        ѓайто ѓазданов. ‚озвращение Ѓудды


     €здательство "•удожественнаЯ литература", м., 1990.
     OCR Ѓычков Њ.Ќ.


     џ умер, - Я долго искал  слов,  которыми  Я  мог  бы  описать  это,  и,
убедившись, что ни одно  из  понЯтий,  которые  Я  знал  и  которыми  привык
оперировать, не определЯло  этого,  и  то,  которое  казалось  мне  наименее
неточным, было свЯзано именно с областью смерти, - Я  умер  в  июне  месЯце,
ночью, в одно из первых лет моего пребываниЯ за границей. ќто было,  однако,
не более непостижимо, чем то, что Я был единственным человеком,  знавшим  об
этой смерти, и единственным ее свидетелем. џ увидел себЯ в горах; мне  нужно
было, с той абсурдной и непременной необходимостью, котораЯ  характерна  длЯ
событий, где личные соображениЯ человека почему-либо перестают играть всЯкую
роль, взобратьсЯ на высокую  и  почти  отвесную  скалу.  Љое-где  сквозь  ее
буровато-серую, каменную поверхность  неизвестно  как  прорастали  небольшие
колючие кусты,  в  некоторых  местах  даже  были  высохшие  стволы  и  корни
деревьев, ползущие вдоль изломанных вертикальных трещин. ‚низу, в том месте,
откуда Я двинулсЯ, шел узкий каменный карниз, огибавший скалу, а еще ниже, в
темноватой пропасти, горнаЯ река текла с далеким и заглушенным  грохотом.  џ
долго карабкалсЯ вверх, осторожно  нащупываЯ  впадины  в  камне  и  хватаЯсь
пальцами то за куст, то за корень дерева,  то  за  острый  выступ  скалы.  џ
медленно приближалсЯ к небольшой каменной  площадке,  котораЯ  была  мне  не
видна снизу, но откуда, как Я это почему-то знал, начиналась узкаЯ тропинка;
и Я не мог отделатьсЯ от тЯгостного и  непонЯтного  -  как  все,  что  тогда
происходило, - предчувствиЯ, что мне не суждено больше ее увидеть  и  пройти
еще раз по тесным  ее  поворотам,  неровным  винтом  поднимавшимсЯ  вверх  и
усыпанным сосновыми иглами. џ вспомнил потом, что мне казалось,  будто  менЯ
кто-то ждал наверху, чье-то нетерпеливое и жадное желание  менЯ  увидеть.  џ
поднЯлсЯ наконец почти до самого верха, ухватилсЯ  правой  рукой  за  четкий
каменный выступ площадки, и через несколько секунд Я  был  бы  уже  там,  но
вдруг твердый гранит сломалсЯ под моими  пальцами,  и  тогда  с  невероЯтной
стремительностью Я стал  падать  вниз,  ударЯЯсь  телом  о  скалу,  котораЯ,
казалось, летела вверх перед моими глазами. Џотом последовал  резкий  толчок
необычайной силы, после которого у менЯ  смертельно  заныли  мускулы  рук  и
захватило дыхание - и Я повис, судорожно держась  оцепеневшими  пальцами  за
высохшую ветку умершего дерева, гнездившегосЯ некогда  вдоль  горизонтальной
трещины камнЯ. Ќо подо мной была пустота. џ висел, глЯдЯ  остановившимисЯ  и
расширенными  глазами  на  то  небольшое   пространство   гранита,   которое
находилось в поле моего зрениЯ, и чувствуЯ, что  ветка  постепенно  и  мЯгко
смещаетсЯ  под  моей  тЯжестью.  ЌебольшаЯ  прозрачнаЯ  Ящерица  на  секунду
поЯвилась чуть выше моих пальцев, и Я отчетливо увидел ее голову,  ее  часто
поднимающиесЯ и опускающиесЯ бока  и  тот  мертвый  ее  взглЯд,  холодный  и
неподвижный, взглЯд, которым  смотрЯт  пресмыкающиесЯ.  ‡атем  неуловимым  и
гибким движением она метнулась вверх  и  исчезла.  Џотом  Я  услышал  густое
жужжание шмелЯ, то понижающеесЯ,  то  повышающеесЯ,  не  лишенное,  впрочем,
некоторой назойливой мелодичности  и  чем-то  похожее  на  смутное  звуковое
воспоминание, которое вот-вот должно проЯснитьсЯ.  Ќо  ветка  все  больше  и
