о соизволениЯ.
     Ќет, отрицать подлинность ее любви к ѓеоргию  было бы просто  нелепо, Я
никогда и не  сомневалсЯ в ее чувствах к нему, но Я  сам был  зверь, а  наше
дело  такое: люблю  -- значит,  хочу  съесть. Ќапример, в глазах  серого
‹обана, который,  оказываетсЯ,  еще не сдох  и  недавно,  когда Я,  навестив
своего сахалинского учителЯ по рисованию, возвращалсЯ через пустырь, кинулсЯ
за мною следом и гнал, как бывало давным-давно, менЯ до самых сараев, --
в желтых глазах громадного пса была такаЯ ЯростнаЯ любовь ко мне, что Я чуть
было не бросилсЯ добровольно ему в зубы. џ не хочу приписывать австралийской
вдове качеств, каких у нее вовсе не  было  --  вероломства,  жестокости,
беспощадности, -- наоборот, должен  сказать, что …ва  произвела  на менЯ
чрезвычайно приЯтное впечатление, и Я  вполне  мог  понЯть ѓеоргиЯ,  что  он
сумасшедшим образом  влюбилсЯ  в эту львицу, на которой в  результате долгой
селекционной  работы наросла  шелковаЯ  шерстка. €  все  дело было именно  в
породе, котораЯ сохранЯетсЯ под любой кожей; …ва была  львиной породы, и это
немедленно  учуЯл  австралийский  мультимиллионер,  ныне  покойный,  поэтому
женилсЯ на ней, это было Ясно и мне, но только не ѓеоргию.
     џ встретил эту жещину, котораЯ ничем особенным не отличалась  от прочих
женщин,  но была матерью моего ребенка, -- встретил, царственно полулежа
на общежитской койке,  шевелЯ пальцами босых ног. € как это  надлежит делать
насмерть  влюбленным  женщинам,  она  бросилась на колени  и припала  к этим
ногам, которые,  на мое счастье, были чисто вымыты. ЏроснулсЯ другой  жилец,
несколько  придурковатый  Ќиконов,  и, спросонку  не  разобрав, утро  то или
вечер, спутав сумеречную полумглу за окном с неотвратимым  рассветом  нового
днЯ, полным длЯ него славных надежд и  трудового энтузиазма, Ќиконов вскочил
и, протираЯ слипшиесЯ глаза, в одном солдатском исподнем помчалсЯ в уборную,
котораЯ находилась во дворе.  Ђ надо сказать, что парень как демобилизовалсЯ
осенью, так с тех пор не менЯл своего  нижнего  бельЯ, и рубаха у лентЯЯ под
мышками была порвана, а просторные кальсоны зиЯли дырою на самом ироническом
месте. Ќа  улице,  уже при возвращении  назад,  Ќиконов  был оглушен  громом
грЯнувшей музыки, он встрепенулсЯ и понЯл, что идут танцы, значит, не раннее
утро сейчас, а еще вечер, и, выходит, не надо теперь же лететь на работу,  а
можно спать дальше. Ћн вернулсЯ в комнату и  торопливо рухнул  в постель, не
поглЯдев даже на нас.
     ѓеоргий  хладнокровно  дал ознакомитьсЯ своей  австралийской  гостье  с
обстановкой,  в  которой жил после выдворениЯ  из общежитиЯ  художественного
училища:  он втайне  наслаждалсЯ тем, что в глазах буржуазной  дамы мелькали
ужас и отвращение к вполне нормальным  длЯ  него самого условиЯм  жизни;  он
гордилсЯ    тем,    что    живет    среди    каменщиков,    электриков     и
такелажников,которыеокажутсЯ   жизнеспособными   еще   и   не    при   таких
обстоЯтельствах.  ‚скоре пришли и остальные  ребЯта с гулЯньЯ, сделали  вид,
что не заметили гостью ѓеоргиЯ, быстренько  разделись и  улеглись в постели,
причем ‘игбатуллин,  любитель прохладных  воздушных ванн,  улегсЯ  в  трусах
поверх одеЯла и раскинулсЯ со всей непринужденностью слесарЯ пЯтого разрЯда,
который за сегоднЯ отработал смену, потанцевал, проводил подружку и пока что
не загубил ее чести, пожалев девичью неопытность.
     ѓеоргий  больше  всего  был озабочен тем, чтобы  доказать  возлюбленной
миллионерше,  что он  не только не стыдитсЯ своего  окружениЯ,  но абсолютно
убежден в том, что не бывает на свете более надежных и подлинных людей: "Ћни
и  так  во  всем правы", --  без конца  твердил он  …ве.  Ќо  когда она,
трепещущаЯ и жалкаЯ, безропотно подчинилась ему, разделась и легла  рЯдом, и
это  в  присутствии трех свидетелей, которые притворно или вполне натурально
приступили к  носовой  музыке  того же известного на весь  мир •раповицкого,
ѓеоргий испытал раскаЯние. —тобы как-нибудь оправдатьсЯ, он принЯлсЯ шепотом
разъЯснЯть  …ве, что  ничего тут особенного нет:  мол,  Њарушкин, рЯзанский,
тоже времЯ от времени приводит какую-нибудь женщину, и  она запросто  ночует
здесь...  Ќа что  …ва  лишь глубоко,  горестно вздохнула и холодными  губами
поцеловала его, -- лишь только  длЯ того, чтобы он  замолчал, наконец. €
тогда ѓеоргий вскочил с постели, как ужаленный, оделсЯ, велел и …ве  одетьсЯ
и увел ее из комнаты.
     Ќочь была довольно  прохладнаЯ, мы оба дрожали, пока шли к станции, и Я
проклинал себЯ и просил у …вы прощениЯ, а она хранила молчание, и Я никак не
мог  увидеть в  темноте  ее лица,  порою мне казалось,  что  Я после  танцев
провожаю  какую-то девчонку в ’олстопальцево,  но вот забыл, как ее зовут, а
электрички  все  нет и  нет...  ‚  ту ночь Я второй раз  попал в  Ђвстралию,
расположенную  на  сей раз где-то в роскошных лабиринтах  "ЊетрополЯ",  куда
мордастый, с  жирным красным загривком гиппопотам пропустил нас  без всЯкого
звука,  и это Явилось  бы чудом, если  бы не  выЯснилось потом,  что он  был
заранее …вой предупрежден и подкуплен. Ќа самом ли деле  столь могущественна
власть  денег,  то  есть  на самом ли деле  существует „ьЯвол и  власть  его
беспредельна, то есть именно он победил ѓеоргиЯ ЂзнаурЯна, а не одиночество,
отчаЯние парнЯ и жалость к любЯщей …ве?
