  во власть. ‘ила  же "значениЯ власти"  в том,  что
проЯвитьсЯ на  пустынном  нашем  ландшафте может  только ее  волЯ, и никакаЯ
другаЯ.
     Ќовые  люди  и  энергиЯ  нового  опыта, что  и было  концом  "советской
истории" пошли во власть при  ћрии Ђндропове. ‘то  пЯтьдесЯт сотрудников ЉѓЃ
по  его решению были  направлены в аппарат Њ‚„ ‘‘‘ђ.  Ќовый опыт и энергиЯ -
Ђфганистан. ‹юди, которых отсылали на погибель и в глушь империи, но которые
на войне и достигали  стремительно наград,  званий, познаваЯ такую  свободу,
что выковала в них уже жажду власти.  Ќо идеологема  противостоЯниЯ нового и
старого давным-давно  перестала  быть  насущной.  Џроизошла  незаметнаЯ,  но
судьбоноснаЯ  подмена.  ‚след за людьми  новыми Явились из  ниоткуда,  будто
черти из табакерки, люди молодые. €х энергиЯ и волЯ - не из глубин жизни,  а
потустороннЯЯ,  из  усердиЯ  и  талантов,  самолюбий  и завистей,  надежд  и
мечтаний. Џросто "команда", а не братство, партиЯ или  класс. ќто молодое, в
отличие  от  нового, не  боретсЯ  со  старым, а  наследует  его.  ‘ущностным
становитсЯ антагонизм  нового  и  молодого  -  руцких и гайдаров, лебедей  и
чубайсов - мужей и отроков, а не отцов и детей. Ќашумевшее обращение …льцина
об омоложении правительства  обнаружило  уже змеиный клубок этих  страстей и
подобно  петровской табели о рангах  открыло  простор иерархический длЯ тех,
кто  готов  именно  наследовать  существующий  "демократический  порЯдок"  и
служить  его интересам  - воздвигать новую машину  госуправлениЯ,  вкапывать
верстовые столбы капитализма в камаринскую грЯзь.
     —итаЯ  и  перечитываЯ  "Џреступление  и наказание",  то есть  давно уже
сжившись  с этой  книгой, Я года как  три назад сделал  длЯ себЯ невероЯтное
открытие  -  просто-напросто  осознал  вдруг,  что ђодион  ђаскольников  был
недоучившийсЯ студент, а маниЯ  у него наполеоновскаЯ была, старушку рубанул
- так это, оказываетсЯ, морок юношеский.  —ацкий у ѓрибоедова,  Ѓолконский у
’олстого,  Ђлеша  Љарамазов  у того  же „остоевского, Ѓазаров  у  ’ургенева,
Џечорин  у   ‹ермонтова,  ђахметов  у  —ернышевского  -  все  герои  русской
литературы,  а  подспудно-то и  русской  истории,  были людьми  чуть  старше
двадцати  лет,  а то  и  несовершеннолетние. ’очно так  и великаЯ петровскаЯ
реформа   совершалась  нервическим   подростком,  длЯ   которого  только   и
продолжалась игра в барабаны да в солдат - что невозможно осознать без ужаса
в  душе,  но  знать необходимо  именно без  прикрас, во всей,  так  сказать,
физиологической правде.
     Ќынешние молодые люди, к счастью,  уже  не молоды, уже рады служить,  а
новые -  воры  в  законе,  освобожденные  гебисты,  разбогатевшие  директора
заводов,  банкиры, афганские генералы и  т.п. - давно  не молоды.  Ћмолодить
ђоссию до смерти, до "возраста Џетра" уже не получитсЯ; обновить до смерти -
тем более.  Ќо если  в ђоссии торжествует мирный человек, простой  смертный,
обыватель, то это всегда  лучше,  чем торжество грЯдущих хамов,  обезумевших
тварей  дрожащих или нервических  обездоленных  юнцов.  ќто значит  порЯдок,
покой, мир. ќто значит,  как ни парадоксально, что организующаЯ сила времени
оказалась сильнее стихии и анархии нашего, в полмира, пространства.
     ’еперь возраст  литературного героЯ между тридцатью и сорока годами,  а
русские мальчики,  страшный этот  фантом,  не  видны даже  на горизонте. Ћни
сгинули, и в  литературе,  и  в истории. ѓерой теперь тот,  кто учит простые
человеческие истины. —еловек устал - и он ищет мира.

        ђЂ‘‘Њ…џ‹€‘њ ‘Њ…•Ђ—€
     Ѓыл  солдатом  и  возвратилсЯ  со  службы  с  медицинским диагнозом, со
скрытой  инвалидностью. ‘воими глазами видел,  работаЯ охранником в  обычной
московской больнице, как умирают на  санобработке от горЯчей воды бездомные,
которых,  обмороженных, привозили нам  по  "скорой", со  следами милицейских
дубинок.  Џравда, сам  дубинок  этих  не изведал  и  в  армии осталсЯ  жив -
счастливо избежал участи многих и  многих, кто вместо спасительного диагноза
получил  приговор  суда как дезертир  или  цинковый  гроб;  а вместо  службы
охранника -  одну несильную  смертельную  горЯчую ванну  и ледЯную  полку  в
больничном морге.  Ќо увиденное без  цинизма -  это уже как пережитое.  Ћдно
только  чувствуешь противоречие - всЯкаЯ литература поневоле лицемерна перед
такими  картинами жизни. ’ак вот Я решил длЯ  себЯ насколько возможно изжить
литературность. ђешилсЯ на открытое прЯмое письмо:  то, что могло  дать  пыл
еще одному роману и прочее, воплотилось только в полудокументальных  очерках
- в "Ќелитературной коллекции"...
     ‚  деле  с  этими  очерками,  вероЯтно,  малоприЯтным  уже  длЯ  сугубо
литературной публики стало их  название,  оно  Явилось, действительно, не по
оговорке,  а  сознательно.  Џервой  мне  сделала публичный  выговор сановнаЯ
критикесса  из  журнала  "‡намЯ":  "учительские  амбиции  у  молодца  не  по
возрасту". Џосле полетела косточка и поувесистей: уже ответственный работник
"Ќового мира" объЯвил мои очерки об отверженных "свинцовой мерзостью жизни",
прЯча  за этой  известной цитатой не иначе, как свою собственную ухмылку. Ќо
будь  Я другой,  не  такой  вот  молодой, и  назови  по-другому  написанное,
недовольство  у этой  публики вызвал бы то  же  самое. ‚се окололитературные
нюансы меркнут  именно ввиду "свинцовой мерзости", что оказалась пущенной на
порог литературного мирка.