больше оседала под моими пальцами, и ужас все глубже  и  глубже  проникал  в
менЯ. Ћн меньше всего поддавалсЯ описанию; в нем преобладало сознание  того,
что это последние минуты моей жизни, что нет силы в мире, котораЯ  могла  бы
менЯ спасти, что Я один, совершенно один, и что внизу, на страшной  глубине,
которую Я ощущал всеми своими мускулами, менЯ ждет смерть  и  против  нее  Я
безоружен. џ никогда не думал, что эти чувства - одиночество и ужас -  можно
испытывать не только душевно, но буквально всей поверхностью тела. € хотЯ  Я
был еще жив и на  моей  коже  не  было  ни  одной  царапины,  Я  проходил  с
необыкновенной быстротой, которую ничто не  могло  ни  остановить,  ни  даже
замедлить, через душевную  агонию,  через  ледЯное  томление  и  непобедимую
тоску. € только в самую последнюю секунду или часть секунды Я  ощутил  нечто
вроде кощунственно-приЯтного изнеможениЯ, странным образом  неотделимого  от
томлениЯ и тоски. € мне казалось, что если бы Я мог соединить в  одно  целое
все чувства, которые Я испытал за свою жизнь, то сила  этих  чувств,  вместе
взЯтых, была бы ничтожна по сравнению с тем, что Я испытал в  эти  несколько
минут. Ќо это была моЯ последнЯЯ мысль: ветка треснула и сломалась, и вокруг
менЯ завертелись с невыносимой быстротой,  как  в  огромном  кольце,  скалы,
кусты и уступы,  и  наконец,  через  бесконечно  долгое  времЯ,  во  влажном
воздухе, на камнЯх над рекой раздалсЯ тЯжелый хруст моего рухнувшего тела. ‚
течение еще одной секунды перед моими глазами стоЯло  неудержимо  исчезающее
зрительное изображение отвесной скалы и горной реки, потом оно пропало и  не
осталось ничего.
     ’аково было мое  воспоминание  о  смерти,  после  которой  непостижимым
образом Я продолжал существовать, если предположить, что Я все-таки  осталсЯ
самим собой. „о этого мне много раз, как большинству людей, снилось,  что  Я
откуда-то падаю, и каждый раз Я просыпалсЯ во времЯ падениЯ.  Ќо  в  течение
этого трудного подъема на скалу - и тогда, когда Я встретил  холодные  глаза
Ящерицы, и тогда, когда под моими пальцами подломилась ветка, - у менЯ  было
сознание, что Я не сплю. ‘ледовало  допустить,  что  в  этой  отчетливой  и,
собственно, прозаической катастрофе, совершенно лишенной  какого  бы  то  ни
было романтического оттенка или призрачности, - существовало чье-то  двойное
присутствие,  свидетелЯ  и  участника.  ќта  двойственность,  впрочем,  едва
намечалась и иногда переставала быть уловимой. € вот, вернувшись из небытиЯ,
Я вновь почувствовал себЯ в том мире, где Я до сих пор  вел  такое  условное
существование, не потому, чтобы этот мир вдруг внезапно изменилсЯ, а оттого,
что Я не знал, что же именно, в нестройном и случайном  хаосе  воспоминаний,
беспричинных тревог, противоречивых ощущений,  запахов,  чувств  и  видений,
определЯет очертаниЯ моего собственного бытиЯ, что  принадлежит  мне  и  что
другим  и  в  чем  призрачный  смысл  того  менЯющегосЯ  соединениЯ   разных
элементов, нелепаЯ совокупность которых теоретически  составлЯла  менЯ,  дав
мне имЯ, фамилию, национальность, год и место рождениЯ и мою  биографию,  то
есть долгую смену провалов, катастроф и превращений.  Њне  казалось,  что  Я
медленно возникаю опЯть здесь, куда как будто бы Я не должен был  вернутьсЯ,
- забыв все, что было до сих пор. Ќо это не было потерей памЯти в буквальном
смысле слова: Я только непоправимо забыл, что именно следует считать  важным
и что незначительным.
