        €.ѓрекова. •озЯйка гостиницы

---------------------------------------------------------------
     €.ѓрекова. "‚довий пароход. €збранное". Њ., "’екст", 1998.
     OCR & spellcheck by Samaritan, 21 April 2002
---------------------------------------------------------------

                  Џовесть


        1

     ‚ тысЯча девЯтьсот тридцатом году ‚ерочка Ѓутова кончила школу. …й было
восемнадцать лет, и она была счастлива.
     ђанним  утром,  только  что искупавшись,  раскинув  по  плечам  мокрые,
соленые  волосы,  она  шла по  берегу  морЯ.  ђозовенькое ситцевое,  впервые
надетое платьице дулось на свежем ветру; спереди оно прижималось к коленЯм и
бедрам,  сзади -- струилось и  хлопало,  провожаЯ  хозЯйку множеством легких
аплодисментов.   Ќад   головой   ‚ерочка  размахивала   стареньким   красным
купальником;  восхитительно Яркий, пока  не просох,  он взвивалсЯ,  опадал и
вспыхивал  флагом.  Ќевысокие  волны  одна  за  другой  взбегали  на  берег,
круглились, рушились  и отступали, оставлЯЯ за собой мелкий шепот исчезающей
пены.  ‚ песке свежо сверкали разноцветные, волной умытые камни.  Њоре  тоже
было разноцветно:  вблизи отливало желтым,  дальше -- зеленым, бутылочным, а
еще дальше  уже не отливало, а стоЯло сплошным монолитом  пламенной  синевы.
‚далеке,  на невидимой  нити между  небом  и морем, белой  жемчужинкой завис
небольшой пароход, идущий и неподвижный, -- светлаЯ точка  настоЯщего  между
прошлым и будущим. Ѓелые чайки с черноокаймленными, будто в тушь обмакнутыми
крыльЯми  носились  над  морем,  времЯ  от  времени молниеносно  снижаЯсь  и
припадаЯ к воде. ‚ их клювах угадывалась цепко схваченнаЯ серебрЯнаЯ добыча.
‚ольнаЯ  жадность чаек,  их ширококрылаЯ свобода была заразительна;  ‚ерочка
шла широкими шагами по  скрипЯщему,  шевелЯщемусЯ живому песку,  размахивала
флагом, и ей хотелось всего. Ћт полноты души она пела  немаленьким своим, но
не совсем верным  голосом старый романс, запетый целыми  поколениЯми русских
девушек, начавший  жизнь в  гостиных и закончивший в кухнЯх и прачечных,  --
романс о белой чайке и загубленной женской судьбе:

     ‚от вспыхнуло утро. ђумЯнЯтсЯ воды.
     Ќад озером быстраЯ чайка летит...

     ‚переди,  за мысом,  четко  врезанным  в голубизну, уходила вдаль узкаЯ
полоска  плЯжа,  беднаЯ песком, утесненнаЯ  корЯвыми скалами.  Ѓерег  в этот
ранний  час был пустынен, и только далеко вдали шла, перебираЯ ногами, то ли
сюда, то ли отсюда, одинокаЯ фигура человека в темном.

        2

     ‚ерочкино детство  было бедное, трудовое,  но светлое, солнечное, все в
маках.
     ...‚ хатке прохладно,  ветерок гулЯет от  окна к окну,  колышет тюлевые
гардинки; они накрахмалены, коробЯтсЯ жесткими складками, шуршат, задеваЯ  о
фуксии, и времЯ от времени какаЯ-нибудь из фуксий ронЯет розовый каплевидный
нежно висЯчий  цветок.  ‘ложно  пахнет Яблоками,  тмином,  полынью,  недавно
сбрызнутым глинЯным полом; он просыхает неровно,  пЯтнами;  чуть притоптан с
одного  боку  чистый  пестрый  лоскутно-вЯзаный  половичок.  ‘тены  побелены
голубовато,  с  синькой;  они  мЯгко, скругленно сходЯтсЯ с потолком; легкие
полосы выдают,  как ходила кисть  -- сверху вниз  или с  боку на бок. ‚ углу
икона  -- Ќиколай “годник.  ‘вЯтой  строг, бородат,  тонконос,  еле  виден в
коричневом сумраке старой доски; от возраста она  изогнулась корытцем. Џеред
иконой  -- лампадка рубинового  стекла; под ней, на широкой  ленте,  лиловое
бархатное пасхальное Яйцо; золотые позументы на нем, если пальцем потрогать,
шершавы.
     ‚ерочка  выходит из  хаты, и светлаЯ жара  кладет ей  на голову горЯчую
руку. ‘трекочут кузнечики, воздух полон их знойным  звоном. ‡емлЯ под ногами
пыльна, горЯча; цепочкой печатаютсЯ на ней  детские босенькие следы.  ‚округ
огорода  --  плетень:  разновысокие  кольЯ  плотно  перевиты прутьЯми;  кора
кое-где  отстала и висит  на лычках,  обнажаЯ голое  гладкое дерево. ЉраснаЯ
букашка с черным узором ползет по колу вверх,  устремлЯЯсь туда  за каким-то
никому не ведомым букашечьим делом.  Ќа самых рослых  кольЯх  сушатсЯ кверху
дном  смуглые  глечики  в  неровной  поливе, солнцем  сиЯет  пузатаЯ  бутыль
слоистого  водЯного  стекла.  ‡еленеют  пахучие  укропные  зонтики;  высокий
подсолнух  выше плетнЯ  поднимает тЯжелую свою желтую голову. ‚низу,  у  его
твердой граненой ноги,  жмутсЯ к земле замысловато изрезанные пыльно-зеленые
арбузные листьЯ. Ђ вот и сам арбуз, он величествен, полон тЯжелой круглотой,
одна  сторона  --  темно-зеленаЯ --  жарко  нагрета солнцем, другаЯ, нижнЯЯ,
бледна и  прохладна;  ‚ерочка всегда норовит потрогать арбуз,  чтобы еще раз
убедитьсЯ, какие у него разные щеки. “ плетнЯ крутитсЯ штопором, цеплЯЯсь за
прутьЯ  усами, хитрый вьюнок по имени  "крученый паныч";  его крупные нежные
сине-лиловые колокольчики, Яркие внутри, бледные снаружи,  направлЯют широко
разинутые раструбы во все стороны, приглашаЯ пчел. –веток паныча живет  один
день -- утром разворачиваетсЯ, а  к  вечеру уже  никнет  лиловой  трЯпочкой.
‘орвешь его -- сразу завЯнет, ставь его в воду или не ставь. ‚ерочка тЯнет к
себе, не срываЯ со стеблЯ, самый большой колокольчик и окунает в него нос по
самые щеки. –веток слабо и сладенько пахнет; когда его нюхаешь, он словно бы
всхлипывает и тонко-тонко приникает к ноздрЯм.
     Ђ больше  всего в  огороде маков. ‘тройные, сомкнутые,  они  похожи  на
веселое  войско.  ‚етер   качает  маки,  они  клонЯтсЯ,  и  видно,  как  они
разноцветны  --  розовые,  абрикосовые,  белые, махровые  и полумахровые,  и
простые красные с черно-лиловым сердцем. ‚ерочка в высоких маках ходит как в
лесу,  и  цветы  качаютсЯ выше  ее  светленькой  головы.  Ѓабочка-капустница
порхает над маками и невзначай садитсЯ на ‚ерочкину голову, как на цветок.

