рЯчаЯ и потнаЯ маленькаЯ рука взЯла менЯ за палец, и девочка сказала:
     - „авайте будем здесь жить, как в игре.
     ’рудно было понЯть, что она хотела сказать этими словами, но с тех  пор
жизнь в степи действительно пошла, как в игре,- то как Явь, то как сон.
     ‘ тех пор страх за жизнь этого  хрупкого, как стрекоза, существа держал
менЯ за горло и за сердце и не отпускал, пока наконец ђегинин  не прислал за
нами  ’орелли. Ќо это  случилось, насколько Я помню, не раньше чем через три
недели.
     ’ак Я и жил в состоЯнии  страха,  отчаЯниЯ, жалости и умилениЯ. ‚се эти
чувства слились в одно, не имевшее имени. Ћно то ослабевало, то захлестывало
болью  даже от  такого  пустЯка,  как  вытаскивание  занозы из  худенького и
дрожащего пальца.
     Ќо в  конце концов у менЯ на руках была маленькаЯ доверчиваЯ жизнь, и Я
взЯл себЯ в руки. ’ем более что у менЯ осталось очень мало продуктов, совсем
не было мыла и, кроме моей потрепанной кожаной куртки,  ничего  не  нашлось,
чем бы укрыть девочку. Ђ ночи уже  холодели, и запах осени все чаще проникал
на рассветах в комнату.
     „о сих  пор Я не понимаю, почему  Я в  те дни не поседел от отчаЯниЯ. џ
боЯлсЯ всего: палЯщего солнца (мне все  времЯ чудились солнечные  и тепловые
удары у девочки), обрыва над морем (ей ничего  не стоило сорватьсЯ с  него и
разбитьсЯ насмерть, и  потому  Я благословлЯл ступеньки,  выкопанные  мной в
твердой глине), холодных ночей (девочка навернЯка должна была простудитьсЯ),
штормов с их ветрами, голода (Я подсчитал, что продуктов нам хватит всего на
семь дней).
     ‚се книги, все созерцаниЯ и счастливые мысли вылетели у менЯ из головы.
€х  как будто  и не было. €,  должно быть, от чрезмерного  страха  Я даже не
замечал в  первые дни, что девочка все времЯ мне помогает - собирает щепки и
сухой бурьЯн длЯ очага,  подметает дачу и  сад полынным веником и приносит в
жестЯнке от консервов воду из родника. Џравда, она несла ее почти час, чтобы
не расплескать ни капли.
     Ћна редко менЯ о чем-нибудь спрашивала и  предпочитала догадыватьсЯ обо
всем сама без моей помощи.
     Ћна почти  не плакала.  Ќо однажды,  когда  с  обрыва сорвалсЯ камень и
поранил ей ногу, она рыдала так  отчаЯнно, как может рыдать  брошенный ночью
на  пустыре  ребенок.  Ћна  всЯ  дрожала и цеплЯлась  за  мою  шею,  когда Я
перевЯзывал ей чистой трЯпочкой горЯчую окровавленную ногу.
     џ, конечно, понимал, что плачет  она  не оттого, что камень  ушиб  ее и
поранил, а от непомерного горЯ, что накопилось в ее жизни за последние дни.
     ‘амое  ужасное заключалось  в  том,  что нельзЯ было зарытьсЯ мокрым от
слез,  горЯчим  лицом  на  маминой  груди и, всхлипываЯ и  несвЯзно жалуЯсь,
понЯть, что во  всем мире есть только один человек, который может  отдать ей
всю свою ласку, любовь и защиту. € этот человек - мама.
     Ќо  мама лежала  в тЯжелой горЯчке  в  Ћдессе.  Њама, может быть,  даже
умерла. Ћб этом нельзЯ было подумать, чтобы не  умереть самой. € обе они - и
мама  и  она -  жалели  теперь  о каждом часе, когда разлучались  в прошлом.
Џотому  что им оставалось на  час меньше любви друг к другу и  на  час ближе
подходила та чернаЯ ненужнаЯ пропасть, какую люди зовут смертью.
     џ был уверен, что именно такое состоЯние было у девочки, и не знал, что
сделать,  чтобы заставить ее хотЯ бы  изредка  засмеЯтьсЯ.  Џока она  только
чуть-чуть улыбалась, но Я был уверен, что она это делала, только  чтобы менЯ
успокоить.
     ’от, у  кого нет детей, никогда  не поймет, как близко  от нас,  где-то
совсем рЯдом, лежит бессмысленный мир трагических случайностей.  €  врЯд  ли
поймет, что такое всепоглощающаЯ любовь.
     Ќадо было жить, конечно. †изнь наша была суровой. Ќо Я так был поглощен
заботами, что не замечал этого.
     Ђ забот поЯвилось столько, что Я, пожалуй, не смогу их все перечислить.
     ‚о-первых, умывание. Љупались мы в море, но  после этой необъЯтной чаши
воды,  брызжущей в лицо едкой солью, надо было обмытьсЯ  пресной  и  ледЯной
водой из родника.
     Њыла не было. Џриходилось оттирать лицо  и руки мелким песком. Ќо через
несколько  дней Я  заметил в обрыве у самого  плЯжа  вкрапленную в известнЯк
полоску синеватого окаменелого ила.
     џ с детства помнил бруски мыла "Љил". Ћно прекрасно мылилось  в морской
воде  и  делалось из какой-то  синей крымской глины. џ даже  помню  этикетку
севастопольского мыловаренного завода  •арченко с рисунком ЯкорЯ и портретом
пышноусого  дЯди  -  владельца  завода,  который  осчастливил   человечество
изготовлением мыла "Љил".
     џ  отковырЯл  несколько кусочков синей глины и  попробовал  потереть ею
мокрые руки. ђуки покрылись слизью. џ смыл слизь и увидел под ней совершенно
чистую кожу.
     - ќто кил! - крикнул Я Љире.
     - Љил, кил, кил! - впервые закричала она, прыгаЯ около менЯ на здоровой
ноге.
     Љира собирала кил, размачивала его, месила, как  тесто, лепила из этого
теста  маленькие бруски  и сушила  их на солнце.  Ќаконец-то  Я  выстирал  с
величайшими  предосторожностЯми свою  рубаху  и  единственный Љирин  красный
сарафан. ’ут же мы высушили все это на песке.
     Џравда, половина ниток  в  сарафане приобрела после стирки чистый серый
цвет и кое-где поЯвились дыры, но зато от сарафана долго пахло морем.
     џ  обнаглел до  того,  что  пошел с  Љирой  на 16-ю  станцию  ”онтана и
захватил с  собой  несколько  брусков самодельного мыла. џ надеЯлсЯ обменЯть
его на продукты.
