   “ нас  были  и  есть  ученые-поэты,  такие,  как  ’имирЯзев,  Љлючевский,
Љайгородов, ”ерсман, Ћбручев, Њензбир, Ђрсеньев, как умерший в молодых годах
ботаник Љожевников, написавший строго научную и увлекательную книгу о  весне
и осени в жизни растений.
   € у нас были и есть писатели, сумевшие ввести  науку  в  свои  повести  и
романы как необходимейшее качество прозы,  -  Њельников-Џечерский,  Ђксаков,
ѓорький, Џинегин и другие.
   Ќо Џришвин занимает среди  этих  писателей  особое  место.  …го  обширные
познаниЯ в области этнографии,  фенологии,  ботаники,  зоологии,  агрономии,
метеорологии, истории,  фольклора,  орнитологии,  географии,  краеведениЯ  и
других наук органически входЯт  в  его  писательскую  жизнь.  Ћни  не  лежат
мертвым грузом. Ћни живут в  нем,  непрерывно  обогащаЯсь  его  опытом,  его
наблюдательностью, его счастливым свойством видеть научные ЯвлениЯ  в  самом
их поэтическом выражении, на  малых  и  больших,  но  одинаково  неожиданных
примерах.
   Џришвин  пишет  о  человеке,  как   бы   чуть   прищурившись   от   своей
проницательности. …го не интересует наносное. …го  занимает  та  мечта,  что
живет у каждого в сердце, будь он лесоруб, сапожник, охотник или  знаменитый
ученый.
   ‚ытащить из человека наружу его сокровенную мечту - вот в чем  задача.  Ђ
сделать это трудно. Ќичто человек так глубоко не прЯчет,  как  мечту.  Њожет
быть, потому, что она не выносит самого малого осмеЯниЯ, даже шутки,  и  уж,
конечно, не выносит прикосновениЯ равнодушных рук.
   ’олько  единомышленнику  можно   безнаказанно   поверить   мечту.   ’аким
единомышленником безвестны к наших мечтателей и был Џришвин. ‚спомните  хотЯ
бы его рассказ "Ѓашмаки" о сапожниках-"волчках" из Њарьиной ђощи, задумавших
сделать самую изЯщную и легкую в мире обувь  длЯ  женщины  коммунистического
общества.


   Џосле Џришвина осталось большое количество записей и  дневников.  ‚  этих
записЯх заключено  много  размышлений  Њихаила  Њихайловича  о  писательском
мастерстве. ‚ этом деле он был так же проницателен, как и в своем  отношении
к природе.
   Њне кажетсЯ образцовым по верности  мысли  рассказ  Џришвина  о  простоте
прозы. ЌазываетсЯ он "‘очинитель".  ‚  рассказе  идет  разговор  писателЯ  с
мальчишкой, подпаском о литературе.
   ‚от этот разговор. Џодпасок говорит Џришвину:
   "- …сли бы ты по правде писал, а то ведь, наверное, все выдумал.
   - Ќе все, - ответил Я, - но есть немного.
   - ‚от Я бы - так написал!
   - ‚се бы по правде?
   - ‚се. ‚от взЯл бы и про ночь написал, как ночь на болоте проходит.
   - Ќу, как же?
   - Ђ вот так! Ќочь. Љуст большой-большой у бочага. џ сижу  под  кустом,  а
утЯта - свись, свись, свись...
   ЋстановилсЯ. џ подумал - он ищет слов или дожидаетсЯ образов. Ќо он вынул
жалейку и стал просверливать в ней дырочку.
   - Ќу, а дальше-то что? -  спросил  Я.  -  ’ы  же  по  правде  хотел  ночь
представить.
   -  Ђ  Я  же  и  представил,  -  ответил  он,  -  все  по   правде.   Љуст
большой-большой! џ сижу под ним, а утЯта всю ночь - свись, свись, свись.
   - Ћчень уж коротко.
   - —то ты, "коротко"! - удивилсЯ подпасок. - ‚сю-то ночь напролет:  свись,
свись, свись... ‘оображаЯ этот рассказ, Я сказал:
   - Љак хорошо!
   - Ќеуж плохо, - ответил он".
   ‚ своем писательском деле Џришвин был победителем. Ќевольно  вспоминаютсЯ
его слова: "... …сли даже дикие болота одни были свидетелЯми  твоей  победы,
то и они процветут необычайной красотой, - и весна останетсЯ тебе  навсегда,
одна весна, слава победе".
   „а, весна пришвинской прозы останетсЯ навсегда  в  жизни  наших  людей  и
нашей советской литературы.

        Ђ‹…Љ‘ЂЌ„ђ ѓђ€Ќ

   ‚о  времена  моей  юности  все  мы,  гимназисты,  зачитывались  выпусками
"“ниверсальной библиотеки". ќто  были  маленькие  книги  в  желтой  бумажной
обложке, напечатанные петитом.
   ‘тоили они необыкновенно дешево. ‡а десЯть  копеек  можно  было  прочесть
"’артарена" „одэ или "Њистерии" ѓамсуна, а  за  двадцать  копеек  -  "„авида
Љопперфильда" „иккенса или "„он-Љихота" ‘ервантеса.
   ђусских писателей  "“ниверсальнаЯ  библиотека"  печатала  только  в  виде
исключениЯ. Џоэтому, когда Я купил очередной выпуск  со  странным  названием
"‘иний каскад ’еллури" и увидел на обложке имЯ автора -  Ђлександр  ѓрин,  -
то, естественно, подумал, что ѓрин иностранец.
   ‚ книге было несколько рассказов.  Џомню,  Я  открыл  книгу,  стоЯ  около
киоска, где Я ее купил, и прочел наугад:
   "Ќет более бестолкового и чудесного порта, чем  ‹исе.  ђазноЯзычный  этот
город напоминает бродЯгу, решившего наконец погрузитьсЯ в  дебри  оседлости.
„ома рассажены, как попало, среди нескольких намеков на улицы. “лиц в прЯмом
смысле слова не могло быть в ‹иссе, потому что город возник на обрывках скал
и холмов, соединенных лестницами, мостами и узенькими тропинками.
   ‚се это завалено сплошной густой  тропической  зеленью,  в  веерообразной
тени которой блестЯт детские пламенные глаза  женщин  †елтый  камень,  синЯЯ
тень, живописные трещины старых стен. ѓде-нибудь на  бугрообразном  дворе  -
огромнаЯ лодка, чинимаЯ  босоногим,  трубку  покуривающим  нелюдимом.  Џение
вдали и его эхо в оврагах. ђынки на сваЯх под тентами и огромными зонтиками.
Ѓлеск оружиЯ, Яркое платье, аромат цветов и зелени, рождающий глухую  тоску,
как во сне, о влюбленности  и  свиданиЯх.  ѓавань  -  грЯзнаЯ,  как  молодой
трубочист. ‘витки парусов, их сон и крылатое утро, зеленаЯ вода, скалы, даль
океана Ќочью - магнетический пожар звезд, лодки со смеющимисЯ голосами - вот
‹исе!"
   џ читал, стоЯ в тени цветущего киевского  каштана,  читал  не  отрываЯсь,
пока не прочел до конца эту причудливую, как сон, необыкновенную книгу.
   ‚незапно Я ощутил тоску по блеску ветра, по солоноватому  запаху  морской
воды, по ‹иссу, по его жарким переулкам, опалЯющим глазам женщин,  шершавому
желтому камню с остатками белых ракушек, розовому дыму облаков, стремительно
взлетающему в синеву небосвода.
   Ќет! ќто была, пожалуй, не тоска, а  жестокое  желание  увидеть  все  это
воочию и беззаботно погрузитьсЯ в вольную приморскую жизнь.
   € тут же Я вспомнил, что какие-то отдельные черты этого блещущего мира  Я
уже знал. Ќеизвестный писатель ѓрин только собрал их на одной  странице.  Ќо
где Я все это видел?
   џ вспоминал недолго. Љонечно, в ‘евастополе, в городе, как бы поднЯвшемсЯ
из зеленых  морских  волн  на  ослепительное  белое  солнце  и  перерезанном
полосами теней, синих, как  небо.  ‚сЯ  веселаЯ  путаница  ‘евастополЯ  была
здесь, на страницах ѓрина.
   џ начал читать дальше и наткнулсЯ на матросскую песенку:

   ћжный Љрест там сиЯет вдали
   ‘ первым ветром проснетсЯ компас.
   Ѓог, хранЯ корабли,
   „а помилует нас!

   ’огда Я еще не знал, что ѓрин сам придумывал песенки длЯ своих рассказов.
   ‹юди пьЯнеют от  вина,  солнечного  сверканиЯ,  от  беззаботной  радости,
щедрости жизни, никогда не устающей вводить нас в  блеск  и  прохладу  своих
заманчивых уголков, наконец - от "чувства высокого".
   ‚се это существовало  в  рассказах  ѓрина.  Ћни  опьЯнЯли,  как  душистый
воздух, что сбивает нас с ног после чада душных городов.
   ’ак Я познакомилсЯ с ѓрином. Љогда Я узнал, что ѓрин русский и что  зовут
его Ђлександр ‘тепанович ѓриневский, то не был этим особенно удивлен.  Њожет
быть, потому, что ѓрин был  длЯ  менЯ  к  тому  времени  Явным  черноморцем,
представителем в литературе того племени писателей, к которому  принадлежали
и Ѓагрицкий, и Љатаев, и многие другие писатели-черноморцы.
   “дивилсЯ Я, когда узнал биографию  ѓрина,  узнал  его  неслыханно  тЯжкую
жизнь отщепенца и неприкаЯнного бродЯги. Ѓыло непонЯтно, как этот  замкнутый
и избитый невзгодами человек пронес через мучительное существование  великий
дар мощного и чистого воображениЯ, веру в  человека  и  застенчивую  улыбку.
Ќедаром он написал о себе, что "всегда видел облачный пейзаж  над  дрЯнью  и
мусором невысоких построек".
   Ћн с полным правом мог бы сказать о себе  словами  французского  писателЯ
†юлЯ ђенара: "ЊоЯ родина - там, где проплывают самые прекрасные облака".
   …сли бы ѓрин умер, оставив нам только  одну  свою  поэму  в  прозе  "Ђлые
паруса",  то  и  этого  было  бы  довольно,  чтобы  поставить  его  в   рЯды
замечательных  писателей,  тревожащих   человеческое   сердце   призывом   к
совершенству.
   ѓрин писал почти все  свои  вещи  в  оправдание  мечты.  Њы  должны  быть
благодарны ему за это. Њы знаем,  что  будущее,  к  которому  мы  стремимсЯ,
родилось из непобедимого человеческого свойства - умениЯ мечтать и любить.

        ќ„“Ђђ„ ЃЂѓђ€–Љ€‰

   Њожно заранее предупредить биографов ќдуарда Ѓагрицкого, что им  придетсЯ
хлебнуть много горЯ, или, как говорЯт, "узнать, почем фунт лиха", потому что
биографию Ѓагрицкого установить трудно.
   Ѓагрицкий столько рассказывал о себе удивительных небылиц,  они  в  конце
концов так крепко срослись с его жизнью, что  порой  невозможно  распознать,
где истина, а где легенда.  Ќевозможно  восстановить  правду,  "одну  только
правду и ничего, кроме правды".
   Љ  тому  же  Я  не  уверен  в  том,  стоит  ли  вообще  заниматьсЯ   этим
неблагодарным  трудом.  ‚ыдумки  Ѓагрицкого  были  характерной  частью   его
биографии. Ћн сам искренне верил в них.
   Ѓез них нельзЯ себе представить этого поэта с серыми смеющимисЯ глазами и
задыхающимсЯ, но певучим голосом.
   Ќа побережье ќгейского морЯ живет живописное племЯ "леватийцев" - веселых
и деЯтельных людей. ќто  племЯ  объединЯет  представителей  разных  народов-
греков и турок, арабов и евреев, сирийцев и итальЯнцев.
   “ нас в ‘оветском ‘оюзе есть свои "левантинцы". ќто "черноморцы"  -  тоже
люди разных народов, но одинаково жизнерадостные, насмешливые, смелые и
   -влюбленные без памЯти в свое  —ерное  море,  в  сухое  солнце,  портовую
жизнь, в "Ћдессу-маму", в абрикосы и кавуны,  в  пестрое  кипение  береговой
жизни.
   Љ этому племени принадлежал ќдуард Ѓагрицкий.
   Ћн напоминал то  ленивого  матроса  с  херсонского  дубка,  то  одесского
"пацана"-птицелова, то забубенного  бойца  из  отрЯда  Љотовского,  то  ’илЯ
“леншпигелЯ.
   €з этих как будто несовместимых черт, если прибавить к ним  самозабвенную
любовь  к  поэзии  и  огромную  поэтическую  эрудицию,  слагалсЯ  цельный  и
обаЯтельный характер этого человека.
   ‚первые Я встретилсЯ с Ѓагрицким на волноломе в Ћдесском порту. Ћн только
что написал "Џоэму об арбузе" - удивительную по сочности  ощущений  и  слов,
как бы забрызганную штормовой черноморской волной.
   Њы  ловили  на  длинные  шнуры-самоловы,  закинутые  в  море,  бычков   и
барабульку. Њимо нас  проходили  на  заплатанных  парусах  черные  дубки  из
Ћчакова с горами полосатых арбузов. ‡адувал свежак, и дубки  качались  и  до
бортов садились в воду, разбрасываЯ вокруг себЯ пену.
   Ѓагрицкий облизал соленые губы и, задыхаЯсь, начал читать нараспев "Џоэму
об арбузе".
   „евушка находит  на  берегу  выброшенный  прибоем  арбуз  с  нарисованным
сердцем - очевидно, с погибшей шхуны.