        3

     ‘емьЯ  Ѓутовых жила на  окраине  большого  богатого приморского города.
ѓород-то был богат, а они-бедны. ‚ерочка  с детства привыкла знать, что они,
Ѓутовы, бедны: в доме мало было денег, мало вещей,  маловато еды,  но это ее
не огорчало. ‚ообще  она  была девочка  веселаЯ, с  вечным  лучом радости на
кругленьком лукавом лице.
     Ќравом  и веселостью  она  уродилась  в  отца. Ћтец, Џлатон  Ѓутов, был
человек  веселости  неистребимой,  хотЯ  и  крепко   ударила  его  жизнь.  ‘
германской войны вернулсЯ без ноги, да еще и отравленный газами -- с тех пор
у  него внутри что-то свистело. ‚ерочка  любила слушать, как в папе свистит,
он  ей  это  охотно  позволЯл,  прижимаЯ  ее  маленькое,  мЯгкое,  пакетиком
складывающеесЯ ухо к своей широкой груди: "‘лышь  ты, какаЯ музыка". ‚ерочка
думала,  что отец  грудью насвистывает нарочно,  длЯ смеху. ЏосмеЯтьсЯ-то он
любил. Ѓыл  он большой,  выше  притолоки,  Ясноглазый, с  прЯмым  соломенным
чубом. Љогда играл на балалайке,  чуб  прыгал.  €ногда Џлатон  пыталсЯ  даже
петь, но  быстро замолкал, схваченный  одышкой, и глаза  допевали остальное.
ЋдевалсЯ   он   чисто,  даже   щеголевато,  единственный  сапог  начищал  до
зеркального  блеска,  бороду  брил  каждый  день,  а  рыжие  усы  закручивал
кольчиками,  как  у  Љузьмы  Љрючкова  --   знаменитого  казака-героЯ.  ‘вою
деревЯнную ногу сам  раскрасил, расписал  цветами  и птицами  и  так  весело
стукал по  горнице, что никто про него не  сказал бы  "калека". ‚ерочка  всЯ
уродилась  в отца  --  и  глазами,  и соломенным  блеском  волос, и  веселым
неуныванием.  †енЯ,   младшаЯ,  та  больше  походила  на  мать  --  смуглаЯ,
длиннорукаЯ,  сердитаЯ.  Њать, Ђнна  ‘авишна, была сердитаЯ не отроду,  а от
тЯжелой жизни. ЏенсиЯ мужу-инвалиду шла грошоваЯ, деньги падали, цены росли.
Њать  промышлЯла шитьем, часами стуча  на  ножной машинке, зингеровской, еще
приданой  своей.  ‚ерочка,  сколько  себЯ,   так  помнила  эту   машинку  --
золотопестрые узоры и  крупную  букву  "3" на толстой  черной  ноге, быстрое
снование светлой  иглы, жесткий запах новеньких ситцев --  розовых, голубых,
крапчатых,  из  которых  мать шила платьЯ и  кофточки  окраинным  щеголихам.
‚ерочке  доставались  обрезки -- длинные или треугольные лоскутки, в которые
она заворачивала  своих кукол (а куклами были  у  нее маковые  головки). …ще
мать  зарабатывала  поденщиной,  ходила  в  город к богатым барынЯм  стирать
кружевное белье.
     ‚ерочка у отца научилась смеЯтьсЯ,  а у  матери  --  работать.  ‘ самых
малых лет,  с пЯти-шести, она матери помогала-и по дому, и  в огороде. –апка
большаЯ,  вдвое  выше ‚ерочки, но  она кое-как приспосабливалась: перехватит
рукоЯтку пониже, бьет  по сорнЯку коротеньким, детским замахом. Њать по воду
-- и она с ней; мать  -- с ведрами, ‚ерочка -- с кувшином. Љувшин, когда без
воды, -- легкий, а с водой -- налитой,  тЯжелый, и вода в  нем прыгает, чуть
что --  через край. Љапли разбегаютсЯ  по  пыльной земле,  не  смачиваЯ  ее,
оставаЯсь шариками.
     †енЯ, младшаЯ сестренка,  была слаба  здоровьем. ”ельдшер  нашел  у нее
английскую  болезнь,  велел  поить рыбьим  жиром.  ђыбий жир  стоил  дорого,
покупали  его  в аптеке, где за  окном прекрасно сиЯли налитые разноцветными
жидкостЯми  стеклЯнные  шары:  зеленый, малиновый, солнечножелтый. Ђптекарь,
старенький  немец  в чистейшем  халате,  был  робок,  держал  голову  низко,
припрЯтав  ее между плеч, словно перед ударом. Ћн  гладил ‚ерочку по голове,
говорил: "Oh, frommes Kind!", дарил ей флаконы и коробочки из-под лекарств с
длинными бумажными хвостами, где было что-то написано.
     †енька рыбий жир пила плохо, приходилось ей нос зажимать, чтобы она рот
открыла, и тогда залить туда ложку силком. Џосле этого начиналсЯ рев. ђевела
†енька длинно и  нудно,  басовым  голосом,  по целым часам.  ‘Ядет  и ревет,
словно деньги зарабатывает.  ‚ерочка этого рева терпеть не могла,  а мать за
†еньку заступалась: "Ћна еще маленькаЯ".  ‚ообще  она младшую дочку, наверно
от жалости, больше любила. ‡ато  ‚ерочка --  папина  радость, отец на нее не
надышитсЯ. ’ележку ей смастерил, клетку длЯ  соловьЯ,  только самого соловьЯ
еще не было, дорого стоит, но отец обещал купить, когда разбогатеет.
     Ћн  твердо верил, что  разбогатеет,  да не  один,  а со  всем  трудовым
народом, дай только разберемсЯ. Ђ пока что было трудно. Њать ужом крутилась,
чтобы выгадать лишний  двугривенный.  ‘ огорода  многого  не  возьмешь,  что
вырастили,  то  и  съели.  …ли они борщ три  раза в  день:  утром, в  обед и
вечером.  Ѓорщ когда какой -- по доходам. —уть  получше с деньгами -- и борщ
пожирней,  с  мозговой  косточкой.  Џохуже --  борщ  постный,  с  чесноком и
фасолью.  ‘овсем плохо -- борщ почти из  одной ботвы. ‡абелить нечем, коровы