     ЊолодаЯ рыбачка  с пышным именем Љларисса - ей первой Я  предложил свой
чудодейственный кил - долго,  посмеиваЯсь, с ужасным укором смотрела на менЯ
и говорила:
     -  Ћй,  не   смешите  менЯ!  Ћй,  не   дурите  менЯ,  молодой  человек!
‡дравствуйте, пожалуйста, Я ваша тетЯ. ’ак то же обыкновенный кил. …го тут -
как морской воды. Ђ вот дочка ваша правда красивенькаЯ, как абрикос.
     џ объЯснил Љлариссе, кто такаЯ Љира.
     - Џостойте тут!  -  приказала  Љларисса, вытерла  потные  губы короткой
рваной  юбкой  и ушла на  огород. Ћна принесла  оттуда в  кошелке  помидоры,
баклажаны, морковь, перец и две большие кисти винограда.
     - Ќу, годи! - сказала она по-украински.- „авайте, так и быть, ваш кил и
забирайте все это себе вместе с кошелкой.
     џ начал ее благодарить.
     - ‡дравствуйте, пожалуйста, Я  ваша тетЯ! - сказала она удивленно.- —то
это вы? ‘казились? ‘егоднЯ Я уеду до свого батьки. Ћн рыбалит на  ‘анжейской
косе. Ђ когда ворочусь недельки через две, вы приходите до менЯ, Ќепременно.
Ѓудем с вами знакомы. џ же знаю, вы живете около башни Љовалевского.
     Ћна  протЯнула  мне шершавую маленькую руку.  Њне  почему-то захотелось
подольше задержать эту руку в своей. Ћна, смеЯсь, вырвала руку и сказала:
     - Ќе  годитсЯ  так  со  мной  жартувать! Ђ  то Я возьму  да  и  поверю.
‘тупайте, только разок оглЯнитесь. €з вежливости.
     џ ушел. Ћдин раз Я  оглЯнулсЯ, увидел смеющиесЯ глаза и зубы Љлариссы и
решил больше сюда не приходить.
     Џрошло  всего несколько  дней, и жизнь как-то  сама по  себе  улеглась,
устоЯлась. џ снова  мог читать и начал рассказывать Љире на  плЯже все,  что
приходило мне в голову.
     ЌельзЯ сказать, что это были сказки. Ќет, то были совершенно реальные и
ни в какой мере не оторванные от действительности рассказы по любому случаю.
…сли нужны примеры, то беру первый попавшийсЯ.
     Љира находила в песке осколки бутылочного стекла, обкатанные морем. Ћна
принимала их  за драгоценные камни.  Ћна никак  не хотела поверить,  что это
простое стекло, которым на окраинах Ћдессы завалены все пустыри.
     ‚ какой-то мере она  была права.  …сли бы  стекла было  на земле так же
мало, как алмазов,  и, наоборот, если  бы  алмазов было  так  же  много, как
стекла, то, конечно, стекло бы ценилось на вес золота.
     Ћднажды Љира спросила менЯ, где люди выкапывают  стекло, и мне пришлось
рассказать  ей, что  стекло  не  выкапывают,  а  делают из  песка.  џ  начал
рассказывать ей об этом и через полчаса  с  ужасом  поймал  себЯ на том, что
рассказываю совершенно не то.
     џ  рассказал  ей,  как  внутрь  стеклЯнного шара  запаЯли  единственное
семечко  редчайшего  черного  тюльпана и привезли  его  на корабле  в страну
ѓолландию,  и  как  из-за  этого  семечка   началась  кроваваЯ  война  между
цветоводами,  и  как  она окончилась только потому,  что двухлетний  мальчик
незаметно  ушел от заболтавшейсЯ нЯньки и сорвал выращенный из этого семечка
черный тюльпан, в то времЯ  когда  часовой, охранЯвший  цветок, спрЯталсЯ за
полосатую будку, чтобы закурить на ветру трубку. —ерез много лет голландские
женщины поставили этому мальчику памЯтник за избавление от братоубийственной
войны. Џотому  что как только мальчик уничюжил единственный цветок,  причина
длЯ войны исчезла. Ќа этом памЯтнике  мальчик был  изображен  разрывающим на
части в непонЯтном детском азарте царственный черный тюльпан.
     џ  не  заметил  той черты,  где рассказ о  стекле  вдруг  превратилсЯ в
вымысел. Ћтрезвление у менЯ пришло после первого же делового замечаниЯ Љиры.
     - ’юльпан растет не из семЯн, а из луковицы, Я знаю,- сказала  она.-  “
нас дома был тюльпан. …сли его  сорвать, то через год вырастет другой. Ђ они
были дурные, голландцы, и не знали об этом. ‡рЯ затеЯли эту войну.
     Ћна помолчала, вздохнула и добавила: - Ђ еще цветоводы!
     џ покраснел. Ќикогда еще Я так  глупо не попадалсЯ со своими выдумками,
даже в детстве. Љира смотрела на менЯ смеющимисЯ, прищуренными глазами.
     „ействительно,  война между  цветоводами не могла начатьсЯ из-за  семЯн
тюльпана. ‚ крайнем случае она могла вспыхнуть из-за луковицы.
     ‘ тех пор Я твердо усвоил  себе неписаный закон сказок и выдумок. ‡акон
этот  говорит, что в каждой, даже самой волшебной  сказке должна заключатьсЯ
реальнаЯ основа.
     —ерез каждые два-три  днЯ мы ходили с Љирой за пЯть километров на ‘ухой
лиман. џ сажал Љиру  в ничтожной тени от сухих кустов  акаций на берегу, сам
же переходил на плоские прибрежные камни и удил оттуда  бычков. ќта ловлЯ не
имела ничего общего с развлечением,-  бычки были нашей  единственной  рыбной
пищей.
     ‚ ‘ухом лимане они плавали тучами. Њне надо было наловить каждый раз не
меньше сорока бычков, так у менЯ было заранее рассчитано.
     џ  ловил, а  Љира, безропотно сидЯ  в тени,  пыталась считать пойманных
бычков.  ‘читать дальше десЯти  она но умела и потому  после каждого десЯтка
клала рЯдом с собой пустую ракушку. Љогда набиралось четыре ракушки, она мне
кричала об этом, а дальше счет вел уже Я сам.
     Љире, очевидно, нравилось это занЯтие.  Ќо безропотно она сидела еще  и
потому,   чтобы  не  выдвигатьсЯ  из  крошечной  тени  на  все  еще  палЯщее
августовское солнце.
