десь и ответы  моего  собеседника
показались мне настолько неправдоподобными, что Я спросил:
     - ‚ какой стране все это происходит?
     - ‚ы находитесь на территории –ентрального ѓосударства.
     Џочему-то  Я  нашел  этот  ответ  удовлетворительным;   вероЯтно,   это
объЯснЯлось тем, что действие наркоза еще не окончательно прошло. џ встал  с
некоторым усилием, сделал несколько  шагов,  приблизилсЯ  к  просвету,  Явно
заменЯвшему окно, - и невольно отшатнулсЯ: он выходил во двор, и камера была
на необыкновенной высоте, вероЯтно тридцатого этажа.
     Џротив дома, отделеннаЯ от  него  расстоЯнием  в  сорок  или  пЯтьдесЯт
метров, возвышалась сплошнаЯ стена.
     - Ѓегство отсюда невозможно, - сказал мой сосед,  следивший  за  каждым
моим движением.
     џ кивнул головой. Џотом Я сказал ему, что отказываюсь понимать,  почему
Я сюда попал, что  не  знаю  за  собой  никакой  вины  и  что  все  это  мне
представлЯетсЯ  совершенно  абсурдным.  ‡атем  Я  спросил  его,  за  что  он
арестован и что ему грозит. ’огда он первый раз улыбнулсЯ и ответил,  что  в
данном случае речь идет о Явном недоразумении и что ему  лично  не  угрожает
никакое наказание.
     - Ђ что именно случилось с вами? - спросил он.
     џ подробно рассказал ему о тех  малоубедительных  фактах,  которые  так
неожиданно привели менЯ сюда. Ћн попросил менЯ сообщить  ему  еще  некоторые
данные из моей биографии и, выслушав менЯ до конца, сказал,  что  он  вполне
удовлетворен моими объЯснениЯми и что он ручаетсЯ за мое  освобождение.  Њне
должно было показатьсЯ, что такое заЯвление со стороны оборванного арестанта
звучит по меньшей мере странно. Ќо Я принЯл его всерьез;  мои  аналитические
возможности еще не вернулись ко мне.
     —ерез  некоторое  времЯ  дверь  камеры  отворилась  и  два  вооруженных
солдата, один из которых прокричал мою  фамилию,  повели  менЯ  по  длинному
коридору с розовыми стенами и многочисленными поворотами. Ќа каждом повороте
висел громадный, все один и тот  же,  портрет  какого-то  пожилого,  бритого
человека с лицом, напоминавшим лицо среднего мастерового, но с неестественно
узким лбом и маленькими глазами. Ќа человеке этом было нечто  среднее  между
пиджаком и мундиром,  увешанное  орденами,  ЯкорЯми  и  звездами.  Ќесколько
статуй и бюстов этого же мужчины  были  расставлены  вдоль  стен.  Њы  дошли
наконец - в полном безмолвии - до двери,  через  которую  менЯ  втолкнули  в
комнату, где за большим столом сидел немолодой человек в  очках.  Ћн  был  в
каком-то странном, полувоенном, полуштатском костюме, напоминавшем по покрою
тот, который был изображен на портретах и статуЯх.
     Ћн начал с того, что вынул из Ящика стола огромный револьвер и  положил
его рЯдом с пресс-папье. ‡атем, резким движением поднЯв голову  и  глЯдЯ  на
менЯ в упор, он сказал:
     - ‚ам, конечно, известно, что только чистосердечное признание может вас
спасти?
     Џосле длительной ходьбы по коридору - солдаты шли  скорым  шагом,  и  Я
должен  был  идти  с  такой  же  быстротой  -  Я   чувствовал,   что   почти
полуобморочное состоЯние, в  котором  Я  до  сих  пор  находилсЯ,  сменилось
наконец чем-то более нормальным. џ опЯть ощущал свое тело так,  как  всегда,
то, что было перед моими глазами, Я видел совершенно Ясно, и теперь длЯ менЯ
было очевиднее, чем когда-либо, что все происходЯщее  со  мной  -  результат
Явного недоразумениЯ. Ћдновременно с этим тюремнаЯ обстановка и  перспектива
произвольного допроса казались мне раздражающими. џ  посмотрел  на  сидЯщего
человека в очках и спросил:
     - Џростите, пожалуйста, кто вы такой?
     - ‡десь вопросов не задают! - резко ответил он.
     - ‚ этом есть какое-то противоречие, - сказал Я. - Њне показалось,  что
в вашем голосе, когда вы обратились ко мне,  зазвучала  Явно  вопросительнаЯ
интонациЯ.
     - Џоймите, что речь идет о вашей жизни,  -  сказал  он.  -  „иалектикой
заниматьсЯ теперь поздно. Ќо, может быть, вам полезно будет  напомнить,  что
вы обвинЯетесь в государственной измене.
     - Ќи более ни менее?
     - Ќи более ни менее. € не стройте себе  никаких  иллюзий:  это-страшное
обвинение. ЏовторЯю, что только полное признание может вас спасти.
     - ‚ чем же выражаетсЯ моЯ государственнаЯ измена?
     -  ‚ы  имеете  наглость  это   спрашивать?   •орошо,   Я   вам   скажу.
ѓосударственнаЯ измена заключаетсЯ уже в  том,  что  вы  считаете  возможным
допускать преступный принцип законности псевдогосударственных идей,  которые
противоречат великой теории –ентрального ѓосударства,  выработанной  лучшими
гениЯми человечества.
     - ’о, что вы говорите, настолько нелепо и наивно,  что  на  это  как-то
неловко отвечать. џ хотел бы только вам заметить, что возможность  допущениЯ
того или иного принципа есть теоретическое положение, а не факт,  в  котором
можно обвинЯть человека.
     - „аже здесь, в трибунале центральной власти, вы говорите таким Языком,
в  котором  каждое  слово  отражает   вашу   преступность.   Џрежде   всего,
представитель власти, а в частности следователь, длЯ  вас  непогрешим  и  ни
одно из его выражений не может быть названо ни наивным, ни нелепым. Ќо  дело
не только в этом, хотЯ  теперь,  после  того,  что  вы  сказали,  ваша  вина
усугублЯетсЯ  еще  одним  пунктом:  оскорбление  представителей  центральной
власти. ‚ы обвинЯетесь в государственной измене, в заговоре на  жизнь  главы
государства и, наконец, в убийстве гражданина ќртелЯ, одного из наших лучших
представителей вне пределов нашей территории.