   € некому здесь надоумить ее,
   —то в руки взЯла она сердце мое!..

   Ћн охотно читал  на  памЯть  стихи  любого  поэта.  ЏамЯть  у  него  была
феноменальнаЯ. ‚  его  чтении  даже  в  хорошо  знакомых  стихах  неожиданно
поЯвлЯлась новаЯ, певучаЯ мелодиЯ. Ќи до Ѓагрицкого,  ни  после  него  Я  не
слыхал такого чтениЯ.
   ‚се звуковые качества  каждого  слова  и  строфы  поднимались  до  своего
полного, томительного и щемЯщего выражениЯ. Ѓыл ли то Ѓерне с его  песней  о
„жоне џчменное ‡ерно, блоковскаЯ "„онна Ђнна" или  пушкинское  "„лЯ  берегов
отчизны дальней... " - что бы ни читал Ѓагрицкий, его  нельзЯ  было  слушать
без сжимающего горло волнениЯ - предвестника слез.
   €з порта мы пошли на ѓреческий базар. ’ам была чайнаЯ, где выдавали к чаю
сахарин, ломтик черного хлеба и брынзу. ‘ раннего утра мы не ели.
   ‚ Ћдессе в то времЯ жил старый нищий. Ћн наводил страх на весь город тем,
что просил милостыню не так, как это обыкновенно делаетсЯ. Ћн  не  унижалсЯ,
не протЯгивал дрожащую руку и не пел гнусаво: "ѓоспода милосердные! Ћбратите
внимание на мое калецтво!"
   Ќет! ‚ысокий, седобородый, с красными склеротическими глазами,  он  ходил
только по чайным. …ще не переступив порога,  он  начинал  посылать  хриплым,
громовым голосом проклЯтьЯ на головы посетителей.
   ‘амый   жестокий   библейский   пророк   €еремиЯ,    прославленный    как
непревзойденный мастер проклЯтий, мог бы, как говорЯт  одесситы,  "сойти  на
нет" перед этим нищим.
   - ѓде ваша совесть, люди вы или не люди?! - кричал этот старик и  тут  же
сам отвечал на свой риторический вопрос: - Љакие же вы люди, когда сидите  и
кушаете хлеб с жирной брынзой без всЯкого вниманиЯ, а старый человек ходит с
утра голодный и пустой, как бочонок! “знала бы ваша мамаша, на что вы  стали
похожи,  так,  может,  она  бы  радовалась,  что  не  дожила  видеть   такое
нахальство. Ђ вы чего отворачиваетесь от менЯ, товарищ?  ‚ы  же  не  глухой?
‹учше успокойте свою черную совесть и помогите старому голодному человеку!
   ‚се подавали этому нищему. Ќикто не мог вынести  его  натиска.  ѓоворили,
что на собранные деньги старик крупно спекулировал солью.
   ‚ чайной нам подали чай и чудесную острую  брынзу,  завернутую  в  мокрую
полотнЯную трЯпочку. Ћт этой брынзы болели десны.
   ‚ это времЯ вошел нищий и с порога уже закричал проклЯтьЯ.
   - Ђга! - зловеще сказал Ѓагрицкий.  -  Ћн,  кажетсЯ,  попалсЯ.  Џусть  он
только подойдет к нам.
   Џусть он только попробует подойти! Џусть он только осмелитсЯ подойти!
   - —то же тогда будет? - спросил Я.
   - •удо ему будет, - ответил Ѓагрицкий. - Ћй, худо! ’олько бы он подошел к
нашему столику.
   Ќищий надвигалсЯ неумолимо. Ќаконец он остановилсЯ около  нас,  несколько
секунд смотрел на брынзу бешеными глазами, и что-то клокотало в его горле  -
может быть, это была настолько сильнаЯ Ярость, что старик задыхалсЯ и не мог
ее высказать. Ќо все-таки он прокашлЯлсЯ и закричал:
   - Љогда, наконец, у этих молодых людей проснетсЯ  совесть!  ќто  же  надо
посмотреть со стороны, как они торопЯтсЯ скушать  брынзу,  чтобы  не  отдать
хоть четверть ее, - Я не говорю - половину, - несчастному старику.
   Ѓагрицкий встал, прижал руку  к  сердцу  и  тихо  и  проникновенно  начал
говорить, не спускаЯ глаз со склеротического старика, - говорить с дрожью  в
голосе, со слезой, с трагическим надрывом:

   „руг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
   Љто б ты ни был, не падай душой!

