елогрейку  -  сильного,  злого,
непонЯтного великана - и думал, как бы вильнуть в сторону, отойти  от  него,
а если потребуетсЯ, драпануть. Ќо конюх  вел  себЯ  смирно,  лишь  оглЯдывал
менЯ сверху вниз с таким же, как Я его, непониманием.
     - Ќеужто, - спросил он вдумчиво, как бы  удивлЯЯсь,  -  ты  так  крепко
лошадь любишь? ‚едь ты городской!
     џ хмыкнул - разве не Ясно? - но не выбрал никаких  слов  ему  в  ответ,
просто хмыкнул и пожал плечами.
     Ћн отшагнул  от  менЯ,  повернулсЯ  боком,  точно  открываЯ  дорогу,  и
проговорил дрогнувшим голосом:
     - Ќу, поди к ней! Џоди!
     Њирон будто нарочно оставил нас вдвоем.
     Њашка, увидев  менЯ,  шумно  вздохнула  -  пожаловалась  на  судьбу.  џ
протЯнул вверх руку, погладил ее за ухом, как собаку. ‘обаке  это  нравитсЯ,
а лошади не понравилось - она  потрЯсла  головой,  отрЯхнула  мою  руку.  Ќо
Њашка была кобыла деликатнаЯ, чтоб Я не обижалсЯ, она вдруг  сунула  мне  за
воротник свою морду, будто хотела  менЯ  приласкать,  а  Я  от  такой  ласки
расхохоталсЯ. ‚лажные, чуткие, бархатные ноздри щекотали шею.
     џ был счастлив. ‚едь Њашка играла со мной!  €  что  она  еще  выкинула!
‚зЯла менЯ за козырек меховой шапки -  а  он  то  отгибалсЯ,  то  загибалсЯ,
бабушка всегда ворчала, что Я этот  козырек  все  отрываю,  сколько  она  ни
пришивает, - так вот кобыла ухватила менЯ за этот козырек  и  пожевала  его!
„а с такой силой ухватила, что и менЯ вместе с шапкой к себе подтЯнула!
     џ захохотал в полный голос и упал прЯмо в свой  сенный  торт,  а  когда
пришел в себЯ, мне показалось, Њашка тоже улыбаетсЯ.
     ‹ошади ведь не умеют  смеЯтьсЯ,  и  она  улыбалась  одними  глазами.  €
кивала мне головой!
     Ќа смех пришел Њирон, и Я сделалсЯ серьезным. Ќастала  пора  приступать
к делу.
     - „Ядь Њирон, - обратилсЯ Я вежливо, - а какой она породы?
     Љонюх пожал плечами.
     € Я тогда спросил:
     - Њожет, першеронка?.. Ђрденка?.. Ѓрабансонка?..
     Њирон разглЯдывал менЯ, пораженный.
     - ќто чего? - спросил он, и Я зарделсЯ.
     Љто же знал, что между теорией и  практикой  лежит  бесплоднаЯ  пустынЯ
неуверенности и надо еще немало сил, чтобы одолеть эту пустыню.
     Џотоптавшись, Я показал на Њашкины копыта.
     - „Ядь Њирон, а не больно?
     - —его? - не понЯл он.
     - Љогда куют?
     Ћн засмеЯлсЯ. ќто было понЯтнее, чем  мудреные  слова,  которые  Я  сам
едва выговаривал.
     - ѓвоздЯми? - спросил Я.
     - ‚от  экими!  -  Ћн  показал  половину  желтого  прокуренного  пальца,
похожего на крепкий сучок. Ќичего себе гвоздик! - “ нее копыто,  как  у  нас
ноготь, понЯл? Ќоготь режешь, ведь не больно! ѓлЯди! - Ћн постучал Њашку  по
ноге, заставил ее согнуть колено, отер рукавом блестЯщую подкову.
     - Ђ вы подковать можете? - допытывал Я.
     - Ќе-е! Љонешно, мудреного ничего нет, но знашь как? - Ћн сказал  слово
"знашь", будто Я в школе. Ќо теперь уже Я, точно ослик, замотал  головой.  -
Ќеправильно подковать, - Њирон, словно учитель, махал указательным сучком  в
такт своим словам, - все одно что сапоги не своего  размера  надеть.  -  ‚от
разговорилсЯ!   Џервый   и   единственный   раз   видел   Я   конюха   таким
разговорчивым. - Ќоги разобьешь - далеко не уйдешь.
     џ слушал с распахнутым ртом - самый примерный ученик.
     - ќто в кузне, - закончил он, - кузнец делает. Њастер.
     € умолк. Ќо ненадолго.
     ‡апрЯгаЯ Њашку, чтоб отвозить бутылочки, сказал:
     - ‘ейчас сам править будешь!


     Ќет, это был самый странный человек из всех, кого Я  знал  и  прежде  и
потом. ‚идно, ему на давала  покоЯ  какаЯ-то  навЯзчиваЯ  мысль,  а  вернее,
непроходЯщаЯ обида; она и заставлЯла его жить как в кукольном  театре  -  не
жить, а дергатьсЯ. Ћбида клокотала в нем, угнетала его самого,  делаЯ  рабом
невидимой и неизвестной людЯм страсти.
     Њне казалось - уже потом, взрослому, - он жил обычными  чувствами  лишь
считанные  минуты,  потом  отчаЯние  опЯть  захлестывало  его,  и  он  снова
становилсЯ самим собой: нелюдимым, беспричинно жестоким волком.
     Ќесчастный или злобный  взрослый  не  так  очевиден  другому  взрослому
своей несчастливостью или злобой - он маскируетсЯ,  прЯчет  себЯ.  „етей  не
таЯтсЯ. € неЯсное взрослому прекрасно известно  ребенку.  ‚се  дело  лишь  в
том, что он не умеет обозначить словами  и  даже  мыслЯми  видимое  ему.  Ќо
потом, со временем, становЯсь взрослым, человек  без  конца  возвращаетсЯ  в
детство,  прилагаЯ  ум  и  знаниЯ  к  тому,  что  давным-давно  лишь  только
почувствовал. ‘мыкаЯсь, прошлое и настоЯщее дают  понимание.  ’о,  чего  так
недостает детству.
     џ ничего не понимал!
     „а и как это можно понЯть?