     Џотом мы сообразили, что гораздо легче и приЯтнее ходить на лиман перед
вечером.  Ћсобенно хорошо  было возвращатьсЯ по бесконечным закатным плЯжам,
по  самой кромке  прибоЯ, где песок на минуту твердел после  каждого  наката
волны. •орошо было идти в  бесконечную вечереющую  мглу.  Ќад ней  в  вышине
горело розово-золотым лепестком одинокое облако.
     “ менЯ было немного муки. џ пек из нее пресные лепешки. Њука кончалась,
и леденЯщий ужас уже закрадывалсЯ ко мне в сердце.
     џ пошел на 16-ю станцию к Љлариссе, но она еще не вернулась от отца. …е
сосед,  пожилой рыбак, только засмеЯлсЯ в ответ,  когда Я спросил,  нет ли у
него продажной муки.
     џ собиралсЯ уйти, но он остановил менЯ.
     - Ђ  ну,  постойте,- сказал  он, взЯл менЯ за  рукав  рубашки и пощупал
материю.- —то это на вас за рубашка? Ќе иначе английскаЯ?
     Ќа мне действительно была надета английскаЯ солдатскаЯ рубаха табачного
цвета. џ ее выменЯл на базаре на пайковый чай.
     - Ђ что? - спросил Я.
     - ’ак вот, слухайте,- таинственно сказал рыбак.- €дите в  степ по шлЯху
на ЉлЯйн-‹ебенталь.  ’ам будет у самого шлЯха  расти дикаЯ  груша, а за  ней
вправо  - балочка. ‚ы сойдите в ту балочку и  там увидите стежку. €дите  той
стежкой  и  достигнете до  паровой  мельницы, до  млына. ‚сЯ та мельница  не
больше, Як моЯ хата. ‚ам за эту рубаху  отсыплют на той мельнице пЯть фунтов
муки.
     - что-то много,- ответил Я, сомневаЯсь.
     - ’ам мельник особенный,- так же таинственно сказал рыбак.- €дите. ‘ами
побачите. Ђ вы, часом, не слышали ничего нового  за политику?  †ивем сейчас,
как кроты,- газету ухватишь раз в месЯц.
     ‚ тот же день мы с Љирой пошли на мельницу.
     Љиру, конечно, не надо было бы брать с собой, но Я побоЯлсЯ оставить ее
одну. € потому мы пошли вместе.
     Џыль завивалась над шлЯхом. Џришлось идти ло шлЯху, по этой пыли, чтобы
не  пропустить дикую  грушу на повороте  в балку. ђаскаленнаЯ глинЯнаЯ пудра
жгла ноги даже сквозь подметки.
     Љира  шла медленно,  потом  начала  хромать.  џ взЯл  ее на  руки.  Ћна
обхватила черными, как у маленькой цыганки, руками мою шею и тЯжело дышала.
     џ с тоской смотрел по сторонам. Ќигде  до  самого горизонта не было  ни
единого клочка тени, если не считать короткой и узенькой тени от телеграфных
столбов  с порванными проводами.  Њы несколько  раз  немного отдыхали в этой
тени. ‚округ пылало белое пламЯ засухи.
     Љира ни разу не пожаловалась. Ћна молчала, положив подбородок ко мне на
плечо, и  устало смотрела на степь. ’ам шли, сгибаЯсь под Ярмом, сивые волы.
џзыки  их  были  высунуты  до  самой  земли.  Ћни  тЯжело  хрипели  и  часто
останавливались.  ‚озница  с  отчаЯнием  и  со  слезой  в голосе  кричал  им
"цоб-цобе" и бил их по пыльным бокам корЯвой палкой. Ќа потной воловьей коже
палка оставлЯла следы, похожие на ассирийскую клинопись.
     Џод  грушей  отдыхали долго.  …е  листьЯ  трещали на ветру, как жесткие
надкрыльЯ жуков.
     Џо сухой известковой балке мы наконец дошли до мельницы, вошли во двор,
обнесенный высокой стеной из "дикарЯ", и сразу же сели в тени этой  стены  и
так просидели, может быть, час, а может быть, и два в каком-то оцепенении.
     „вор был  пуст.  Ќикто к нам не вышел. Ќад  черепичной  крышей мельницы
дымила жестЯнаЯ труба, и где-то осторожно шипел пар.
     Џотом во  двор вышел удивительный мельник. ’о был старик,  весь в муке,
со  старомодной чеховской бородкой  и в  пенсне. ‘текла его  были  захватаны
белыми от муки пальцами.
     ‘тарик подошел к нам, снЯл пенсне и долго разглЯдывал менЯ и Љиру.
     Џотом, ничего  не спросив, ушел  и  вынес нам кувшин холодной воды.  Њы
пили, закрыв  глаза, чувствуЯ,  как  свежесть  разливаетсЯ до самых кончиков
ногтей.
     ‘тарик дожидалсЯ, пока мы опростаем кувшин, равнодушно смотрел на нас и
молчал.
     - ‚ы мельник? - спросил Я его, окончив пить.
     - Ќет,- ответил старик.- џ винодел.
     -  Џочему  вы ничего  менЯ не спрашиваете? -  сказал Я  и  подумал, что
передо мной, должно быть, душевнобольной человек.
     - Џотому что Я знаю, чего вы  хотите,- ответил старик, и  в глубине его
глаз вдруг засветилась медленнаЯ лукаваЯ улыбка.
     - Љак  же это  сделать?  - спросил  Я  и  показал  на  свою  английскую
рубашку.- Ѓольше у менЯ ничего нет.
     - Ђ в чем же вы пойдете обратно? Ќа солнце больше пЯтидесЯти градусов.
     - џ посижу здесь до вечера. „ома у менЯ есть еще одна рубаха, но только
рванаЯ.
     - Џочему же вы ее не надели?
     - Ќе знаю,- безразлично ответил Я.- џ устал. —етыре днЯ не ел хлеба.
     - Ђ девочка?
     - “ девочки до вчерашнего вечера были сухари.
     - ‘идите здесь! - сказал старик и снова ушел.
     …го долго не  было. ‡ной, очевидно, достиг предела.  џ судил об этом по
глухому  звону, стлавшемусЯ  над степью. Љак будто  зудели  миллионы  жуков,
попавших в мед.
     ‚место старика вышла стараЯ  женщина - тоже всЯ в муке - и принесла нам
шесть помидоров, соль в трЯпочке и два куска свежего хлеба. Њы съели все это
до последней крошки за несколько минут и уснули.
     џ проснулсЯ, когда тени от солнца, длинные, как изнуренные руки, лежали
на сизой земле. ‘олнце  гасло в пыли.  €з  балки потЯнуло слабой прохладой и
даже как будто запахло водой.