   Ќищий осексЯ. Ћн уставилсЯ на Ѓагрицкого. ѓлаза его  побелели.  Џотом  он
начал медленно отступать и при словах: "‚ерь, настанет пора и погибнет ‚аал"
- повернулсЯ, опрокинул стул и побежал на согнутых ногах к выходу из чайной.
   - ‚от видите, - сказал Ѓагрицкий  серьезно,  -  даже  одесские  нищие  не
выдерживают Ќадсона!
   ‚сЯ чайнаЯ гремела от хохота.
   –елыми днЯми Ѓагрицкий пропадал в степи за  ‘ухим  лиманом  и  ловил  там
силками птиц.
   ‚ беленной известкой комнате  Ѓагрицкого  на  Њолдаванке  висели  десЯтки
клеток с облезлыми птицами.  Ћн  ими  очень  хвасталсЯ,  особенно  какими-то
необыкновенными джурбаЯми. ќто были невзрачные степные жаворонки,  такие  же
растрепанные, как и все остальные птицы.
   €з клеток все времЯ  сыпалась  на  голову  гостЯм  и  хозЯину  шелуха  от
расклеванных семЯн.
   Ќа корм длЯ этих птиц Ѓагрицкий тратил последние деньги.
   Ћдесские газеты платали ему гроши: по пЯть- десЯть рублей за великолепные
стихи. ‘пустЯ несколько  лет  эти  стихи  знала  и  заучивала  наизусть  всЯ
молодежь.
   Ѓагрицкий, очевидно,  считал,  что  это  справедливо.  Ћн  не  знал  себе
настоЯщей цены и в практических делах был  робок.  Љогда  он  в  первый  раз
приехал в Њоскву, то никогда не ходил один в издательства и редакции, а брал
с собой "длЯ  храбрости"  кого-нибудь  из  друзей.  Џереговоры  вел  главным
образом друг, а Ѓагрицкий помалкивал и улыбалсЯ.
   ‚ Њоскве он остановилсЯ у менЯ в подвале на Ћбыденском переулке. Џриехав,
он предупредил: "џ буду стоЯть у вас постоем".  €  действительно,  за  целый
месЯц он вышел в город только два раза, а все остальное  времЯ  просидел  на
тахте, поджав по-турецки ноги, задыхаЯсь от астматического кашлЯ.
   Ќа тахте он был обложен  книгами,  чужими  рукописЯми  стихов  и  пустыми
коробками от папирос. Ќа них он записывал свои стихи. €ногда он терЯл их, но
огорчалсЯ этим очень недолго.
   ’ак он просидел  весь  месЯц,  восторгаЯсь  "“лалаевщиной"  ‘ельвинского,
рассказываЯ невероЯтные истории и беседуЯ  с  "литературными  мальчиками"  -
одесситами, налетевшими на него тучей, как только он поЯвилсЯ в Њоскве.
   ‚скоре он совсем переехал в Њоскву и вместо птиц завел огромные аквариумы
с рыбами. …го комната была похожа на подводный мир. Ћн мог часами сидеть  на
диване, думать и смотреть на разноцветных рыб.
   Џримерно  такой  же  загадочный  подводный  мир  был  виден  с  одесского
волнолома - так же качались стебли серебрЯной подводной  травы,  похожие  на
кораллы, и медленно проплывали голубые медузы, толчками сжимаЯ морскую воду.
   Њне кажетсЯ, что переезд в Њоскву был  ошибкой.  Ѓагрицкому  нельзЯ  было
отрыватьсЯ от юга, морЯ и  Ћдессы,  даже  от  его  любимой  одесской  еды  -
баклажанов, помидоров, брынзы, свежей скумбрии. Ћн был  весь  прогрет  югом,
жаром желтого ноздреватого известнЯка, из которого построена Ћдесса,  пропах
полынью, солью, акацией и морем.
   Ћн умер рано, еще не перебродив, не готовый к тому, чтобы взЯть,  как  он
говорил, еще несколько трудных вершин поэзии.
   ‡а  его  гробом  шел,  звонко  цокаЯ  подковами  по  гранитной  мостовой,
кавалерийский эскадрон. € вспоминалась "„ума про Ћпанаса", конь  Љотовского,
что "сверкает белым  рафинадом",  широкаЯ  степнаЯ  поэзиЯ,  котораЯ  ходила
вместе с Ѓагрицким, держась за его руку, по пыльным горЯчим шлЯхам, поэзиЯ -
наследница "‘лова о полку €гореве" и ’араса  евченко,  крепкаЯ,  как  запах
чебреца, загорелаЯ, как  приморскаЯ  девчонка,  веселаЯ,  как  свежий  ветер
"левант" над родным —ерноморьем.

        €‘Љ“‘‘’‚Ћ ‚€„…’њ Њ€ђ

   †ивопись учит смотреть и видеть (это вещи разные  и  редко  совпадающие).
ЃлагодарЯ этому живопись сохранЯет живым и нетронутым  то  чувство,  которым
отличаютсЯ дети. Ђлександр Ѓлок

   —еловек останавливаетсЯ, пораженный, перед такими вещами, какие не  могут
играть никакой роли в его жизни: перед отражениЯми, которые нельзЯ схватить,
перед отвесными скалами, которые нельзЯ засеЯть, перед  удивительным  цветом
неба.
   „жоЯ ђескин