     ‘егоднЯ много любителей  цитировать также сказанное когда-то  ’олстым о
‹еониде Ђндрееве: "менЯ пугают, а  мне не страшно", но забыли  думать, а чем
же Ђндреев пугал. ‚опли "не верую!" и  мерзость  греховнаЯ в его изображении
были  ‹ьву Ќиколаевичу, действительно, не страшны.  Ќо отверженные люди - не
значит  мерзкие  греховно.  ѓоре  человеческое  -  не порок.  Ђ  толстовскаЯ
проповедь добра и человеколюбиЯ - это уже  не литературный  анекдот. Њассе ж
разномастных "господ" от литературы даже самые  робкие зовы  к  состраданию,
милосердию, что  раздаютсЯ в  их среде,  так и  хочетсЯ свести к  анекдоту -
выставить  голенькими да глупенькими;  а серьезность,  если она  ЯвлЯетсЯ  в
написанном,   -   высмеЯть,   представить   чем-то  нарочитым,   алЯповатым,
анекдотичным.
     Ќо Я вижу несчастных людей, обществом нашим так или иначе отверженных -
людей, а не уродов. …сли эти люди кажутсЯ уродами, то в том не моЯ вина, они
ведь и не из написанного мной со всеми  своими бедами поЯвились. Ћни у  всех
на глазах, этой  бедой кишит  сама  наша жизнь. џ  пишу  об  этих  людЯх  из
гражданского своего личного  несогласиЯ  с  тем  отношением,  какое  внушили
теперь  большинству - что отверженные как проказа, что  их надо обходить  да
боЯтьсЯ. Џисал Я  это и повторю...  ’ребуетсЯ  уж  надрыв сил,  чтобы просто
остатьсЯ  человеком, облик сохранить  человеческий,  а не опуститьсЯ, и  нет
речи даже  ни  о  какой "опрЯтной  бедности",  потому что  бедность и нищета
наступает  длЯ многих  чуть  не  через  месЯц, как лишаютсЯ  они по какой-то
причине  средств к существованию. —еловек теперь  лишилсЯ многих  социальных
прав, но и общество не дает ему теперь никакой защиты. “родство и мерзость -
это когда про бездомных внушают, что они нелюдь, паразиты, клоака, лишаЯ  их
даже надежды  на спасение.  Љогда внушают  про  затравленных солдат, которые
бегут из  частей  - что  они дебилы,  психически больные и что их  прозевали
военкоматы -  тогда как  эти болезни психические приобретаютсЯ в армии,  где
тупеют от каждодневных побоев, полуголодного рациона.
     €  вот есть самозванные чванливые эксперты по художественным красотам и
словесам. …сть  рецензенты убогие, что пишут о  литературе уже только "одной
строкой" и чьи так называемые  рецензии - дурно, как спиртЯгой, шибают в нос
фальшивой любовью к литературе. …сть ответственные литературные работники  -
ответственные только за свое личное благополучие  и карьеры.  …сть литвожди,
что давно как за кассовыми аппаратами - сидЯт на зарплате, обслуживают, а на
каждый вопрос из  "зала" закатывают истерику.  ‚сЯ эта новейшаЯ номенклатура
паразитирует  как  раз  на  серьезности   литературного  призваниЯ   да   на
общественной  значимости  литературного  труда, объЯвлЯЯ-то  самих  себЯ  во
всеуслышание  мучениками  пера...  Ќо покажи  им  страданиЯ  человека  - они
посмеютсЯ, им "не страшно". Џокажи, что боль человеческаЯ - это все же боль,
а кровь  - не  клюквенный сок, то они "не поверЯт". Џотому "не страшно", что
длЯ них всЯ эта чужаЯ людскаЯ боль есть нечто умозрительное, на что они если
и глЯдЯт,  то высокомерно, сверху вниз.  Џотому  "не верЯт",  что  отравлены
цинизмом литературных  игрищ  и  длЯ них серьезность самой  жизни -  это как
простаЯ  зеленаЯ травка длЯ наркоманов,  в ней длЯ  них уж  нет  ни  остроты
чувств, ни сильных властных ощущений дурмана.
     ‹итература лишь тогда имеет смысл, когда ЯвлЯетсЯ поводом к разговору о
жизни.  …сли литература  дает повод к разговорам только о самой себе, то она
мало чего стоит, она заражена высокомерием, заражена сама собой  как "дурной
болезнью" - она заразно, она постыдно больна.

        „›Њ Ћ’…—…‘’‚Ђ
     ‹итературный мир  с некоторых пор огораживаетсЯ от жизни глухой стеной,
становЯсь  уж заплывшим  в  своих  прЯных дурманах островком, где нет других
забот,   кроме   изЯщной   словесности.   Ќекогда   отечественные,   журналы
превращаютсЯ в филологические  журнальчики,  где  литературное событие - это
как взращенный в филологической колбе цветок.
     ‚ этой искусственной атмосфере - или в этой атмосфере искусственности -
даже  в написанном всерьез,  даже  у  писателей  с  громадной своей судьбой,
убиваетсЯ  серьезность, а судьба растворЯетсЯ как ничего  не  значащаЯ.  ’ак
странно  и  чужевато  читать филологические  изысканиЯ ‘олженицына  в "Ќовом
мире".  "‹итературнаЯ  коллекциЯ"  Явилась  почти  сразу после  запрета  его
публичных  телевизионных выступлений, то  есть  фактически после запрета  на
публицистику ‘олженицына.  Ѓлагообразный же либеральный журнал давно  как-то
брезгливо не касаетсЯ реальной жизни, зато с избытком печетсЯ о  природе или
заведомо безнаказанно философствует о будущем ђоссии. ђадели в "Ќовом мире",
как бы не осушилось вдруг  Љаспийское море, а в то времЯ лились реки крови в
—ечне.  Џубликовали  геополитические утопии, а миллионы русских уже томились
без родины  в  новых чужих странах, брошенные на произвол судьбы. Ќо если  у
‘олженицына есть много возможностей длЯ того, чтобы высказать свои убеждениЯ
и вопреки запретам, и помимо "Ќового мира", то  ведь у "Ќового  мира"  кроме
‘олженицына никого  и  ничего за  душой  нет.  —то автор  "Ћдного  днЯ €вана
„енисовича" предстал  на страницах журнала  в  качестве степенного лектора -
это  имеет в  наше  времЯ вид  такой же,  как если бы ’олстого приглашали  в
дворЯнское собрание "почитать о Џушкине". ѓде ничто и никто не нарушит покоЯ
благородного  трусливого  собраниЯ  и не  смутит их  напудренных благородий.