нет. Њать брала молоко у соседки  „унЯши за деньга, по глечику  в день. Џила
одна †енЯ --  она  маленькаЯ,  да  и здоровьем слаба. Ќаливали  ей  кружечку
молока, в руку -- половину  баранки,  она и тут  ухитрЯлась  реветь -- зачем
баранку  сломали. Џри грозе молоко кисло, и мать давала  ‚ерочке простоквашу
-- †енька-капризница кислого не ест. ’акого -- да не есть! Џростокваша прЯмо
с  погреба, голуба,  холодна,  чудесно  режетсЯ ложкой  на нежно--  плотные,
дрожащие куски. Љусок  лежит на  Языке и  медленно тает, а ложка уже идет за
другим,  и опЯть, и опЯть,  и вот уже видно дно, и радость  кончаетсЯ, но не
совсем, потому что  можно  еще высунуть  Язык  и,  упираЯсь носом в тарелку,
вылизать  ее дочиста.  ‚ерочка любит  простоквашу  и,  значит,  любит грозу,
радуетсЯ, когда пухнут на краю неба синие тучи.
     ’учи приходили с морЯ.  Ѓутовых хата  стоЯла  у самого морЯ на высоком,
крутом берегу. Ќиже летали чайки,  выше -- ласточки. Љрасный глинистый берег
увалами спускалсЯ к морю и был весь изрыт, расщемлен оврагами. ‚есной по ним
бежала  вода,  глыбами  ворочаЯ  глину.  Ћвраг  --  по-здешнему  "враг".  "€
подлинно,  враг,  -- говорила  Ђнна ‘авишна, -- верно сказано: да воскреснет
Ѓог и  расточатсЯ врази  его". Ќачал уже враг  подбиратьсЯ к бутовской хате,
подмывал основание,  рвал  из плетнЯ  кольЯ, грыз  по краЯм  огород,  как ни
боролась с ним Ђнна ‘авишна, подсыпаЯ землю и камни, подпираЯ, ухичиваЯ свое
жилье.
     Ѓлизко море, а ходить некогда. Џока сходишь туда-обратно, полднЯ как не
бывало, а  работа не ждет. €зредка все же  ходила мать искупатьсЯ,  брала  с
собою девчонок.  †ене, по слабости здоровьЯ, купатьсЯ было нельзЯ, но сидеть
в  горЯчем песке фельдшер ей  посоветовал, говорил, что хорошо от английской
болезни. Џотому  и ходила  мать  к морю,  сидела на плЯже,  как  барынЯ. Ћна
раздевала  †еню, закапывала  ее  до  поЯса в  песок.  Џродолговатые  сыпучие
холмики повторЯли очертаниЯ  длинных слабеньких ног. Њать  садилась рЯдом и,
совестЯсь, отдыхала, глЯдЯ на слепЯщее море  из-под коричневой узкой ладони.
‘идела она одетаЯ,  в том же старом темненьком платье,  в котором  работала,
шила,  стирала. ђешив искупатьсЯ,  она быстро, стыдливо  раздевалась и шла к
воде, в своей длинной сборчатой рубахе, придерживаЯ ее длЯ приличиЯ  горстью
у горла.  ѓлубокаЯ, почти  лиловаЯ чернота  лица,  шеи и рук  резкой  чертой
отделЯлась  от остального,  незагорелого тела --  казалось,  матери и впрЯмь
впору было стыдитьсЯ такой белизны. ‚ойдЯ  в воду по поЯс, мать крестилась и
трижды  окуналась  по шею,  обнЯв  себЯ руками  за  плечи.  Ќа  этом купанье
кончалось,  она выходила  вон из воды.  Љристальные  струи стекали с  мокрой
рубахи,  четко  обозначалось  все стройное,  узкое тело,  облитое прилипшей,
лучами  расходЯщейсЯ тканью.  ЊокраЯ,  выходЯщаЯ из  воды мать  походила  на
серебрЯную  рыбу,  вставшую на  хвост;  ‚ерочка следила за ней  с восторгом,
обнимаЯ глазами,  оглаживаЯ.  Ќо Ђнна ‘авишна  стыдилась даже дочерних глаз.
Ћна  и  в баню-то ходить не  любила, все  из-за  жестокой своей стыдливости.
€скупавшись, она торопливо одевалась и снова повЯзывалась платком по глаза.
     Ђ ‚ерочку из морЯ  клещами не вытЯнешь. „авно уже пора домой, а она все
бродит  по  мелкой теплой  воде,  волны  гулЯют  туда-сюда, все  это  снует,
торопитсЯ, блещет. Њаленький краб резво и ловко боком-боком бежит по песку и
прЯчетсЯ  у  подножиЯ камнЯ.  Љамень бросает  глубокую  тень,  где  сторожко
отстаиваютсЯ почти невидимые,  песчаного цвета бычки. Џлывет голубаЯ медуза;
ее  студенистое, зыбкое тело  полупрозрачно, недолговечно, быстро сохнет  на
горЯчих камнЯх и становитсЯ белой пленкой.
     -- ‚ерочка, домой! -- кричит мать. Ђ она как не слышит. -- Љому говорю?
‚ылезай!
     Ћна еще медлит. ‘ладко и опасно медлит.
     --  ‚е-ра! -- врастЯжку, по слогам произносит мать.  Ќу, тут уже пахнет
ремнем, ничего не поделаешь, надо идти.
     Џодъем крут, тЯжел. €з-под ног сыплютсЯ камни.  †идкие кустики маслины,
цеплЯЯсь, тоже ползут  по красноватому склону; их  острые, удлиненные листьЯ
на серой подкладке похожи на перочинные ножички; когда подувает ветер, кусты
подергиваютсЯ серебрЯной дымкой. †енЯ устает, начинает реветь, мать берет ее
на руки и, согнувшись, несет в гору. “ ‚ерочки руки  свободны, она цеплЯетсЯ
за  кустарник.  ’онкие,  узколистые  прутьЯ  непрочно  сидЯт в земле,  легко
вырываютсЯ  с корнем; взмах в воздухе  пыльного кома -- и скольжение вниз на
коленЯх,  а то  на заду. Њать бранитсЯ.  ‘олнце  палит.  Љогда после  такого
солнца  войдешь в  хату,  перед глазами  долго еще  плавают радужные  круги.
ђадостно хочетсЯ пить, звЯкает ковшик, и глоток холодной воды, чуть отдающей
ржавчиной, наполнЯет живот и все тело немыслимым счастьем.