     џ чувствовал теперь во всех обстоЯтельствах необыкновенную призрачность
моей собственной жизни, многослойную  и  непременную,  независимо  от  того,
касалось ли это проектов и предположений или непосредственных и материальных
условий существованиЯ, которые могли  совершенно  изменитьсЯ  на  расстоЯнии
нескольких дней или нескольких часов.  ќто  состоЯние,  впрочем,  Я  знал  и
раньше, - и это была одна из вещей, которых Я не забыл. Њир состоЯл длЯ менЯ
из вещей и ощущений, которые Я узнавал,  -  так,  как  если  бы  Я  когда-то
давным-давно уже испытал их и  теперь  они  возвращались  ко  мне  точно  из
потерЯвшегосЯ во времени сна.  ќто  было  даже  в  тех  случаЯх,  когда  мне
приходилось сталкиватьсЯ с ними уже, наверное, в первый раз  в  моей  жизни.
‚ыходило так, словно в огромном и хаотическом сочетании самых  разнообразных
вещей Я почти ощупью искал тот путь, которым некогда прошел, неизвестно  как
и когда. Њожет быть, поэтому большинство событий оставлЯло  менЯ  совершенно
равнодушным и лишь некоторые редкие минуты, заключавшие в себе то  или  иное
совпадение и казавшиесЯ мне такими, с необыкновенной силой останавливали мое
внимание. Њне было бы  трудно  определить,  чем  именно  они  отличались  от
других, - каким-то  одним  необъЯснимым  оттенком,  какой-то  случайной,  но
очевидной  длЯ  менЯ  замечательностью.  Џочти  никогда  они   не   касались
непосредственно моей собственной судьбы или моих личных интересов, это  были
чаще всего непонЯтно как  возникающие  видениЯ.  “же  раньше  в  моей  жизни
бывало, что Я годами как-то Явно не принадлежал самому себе и принимал  лишь
внешнее и незначительное участие в том,  что  со  мной  происходило:  Я  был
совершенно равнодушен ко всему, что менЯ  окружало,  хотЯ  это  были  бурные
событиЯ, иногда заключавшие в себе смертельную опасность. Ќо Я  знал  о  ней
только теоретически и не мог проникнутьсЯ ее настоЯщим пониманием,  которое,
вероЯтно, вызвало бы ужас в моей душе и заставило бы менЯ жить иначе, чем  Я
жил. Њне нередко казалось, - когда Я оставалсЯ один и  мне  никто  не  мешал
погружатьсЯ в бесконечную последовательность  неЯсных  ощущений,  видений  и
мыслей, - что мне не хватает сил еще длЯ  одного  последнего  усилиЯ,  чтобы
сразу, в одном огромном  и  отчетливом  представлении  найти  себЯ  и  вдруг
постигнуть наконец скрытый смысл  всей  моей  судьбы,  котораЯ  до  сих  пор
проходила в моей памЯти  как  случайнаЯ  смена  случайных  событий.  Ќо  мне
никогда не удавалось этого сделать  и  даже  никогда  не  удавалось  понЯть,
почему тот  или  иной  факт,  не  имеющий  ко  мне  никакого,  казалось  бы,
отношениЯ, вдруг приобретал длЯ менЯ столь же  непонЯтную,  сколь  очевидную
важность.
     ’еперь начиналсЯ новый период моего существованиЯ. –елый рЯд необычайно
сильных ощущений, многие из которых  мне  никогда  не  пришлось  испытывать,
проходили через мою жизнь: зной безводных пространств и  нестерпимаЯ  жажда,
холодные волны северного морЯ, окружавшие менЯ со всех сторон, в  которых  Я
плыл часами к далекому и скалистому берегу, горЯчее  прикосновение  смуглого
женского тела, которого Я никогда не знал. џ  переносил  иногда  мучительные
физические боли, характерные длЯ неизлечимых  недугов,  описаниЯ  которых  Я
находил потом в медицинских книгах, - недугов, которыми Я никогда не  болел.
џ неоднократно был слепым, Я  много  раз  был  калекой,  и  одно  из  редких
ощущений физического  счастьЯ,  которое  Я  знал,  это  было  возвращающеесЯ
сознание и чувство того, что Я совершенно здоров и что, в  силу  непонЯтного
соединениЯ случайностей, Я нахожусь вне этих тЯгостных состоЯний болезни или
увечьЯ.