   …сть неоспоримые истины, но они часто лежат втуне, никак не отзываЯсь  на
человеческой деЯтельности, из-за нашей лени или невежества.
   Ћдна из таких неоспоримых истин относитсЯ к писательскому  мастерству,  в
особенности к работе прозаиков. Ћна  заключаетсЯ  в  том,  что  знание  всех
соседних областей искусства - поэзии, живописи,  архитектуры,  скульптуры  и
музыки - необыкновенно обогащает внутренний мир прозаика  и  придает  особую
выразительность его прозе.  Ћна  наполнЯетсЯ  светом  и  красками  живописи,
свежестью слов, свойственной поэзии, соразмерностью архитектуры, выпуклостью
и Ясностью линий скульптуры и ритмом и мелодичностью музыки.
   ќто все добавочные богатства прозы, как бы ее дополнительные цвета.
   џ не верю писателЯм, не любЯщим поэзию и живопись. ‚  лучшем  случае  это
люди с несколько ленивым и высокомерным умом, в худшем - невежды.
   Џисатель не может пренебрегать ничем, что  расширЯет  его  видение  мира,
конечно, если он мастер, а не ремесленник, если он создатель ценностей, а не
обыватель,  настойчиво  высасывающий  благополучие  из   жизни,   как   жуют
американскую жевательную резинку.
   —асто бывает, что после прочитанного рассказа, повести или даже  длинного
романа ничего не остаетсЯ в памЯти, кроме сутолоки серых  людей.  Њучительно
стараешьсЯ увидеть этих людей, но не видишь, потому что автор не дал  им  ни
одной живой черты.
   € действие этих рассказов, повестей и романов происходит среди  какого-то
студенистого днЯ, лишенного красок и света, среди вещей только названных, но
не увиденных автором и потому нам, читателЯм, не показанных.
   ЌесмотрЯ на  современность  темы,  беспомощностью  веет  от  этих  вещей,
написанных зачастую с фальшивой бодростью. …ю пытаютсЯ подменить радость,  в
особенности радость труда.
   Џричина  этой  тоскливости  не  только   в   эмоциональной   скудости   и
неграмотности автора, но в его вЯлом, рыбьем глазе.
   ’акие повести и романы хочетсЯ разбить, как  наглухо  заклеенное  окно  в
душной и пыльной комнате, чтобы  со  звоном  полетели  осколки  и  сразу  же
хлынули снаружи ветер, шум дождЯ, крики детей, гудки паровозов, блеск мокрых
мостовых, - ворвалась бы всЯ жизнь с ее беспорЯдочной  на  первый  взглЯд  и
прекрасной пестротой света, красок и шумов.
   “ нас немало книг, написанных как будто слепыми.  Џредназначены  они  длЯ
зрЯчих, и в этом заключаетсЯ всЯ нелепость поЯвлениЯ таких книг.
   „лЯ того чтобы прозреть, нужно не  только  смотреть  по  сторонам.  Ќужно
научитьсЯ видеть. •орошо может видеть людей  и  землю  только  тот,  кто  их
любит. ‘тертость и бесцветность прозы часто бывает следствием холодной крови
писателЯ, грозным признаком его омертвениЯ. Ќо иногда это простое  неумение,
свидетельствующее о недостатке культуры.  ’огда  это  дело,  как  говоритсЯ,
поправимое.
   Љак видеть, как воспринимать свет и краски  -  этому  могут  научить  нас
художники. Ћни видЯт лучше нас. € они умеют помнить увиденное.
   Љогда Я был еще юным писателем, знакомый художник сказал мне:
   - ‚ы, мой милый, еще не совсем Ясно видите. Ќесколько мутновато. € грубо.
‘удЯ по вашим  рассказам,  вы  замечаете  только  основные  цвета  и  сильно
окрашенные поверхности, а  переходы  и  оттенки  сливаютсЯ  у  вас  в  нечто
однообразное.
   - —то же Я могу поделать! - ответил Я, оправдываЯсь - ’акой уж глаз.
   - …рунда! •ороший глаз - дело наживное.  Џоработайте,  не  ленитесь,  над
зрением. „ержите его, как говоритсЯ, в  струне.  Џопробуйте  месЯц  или  два
смотреть на все с мыслью, что вам это обЯзательно надо написать красками.  ‚
трамвае, в автобусе, всюду смотрите на людей именно так. € через два-три днЯ
вы убедитесь, что до этого вы не видели на лицах и десЯтой  доли  того,  что
заметили теперь. Ђ через два месЯца вы научитесь видеть, и вам уже  не  надо
будет понуждать себЯ к этому.
   џ послушалсЯ художника, и действительно - и люди и вещи оказались гораздо
интереснее, чем раньше, когда Я смотрел на них бегло и торопливо.
   € менЯ охватило едкое сожаление о глупо потраченном времени. ‘колько бы Я
мог  увидеть  за  прошлые  годы  превосходных  вещей!  ‘колько   интересного
необратимо ушло, и его уже не воскресишь!
   ќто был первый урок, который Я получил  от  художника.  ‚торой  урок  был
наглЯднее.