‘ословие  литераторов   из  "Ќового  мира"   могло   б   устраивать   уже  и
благотворительные  балы да обеды;  обед  в пользу бездомных, обед  в  пользу
изувеченных  на  войне  солдат  и  так  далее...  ‚ыпьют  наши  просвещенные
консерваторы  по фужеру шампанского  - упадут как с неба  "поручику Џетрову"
костыли.
     Ђ в то времЯ за стенами благополучного  трусливого литературного  мирка
бродит  "свинцоваЯ  мерзость жизни", не  пущеннаЯ  даже на порог, потому что
место  ей - ну  хоть бы  в злачных подвалах  газет, где  о смерти  не одного
несчастного написано было почти теми  словами: "€спортил  песню, дурак..." Ђ
что там было, что сказала нам эта жизнь и смерть, того  уж не услышим  мы из
газетных  этих  подвалов,  где  есть  только одна  циничнаЯ  псевднонароднаЯ
хроника  убийств, поджогов, обманов, грабежей и тому подобного; кунсткамера,
Ярмарка продажнаЯ уродов и уродств.
     “   нас  с  самого  начала  было  заложено  в  словесности   такое  вот
противоречие, была такаЯ  дикость: просвещенные  люди писали  и  говорили на
чужеродном, французском Языке.  “же  по одному этому можно  постичь пропасть
отчуждениЯ и презрениЯ не столько  к народу, сколько к самой ж и з  н и, что
океаном  омывала   игрушечные  островки  дворцов  да  усадеб.   Љак   раз  с
простонародьем  была и душевнаЯ свЯзь: эту близость отеческую рождали частые
войны,  что  кровью  пролитой  роднили  дворЯнство с  простонародной  средой
солдат. „остоевский  указал еще одно место  русского общежитиЯ - каторгу. Ќо
общей жизни, общей земли и воздуха, казалось, не могло возникнуть.
     Ћднако это  о  б  щ  е  е  возникло -  и  только в  русской литературе.
‚озникло, как идеал, даже точней сказать - как тоска. ‘ этой тоской по общем
у  пишет  ђадищев  "Џутешествие",  где  одинаково достаетсЯ  разоблачений  и
мужикам, и барам;  это же,  подспудно, стало и русской тоской "по Ѓогу",  по
правде,  по истине.  Ќо  что  надо  понЯть  -  нравственный императив  этого
духовного переворота: стали писать  о  тех и  за  ради тех,  кто даже  и  не
мог-то,  не  умел читать.  Ќо  длЯ целого, длЯ обретениЯ смысла жизни  общей
требовалось, чтобы тот, о ком и ради кого пишетсЯ, и  сам бы узнал, постиг -
прочитал. € в литературе нашей было всегда два генеральных направлениЯ: одно
покорЯло океаны русской жизни, неведомые, рассказываЯ просвещенному сословию
буквально  о том, что "варитсЯ в горшочке на ужин" у сапожника или плотника.
Ђ другое -  учило сапожников  и плотников  читать,  просвещаЯ их невежество,
создаваЯ уже в среде простонародьЯ этот просвещенный слой.
     ‚сЯ эта, если хотите, схема, справедлива  до наших  дней. € если "Ќовый
мир"  времен  ’вардовского был  протестом, то более  глубоким по своей сути:
интеллигенции  стало нравственно необходимо понимать, знать, чем  жив народ,
порабощенный колхозами и скрытый от глаз за парадными картинами потемкинских
деревень...  „еревенской  прозой  зачитывались  не  крестьЯне, а учителЯ  да
инженеры.  Ќаписанное  расходилось  родными, сильными  волнами  по  простору
ђоссии. Ђ без всей ђоссии не мыслили себЯ, своей судьбы -  ни  ‘олженицын  с
Ђстафьевым, ни сам тот журнал. Ќо как просто оказалось теперь новообращенным
в литературу  существовать  именно что  без  ђоссии,  закупориваЯ ее в  свои
филологические колбы.
     ЊиссиЯ русской  литературы в  том,  чтобы из  всех сил противитьсЯ быть
литературой, - и она говорила за "тварь бессловесную". Ћна образует историю,
которой нет как осмысленного и целого из-за нескончаемой череды исторических
катастроф. Ћна образует народ, которого нет  как нации - как нет  даже имени
русского народа  в  названии  построенного  на  его  крови государства.  Ћна
образует собой океанский простор жизни, где нет в свой черед одного длЯ всех
‡акона,  ‘праведливости, ‘уда. Ћна же образовала  самое ценное и общее,  что
есть  в  ђоссии  -  культуру. Ќо уничтожать ценности этой культуры  в  силах
только те, кто умеет читать и писать, да еще и знает в этом толк. ’очно так,
если  вы говорите о  падении нравственности  в  обществе, то это значит, что
меньше  ее стало  в  людЯх,  ранее  бывших  или  считавших  себЯ  духовными,
нравственными:  никто другой не виноват, потому что все другие всегда и жили
своей суетной грешной жизнью,  думаЯ  только  о хлебе  насущном,  но,  между
прочим, почитаЯ господ литераторов выше себЯ.
     Ќа писателей,  на деЯтелей литературы, и в  советское времЯ глЯдели как
на  начальников - почтительно, но без  особого довериЯ  и  любви. Ѓесконечно
были они далеки от народа, но и люди земли,  труда - бесконечно  были далеки
от тех, кто жил подальше от заводов да скотных дворов. Ќаше времЯ наращивает
эту чужесть с новой силой - с энергией социального и культурного обновлениЯ.
Ќо эта энергиЯ  (и  в  обществе, и  в культуре)  направлена не  на созидание
общего, а на расслоение и обособление.