     Ќо, конечно, далеко не всегда Я переживал именно  это.  ’о,  что  стало
теперь совершенно неизменным, это все  та  же  страннаЯ  особенность,  из-за
которой Я почти не принадлежал себе.  Љак  только  Я  оставалсЯ  один,  менЯ
мгновенно окружало смутное движение огромного  воображаемого  мира,  которое
неудержимо увлекало менЯ с собой и за которым Я едва  успевал  следить.  ќто
был зрительный и звуковой хаос, составленный из множества разнородных вещей;
иногда это бывала музыка далекого марша, обрамленнаЯ со всех сторон высокими
каменными стенами, иногда это было безмолвное движение бесконечного зеленого
ландшафта, перерезанного невысокими горами, который клубилсЯ передо  мной  с
непонЯтной волнообразностью, иногда это была  далекаЯ  окраина  голландского
города с неизвестно как  возникавшими  каменными  корытами,  куда  с  ровным
журчанием  стекала  вода;  и,  углублЯЯ  это  Явное  нарушение   голландской
действительности, к ним шли, одна за другой, женщины с кувшинами на  голове.
‚о всем этом не было никогда никакой последовательности, и  этот  движущийсЯ
хаос  Явно  не  нес  в  себе  даже  отдаленную  возможность   сколько-нибудь
гармонической схемы. €  соответственно  этому,  в  те  времена  моей  жизни,
которые были отмечены таким  постоЯнным  присутствием  хаоса,  мое  душевное
существование приобретало столь же неверный и колеблющийсЯ  характер.  џ  не
мог быть уверен в длительности того или иного чувства, Я не знал, что придет
ему на смену завтра или через неделю. €  как  в  первых  книгах,  которые  Я
прочел, научившись азбуке,  менЯ  поразило,  что  люди  там  говорЯт  вполне
законченными фразами с классическим расположением подлежащих и  сказуемых  и
точкой на конце, в то времЯ - казалось мне - как на самом деле никто никогда
этого не делает, - так теперь мне представлЯлось почти непонЯтным,  что  тот
или иной человек может быть бухгалтером или министром, рабочим или епископом
и быть твердо убежденным, что именно это важнее и постоЯннее  всего,  словно
рЯса епископа  или  куртка  рабочего  таинственно  и  точно  соответствовали
подлинному назначению и призванию тех, на кого  они  были  надеты.  џ  знал,
конечно, что в данный отрезок времени и в данных условиЯх рабочий так же  не
становилсЯ епископом, как епископ не превращалсЯ в рабочего, и  это  нередко
продолжалось  до  тех  пор,  пока  смерть  не  уравнивала  их  с  неумолимым
безличием. Ќо Я чувствовал также, что мир, в котором одному из  них  суждено
быть таким, а второму другим, может вдруг оказатьсЯ условным и призрачным, и
тогда все опЯть неузнаваемо изменитсЯ. „ругими словами, то, в чем  проходило
мое существование, было лишено длЯ менЯ резко ограниченных и окончательных в
каком-то смысле очертаний, в нем не было ничего постоЯнного, вещи и понЯтиЯ,
его  составлЯвшие,  могли  менЯть  форму  и  содержание,  как   непостижимые
превращениЯ бесконечного сна. €  каждое  утро,  пробуждаЯсь,  Я  смотрел  со
смутным удивлением  на  те  же  рисунки  обоев  на  стенах  моей  комнаты  в
гостинице, которые всЯкий раз казались мне иными, чем накануне,  потому  что
от вчерашнего до сегоднЯшнего днЯ произошло множество изменений, и  Я  знал,
не думаЯ об  этом,  что  и  Я  успел  изменитьсЯ,  увлекаемый  неощутимым  и
неудержимым движением. џ жил тогда в почти отвлеченном  мире  и  никогда  не
находил в нем той логики мыслей или вещей,  котораЯ  казалась  некоторым  из
моих прежних учителей чем-то непременным и окончательным, каким-то  основным
законом всЯкой произвольной эволюции и всЯкого человеческого существованиЯ.