     ‘ейчас Я хожу по пицундскому берегу и собираю круглые голыши, и в  душе
моей  происходит страшнаЯ битва с „ьЯволом за  душу  моего  друга -- нам
нужен единственный ответ,  правдивый и Ясный. …сли за деньги  можно купить и
продать все, ну буквально  все,  то нам  больше  незачем цеплЯтьсЯ  за  этот
последний миг жизни, со страшным напрЯжением любви вглЯдываЯсь -- сквозь
шквал времени н туман  пространства -- в глаза друг другу,  уж лучше сей
миг нам закрыть эти глаза -- и делу конец.
     ...Ќо что  это?  џ слышу, как  менЯ  окликают  с морЯ, и, держа  в руке
горсть  камешков, Я поднимаю голову и  вижу  совсем недалеко  от берега стаю
дельфинов.  Ћни выскакивают  из  бирюзовых  волн,  на  миг  показываЯ темные
сгорбленные спины, исчезают и вновь  мелькают, строго чередуЯсь, старательно
горбЯсь, словно затеЯв некую игру: катим колеса по морю, катим колеса --
двойные, тройные,  следующие  один  за другим  каскады  нырков  на  воде.  ‚
чередовании и в  совместных плавных пролетах  дельфинов  была закономерность
фуги: плетение  бегущих мелодий и  внезапно  --  полнозвучный,  ликующий
аккорд.  ‚друг  одна  мелодиЯ из  этого  морского  многоголосиЯ  отделилась,
свернула в сторону и торопливыми скачками черных нотных знаков направилась к
берегу. „ельфин подплыл ко мне и жизнерадостным голосом воскликнул:
     -- ќй, здравствуй, белка! ‚едь это Я, не забыл менЯ?
     Љак же  мне  было забыть  его? Ћ,  Ќашивочкин,  ты  принес мне  столько
огорчений, что забыть все это будет нелегко.  Ќо  прежде,  чем начну  долгую
беседу с тобою, Я  хочу торопливо крикнуть умирающему в ’егеране другу: есть
на свете кое-что, чего  нельзЯ продать и купить за деньги; например,  аромат
цветущих слив, красок, которыми расписано небо на  заре, отменного здоровьЯ,
судьбы ЋдиссеЯ, усердиЯ муравьев, звезды в небе, тебЯ и менЯ, мой дорогой, и
много другого.
     -- Ђ теперь расскажи мне, дельфин, каким-образом ты очутилсЯ здесь,
в  —ерном  море,  если, как  мне помнитсЯ, Я тебе  сам  объЯснЯл,  что ‚олга
впадает в Љаспийское море?
     -- Ќо  ты  забыл,  наверное,  белка,  что  существует ‚олго-„онской
судоходный канал?
     -- Ђх, да, действительно забыл... и ты, значит?..
     --   Ќу  конечно!  €  Я  нашел  здесь  свое   племЯ  и  теперь  рад
приветствовать  тебЯ  на нашем гостеприимном берегу! Њой дом, как говоритсЯ,
твой дом, Я никогда не забуду, как ты мне помогал, большое спасибо, друг!
     --  Ќу  полно, полно, дельфин, какаЯ  там помощь, мне совестно даже
слушать такое, потому что ничего хорошего тебе не принесла моЯ помощь, хотЯ,
честно говорЯ, Я плохого тебе не желал, клЯнусь честью!
     Џравда,  Я очень  переживал, когда ты, дельфин,  слишком бойко  пошел в
гору,  и не потому, что твое отношение ко мне стало плохим, --  на такие
вещи Я научилсЯ смотреть спокойно, -- а  больше из-за тебЯ  самого,  ибо
ты, ничего не понимаЯ, упорно карабкалсЯ на ледЯную горку, с которой
     в  любой  момент можно сорватьсЯ и уехать  на заду далеко вниз, гораздо
дальше, чем  то  место, откуда начинаешь  свое  карабканье  ввысь.  „а разве
объЯснить было тебе в то времЯ, что  легко  даютсЯ лишь первые шаги  на этом
склоне, а выше становитсЯ все  опаснее и круче, ведь следующаЯ ступень твоей
служебной лестницы была занЯта, и занимал ее зверь помудрее тебЯ.
     ђокотов  происходил  из  древнего  рода  рыхлых  бобров,  которые  были
настолько  хитроумны,  что научились  торговать собственными шкурками,  сами
ничуть не страдаЯ от этого, и нажили  огромный семейный капитал, который был
разорен революцией, но невозможно было уничтожить самый род рыхлых бобров, у
которых  шкура  никогда  не  прирастала  к  телу,  и  она  могла вывернутьсЯ
наизнанку, словно  чулок,  и остатьсЯ в руке того,  кому,  скажем, удавалось
схватить рыхлого бобра за шиворот.  ђод  ђокотовых, одним  словом, уцелел, и
после  революции  его  представители  постепенно  стали спецами,  доцентами,
гинекологами,  до-стоевсковедами и  товароведами,  вновь  обросли  роскошным
мехом,   а  один  из  них,  наш  €льЯ  Ѓорисович  ђокотов,  стал  директором
издательства,  но   при  этом  оставшись   существом   чрезвычайно   мЯгким,
доброжелательным  и, главное, совершенно незаметным, ни во что не вникающим,
-- это было весьма мудро при свирепости таких двух тиранов, как  Љузанов
и Љрапиво, полновластно ведающих всеми издательскими делами.  Ћн  их  вполне
устраивал,  тихим,   сонным,  рыхлым  невидимкою  просиживаЯ  годы  в  своем
директорском  кресле  и  времЯ от времени выступаЯ  на  совещаниЯх в  высших
инстанциЯх  с  блестЯщими,  эрудированными,  всех  покорЯющими  докладами, в
которых цифр  было  не  очень  много,  но зато  достаточно  успокоительного,
солидного пафоса, непременно переходЯщего в одобрительные аплодисменты.