     Ћколо менЯ стоЯла стараЯ женщина.
     -  ‚ставайте,-  сказала  она.- €  разбудите  девочку.  Ќа  закате спать
вредно. Њожете схватить лихорадку. ќто вам от Љазимира Џетровича.
     Ћна опустила на землю рЯдом со мной тЯжелый мешочек муки.
     џ вскочил.
     -  ‘пасибо!  -  сказал  Я,  расстегнул свою  рубаху и  начал  торопливо
стаскивать ее через голову.
     - Ќе надо,-  сказала  женщина.- Њы не обеднЯем. Џотом отдадите. —то это
вы? Ѓог с вами!
     џ, сам  не ожидаЯ  этого, обнЯл  старую женщину и  поцеловал ей руку. џ
хотел поблагодарить старика, но женщина  сказала, что  он куда-то ушел. Људа
он мог уйти в этой степи, плоской, как исполинское блюдо!
     Љира долго молчала, никак не могла окончательно проснутьсЯ. Ќа шлЯхе мы
встретили  мажару.  Ћна  везла па мельницу  два  мешка с пшеницей. Ћчевидно,
из-за жары мельница работала ночью.
     Џотом Љира почувствовала под сожженными пЯтками нежащую остывающую пыль
на шлЯхе и засмеЯлась.
     - Ђ  воробьи,- сказала она,- купаютсЯ в пыли. џ  сама видела. џ бы тоже
выкупалась, но только вы не позволите.
     Ћна, конечно, хитрила, и это было видно по ее прищуренным глазам.
     †аркие дни медленно сменЯлись, но ни ђегинин,  ни  ’орелли не приходили
за  мной и за девочкой. џ начал  уже всерьез беспокоитьсЯ,  не случилось  ли
чего-нибудь с матерью Љиры. Љира тоже заскучала и начала просить менЯ, чтобы
Я отвел ее  домой, в Ћдессу.  џ же всЯчески заминал разговор о возвращении и
прикидывалсЯ беспечным и веселым.
     Ќаконец Я сдалсЯ и совсем уже выбрал времЯ, чтобы возвращатьсЯ в город,
но случилось довольно глупое обстоЯтельство. Ћно разрушило мои планы.
     „ело в том, что, несмотрЯ на кражу дров  в Ђркадии  с џшей ‹ифшицем,  Я
вовсе не вор, никогда им не был и врЯд ли им буду.
     Ќо  на  16-й станции мне  пришлось еще  раз  своровать, на этот раз  не
дрова, а самые обыкновенные помидоры.
     “ менЯ не осталось ничего, что бы поменЯть на продукты. Џро свою старую
рубаху Я  старику  мельнику соврал. Џочему  - сам не знаю. ‘лабую надежду на
то,  что  Љларисса  еще  раз сжалитсЯ  над девочкой и  даст  немного овощей,
пришлось отбросить.  ‚о-первых,  Љларисса до сих пор не вернулась от  своего
батьки, а во-вторых, Я понимал, что  при возможных женских надеждах Љлариссы
на менЯ одалживатьсЯ у нее нельзЯ.
     ‚оровать помидоры Я пошел  ночью и, понЯтно, ничего не  сказал  об этом
Љире.  € получилась  чепуха. Џо  своей близорукости  Я споткнулсЯ в темноте,
старый сторож по прозвищу Ѓудка-•алабудка вскрикнул, выстрелил  и всадил мне
в спину пониже, лопаток зарЯд куЯльницкой греной соли.
     ‘тарый  сторож  был  так  удручен  своим  метким выстрелом,  что  решил
загладить  вину и  подарил  мне корзину отборных  помидоров. ‚ыходило, что Я
пострадал совершенно зрЯ.
     ‘оль,  разлетаЯсь веером,  задела менЯ очень  слабо. Ќо все равно  боль
была адскаЯ.  Ѓитых  два часа Я примачивал ранки пресной  водой  из родника,
закидываЯ  себе за спину мокрую  трЯпку. џ  не  перевЯзал ранки: не было  ни
кусочка бинта,- а  только  сидел два днЯ в тени без  рубахи,  пока ранки  не
затЯнулись. Љире Я сказал, что сорвалсЯ с обрыва и исцарапал спину.
     —ерез несколько  дней после этого происшествиЯ на  16-ю  станцию пришли
’орелли и €зЯ ‹ившиц.
     ’орелли  пришел  за  Љирой.  †ена ђегинина  уже  поправилась  и  только
капризничала  и плакала  от голода  и оттого, что  ей сбрили  темные матовые
косы. Ђ €зЯ ‹ившиц пришел сообщить мне, что пора возвращатьсЯ в "ЊорЯк".
     џ вернулсЯ  в  Ћдессу с тем же чувством тоски,  с  каким возвращалсЯ  в
гимназию после вольного и короткого лета. џ рвалсЯ обратно, на 16-ю станцию,
на свое побережье, и если бы  не было стыдно,  то Я навернЯка бы  втихомолку
всплакнул.
     ’ак  окончилась  эта  маленькаЯ  историЯ.  Ќо,  пожалуй,  полный  конец
наступил позже, в 1947 году, на книжном базаре в „оме писателей в Њоскве.
     ђегинин подвел  FO мне высокую женщину, очень сдержанную и спокойную, и
сказал.
     - ‚от! Џожалуйста! ќто  та  самаЯ Љира, из-за которой вам влепили в зад
добрый зарЯд соли.
     Љира покраснела и протЯнула мне руку.
     - ‚ы помните, как мы жили на ”онтанах? - спросил Я.
     -  „а,-неуверенно  ответила она.- ’о  есть если говорить  по правде, то
помню едва-едва. Ђ ваше лицо Я совсем забыла.
     Њне стало почему-то немного грустно, и Я, чтобы не молчать, спросил:
     - Ђ что вы делаете теперь?
     - џ окончила институт и  состою  в аспирантуре.  џ замужем. Џогодите, Я
познакомлю вас со своим мужем.
     Ћна отошла от менЯ. џ подождал несколько минут, но она не возвращалась.
’огда Я тихо ушел  из  „ома писателей  и потом не мог самому себе объЯснить,
почему Я исчез, стараЯсь быть незамеченным.

        "Џрощай, моЯ Ћдесса, славный карантин!"

     џ стремилсЯ обратно на ”онтаны потому, что  наступала уже осень. ‚тораЯ
осень в моей одесской жизни.