     Ќовым же оказываетсЯ давно забытое старое: варварство хижин и дворцов.

        ћЃ€‹…‰™€ЌЂ
     Њемуарно-юбилейной  публикацией  …вгениЯ   …втушенко   "Ћбреченный   на
бессмертье"  -  главкой  из биографической  книги, посвЯщенной ‘олженицыну -
"‹итературнаЯ  газета"  открыла не иначе, как  юбилейные  торжества, ведь не
тайна,  что  Ђлександру €саевичу  ‘олженицыну осенью  этого года  исполнитсЯ
восемьдесЯт лет. Ќо  в  другой  газете,  котораЯ  еще  смелей называет  себЯ
"газетой московской  интеллигенции", почти в то же  самое времЯ вышла статьЯ
ђоЯ Њедведева "Ћт триумфа до безвестности", сдобреннаЯ голосами "с улицы"  и
мнениЯми деЯтелей культуры  о ‘олженицыне, -  однако там, похоже,  торжества
уже так скоро хотели не открыть, а отменить. Ќо в духе обоих публикаций - не
газет - есть и нечто совершенно одинаковое.
     “же  в  простом  этом  наборе  заголовков,  обстоЯтельств  кишмЯ  кишит
по-Ярмарочному, вероЯтно, то же самое лицемерие, о котором  писал в одной из
своих статей ‘олженицын,  только  живое, а не  пойманное и скованное мыслью,
потому  что  сколько ни думай,  сколько ни  пиши  о нем,  взЯтое невесомо из
жизни,  оно  всей  тЯжестью  своей  канет обратно же  в  жизнь...  …втушенко
обрекает ‘олженицына на  бессмертие, попутно  отказываЯ в смысле всему,  что
написано после "Ћдного днЯ €вана „енисовича". Ќе иначе как итог жизни этой и
этого творчества подводит и ђой  Њедведев, но менее утешительный: ‘олженицын
не сделал всего, что мог, а читай Њедведева внимательней - ничего не сделал,
ничего не мог, ни кем он не стал... ђейтинг его как политика в ђоссии пал!
     € это почти детективнаЯ  историЯ, интригу которой и надо суметь понЯть:
ћЃ€‹…‰ ‘Ћ‹†…Ќ€–›ЌЂ  и  ‹€–…Њ…ђ€…  ЌЂ  €‘•Ћ„…  •• ‚…ЉЂ.  ќти  два тЯжелейших,
снарЯженных самой мощной начинкой снарЯда испытают на прочность две ‘удьбы -
судьбу  писателЯ  и  судьбу интеллигенции,  тогда  как все  навЯзавшиесЯ  за
последние десЯтилетиЯ  узелки на линиЯх этих  судеб только давали  на  ощупь
понЯть, что уже-то снова напрЯженны и неЯсны. ЏисателЯ,  возвратившегосЯ  на
родину из  многолетнего изгнаниЯ, творческаЯ  интеллигенциЯ  в  своей  массе
встретила уже как врага - в синодике у ђоЯ Њедведева  читайте,  что говорили
‘арнов, покойный ћрий Ќагибин, Ѓакланов и многие, но  ведь не цитирует он их
изречений других, другого времени и образца - когда они много лет тому назад
тоже встречали ‘олженицына с  "Ћдним днем  €вана „енисовча" как писателЯ,  и
чуть не  плакали  от  восторгов.  ‚ "„невнике" ћриЯ  Ќагибина тех  лет почти
дословно - "ЯвилсЯ мессиЯ, пророк!"  Ђ вот его же, Ќагибина слова, и это уже
в новейшем было сказано времени, они-то и пригождаютсЯ Њедведеву: "—еловеку,
создавшему  двадцать томов,  кажетсЯ, что он  объЯл  всю ђоссию, ее прошлое,
настоЯщее и будущее. ќто все чушь!"
     —то  же  произошло? ‘олженицын - это  ‘олженицын. „еЯтели  культуры, от
…втушенко с ђоем Њедведевым до Љедрина с Џрохановым, что неожиданно стали на
глазах целым  неделимым  коллективом - это уже  массовка. Ђ  такого юбилеЯ в
ђоссии - долго ждали, давно ждут. Џотоком польютсЯ и панегирики и нечистоты,
но сольютсЯ в одну-то полноводную мутную реку, что хлынет в общество, а куда
ж еще "излить душу" людЯм  интеллигентным,  как не  в общество?  ќтого слива
грЯзных вод с души избежать невозможно. ’огда, в шестидесЯтых все почти были
небесной одной  белизны;  теперь, под  конец  века,  одни, не раз и  не  два
заключаЯ сделки с совестью, другие, проигравшись в пух и прах кто на мелкой,
кто  на  крупной  ставке в политику,  будто  б в банальное "очко",  остались
глубоко  неудовлетворенными  тем,  как  и  во  что  воплотились их  судьбы -
остались недовольны своим творческим или же моральным проигрышем. Ќе имеЯ ни
права  морального,  ни  такой  судьбы  творческой,  чтобы   равнЯть  себЯ  с
‘олженицыным, проигравшиесЯ эти игроки будут пытатьсЯ р а в н Я т ь под себЯ
‘олженицына.
     ќто и есть  - юбилейщина. Ѓыл вот  юбилей у ‘ергеЯ Њихалкова, но это же
Њихалков, и никто не  будет  себЯ  к нему примерЯть, а только великодушно, с
высоты своей,  простЯт, что давно  уж простили и себе. Ќо юбилеЯ ‘олженицына
мало кто себе  простит. Ќет другой такой  судьбы в литературе как у  него, а
самое важное - он осталсЯ  самим собой; cамаЯ-то правда в том - что не играл
ведь он в азартные игры этого века, а потому и не проигралсЯ!
     ‘мешней  же другое - канализировать свои грехи, проигрыши и скопившуюсЯ
желчь на самом деле некуда. ЌельзЯ излить  теперь душу обществу, потому  что
общества у нас нет. Ќу, нет,  лет как  пЯть, после перестроечного  пиршества
духа, общественной мысли; ну нет, нет  мнениЯ  общественного после расстрела
парламента  и  чеченской  войны;  нет  общественности,  даже   собственности
общественной,  однокоренной, теперь  с гулькин нос. €з  всех интересов общие
только те, как выжить, но  выживают, как известно, только поодиночке, а всем
миром разве что продают ни за грош.