     Ћн запрЯг Њашку, выехал на улицу и - о, блаженство! - отдал вожжи  мне,
а сам пошел следом за санЯми. …сли бы что случилось, он не  смог  бы  помочь
мне. Ќо это означало только одно: он не  боЯлсЯ  за  менЯ,  нелюдимый  конюх
Њирон! ‚ручал хозЯйские права.
     ‘начала Я сидел невероЯтно напрЯгшись.
     ‚ вытЯнутых, одеревеневших руках держал Я вожжи, спина немела,  и  даже
ноги превратились в железные  кочережки  и  ничего  не  чувствовали.  Љаждое
мгновение Я готов был потЯнуть вожжи  на  себЯ,  закричать  басом  на  Њашку
"тпр-ру", и мне в голову не приходило, что крик мой будет таким  же  грубым,
как у конюха.
     Ђ он шел позади и изредка подавал мне советы:
     - ђуки-то опусти!.. ‘пину-то согни, обессилешь!
     —ерез квартал  Я  чувствовал  себЯ  уверенней,  мне  все  улыбалось:  и
солнце,  и  удача.  Ћдолев  квартал,  Я  увидел  белый  шарик   с   розовыми
помпошками. —ерноглазаЯ даже остановилась, чтобы разглЯдеть менЯ получше,  и
Я ей крикнул:
     - Џривет!
     Њашка фыркнула, присоединЯсь ко мне, и  девчонка  улыбнулась  в  ответ.
’еперь она знает, что Я ее не обманывал. Љрошкин бы еще попалсЯ! Ќо  Љрошкин
не показалсЯ. ‡ато на углу стоЯла бабушка. Ћна, конечно, не стоЯла,  а  шла,
но, увидев менЯ, обмерла, остановилась будто  вкопаннаЯ.  Џредставьте  себе:
стоит старушка, прижала к животу сумку с продуктами, и, пока Я еду мимо  нее
на лошади, она поворачивает голову вслед за мной. € молчит. ’о ли  поражена,
то ли не хочет конфузить менЯ перед конюхом.
     џ проводил бабушку глазами и увидел,  как  Њирон  приподнЯл  перед  ней
свой мохнатый треух.
     Џустые бутылочки колотились у менЯ за спиной тысЯчью  колокольчиков,  Я
блаженствовал, доверЯЯсь лошади, и думал с укором: "Ќу ведь  идет  же  Њашка
без всЯкого кнута! ‡ачем ее бить? „а надо сломать этот кнут, порвать  ремень
с большим узелком на конце, вышвырнуть его  вон!  ‚едь  ты  же  можешь  быть
добрым, Њирон, ну, пусть не добрым, так хотЯ бы нормальным. Љак сейчас!"
     „а, детство доверчиво, а доброта обладает  опасным  свойством  забывать
зло.
     ‡нал бы Я, чем ответит конюх на мою доверчивость!
     ‚ечером обнаружилась пропажа ниток с нежным именем мулине  и  произошло
обсуждение моего извозчичьего дебюта.
     ЉажетсЯ, всЯ жизнь мамы и бабушки в эпоху моего  детства  начиналась  и
заканчивалась единственной мыслью: как уберечь менЯ от  дурных  влиЯний.  Ћт
улицы, плохих людей. Ћт влиЯниЯ  отдельных  личностей  из  нашего  класса  и
таинственных злодеев всего мира. Ќа эту тему говорилось много  и  охотно,  с
обращениЯми ко мне, укорами и назиданиЯми и просто так,  в  воздух,  как  бы
насыщаЯ даже саму атмосферу грозными мыслЯми о легкой возможности сбитьсЯ  с
правильного пути.
     —то  и  говорить,  Њирон  пил,  матюгалсЯ,  бил  лошадь  и  вообще  был
раскулаченным кулаком, а тут еще моЯ необъЯснимаЯ любовь  к  кобыле  и  всем
лошадЯм  -  словом,  возможность  инфекции,  как  порой   выражалась   мама,
возрастала во много крат. € кот на тебе! џ сижу на облучке,  понукаю  Њашку.
ќто же за просто так не  происходит.  ‡начит,  Њирон  осталсЯ  доволен  мною
почему-то.
     Џочему? Њама и бабушка аккуратно, но каждаЯ  на  свой  манер,  пытались
выведать ответ на этот единственный вопрос. Ђ Я  не  сознавалсЯ.  ђассказать
про сено длЯ менЯ, простофили, означало рассказать  и  про  мулине  -  будто
одно нельзЯ отделить от другого, - а Я этого не хотел.
     Њы окружили  стол:  Я  читал  книгу,  мама  гладила  белье,  а  бабушка
перебирала свои узелки и коробочки - искала зеленое мулине.
     ‚ремЯ от времени она спрашивала маму - уже, пожалуй, в двадцатый раз:
     - ’ы не видела зеленое мулине?
     € мама в двадцатый  раз,  терпеливо,  чтобы  подать  мне  положительный
пример, отвечала своей маме:
     - Ќет, не видела.
     - џ прЯмо остолбенела! - в двадцать пЯтый раз восклицала бабушка,  и  Я
был снова и снова готов  слушать  это  восклицание:  оно  мне  нравилось.  -
ЏогонЯет лошадь! Џонукает, как настоЯщий извозчик!
     ‚ бабушкиной интонации  удивление  смешивалось  с  примитивным  женским
испугом  и  тонким  педагогическим   неодобрением.   Џодразумевалось   таким
образом, что обо мне - извозчике - можно было  говорить  только  в  шутливом
понимании слова.
     ‚оспитывать,  кстати  говорЯ,  можно  по-всЯкому.   Њожно   произносить
укоризненные слова, а можно и молча - вздыхаЯ. Ѓабушка  говорила,  изыскиваЯ
все новые интонации, а мама вздыхала с  одной  и  той  же  силой,  но  очень
методично и настойчиво. џ должен был  понЯть,  что  ей  тоже  решительно  не
нравитсЯ поездка под руководством Њирона.
     Џеред сном, поправлЯЯ мою подушку, мама сказала, еще раз вздохнув:
     - „ержалсЯ бы ты от него подальше.


     Њама - провидица. Ћна точно в воду глЯдела.
     „нем, меньше чем через сутки после моей поездки на  Њашке,  у  дырчатой
границы, котораЯ отделЯла наш двор от поликлиники,  Њирон  разыграл  мерзкую
сцену.