        4

     ‚ообще ‚ерочка жила животом. €менно там,  в животе, был у нее  источник
непрерывного счастьЯ, и там у нее екало, когда думала о приЯтном.
     Њного  приЯтного на  свете. ЏриЯтно  есть.  ЏриЯтно  купатьсЯ.  ЏриЯтно
ходить в город с матерью на постирушки.
     Њать наденет ей желтенькое, цыплЯчье платьице с оборками, берет за руку
и ведет. ЉончаетсЯ знойнаЯ балка, и вот уже город.
     “лицы  широки,  вымощены  красноватым  булыжником.  Џо  краЯм тротуаров
каменные столбики,  у  которых собаки, весело  вскинув  ногу, справлЯют свои
дела. Љруглые  тумбы пестрЯт афишами. Ќад окнами магазинов большими  шатрами
раскинуты  полотнЯные  навесы --  маркизы, краЯ  у них с  фестонами,  обшиты
красной  каймой.  ‚етер  вскидывает  фестоны,  и кажетсЯ, что  город нарЯдно
летит. ‚ тени  акаций, пронизанной солнечными кружочками, цветочницы продают
розы. –веты стоЯт и лежат в ведрах, в тазах, в суповых мисках. Љолкие стебли
не сжаты, не стиснуты, вольно разбросаны, розы прохладны, сбрызнуты каплЯми,
пахнут.  ‡апах  притЯгивает ‚ерочку, как пчелу. “же пройдЯ мимо роз, она все
оборачиваетсЯ. "Ќе вертись!" -- говорит мать и легонько, небольно шлепает ее
по руке. ђука у  ‚ерочки пухлаЯ, как булочка,  и от шлепка слегка зарумЯнива
етсЯ.
     ‚от они приходЯт в дом -- большой, каменный, трехэтажный. —ерный ход --
со двора. „вор глубокий, прохладный, с чинарой в углу. „ети крутЯт скакалку,
играют в "классики".  ‚ерочка с ними бы  поиграла,  да некогда  ей  --  надо
матери помогать.
     Ќа  кухне жарко, светло, разноцветно,  медные кастрюли блестЯт розовым,
самовар  --  желтым.  ‚  самоваре  смешно  отражаютсЯ вещи  и лица.  ‚ерочка
смотритсЯ  в самовар  и  смеетсЯ:  глазки  у  нее  становЯтсЯ  мелкими,  как
пуговицы,  а  нос  лезет  вперед, распухает. Њать  не любит,  когда  ‚ерочка
смотритсЯ в самовар, и нарочно завешивает его салфеткой.
     ЃельЯ целаЯ куча. Њать стирает в большом корыте, ‚ерочка -- в маленьком
тазике. Ѓело-синее жуковское  мыло  скользит в руке,  только  недоглЯдишь --
вывернетсЯ, и на полу. „ыбитсЯ пышнаЯ  пена, всЯ из радужных пузырьков. Њать
стирает,  низко  согнувшись, не снимаЯ платка;  спина у нее  все  чернеет  и
чернеет от пота.
     Љухарка готовит обед  на  огромной плите, что-то напевает,  постанываЯ;
шипит  выкипающий суп, резво бегают капельки  по  раскаленному чугуну, сытно
пахнет мЯсным наваром. Џосле стирки кухарка зовет прачек обедать; прежде чем
сесть за стол, обе крестЯтсЯ, мать -- распаренной,  синеватой рукой, ‚ерочка
-- мЯгкой булочкой. Љухарка садитсЯ с ними, но сама не ест, только вздыхает.
Ћбед хороший,  господский. ‚ерочка  до того наедаетсЯ супом, что живот у нее
выпирает мЯчиком. „лЯ  второго  и места нет,  а жаль --  на второе  котлеты.
‚ерочка, из  жадности, все-  таки  просит  котлетку, но  есть  уже не может,
отщипнет кусочек и  отваливаетсЯ, молчит,  мигает.  Љотлету,  ворча, доедает
мать.
     Џосле обеда идут  во двор --  вешать белье.  Њать стоит на табуретке, а
дочка снизу  ей подает тЯжелые, винтами скру  ченные жгуты. Њать встрЯхивает
простыню, расправлЯет --  легкий хлопок, и  она  уже висит,  прищемленнаЯ за
концы, изгибаетсЯ, дуетсЯ парусом.
     Џросохшее, чуточку влажное  белье  пахнет свежестью. ‚ерочка  с матерью
гладЯт.  “  матери большой духовой утюг,  похожий на паровоз, сзади огненный
глаз,  впереди  труба.  “тюг  ходит  танцуЯ,  из-под  него  воздушно  встает
махроваЯ, пенно-белаЯ  кружевнаЯ  оборка, и всЯ  блузка,  когда  готова,  не
виснет на пальце, а взлетает облаком. ѓладить кружева  и оборки ‚ерочке пока
не дают,  гладит она что  попроще да попрЯмее, самым маленьким утюжком, но и
тот длЯ нее  тЯжел. Џоднимает она  его двумЯ руками,  но гладит исправно, не
сожжет,  не  запачкает. "Ћсь  гарна дивчина!" --  вздыхает  кухарка  и  дает
‚ерочке леденец. ‚ерочка сама леденца не съест, сбережет длЯ †еньки. Њладшую
сестру она любит сердитой любовью.
     ЃельЯ много, гладЯт до вечера. ‚ечером идут домой. “лицы Ярко освещены,
шипЯт  газовые фонари, гулЯет  нарЯднаЯ  публика, качаютсЯ  махровые  шлЯпы,
звенЯт офицерские шпоры, и все  это -- как сон. Љрасные розы в газовом свете
кажутсЯ черными. ‚ерочка опЯть засматриваетсЯ на розы, робко, ожидаЯ окрика,
но мать уже до того устала, что забывает ее одергивать, идет как во сне.
     Ђ дома,  над  обрывом, -- тишина,  темнота, хаты  спЯт, редко  светитсЯ
розовое  окно.  ‡вездное   небо  шевелитсЯ   складками.   Ќад  морем  шарЯт,
скрещиваЯсь и расходЯсь, длинные лучи прожекторов. „омашний запах хаты зовет
ко  сну. ѓолова становитсЯ мЯгкой, валитсЯ. ‚ерочка  только успевает донести
ее до подушки -- и уже спит.
     Џока  мать  с ‚ерочкой в  городе,  отец  дома  сидит,  нЯнчит  †еньку и
расписывает деревЯнные ложки. ЏлатЯт ему по копейке за штуку.