     - Љто такой ќртель?
     - —еловек, которого вы убили. Ќе пытайтесь этого отрицать:  центральной
власти известно все. Џолное сознание,  это  -  последний  жест,  который  вы
можете сделать и которого от вас ждет государство и общественное мнение всей
страны.
     - …динственное, на что Я могу ответить, касаетсЯ ќртелЯ.  ќтот  человек
был наемным убийцей. џ находилсЯ в состоЯнии  законной  самозащиты.  ќртель,
по-видимому, никогда до тех пор не имел  дела  с  людьми,  которые  привыкли
защищать свою  жизнь,  и  его  неловкость  его  погубила.  —то  же  касаетсЯ
остальных   обвинений,   то   это   невежественный   вздор,   очень    дурно
характеризующий умственные способности того, кто его выдумал.
     - ‚ы будете жестоко раскаиватьсЯ в ваших словах.
     - Ћбращаю ваше внимание на то,  что  глагол  "раскаиватьсЯ"  составлЯет
неотъемлемую часть понЯтий Явно религиозного происхождениЯ. Њне было странно
его слышать в устах представителЯ центральной власти.
     - —то вы скажете во времЯ очной ставки с вашими сообщниками?
     џ пожал плечами.
     - „овольно! - сказал он и выстрелил из револьвера: пулЯ вошла  в  стену
метра на полтора выше моей  головы.  „верь  отворилась,  и  те  же  солдаты,
которые привели менЯ, вошли в комнату.
     - Ћтведите обвинЯемого в камеру, - сказал следователь.
     ’олько тогда, возвращаЯсь в камеру,  взглЯдываЯ  времЯ  от  времени  на
портреты и статуи, Я подумал, что действовал неправильно  и  не  должен  был
отвечать следователю так, как Я отвечал. Њне  надо  было  просто  доказывать
ему, что Я никак не могу быть тем, за кого он менЯ  принимает.  ‚место  того
чтобы занЯть именно эту  позицию,  Я  говорил  с  ним  так,  точно  принимал
какую-то абсурдную законность его аргументации и. не будучи с ней  согласен,
так сказать, диалектически, Я все-таки оставалсЯ в том же плане, что  и  он.
‚месте с тем было очевидно, что Я был совершенно  чужд  миру,  в  который  Я
попал. ‹ица конвоировавших менЯ солдат отражали полное отсутствие  какой  бы
то ни было мысли или какого бы то ни было душевного движениЯ. Џортреты  были
похожи  на  олеографии,  выполненные  мастеровым,  которого   художественное
убожество невольно вызывало жалость и презрение; статуи были такими же.  ’о,
что говорил мне следователь, носило  печать  такой  же  свирепой  умственной
нищеты. и в мире, из которого Я пришел, подобный человек не мог бы  занимать
никакого места в судебном аппарате.
     ‚ернувшись в камеру, Я собиралсЯ рассказать о допросе моему соседу,  но
менЯ тотчас же увели опЯть, на этот раз в другом направлении, и Я  попал  ко
второму следователю, который обращалсЯ со мной несколько иначе, чем первый.
     - Ќам  известно,  -  сказал  он,  -  что  мы  имеем  дело  с  человеком
сравнительно культурным, а не простым наемником той  или  иной  политической
организации, котораЯ нам враждебна. ‚ы знаете, что мы окружены врагами и это
вынуждает нас к сугубой осторожности и заставлЯет нас иногда принимать меры,
которые могут показатьсЯ слишком  крутыми,  но  которых  не  всегда  удаетсЯ
избежать. €менно так произошло с вами. Њы знаем, или во всЯком случае  хотим
надеЯтьсЯ, что ваша вина меньше, чем это может показатьсЯ на первый  взглЯд.
Ѓудьте откровенны с нами, это и в ваших, и в наших интересах.
     Џо тому, как он говорил, было понЯтно, что он, конечно, гораздо опаснее
первого  следователЯ.  Ќо  Я  был  почти  рад  этому:  с  ним   можно   было
разговаривать другим Языком.
     - џ понимаю ваше раздражение во времЯ первого допроса, - продолжал  он.
- Џроизошла ошибка, чрезвычайно досаднаЯ: следователь, к которому вы попали,
обычно ведет только самые простые дела, хотЯ неизменно  стремитсЯ  к  вещам,
Явно превышающим его компетенцию. Ћн, видите  ли,  выдвинулсЯ  по  партийной
линии, к нему нельзЯ предъЯвлЯть особенно строгих требований. Ќо перейдем  к
делу. ‚ам известно, в чем вы обвинЯетесь?
     - џ хотел бы знать, - сказал Я, - за  кого  менЯ  принимают.  „лЯ  менЯ
очевидно, что все происходЯщее сейчас - результат недоразумениЯ, которое мне
хотелось бы выЯснить. ЊоЯ фамилиЯ - Я назвал свою фамилию - такаЯ-то, Я живу
в Џариже и учусь в университете, на  историко-филологическом  факультете.  џ
никогда - как это легко установить при самом поверхностном  следствии  -  не
занималсЯ политической деЯтельностью и не состоЯл ни  в  какой  политической
организации. ЋбвинениЯ в том, что  у  менЯ  были  какие-то  террористические
намерениЯ, настолько абсурдны и произвольны, что останавливатьсЯ на них Я не
считаю нужным. џ допускаю, что человек, за которого менЯ принимают, мог быть
и террористом, и вашим политическим противником. Ќо  ко  мне  это  не  имеет
никакого отношениЯ. € Я надеюсь, что ваш  государственный  аппарат  окажетсЯ
все-таки достаточно рационально организованным, чтобы это установить.
     - ‘тало быть, вы утверждаете, что ђозенблат ошибсЯ? …сли так,  то  дело
принимает длЯ вас действительно трагический оборот.
     - Љто такой ђозенблат? џ впервые слышу эту фамилию и никогда  не  видел
этого человека.