     ‘олженицын   советует   как   обустроить    ђоссию,   чувствуЯ   личную
ответственность  за ђоссию,  но это чувство доступно и каждому гражданину. ‚
одиночку  же  он  сделал  столько,  сколько  не   сделал  и  весь  коллектив
ораторствующей  интеллигенции, пустивший  на воздух  энергию, сотворенную  в
людЯх   и  самоотрверженым  русским  художником  -  сотворенную  его  самыми
запретными в этом веке, но и самыми свободными книгами.

        Њ€‹›‰ ‹†…–
     <i>‹итературный критик и массоваЯ печать</i>

     —то такое  ложь? Љазалось бы, простой  вопрос... Ќу, скажем, ложь - это
неправда. —еловек  знает,  как было  на  самом деле,  но  говорит совершенно
обратное - значит обманывает, лжет. ‹ожь, стало быть, имеет цель или умысел,
ведь становитсЯ же  важней почему-то  именно  солгать,  сшельмовать.  Ќо как
понЯть тот феномен, когда люди лгут, не  знаЯ истинного положениЯ вещей? или
даже вовсе не желаЯ его знать? Ќа  мой взглЯд, этот феномен близок уже не ко
лжи, а к тому, что мы называем глупостью человеческой. Ќо все же и не всЯкаЯ
глупость бескорыстна. „лЯ глупца  цель - доказать как раз свое  всезнайство,
превосходство. Ћн обманывает других, но, в отличие от лжеца подлинного,  рад
обманывать и самого себЯ. ќто  же  есть и род самоутверждениЯ  длЯ  тех, кто
страдает чувством собственной неполноценности.
     ‚ литературе питательной средой длЯ подобной глупости стали ежемесЯчные
обзоры.  Ќе хочу сказать, что каждый литературный обозреватель каждой газеты
- это  глупец. Ќо получить возможность  ежемесЯчно  быть судьей  чуть не над
всей  литературой  -  это  жила  золотаЯ  длЯ тех, кого  мучает  собственнаЯ
неполноценность, у  кого есть такаЯ вот душевнаЯ  болезнь. Ћна заразна,  как
заражаютсЯ дурным примером или дурной свободой присваивать, а не быть. € вот
из месЯца в месЯц  вместо того, чтоб  честно исполнить работу обозревателЯ и
сообщить  о   содержании  публикаций   отечественных   журналов,   несколько
тайнобольных тем душевным недугом пытаютсЯ  внушить многим тысЯчам читателей
отвращение к одним писателЯм, им лично почему-то неприЯтным, которых они  не
советуют читать да знать, с осмеЯнием прогонЯЯ прочь из литературы, и любовь
чуть не щенЯчью к  другим, на них  похожим или ж им лично  приЯтным, поучаЯ:
что такое - хорошо, а что такое - плохо.
     Џервый симптом этой болезни: авторы литературных обзоров желают думать,
что  знают подноготную каждого из современных  писак  (презирать современных
сочинителей, судить о  них  свысока  всЯкий глупый обозреватель считает  длЯ
себЯ особым  шиком  - а сами сочинениЯ называть не иначе как "опусами"). …ще
желают они думать, что все писаки современные, в общем-то, изводЯт бумагу об
одном и том же, так что их  возможно сравнивать,  как  коней  на Ярмарке:  к
примеру,  рассуждаЯ, что талант одного Явно больше, а талант другого  - Явно
меньше  в  сравнении с  тем, большим. ’акже обозреватель обычно и  не  знает
толком  написанное,  потому что  читает  по  долгу  службы,  если и  успеваЯ
глотать, то кусками. Ћт незнаниЯ легко ему делаетсЯ словоблудить, шельмовать
даже в цитатах  и веско  заЯвлЯть самую дикую чушь,  утекаЯ мыслью только за
своим будущим гонораром и чувствуЯ себЯ  царем всей той  литературной  горы,
которую сам же, изнатужась, нагромоздил.
     ‚торой симптом  болезни литературных обозрений: сравнить  как сравнЯть.
Ќайти,  к  примеру  в одном  писаке отсутствие "мЯгкого  юмора", но  тут  же
обнаружить  его  наличие  в  творениЯх  другого,  что  и рангом-то  будет по
разумению  глупца-обозревателЯ  повыше  -  к  примеру, у  ѓоголЯ,  ну  или у
„овлатова, если ѓоголь никак не лезет в тему. Џосле именно отсутствием этого
"мЯгкого  юмора" и сравнЯть  уже  того,  что  пониже, с  землей,  рисуЯ  его
ничтожеством, в сравненье с ѓоголем, ну или  хоть  с „овлатовым, если ѓоголь
все ж не  влез в тему. ђаз  сам  ничтожество, то и пишет о ничтожествах да о
ничтожном - вот и сравнЯли!
     „олжно сказать, что приличным и полезным  считаетсЯ  в подобных обзорах
еще и пошутить,  то  есть приправить писак этих  современных,  будто б сырой
фарш, острой ухмылочкой да прЯной шуточкой. —аще обычного эти шутки выдаютсЯ
за тонкий филологический или уж на крайний случай за свойский народный юмор.
утЯт, юморЯт, ошибаЯсь в том,  что так говорЯт у нас в народе. Џодростковые
пошловатые шутки  глупых обозревателей  ничего общего  не имеют  с народом и
народным. €  надо ли говорить, что  больные глупостью  умеют пошутить только
пошло? —то страх своей неполноценности - это как раз свойство подростков? Ќо
у подростков пошлость, цинизм - это все же  болезнь роста. Ђ литобозреватели
"€тогов" и "Ќового времени", "Ќедели" и "Љоммерсанта" давным-давно подросли,
но  все  еще чавкают  смачно этой жвачкой  из цинизма да  пошлЯтины, все еще
думаЯ,  что  внушают  к  себе  тем самым  уважение  как к людЯм взрослым  да
многоопытным.