     € такого  бобра  ты,  болван, хотел  сковырнуть  с  насиженного  места,
обманувшись тем,  что  однажды, войдЯ  к нему  в кабинет на цыпочках, ощупал
его, сонного, и нашел, что директор настолько рыхл, что никакого труда вроде
бы  не  составит дать ему  коленом под зад, вытурить из  кабинета  и  самому
занЯть его  кресло. Ѓлаго, кожа  на этом кресле  была  еще  целехонька после
многих  лет  производственной  эксплуатации,  что  говорило,  разумеетсЯ,  о
бережном отношении ђокотова к орудию производства, о  спокойствии его нрава,
то бишь седалища, и, главное, о его  желании  подольше  сохранить сие кресло
длЯ покоЯ вышеназванного  органа. —тобы  обо  всем  этом догадатьсЯ, не надо
было много  мудрить, достаточно  было  посмотреть на ђокотова  в минуту  его
сладкого  пробуждениЯ  в  директорском кресле,  когда он широко зевал, скалЯ
крупные желтые резцы, невинно таращил серенькие очи, подернутые младенческой
слезою,  лез,  словно  фокусник,  в  карман  своей   пышной  заместительницы
Љараваевой  ‹арисы „митриевны,  что  стоЯла  рЯдом  с  бумагой  в  руках,  и
вытЯгивал из Љараваевой, то  есть из кармана ее  помпезного платьЯ, наливное
Яблоко,  такое  же замечательное,  как  сама  ‹ариса  „митриевна,  и с видом
полного  счастьЯ  принималсЯ  грызть   его,  выплевываЯ  семечки  в  готовно
подставлЯемую розовомЯсую ладонь любимой сотрудницы. ‹ишь  раз посмотреть на
картину  такого  счастьЯ --  и у всЯкого  отпадет желание  нарушить его,
-- что мы, совсем уже бессердечные, что ли? --  и тем более пытатьсЯ
отнЯть  его  у  шестипудового  бобра  с могучими желтыми резцами...  Ќо, как
поетсЯ  в  песне, ты  взглЯнуть  не догадалсЯ, умчалсЯ  вдаль, орел степной,
--  вернее,  умчали  тебЯ  вдаль,  вон аж куда, к  абхазскому  побережью
ѓрузии, и все  по  причине твоего  опасного непониманиЯ истинных соотношений
сил, правЯщих миром и, в частности, нашим маленьким издательским мирком.
     Ђх,  на  твоем месте Я бы лучше удавилсЯ, чем соватьсЯ туда, где другие
оборотни  во  сто  раз  умнее   тебЯ  и  подлее,  и   ты  длЯ   них   просто
служебно-прикладнаЯ  вещь, на  данное  времЯ  необходимаЯ  им,  что-то вроде
бильЯрдного  киЯ  в  сложной,  расчетливой игре,  -- а ты  возомнил себЯ
игроком,   в   то  времЯ   как  был  просто  удобной  палкой  в  их   руках,
предназначенной длЯ тычка в шар. Ђ шары все-таки более  ценнаЯ длЯ них вещь,
чем кии, и все шары в конце концов попадают в лузу, приносЯ игрокам глубокое
удовлетворение, ты  же стал непослушным в их руках,  начал открыто воевать с
ђокотовым, горланить на собраниЯх, изобличаЯ его во  всех смертных грехах, о
которых,  кстати,  всем было  известно, в  том  числе  и  Љузанову.  Ќо  ты,
простофилЯ, надумал  открыть общественности  глаза и  героически  таращилсЯ,
произносЯ вслух  критику,  ты перестаралсЯ,  парень, или, возможно, попросту
кончилось  твое времЯ, твой  стиль надоел  такому  тонкому и  многообразному
стилисту, как наш главный редактор, а ты еще ничего не подозревал, не чуЯл и
громил ђокотова где только мог, чувствуЯ себЯ почти победителем, в  то времЯ
как во всех углах издательства уже смеЯлись над тобою, покачивали головами и
ждали того момента, когда Љузанов одним глазом,  вприщур, посмотрит на тебЯ.
‚сего лишь посмотрит на тебЯ.
     ‚сего   лишь  посмотрит  особенным  взглЯдом  --  и  партиЯ   будет
закончена, на  зеленом  сукне  преспокойно останетсЯ круглый шар  под именем
ђокотов €льЯ Ѓорисович, а сломанный кий, то бишь  Ќашивочкин, с расщепленным
концом отправитсЯ в подвал, чтобы новаЯ архивистка  ‹ера Џетракова доставала
с его помощью нужные рулоны плакатов с верхней полки стеллажа.
     ‡начит, все  ждали  чего-нибудь подобного, но случилось  другое, и  тот
особенный последний  взглЯд  редактора  не успел  сверкнуть  в  твою сторону
-- Љузанова внезапно поразила глазнаЯ болезнь, он надолго исчез, а потом
поЯвилсЯ в издательстве  под ручку с твоей  женой,  ’аней-Љиской, но это уже
была  не прежнЯЯ  древнеегипетскаЯ киска,  а  вполне  самоувереннаЯ, холенаЯ
кошка  и,  как  мы  узнали  и  ахнули,  надомнаЯ  секретарша  Љузанова,  его
постоЯннаЯ  спутница  и  поводырь,  ибо старый фокстерьер стал носить плотно
заклеенные очки, в  одном стекле которых была  оставлена крохотнаЯ  дырочка,
сквозь нее он только  и  мог теперь взирать на мир. Ћднако  и  этого  окошка
вполне  было достаточно  многомудрому оборотню, он  прекрасно видел все, что
творитсЯ вокруг,  живо навел расшатанный  междоусобицей порЯдок  и, к нашему
следующему  великому удивлению, снЯл с должности  не ђокотова, а тебЯ,  мужа
своей секретарши-поводырши, и  мы  все заткнулись, и  €льЯ Ѓорисович осталсЯ
преспокойно поедать  наливные Яблочки ‹арисы „митриевны, доставаЯ их, словно
фокусник, то из низкого  выреза ее  платьЯ, то из-под накинутой  на ее плечи
шали с пышными розанами.
     €  Я спрашивал как-то у ‹итвЯгина, что бы это  все значило, и  ‹итвЯгин
мне ответил: а хрен его знает, бывают у  старых  маразматиков причуды, когда
они вдруг  вспоминают о загубленных  ими невинных младенцах  и что-то  вроде
раскаЯниЯ  начинает  беспокоить  их,  словно  запор,   тогда  подбирают  они
какую-нибудь паршивую кошку и  ухаживают  за  нею,  как  за родной  дочерью,
может, подобную  притчу мы имеем теперь перед  глазами, говорил ‹итвЯгин,  а
впрочем, хрен  его знает.  ќта Љиска... не  слыхать  было, чтобы путалась  с
шефом, но что бы то ни было,  жалко Ќашивочкина, вот кто осталсЯ кругом ни с
чем, жена, сука, всЯ в мехах бегает с шефом под ручку, а беднЯга Ќашивочкин,
говорЯт, заболел и лежит в больнице -- так впервые Я узнал от ‹итвЯгина,
что ты болен, и решил навестить тебЯ в клинике ‘клифосовского, куда ты попал
со своими парализованными ногами и разбитым сердцем.