   Ћднажды осенью Я ехал из Њосквы  в  ‹енинград,  но  не  через  Љалинин  и
Ѓологое, а с ‘авеловского вокзала - через ЉалЯзин и •войную.
   Њногие москвичи и ленинградцы даже не подозревают о  существовании  этого
пути. Ћн хотЯ и дальше,  но  интереснее,  чем  привычный  путь  на  Ѓологое.
€нтереснее тем, что дорога проходит по пустынным и лесистым краЯм.
   Њоим попутчиком оказалсЯ маленький человек с узенькими, но  очень  живыми
глазами. Ћдет он был мешковато. —еловек этот вез большой  Ящик  с  маслЯными
красками и рулоны загрунтованного холста. Ќетрудно было догадатьсЯ, что  это
художник.
   Њы разговорились. Њой попутчик рассказал, что едет под город ’ихвин,  где
есть у него приЯтель лесник, будет жить у него на кордоне и писать осень.
   - Ђ почему же вы забираетесь так далеко, под ’ихвин? - спросил Я.
   - ’ам у менЯ облюбовано одно место,  -доверительно  ответил  художник.  -
‚сем местам место! ’акого второго нигде не  найдете.  —истый  осиновый  лес!
Љое-где только попадаютсЯ редкие ели. Ћсина дает осенью такой нарЯдный убор,
как ни одно дерево.  ‹ист  у  нее  чистой  раскраски.  Џурпурный,  лимонный,
лиловый и даже черный с золотым крапом. Џод солнцем получаетсЯ  великолепный
костер. Џоработаю там до зимы, а зимой подамсЯ на берег ”инского залива,  за
‹енинград. ’ам, вы знаете, самый лучший иней в ђоссии. Ќигде Я  такого  инеЯ
не видел.
   џ сказал, конечно шутЯ, что  при  таких  познаниЯх  мой  спутник  мог  бы
составить ценный путеводитель длЯ художников, где что писать.
   - Ђ что же вы думаете! - серьезно ответил художник. - ‘оставить нетрудно.
Ќо только нет смысла. ‚се набьютсЯ в одно место,  тогда  как  сейчас  каждый
ищет себе красоту в отдельности. Ђ это не в пример лучше.
   - Џочему?
   - ђазнообразнее раскрываетсЯ страна. ‚ русской  земле  столько  прелести,
что всем художникам хватит на тысЯчи лет. Ќо знаете, -добавил он с тревогой,
-что-то человек начал очень уж затаптывать и разорЯть землю. Ђ ведь  красота
земли - вещь свЯщеннаЯ, великаЯ вещь в нашей социальной жизни. ќто  одна  из
конечных наших целей. Ќе знаю, как вы, но Я в этом  убежден.  Ѓез  пониманиЯ
этого какой же может быть передовой человек!
   „нем Я уснул, но вскоре мой сосед разбудил менЯ.
   - ‚ы уж не сердитесь на менЯ, - говорил он смущенно, - но лучше встаньте.
ђазворачиваетсЯ удивительнаЯ картина - гроза в сентЯбре. ЏоглЯдите!
   џ взглЯнул за окно. ‘ юга подымалась тЯжелаЯ и высокаЯ, в полнеба,  туча.
…е передергивало вспышками молний.
   - Њать честнаЯ!  -  воскликнул  художник.  -  ЉакаЯ  уйма  красок!  ’акое
освещение никак не напишешь, будь ты хоть сам ‹евитан.
   - Љакое освещение? - спросил Я растерЯнно.
   - ѓосподи! - с отчаЯнием сказал художник. -  Људа  же  вы  смотрите?  ‚он
видите - там лес совершенно темный, глухой; это на нем легла тень от тучи. Ђ
вон,  подальше,  на  нем  бледные  желтые  и  зеленоватые  пЯтна:   это   от
приглушенного солнечного света из-за облаков. Ђ  вдали  он  весь  в  солнце.
‚идите? ‚есь как отлитый из красного золота. € весь  сквозной.  ‘воего  рода
золотаЯ узорчатаЯ стена. €ли вроде как  протЯнули  по  горизонту  плат,  что
вышили мастерицы в наших тихвинских золотильнЯх. ’еперь смотрите  ближе,  на
полосу елей. ‚идите бронзовый блеск на хвое? ќто от золотой стены леса.  Ћна
обдает ели  своим  светом.  Ћтраженный  свет.  Џисать  его  трудно  -  легко
загрубить. Ђ вон, видите,  там  только  слабое  сиЯние,  Я  бы  сказал-такаЯ
нежность освещениЯ, что нужна, конечно, очень спокойнаЯ и вернаЯ рука, чтобы
его передать. •удожник посмотрел на менЯ и засмеЯлсЯ.
   - ЉакаЯ сила все-таки у света, отраженного от осенних лесов! ‚се купе как
в зареве. €, в частности,  ваше  лицо.  ‚от  бы  так  вас  написать.  Ќо,  к
сожалению, все это мимолетно.
   - ‚ этом и дело художников, - сказал Я, - чтобы останавливать на столетиЯ
мимолетные вещи.
   - ‘тараемсЯ, - ответил художник. - …сли это мимолетное  не  застанет  нас
врасплох,  как  сейчас.  ‚  сущности  говорЯ,  художник  никогда  не  должен
расставатьсЯ с красками, холстом и кистью.  ‚ам  лучше,  писателЯм.  ‚ы  эти
краски носите в памЯти. ‘мотрите, как все это быстро менЯетсЯ. €шь, как  лес
пышет то светом, то темнотой!
   ‚переди грозовой тучи бежали на нас рваные облака и  своим  стремительным
движением действительно перемешали на земле все  краски.  Џутаница  багреца,
червонного и белого золота, малахита, пурпура и синей тьмы началась в лесных
далЯх.
   €зредка солнечный  луч,  прорвавшись  сквозь  тучи,  падал  на  отдельные
березы, и они вспыхивали одна за  другой,  как  золотые  факелы,  но  тотчас
гасли. Џредгрозовой ветер налетал порывами и усиливал эту сумЯтицу красок.
   - Ђ небо, небо какое! - закричал художник. -  ‘мотрите!  —то  оно  только
творит!
   ѓрозоваЯ туча курилась пепельным дымом и быстро опускалась к  земле.  ‚сЯ
она была однообразного аспидного цвета. Ќо каждаЯ вспышка молнии открывала в
ней  желтоватые  зловещие  смерчи,  синие  пещеры  и   извилистые   трещины,
освещенные изнутри розовым мутным огнем.
   Џронзительный блеск молний сменЯлсЯ в  глубине  тучи  полыханием  медного
пламени. Ђ ближе к земле,  между  тучей  и  лесами,  уже  опустились  полосы
проливного дождЯ.
   - Љаково! - кричал возбужденный художник. -  ’акую  чертовщину  не  часто
увидишь!
   Њы переходили с ним от окна в купе к окну в коридоре. ‡анавески трепетали
от ветра и усиливали мелькание света.
   •лынул  ливень.  Џроводник  торопливо  поднЯл  окна.  Љосые  шнуры  дождЯ
заструились по стеклам. ‘вет померк,  и  только  страшно  далеко,  у  самого
горизонта, сквозь пелену дождЯ еще светилась последнЯЯ позолоченнаЯ  полоска
леса.
   - ‚ы что-нибудь запомнили? - спросил художник.
   - Љое-что.
   - € Я только кое-что, - с огорчением сказал  он.  -  ‚от  пройдет  дождь,
тогда краски будут крепче. Џонимаете, солнце заиграет  на  мокрой  листве  и
стволах. Њежду прочим, в пасмурный день перед дождем приглЯдитесь  к  свету.
„о дождЯ он один, во времЯ дождЯ  -  другой,  а  после  дождЯ  -  совершенно
особый. Џотому что мокрые листьЯ придают воздуху слабый блеск. ‘ерый, мЯгкий
и теплый. ‚ообще изучать краски и свет, милый вы мой, - наслаждение. џ  свою
долю художника ни на что не променЯю.
   •удожник  сошел  ночью  на  маленькой  станции.  џ  вышел  на   платформу
попрощатьсЯ с ним. ‘ветил керосиновый фонарь. ‚переди тЯжело дышал паровоз.
   џ позавидовал художнику и вдруг возмутилсЯ на всЯкие дела, из-за  которых
Я должен был ехать дальше и не мог остатьсЯ хотЯ  бы  на  несколько  дней  в
северной стороне. ‡десь каждаЯ ветка вереска могла вызвать  столько  мыслей,
что их хватило бы на несколько поэм в прозе.
   ‘овершенно непонЯтным было то обстоЯтельство, что на протЯжении жизни  Я,
как и каждый, не позволЯл себе жить по велению своего сердца,  а  был  занЯт
только как будто неотложными делами.