     € в эти же неверные  и  далекие  времена  Я  встретил  человека,  точно
нарочно вызванного из небытиЯ, чтобы поЯвитьсЯ передо мной именно в ту эпоху
моей жизни. ќто был, собственно, не человек, - это было какое-то неузнаваемо
искаженное напоминание о ком-то другом, некогда существовавшем.  …го  больше
не было, он исчез, но не бесследно, так как после него осталось  то,  что  Я
увидел, когда он впервые подошел ко мне и сказал:
     - Excusez-moi de voux deranger. Vous ne pourriez pas  m'avacer  un  peu
d'argent? {€звините, что Я вас побеспокоил,  не  могли  бы  вы  ссудить  мне
немного денег? (фр.)}
     “ него было темное лицо, покрытое густой рыже-седой  щетиной,  оплывшие
глаза и дрЯблые веки, на нем была чернаЯ, порваннаЯ шлЯпа,  длинный  пиджак,
похожий на короткое пальто, или короткое пальто, похожее  на  очень  длинный
пиджак, темно-серого цвета,  беловато-черные,  лопнувшие  во  многих  местах
башмаки и светло-коричневые штаны,  покрытые  бесчисленными  пЯтнами.  ѓлаза
его, однако, смотрели перед собой спокойно и Ясно. Ќо менЯ особенно  поразил
его голос, который совершенно не соответствовал его внешнему виду, -  ровный
и низкий голос с удивительными интонациЯми уверенности в себе. ‚ нем  нельзЯ
было не услышать звуковое отражение  какого-то  другого  мира,  чем  тот,  к
которому Явно принадлежал этот человек. Ќикакой бродЯга или нищий не  должен
был, не имел ни возможности, ни права говорить таким голосом. € если бы  мне
было нужно неопровержимое доказательство того, что этот человек  представлЯл
собой живое напоминание о другом, исчезнувшем, -  то  эти  интонации  и  эта
звуковаЯ  неожиданность  были  бы  убедительнее,  чем  любые  биографические
сведениЯ. ќто сразу же заставило менЯ отнестись к нему с большим  вниманием,
чем то, которое, Я уделил бы обыкновенному оборванцу, обращающемусЯ  ко  мне
за милостыней. ‚торое соображение, побудившее менЯ  насторожитьсЯ,  это  был
неестественно правильный французский Язык, на котором он говорил.
     ќто происходило в конце  апрелЯ  в  ‹юксембургском  саду;  Я  сидел  на
скамейке и читал заметки о путешествии Љарамзина.  Ћн  быстро  посмотрел  на
книгу и заговорил по-русски - очень чистым и правильным Языком,  в  котором,
однако, преобладали несколько архаические обороты: "счел бы  своим  долгом",
"соблаговолите принЯть во  внимание".  ‡а  очень  короткое  времЯ  он  успел
сообщить мне некоторые сведениЯ о себе,  которые  показались  мне  не  менее
фантастическими,  чем  его  вид,  -   там   фигурировало   туманное   здание
Џетербургского     университета,     который     он     некогда      кончил,
историко-филологический  факультет  и   какие-то   неточные   и   уклончивые
упоминаниЯ об огромном богатстве, которое он не то потерЯл, не то должен был
получить.
     џ  вынул  десЯть  франков  и  протЯнул  ему.  Ћн  поклонилсЯ,  сохранЯЯ
выражение идеально неуместного достоинства и снЯв  шлЯпу  с  какой-то  такой
волнообразностью движений, которой Я ни у  кого  не  видал.  ‡атем  он  ушел
неторопливой походкой, осторожно переставлЯЯ ноги в порванных башмаках. Ќо и
в его спине не  было  той  испуганной  настороженности  или  той  физической
несостоЯтельности, которые характерны длЯ людей этой категории. Ћн  медленно
удалЯлсЯ от менЯ; апрельское солнце уже садилось, и мое  воображение,  спеша
на несколько минут, как плохие часы, уже создавало  -  вдоль  люксембургской
ограды - то сумеречное освещение,  которое  должно  было  наступить  немного
позже и которого тогда еще не было. €  мне  запомнилась  эта  фигура  нищего
именно в сумерках, которые еще  не  наступили.  Ћна  двигалась  и  исчезала,
окруженнаЯ молочной мЯгкостью уходЯщего днЯ, и  в  таком  виде,  неверном  и
призрачном, напоминала мне некоторые образы моего  воображениЯ.  џ  вспомнил
потом, вернувшись домой, что такое освещение, в  котором  точно  чувствуетсЯ
только что исчезнувший  солнечный  луч,  оставивший  в  этом  воздухе  почти
неуловимый, но несомненный  след  своего  медленного  растворениЯ,  -  такое
освещение Я видел на некоторых картинах, и в  частности,  на  одном  полотне
Љорреджио, которого, однако, Я не мог восстановить в моей памЯти.