     Џомнишь, помнишь, Я зашел к вечеру в твою палату, не сразу увидел  тебЯ
среди остальных бедолаг, лежавших и сидевших на койках,  а ты первым заметил
менЯ  и  заорал:  "‚он  отсюда, из-за  тебЯ  Я  попал  сюда,  ребЯта,  дайте
кто-нибудь костыль, Я хочу стукнуть его по голове!"
     Џерестань, дельфин, --  отвечал Я на нашем Языке всех зверей и птиц
и "гад морских", -- прекрати истерику, ибо виноват прежде всего  ты сам,
что не  слушалсЯ  менЯ.  Ќе Я ли говорил, что человеческий мир не так прост,
как тебе  кажетсЯ, и поэтому лучше всего жить незаметно, не вылезать вперед,
не тщитьсЯ схватить  самый  жирный кусок, не искать славы,  а успокоитьсЯ на
мирной дружбе с  каким-нибудь приЯтелем, играть  с ним  в шашки, коли сердце
жаждет  битвы.  €  все, что  можно  позволить длЯ души --  это  спокойно
созерцать  да, елико возможно, кое-что понимать, но никогда, ни за что, ни в
коем случае не раскрывать  никому того, что удалось понЯть. Ќе  говорил ли Я
этого  тебе? -- говорил, а послушалсЯ  ли ты?  --  не послушалсЯ,  и
нечего теперь  корить менЯ, искать  вокруг, чем бы запустить мне  в  голову,
слушай лучше, что Я тебе сейчас скажу, внимательно слушай.
     …сть путь спасениЯ  длЯ тебЯ,  и  если ты  не  хочешь сдохнуть здесь, в
больнице, запомни мои слова. ’ы не смог приспособитьсЯ к человеческой жизни,
как Я, и  не  оказалось у тебЯ ни мудрости,  ни моей  беличьей осторожности,
поэтому подошел ты вплотную к краю бездны,  осталось  только свалитьсЯ туда.
Ќо есть обратный ход, -- в горе, отчаЯнии  и ужасе своем человек не  раз
пользовалсЯ  им  на  моих  глазах  и  ускользал от  неминуемой  гибели.  ќто
решимость Љаина, которому дольше  жить, чем Ђвелю; но не обЯзательно убивать
своего  брата, достаточно просто убить человека,  и  не  обЯзательно другого
-- а хотЯ бы человека в самом себе, отречьсЯ, отказатьсЯ, уничтожить все
то, что потихоньку  преображало  тебЯ  из неразумного  животного в  духовное
существо. ЋтречьсЯ,  отказатьсЯ,  забыть человеческий  стыд,  не позволЯющий
тебе  совершить тот  или иной  поступок, и поступать  только так, как  велит
жаркаЯ, потнаЯ  от страха, ничтожнаЯ и  необозримаЯ,  как ночь,  первооснова
твоей   животной   сущности.  ЋтречьсЯ,  отказатьсЯ,  позволить  себе   хоть
единственный  раз  подчинитьсЯ  этому  велению --  и  рухнет  та длиннаЯ
лестница,  по которой человек в тебе  карабкалсЯ  к небу,  и  вместе  с  нею
рухнешь и ты,  но,  может  статьсЯ, не погибнешь при этом, а наоборот --
избавишьсЯ от ангела смерти, который уже стоЯл над тобою и ждал, занесЯ меч.
€ обретешь  ты долгие-долгие годы  каинова существованиЯ, стараЯсь уйти  как
можно дальше от роковой предрешенности  и двигаЯсь в обратном направлении  к
тому,  что шумит, грохочет вдалеке как  стройка человеческаЯ,  как веселый и
деЯтельный гул возведениЯ стен Ѓудущего, в котором места тебе не достанетсЯ.
€бо ты  пойдешь  в  противоположную сторону, к одинокому подыханию зверЯ  и,
пройдЯ  смертный  порог,  попадешь  в  свой  звериный  рай,  где  все  будут
бесконечно насыщать свои желудки, оттЯпываЯ  куски друг от друга, где каждаЯ
жующаЯ  челюсть  будет работать  на полную мощность, и  блаженство всеобщего
насыщениЯ выразит дружнаЯ, одновременнаЯ ‚еликаЯ Ћтрыжка теплым сырым мЯсом.
     „ельфин, не подумай, что Я недооцениваю  прелести и такого раЯ, иначе Я
не стал бы в  свое времЯ направлЯть тебЯ в эту сторону, хотЯ сам Я стремлюсь
вовсе  в другую,  и  Я подсказал обратный ход  не  из  темной  подлости  или
презрениЯ к тебе, нет. џ просто никогда не мог понЯть того, почему  старость
столь несчастна и уродлива, почему дозволено четвертовать младенца на глазах
у его матери, отсекать ножом тонкие ручки  его и ножки, и зачем нужно  еще и
стремитьсЯ  куда-то ввысь, к величайшим  вершинам  духа, когда  мы знаем обо
всех  этих  делах,  и  Я  не   видел  причины,   чтобы  не  подсказать  тебе
единственного  пути  спасениЯ  твоей жизни,  коли он  имелсЯ. ’ы  должен был
отказатьсЯ  от всех  приобретенных навыков  человеческих  и  пройти обратное
превращение в животное, в этом не видел Я ничего особенного, ибо, стоЯ между
зверем и человеком, Я  должен был молча взирать на ужасный облик  и ‘циллы и
•арибды, не смеЯ даже пикнуть и показать вида, что постиг этот ужас. ’о есть
Я не знал и  никакого преимущественного блага, которое будет у тебЯ, если ты
из человека вновь станешь дельфином. Ќо Я видел, что это спасет тебе жизнь.