   Љраски и свет в природе надо не столько наблюдать, сколько  ими  попросту
жить. „лЯ искусства годитсЯ только тот материал, который  завоевал  место  в
сердце.
   †ивопись важна длЯ прозаика не только тем, что  помогает  ему  увидеть  и
полюбить краски и свет.  †ивопись  важна  еще  и  тем,  что  художник  часто
замечает то, чего мы совсем не  видим.  ’олько  после  его  картин  мы  тоже
начинаем это видеть и удивлЯтьсЯ, что не замечали этого раньше.
   ”ранцузский художник Њонэ приехал  в  ‹ондон  и  написал  ‚естминстерское
аббатство. ђаботал Њонэ в обыкновенный лондонский туманный день. Ќа  картине
Њонэ готические очертаниЯ  аббатства  едва  выступают  из  тумана.  Ќаписана
картина виртуозно.
   Љогда картина была выставлена, она произвела  смЯтение  среди  лондонцев.
Ћни были поражены, что туман у Њонэ был окрашен в багровый цвет,  тогда  как
даже из хрестоматий было известно, что цвет тумана серый.
   „ерзость Њонэ вызвала сначала  возмущение.  Ќо  возмущавшиесЯ,  выйдЯ  на
лондонские  улицы,  вглЯделись  в  туман  и   впервые   заметили,   что   он
действительно багровый.
   ’отчас начали искать этому объЯснение. ‘огласились на  том,  что  красный
оттенок тумана зависит от обилиЯ дыма. Љроме того, этот цвет туману сообщают
красные кирпичные лондонские дома.
   Ќо как бы там ни было, Њонэ победил. Џосле его картины все начали  видеть
лондонский туман таким,  каким  его  увидел  художник.  Њонэ  даже  прозвали
"создателем лондонского тумана".
   …сли обращатьсЯ к примерам из  своей  жизни,  то  Я  впервые  увидел  все
разнообразие красок русского ненастьЯ после  картины  ‹евитана  "Ќад  вечным
покоем".
   „о тех пор ненастье было окрашено в моих глазах в один унылый  цвет.  ‚сЯ
тоскливость ненастьЯ и вызывалась, как Я думал, именно тем, что оно  съедало
краски и заволакивало землю мутью.
   Ќо  ‹евитан  увидел  в  этом   унынии   некий   оттенок   величиЯ,   даже
торжественности, и нашел в нем много  чистых  красок.  ‘  тех  пор  ненастье
перестало угнетать менЯ. Ќаоборот, Я даже полюбил его  за  чистоту  воздуха,
холод, когда горЯт щеки,  оловЯнную  рЯбь  рек,  тЯжелое  передвижение  туч.
Ќаконец, за то, что во времЯ ненастьЯ начинаешь ценить простые земные  блага
- теплую избу, огонь в русской печи, писк самовара, сухую  солому  на  полу,
застланную грубым рЯдном длЯ ночлега, усыпительный  шум  дождЯ  по  крыше  и
сладкую дремоту.


   Џочти каждый художник, к какому бы времени и  к  какой  бы  школе  он  ни
принадлежал, открывает нам новые черты действительности.
   Њне посчастливилось несколько раз быть в „резденской галерее.
   Џомимо "‘икстинской  мадонны"  ђафаэлЯ,  там  есть  много  картин  старых
мастеров, перед которыми просто опасно останавливатьсЯ. Ћни не отпускают  от
себЯ. Ќа них можно смотреть  часами,  может  быть,  сутками,  и  чем  дольше
смотришь, тем шире нарастает непонЯтное душевное волнение.  Ћно  доходит  до
той черты, когда человек уже с трудом удерживает слезы.
   ‚ чем причина этих непроливающихсЯ слез? ‚ том, что  в  этих  полотнах  -
совершенство духа и власть гениЯ, заставлЯющего нас  стремитьсЯ  к  чистоте,
силе и благородству собственных помыслов.
   Џри созерцании прекрасного возникает тревога, котораЯ предшествует нашему
внутреннему очищению. Ѓудто всЯ свежесть дождей,  ветров,  дыханиЯ  цветущей
земли,  полуночного  неба  и  слез,  пролитых  любовью,  проникает  в   наше
благодарное сердце и навсегда завладевает им.
   €мпрессионисты как бы усилили солнечный свет.  Ћни  писали  под  открытым
небом и иногда, может быть, нарочно усиливали краски. ќто  привело  к  тому,
что землЯ на их картинах предстала в ликующем освещении.
   ‡емлЯ стала праздничной. ‚ этом не было никакого греха, как нет его ни  в
чем, что прибавлЯет человеку хотЯ бы немного радости.
   €мпрессионизм принадлежит нам,  как  и  все  остальное  богатое  наследие
прошлого.  ЋтказыватьсЯ  от  него  -  значит  сознательно  толкать  себЯ   к
ограниченности. ‚едь не отказываемсЯ мы от  "‘икстинской  мадонны"  ђафаэлЯ,
хотЯ эта гениальнаЯ картина написана на религиозную тему. Њы не  так  глупы,
чтобы не понЯть, где проходит грань между живописным гением и  религией.  Ќе
думаю, чтобы  хотЯ  бы  один  советский  человек,  восхищенный  "‘икстинской
мадонной", вдруг стал верующим. Ќелепость этой мысли очевидна. Џочему же  мы
всерьез считаемсЯ  с  такими  смехотворными  мыслЯми,  когда  дело  касаетсЯ
импрессионистов?
   —ем опасен „лЯ нас новатор Џикассо, импрессионисты  Њатисс,  ‚ан-ѓог  или
ѓоген? ’от,  который,  кстати  говорЯ,  вступил  в  борьбу  с  колониальными
французскими властЯми за независимость таитЯн?
   —то  в   этом   опасного   или   дурного?   ‚   каких   завистливых   или
приспособленческих мозгах может поЯвитьсЯ мысль о  необходимости  вычеркнуть
из  человеческой  и,  в  частности,  нашей  культуры  плеЯду   блистательных
художников?


   Џосле встречи  в  поезде  с  художником  Я  приехал  в  ‹енинград.  ‘нова
открылись передо мной торжественные ансамбли его площадей и пропорциональных
зданий.
   џ подолгу всматривалсЯ в них, стараЯсь разгадать их архитектурную  тайну.
Ћна заключалась в том, что эти зданиЯ производили  впечатление  величиЯ,  на
самом же деле они были не велики. Ћдна из  самых  замечательных  построек  -
здание ѓлавного штаба, вытЯнутое плавной дугой  против  ‡имнего  дворца,  по
своей высоте не превышает четырехэтажного дома.  Ђ  между  тем  оно  гораздо
величественнее любого высотного дома Њосквы.
   ђазгадка  была  простаЯ.   ‚еличественность   зданий   зависела   от   их
соразмерности, гармонических пропорций и от  небольшого  числа  украшений  -
оконных наличников, картушей и барельефов.
   ‚сматриваЯсь в эти зданиЯ, понимаешь, что хороший вкус - это прежде всего
чувство меры.
   џ уверен, что  эти  же  законы  соразмерности  частей,  отсутствиЯ  всего
лишнего,  небольшого  числа  украшений,  простоты,  при  которой   видна   и
доставлЯет истинное наслаждение каждаЯ линиЯ,  -  все  это  имеет  некоторое
отношение и к прозе.
   Џисатель, полюбивший совершенство  классических  архитектурных  форм,  не
допустит в  своей  прозе  тЯжеловесной  и  неуклюжей  композиции.  Ћн  будет
добиватьсЯ соразмерности частей и строгости  словесного  рисунка.  Ћн  будет
избегать обилиЯ разжижающих прозу украшений -так называемого орнаментального
стилЯ.
   ЉомпозициЯ прозаической вещи должна быть доведена  до  такого  состоЯниЯ,
чтобы ничего нельзЯ было выбросить и ничего прибавить  без  того,  чтобы  не
нарушилсЯ смысл повествованиЯ и закономерное течение событий.