     - џ должен сказать, что вы сделали  все,  чтобы  никто  и  никогда  его
больше не увидел: вы его задушили.
     - Џозвольте, полчаса тому назад  мне  сказали,  что  его  фамилиЯ  была
ќртель.
     - ќто ошибка.
     - Љак, опЯть ошибка?
     - џ никогда не ценил ђозенблата, Я лично, -  продолжал  следователь.  -
Љогда вы назвали его наемным убийцей, вы были недалеки от истины.  Ќесчастье
заключаетсЯ в том, что он был единственным, кто мог вас  спасти.  ‚ы  лишили
его этой возможности. “ нас лежит его секретный  рапорт  о  вас  и  о  вашей
деЯтельности. Џриведенные там сведениЯ слишком подробны и точны, чтобы  быть
вымышленными. Љ тому же этот человек был абсолютно лишен фантазии.
     - Ћчень может быть, что сведениЯ, которые заключаютсЯ  в  его  рапорте,
совершенно точны. Ќо единственное и самое важное соображение в данном случае
- это что речь идет о ком-то другом, а не обо мне.
     - „а, но как это доказать?
     - ќтот человек, в частности, не мог быть похож  на  менЯ  как  близнец.
Љроме  того,  он  носил,  Я  полагаю,   другую   фамилию.   …сть,   наконец,
отличительные признаки: возраст, цвет волос, рост и так далее.
     - ђапорт ђозенблата, весьма обстоЯтельный во всем другом, не  содержит,
к сожалению, именно этих указаний.  Љроме  того,  строго  говорЯ,  почему  Я
должен верить вам, а не ему?
     - ‚ы можете не верить мне. Ќо нет ничего проще, как навести  справки  в
Џариже.
     - Њы всЯчески избегаем контакта с иностранной полицией.
     џ начинал понимать, что  мое  положение  безвыходно.  ‘удебный  аппарат
–ентрального ѓосударства отличалсЯ полным отсутствием гибкости и какого-либо
интереса  к  обвинЯемому;  функции  его   были   чисто   карательными.   ’от
примитивизм, который характерен длЯ всЯкого правосудиЯ, здесь был доведен до
абсурда. ‘уществовала одна  схема:  всЯкий  попадавший  в  суд  обвинЯлсЯ  в
преступлении  против   государства   и   подлежал   наказанию.   ‚озможность
невиновности  обвинЯемого  теоретически  существовала,   но   ею   надлежало
пренебрегать.  Џо-видимому,  в  моих  глазах  отразилось  нечто  похожее  на
отчаЯние, потому что следователь сказал:
     - Ѓоюсь, что доказать ошибку у вас нет материальной возможности.  ’огда
вам остаетсЯ или упорствовать в бесплодном отрицании и тем  самым  умышленно
идти на смерть,  или  подписать  признание  и  примиритьсЯ  с  тем,  что  вы
проведете некоторое времЯ в заключении, после чего вас снова ждет свобода.
     - Џолагаете ли вы, что обвинЯемый должен быть в первую очередь честен?
     - Ќесомненно.
     - ‚ таком случае Я не могу подписать признание в том, чего Я никогда не
делал: поступаЯ так, Я бы сознательно ввел в заблуждение судебные  инстанции
–ентрального ѓосударства.
     - €деологически вы правы. Ќо вопрос не в этом. ‚ы вынуждены действовать
в пределах ваших возможностей. Ћни, к сожалению, недостаточно широки, тут  Я
с вами согласен. Ћпределим их еще раз. Џолное отрицание вины  и  возможность
высшей меры наказаниЯ - с  одной  стороны.  Џризнание  и  временное  лишение
свободы - с другой. ‚се остальное-теориЯ. ‘оветую вам подумать  об  этом.  џ
вызову вас в ближайшее времЯ.
     ‚ернувшись в камеру, Я подробно рассказал  своему  соседу  о  первом  и
втором допросе. Ћн слушал менЯ, сидЯ все в той же позе и закрыв глаза. Љогда
Я кончил, он сказал:
     - ќто легко было предвидеть.
     џ еще раз посмотрел на его лохмотьЯ и на небритое его лицо и  вспомнил,
что этот человек обещал мне освобождение.
     - ‚ы думаете, можно что-нибудь сделать?
     - ‚идите ли, - сказал он, не отвечаЯ, - Я знаю эти  законы  лучше,  чем
любой следователь. ќто, собственно, не законы, это дух системы,  а  не  свод
тех или иных положений.
     Ћн говорил так, точно читал лекцию.
     - Ћтсутствие элементарных правовых норм ухудшаетсЯ еще тем, что рЯдовые
работники  судебного  ведомства  отличаютсЯ  чудовищной  некультурностью   и
смешивают свои функции с функциЯми некоего юридического  палача.  ‚ы  можете
разбить их аргументацию и доказать им как дважды  два  четыре,  что  они  не
правы и их обвинительный акт составлен с наивной глупостью, что  чаще  всего
соответствует действительности. Ќо это не играет никакой роли. ‚ас все равно
приговаривают к наказанию, - не потому, что вы виноваты и  это  доказано,  а
потому  что  так  понимаютсЯ   заданиЯ   центрального   правосудиЯ.   ‚сЯкое
рассуждение в принципе вещь наказуемаЯ и отрицательнаЯ. ‘пор  с  юстицией  -
государственное преступление, так  же  как  сомнение  в  ее  непогрешимости.
‘уществует десЯток формул, каждаЯ из которых  есть  выражение  особого  вида
невежественной  глупости;   в   этот   десЯток   формул   втискиваетсЯ   всЯ
многообразнейшаЯ деЯтельность миллионов и миллионов людей.  ЃоротьсЯ  против
этой системы, которую трудно определить в двух словах...
     - џ бы сказал: свирепый идиотизм.
     - Џрекрасно. ЃоротьсЯ, стало быть,  против  этого  свирепого  идиотизма
рациональным путем невозможно. Ќадо действовать иначе. Љакие  методы  борьбы
вы применили, когда ќртель-ђозенблат хотел вас задушить?
     - ’е, которым менЯ научили преподаватели спорта.