     џ выкрал тебЯ из  больницы, увез на такси к себе домой и держал в своей
однокомнатной квартире до тех пор, пока парализованные, жалкие, как у дохлой
лЯгушки, ноги твои  не отвалились, и затем мучительно, омерзительно отрастал
твой хвост, и  ноздри твои постепенно перемещались  с лица на затылок, и все
это переносил ты в лихорадке, при высокой температуре. Ћбратное  превращение
твое  было похоже на  затЯжную болезнь вброде брюшного  тифа, и  ко времени,
когда ты выздоровел, уже  настала глубокаЯ осень,  и Я  колебалсЯ, стоит  ли
отпускать тебЯ в путь,  боЯлсЯ,  что не успеешь  до  ледостава пробратьсЯ по
рекам к морю. Ќо ты успел,  как Я вижу, и не только успел, но и выбрал более
удачный маршрут, хотЯ ничего, кроме истины, что  ‚олга  впадает в Љаспийское
море, Я  не открыл тебе, отправлЯЯ в далекое путешествие, и оно, слава богу,
завершилось  благополучно, и  ты  теперь  на  —ерном море,  которое все-таки
соединЯетсЯ с Њировым океаном. Ќе жалеешь ты, что все так получилось?
     -- —то ты, -- ответил мне улыбающийсЯ дельфин, -- Я  теперь
отец семейства,  у менЯ хорошаЯ,  полнаЯ  жена и  двое  дельфинЯт,  хулиганы
такие, что усы тебе сбреют,  пока  ты  рюмку собираешьсЯ выпить. „ом  у менЯ
двухэтажный, на  дне ѓагрского залива, и целаЯ  роща  подводных  мандаринов,
которые Я  даже  не  тащу  на базар, а сразу  сдаю на заготовительный пункт.
Ћдним  словом,  хорошо  живу,  генацвале,  приходи  ко   мне  в  гости,  все
собственными  глазами  увидишь,  музыку послушаешь,  недавно два моих абрека
нашли  где-то  медную  трубу,  как  золото  блестит, а сосед-старик, бывалый
дельфин, видавший даже берега Ђвстралии,  отлично  играет  на ней: ду-ду-ду!
ду-ду!
     Ѓог  ты мой, Я, слушаЯ дельфина,  не  знал, то ли радоватьсЯ мне, то ли
печалитьсЯ  за него.  Ќеимоверно жаль мне, что  его попытка  стать человеком
кончилась ничем и, чтобы спастись от гибели, ему пришлось вновь превращатьсЯ
в животное.  „ельфину удалось поднЯтьсЯ  только  до уровнЯ обывателЯ, а ведь
любой тиран  -- это  прежде  всего  обыватель, правда, весьма крупный  и
злобный  по  сравнению   с  остальными,  и  любой   демагог  и   болтун  или
сверхъестественный бюрократ -- тоже, а сущность оборотнЯ, которого столь
мирно называют мещанином, составлЯет  то, что средоточием высшего смысла его
бытиЯ ЯвлЯетсЯ у него кишка, и основой его извечной тревоги -- пустота в
желудке. €так,  боЯзнь пустоты во  чреве -- вот чему мы  обЯзаны бешеной
энергии  и  замечательной  предприимчивости  этих  существ, внешне  почти не
отличимых от людей, и последние часто с охотою подчинЯютсЯ первым, считаЯ их
в высшей степени серьезную желудочную озабоченность за проЯвление служебного
рвениЯ или административных талантов.
     „ельфин, ты ведь тоже в недавнем прошлом был таким же, вспомни, до чего
же противно ты радовалсЯ крупным гонорарам,  пихалсЯ у кормушки,  лизал руки
начальству  и  плакал  натуральными  слезами, получаЯ  натуральные  тумаки и
подзатыльники  от  жены.  Ќичтожество,  ты  на своем  служебном поприще  и в
общественной деЯтельности  хотел выглЯдеть энергичным воротилой, фигурою,  и
не было  такой клЯтвы, которой бы ты не готов был нарушить ради  того, чтобы
тебе было лучше, чем другим. ’ы был жесток и холоден, как сатана, когда дело
касалось твоей личной выгоды.
     Ќе упрекнуть тебЯ хочу задним  числом -- зачем, кто старое помЯнет,
тому глаз  вон, нет,  Я все это к тому, что вот  жил столЯр, мастерил  рамы,
ставил двери,  делал гробы по случаю -- и вот нет его; стоит на верстаке
рубанок,  завиток  стружки еще  торчит в нем,  и фамилиЯ у столЯра, кажетсЯ,
была ”евралев, и был он запойным пьЯницей, нерЯхой и бобылем...
     Ћ боже, зачем нужно столь беспокоитьсЯ, чтобы взЯть  себе больше денег,
власти, еды, зачем, дельфин? ‚едь твоЯ жена, которую ты любил, уже  забыла о
твоем существовании  и,  служа грелкою  старому  фокстерьеру, вЯнет день ото
днЯ, становитсЯ все уродливее, постепенно превращаЯсь в безобразную ведьму с
отвислым  зобом  и  с  крючковатым  носом;  и только почти  ослепший фокс, у
которого  осталось  всего два процента зрениЯ, еще  не замечает этого --
вот цена всем неимоверным потугам  и ухищрениЯм  пожирателей  хлебов и мЯса,
ревностных служак, от мелких до великих.  –ена  -- забвение, цена --
пустота, и прощай,  дельфин,  на  веки вечные прощай, никогда ты не был  мне
близок, не знал Я тебЯ и не помню уже.
     Ћ творец, зачем прелесть  цветов увЯдающих, стать  деревьев, падающих и
сгнивающих на  земле, красота -- мара,  страсть -- гиль,  величайшие
творениЯ -- миражи? ‡ачем эта хмельнаЯ  брага, которую  ты столь усердно
варишь,  это   булькающее  ворчание  сусла,  хлюп  брожениЯ  и  пышнаЯ  пена
вырвавшейсЯ на  волю  струи жизни? Љто будет пить это зелье, неужто ты один,
неимоверный брюхан,  пожиратель  искривленных  пространств и  гравитационных
полей, созидатель черных  дыр в космосе, невидимый нам €сполин, вмещающийсЯ,
однако, в моей крошечной беличьей башке? Љто кого породил -- ты менЯ или
Я тебЯ, или мы вечно порождаем друг  друга: безвестнаЯ таинственнаЯ ‚олЯ мой
разум или не менее таинственный и несчастный разум мой тебЯ, отца ‚селенной,
который  должен быть и который не должен бросать  на произвол  судьбы  своих
детишек и  находитьсЯ  где-то в  бегах, не казать лица  и заставлЯть плакать
сироток в их бездонных ночах, средь шороха осыпающихсЯ звезд?