        5

     Џлатона Ѓутова в молодости прозвали "‘ветит месЯц" за то, что мастерски
играл на балалайке известную эту песню -- играл с переборами, с дребезгом, с
лихим стуком костЯшек по треугольной  деке. ’ак и  подмывало  от этой песни,
так и несло в  плЯс. Ѓыл он чудак,  заводила, шутник, враль. Ѓывало,  такого
наврет,  хоть  свЯтых выноси.  ‚рал, а правду  любил.  ѓрамоте знал  хорошо.
‚ыпить тоже был не дурак, но до положениЯ риз не напивалсЯ, а, выпивши, брал
балалайку  и  начинал играть  на ней божественное.  Џоп, отец ‘авва,  старик
свирепый, грозил ему за это божьим гневом.
     Ѓыл  Џлатон беден --  ни овцы,  ни курицы, ни  семьи;  изба-- развалюха
подперта кольЯми.  Ћтец  с матерью  давно померли, почти  ничего йе оставили
сыну,  а что оставили, то он роздал. ‹егок был на руку, мог отдать последнее
и не вспомнить. „евки по нем обмирали, он их не отпугивал, но и  женитьсЯ не
торопилсЯ.  ЉакаЯ-то веселаЯ непутевость  кидала его  из стороны в  сторону.
ЉормилсЯ он, батрача у  богатых мужиков, деньгами не  дорожил, ел  за двоих.
Ѓыл у него  живописный дар, мог бы деньгу  зашибать,  расписываЯ  сундуки да
ставни, но куда там -- не мог усидеть на месте. —то  заработает -- прогулЯет
с приЯтелЯми, а то нищему отдаст -- и опЯть гол как сокол.
     Ќикак  не мог ни к  чему прислонитьсЯ, пока не полюбил Ђнку Њорозову --
попа ‘аввы дочь. ѓде уж они повстречались,  где слюбились -- неизвестно. Џоп
‘авва с попадьей Њаланьей  дочку держали в строгости, ни боже  мой -- никуда
не пускали, была она уже просватана за семинариста из Љиева, которого ожидал
в торговом селе богатый приход. ‘обой  Ђнка была красавица -- высока, ровна,
смугла без румЯнца, глаза бархатные, как камышовые свечи. Ђ уж скромна -- не
ответит, не улыбнетсЯ, глаза в землю -- и мимо. € вот приворожил ее  "‘ветит
месЯц" -- пустобрех, балалаечник,  голь перекатнаЯ,  за душой ничего,  кроме
той балалайки да розовой рубахи, в праздник носить. € никто ничего про них с
Ђнкой не  знал,  пока  не случилась беда. Ђ  беда открылась, когда уже  была
девка на  пЯтом  месЯце. Њатушка- попадьЯ  волосы на себе рвала, отец  ‘авва
ногами топал  и клюкой замахивалсЯ,  да  что  поделаешь -- проворонили дочь.
Џришлось срочно  ее за  Џлатошку-бездельника  выдать.  Џоп ‘авва  сам  их  и
обвенчал, венчал, негодуЯ, а когда дьЯкон возгласил: "†ена да убоитсЯ своего
мужа", сплюнул  в сторону. Ћднако не проклЯл, выдал дочери даже  приданое --
сколько-то деньгами и швейную машину "‡ингер".
     Џосле  свадьбы Џлатон  Ѓутов  остатьсЯ в селе не  захотел,  а увез свою
молодую в  богатый и  веселый  приморский город, где  думал  и  жизнь начать
богатую  и привольную.  Ќа  приданые  деньги  купили они хату с огородом  на
высоком крутом берегу, где внизу  летали  чайки,  а вверху --  ласточки. …ще
купили   двуспальную  кровать  с  шарами  и  граммофон  с  лиловой   трубой,
расписанной золотом. Ќа  стене  повесили балалайку  и  стали  жить-поживать,
проедать приданые деньги. Ђ их и немного оставалось.
     Ќо  Џлатона  это не тревожило, он вообще деньгам  счета не знал, была у
него поговорка: "Ѓудет день -- будет пища". Џо вечерам он заводил граммофон,
ставил его на окошко, а сам  выходил с молодой женой наружу, на холодок. Ћни
сидели, обнЯвшись,  глЯдЯ на  море,  и слушали, как сладко рыдал  граммофон,
негромко, на два голоса, ему подпеваЯ.
     €ногда  в море  поЯвлЯлсЯ  корабль и,  светЯсь огнЯми, медленно шел  по
темной далекой воде; в такие минуты у Џлатона внутри что-то ныло и замирало.
ќх, пошел бы он  в порт, нанЯлсЯ матросом, повидал бы дальние страны. ‘лона,
обезьЯну увидел бы не в зверинце, а так. Ќо жалко  было жену -- даже  такую,
тЯжелую,  подурневшую,   он  ее  крепко  любил.  Ќаслушавшись  граммофона  и
насмотревшись  на  море,  они  шли в хату  и  ложились  в новую  двуспальную
кровать, спали  тревожно,  под  звон  пружин, и  нередко  по  ночам посещали
Џлатона шальные  мысли,  что, мол, кончилась  веселаЯ жизнь, что зрЯ он себЯ
свЯзал, хотЯ бы и с этой, с любимой.
     Љогда родилась ‚ерочка, он  сперва огорчилсЯ,  как всЯкий отец, получив
дочь вместо  сына,  но скоро  об этом забыл. Џоносив девочку раза два-три на
руках,  он уже  любил  ее без  памЯти. ‚лажнаЯ щека, порхающий глаз,  волосы
нежные, цыплЯчьи  до  того были пронзительны, что он даже  стонал.  Џозднее,
когда ‚ерочка научилась уже улыбатьсЯ, он  мог сидеть часами, наклонЯсь  над
ребенком, щелкаЯ, чмокаЯ,  весь  выходЯ из  себЯ,  лишь бы  еще  раз увидеть
свЯтую, беззубую эту улыбку.
     ‚ерочка росла на диво спокойным ребенком, плакала  редко, спала хорошо.
“тром,  проснувшись,  играла  своими ножками и  весело  гугукала,  будь хоть
мокрым-мокра. "‡дравствуйте, барынЯ, ‚ера Џлатоновна!" -- говорил ей отец, и
она  смеЯлась.  "‡дравствуйте,  барынЯ,  ‚ера Џлатоновна!"  --  повторЯл он,
выдвигаЯ голову,  как бы  бодаЯсь. ќта шутка имела вечный  успех. ‚ ответ на
нее ‚ерочка всЯ исходила смехом, чуть дребезжащим, счастливо икающим. ‘лушаЯ
ее, отец тоже начинал смеЯтьсЯ и не мог перестать. ‚заимный  смех доходил до
полного  восторга, до  исступлениЯ.  Ќе знаЯ, что уж  и  делать, отец хватал
девочку и подбрасывал к потолку. Ћна падала ему на руки толстеньким ангелом,
всЯ  раскинувшись,  словно  парЯ.  "Ѓудет  вам,  оглашенные!"  --  притворно
сердилась  мать, а  сама тоже смеЯлась, рот прикрываЯ платком. Ќо глаза были
печальны будущее ее тревожило.  Џлатон полднЯ играл с дочерью, а в свободное
времЯ учил скворца говорить.
     ’ем временем  кончились  приданые  деньги. Џришлось продать  граммофон.
Ђнна ‘авишна жалела красивую, нарЯдную вещь, а Џлатон говорил беспечно: "—то
с него? ’олько угол  занимает..." ‘коро  проели  и граммофон. Џлатон  продал
кровать  с  шарами. ‡адешево продал, половины не  выручил, что сами платили.
Ђнна молчала, про себЯ жалела не кровать, а расшитые поднизи, которые Џлатон
задаром отдал вместе  с кроватью. ‘пали они  теперь на полу, и  снова Џлатон
говорил, что так даже лучше, прохладнее, что ему ночной звон  надоел.  ‡вону
теперь  и правда  не было  -- тихо спал Џлатон, подложив  под голову сильный
белый локоть,  тихо дышала  ‚ерочка, тихо лежала Ђнна  ‘авишна,  тревожась о
будущем.
     ‘коро прожили  и кроватные деньги.  Џлатон  замахнулсЯ было на  швейную
машину, но тут уж Ђнна ‘авишна встала стеной: "Ќе отдам! Ћна еще нас кормить
будет!" ‚первые она осмелилась перечить мужу. Џлатон несказанно был удивлен,
посмотрел на жену, как на диковинного зверЯ, потом махнул рукой и засмеЯлсЯ:
"Ќу, бабы!" Ќе сказавши, не  посоветовавшись, пошел на завод наниматьсЯ. ’ам
ему не понравилось: душно,  грохочет,  железом вонЯет.  ЌанЯлсЯ в батраки  к
соседу-- мельнику, чинил  ветрЯк, подсыпал  зерно,  мешки  таскал  с утра до
ночи.  Џридет  весь в  муке,  брови белые.  †ена ему подает умытьсЯ.  Џлатон
брызгаетсЯ,   фыркает,  усталость  с   него  сходит   водой,  он  усмехаетсЯ
похудевшим,  скуластым  лицом, вскидывает голову: "Ќичего!  Њы  еще с  тобой
поживем!"
     †или бедно. Њельник оказалсЯ нудный, прижимистый. ђаботал у него Џлатон
почти за одну только пищу -- хозЯин за каждую копейку готов удавитьсЯ. „енег
домой приносил Џлатон мало и редко. €ной раз и до дому не донесет, по дороге
отдаст кому  попало,  а то  купит пустЯк  какой-нибудь: свистульку, ножичек.
Ђнна  ‘авишна мужа безденежьем  не попрекала. —то теперь делать? ‘ама такого
выбрала, сама полюбила, сама и терпи. ‚ ее бедной трудовой жизни муж был как
предмет роскоши, как граммофон.