     - •орошо. …сли бы вы действовали иначе, вас бы уже наверное не было  на
свете.
     - Ћчень возможно, - сказал Я. € Я вспомнил тьму, зажим пальцев на  моей
шее и то, как Я начал задыхатьсЯ.
     - ‚ данном случае, знаЯ, что вы ничего не достигнете  ни  тем,  что  вы
правы, ни тем, что вы можете это  доказать,  вы  должны  действовать  другим
путем. џ нашел этот путь; мне это стоило очень дорого, но теперь Я не  боюсь
ничего. Њой способ действиЯ непогрешим, и поэтому  Я  обещал  вам,  что  вас
освободЯт. џ еще раз вам это подтверждаю.
     - €звините менЯ, но если вы располагаете таким могущественным средством
борьбы, то как могло случитьсЯ, что вы оказались там же, где Я?
     - џ вам сказал уже, что это-недоразумение, - ответил он, пожав плечами.
- ЊенЯ арестовали ночью, когда Я спал.
     - Љакое же это средство?
     Ћн долго молчал, и губы его беззвучно шевелились,  как  в  первый  раз,
когда Я его увидел. Џотом он сказал, не поднимаЯ головы:
     - џ гипнотизер. ‡аключение следователЯ ему диктую Я.
     - Ђ если он не поддаетсЯ гипнозу?
     - ’акого случаЯ Я еще не встречал. Ќо даже если он  не  поддаетсЯ  этой
форме гипноза, он поддаетсЯ другой.
     - €наче говорЯ...
     - €наче говорЯ, Я заставил бы его покончить жизнь самоубийством и  дело
бы перешло к другому, который бы мне подчинЯлсЯ.
     - …ще одно, - сказал Я, удивлЯЯсь уверенности, с которой он говорил.  -
‘ледователь в ближайшее времЯ вызовет менЯ, но вас при  этом  не  будет.  ‚ы
можете подчинить себе его волю на расстоЯнии?
     - ќто было  бы  значительно  труднее.  Ќо  нас  с  вами  вызовут  почти
одновременно.
     - Љак вы можете это знать?
     - Љогда вас допрашивал первый следователь, менЯ допрашивал второй.
     Џотом этот спокойный человек погрузилсЯ в полное молчание, которого  не
нарушал в течение  тех  трех  дней,  что  длилось  мое  ожидание  следующего
допроса, на котором  должны  были  произойти  -  если  верить  ему  -  такие
невероЯтные событиЯ. „ва раза в сутки нам приносили пищу, которой Я  не  мог
есть сначала, настолько она была отвратительна.  ’олько  на  третий  день  Я
проглотил несколько ложек какой-то светло-серой жидкости и съел кусок  плохо
выпеченного и упруго-противного хлеба. џ чувствовал себЯ ослабевшим, но  мое
сознание оставалось  совершенно  Ясным.  Њой  сосед  за  все  это  времЯ  не
притронулсЯ к пище. —аще всего он оставалсЯ неподвижным, и  было  непонЯтно,
как его мускулы и суставы выдерживали это  длительное  напрЯжение.  ‹ежа  на
своей каменной  койке,  Я  думал  о  том,  насколько  действительность  была
фантастической и как во всем, что менЯ окружало, был  Ясно  ощущаемый  смысл
непроницаемой безвыходности: геометрическаЯ  совокупность  стен  и  потолка,
заканчивающаЯсЯ открытым выходом в тридцатиэтажную пропасть, где то  светило
солнце, то шел дождь, и постоЯнное, неподвижное присутствие  со  мной  этого
удивительного оборванца. Ћдин раз, чтобы как-нибудь  прервать  это  каменное
безмолвие, Я начал свистать арию из "Љармен", но мой свист звучал так тускло
и дико и был так Явно не к месту, что Я тотчас же  прекратил  его.  џ  успел
много раз обдумать во  всех  подробностЯх  то,  что  со  мной  случилось,  и
констатировать, что, несмотрЯ на несомненное присутствие  в  этом  известной
последовательности, соединение тех фактов, которые Я восстанавливал в  своей
памЯти, должно было, конечно, показатьсЯ совершенно  иррациональным.  Њеньше
всего Я  думал  об  опасности,  котораЯ  мне  угрожала,  и  вопреки  внешней
неправдоподобности того, что обещал мне  мой  сосед,  Я  верил  каждому  его
слову.
     Ќаконец вечером третьего днЯ за мной пришли.  џ  поднЯлсЯ  и  ощутил  в
первый раз за все времЯ необыкновенный холод внутри, быть может,  отдаленный
страх смерти, быть может, темную боЯзнь  неизвестности.  џ  знал  во  всЯком
случае, что Я лично был лишен возможности защищатьсЯ. € Я успел  подумать  о
том, насколько все было проще и насколько Я меньше был в опасности тогда,  в
этом темном парижском проходе, когда руки неизвестного  убийцы  сжимали  мне
горло.  ’огда  спасение  моей  жизни  зависело  от  менЯ,  от  элементарного
присутствиЯ духа и привычной  длЯ  менЯ  быстроты  движений.  ’еперь  Я  был
беззащитен.
     ЊенЯ ввели в кабинет следователЯ. Ћн предложил  мне  сесть  и  дал  мне
папиросу. Џотом он спросил:
     - ‚ы обдумали то, что Я вам говорил в прошлый раз?
     џ кивнул головой. Ћщущение холода внутри непонЯтным образом мешало  мне
говорить.
     - ‚ы подпишете ваше признание?
     Њне  потребовалось  сделать  над  собой  необыкновенное  усилие,  чтобы
ответить на вопрос следователЯ отрицательно. ‚месте с тем Я знал, что только
слово "нет" могло менЯ - может быть - спасти. Њне казалось, что  у  менЯ  не
хватит сил произнести его, и Я понЯл в эту секунду, почему люди сознаютсЯ  в
преступлениЯх, которых  они  не  совершали.  ‚се  мускулы  моего  тела  были
напрЯжены, лицо мое налилось кровью, у менЯ было ощущение,  что  Я  поднимаю
огромную тЯжесть. Ќаконец Я ответил:
     - Ќет.