     ’ретий  симптом:  сказка  про  "добрых  людей".  ЉажетсЯ,  обозреватель
человеколюбив,  поскольку требует  от  писак  современных  добра  да  света,
радости да  тепла, однако ж любить он  умеет только мертвую модель человека,
его  скелет,  или человека, опрыснутого,  как одеколончиком, "мЯгким юмором"
или  "приЯтной  иронией".  ‹итературные  же герои, не  опрыснутые тем  самым
одеколончиком,  кажутсЯ обозревателю  падшими животными,  от них  сразу уж и
"вонЯет", "шибает" и прочее. •очетсЯ смешочков и клоунов, елеЯ и духов. Ќо в
том и корень  этой болезни - в смешочках,  в самообмане. Ѓольной лопаетсЯ от
смеха, а ему хочетсЯ еще, будто б мало кругом весельЯ да развлечений. Њало?!
„а в отечестве  нашем траура даже  тогда не  объЯвлЯют,  когда гибнет  разом
сотнЯ человек.
     ‘обытие - то, что происходит в реальной жизни. Џод спудом этих событий,
под  впечатлением от них  и  пишетсЯ  сегоднЯ  настоЯщаЯ, живаЯ  литература.
‘оизмерЯй написанное как событие с тем, что творитсЯ сегоднЯ, в тот же самый
день вокруг тебЯ, чем ты душой и сознанием своим живешь. Ќо,  благополучные,
готовенькие,  и литературу  кроЯт  по своему  подобию,  думаЯ,  что  она как
готовое  платье.  ’олько и могут выискивать, как вшей, литературные аналогии
да  литературный же мертвый подтекст.  "ЏародиЯ на  позднего  ‘олженицына" -
заЯвлЯет внушительно знаток "позднего" ‘олженицына (дал нам всем понЯть, что
сведущ даже в этом, в "позднем"); "нету мЯгкого юмора „овлатова" -  заЯвлЯет
уже  самозванный  эксперт  по "мЯгкому" „овлатову,  той малости только  и не
понимаЯ, что есть вещи, над  которыми  смеЯтьсЯ грешно и есть времена, когда
смеЯтьсЯ  грешно.  …сть  современность  и  жизнь  именно  что  людей,  а  не
напомаженных да надушенных марионеток.
     —то такое сегоднЯ литература  длЯ той колоссальной массы русских людей,
чьЯ  жизнь  проходит  за чертой  жизни, но кто думает, чувствует  на том  же
Языке, на каком пишетсЯ эта литература, давно уж им  не доступнаЯ даже своей
ценой? Ћни - твари бессловесные. Ђ она, литература -  всЯ из себЯ словеснаЯ.
‚опрос теперь  в том, что героЯми литературными еще  становЯтсЯ те л ю  д и,
что  не  смогли б даже о  себе  самих прочесть; возможно,  -  не смогли  б и
понЯть, прочти  им кто-то вслух.  Ќо произведениЯ такие все же  еще  пишутсЯ
именно ради этих людей и об этих людЯх, а прочтут их да отвращение  испытают
как  "простые  читатели",  некто  "€ван  „урасов",  "Ђнна ‚ербиева", "Ђндрей
‚асильев", "Ђделаида Њетелкина" и прочие псевдонимы.  —то происходит? ’е,  у
кого не хватило таланта, ума, совести - уродцы богемные, что прЯчут, будто б
неблагозвучные, даже свои имена - судЯт и осмеивают художников. Ћсмеивают да
шельмуют не просто чужое творчество, а то, что и дает им хлеб обозревателей.
     „а и любЯт ли они вообще литературу русскую, ее читателей, говорЯ-то от
их лица? Ћни любить умеют только самих себЯ.  Ќынешние  литературные обзоры,
по духу да исполнению мало уж  чем отличные  от наших же обжорных  "светских
хроник", - зло во многом социальное: решившие, что они "живут  как люди", не
желают знать, как существуют все другие, кто длЯ  них -  уже Ќикто  и Ќичто.
ќто есть по сути своей социальное лицемерие, но и не только - это социальное
лицемерие,   приходЯщее   не   смену   нравственности,  то   есть   имитациЯ
нравственности, отказ сострадать  и отказ чувствовать, осознавать  сложность
человеческой   жизни,  даже  своей   собственной:  все  серьезное,  тЯжелое,
страдальческое  становитсЯ  ненавистным  и  рождает эстетическое  презрение,
какое  чувство  единственно  и  заменЯет  человеческую  нравственность нашим
больным.  ‘острадать  написанному  -  как   живому  сострадать,  потому  что
написанное, сотворенное -  это  и есть  ожившее, живое.  Њожно  и не сделать
такой милости, захлопнуть книжку. Ќо любое зло, будь книжное  или жизненное,
требует одного  и того  же нравственного преодолениЯ от человека. €  те, кто
больны  лицемерием,  кто  не  желает   "читать",  не  желаЯ  на  самом  деле
сострадать, понимать, знать - больны, одержимы  собственным злом. Ѓольны  до
тех пор, пока скрывают  его в себе, не переносЯ до истерики ни в своей душе,
ни близко с собой того, что им так противно.


        Џђ€ѓ‹Ђ…Ќ€… ЌЂ ЏЋ‹€’€Ќ”ЋђЊЂ–€ћ

     Џрежде с  целью в с  е о х в а т н о с т и писались  обзоры и требовали
весьма добросовестной аргументации, но притом всегда опаздывали, не имели на
исходе времени  какой-то иной актуальности кроме собственно художественной -
и  автор  обзора  мог   выказать  себЯ  разве  что   исследователем  некоего
художественного  опыта.  ‚  новом  времени  жанр  "литературного  обозрениЯ"
вырождаетсЯ в "хроники". –ель  остаетсЯ как будто бы той же - всеохватность.
Ќо  хроника,  сориентирована  на  литературу   иначе,  чем   обозрение.  Ћна
обращаетсЯ  к  событию,  а  не  к  опыту.  Ћна  в  конце-концов  высвечивает
литературу  не  как  нечто  глубинное  и  национальное,  а  как  только  что
произошедшее, почти внешнее, временное.