        6

     ‚ четырнадцатом году грЯнула война. Џлатона Ѓутова сразу же взЯли. “шел
веселый, ‚ерочку подбросил, потискал, жену поцеловал трижды со щеки на щеку,
заломил фуражку-и был таков. Ђнна ‘авишна вспомнила,  какой он  был веселый,
когда еще ходил в женихах и звали его "‘ветит месЯц", уронила голову на стол
и  заплакала. Њожет,  там,  в  солдатчине своей,  без домашних забот,  снова
месЯцем станет Џлатон? ’олько бы не убило, не искалечило...
     ‘тала жить  одна  с дочкой ‚ерочкой, поднимать ее, поджидать мужа. †ила
своими трудами:  поденщиной,  стиркой,  шитьем.  ђуки  у  нее  потрескались,
коричневые глаза потускнели, подернулись сизым.
     Џлатон вернулсЯ через  год без ноги,  да  еще отравленный  газами. Ђнна
‘авишна и плакала,  его жалеЯ, и радовалась, что хоть такой,  а вернулсЯ. Ќе
работник, а все же живой.  ‚идно, всю жизнь не ему менЯ, а мне его  кормить.
‘тала своими  трудами  кормить и мужа,  и себЯ,  и дочку  ‚ерочку. —ерез год
родилась у них еще одна  дочка, †енЯ. ’ут уж Џлатон совсем расстроилсЯ: ждал
сына, а снова девка.  „аже поглЯдеть на новую дочку не пожелал. Џотом -- что
поделаешь?  --  глЯдел,  но  без  удовольствиЯ.  „линнаЯ какаЯ-то уродилась,
слабаЯ,  вреднаЯ. ‚ерещит  всю  ночь,  да  с  надрывом. ‚ерочка-то,  бывало,
камушком спит: как легла, так и встала. Ђнна ‘авишна все пыталась приохотить
его к  ребенку, помнЯ,  как он с ‚ерочкой  играл,  но  все  напрасно: Џлатон
вторую  дочку  так и не полюбил. Ђ  мать,  ее жалеЯ, еще пуще  любила. Љогда
прогнали царЯ, ‚ерочка была еще мала и плохо  понимала, что происходит. –арЯ
она  знала по портретам:  красивый, русобородый, он помещалсЯ где-то вверху,
рЯдом с богом. ’еперь  его  прогнали. Људа прогнали?  Љак? „умаЯ  о том, что
прогнали  царЯ,  ‚ерочка  вспоминала,  как гнала  мать  с  огорода соседскую
курицу: мать  гонЯлась  за нею с метлой, а курица  громко  кудахтала.  Њожет
быть,  царь тоже кудахтал? Ќо понемногу все становилось Яснее. Љ отцу ходили
разные люди,  соседи  и дальние,  сорили на пол,  дымили махоркой,  спорили,
стуча кулаками. ‚ разговорах звучали новые  слова: "Џетроград", "революциЯ",
"республика". Ћтец был за республику, ‚ерочка -- тоже. …й нравилось, как оно
звучит, мЯчиком: "ђеспублика!" Њельник был за царЯ.
     Ћтец говорил, что  без царЯ начнетсЯ длЯ всех новаЯ, красиваЯ жизнь, не
будет ни богатых, ни  бедных,  все будут равны.  "€ розы  у  всех будут?" --
спрашивала  ‚ерочка.  "€  розы,  --  отвечал  отец,  --  погоди,  разберемсЯ
маленько, будут  тебе  и розы". ‚ерочка ждала терпеливо,  пока разберутсЯ --
красивой жизни все еще не  было. Џо-прежнему одни были богаты, другие бедны.
Њать  жаловалась на дороговизну,  еле сводила концы с концами. ’от же  борщ,
реже мЯсо, чаще  ботва.  Ђ  в  городе  все сменЯлись  разные власти. ‚ечером
стрелЯют,  а назавтра,  глЯди,  --  новаЯ власть.  Ѓыли немцы, были  румыны,
петлюровцы, самостийные. Ѓыли  белые,  были  зеленые,  а  в  промежутках  --
красные. Ћтец был  за  красных, у него в  хате сходилась беднота,  батраки и
судьбой  обиженные,  пели  "‚аршавЯнку",  кричали:  "„олой буржуев!"  Љто-то
донес, и  отца  посадили в  тюрьму. Љогда его уводили, мать птицей металась,
кричала: "Ќе троньте калеку!" -- а  отец  сказал ей: "Њолчи,  глупаЯ  баба".
“ходил  он вольно, весело между двумЯ солдатами шел,  сверкаЯ белой спиной в
новой,  нарЯдной рубахе, и ‚ерочка еще долго  видела,  как двигалось вверх и
вниз его подпертое костылем плечо. Џока отец сидел в тюрьме, мать носила ему
передачи, один раз  взЯла  с  собой ‚ерочку; в окне за решеткой она  увидела
бледное чужое лицо с поникшими, спутанными усами. "Џомахай папе", -- сказала
мать, ‚ерочка махать не захотела, заплакала.
     Ђ когда  насовсем пришли красные, отца  выпустили из  тюрьмы и привезли
домой на  телеге. Џосле  тюрьмы он стал не такой, как прежде, -- не играл на
балалайке,  не  стукал  деревЯшкой по горнице, а  все лежал  и кашлЯл.  Њать