     € после этого все сразу ухнуло передо мной, и  мне  показалось,  что  Я
терЯю сознание. Ќо Я Явственно услышал голос следователЯ:
     - Ќам удалось выЯснить, что ваши показаниЯ,  довольно  убедительные  на
первый взглЯд, - это отЯгчает вашу вину, - ложь. ’от, кто был  вашей  правой
рукой в организации, которую вы возглавлЯли, выдал  вас  и  подписал  полное
признание.
     џ вдруг сразу почувствовал себЯ легче. Ќо у менЯ было впечатление,  что
мой голос звучал очень неуверенно.
     - Ќи человека, ни  организации,  о  которых  вы  говорите,  никогда  не
существовало. ‚аша система обвинениЯ абсурдна.
     € в это времЯ дверь открылась и солдаты ввели моего соседа  по  камере.
Џотом они удалились. џ быстро посмотрел на  него;  мне  показалось,  что  он
сразу стал выше ростом.
     - ‚ы  не  будете  отрицать,  что  узнаете  этого  человека?  -  спросил
следователь.
     - “знаю.
     Ћн Явно хотел еще что-то прибавить, но удержалсЯ.  Ќаступило  молчание.
Ћн встал со своего кресла и сделал несколько  шагов  по  комнате.  ‡атем  он
подошел к окну и отворил его. Џотом он зигзагами вернулсЯ к своему месту, но
не сел, а осталсЯ стоЯть в неестественной  и  неудобной  позе  полусогнутого
человека. “ менЯ было впечатление, что с ним происходит нечто необъЯснимое и
тревожное.
     - ‚ы плохо себЯ чувствуете? - спросил  Я.  Ћн  не  ответил.  —еловек  в
лохмотьЯх пристально смотрел на него, стоЯ  неподвижно  и  не  произносЯ  ни
слова.
     ‘ледователь опЯть подошел к окну и высунулсЯ из него наполовину.  Џотом
он сел наконец за стол и начал писать. Ќесколько раз он рвал листы бумаги  и
бросал их в корзину. ќто продолжалось довольно  долго.  ‹ицо  его  покрылось
каплЯми пота, руки дрожали. ‡атем он встал и сказал сдавленным голосом:
     - „а. џ понимаю, что вы стали жертвами чудовищной ошибки. џ обещаю вам,
к_а_к  в_ы  т_о_г_о  т_р_е_б_у_е_т_е,  произвести по этому поводу строжайшее
расследование и жестоко наказать тех, кто в этом виноват. –ентральнаЯ власть
в моем лице просит вас принЯть ее извинениЯ. ‚ы свободны.
     Ћн позвонил. ‚ошел офицер в голубом мундире. Ћн передал ему пропуск, мы
вышли из кабинета и опЯть углубились  в  бесконечные  переходы  и  коридоры,
стены которых были  густо  увешаны  все  теми  же  картинами,  и  получалось
впечатление, что мы идем вдоль  какого-то  портретного  строЯ  полуофицеров,
получиновников, многочисленных и одинаковых. Ќаконец мы  дошли  до  огромных
ворот, которые беззвучно распахнулись перед нами. ’огда Я  повернул  голову,
чтобы обратитьсЯ к моему спутнику, но  чуть  не  остановилсЯ  от  изумлениЯ.
—еловека в лохмотьЯх больше не  было.  ђЯдом  со  мной  шел  высокий  бритый
мужчина в прекрасном европейском костюме, и на  его  лице  была  насмешливаЯ
улыбка. Љогда ворота так же бесшумно затворились за нами  и  раньше,  чем  Я
успел сказать слово, он  сделал  мне  приветственный  жест  рукой,  повернул
направо и исчез. ‘колько Я ни искал его глазами, Я не мог его найти.
     Ѓыл душный летний вечер, на улицах горели  фонари,  гудели  проезжавшие
автомобили, зажигались зеленые и красные  огни  на  перекрестках.  €спытываЯ
счастливое чувство свободы, Я думал одновременно о том, что Я буду делать  в
этом чужом городе чужой страны, где Я никого  не  знаю  и  где  у  менЯ  нет
пристанища. Ќо Я продолжал идти. Ђвтомобильное движение  стало  затихать.  џ
перешел неширокую реку по мосту,  с  обеих  сторон  которого  были  огромные
статуи русалок, потом пересек какой-то бульвар и начал подниматьсЯ по улице,
отходившей оттуда несколько вкось. ’ам уже было совсем тихо.  џ  прошел  так
двести или триста метров. Ќа повороте этой улицы, за которой шла другаЯ, всЯ
застроеннаЯ одноэтажными или двухэтажными особнЯками, неЯркий фонарь освещал
металлическую синюю дощечку, прибитую к стене. џ подошел к ней вплотную -  и
тогда с удивительной  медленностью,  точно  из  далекого  сна,  белые  буквы
латинского алфавита, сначала совершенно расплывчатые, потом затвердевающие и
становЯщиесЯ все более и более отчетливыми, возникли  перед  моими  глазами.
Ћни поЯвились, затем стали мутными и  снова  расплылись,  но  через  секунду
поЯвились опЯть. џ вынул папиросу и закурил, обжигаЯ себе пальцы спичкой,  -
и только тогда Я понЯл счастливую последовательность этих знаков.  Ќа  синей
таблице белой краской были выведены слова: 16 Arr-t. Rue Molitor.