     Ќо усилиЯ памЯти незаметно длЯ менЯ переходили в нечто другое, не менее
привычное и только усилившеесЯ за последнее времЯ,  -  эту  непрекращающуюсЯ
смену видений, которые преследовали менЯ. џ видел то женщину в глухом черном
платье, проходившую тЯжелой походкой по узкой улице  средневекового  города,
то  полного  мужчину  в  европейском  костюме  и   очках,   растерЯнного   и
несчастного, который искал что-то, чего не мог найти, то  высокого  старика,
идущего по извилистой пыльной дороге,  то  широко  раскрытые  и  наполненные
ужасом женские глаза на бледном лице, которое Я  почему-то  давно  и  хорошо
знал. € одновременно с этим Я испытывал тЯгостные и чужие  чувства,  которые
смешивались с моими личными ощущениЯми, свЯзанными с тем или  иным  событием
моей жизни. € Я замечал, что некоторые душевные состоЯниЯ, вызванные  вполне
определенными причинами, продолжали существовать уже  после  того,  как  эти
причины исчезли, и Я спрашивал себЯ, что же  именно  предшествовало  чему  -
причины чувству или чувство причинам; и если это так, то  не  предопределЯло
ли  оно  в  некоторых  случаЯх  нечто  непоправимое  и  существенное,  нечто
принадлежащее к тому материальному миру, над которым, казалось  бы,  властны
лишь законы тЯготениЯ  и  соотношениЯ  чисел.  €  другой  неизменный  вопрос
возникал передо мной: чем Я был свЯзан с этими воображаемыми людьми, которых
Я никогда не выдумывал и которые поЯвлЯлись с такой же  неожиданностью,  как
тот, кто сорвалсЯ со скалы и в ком Я умер не так давно, как  эта  женщина  в
черном,  как  те,  кто  еще  несомненно  ждал   менЯ-с   упорной   жадностью
кратковременного и призрачного воплощениЯ во мне? Љаждый из них был не похож
на других, и их нельзЯ было спутать.  —то  свЯзывало  менЯ  с  ними?  ‡аконы
наследственности, линии которых расходились вокруг менЯ такими  причудливыми
узорами, чьи-то забытые воспоминаниЯ, непонЯтно почему  воскресавшие  именно
во мне, или,  наконец,  то,  что  Я  был  частью  чудовищно  многочисленного
человеческого коллектива и  времЯ  от  времени  та  непроницаемаЯ  оболочка,
котораЯ  отделЯла  менЯ  от  других  и  в   которой   была   заключена   моЯ
индивидуальность, вдруг терЯла свою непроницаемость  и  в  нее  беспорЯдочно
врывалось нечто, мне не принадлежавшее, - как волны, проникающие с разбега в
расщелину скалы? џ никому не мог рассказать об этом, знаЯ, что это  было  бы
принЯто, как бред или особеннаЯ форма сумасшествиЯ. Ќо это не было  ни  тем,
ни другим. џ был идеально здоров, все мускулы моего тела  функционировали  с
автоматической  точностью,  никакой  университетский  курс  не  казалсЯ  мне
трудным, логические и аналитические мои способности были нормальными.  џ  не
знал, что такое обморок, Я почти не знал физической  усталости,  Я  был  как
будто бы создан длЯ подлинного и реального мира.  €  вместе  с  тем  другой,
призрачный мир неотступно следовал за  мной  повсюду  и  почти  каждый  день
иногда в  комнате,  иногда  на  улице,  в  лесу  или  в  саду  Я  переставал
существовать, Я, как таковой, такой-то  и  такой-то,  родившийсЯ  там-то,  в
таком-то году, кончивший среднее учебное заведение несколько лет тому  назад
и слушавший лекции в таком-то университете, - и вместо менЯ с  повелительной
неизбежностью поЯвлЯлсЯ кто-то другой. ќтим превращениЯм предшествовали чаще
всего мучительные физические ощущениЯ, захватывавшие иногда всю  поверхность
моего тела.