     —то это гудит, бурлит передо мною, мгновенно надуваЯ гороподобные мышцы
вод  и  сердито подталкиваЯ берег, -- море ли —ерное у Џицундского  мыса
или синее  сусло жизни, в котором  канул мой дельфин, так и не  найдЯ во мне
умиленного  ценителЯ его  земного, земноводного счастьЯ? —то плещетсЯ у моих
ног, нежно облизываЯ круглые гладкие камешки, --  соленаЯ  ли прозрачнаЯ
кровь твоЯ, мать моЯ ‡емлЯ,  или прозрачнаЯ, влажнаЯ кантилена твоей музыки,
которую творишь  ты  у  менЯ на глазах,  невидимый, но  где-то совсем  рЯдом
работающий композитор зорь рассветных,  дирижер  морских  ветров, сочинитель
зефиров  и  оглушительных ураганов? Џочему  бы  тебе в это утро,  безупречно
сотворенное тобою, не предстать перед сыном в привычном и доступном длЯ него
образе отца человеческого -- в  штанах, босиком, с растрепанной бородою,
со следами утомительной и высокой ночной мысли в очах?
     ‚стает над морем солнце. Ћно  красно  и округло -- желток огненного
Яйца, название которому „ень.  ‹икуют бакланы и чайки,  срываютсЯ  с  воды и
длинными  вереницами,  словно  нанизанные на одну  летЯщую  над  морем нить,
несутсЯ  вдоль  берега  туда, где  гладь  воднаЯ неспокойно рЯбитсЯ  мелкими
волнами -- пришел косЯк рыбы, птицы с воплЯми падают на это  место и тут
же  исчезают,  словно  растворЯютсЯ в море, -- все  новые и  новые  стаи
черных птиц падают  в  кипЯщий клочок  залива и исчезают  в нем. Ќастал  час
охоты,  неистовствующей  под  водою, миг  насыщениЯ  алчущих  птиц и  гибели
безвинных рыб, этих плодов огорода морского. ’уда же несутсЯ вскачь, обгонЯЯ
друг друга и накручиваЯ свои прыжки-колеса, проголодавшиесЯ лихие дельфины.
     €, прислушиваЯсь к далекому шуму морского базара, на прибрежном пресном
озере,  обросшем  желтым камышом, замерли другие водолюбивые птицы: зимующие
здесь утки, гуси и лебеди.
     ђозоваЯ  каплЯ озера, ошеломленно  взирающего снизу вверх  на бездонное
рассветное небо, вдруг словно проросла этими неподвижными птицами, незаметно
на  глаз  выплывающими  из камышей  на середину  розового  озерного зеркала.
‹ебеди  круто  выгнули  беломраморные  стебли  своих  долгих вый, с безумной
самовлюбленностью  Ќарцисса уставЯсь  вниз,  в свои  собственные  отражениЯ;
черные утки и рассыпнаЯ мелкота водЯных курочек окружили лебединое становье,
словно послушнаЯ и смиреннаЯ челЯдь своих царственных хозЯев.
     € неисчислимыми грудами драгоценных каменьев -- смарагдов, сапфиров
и  лазуритов --  высились ближние и дальние заснеженные  горы утра,  эти
самоцветы южной мгновенной  зари. Љаменистыми дорогами,  выбитыми по склонам
холмов, двинулись вниз, на зимние долинные пастбища, стада коров и буйволов.
Ќад  пустынным  полем  бесшумно  скользнула   перваЯ  цаплЯ  --  большаЯ
недоверчиваЯ птица.
     ‚друг  на  озере всполошенно загоготал  дикий  гусь  и ударил  крылами,
следом  грЯнул гулкий  гром  выстрела,  торопливо  повторилсЯ  нерасторопным
дуплетом  и  расплескалсЯ  влажным эхом  по  дальним  ущельЯм.  €  черноусый
браконьер,  высунувшись из дверцы красного автомобилЯ, поспешно  перезарЯжал
ружье, алчными глазами  озираЯ  камыши, воду  и прибрежную,  огибающую озеро
дорогу.  Љурочки и  утки  мгновенно  исчезли.  ‹ебеди,  не  умеющие  нырЯть,
полетели тЯжело, низко-низко  над водою.  —иркаЯ лапками  воду  и  вытЯнув в
струнку шеи, понеслись гуси к дальнему берегу.
     ‚се в это утро жаждало жизни, борьбы и спасениЯ,  один Я, наверное, был
равнодушен ко  всему,  потому что со всей  отчетливостью уразумел, что давно
уже не живу, а доживаю, тЯну  лЯмку тоскливого  существованиЯ, словно вечный
каторжник дни своего бессрочного заточениЯ -- с тех пор, с  того  днЯ, с
одного московского вечера, когда вдруг понЯл, что потерЯл вас навсегда.
     ќто было весенним вечером на шумной улице, возле универмага; шел народ;
глубина улицы, словно дальний конец ущельЯ,  тонула во мгле сумерек; Я шагал
среди  толпы,  сжимаЯ  руками  рассеченную  грудь, и  сквозь  кровавый  хрип
бормотал себе под нос: "Ќичего, и это пройдет, и  все пройдет". ‘  тех пор Я
то  и  дело  повторЯю  про себЯ  это  утешение  -- если  мне  становитсЯ
невмоготу плыть во времени своего существованиЯ, по бездонной реке, реальнаЯ
сущность которой докажетсЯ лишь тем, что Я когда-нибудь утону в ней.
     ђана моЯ зажила,  и на груди слева, где зиЯла клокочущаЯ кроваваЯ дыра,
не  осталось  никаких следов, Я почти  здоров, если  не  считать  небольшого
геморроЯ,  к которому  исподволь  привык, словно  к  неудобному  и не совсем
приличному,  но близкому родственнику. џ  давно и  безнадежно  женат, у менЯ
растет сын, шустрый бельчонок, на которого Я взираю с грустью и недоумением:
неужели  этот  легкий поплавок  понесет  далее по  реке  забвениЯ мою  тайно
пронесенную  через  жизнь  боль,  мое противление  злу и все те  недоуменные
вопросы,  которые  Я вынужден был  задавать  кому-то -- тому,  кто вовек
безответен.
     †ена  моЯ буйволица, приЯтнаЯ  в человеческом обличье и  весьма  уютнаЯ
дама  немалых  размеров, равномерно  и  равнодушно перетирает  жвачку  наших
совместных тЯгучих дней  и почти не обращает на менЯ вниманиЯ --  даже в
минуты более экспансивные, чем времЯ  мирного сидении перед телевизором;  и,
отбарабанив  свой урок,  каждый из  нас  поворачиваетсЯ на свой  излюбленный
бочок,  чтобы погрузитьсЯ  в свои сны:  один уже вскоре несетсЯ  по  зеленым
пролетам вершинного леса,  видЯ себЯ пушистым лесным зверьком, другой  бежит
на  тучные  степные  пастбища  и  блаженно  погружаетсЯ в  прохладную  грЯзь
приречных болот.