     •роника заведомо исключает  серьезную аргументацию  и таковаЯ сводитсЯ,
по   сути,  к  комментарию,  выдвигаЯ   на  первый   план  личность   самого
комментатора. •роника,  бесспорно, актуальней  литературного  обозрениЯ, как
мобильный телефон  куда  актуальней в смысле свЯзи,  чем  ожидание вызова  в
телефонную  кабинку. Ќо вопрос осмыслениЯ литературы  -  это  уже не  вопрос
времени,  а  вопрос  глубины пониманиЯ.  €наче сказать,  скорость,  с  какой
литхроникеры  хватают  на лету свершившиесЯ  за  тот или иной период времени
художественные событиЯ,  превращает в весьма субъективный беглый комментарий
то, что  должно быть  результатом осмыслениЯ  художественного опыта. Џоэтому
ежегодные обозрениЯ ЂндреЯ Ќемзера были глубже,  чем все его хроникерство за
тот  же период, но и в  своих "‚зглЯдах на русскую прозу"  он все же пыталсЯ
придать как можно скорее  тот или иной нужный  только ему ход тем  или  иным
только что свершившимсЯ литературным событиЯм - и даже отЯгощенного научными
знаниЯми Ќемзера желание  управлЯть да  направлЯть  заставило  отказатьсЯ от
обзоров в  угоду хроникерству. €  вот литературнаЯ критика из того,  что  по
духу  своему должно  объединЯть все  разрозненные  художественные событиЯ  в
единое  целое  и  утверждать  в  литературе  справедливость  художественную,
выродилась  на  наших  глазах  в  уже  и  пренебрежительную  субъективность.
ѓромоздить  царь-гору  из литературных отвалов только длЯ того, чтоб залезть
на  ее  верхушку  да  возвыситьсЯ   над  каким-то  пространством,  как   над
поверженным, стало занЯтием Ђлександра Ђгеева, ЂндреЯ  ‚асилевского, …вгениЯ
…ромлина, Ќатальи €вановой, ЂндреЯ Ќемзера - всех тех литкритиков, кто вышел
за   куда  уж  широкие  рамки   литературно-критических   жанров  и  занЯлсЯ
"периодизацией" cовременной литературы.
     ‚  свое времЯ писать о литературе <i>одной строкой</i>  начали  в газетах и  в
глЯнцевых  журналах разнообразные  эксперты,  расплодившиесЯ на любой вкус и
цвет, рекрутируемые из окололитературной среды (и  доныне  число оценивающих
во много раз превышает у нас число самих пишущих, то есть мы вправе говорить
о паразитическом  бытовании  литературной журналистики в  уже-то  даже и  не
самой  читающей стране).  Ќо  из газет да глЯнцевых журналов подобного  рода
паразитирующаЯ  журналистика  в  своих  приемах  перекочевала  неожиданно  в
собственно  литературные изданиЯ,  все  ж должные быть отличные  по духу  от
mass-media. ‚ некогда уважающих  себЯ литературных журналах стали вдруг тоже
нанизывать  строки уже  "одну за одной",  захватываЯ литературу "периодами".
Џериод академического цикла, в полгода,  взЯт критиком …вгением  …рмолиным в
"Љонтиненте"  длЯ своих хроник. Ђндреем ‚асилевским  в "Ќовом мире" взЯт был
период  ежемесЯчный.  ЉоллективнаЯ  литхроника  "Ќаблюдатель"  и  безымЯннаЯ
"ЂннотациЯ" в том же журнале отслеживают литературные событиЯ по ходу самого
ж литературного  процесса.  Џримечательно,  что насущность  подобных  хроник
объЯснЯлась там, где их  заводили, таким  вот образом: читатель, к  примеру,
"Ќового мира" будет знать о том, что опубликовано в отечественной периодике,
которую  мало  кто теперь  в  состоЯнии  прочесть в  полном  сборе:  обнищал
читатель  -  вот и  придумали,  как  его  держать  в  курсе  происходЯщих  в
литературе  событий.  Ќо  и  прежде  ведь мало  кто  подписывал  и читал всю
периодику отечественную, однако ничего подобного в журналах не заводилось.
     ’еперь-то и завелись в литературе иные нравы. •роника, даже  содержащаЯ
элементы   блиц-рецензированиЯ,  все   равно  не  имеет  никакой  собственно
литературно-критической ценности, зато позволЯет  воздействовать на сознание
с в о е г о читателЯ  - исподволь внушать с в о е м у  читателю то  или иное
мнение  о публикациЯх в  отечественной периодике  путем подбора тех или иных
фактов  (а  редакциЯ "Љонтинента"  вполне всерьез  рекламирует  свою мыльную
оперу  как дешевый заменитель собственно чтениЯ -  то есть если  хочешь быть
литературно образован, то экономь  времЯ и деньги,  а все за тебЯ прочтет  и
перескажет  тебе  …вгений …рмолин -  подскажет  и  то,  как  надо  правильно
относитьсЯ  к  "прочитанному").  €наче  сказать,  претендующаЯ   на   полную
объективность и  на  оперативность  литхроника  - на  самом деле есть лучший
способ ограничивать и фильтровать информацию.
     ќто  сильнейшее  оружие в нечистоплотной  конкуренции одних  изданий  с
другими  и  стала  практиковатьсЯ  подобнаЯ  "политинформациЯ"  в  журналах,
претендующих  будто бы на ђуководЯщую ђоль - там, где под видом библиографии
или под видом аннотаций информируют с в о  е  г о читателЯ именно  так, чтоб
внушать  ему  заодно  и  отношение  к  прочитанному.  Ђннотации  сочинЯть на
публикации "Њосквы  "  или "ЋктЯбрЯ" все же не  дело сторонних  литературных
журналов. ЂннотациЯ, то есть краткое  изложение содержаниЯ и предуведомление
об авторах - это жанр уже вовсе вспомогательный, но в современности, однако,
мы  и  наблюдаем как  жанры  вспомогательные, вторичные,  малохудожественные
делаютсЯ в  литературной критике неожиданно  так вот раздутыми  до масштабов
чуть ли не cерьезного литературоведческого анализа.
     •роникеры да  специалисты  по  аннотациЯм, олицетворЯЯ собой с каких-то
пор  в  отечественных журналах  к р и т  и к  у , будто б  занЯли  важные да
ответственные Џосты, но стоЯть на Џосту -  еще не значит поститьсЯ. —итателЯ
приглашают на политинформацию. џвка обЯзательна.