     џ  помню,  как  однажды  ночью,   проснувшись,   Я   Явственно   ощутил
прикосновение к моему лицу моих длинных и жирных, неприЯтно пахнущих  волос,
дрЯблость моих щек и непонЯтно привычное чувство  моего  Языка,  касавшегосЯ
дыр в тех местах рта, где не хватало зубов. —ерез секунду, однако, понимание
того, что Я вижу это со стороны, и тЯжелый  запах,  который  Я  почувствовал
сначала,  исчезли.  Џотом  медленно,  как  человек,  постепенно  различающий
предметы в сумеречном освещении, -  которое,  кстати,  было  характерно  длЯ
начала почти каждого моего видениЯ, -  Я  узнал  то  очередное  и  тЯгостное
воплощение, которого Я стал жертвой. џ увидел себЯ старой женщиной с дрЯблым
и усталым телом нездоровой белизны. ‚ душной комнате, куда  через  маленькое
окно, выходившее в узкий и темный двор, теплыми  летними  волнами  вливалась
тЯжелаЯ вонь нищенского квартала, это одрЯхлевшее тело,  по  бокам  которого
свисали длинные и толстые груди и которого живот закрывал  жировой  складкой
начало таких же толстых ног, с  неправильными  и  черными  ногтЯми  пальцев,
лежало на серо-белой и влажной от пота простыне. ђЯдом с ним  спал,  закинув
голову с тугими и частыми завитками  черных  волос,  оскалив  по-собачьи,  в
тЯжелом сне, белые зубы, мальчишка-араб, спина и плечи которого были покрыты
прыщами.
     Ћбраз этой старой женщины недолго, однако, занимал мое воображение, она
постепенно терЯлась в полутьме, - и Я  вновь  находил  себЯ  на  моей  узкой
кровати. в  моей  комнате  с  высоким  окном  над  тихой  улицей  ‹атинского
квартала. “тром, когда Я проснулсЯ и потом опЯть закрыл глаза, Я увидел - на
этот раз совершенно отчетливо со стороны, - что араба уже не было в  комнате
и в кровати оставалсЯ только труп старухи и  запекшаЯсЯ  кровь  от  страшной
раны на шее. Ѓольше Я ее не  видел,  она  исчезла  навсегда.  Ќо  это  было,
несомненно, самое отвратительное ощущение, которое  Я  испытал  за  всю  мою
жизнь,  -  ощущение  этого  старого  тела,  жирного  и  дрЯблого  и  в  этой
мучительной мускульной несостоЯтельности.
     ‘ того днЯ, когда в ‹юксембургском саду  Я  встретил  впервые  пожилого
русского нищего, так отчетливо и неподвижно запечатлевшегосЯ в моей  памЯти,
- чернаЯ, порваннаЯ шлЯпа, щетина на лице, разваливающиесЯ  башмаки,  и  это
удивительное то ли пальто, то ли нечто похожее на  пиджак,  -  прошло  около
двух  лет.  ќто  были  длительные,  почти  бесконечные  годы   моей   жизни,
наполненные  безмолвным  роем  бредовых  видений,  в  которых   скрещивались
коридоры, ведущие неизвестно куда, вертикальные колодцы,  похожие  на  узкие
пропасти, экзотические деревьЯ и далекое побережье южного морЯ, черные реки,
текущие во сне, и непрерывнаЯ смена разных  людей,  то  мужчин,  то  женщин,
смысл поЯвлениЯ которых неизменно ускользал от моего пониманиЯ,  но  которые
были неотделимы от моего собственного существованиЯ. € почти каждый  день  Я
ощущал  эту  отвлеченную  душевную  усталость,  котораЯ   была   результатом
многообразного и неотступного безумиЯ, странным образом  не  задевавшего  ни
моего здоровьЯ, ни моих способностей и не мешавшего мне сдавать в свое времЯ
очередной    экзамен    или    отчетливо    запоминать    последовательность
университетских лекций. €ногда вдруг этот бесшумный  поток  прекращалсЯ  без
того, чтобы какой бы то ни  было  признак  указывал  мне,  что  это  вот-вот
случитсЯ; и тогда Я жил беспечно и бездумно, с наслаждением  вбираЯ  в  себЯ
зимний и влажный воздух парижской улицы и ощущаЯ с животной силой восприЯтиЯ
вкус мЯса, которое Я ел в ресторане,  разрываЯ  жадными  зубами  его  сочные
куски.
     ‚ один из таких дней Я сидел за  столиком  большого  кафе  на  бульваре
Montparnasse, пил кофе и читал газету. Џозади менЯ уверенный  мужской  голос
сказал, заканчиваЯ, по-видимому - судЯ по финальной  интонации,  -  какой-то
период, которого Я не слышал:
     - €  поверьте,  что  у  менЯ  достаточный  жизненный  опыт,  чтобы  это
утверждать.
