе,
однако ж,  пули  лоб; иначе сказать, говорЯт  о смерти  в ђоссии литературы,
умерщвлЯют ее, но себЯ отчего-то жалеют  да  оставлЯют  в живых. €  это дает
право  писать на продажу или потребу. Ћни ж уверовали, что русский  писатель
уж на веки вечные осталсЯ без своего читателЯ - что  в марининых его смерть;
но кто читал Ђввакума  и  был  ли читатель массовый у ЂндреЯ  Џлатонова; кто
вообще-то читал в ђоссии, когда до последнего века вовсе не обучали  массово
грамотности?
     Ѓог даже с ней, с изЯщной  словесностью - но нельзЯ хоронить творческое
в  народе,  нельзЯ  топтать  талантов,  что  обЯзательно  из  почвы  русской
прорастут:  вы  - не  смогли, но верьте, что поднимутсЯ  и на ваших  усилиЯх
другие,  приду