     Ќа вашей территории в снегу лежали четыре полена. Ћни  были  разбросаны
как-то очень интересно - вроде бы цепочкой. Ѓудто кто-то  их  растерЯл,  эти
четыре полена. ’аскал торопливо большие охапки и впопыхах растерЯл.
     џ вернулсЯ из школы в самый  разгар  ругани.  Џо  нашу  сторону  стоЯла
простоволосаЯ бабушка в пальто, накинутом на плечи, а во  дворе  поликлиники
с противным привизгом орал Њирон.
     џ сразу понЯл, что он  набралсЯ,  -  а  ведь  пьЯным  он  был  особенно
жесток, - и Я испугалсЯ за бабушку. Ќадо ли  говорить,  что  сразу,  еще  не
узнав, в чем дело, Я оказалсЯ не на его, а на ее стороне.
     Љонюх не выбирал слов. ђаньше его ругань всегда обращалась к  предметам
неодушевленным, например к дровам, или  к  существам  безответным  -  кобыле
Њашке. Ђ тут роднаЯ бабушка!
     - џ вот на тебЯ заЯвлю, трах-тарарах! - блажил он. - ‚есь народ  воюет,
а ты дрова воруешь! „а и пацаненка  приучаешь,  бум-перебум!  ‚он  он  какую
дыру в конюшне разворотил!
     Џерепалка шла по всем правилам  искусства,  а  настоЯщие  крики  -  это
такие, когда все кричат и никто никого не слушает.
     - Ќарод-то воюет, - с достоинством, какое, конечно,  возможно  в  таком
крЯке, отвечала суровым голосом бабушка, - да ты-то отсиживаешьсЯ,  кулацкаЯ
рожа! “ самого душа чернаЯ, и нас  замарать  хочешь?  Ќе  выйдет!  Џридумал!
Џодбросить свои поленьЯ!
     - ‚оры! - орал Њирон. - Ќародное имущество тЯнут!
     - „а мы с голоду помрем, - отвечала  бабушка,  размахиваЯ  указательным
пальцем, - а ничего чужого не тронем!
     Њирона за рукав тащила его  жена  ‡ахаровна,  он  отмахивалсЯ  от  нее,
выдергивал  руку,  потом  толкнул  ее,  на  секунду  отвлекшись  от  ругани.
‡ахаровна упала.
     џ увидел, как затрЯслись ее плечи, она поднЯлась с  трудом,  сперва  на
колени и только потом на ноги.  Ћдну  руку  ‡ахаровна  протЯнула  вперед,  к
Њирону, что-то шептала ему, но он и слушать  не  хотел,  орал,  пошатываЯсь,
изнемогал от  лютой,  звериной  ненависти.  —его-то  ему  не  терпелось  еще
сказать, такое важное, из-за чего он и распалил этот  сыр-бор,  но  к  этому
важному  следовало  еще  подойти,  подобратьсЯ,  отыскать  причину.   €   он
наворачивал!
     - ђастуды-туды-сюды! „ети в поликлинике мерзнут,  дров  не  хватает,  а
они, ишь ты, поленьЯ через забор тЯгают. ‚от заколочу забор-то!
     - ‡аколоти! - отвечала бабушка. - „авно мечтаю!
     - Ћх-переех, небось и дыру в конюшне  провертели  не  случайно,  лошадь
отравить хочете!
     џ уже смеЯлсЯ, просто хохотал, надрывал живот,  даже  портфель  в  снег
бросил. Ќу, вражьЯ сила, чего выдумал!
     Њирона мой смех точно подстегнул, он завизжал с новой Яростью:
     - „а Я на вас в суд! „умаете, большевики, дак все дозволено?
     Њожет, он из-за этих слов всю склоку-то с дровами затеЯл!
     ‡ахаровна подбежала к Њирону, дернула его изо всех сил за руку,  но  он
опЯть отмахнулсЯ,  а  дергала  его  ‡ахаровна  не  зрЯ:  на  крылечко  вышла
заведующаЯ поликлиникой. џ едва узнал ее - она была в белом халате и  очках,
строгаЯ и опаснаЯ.
     Ћна постоЯла всего минуту, только минуту послушала крики конюха, но  ей
и этого хватило.
     - Њиро-о-он! - проговорила она властью.
     ’от сейчас же обернулсЯ и уже открыл рот, чтобы повторить свои  гнусные
обвинениЯ, но заведующаЯ не дала ему сказать.
     - Њиро-о-он! - повторила она ему и добавила,  как  отрубила:  -  Ѓрось!
„урака! ‚алЯть!
     - „рова воруют, -  начал  было  он,  а  заведующаЯ  снова,  только  еще
требовательнее, сказала ему:
     - Ѓрось дурака валЯть! € прикуси Язык!
     Љонюх повернулсЯ и пошел, ‡ахаровна тотчас схватила  его  за  руку.  Ћн
больше не вырывалсЯ. Ђ Я подумал про ЉощеЯ Ѓессмертного. Џогибель  его  была
в сундуке, в утке, в Яйце, на конце иголки. Ќе знаю,  погибель  ли,  но  вот
страх Њиронов - это точно - хранилсЯ у этой большой заведующей. „ва слова  -
и укротила, так просто ведь это не бывает.
     …ще Я вспомнил печную кикимору:  скрипит,  будто  скрежещет  зубами  от
злости, ухает и воет, пугает людей.
     Љикимора этот Њирон, больше никто.
     Љонечно, можно терпеть обиды, сглатывать их вместе с комком, который  к
горлу подступает, только обиды обидам рознь.
     Њучил менЯ конюх обидами, а Я  все  старалсЯ  забыть,  думал  только  о
Њашке - самолюбие свое прЯтал в карман, не хотелось мне подозрительно  жить,
подозрительно по  сторонам  глЯдеть,  пусть  даже  на  Њирона.  Ќо  ему  все
трын-трава, значит, Я длЯ него пустое место, ноль, и эта доброта его,  когда
Я Њашкой правил, - минутнаЯ  доброта,  а  минутной  доброты  не  бывает.  Ќе
должно быть. …сли доброта  на  минуточку,  значит,  все  остальное  времЯ  -
жестокость! €ли безразличие, по крайней мере.
     Ђ жестокость - она жестокость и есть.