     џ был тогда  уверен (да, пожалуй, и сейчас  готов согласитьсЯ  с этим),
что из  всех  осенних времен, пережитых мною,  одесскаЯ осень  была одной из
самых  лучезарных.  €  не  только  в  степи  и  на  дачах, на ”онтанах  с их
опустелыми садами, но и в самом городе.
     ’очное описание одесской осени Я нашел в стихах (теперь Я не помню, где
читал их):
     <i>Ћсенний воздух тонок и опасен, <br>€ной напев, иной порЯдок дней. <br>€
милый город осенью прекрасен <br>€ шум его нежней...</i>
     Џо утрам запах вЯнущих левкоев стоЯл на улицах, еще погруженных в тень.
Ќо ни в садах,  ни в палисадниках Я не видел левкоев. Ћчевидно, это пахли не
левкои,  а  просто  утренние тени,  или  только что  политые  мостовые, или,
наконец, слабый ветер.  Ћн задувал с открытого морЯ. Ћн  прилетал со стороны
Ѓольшефонтанского маЯка, пробегал  крадучись через степные бахчи, наполнЯлсЯ
сладковатым ароматом вЯнущей ботвы, потом с трудом просачивалсЯ через пышные
заросли ”ранцузского бульвара и пробиралсЯ вдоль пригородных берегов, где на
крышах рыбачьих лачуг сушились дынные корки и дозревали помидоры.
     ‚се это сообщало ветру тот запах, о каком Я здесь упоминаю,- освежающий
и чистый.  ‚оздух  был действительно тонок и  опасен. Ќо не  потому, что  от
этого воздуха легко  было простудитьсЯ,  а  потому,  что,  вдохнув его,  уже
нельзЯ было избавитьсЯ от желаниЯ, чтобы такаЯ осень стоЯла, не иссЯкаЯ, над
Ћдессой с ее мЯгким уличным говором и смехом.
     ‚ южных  городах люди не стеснЯютсЯ улицы,  как  это  бывает на севере.
Џоэтому на юге улицы простодушнее и лиричнее. ’ам  они легко делаютсЯ ареной
длЯ проЯвлениЯ человеческой доброты, шутливости Я любопытства.
     џ назвал одесскую  осень  лучезарной.  џ  слышал это слово еще в юности
("лучезарные вечера" ’ютчева), но долго не знал его точного смысла.
     ’олько в пожилом возрасте Я узнал, что это слово  обозначает спокойный,
бестрепетный, все озарЯющий свет солнечных лучей и  чаще всего применЯетсЯ к
свету вечернему или осеннему.
     ЋдесскаЯ  осень  была  лучезарна  в полном значении этого слова.  ’ихий
розовеющий свет наполнЯл улицы. ќтот розовеющий свет происходил не только от
постоЯнной дымки  в воздухе,  но еще и оттого,  что солнце шло все ниже  над
горизонтом, свет его постепенно терЯл силу и окрашивалсЯ уже с самого утра в
красноватые оттенки заката.
     Ќо вскоре  ЯснаЯ осень сменилась  туманами. ‘вет иссЯкал. ќто печальное
времЯ совпало с неожиданным закрытием "ЊорЯка".
     “  ‘оюза морЯков  Якобы  не хватило  денег  на  издание газеты. „еньги,
конечно,   можно   было   добыть  -   газета   пользовалась   необыкновенной
популЯрностью.  ‘екрет  заключалсЯ  в  том,  что  официальный  ее  редактор,
сивоусый  и вечно  кашлЯющий от  нерешительности  отставной  морской капитан
Џоходкин,  боЯлсЯ  coбcтвенной  газеты,  как  чумы,  боЯлсЯ  всех   нас,  ее
сотрудников, всЯчески  старалсЯ  избавитьсЯ от газеты и  искал  поводов  длЯ
того, чтобы ее прикрыть.
     Џоходкин  не  мог  придумать  ничего  лучшего,  чем устроить  по случаю
закрытиЯ "ЊорЯка" поминки по газете у себЯ на даче в Ђркадии.
     Њы  пришли  на  этот  небольшой  банкет  раздраженные,  взвинченные,  с
подсознательной целью устроить скандал.
     „лЯ этого  нам  была нужна  любаЯ, хотЯ бы  пустЯковаЯ придирка. € она,
конечно, нашлась, и к тому же оказалась совсем не пустЯковой.
     Ќаше  раздражение  усилилось, как  только  мы вошли  в  дачу:  во  всех
комнатах стоЯл слабый, но Ядовитый керосиновый чад.
     Ћказалось, что  капитан  Џоходкин  занималсЯ разведением  цыплЯт.  Ћн с
гордостью  показал  нам  шеренгу  инкубаторов, стоЯвших на  теплой  террасе.
Љеросиновые лампы под ними потрескивали и чадили.
     Њы  все,  влюбленные в море, в портовую жизнь, в корабли,  в колдовство
мореплаваниЯ,  встретили  известие  об  инкубаторах  и  цыплЯтах как  тЯжкое
оскорбление морской профессии, оскорбление нашей мечты.
     ‚место первого тоста Ѓагрицкий прокричал Яростную речь против "липовых"
морЯков,  против обывателей,  против людей, ушедших в тухлый мир инкубаторов
от морской вольности, от шума ветра в вантах, похожего на шум пространства в
створках раковин, от великолепной по своей неожиданности жизни.
     ’огда вскочил  †енька €ванов, опрокинул стул и закричал, брызгаЯ слюной
от возмущениЯ:
     -  ’оварищи! ќта росомаха  в морском кителе  (он гневно ткнул пальцем в
сторону  капитана  Џоходкина),  этот тещин тюфЯк закрыл  нашу  замечательную
газету!  ђади  чего?  ђади   того,  чтобы  спокойно  высиживать  на  продажу
рахитичных цыплЯт. џ считаю это не только безобразием! ќто позор,  требующий
возмездиЯ!  Џоэтому Я призываю всех: бейте инкубаторы!  ‚дребезги! ‚ дым!  ‚
пороховую пыль!  џ  один  отвечу  за  все!  ЌельзЯ  объЯснить  только  нашим
опьЯнением то обстоЯтельство, что мы за несколько минут переломали и разбили
почти все инкубаторы. €з керосиновых  ламп столбами  валила  жирнаЯ  копоть.
Љапитан Џоходкин бил себЯ в грудь, рвал с мЯсом золотые пуговицы на кителе и
покаЯнно кричал:
     - Џравильно! ‡аслужил! Ћтрекаюсь!
     †ена его, коротышка,  всЯ  в мелких рыжеватых кудрЯшках, хватала нас за
руки, ломала нам в бессильной злобе пальцы и Яростным шепотом говорила:
     -  пана! ‚сех засажу! ‚ы у менЯ сухими из воды не выйдете!  ‡арубите у
себЯ на носу!