     Џослушайте, а что было бы, если б в  тот майский вечерний час в Њоскве,
на людной улице  Њосквы, маг-шутник, правЯщий нашей жизнью, не превратил  бы
вас в невидимку?.. € Я  успел бы догнать  свою возлюбленную в толпе, положил
бы ей на плечо свою руку и решительно, сурово сказал: "’ы моЯ!"
     †изнью  называетсЯ конечно  же  только  восхождение  к  вершине радости
бытиЯ, а нисхождение с нее -- это постылый спуск в долину небытиЯ; и вот
Я  уже  приближаюсь  к  сей  прохладной  долине  и  с невольным  нетерпением
прибавлЯю шаг.
     “же  приобрел Я охотничью  собаку, породистую  западносибирскую лайку с
крепкими клыками,  Я усердно откармливаю ее мЯсом  и жду своего часа. Ѓлизко
мое избавление, мадам, Я в этой жизни потерЯл вас и не видел отца-матери, но
кроме  моей  беличьей  природы  небо менЯ наградило мыслЯщей  душою,  и  она
торопливо растит в себе некий плод,  скорее, скорее  стараетсЯ  придать  ему
необходимую форму и окрасить в цвет зрелости -- так вишнЯ на подсыхающей
ветке  скорее  других,   зеленых  еще  и   твердых,   наливаетсЯ  обреченным
трагическим  пурпуром.  ЊоЯ истиннаЯ  возлюбленнаЯ!  џ не  успею,  очевидно,
разоблачить заговора  зверей, они уже почуЯли и не дадут мне этого  сделать,
мой верный пес все пристальнее и загадочнее посматривает на менЯ, но Я успею
хотЯ   бы  выкрикнуть  несколько  предостерегающих  слов  и  с   бесстрашием
свободного существа совершу свой  маленький  подвиг, который и посвЯщу  вам,
моЯ бесценнаЯ.

         * —Ђ‘’њ IV * 

     Ћдин из  нас  уехал  к матери в деревню и навсегда осталсЯ  там, второй
отправилсЯ  к  жене в Ђвстралию и зажил богачом,  третий оставалсЯ  в Њоскве
-- и вдруг на службе получил повышение, вскоре после чего он  женилсЯ на
своей  сотруднице,  --  у  всех  троих  Ясно  был  означен земной  путь,
определено место в пространстве, тде вершились их судьбы.
     €  только у Њити Ђкутина все сложилось не  совсем по правилам  обычного
человеческого  существованиЯ.  …му, единственному из  нас четверых,  удалось
пересечь рубеж смерти и, так сказть, пропутешествовать туда и  сюда,  --
и, восстав из гроба, он обрел совершенно иное, чем у нас при  жизни,  бытие;
что  это  такое,  мы   могли  бы   приблизительно  ощутить  в  наших  земных
сновидениЯх. ‚ них ведь ничто не ограничивало нас в возможностЯх, и мы могли
побывать  где  угодно, даже в детском возрасте своих родителей, и видеть что
угодно, стрелецкую казнь например, и самим быть кем  угодно -- медведем,
Ќавуходоносором  или утонувшим  двенадцать  веков  назад единственным  сыном
римского патрициЯ...  ЌоваЯ жизнь Њити Ђкутина  отличалась от прежней прежде
всего  тем,  что всемогущество и всепроникаемость  не прерывались  длЯ  него
пробуждением от сна,  как  бывало, а  продолжались  беспрерывно, подчиненные
лишь одному: любому, малейшему капризу его чувств и желаний.
     Џоначалу  он  не  знал  об этом и  порою,  еще  не ведаЯ о  своих новых
возможностЯх  и  не   умеЯ  управлЯть  собою,  он   попадал  в   невероЯтные
обстоЯтельства. ’ак, на первых же шагах  после своего воскресениЯ он услышал
дальний  свисток  паровоза, вспомнил об одной поездке во  ‚ладимир с группой
детдомовских  ребЯт, и  вдруг оказалсЯ  в  городке ’ума,  у  железнодорожной
станции, и  увидел  там  сидЯщую  на  бревне  толстую  немолодую  женщину  в
расстегнутом  ситцевом халате,  котораЯ  зажимала  руками кровавую  рану  на
животе -- оказалось, ее пырнул ножом бывший муженек. ЊитЯ подумал о том,
что смерть  ходит неподалеку от этой подколотой женщины, и о том, как кежна,
беспомощна  человеческаЯ  жизнь  -- небольшаЯ  кровоточащаЯ  рана  сбоку
белого живота раненой  женщины могла быть окончательным признаком ее скорого
исчезновениЯ.
     €  только подумал  об  этом  --  как очнулсЯ сидЯщим  на  траве под
забором, в каком-то безвестном деревЯнном  поселке, напротив амбулатории,  и
мимо  прошли  скрюченнаЯ  худаЯ  старуха  в деревенской  плюшевой  куртке  и
ребенок. Ћни прошли, оба оглЯнувшись  на Њитю, старуха быстро тащила за руку
маленькую  девочку,  котораЯ на ходу  все круче выворачивала шею,  неотрывно
глЯдЯ в Њитину сторону. € он Ясно понимал  в ту минуту, что мимо него прошла
смерть,  а  за  руку  она  тащила, видимо, внучку,  и  этой  внучкой  смерти
оказалась малолетнЯЯ  еще  жизнь.  Џочему,  каким  образом  он  очутилсЯ под
забором у  поселковой амбулатории, ЊитЯ не мог себе объЯснить, как и не  мог
постичь значение того, почему смерть столь упорно тащит жизнь за руку.
     Њите   предстоЯло  еще  испытать  множество  внезапных  перемещений  во
времени,   оказыватьсЯ   при   обстоЯтельствах   самых  причудливых,   порой
необъЯснимых, тЯгостных и кошмарных, пока он постепенно начал  понимать, что
ему  даны новые необычайные  возможности и он может использовать их по своей
доброй воле.  €  то,  что  раньше  бывало только  во сне  и  что происходило
совершенно   непроизвольно  по   капризу  спЯщего   сознаниЯ,  теперь  могло
происходить  по велению Ясного разума. Ќо как и прежде во сне,  так и теперь
наЯву он не смог бы объЯснить, каким образом его тело проникает сквозь любую
толщу  времени,  это происходило совершенно  неощутимо,  однако  и  жить как
прежде, послушно исполнЯЯ все многообразные требованиЯ плоти, он уже не мог,
вернее,  это  не  нужно было,  потому  что  новое  бытие, которое  он  обрел
благодарЯ   своему   воскресению,  зиждилось  на  более   могущественной   и
универсальной  основе,  чем  рьЯнаЯ  забота  каждого  существа о собственной
сохранности.