     Џро обиды речи теперь у нас не было. ђечь шла о войне -  войну  объЯвил
нам Њирон. Ѓабушке, маме, мне.
     - Ќу, подожди, -  повторЯли  мы  по  очереди,  потому  что  всеми  нами
владела одна-единственнаЯ мечта. - Ќу подожди, приедет  с  фронта  отец,  он
тебе задаст!
     џ сам не замечал, как сжимались у менЯ кулаки,  когда  Я  думал  теперь
про Њирона. Њы что - две женщины да  мальчишка,  слабые  люди  против  него.
‘ила ломит и соломушку, нас и оболгать можно, обвинив в воровстве  дров,  но
вот подожди, придет настоЯщий мужчина с войны, что ты ему  ответишь,  темнаЯ
сила, печнаЯ кикимора?
     „икаЯ злоба  конюха  и  Њашку  у  менЯ  отнЯла:  дыра  моЯ  уже  наутро
оказалась накрепко заколоченной изнутри, и Я опЯть говорил  с  кобылой  лишь
через стенку.
     - Ќичего, Њашка, - говорил Я, поглаживаЯ доски конюшни, - придет  отец,
он и за тебЯ отомстит, за все твои муки.
     ‚ойна, тЯжелаЯ война шла у нас с  Њироном.  Ќе  сговариваЯсь,  и  Я,  и
бабушка, и мама отворачивались, когда он попадалсЯ навстречу,  старались  не
вспоминать о нем и дома, будто он испарилсЯ, исчез с лица земли.  Њы  мстили
конюху своим презрением, своим молчанием, тем, что вычеркнули его  ничтожную
фигуру из наших разговоров, но это  не  было  капитулЯцией  или  поражением.
Ќапротив, каждый шаг приближал наступление.
     Ќаверное, бабушкина  душа,  как  и  мамина,  с  трудом  переносила  это
тЯгостное затишье. џ суку по себе - Я страдал.
     ‡адумываЯсь  о  Њироне,  сжимаЯ   кулаки,   Я   воображал,   как   отец
возвращаетсЯ  с  фронта,  и  первое,  что  мы  делаем,  -   собираемсЯ   все
вчетвером - папа, мама, бабушка и Я,  -  отец,  конечно,  впереди,  грудь  в
медалЯх, мы пролезаем в наш дырЯвый забор и подходим к конюху.
     Ћн в ужасе пЯтитсЯ назад, спотыкаетсЯ, непременно падает, и тогда  отец
могучей рукой поднимает его с земли, берет за ворот и  начинает  трЯсти,  да
так, что борода у Њирона прЯмо летает,  зубы  клацают,  а  глаза  наливаютсЯ
жутким страхом.
     „альше моЯ фантазиЯ, бурнаЯ  обычно,  отчего-то  угасала.  Ћтец  трЯсет
конюха, тот кричит в ужасе: "Ђ-а-а!" - и дальше  все  пропадало,  стиралось.
Ќо может, этим и должна закончитьсЯ  праведнаЯ  месть:  пусть  трЯсетсЯ,  не
убивать же его в самом деле.
     Ђ  зима  никак  не  кончалась,  как  не  кончались  бои.   Ћтец   писал
утешительные слова, которые никого не утешали: ведь там, на  фронте,  летали
миллионы пуль и снарЯдов!
     Ћтец, отец! џ до сих пор, давно став взрослым, не знаю, где  ты  был  в
тот-то и  тот-то  день  такого-то  далекого  месЯца,  что  делал  утром  или
вечером: держал винтовку, лежал в окопе, ел  кашу  из  котелка  или,  может,
жизнь твоЯ в такой-то и  такой-то  час  была  куда  спокойнее  -  в  тыловом
охранении или на отдыхе, -  много  Я  не  знаю  про  тебЯ,  ведь  нельзЯ  же
рассказать про каждый час  жизни;  это  значило  бы  прожить  другую  жизнь,
заставить прожить ее сына, жену, близких.
     „а, это невозможно - знать каждый миг другой жизни, все верно,  но  как
Я хотел знать этот каждый миг, как Я желал всей своей ребЯчьей душой,  чтобы
всЯкий миг облетала тебЯ пулЯ, не трогал  осколок,  не  прикасалась  беда  и
боль.
     Њожно верить, нужно верить! Њожно и нужно верить,  что  с  твоим  отцом
ничего не случитсЯ в том кромешном аду, но сколько видел  Я,  как  бьютсЯ  в
слезах мои малолетние дружки,  как  дрожат  худенькие  мальчишечьи  плечи  в
неутешном плаче - они ведь тоже верили  и  ждали,  да  слабаЯ  выходила  эта
защита - вера и ожидание.
     Ќе раз и не сто, вдруг среди днЯ, среди смеха или среди ночкой  темноты
Я, обмираЯ всем телом, думал об отце и молил, молил  все  силы,  какие  лишь
есть  на  белом  свете  и  там,  за  пределами  белого  света,  в  звездной,
торжественно-тихой  тьме,  -  молил  старушечьими,  от  бабушки  услышанными
словами: "‘охрани и оборони, не дай потерЯтьсЯ, истаЯть,  пропасть!  ‘охрани
и оборони, потому что без тебЯ, папка, ничего не получитсЯ,  не  выйдет.  „а
без тебЯ просто нельзЯ - это разве трудно понЯть? ‘охрани и обереги!
     Џусть летит беда мимо, пусть будет все что угодно, только не  это,  что
и словами-то страшно назвать!
     ‘охрани и обереги!"
     џ думаю теперь, на уроках Я бледнел  в  такие  минуты,  едва  не  терЯл
сознание от своей страстной мольбы, отдавал все силы свои и  весь  свой  дух
главному желанию. ќто случалось не с одним мной. Љогда отходил,  возвращалсЯ
в жизнь, не раз проваливалсЯ Я в бездны бесконечных  детских  взглЯдов.  Џод
пыткой бы не призналсЯ никто из нас, о чем  он  думает  в  этот  миг.  ’акие
мольбы слышны одному, а другие здесь лишние: у каждого свой отец.
     џ представлЯл, как батЯ держит за шкирку Њирона, но в леденЯщие  минуты
заклинаний, чтобы отец осталсЯ жив, отгонЯл  это  видение,  как  сглаз,  как
наваждение: да будь он неладен, конюх. ’олько бы! ’олько бы!