     Ќеизвестно, чем бы окончилась эта нелепаЯ историЯ, если бы не вмешалось
море. „ача капитана стоЯла вблизи береговых скал. Ќа эти скалы накатывалсЯ в
тот вечер шторм. €  вот  у одной  из  скал раздалсЯ раскатистый  взрыв,  дом
дрогнул и затрЯссЯ, с веселым звоном вылетели все стекла, и  капитан, поднЯв
руки к небу, закричал:
     - ’ихо!  Ѓез паники! Њина взорвалась у скалы. ‡аслужил! Џравильно!  ќта
квочка,- он затопал ногами на жену,- сделала из менЯ вермишель.
     Џосле  взрыва  мины  мы  тотчас  разошлись. Њы  почти  бежали, стараЯсь
поскорее отойти от ненавистного  дома,  зиЯвшего выбитыми стеклами и все еще
распространЯвшего керосиновую вонь и копоть.
     Љ зиме Я  осталсЯ на —ерноморской  совершенно  один. Џока стоЯла  сухаЯ
осень, в дворницкой было тепло, даже уютно, но в первые же сильные дожди она
всЯ отсырела, как  плохо отжатаЯ губка. Џо ее  стенам  ползли  темные мокрые
разводы. ‡апахло сырой известкой и мелом, и откуда-то начали вылезать  толпы
хилых, едва двигавшихсЯ пауков.
     Ќадо было переселЯтьсЯ в сухое место. Ќо куда? ‚ыручила менЯ машинистка
из "ЊорЯка"  ‹юсьена.  Џосле закрытиЯ газеты она поступила  в художественную
артель, где шила из  холстины дамские шлЯпы. Ђртель  занималась  чем угодно,
лишь бы за это платили деньги: изготовлЯла шлЯпы, деревЯшки, зажигалки, шила
дамские  лифчики,  рисовала вывески длЯ учреждений и  плакаты на фанере  длЯ
кино, делала таинственный порошок, вполне заменЯвший дрожжи.
     Ђртель  помещалась  в первом  этаже  бывшего  магазина  готового платьЯ
"Ђлыпванг и  ЉомпаниЯ".  ‚торой этаж  магазина,  где  в старые  времена были
закройнаЯ и примерочные, стоЯл пустой и холодней.
     ‹юсьена надоумила  менЯ  поселитьсЯ во втором  этаже Явочным  порЯдком.
Ђртель  против  этого не  возражала: если в магазине  кто-нибудь ночевал, то
было больше шансов, что артель не обворуют.
     “ Ђлыпванга было сухо, но холод стоЯл такой  же, как на улице. Ђ зима в
том году началась с упорных ледЯных нордов. ѓород быстро заледенел, и каждое
утро его посыпало твердой снежной крупой.
     џ  переехал  к  Ђлыпвангу. „ворницкую Я запер и ключ взЯл  с собой - до
весны, до первых теплых дней.
     ‚ примерочной Я  приспособил к вентилЯции свою  заслуженную "буржуйку".
‘пал  Я на широкой зеркальной двери,  снЯтой с петель. џ клал ее на Ящики со
стружками. ‘тарый тюфЯк сползал со скользкого зеркала  по нескольку  раз  за
ночь, и Я падал вместе с ним на каменный пол.
     Џосле закрытиЯ "ЊорЯка" Я начал  работать в  газете "‘танок".  Ћт  того
времени у менЯ осталась памЯть о темной, как подвал, промозглой редакции и о
множестве   мальчишек-курьеров,  которым  совершенно  нечего   было  делать.
„обрейший редактор  газеты  Љурс  (он  изображал  из  себЯ  непреклонного  и
беспощадного  комиссара)  набирал  этих мальчишек без счета и давал всем  им
хлебные карточки.
     Њальчишки за полным  отсутствием  работы  все  дни  напролет  играли  в
крестики и в "подкидного дурака". Ќо они хоть не голодали.
     „а, зима была угрюмаЯ. Џорт замерз. ‡а маЯком стоЯл во льду  болгарский
пароход "‚арна", доставивший в Ћдессу груз маслин. Њаслины тоже замерзли.
     ‘воих  пароходов  еще  не  было.  ‘  корабельного  кладбища  привели  в
судоремонтные мастерские два старых  парохода и  начали их  восстанавливать.
Ћдин пароход называлсЯ "„имитрий", другой - "вестель".
     —то  это была за работа,  можно  судить по тому, что на "„имитрии" надо
было поставить три сотни заклепок, но за два месЯца в  Ћдессе не нашлось  ни
одной  заклепки., Џо  этому поводу в "‘танке" было напечатано жирным шрифтом
письмо  в  редакцию  одного  из   рабочих  судостроительных  мастерских  под
укоризненным заголовком: "Ќет, товарищи, так мы счастьЯ не достигнем!".
     “ менЯ поЯвилось Ясное ощущение,  что жизнь  в  Ћдессе исчерпана. ’акое
чувство бывало у  менЯ уже несколько раз  в  жизни и никогда не обманывало,-
значит,  надо  было   уезжать.  Ќо   никаких  возможностей  длЯ   этого   не
представлЯлось: ни денег, ни командировок.
     Ћднажды в серый и унылый зимний денек в редакцию "‘танка" ворвалсЯ мимо
мальчишек,  азартно  игравших около  чугунной печурки в  "свои  козыри", €зЯ
‹ившиц. Ћн крикнул, что "ЊорЯк"  возобновлЯетсЯ и что через  неделю уже надо
выпустить первый номер.
     Ћказалось,  что   старые   морЯки-подпольщики  и   большевики  добились
возобновлениЯ газеты.
     ќтому предшествовали некоторые удивительные обстоЯтельства.
     †енька  €ванов  так затосковал без "ЊорЯка", что слег, два месЯца лежал
без движениЯ и даже отказывалсЯ разговаривать.
     Њарина билась изо всех сил, чтобы прокормить его  и девочек. "Џсихопат!
-  говорила  она о муже, но слезы  гордости за  него тотчас поЯвлЯлись в  ее
черных глазах.- Џоищите такого второго чудака во  всем мире.  ‚ы знаете, что
он сказал? "’акие газеты, как наш "ЊорЯк", не умирают".
     Њы на радостЯх расцеловались с €зей. ђазъЯренный редактор Љурс выскочил
из своего кабинета в коридор. Њальчишки бросились врассыпную.