     џ давно привык к припадкам моей душевной болезни, и в том, что  у  менЯ
оставалось от моего  собственного  сознаниЯ,  в  этом  небольшом  и  смутном
пространстве, которое временами почти переставало существовать, но в котором
все-таки заключалась моЯ последнЯЯ надежда на возвращение в реальный мир, не
омраченный хроническим безумием, - Я старалсЯ стоически переносить эти уходы
и провалы в чужое или воображаемое бытие. € все-таки  каждый  раз,  когда  Я
оттуда возвращалсЯ, менЯ охватывало отчаЯние. ‚ невозможности победить  этот
необъЯснимый недуг было нечто вроде сознаниЯ своей обреченности и  какого-то
нравственного увечьЯ, которое делало менЯ не похожим на других, точно  Я  не
заслуживал общедоступного счастьЯ быть таким же, как все. ‚ тот вечер, когда
Я прочел эти буквы на синей дощечке, - после  нескольких  секунд  радости  Я
испытал нечто похожее на тЯгостное чувство человека, которому  еще  раз  был
подтвержден неумолимый диагноз.  ‚ечерний  Џариж  показалсЯ  мне  иным,  чем
всегда, и, конечно, не таким, каким он был,  и  эта  перспектива  фонарей  и
листьев, освещенных фонарЯми, только оттенЯла с трагической  убедительностью
ту непоправимую печаль, которую Я ощущал. џ думал о том, что мне предстоит в
будущем и как сложитсЯ моЯ жизнь, мое подлинное существование,  которое  мне
было так трудно нащупать и  отыскать  в  этой  массе  болезненных  искажений
фантазии, преследовавших менЯ. џ не мог довести до конца  ни  одной  задачи,
требующей длительного усилиЯ или  длЯ  разрешениЯ  которой  была  необходима
известнаЯ и непрерывнаЯ последовательность. „аже в мои  отношениЯ  с  людьми
всегда входил или всегда мог войти тот элемент бредового затмениЯ,  которого
Я мог ожидать каждую минуту и который искажал все. џ  не  мог  быть  целиком
ответственен  за  свои  поступки,  не  мог   быть   убежден   в   реальности
происходившего,  мне  нередко  было   трудно   определить,   где   кончаетсЯ
действительность и где начинаетсЯ бред. € теперь, когда  Я  шел  по  Џарижу,
этот город казалсЯ мне не более убедительным,  чем  столица  фантастического
–ентрального ѓосударства.  џ  начал  свое  последнее  путешествие  именно  с
Џарижа; но где и когда Я  мог  видеть  нечто  похожее  на  тот  воображаемый
лабиринт, куда менЯ повлекло властное  движение  моего  безумиЯ?  ђеальность
этого прохода была,  однако,  предельна,  и  Я  помнил  его  поворот  и  эти
непонЯтные углублениЯ его стен не менее Ясно, чем все дома улицы, на которой
Я действительно жил  в  ‹атинском  квартале.  џ  знал,  конечно,  что  улица
существует, а проход возник только в моем  воображении;  но  эта  бесспорнаЯ
разница между улицей  и  проходом  была  лишена  длЯ  менЯ  той  каменной  и
неподвижной убедительности, которую она должна была иметь.
     ‡атем мои мысли принЯли другое направление. Џочему  именно  Я  очутилсЯ
здесь, в этом квартале Џарижа, а не в другом, не на Њонмартре, например, или
на Ѓольших бульварах? ‚рЯд ли это могло быть случайным. џ не мог  вспомнить,
куда Я направлЯлсЯ, когда Я вышел из дому, и что побудило  менЯ  предпринЯть
это путешествие. ‚о всЯком случае, Я шел, не видЯ ни домов, ни улиц,  потому
что в это же  времЯ  Я  находилсЯ  в  тюрьме  –ентрального  ѓосударства;  но
все-таки Я двигалсЯ в определенном направлении  и,  вероЯтно,  не  ошибсЯ  в
маршруте, хотЯ было очевидно, что та часть моего сознаниЯ, котораЯ вела менЯ
всю дорогу, действовала вне какого бы то ни было контролЯ  с  моей  стороны.
Ћна должна была быть автоматически безошибочна,  как  это  случаетсЯ  всЯкий
раз, когда  человек  не  думает  о  том,  что  он  делает,  и  его  движениЯ
приобретают быстроту и точность, которые были бы  невозможны,  если  бы  эти
движениЯ направлЯлись сознанием. ’от факт, что  Я  оказалсЯ  здесь,  не  был
случайным. Ќо куда Я мог идти? Ќесколько лет тому  назад  Я  часто  проходил
этой дорогой, потому что тут жила женщина, с которой Я был близок,  и  в  те
времена Я знал каждый дом  и  каждое  дерево  на  этом  пространстве.  Ќо  Я
рассталсЯ с ней уже давно, и после этого улицы, ведущие к ее дому,  потерЯли
их прежний волнующий вид, и их ровные  перспективы,  в  конце  которых  было
здание и квартира на пЯтом этаже, где был сосредоточен длЯ менЯ  целый  мир,
одновременно прозрачный и теплый,  -  представали  передо  мной  неузнаваемо
чужими.
     џ не мог вспомнить и почувствовал себЯ  настолько  усталым,  что  решил
прекратить эти бесплодные поиски и вернутьсЯ домой. ‚ конце концов,  это  не
имело особенного значениЯ. џ долго ехал  в  метро,  потом  вышел  оттуда  на
станции  "Ћдеон"  и  направилсЯ  к  своей   гостинице,   побуждаемый   одним
непреодолимым желанием - лечь и  заснуть;  и  когда  Я  наконец  оказалсЯ  в
постели, была уже ночь, на улице слышались редкие шаги, женский голос пел из
незримого граммофона "Autrefois je riais de 1'amour" {Ѓыло  времЯ,  когда  Я
смеЯлсЯ  над  любовью  (фр.).},  Я  быстро  погружалсЯ  в  печальный   мрак,
беззвездный и теплый, как эта ночь,  и  вдруг,  в  последнюю  секунду  моего
пребываниЯ по эту сторону  сна,  Я  вспомнил,  что  собиралсЯ  быть  сегоднЯ
вечером на rue Molitor, у моего знакомого, того самого, который так  чудесно
и неожиданно разбогател.

                                 ----------

     џ попал к нему несколькими днЯми позже. Ќа этот раз ни его квартира, ни
телефон на письменном  столе,  ни  книги  на  этажерках,  ни  необыкновеннаЯ
чистота, котораЯ была видна повсюду, не удивили менЯ, -  во-первых,  потому,
что Я не мог быть больше удивлен, чем тогда,  когда  встретил  его  в  кафе,
во-вторых, оттого, что, прожив годы в  нищенских  притонах,  он  должен  был
естественно испытывать тЯготение именно к  вещам  противоположного  порЯдка:
вместо апокалиптической грЯзи - чистота, вместо небрежности -  аккуратность,
вместо заплеванного каменного пола - блестЯщий паркет. ‘овершенно так  же  в
его манере держатьсЯ  и  во  всех  его  движениЯх  чувствовалась  судорожнаЯ
напрЯженность свежего барства,  со  стороны  казавшаЯсЯ,  особенно  вначале,
несколько стеснительной.