     Ѓольшое желание не разменивают по мелочам. џ мое -  насолить  конюху  и
без отца.


     ‚  ту  пору  был  развит  такой  спорт.  ‡агибали  железную  проволоку,
накручивали коньки - конечно, не такие, как теперь, - прЯмо  на  валенки,  и
на улице цеплЯлись за  какой-нибудь  транспорт:  за  лошадь  или  за  редкую
машину.
     Љогда цеплЯешьсЯ за машину - жуть берет. ЌесешьсЯ - аж  снег  летит.  €
тут важно, чтобы дорога была накатанной, и лучше всего,  зацепившись,  ехать
позади и чуть рЯдом с машиной, чтобы видеть дорогу.
     Љогда по главной улице пер грузовик, у него на хвосте катилось  пацанов
десЯть самое малое. …сли не хватало места, ухитрЯлись сделать так: тот,  кто
зацепилсЯ своим крючком, другой рукой держал еще один крюк, и за  ним  нессЯ
еще один мальчишка. Ђ за ним еще, целый состав.
     Њилиционеров было мало, все тетки, гонЯли нас вЯло  -  разве  угонишьсЯ
за пацаном на коньках? Ђ если и  угонишьсЯ,  что  с  ним  делать?  Љ  матери
вести? Ћна на работе. ‚ милицию вызывать? ’ак чем она поможет, коли  днем-то
ребЯтнЯ все равно сама по себе.
     —естно говорЯ, Я машин боЯлсЯ.  Ѓыли  жертвы.  Ќа  коньках  требовалось
стоЯть  мастерски.  …сли  машина  затормозит,  можно  по  инерции  укатитьсЯ
вперед,  под  колеса.  Ѓыли  у  нас  ветераны  войны  школьного  возраста  -
однорукие и одноногие мальчишки, неумелые  ездоки  за  машинами.  Ђ  сколько
разбитых носов и шишек! ‚едь даже если машина  просто  съедет  с  накатанной
дороги на снег, можно очень даже запросто пострадать - коньки  вгрызаютсЯ  в
мЯгкий наст, на скорости летишь носом вперед. ‚от Я  и  боЯлсЯ  машин.  „аже
без бабушкиных и маминых нравоучений обходилсЯ -  сам  видел,  что  к  чему.
–еплЯлсЯ к лошадЯм, точнее, к санЯм.
     ЌельзЯ сказать, чтобы это уж совсем безопасно. Ќа каждом возу  извозчик
с кнутом - бережет силы своей лошади; зацепилсЯ, так глЯди в оба,  чтобы  ни
секунды промедлениЯ. €ной какой взрослый парень  и  без  кнута  обойдетсЯ  -
соскочит с саней, догонит неумелого конькобежца и надает тумаков. ’ак что  и
на малой скорости хлопот не  оберешьсЯ.  “довольствие  и  страх  соревнуютсЯ
между собой.
     џ вначале обходил его подводу,  отворачивалсЯ  в  сторону,  не  замечал
злобного врага. Ќо в том-то и дело, что  он  был  злобным.  „ругой  извозчик
хлопнет кнутом длЯ острастки - ребЯта отцепЯтсЯ тут же, а этот целил.  Ѓудто
воробьев лупил.
     ‘идит тихо, длЯ обману голову склонит, будто  спит,  потом  хрЯсь  -  и
какой-нибудь пацаненок летит с  воем  в  сугроб,  а  пальтецо  его  распорол
Њиронов кнут.
     ‚ нашей округе даже ходила молва, что этот бородатый извозчик  заливает
в конце кнута свинцовый набалдашник, что просто так пальто, даже  худенькое,
не располосуешь, что за бородатого лучше не цеплЯтьсЯ.
     “личнаЯ горка не любила и боЯлась Њирона. € Я бросил вызов.
     “роки  стратегии  без  сочетаниЯ  с  тактикой  кое-чему  научили  менЯ.
„опустим, соображал Я, мне удалось  прицепитьсЯ.  —то  дальше?  Љакой  толк,
если он огреет менЯ? Ќадо сделать так, чтобы позлить его как следует  и  при
этом остатьсЯ невредимым, это раз. Ђ во-вторых, какой Я друг  кобыле  Њашке,
если стану длЯ нее лишним грузом?
     џ придумал.
     „лЯ Њашки -  цеплЯтьсЯ  только  тогда,  когда  они  едут  с  горы.  „лЯ
Њирона - чтобы позлить его - раздобыть длинную цеплЯлку. ’ак, чтобы кнут  не
достал менЯ.
     ќто было не такое простое дело  -  достать  длинную  цеплЯлку,  но  мне
посодействовал ‚овка Љрошкин: с помощью довоенных  марок  из  серки  ‚‘•‚  -
‚сесоюзнаЯ сельскохозЯйственнаЯ выставка, если кто  не  знает,  -  Я  достиг
соглашениЯ с одним большим парнем из ‚овкиного  района,  и  тот  выгнул  мне
такой прут, что все надо мной поначалу засмеЯлись на нашей горке.
     Ќо только поначалу.
     Љогда не знаешь, в самом деле смешно. „линный железный  прут  сгибаетсЯ
на плече, прЯмо-таки провисает, будто коромысло. €  весу  в  нем  -  ого-го,
наверное, килограмм.
     џ зашел на гору и, вЯло отшучиваЯсь, начал ждать. Џацаны  цеплЯлись  за
любую подводу, а Я стоЯл, выжидаЯ своей минуты.
     Ќаконец  поЯвилсЯ  Њирон.  Ћн   уже   порЯдочно   обнаглел,   даже   не
оборачивалсЯ: его тут все знали, никто не цеплЯлсЯ. € тогда пробил мой  час.
џ занЯл исходную позицию, пробежал несколько шагов  за  Њашкиными  санЯми  и
подцепилсЯ.  ‹ошадь  будто  почувствовала  это,  но  не  обиделась,   весело
фыркнула мне. џ злорадно усмехнулсЯ: Њашка - союзница! Ђ ты, Њирон...
     Њальчишки, растЯнувшись по горке, стоЯли  разинув  рты.  Ќаверное,  это
заставило Њирона обернутьсЯ.
     Ћн увидел  менЯ,  нахмурилсЯ,  но  кнутом  не  хвостнул  -  отвернулсЯ.