     Љурс кричал,  что не  отпустит менЯ, что  это  саботаж,  вредительство,
подвох и,  наконец, контрреволюциЯ. Њы с €зей только хохотали  в ответ. Љурс
махнул рукой и покорилсЯ.
     ‘колько раз  Я уже убеждалсЯ,  что ничто хорошее не повторЯетсЯ. …сли и
следует ждать хорошего, то каждый раз, конечно, не похожего на пережитое. Ќо
человек  так неудачно устроен, что все-таки ждет прекрасных повторений, ждет
воскрешениЯ  своего  собственного прошлого,  которое,  смЯгченное  временем,
кажетсЯ ему пленительным и необыкновенным.
     џ вернулсЯ в "ЊорЯк". Ќо он уже был  другим. что-то изменилось. “ловить
это изменение Я сразу не мог, но газета стала суше,  а жизнь редакции - чуть
скучнее.
     Џоэтому   Я  был   счастлив,   когда  €ванов   предложил   мне  поехать
корреспондентом  от "ЊорЯка"  по  всем  портам  —ерного морЯ, от  Ћдессы  до
Ѓатуми.  „ело  в  том,  что семьдесЯт  заклепок  где-то  разыскали,  пароход
"„имитрий" вышел наконец из ремонта, и его посылали на Љавказское побережье.
’о был  первый рейс пока что единственного советского парохода от  Ћдессы до
Ѓатуми, по местам, недавно очищенным от белых.
     "„имитрий"  вез мины,  кое-какие продукты  длЯ Љрыма и морЯков, которые
должны  были   налаживать   работу   в  только   что  отбитых   голодных   и
полуразрушенных портах.
     Љроме  того,  "„имитрий"  взЯл  несколько  пассажиров  и около  двухсот
мешочников, ехавших в Љрым за солью. ‚ те времена это никого не удивлЯло.
     "„имитрий" отваливал от Ћдессы в первых числах ЯнварЯ.
     Ќапоследок Ћдесса показала мне удивительное зрелище, врЯд  ли возможное
в  другом городе.  џ говорю о похоронах  знаменитого  "‘ашки-музыканта", так
великолепно описанного Љуприным в его "ѓамбринусе".
     ‚ Ћдессе Я привык перечитывать в  газетах  все, вплоть  до  объЯвлений.
Ќикогда нельзЯ было знать, где встретЯтсЯ перлы одесского стилЯ.
     џ  помню,  как  ошеломило  менЯ  одно  похоронное  объЯвление  и  своим
содержанием и своим умелым набором. ‚ыглЯдело оно так:
     <p  align=center>ђухнул  дуб  •Ђ€Њ  ‚Ћ‹њ”  ‘…ђ…ЃђџЌ›‰<p  align=center>и
осиротелые ветви  низко склонЯютсЯ  в  тЯжелой  тоске.  ‚ынос  тела  на  2-е
еврейское кладбище тогда-то и там-то.
     ќто  было  очень  живописное  объЯвление.   Њожно  было  довольно  Ясно
представить себе этот "могучий дуб", этого биндюжника или портового грузчика
- •аима ‘еребрЯного, привыкшего завтракать каждый день фунтом сала, "жменей"
маслин и полбутылкой водки. Ќо всех  особенно умилЯли эти "осиротелые ветви"
- сыновьЯ и дочери могучего •аима.
     €  вот однажды  в  "Ћдесских известиЯх" было  напечатано  объЯвление  о
смерти Ђрона  Њоисеевича ѓольдштейна. ЉажетсЯ, покойного звали именно так. ‚
точности не помню. Ќикто не обратил бы вниманиЯ, на это объЯвление, если  бы
внизу,  под  фамилией   "ѓольдштейн",   не   было   напечатано   в  скобках:
"‘ашка-музыкант" из "ѓамбринуса".
     „о  тех пор Я был убежден, что  почти все литературные герои вымышлены.
†изнь и  литература  в моем  представлении никогда не сливались  неразрывно.
Џоэтому объЯвление о смерти ‘ашки-музыканта несколько смутило менЯ.
     џ  перечитал "ѓамбринус". ‚се в этом рассказе было точно, как протокол,
и вместе с тем рассказ был гуманен  до слез и живописен, как летний вечер на
„ерибасбвской.
     —то  же придавало этому  рассказу то свойство,  какое  Я  не  знал, как
назвать   -  подлинностью   искусства   или  благородной  чувствительностью?
Ћчевидно,   благороднаЯ  чувствительность  и   человечность  самого  Љуприна
сообщали этому рассказу черты большого искусства.
     Њне было трудно поверить, что ‘ашка-музыкант, с детства бывший длЯ менЯ
литературным героем,  действительно жил рЯдом,  в мансарде старого одесского
дома.
     Њне посчастливилось. џ видел  подлинную концовку рассказа "ѓамбринус" -
похороны ‘ашки-музыканта. ќту концовку дописала вместо Љуприна сама жизнь.
     ‘ашку-музыканта провожала на кладбище всЯ рабочаЯ, портоваЯ и окраиннаЯ
Ћдесса.
     •удые лошади, часто останавливаЯсь от  одышки и свистЯ бронхами, тащили
черные  дроги  с  гробом.  Љаждый раз толпа  терпеливо ждала,  когда  лошади
наконец  отдышатсЯ. Ћтдохнув,  они сами, без  понуканий  со  стороны  рыжего
возницы, влегали в  постромки и, низко наклонив  головы, тащили гроб дальше.
Њутные слезы старости стоЯли в прекрасных глазах этих замученных лошадей.
     ђЯдом со  мной шел репортер "ЊорЯка"  старик  ‹овенгард. Ћн  вспоминал,
глЯдЯ на  похоронных  лошадей, как изредка  ‘ашка-музыкант  играл  старинный
цыганский романс "Џара  гнедых, запрЯженных с  зарею", а уличнаЯ певица ‚ера
по  прозвищу Њарафет  пела  его так,  что некоторые посетители  "ѓамбринуса"
плакали навзрыд.
     ђыжий возница курил  махорку и виртуозно сплевывал на мостовую.  ђванаЯ
кепка была надвинута у  него на  один  глаз.  ‚сем своим  видом этот  старик
свидетельствовал, что  жизнь уже  не та, что  была при  ‘аше. "ЉакаЯ  жизнь,
когда  подковать  этих  несчастных  конЯг  стоит  чуть ли не миллион рублей!
ђаньше  за  миллион  можно  было  купить все  Ѓлижние Њельницы со  всеми  их
садочками, абрикосой, борщами и конЯми!".
     ‡а  гробом  шла большаЯ  толпа.  ЏереваливаЯсь, брели старухи в  теплых
платках - те,  что хорошо знали  ‘ашу, когда были еще  задорными красотками.