     Љогда Я пришел к нему, - это было часа в четыре пополудни, - он был  не
один. “ него сидел в какой-то выжидательно-унизительной позе, - и Я  подумал
еще раз, насколько то, что в статьЯх об искусстве или  о  театре  называлось
"пластикой", насколько это находилось в жестокой и почти всегда  непременной
зависимости от условий жизни, среды и состоЯниЯ  здоровьЯ  и  как  это  было
по-немому выразительно, - небольшой человек лет пЯтидесЯти, с  неопределенно
серыми волосами и маленькими глазами, избегавшими глаз собеседника.  Ћн  был
очень бедно одет; он  держал  в  руках  помЯтую  и  грЯзную  кепку,  котораЯ
когда-то была светло-серой, - это можно было заметить по тому, что у  самого
его козырька, защищенные кнопкой, виднелись светлые клетки материи. Љогда  Я
вошел, человек с кепкой, до этого что-то говоривший, замолчал и посмотрел на
менЯ сердито и испуганно в одно  и  то  же  времЯ.  Ќо  хозЯин  дома  встал,
поздоровалсЯ со мной, - он  был  подчеркнуто  любезен,  -  попросил  у  менЯ
извинениЯ и сказал своему посетителю:
     - ‚ы можете продолжать, Я вас слушаю. ‚ы говорите, что это произошло  в
‹ионе?
     - „а, да, в ‹ионе. ’ак вот, изволите  видеть,  после  того  как  Я  был
арестован...
     € он довольно складно рассказал,  как  он  ехал  на  мотоциклете,  сбил
нечаЯнно с ног прохожего и  как  после  этого  началась  длиннаЯ  сериЯ  его
несчастий. Џо тому, как  он  это  говорил,  без  запинки  и  с  удивительной
невыразительностью, так, точно речь шла не о нем, а о каком-то третьем лице,
участь которого вдобавок ему совершенно  безразлична,  было  видно,  что  он
повторЯл эту историю много раз и она даже длЯ него  самого  потерЯла  всЯкую
убедительность. џ не знаю, отдавал ли он себе в этом отчет. ‚се сводилось  к
тому, что после выхода из тюрьмы у него отобрали  бумаги  и  теперь  он  был
лишен возможности поступить на какую бы то ни было работу и  оказалсЯ  таким
образом в безвыходном, как он сказал, положении. Љогда он  произнес  это,  Я
вдруг вспомнил, что однажды  уже  видел  его  и  слышал  именно  эти  слова,
интонациЯ которых никогда, по-видимому, не менЯлась. џ даже вспомнил, где  и
в каких обстоЯтельствах  это  происходило:  это  было  возле  Њонпарнасского
вокзала, и его  слушателем  тогда  был  грузный  мужчина  с  полукупеческой,
полуразбойничьей бородой и таким  же  лицом  -  широким,  хамским  и  важным
одновременно. Џосле этих слов  о  безвыходности  он  сделал  паузу  и  потом
сказал, несколько отвернувшись и равнодушно всхлипнув два раза, что если ему
не помогут, то ему остаетсЯ только самоубийство. Ћн прибавил, взмахнувши при
этом рукой, с небрежным отчаЯнием, что он лично давно потерЯл вкус к  жизни,
- он выразилсЯ иначе, но смысл был именно такой, - а вот жены ему жаль, она,
быть может, не вынесет этого, она и так всегда тЯжко  хворает  не  по  своей
вине. Њне казалось, что упоминание о вине было по меньшей мере странным,  но
он тотчас же поЯснил, что второй муж его жены - сам он был третьим - заразил
ее сифилисом, и вот теперь это, как он сказал, все времЯ  отражаетсЯ  на  ее
здоровье.
     - „а, - задумчиво сказал хозЯин, - действительно...
     € потом спросил совершенно другим голосом:
     - Љто вам дал мой адрес?
     - Љак вы говорите?
     - џ вас спрашиваю, кто вам дал мой адрес?
     - џ, извините, проходил, так вот подумал, может, здесь русские живут...
     - Ћдним словом, не хотите говорить. „ело ваше. ’олько Я - то знаю,  что
ваша фамилиЯ Љалиниченко, арестованы вы были не в ‹ионе, а в Џариже, и не за
то, что кого-то сбили мотоциклетом, а за кражу.
     —еловек с кепкой пришел в необыкновенное волнение и сказал, заикаЯсь от
злобы, что раз о  нем  такое  несправедливое  мнение,  то  он  лучше  уйдет.
Џриниженность его исчезла, и маленькие его глаза принЯли свирепое выражение.
Ћн встал и быстро вышел, не попрощавшись.
     - ‚ы его знаете? - спросил Я.
     - Љонечно, - ответил он. - Њы все более или менее знаем друг  друга,  Я
хочу сказать, все, кто принадлежит или принадлежал к этой среде.  Ћн  только
не думал, что Џавел Ђлександрович  ™ербаков,  живущий  в  этой  квартире,  и
адрес, который ему дал ЉостЯ ‚оронов, хотЯ он мне клЯлсЯ, что никому его  не
сообщит, - что этот ™ербаков-тот же самый,  который  жил  на  Rue  Simon  le
Franc. €наче он, конечно, не стал бы мне рассказывать  историю  с  ‹ионом  и
мотоциклетом, которую ему придумал и сочинил  за  тридцать  франков  —ернов,
бывший писатель, потому что у него самого не хватило бы на это воображениЯ.
     - Ћн же изобрел больную жену?
     - Ќе совсем, - сказал ™ербаков. - †енат мой посетитель никогда не  был,
насколько Я знаю, в этой среде многие юридические формальности не нужны,  но
женщина, с которой он живет, действительно сифилитичка. Ќе могу вам сказать,
впрочем, была ли и она когда-нибудь замужем;  сомневаюсь.  ‘огласитесь,  что
это не имеет значениЯ. Ђ теперь, после всего этого,  разрешите  мне  наконец
сказать, что Я рад вас видеть у себЯ.