Ќесколько метров мы проехали спокойно, и Я уже подумал, что конюх не  тронет
менЯ вообще, признав своего знакомого. ЌаивнаЯ душа!
     Њирон просто думал, ему потребовалось времЯ  на  размышлениЯ.  Ќо  зато
потом! Ћн так резко обернулсЯ и с такой  злостью  хлестнул  кнутом,  целЯ  в
менЯ, что Я вздрогнул, хотЯ ведь готовилсЯ к этому.
     Ќе зрЯ готовилсЯ! Љнут стукнул по моей железке,  даже  близко  менЯ  не
достав.
     џ  засмеЯлсЯ.  ‡асмеЯлись  пацаны  на  горке.  ‚се  видели  посрамление
бородатого извозчика  из  детской  поликлиники.  Ќичего  не  скажешь:  одним
ребЯтишкам везет молочко, других лупит кнутом.
     џ стал тираном. ЊенЯ не волновало катание на прицепе в принципе.  џ  не
цеплЯлсЯ к другим лошадЯм, но зато мерз долгие часы на нашей  горке,  чтобы,
дождавшись  Њирона,  подцепитьсЯ  к  нему  длинным,  на  заказ   исполненным
крючком.
     Џри этом Я смеЯлсЯ - и не как-нибудь "хи-хи" или "ха-ха". џ даже  дома,
когда никого  не  было,  упражнЯлсЯ  в  этом  демоническом  смехе,  стремЯсь
добавить в голос  баса  и  металла.  —ередуЯсь  с  пискливым  издевательским
хохотаньем, мелким горохом детского измывательства, все это  превращалось  в
целое представление.
     ђебЯта, завидев  Њирона,  нарочно  разлетались  по  всей  горке,  чтобы
увидеть  мой  концерт,  да  еще   и   поддержать   его   своими   радостными
восклицаниЯми, многие из  которых,  будем  откровенны,  ничуть  не  уступали
любимым выражениЯм Њирона  и  как  бы  таким  образом  посрамлЯли  взрослого
бородатого конюха полным отсутствием  почтениЯ  даже  в  такой  специфически
взрослой сфере духовной жизни.
     Ћн бесилсЯ, шеЯ его багровела, он Яростно лупил  кнутом,  но  ничего  у
него не получалось.
     Ћн принЯл мой вызов. ’оржество мое длилось недолго.
     ‚ один  прекрасный  и  солнечный  день,  когда  народу  на  горке  было
особенно много - может, это было даже воскресенье, выбрал же, гад! - Я,  как
обычно, зацепилсЯ за Њашкины сани. ѓромогласное "ха-ха-ха!"  Я  чередовал  с
издевательским пискливым "хи-хи-хи!", менЯл на измывательское "ху-ху-ху!"  и
начинал крутить пластинку по новой.
     џ видел, как Њирон замахиваетсЯ, как медленно, точно нехотЯ,  прорезает
синее небо кнут, как блестит на солнце один повернутый ко мне  глаз  конюха,
как движетсЯ в мою сторону чернаЯ остраЯ  змейка,  но  мне  и  в  голову  не
пришло отцепитьсЯ: длиннаЯ цеплЯлка, знал Я, оберегает менЯ от удара.
     ‹ишь в самый последний миг Я  понЯл,  что  ошибсЯ,  -  даже  не  понЯл,
почувствовал. ’онкое жало  кнута  нависло  над  моим  глазом,  и  Я  чуточку
повернулсЯ - отцепитьсЯ уже не хватало времени.
     ЊенЯ полоснуло чем-то огненным  и  острым,  Я  заметил,  как  по  снегу
просыпались  красные  Ягодки  брусники,  и  услышал,  как   пацан,   стоЯщий
неподалеку, заорал во всю глотку:
     - “би-ил-и-и!
     "Љого-то убили", - подумал Я и свалилсЯ в снег.
     џ быстро вывернулсЯ из сугроба и сказал мальчишкам, обступившим менЯ:
     - Ћн кнут надбавил!
     Њальчишки не отвечали - таращились на менЯ во все глаза, и вдруг  из-за
них поЯвилась бабушка. Ћна протЯгивала мне чистый платок и говорила:
     - Џромокни кровь! Љровь промокни!
     ‚  том-то  и  дело,  что  это  была  не  бабушка.  ЉакаЯ-то   старушка,
проходившаЯ мимо. џ ее принЯл за бабушку от боли и испуга.
     …сли бы это была моЯ  бабушка!  Ћна  бы,  наверное,  подала  в  суд  на
Њирона,  а  так  все  обошлось  спокойно.  џ  сам  сбегал  в  больницу,  мне
остановили кровь перекисью водорода, а потом  наложили  два  маленьких  шва.
‘тежки до сих пор есть на моей щеке, под ухом, только побелели  от  времени.
Ќе повернись Я в последний миг, мог бы остатьсЯ без глаза.
     Ѓабушка и мама так и этак пытали менЯ, где да как. ‘оврал,  что,  когда
каталсЯ, упал на свою цеплЯлку. Њама собственноручно унесла ее на работу,  и
больше Я своего ценного крючка не видел. Ќо спасибо ему! ‘вое сослужил!
     € Њирону, и мне.


     ‚от такаЯ историЯ.
     Љ ней следует припомнить еще одно: расплату.
     Ћтец вернулсЯ из армии не скоро, а  когда  он  приехал,  после  крепких
объЯтий и слез, поцелуев, разговоров и нескольких рюмок, которые выпил он  с
бабушкой и мамой, мы отправились в баню. ‚ тот же день.
     …ще бы! Љончилась, кончилась, кончилась, наконец, проклЯтаЯ война,  все
прошло, все миновало, и настала новаЯ, чистаЯ жизнь!  Љак  же  не  вымытьсЯ,
прежде чем отправитьсЯ по ней - по новой, Ясной, счастливой дороге!
     ЏрЯмо в гимнастерке, с боевыми своими медалЯми, где громче всех  звенит
"‡а отвагу", пошел отец в первый свой штатский путь: за одну  руку  уцепилсЯ
Я, в другой несолиднаЯ сумка с бельем и мочалками.
     € здесь надо объЯснить очень важное.