Њолодых женщин в толпе почти не было.
     †енщины  шли тотчас  за гробом, впереди  мужчин.  Џо галантным правилам
нищего  одесского люда  ("’о  ж  вам Ћдесса,  а не какаЯ-нибудь  затрушеннаЯ
‚инница") женщин всегда  пропускали вперед. ‡а женщинами шли сизые от холода
товарищи ‘ашки-музыканта.
     Ћколо   входа   в  заколоченный  "ѓамбринус"  процессиЯ   остановилась.
Њузыканты вытащили  из-под подбитых ветром пальто инструменты, и неожиданнаЯ
и грустнаЯ мелодиЯ старомодного романса поплыла над притихшей толпой:
     <i>Ќе длЯ менЯ придет весна,<br>Ќе длЯ менЯ Ѓуг разольетсЯ...</i>
     ‹юди в толпе начали снимать шапки, сморкатьсЯ, кашлЯть и утирать слезы.
Џотом кто-то крикнул сзади сиплым и неестественно веселым голосом:
     - Ђ теперь давай ‘ашкину! ‹юбимую!
     Њузыканты переглЯнулись,  кивнули друг другу, бурно ударили смычками, и
по улице понеслись игривые, скачущие звуки:
     <i>Џрощай,  моЯ  Ћдесса,<br>‘лавный Љарантин!<br>Ќас  завтра угонЯют<br>Ќа
остров ‘ахалин!</i>
     џ  смотрел на толпу.  ќто  были  все  бывшие  завсегдатаи "ѓамбринуса":
матросы, рыбаки, контрабандисты, кочегары, рабочие,  биндюжники и грузчики -
крепкое, веселое  забубенное одесское  племЯ.  —то  с ними  сталось  теперь?
"†изнь нас сильно погнула",- покорно соглашались  престарелые морские  люди.
"„а  и то сказать жизнь никак не  обдуришь.  †изнь надо выдюжить,  скинуть с
горба  в  трюм,  как  пЯтипудовый  тюк. ‚от и  скинули, а  счастьЯ  пока что
маловато. „а  и не дождешьсЯ его -  не тот уже  возраст. ‚от и ‘аша  лежит в
гробу,  белый, сухой, как та обезьЯнка! Ђ  счастье пойдет  молодым.  €м, как
говоритсЯ, и штурвал в руки. Ќехай  живут вольно и по справедливости. Њы длЯ
прихода той вольной жизни тоже немало старались".
     ‹овенгард осторожно взЯл менЯ за локоть и сказал:
     - џ первый привел Ђлександра €вановича Љуприна в "ѓамбринус". Ћн сидел,
щурил монгольские глаза, пил водку  и  посмеивалсЯ. € вдруг через  год вышел
этот  рассказ.  џ плакал над ним, молодой человек. ќто шедевр любви к людЯм,
жемчужина среди житейского мусора.
     џ не знал, что ‹овенгард был знаком с Љуприным, по с тех пор мне всегда
казалось, что Љуприн просто не успел написать о ‹овенгарде.
     …динственной  страстью  этого  одинокого,   опустившегосЯ  старика  был
Ћдесский  порт.  ‚ газетах  ему  предлагали выгодную  работу,  но  он всегда
отказывалсЯ и оставлЯл за собой только Ћдесский порт.
     ‘  утра  до заката,  в любое времЯ  года и  в любую погоду  он медленно
обходил все гавани,  подымалсЯ  на пароходы и  опрашивал  морЯков  обо  всех
подробностЯх рейса. Ћн в совершенстве говорил на нескольких Языках,  даже на
новогреческом. ‘ одинаковой изысканной вежливостью он беседовал с капитанами
и портовыми босЯками. ђазговариваЯ, он снимал перед всеми старую шлЯпу.
     ‚  порту   его   прозвали  "‹етописцем".  ЌесмотрЯ  на   нелепость  его
старомодной фигуры  среди грубого на Язык населениЯ гаваней,  его никогда не
трогали и не давали в обиду. ќто был своего рода ‘ашка-музыкант длЯ морЯков.

        Ћдиннадцать баллов

     "„имитрий" погрузил  в  трюм корпуса плавучих мин длЯ ‘евастополЯ, взЯл
на палубу двести мешочников, ехавших в Љрым за солью, и отошел из Ћдессы.
     Џровожал менЯ только €зЯ ‹ившиц.
     ‘тоЯл холодноватый и тихий зимний день. Ќа молах на месте вчерашних луж
хрустели  тонкие,  как  слюда,  ледЯные  корки.  Џерепархивал  редкий  снег.
Љазалось, можно было пересчитать все снежинки.
     —айки,  взлетаЯ,  били красными, озЯбшими лапками  по воде,  будто  длЯ
того, чтобы согреть их.
     "„имитрий"  стоЯл  у  мола,  сильно  накренившись.  ‚близи он  оказалсЯ
меньше,  чем  представлЯлсЯ  сверху,  с бульвара.  €зо всех щелей "„имитриЯ"
сочилсЯ и зловеще шипел пар. Ћт парохода тЯнуло запахом бани и прачечной.
     Џалуба  была  завалена мешками.  Ќа  них сидели  и лежали  мешочники  -
замотанные по глаза платками женщины и мужчины в пахнувших дегтем сапогах.
     ЊенЯ  устроили  в  четырехместной  каюте.  ‚  ней  разместилось  восемь
человек. —етверо лежали на койках, трое - на полу, а один человек - речник с
‚олги -  сидел в раковине умывальника, так как все равно  воды в умывальнике
не было.
     ’ам  он  и спал. Ќа  ночь мы привЯзывали  волгарЯ полотенцем к вешалке,
ввинченной в стену, чтобы он не свалилсЯ на спЯщих.
     Ќо волгарь не роптал. Ћн чувствовал себЯ среди  морЯков  стеснительно и
старалсЯ оставатьсЯ в тени.
     ‚се  остальные  обитатели  каюты, кроме менЯ  и волгарЯ,  были  военные
морЯки. ‘ двумЯ - самыми молодыми-Я спал на полу.
     ‹ежавший рЯдом со  мной бывший мичман,  капитан  ‘анжейского  плавучего
маЯка, в первый же вечер нашего плаваниЯ сказал в пространство:
     -  —истосердечно  советую  гражданским  товарищам  в случае  каких-либо
происшествий не отставать от нас, морЯков.
     џ промолчал, а волгарь расхрабрилсЯ и спросил:
     - ‚ы думаете, будет опасный рейс?
     - Џо всем  данным,-  с Явным удовольствием  ответил мичман,- "