     € разговор тотчас же принЯл  совершенно  другой  характер,  подчеркнуто
культурный; в нем, как и во  всем  остальном,  чувствовалось  желание  Џавла
Ђлександровича забыть о том,  что  предшествовало  теперешнему  периоду  его
жизни.  Ќо  начал  он  все-таки  -  иначе  он  не  мог  -  именно  с   этого
сопоставлениЯ.
     - џ так долго был лишен, - сказал он, - доступа к  тому  миру,  который
некогда был моим... Њожет быть, потому, что Я плохой философ и  уж  наверное
не стоик. џ хочу сказать, что длЯ философа внешние условиЯ жизни - вспомните
пример ќзопа - не должны были бы играть никакой роли в развитии человеческой
мысли. Ќо должен вам сознатьсЯ, что некоторые материальные  подробности,  во
власти которых может оказатьсЯ человек, - насекомые,  грЯзь,  холод,  дурные
запахи...
     Ћн сидел в глубоком кресле, курил папиросу, и перед  ним  стоЯла  чашка
кофе.
     -... ‚се это действует самым неприЯтным образом. Њожет быть, это  закон
душевной мимикрии,  который  идет  слишком  далеко.  ќто,  в  конце  концов,
понЯтно: мы знаем иногда, какие обстоЯтельства обуславливают начало действиЯ
того или иного биологического закона, но мы не можем предвидеть,  когда  это
действие прекратитсЯ, и не  можем  быть  уверены,  что  оно  во  всем  будет
целесообразно. Џочему, собственно, оттого, что Я живу в недостаточно хороших
условиЯх, король ‹ир или „он-Љихот терЯют длЯ менЯ значение? Ђ между тем это
так.
     џ слушал его рассеЯнно, перед моими глазами,  упорно  возвращаЯсь,  все
вставал тот апрельский день позапрошлого года, когда Я его  увидел  впервые,
его декоративные лохмотьЯ и темное, небритое лицо. ’еперь  над  его  головой
стоЯли книги в тЯжелых кожаных переплетах, и это медлительное щегольство его
речи ни в какой степени не могло казатьсЯ неуместным. џ провел с  ним  целый
вечер  и  ушел,  уносЯ  с  собой  воспоминание  об   этой   неправдоподобной
метаморфозе, которую Я все никак не мог переварить и в  которой  было  нечто
резко  противоречившее  всему,  что  Я   до   сих   пор,   сознательно   или
бессознательно, считал приемлемым. ќтот человек начиналсЯ в области фантазии
и переходил в действительность, и в его  существовании  -  длЯ  менЯ  -  был
элемент роскошной абсурдности какого-нибудь персидского сказаниЯ, и Я не мог
к этому привыкнуть.
     —ерез некоторое времЯ после этого мне  пришлось  -  совсем  случайно  -
опЯть столкнутьсЯ с обитателЯми rue Simon le Franc.  џ  встретил  одного  из
моих бывших товарищей по гимназии, которого Я давно потерЯл из  вида,  но  о
котором времЯ  от  времени  читал  в  газетах,  чаще  всего  по  поводу  его
очередного ареста или судебного приговора.  ќто  был  удивительный  человек,
хронический алкоголик, который прожил целую жизнь в пьЯном тумане и которого
только необыкновенное здоровье  предохранЯло  от  могилы.  ‚  начале  своего
пребываниЯ во  ”ранции  он  работал  на  разных  фабриках,  но  этот  период
продолжалсЯ недолго: он сошелсЯ с какой-то состоЯтельной женщиной,  проводил
с ней времЯ во всевозможных кабаре, затем уличил ее в неверности, стрелЯл  в
ее нового любовника, попал за это в тюрьму и, выйдЯ оттуда,  стал  вести  уж
совершенно  беспорЯдочную  жизнь,  о  которой  было  трудно  составить  себе
сколько-нибудь свЯзное  представление.  ’о  он  работал  садовником  на  юге
”ранции, то ехал в ќльзас, то оказывалсЯ в какой-то пиренейской деревне.  Ќо
большей частью он жил все-таки в Џариже, в далеких его  трущобах,  от  одной
темной истории к другой, и когда он рассказывал об этом, в его повествовании
всегда  фигурировали  освобождениЯ  за  недостатком  улик   и   выЯснившиесЯ
недоразумениЯ. ‚прочем, следить за его  рассказом  не  было  просто  никакой
возможности, нельзЯ было  определить,  где  кончаетсЯ  его  пьЯнство  и  где
начинаетсЯ его сумасшествие; во всЯком случае, ни  о  какой  хронологической
последовательности того, что он говорил, не могло быть и речи.
     - ’ы понимаешь, как раз когда Я приехал из вейцарии, она мне  говорит,
что эта самаЯ итальЯнскаЯ художница хотела уехать в ‘ицилию, но в это  времЯ
приходит, можешь себе представить,  полицейский  инспектор  по  поводу  того
греческого журналиста и спрашивает менЯ, что Я делал две недели тому назад в
‹юксембурге, а она говорит, что доктор, который лечил англичанина, подвергсЯ
ночью нападению, - голова  вдребезги,  понимаешь,  тЯжело  раненный,  решает
прЯмо обратитьсЯ к моделистке, котораЯ живет возле Porte d'Orleans.
     Ћн говорил так, точно каждый его собеседник был подробно осведомлен обо
всех, кого он упоминал. ‚месте с тем Я никогда не слыхал даже от него самого
ни о художнике, ни о греческом журналисте, ни о докторе и не был уверен, что
они вообще существовали в том временном и случайном их облике, в  каком  они
возникали из его слов. ‚ постепенной  атрофии  его  умственных  способностей
или,  скорее,  в  невероЯтном  их  смешении  понЯтие  о   времени   исчезало
совершенно, он не  знал,  в  котором  году  мы  живем,  и  какаЯ-то  внешнЯЯ
последовательность   его   собственного   существованиЯ   казалась   чудесно
неправдоподобной. ’ак он бродил по Џарижу, в многолетнем пьЯном  безумии,  и
было удивительно