     ‚анные тогда были в редкость, народ ходил по банЯм, и, чтобы  помытьсЯ,
требовалось отстоЯть очередь, да не  какую-нибудь  -  многочасовую.  Ќо  та,
самаЯ  перваЯ  очередь,  которую  выстоЯли  мы  с  отцом,   показалась   мне
прекрасным праздником. џ готов был стоЯть в ней вечно.
     ’есноватые коридоры и прихожую подпирал  плечами  разный  люд,  но  мне
казалось - одни солдаты. ’о ли медали - у всех до единого, -  то  ли  погоны
да пилотки  делали  их  главными  в  банных  закоулках,  то  ли  бесконечнаЯ
радость - чувствовать рЯдом большую  руку,  ощущать  табачный  дух,  слышать
забытый голос отца.
     џ не мог на него наглЯдетьсЯ и разглЯдывал то снизу, из-под его  локтЯ,
то со стороны, отойдЯ на несколько шагов  в  говорливую,  оживленную  толпу.
‚от он тут, живой и невредимый, глЯдите, пацаны!
     Њальчишки глЯдели. ‚ этой толпе было много таких, как  Я,  с  отцами  в
гимнастерках. Ђ все же больше - серыми кучками, с глазами голодных волчат.
     Ћдни делали вид, что им все равно, говорили о чем-то  друг  с  дружкой,
другие разглЯдывали военных хоть жадно, а угрюмо.
     Њне стало неловко, но пусть простЯт менЯ  пацаны:  лишь  ненадолго,  на
одно мгновение. Ќет, не в силах Я  был  побороть  себЯ,  свою  радость,  так
долго желанную.
     Љогда мы раздевались в шумном предбаннике,  жалость  и  страх  чуть  не
задушила менЯ. Ќа теле отца Я  увидел  два  шрама  -  два  ранениЯ.  …ще  бы
немножко правее, и не радовалсЯ бы Я теперь, не хорохорилсЯ  постыдно  перед
одинокими пацанами. …ще  бы  немножко...  •олодок  прокатилсЯ  по  мне:  так
близко, в нескольких сантиметрах, скользнула по отцу страшнаЯ беда.
     Џо отцу, это значит - по мне.
     Ќе раз в тот вечер сжимал Я зубы - и дома, и тут, - не  раз  вспыхивали
слезы в глазах Яркими, разноцветными брызгами.
     Љак мало бывает таких мгновений в жизни! ‘лада богу,  что  мало.  Ѓудто
необъЯтное богатство,  выпущенное  было  из  рук,  вернулось  к  тебе,  и  у
богатства нет цены, потому что оно выше всЯкой цены.
     ‚ыше, неповторимей и безвозвратней.
     „ень клонилсЯ к вечеру, в  мойке  душно  и  парно,  сквозь  туман  едва
просвечивают лампочки под высоким потолком и белые тела людей.
     ѓулко громыхают  шайки  о  бетонные  лавки,  плещет  вода,  возбужденно
переплетаютсЯ голоса, сливаЯсь в гомон.
     Ћтец потащил менЯ в парилку, заставил забратьсЯ на полок,  занЯл  веник
у какого-то бородатого старика, хлопал им менЯ,  а  Я  сгорал  от  жары,  от
радости, орал, как дурачок, какую-то чепуху.
     Ћн смеЯлсЯ надо мной, мой  батЯ,  не  жалел  моей  шкуры,  мы  вышли  в
предбанник красные, точно вареные раки, обнЯвшись и устав.
     Ѓухнулись на лавку.
     - ќх, пивка бы! - сказал отец.
     - Џивка бы! - как эхо откликнулсЯ старик с бородой.
     Ќе у него ли отец занимал веник? џ приглЯделсЯ. „а это Њирон!
     Ќу вот!
     ‚  бане,   при   народе,   -   неподходЯщее   место,   а   встретились,
встретились...
     - Ђ! - проговорил отец. - Ќикак ты, соседушка?
     - ‘ возвращеньицем, - поклонилсЯ Њирон.
     Ќе такой уж он был старик, это борода скрывала его возраст, а тело  еще
хоть куда. Џравда, с отцом  никакого  сравнениЯ.  Ћтец  или  он,  кто  кого?
ѓлупый вопрос.
     € вот настал мой миг.
     ‚едь настал? ‚едь Я же готовилсЯ к нему? ’ысЯчу раз  представлЯл  себе,
как отец трЯсет его за шкирку - мучителЯ проклЯтого, темную  силу,  кикимору
печную. € вот мы втроем. Ќе очень подходЯщие условиЯ,  ну  и  что?  Ќе  надо
трЯсти его за шкирку. Џусть лучше скажет отец. Џросто скажет.
     Њирон сидел перед нами, держа на  коленЯх  шайку,  прикрываЯ  ею  срам,
отдыхал после парилки, волосы расползлись по лбу, борода висит  мочалкой,  и
глазки спрЯтались в узкие щелочки.
     € вдруг Я понЯл: Њирон боитсЯ менЯ.  Ћн  тоже  ждал,  вернетсЯ  ли  мой
отец, надеЯлсЯ на лучшее - конечно, длЯ него, надеЯлсЯ: не вернетсЯ. Ќо  вот
вернулсЯ, и Я рЯдом с ним, пацаненок, - какой с менЯ спрос?  ђасскажу  отцу,
а он солдат, вернулсЯ с войны, что он, глЯдеть будет,  если  узнает  про  те
дрова и скандал с руганью или откуда шрам на щеке?
     џ потрогал щеку, пощупал  след  Њиронова  кнута.  “лыбнулсЯ.  Ќе  очень
понравилась ему моЯ улыбка.  Ћн  встал.  „рожащими  руками  поставил  шайку,
предстал перед нами во всей наготе.
     ’о ли оттого, что голый, а это всегда неудобно, даже в бане, то  ли  от
страха передо мной был он какой-то жалкий, ничтожный.
     Њирон достал рваное полотенце; оно было чистое, но рваное  -  полотенце
его и спасло. џ пожалел его.


     ‚прочем, нет. Ќе буду валить  на  рваное  полотенце.  Џросто,  когда  Я
увидел худенькую трЯпицу, которой вытиралсЯ Њирон, Я  понЯл,  что  не  скажу
ничего отцу. Џотом, может, когда-нибудь, а только не сейчас.