     € Џ‹›‚Ё’ ЉЋђЂЃ‹њ
     “спех  -  это  с  недавних  пор  феномен  литературной  моды.  Ћ  самой
литературной моде сегоднЯ и стоило б говорить всерьез.  …сть своЯ социальнаЯ
и духовнаЯ мотивациЯ, чтоб одним людЯм любить триллер или детектив, другим -
прозу,  а третьим - увлекатьсЯ тем  чтением, что  окружено  манЯщим  ореолом
успеха и прочего. Ќо если мотивациЯ социальнаЯ извращаетсЯ, тогда в понЯтном
этом расслоении словесности происходит  тоже извращение основ. Џримеров этих
извращений теперь  множество, их целаЯ  мозаика...  ‚ главном нам  стараютсЯ
внушить, что в основах своих должна изменитьсЯ русскаЯ проза. Ћдним нужны от
нее любовные романы "Ђнна Љаренина"  и детективы "ЃратьЯ Љарамазовы". „ругие
рыщут   длЯ  нее   новых  читателей  и  призывают   нас  в   каждой   убогой
порнографической  сцене,  если  та опубликована на страницах  отечественного
журнала,  видеть поэзию  чувств  да  экзистенциализм.  Џро авторов  массовой
литературы пытаютсЯ внушить, что они уж и "культовые" - что у них есть  своЯ
миссиЯ не иначе как в русской культуре.
     ’ак вот, Џавел Ѓасинский, взЯвшись исследовать впервые длЯ себЯ феномен
самой  популЯрной современной писательницы ("Ђлександра Њаринина  как случай
элитарной культуры"),  заЯвил как раз  о  том, что  этой  писательницей была
открыта  "формула успеха". ”ормулу эту  теперь не  ищет в  литературе только
ленивый. „аже прикоснутьсЯ  к ней,  а не то,  чтоб  исследовать,  - во  всех
отношениЯх  приЯтно. Ћднако Ѓасинский,  решившись наконец  примирить себЯ  и
своего читателЯ  с  этой  "формулой", как и  многие нынешние  поклонники  да
сторонники  успеха , на взглЯд наш,  - поспешил. Ќе вступаЯ  с  Ѓасинским  в
полемику  и упрекаЯ  его  как товарища  только в спешке,  хочетсЯ решительно
возразить самой этой всеобщей панике,  в которой у нас, даже не сбрасываЯ уж
никого с "кораблЯ современности", талантливые люди кидаютсЯ  за борт  сами в
страхе перед бедностью и ненужностью обществу.
     ЉлонитсЯ  к  своему закату мода на ‚иктора Џелевина,  сменившего на том
бесславном  посту  ‚иктора …рофеева.  …му осталось всех  великолепных  былых
возможностей, очевидно,  только  на  один  роман  -  историЯ  будет схожа со
"‘трашным судом" …рофеева, в этом  смысле "—апаев и Џустота" длЯ Џелевина то
же  самое  в  его  карьере модного  литератора, чем  была  длЯ  …рофеева его
"ђусскаЯ  красавица". ’е, кто не  уставал творить Џелевина, уже-то и  строЯт
глазки да заигрывают с новой "викторией" - Ђлександрой Њарининой, благо, что
теперь уж она покорЯет ‡апад и тиражам ее там скоро не счесть будет числа.
     Њаринина  -  это то, что станет  модным  после  Џелевина;  и  в толстых
журналах уже модно всерьез  рассуждать про ее феномен, а  кое-где уже начали
книги ее  рецензировать  всерьез,  шагаЯ на цыпочках мимо  штабелей  трупов,
залитых лужами крови,  и прочего  людоедского инвентарЯ. ’ого и  надо ждать,
что  циничные игроки с нашей литературной  биржи эту "русскую Ђгату Љристи",
спасаЯ свои-то активы, объЯвЯт  на весь мир "новым „остоевским" и понесут на
руках  публиковать  ее  творениЯ,  возможно,  в тот же  самый  старый-добрый
журнал, где  до  нее торговали как  философом полинЯвшим средней  пушистости
фантастом.
     ”еномен  этих  беллетристов  надо  изучать   как   феномен  извращенной
социальной мотивации - а не как случай элитарной и даже массовой культуры.
     Њаринину  сделала  популЯрной  ђоссиЯ,  отечественный  читатель,  а  на
Џелевина пришла в ђоссию мода и его насаждали у нас "провинциалы с ‡апада" и
все прочие глЯдЯщие в рот тамошнему ценителю, что давно ценЯт  словесность -
и свою, и чужую - как  продукт. ‚место того, чтоб стать  популЯрным у самого
широкого   отечественного   читателЯ,   Џелевин   вошел  в  моду   в   почти
оккультистском кружке славистов да интуристов; но на ‡ападе все что не свое,
чужое,  то  есть  и русское, опЯть же может стать лишь модным на времЯ, а не
всенароднолюбимым, как читают в  Ђмерике ‘тивена  Љинга или Ѓредбери. ‚сЯкаЯ
огласка, шумиха длЯ модного писателЯ,  как это ни странно звучит, приближает
его  конец.  ’ает  шагреневаЯ  кожица. €  потому Џелевин так  прЯталсЯ,  так
тщательно  себЯ  от публики скрывал,  что иначе  нельзЯ б  ему было продлить
своего  времени  -  моду  литературную  на себЯ продлить.  ‚от популЯрность,
напротив,  от  шумихи  и  огласок  только  умножаетсЯ  - Њаринина,  та кишит
преспокойно повсюду и все уж знают, кто у  нее муж, где отдыхала за границей
на прошлой неделе и т.п.
     Џелевин лишил  себЯ массового  читателЯ,  а потом шестеро избранных, во
главе  с айтановым, "совершив поступок",  его самого лишили уже Ѓукеровской
премии. Џремию ему дали как фантасту - фантасты ж и дали, но алкала длЯ него
элитарнаЯ  литературнаЯ  публика другого  признаниЯ.  •отЯ  чем эта  премиЯ,
полученнаЯ все же в  своем отечестве, от ценителей  отечественной фантастики
так  уж  плоха,  чтобы  ей  не  порадоватьсЯ?  Ћна ведь,  эта премиЯ,  самаЯ
престижнаЯ у нас длЯ фантастов,  сказать иначе, Џелевина признали  фантастом
национального масштаба, а элитарнаЯ  литературнаЯ публика  не рада!  Ќе рады
потому, что  фантастика отечественнаЯ вовсе-то не нужна на ‡ападе - она там,
как  ботинок  фабрики  "‘короход"  на