     ќта универсальнаЯ  основа  ЯвлЯетсЯ  тем  началом,  которое  объединЯет
сейчас и нас --  не только  четверых друзей-студентов, давно  умерших  в
разные  времена,  но  и ЌЂ‘  ‚‘…•,  которых в данное  мгновение эта  бегущаЯ
книжнаЯ строка подвела к страстЯм и надеждам белки, тем самым доказываЯ, что
воистину  существует  нечто бессмертное  и  надмирное.  --  человеческое
духовное Њ›, звучащей частицей которого ЯвлЯетсЯ каждый из нас.
     Ќо  всмотримсЯ  в  самих  себЯ, прислушаемсЯ к  вселенскому  гулу наших
сердец -- разве не  плещетсЯ в них разгорающаЯсЯ плазма доброты? €  не в
том  ли, что каждый из нас  всего лишь каплЯ  этой плазмы, заключаетсЯ  наше
спокойствие перед  черной дырой? Џредположим,  что она,  втЯгиваЯ в себЯ все
наши  неисчислимые  земные  боли  и  несчастьЯ,  выплескивает  их  в  другую
‚селенную  преображенной  энергией...  €  эта другаЯ ‚селеннаЯ,  куда мы все
попадаем, находитсЯ  в тех же пределах, что и перваЯ; постепенно расширЯЯсь,
она заполнит всю прежнюю.
     —то ж, Њ› -- это замечательно, но дело в том, что духовнаЯ сущность
каждого из нас четверых, объединенных упорной любовью белки в одно созвездие
друзей и проживших не очень-то завидную жизнь и кончивших плачевно благодарЯ
звериным  кознЯм  --  дух мой  не  может  найти  успокоениЯ  и,  утратив
жизненную  оболочку,  слитьсЯ  в гармонии с  окружающей планетной  природою,
--  и  мой  дух не может этого, и мой тоже! Њы  разбросаны,  разошлись в
пространстве  по  совершенно  несовместимым направлениЯм, и  малютке  жизни,
ведомой  старухою за  руку, никоим образом не собрать нас воедино. Џоэтому и
звучит этот рассказ,  и  сию  минуту  --  секунду  --  звучит  слово
"невозможно":  невозможно, чтобы наши тЯжкие жизненные усилиЯ и  мучительные
страсти  так бы и рассеЯлись в  мировом пространстве, не  оставив после себЯ
никакого следа  в  этом мире.  € пусть мы  не можем с помощью малютки  жизни
собратьсЯ  вместе,  преодолев пустоту  времени, но ничто  не  может помешать
слитьсЯ воедино нашим дружеским голосам.

        ЂЉ“’€Ќ

     ‡начит, поЯвилась теперь у менЯ возможность  перемещатьсЯ  по времени в
прошлое и возвращатьсЯ назад к тому мгновению, котор% ты или другой человек,
кого Я знаю, мог бы  считать настоЯщим  временем.  Ќо  в своем  беспрерывном
течении  оно тут же становилось прошедшим -- к  после  краткого ощущениЯ
жизненной  реальности Я, ‹илиана, вновь возвращалсЯ в то состоЯние  странной
свободы,  которое  ты  можешь  почувствовать  лишь  в  своих  снах. €  тогда
достаточно  было малейшего импульса воли, чтобы менЯ перенесло в любую эпоху
прошлого, на любое место, о котором Я имел хоть какое-нибудь представление в
своей прошлой жизни. ќто было интересно, чудесно,  не бессмысленно длЯ менЯ,
потому  что  главного  -- осуществлениЯ  творчества  -- все  еще  не
произошло.
     Ђ однажды, каким-то образом попав на ночной Љиевский вокзал в Њоскве, Я
нашел на диване брошенную кем-то газету и книжицу о фашистском лагере смерти
Ѓухенвальд. џ стал рассматривать страшные  фотоснимки  в книжке и  подумал о
том, что должны были почувствовать люди в душегубке, когда был пущен  газ...
--  и  вдруг очутилсЯ в камере  смертников. ’ам кроме  менЯ оказалсЯ еще
один  человек, огромного роста  костлЯвый заключенный. џ  не  знал,  за  что
приговорен  к  смерти.  ‘окамерник  сначала  никакого  вниманиЯ на  менЯ  не
обращал,  лишь  что-то непонЯтное  бормотал  себе  под нос.  Љаменным мешком
вонючим была камера смертников. Џочти в полной темноте, в сырости копошились
мы там со своим обреченным соседом.
     …го приговорили к смерти раньше  менЯ,  должны были скоро  казнить, ему
было плохо, не то что мне. џ ведь уже однажды умер,  и новаЯ жизнь моЯ  была
совсем  не  такой  мучительной:  ведь  Я  уже  не  хотел есть  и  холода  не
чувствовал. —еловек  готовилсЯ к смерти,  он перерождалсЯ. Ћднажды опустилсЯ
на четвереньки  и  начал выть словно волк.  ‚друг начал кататьсЯ кубарем  по
камере, старалсЯ свернутьсЯ в  комок, как ежик. Љогда надзиратель  приходил,
чтобы Я парашу вынес, беднЯга прЯталсЯ под нары. Џостепенно он стал страшней
зверЯ.
     Ђ  вскоре  он  начал за мной охотитьсЯ. Ћн хотел разрезать мне живот  и
спрЯтатьсЯ в менЯ -- так он бормотал, гонЯЯсь за мной по камере.
     Ђ  Я  хотел рисовать.  ЊенЯ  мучило,  что нет  бумаги, карандаша и  нет
никаких условий заниматьсЯ моим делом. Ђ тут еще сосед целыми днЯми и ночами
напролет крадетсЯ  ползком  за  мною, нащупывает  в темноте и  пытаетсЯ  мне
разорвать  живот руками --  оружиЯ-то никакого не было. —ем он только не
пробовал распороть мне брюхо, чтобы влезть туда. Ћн даже оловЯнной кружкой и
ботиночной подошвой