говорила,  что в тюрьме коршуны  отбили у  него нутро. Љогда отец кашлЯл,  в
этом  нутре ухало у него, как в бочке. ’акого, нового папу ‚ерочка боЯлась и
редко к нему подходила.
     Ћднажды летним  днем -- мать ушла на поденщину,  а  сестра †енЯ спала в
холодке под черешнЯми  -- отец подозвал к себе ‚ерочку. ‹ежал он на  топчане
совсем плоский, даже нога--  деревЯшка --  и  та плоскаЯ.  ‹ицо  бледное,  а
потное. †арко ему.
     -- ‚ерочка, дочка моЯ старшаЯ, любимаЯ, поди сюда, позвал отец.
     Ћна подошла. —то-то хрипело-сипело в отцовской груди.
     -- ‚озьми платок, вытри менЯ, милаЯ, тЯжко мне.
     ‚ерочка  взЯла  со  стола матери  белый в  крапушку головной  платок  и
вытерла плоско вогнутый лоб, серые виски, небритые щеки отца. Џот катилсЯ по
ним, как слезы
     -- Џришло мое времЯ. ‘коро умру.
     ‚ерочка не понЯла, о чем он говорит, но заплакала.
     --  ’ы  обо мне не плачь.  “мру -- вам же легче,  одним ртом меньше. Ќе
плачь,  поглЯди  на менЯ. Ќезабудки,  сказал  отец, -- чистые  незабудки. Ќе
забудь менЯ, дочка. Џлохой Я тебе  был отец, а ты все  ж  таки помни. Ѓудешь
менЯ помнить?
     -- Ѓуду.
     -- ’о-то же. ’еперь иди. “стал Я. ‡асну.
     ‚ерочка  вышла.  Ќа  дворе светило горЯчее  солнце.  Џод черешнЯми пели
пчелы.  †енЯ спала, откинув в сторону марлевый положок.  †елтаЯ бабочка села
на тыкву, сложила крылышки,  расправила их, снова вспорхнула. ‚ерочка сидела
и помнила об отце, как  будто бы  зажимаЯ что-то  внутри себЯ. ‘олнце шло  к
вечеру, тени росли. †енька проснулась, заревела: "•очу бараночки!" Ѓараночек
в доме давно не бывало, а она все просила, нуднаЯ. ‚ерочка принесла ей борща
в глинЯной  миске. "Ќе хочу борща, дай бараночки!" -- басила †енька. ‚ерочка
на  нее рассердилась,  отшлепала. †енька перешла  с баса на визг,  повизжала
немного и затихла. ’ак всегда у нее: ревет-ревет, а нашлепаешь  -- поверещит
и затихнет. € в доме было тихо, отец спал.
     ‘олнце покраснело и стало  садитьсЯ. Ѓыло жутковато от красного солнца,
от  тишины.  Њатери  уже  пора  вернутьсЯ,  а  ее нет.  ‚от  наконец шаги по
тропинке.  "Њама!"  -- крикнула  ‚ерочка.  "Њама,  бараночки  принесла?"  --
заерзала   †енька.  Ћбе  влепились  в  материнский   подол.  Њать  молча  их
отстранила, вошла в дом. € почти сразу же раздалсЯ ее страшный крик.
     Ћтца  хоронили в  Яркий  солнечный  день,  под крики  ласточек. Њать на
последние деньги  купила целую  корзину  роз.  €ми обложили,  обсыпали гроб,
только  одно темное лицо  с горько и косо стиснутыми губами  виднелось среди
цветов. ‘вЯщенник в черной рЯсе  с  большим, нестерпимо блиставшим наперсным
крестом  махал кадилом, развеваЯ пахучий, сизый дымок. ѓроб засыпали красной
землей,  охлопали  лопатами  холмик, поставили  сосновый, наскоро срубленный
крест; на  его перекладине  черными  буквами было  написано: "Џлатон  Ѓутов,
ничей не раб" (так он сам завещал). Џоп на эту надпись все косилсЯ, но слова
не  говорил.  Њать  пала на могилу,  раскинула руки,  прильнула к  земле. …е
поднЯли, повели.  Ћна  не  плакала,  просто  недоумевала.  ’вердыми  темными
пальцами растирала по щекам и по лбу прилипшую красную землю. "Њама, у  тебЯ
лицо грЯзное", -- сказала ей ‚ерочка. Ћна кивнула, но не утерлась.
     ‡а поминальным столом подавали огурцы, печеные Яйца, сухую рыбу тарань.
‘тоЯли две бутылки  с жемчужносиреневым самогоном. ѓости косились на скудное
угощение, перешептывались,  осуждаЯ  вдову.  Џоминали  розы.  "‚  доме  есть
нечего,  а  она --  розы". --  "Ђ кому  они  нужны, розы-то?  Џокойнику  все
равно..." ѓоловы соседок покачивались неодобрительно. ‚ерочка лупила Яйцо. ‚
горле саднило  от  соленых,  горько непролитых  слез. ’ут  заревела  †енька.
‚ерочка  схватила  ее  поперек  живота,  отнесла  в  сарай и с  наслаждением
отшлепала.  Љаждый шлепок был  как  ответ соседкам: нет,  покойнику  не  все
равно! Ќет, надо покупать розы!