     € еще Я вспомнил про Џолю, как топили мы  сразу  восемь  печек,  а  она
рассказывала про кикимору. € про ‡ахаровну  -  лежит  в  снегу,  а  потом  с
трудом поднимаетсЯ, сперва на колени.
     "Ѓог с тобой", - подумал Я про Њирона бабушкиными словами, а  когда  он
надел латаные кальсоны и рубаху и снова встал, оправлЯЯ  исподнее,  Я  вдруг
сказал себе: "„а что ты знаешь о нем? Ћбманывал, хвостнул кнутом,  врал  про
дрова? Ђ еще, еще, еще! ’уда, дальше, что ты знаешь  о  нем?  ЉакаЯ  душа  у
него, как он жил, кто и почему наказал его - ты знаешь?
     Ќет уж, будь как будет.
     ‚се, что сделал он, принадлежит ему".
     "Ѓудь что будет" - есть такое выражение.


     ‚се было, как было.
     Ћн не подобрел, не изменилсЯ, старый конюх. ‚се так  же  нещадно  лупил
Њашку. ђаботы у него прибавлЯлось не  по  днЯм,  а  по  часам.  Ѓутылочки  с
молочком и кашей все так  же  стучали  в  проволочных  Ящиках  -  бутылочки,
бутылочки, сотни горластых колокольчиков.
     џ вырос, стал студентом.
     ‚ышло так, что приехал на каникулы  лишь  через  год,  вышел  во  двор,
поставил на землю фанерный  чемоданишко,  радуЯсь  встрече  с  родителЯми  и
бабушкой, да Њирон стер с менЯ улыбку: Я услышал знакомый звук кнута.  ‘нова
лупил он кобылу Њашку, старую, наверное, как сам, снова лупил,  будто  времЯ
остановилось и детство мое было только вчера.
     €з глубины нашего двора, через починенный  забор,  Я  тоскливо  глЯдел,
как измывалсЯ Њирон над лошадью. ‚ последние годы  он  стал  еще  злей,  еще
нелюдимей. Њама  говорила,  ‡ахаровна  жалуетсЯ:  с  ней-то  даже  почти  не
говорит. "„ай-подай", да и только.
     "Ђх, Њирон, могила тебЯ, видать, выпрЯмит", - подумал еще Я.
     џ уехал опЯть - снова началось мое учение - и скоро получил  письмо  от
мамы. Џочта тогда приходила ко мне до востребованиЯ на ѓлавпочтамт;  тут  же
в людном и шумном зале Я разрывал конверт, торопЯсь, и всЯкий раз  улыбалсЯ,
разбираЯ знакомый мамин, или отцов, или бабушкин почерк.
     Њне виделись всегда при виде конверта из дому наша комнатка, тихий  шаг
ходиков, знакомые трещины на потолке, оклеенном бумагой, и в обоЯх,  которые
давно следовало сменить.
     Џисьма приносили мне малые наши новости, от конвертов  веЯло  покоем  и
постоЯнством, которых так недоставало в студенчестве.
     ’от памЯтный - но такой обычный - конверт Я тоже раскрыл с улыбкой.
     € вдруг шум почтового зала замер - Я видел лица  незнакомых  людей,  их
поспешные шаги, торопливые движениЯ, но суета эта была, нема.
     Ђ мама написала о том, что умер мой давний враг - Њирон. —то его  убила
тихаЯ кобыла Њашка.
     Ћн лупил ее, как  всегда,  писала  мама,  и  ничего  не  ждал,  никакой
опасности от своей старой лошади, но много лет битаЯ Њашка вдруг  зароптала,
заходила на поводу  перед  своим  хозЯином,  блеснула  расширенным  зрачком,
поднЯлась на задние ноги - неуверенно, неумело поднЯлась, видать, с  детства
своего так не вставала, играЯ, а тут  поднЯлась,  заржала  диким,  тоскливым
голосом и вдруг ударила передними копытами своего хозЯина.
     Ћн  крикнул  -  негромко,  хрипло,  -  упал.  Џрибежала  ‡ахаровна,  на
крылечке поликлиники собралсЯ целый выводок медсестер в белых халатах;  Џоли
не было - она уже выучилась, уехала в другой город...
     Њирон крЯхтел, точно ему дали под дых, то открывал,  то  закрывал  рот.
Џриехала "скораЯ". …го увезли.


     ‚от и все.
     Њашка убила  конюха,  он  умер  в  больнице  через  несколько  дней  от
сильного внутреннего кровоизлиЯниЯ.
     ЏолЯ приехала за матерью, увезла ее с собой. Ћна похорошела  -  женщина
в расцвете, мать двоих детей.
     “зкую комнату с окном почти под потолком занЯл одинокий  старик,  новый
конюх. Џотом околела  Њашка.  Ѓутылочки  с  детским  питанием  стала  возить
машина.
     „а, мое желание сбылось. Ђ Я пожелал тогда, в бане: будь что будет.
     ’ак  и  стало.  Ѓыло  то,  что  выбрал  сам  конюх  Њирон.  …го   убила
собственнаЯ жестокость.


     Ђ может, неизбывнаЯ обида, тоска,  неизвестное  мне  прошлое  -  их  не
увидишь, не поймешь, не рассудишь...
     €х не рассудишь, верно, но за что же  он  менЯ-то,  мальца,  невзлюбил,
что Я ему такого сделал?
     Њожет, Я длЯ него что-то собою означал? Љакую-то такую мысль,  что  ли?
‚от он и не любил эту мысль.
     Ќикого-то он не любил, не щадил.
     €ззлобилсЯ от своей обиды, молчал, ото всех  таилсЯ,  нарочно  на  себЯ
наступал: не забывай, не забывай, а вы все,  кто  забыть  готовы,  пропадите
пропадом. € мотал свою душу, терзал  дочку,  жену,  свою  кобылу,  а  может,
раньше всего, себЯ терзал, свое нутро, выжег его,  вычернил  глухой  тоской,
впору завыть по-волчьи.
     Ђх, дЯдька Њирон! Џожалел бы ты кого! Њожет, в этом твое спасение!
     „а что Я знаю о нем?
     Ќо вот что Я знаю не о нем.
     “ каждого времени своЯ жестокость.
     Ђ доброта - одна, на все времена.


     Ќе скрипи, не вой, не рычи, кикимора, не пугай детей.