   Љак всегда в ‹енинграде, больше всего времени Я провел в ђусском музее  и
ќрмитаже.
   ‹егкий сумрак ќрмитажных зал,  тронутый  темной  позолотой,  казалсЯ  мне
свЯщенным. џ входил  в  ќрмитаж  как  в  хранилище  человеческого  гениЯ.  ‚
ќрмитаже Я впервые, еще  юношей,  почувствовал  счастье  быть  человеком.  €
понЯл, как человек может быть велик и хорош.
   Џервое времЯ Я терЯлсЯ среди пышного шествиЯ художников. “ менЯ кружилась
голова от обилиЯ и густоты красок, и, чтобы отдохнуть, Я уходил в  зал,  где
была выставлена скульптура.
   ’ам Я сидел очень долго. € чем больше  Я  смотрел  на  статуи  безвестных
эллинских ваЯтелей или на едва заметно улыбавшихсЯ женщин Љаковы, тем  Яснее
понимал, что всЯ эта скульптура - зов к прекрасному в самом  себе,  что  она
предвестница  чистейшей  утренней  зари  человечества.  ’огда  поэзиЯ  будет
властвовать над сердцами и социальный строй - тот строй, к которому мы  идем
через годы труда, забот и душевного напрЯжениЯ, - будет основан  на  красоте
справедливости, красоте ума, сердца, человеческих отношений и  человеческого
тела.
   Ќаша дорога - в золотой век.  Ћн  будет.  „осадно,  конечно,  что  мы  не
доживем до него. Ќо мы должны быть счастливы тем, что ветер этого  века  уже
шумит вокруг нас и заставлЯет сильнее битьсЯ наши сердца.
   Ќедаром ѓейне приходил в ‹увр,  часами  просиживал  около  статуи  ‚енеры
Њилосской и плакал.
   Ћ чем? Ћ поруганном совершенстве человека. Ћ том, что путь к совершенству
тЯжел и далек и ему, ѓейне, отдавшему людЯм Яд  и  блеск  своего  ума,  уже,
конечно, не дойти до  той  обетованной  земли,  куда  его  всю  жизнь  звало
беспокойное сердце.
   ‚ этом - сила скульптуры, та сила, без внутреннего огнЯ которой немыслимо
передовое искусство, особенно искусство нашей страны. Ђ тем самым  немыслима
и полновеснаЯ проза.


   Џрежде чем перейти к влиЯнию поэзии на прозу, Я  хочу  сказать  несколько
слов о музыке, тем более что музыка и поэзиЯ подчас неразделимы.
   ’ему этого короткого разговора о музыке придетсЯ ограничить  только  тем,
что мы называем ритмом и музыкальностью прозы.
   “ подлинной прозы всегда есть свой ритм.
   Џрежде всего ритм прозы  требует  такой  расстановки  слов,  чтобы  фраза
воспринималась читателем без напрЯжениЯ, всЯ сразу. Ћб  этом  говорил  —ехов
ѓорькому,  когда  писал  ему,  что  "беллетристика  должна  укладыватьсЯ  (в
сознании читателЯ) сразу, в секунду".
   —итатель  не  должен  останавливатьсЯ  над  книгой,  чтобы   восстановить
правильное движение слов, соответствующее характеру  того  или  иного  куска
прозы.
   ‚ообще писатель должен держать читателЯ в напрЯжении, вести его за  собой
и не допускать в своем тексте темных или неритмичных мест, чтобы  не  давать
читателю возможности споткнутьсЯ об эти  места  и  выйти  тем  самым  из-под
власти писателЯ.
   ‚ этом напрЯжении,  в  захвате  читателЯ,  в  том,  чтобы  заставить  его
одинаково думать и чувствовать с автором, и заключаетсЯ  задача  писателЯ  и
действенность прозы.
   џ думаю, что  ритмичность  прозы  никогда  не  достигаетсЯ  искусственным
путем.  ђитм  прозы  зависит  от  таланта  от  чувства  Языка,  от  хорошего
"писательского слуха". ќтот хороший слух в какой-то  мере  соприкасаетсЯ  со
слухом музыкальным.
   Ќо больше всего обогащает Язык прозаика знание поэзии.
   ЏоэзиЯ обладает одним удивительным свойством. Ћна  возвращает  слову  его
первоначальную девственную свежесть. ‘амые стертые, до конца  "выговоренные"
нами слова, начисто потерЯвшие длЯ нас образные качества, живущие только как
словеснаЯ скорлупа, в поэзии начинают сверкать, звенеть, благоухать!
   —ем это объЯснить, Я не знаю. џ предполагаю, что  слово  оживает  в  двух
случаЯх.
   ‚о-первых, когда ему возвращают его фонетическую (звуковую) силу.  Ђ  это
сделать в певучей поэзии значительно легче, чем в прозе. Џоэтому и в песне и
в романсе слова сильнее действуют на нас, чем в обычной речи.
   ‚о-вторых, даже стертое  слово,  поставленное  в  стихах  в  мелодический
музыкальный рЯд, как бы насыщаетсЯ общей мелодией стиха и начинает звучать в
гармонии со всеми остальными словами.
   €, наконец, поэзиЯ богата  аллитерациЯми.  ќто  одно  из  ее  драгоценных
качеств. Ќа аллитерацию имеет право и проза.
   Ќо главное не в этом.
   ѓлавное в том, что проза, когда она достигает совершенства, ЯвлЯетсЯ,  по
существу, подлинной поэзией.
   —ехов считал, что лермонтовскаЯ "’амань" и пушкинскаЯ "ЉапитанскаЯ дочка"
доказывают родство прозы с сочным русским стихом.
   Џришвин однажды написал о себе (в частном письме), что он "поэт, распЯтый
на кресте прозы".
   "ѓде граница между прозой и поэзией, - писал ‹ев ’олстой, - Я никогда  не
пойму". ‘ редкой длЯ  него  горЯчностью  он  спрашивает  в  своем  "„невнике
молодости":

   "‡ачем так тесно свЯзана поэзиЯ с прозой, счастье с несчастьем? Љак  надо
жить? ‘таратьсЯ соединить вдруг поэзию с  прозой  или  насладитьсЯ  одной  и
потом пуститьсЯ на произвол другой?  ‚  мечте  есть  сторона,  котораЯ  выше
действительности. ‚  действительности  есть  сторона,  котораЯ  выше  мечты.
Џолное счастье было бы соединением того и другого".


   ‚ этих словах, хотЯ и сказанных наспех,  высказана  ве