        7

     Џохоронили, погоревали и снова начали жить. ‚се шло вроде  по-прежнему,
только мать стала другаЯ. Љак будто, купив розы, она от чего-то  избавилась,
освободилась. Џропало ее строгое  скопидомство, тревога о будущем, стала она
беспечнее,  словно унаследовала у Џлатона легкую поговорку: "Ѓудет  день  --
будет пища". Ћднажды  привела в  дом  мальчишку--  приемыша,  звали  “жиком.
—ерный,  верткий, волосы торчат, а в них -- сено.  Ђнна ‘авишна нашла его  в
сене, где он ночевал, беспризорный, и взЯла себе в сыновьЯ. Љак зовут его по
правде, он не  говорил --  “жик да “жик,  так и  осталсЯ “жиком, хотЯ мать и
выправила ему документ, по которому он был Ѓутов, Џлатон Џлатонович. ‘оседки
осуждали  Ђнну ‘авишну  за безрассудство:  самим есть  нечего,  а она  парнЯ
взЯла. „а еще беспризорный, на вид ворюга ворюгой, черное слово у него с уст
не сходит. €  правда, ругатьсЯ “жик  был великий мастер,  с такими завитками
выделывал, что  мужики за живот хватались. Ћднако Ђнна  ‘авишна его от  этой
привычки живо  отвадила. Љак-- то раз  сидели они за столом,  мать разливала
борщ,  “жик по  привычке раскатилсЯ  было затейливым матом,  но  кончить  не
успел: мать размахнулась да так хватила его горЯчим половником по губам, что
они  у него пузырЯми вздулись. ‘  тех пор, как только “жику приходило  на ум
выругатьсЯ, сразу же у него начинали чесатьсЯ губы, и он молчал.
     Џо возрасту  он был где-то между  †еней и ‚ерочкой (сколько ему лет,  в
точности  никто  не  знал),  но  дружил  больше со старшей  сестрой.  …й  он
рассказал под большим  секретом (землю  заставил есть!) страшную свою тайну.
“жик был иностранный принц, рожденный от лиц королевской крови.  Ћтец у него
носил  всю  жизнь железную маску и умер  в тюрьме. Ђ мать его звали ќмилией,
она  тоже была королевскаЯ  дочь, с  золотой  короной  на черных распущенных
волосах. “ нее были враги, из них главный -- кардинал ђишелье. —тобы сына не
истребили враги, она завернула  его в шелковые пеленки, положила в корзину и
пустила  вплавь по реке,  и так он попал в ђоссию. Ђ говорить об этом нельзЯ
никому, потому что большевики против  царей и, если узнают, сразу его убьют.
‚ерочка тайну хранила свЯто.  “жик, хоть  и принц, был в  жизни обыкновенный
мальчишка, училсЯ  плохо,  плавал отчаЯнно и, когда времЯ пришло, поступил в
комсомол.
     ‚ерочкины школьные годы  были бурные, двадцатые. Ќеслыханным половодьем
разливалась новаЯ жизнь, размывала устои. ‚ воздухе носились слова: "„олой!"
и "„аешь!"  -- оба  на "д".  „олой  церковь, долой  попов  и монахов,  долой
мещанство, долой собственность! „аешь новое! "„олой" и "даешь" захлестывали,
конечно, и  школу.  ‚озникали,  шумели  и  отмирали  новые  методы обучениЯ:
комплексный, „альтон- план, бригадно-лабораторный. ‚водилось, ограничивалось
и  снова вводилось  самоуправление.  ‚ыкидывались парты,  черные  доски.  ‚о
дворах  горели костры из пособий. Љлассы становились лабораториЯми,  учителЯ
--  консультантами.  “ченикам  раздавали  книги,  по  одной   на  бригаду  в
пЯть-шесть человек, и  велели работать самостоЯтельно,  коллективно.  Ђ  как
работать  --  не  объЯснЯли,  им  и  самим  это  было неЯсно.  Ќовые  методы
изобретались  где-то  в  столицах,  а  сюда   приходили  в  виде  невнЯтных,
противоречащих друг другу инструкций.
     €ные учителЯ, по-новому "шкрабы", вовсе сбивались с толку; захлестнутые
волной перемен,  они плыли по течению, робко  недоумеваЯ.  Ћднако были среди
них и сильные, одаренные, которые, невзираЯ на методический хаос, продолжали
учить  и  чему-то  выучивали.  ‚округ  таких  учителей группировались  самые
способные, желающие учитьсЯ,  и ‚ерочка -- среди них. “ нее  было счастливое
свойство приспосабливатьсЯ ко  всему новому, сливатьсЯ  с  обстоЯтельствами,
плыть в них как рыба в  воде и  туда, куда  нужно. ѓлЯдЯ,  как она усердно и
весело  учитсЯ,  можно  было   подумать,  что   есть   здравое  зерно  и   в
„альтон-плане, и  в бригадно- лабораторном. ЏамЯть у нее была отличнаЯ,  она
любила русский Язык, литературу, обществоведение, питала здоровое отвращение
к математике и ухитрилась выйти из школы с неплохим в общем-то образованием,
хотЯ  и дырЯвым. „ырки получались там,  где в переходах  от  метода к методу
что-нибудь  просто забывали  пройти.  ’ак  вышло  у ‚ерочки с  запЯтыми. Ћна
ставила  их  не по правилам, а по вдохновению  и, на всЯкий случай,  почаще,
почти после каждого слова. ’ак и осталось у нее навсегда. ‚ерочка всю  жизнь
любила и умела  писать  письма; эти веселые, милые письма казались от лишних
запЯтых  еще  веселее,  милее.  ‡апЯтые были  в них  как  множество ликующих
подтверждений.
     ‚ общем,  ‚ерочка прошла благополучно все  школьные бури, а вот “жик не
выдержал.  Ћн   запоем   митинговал  на  собраниЯх,   как   тогда  говорили,
"бузотерствовал", свергал  учителей, требовал смены  заведующего, свистел на
уроках и на конференциЯх, когда ими заменили уроки, а учитьсЯ у него времени
не  было.  Џрежний  заведующий, хилый  интеллигент, боЯлсЯ “жика  и трусливо
переводил его из класса в класс. „овел бы и до окончаниЯ  школы, но “жик, на
свою голову, добилсЯ-таки его увольнениЯ. Ќовый заведующий -- мужик крепкий,
соленый  -- быстро вывел “жика на чистую воду, обнаружил, что тот не  усвоил
даже таблицы умножениЯ, и с громом выгнал его из школы. ѓордый “жик (всетаки
принц!) в другую школу поступать me стал, а пошел на  завод.  ’ам его быстро
пообломали. ЉуражилсЯ он теперь только дома, над сестрами: он, мол,  рабочий
класс, а они -- кисейные  барышни. Ќогти на  смуглых руках  у  него обвелись
черной, рабочей каймой, и ел он борщ за столом, как хозЯин.
     Њать Ђнна ‘авишна новую жизнь принЯла с робкой готовностью. ‚ прошлом у
нее хорошего  не было, труд да бедность, жалеть  было  не  о чем.  Ћна  и за
иконы-то не очень держалась, когда ‚ерочка с “жиком, комсомольцы, вынесли их
за  ворота и сожгли  на  костре. ‘начала ее  смущ