     џ обернулсЯ. Њне показалось, что Я уловил нечто знакомое в звуке  этого
голоса. Ќо человек, которого Я увидел,  был  мне  совершенно  неизвестен.  џ
быстро осмотрел его: на нем было  плотное  пальто,  крахмальный  воротничок,
темно-красный галстук, синий костюм, золотые часы-браслет на руке. Ћн был  в
очках, перед ним лежала книга. ђЯдом с ним сидела  блондинка  лет  тридцати,
художница, которую Я несколько раз встречал у каких-то знакомых; она  курила
папиросу и невнимательно, казалось, слушала его. ‡атем он закрыл книгу, снЯл
очки, - он был, вероЯтно, дальнозорок, - и Я увидел его глаза. €  тогда,  не
верЯ самому себе,  Я  узнал  человека,  которому  Я  дал  десЯть  франков  в
‹юксембургском саду. Ќо Я мог его узнать только по глазам и по  голосу,  так
как в остальном между этим господином в кафе и тем оборванцем,  который  два
года тому назад подошел ко мне и попросил денег, не было  решительно  ничего
общего. џ никогда не думал, что платье может так изменить  человека.  ‚  его
превращении было нечто неестественное и неправдоподобное. ќто было  какое-то
обратное движение времени, казавшеесЯ совершенно  фантастическим.  „ва  года
тому назад этот человек  существовал  только  как  напоминание,  теперь  это
напоминание почти  чудесным  образом  вернулось  к  тому,  кто  ему  некогда
предшествовал и чье исчезновение должно было быть безвозвратным.  џ  не  мог
прийти в себЯ от искреннего изумлениЯ.
     •удожница  поднЯлась  и  ушла,  помахав  мне  на  ходу  рукой  в   знак
приветствиЯ и прощаниЯ одновременно. ’огда Я подошел к его столику и сказал:
     - Џростите,  мне  кажетсЯ,  что  Я  имел  удовольствие  с  вами  где-то
встречатьсЯ.
     - ‘адитесь, пожалуйста, - ответил он со спокойной  вежливостью.  -  ќто
делает честь вашей памЯти. ‚ы первый из всех, с кем Я был знаком  в  прежнее
времЯ и кто менЯ  узнал.  ‚ы  говорите,  что  мы  с  вами  встречались?  ќто
совершенно верно. ќто было в тот период времени, когда Я жил в  трущобе,  на
улице Simon le Franc.
     Ћн сделал неопределенный жест рукой.
     - ‚ы хотели бы знать, что со мной случилось? Ќу что ж, начнем  с  того,
что чудес на свете не бывает.
     - …ще несколько минут тому назад Я думал  так  же,  как  вы.  ’еперь  Я
начинаю в этом сомневатьсЯ.
     - Ќапрасно, - сказал он. - Ќет  ничего  более  неверного,  чем  внешний
аспект вещей. ‘троить на этом какие-либо утверждениЯ можно  только,  заранее
допустив  совершенную  произвольность.  —ерез  пЯть   минут   причины   моей
метаморфозы будут вам казатьсЯ абсолютно естественными.
     Ћн уперсЯ локтЯми в столик.
     - Ќе помню, говорил Я вам в те  времена...  €  он  рассказал  мне,  что
именно с ним произошло, и в этом действительно не было ничего  чудесного.  ‚
одном из балтийских государств, - он не сказал, котором, - жил  его  старший
брат, сохранивший после революции  довольно  крупное  состоЯние.  Џо  словам
моего собеседника, это был  жестокий  и  скупой  человек,  остро  и  заранее
ненавидевший всех, кто мог или  мог  бы  обратитьсЯ  к  нему  с  просьбой  о
деньгах. Ћн был одинок, и наследников у него не было. Ќекоторое  времЯ  тому
назад он утонул, купаЯсь в море, и наследство досталось его брату,  которого
в Џариже на улице Simon le Franc  разыскал  адвокат.  Џосле  того  как  были
выполнены формальности, он получил состоЯние,  оценивавшеесЯ  во  много  сот
тысЯч франков. ’огда он снЯл квартиру на улице  Њолитор  и  жил  там  теперь
один, проводЯ времЯ, как он сказал, в  чтении  и  приЯтном  бездействии.  Ћн
пригласил менЯ как-нибудь зайти к нему без предупреждениЯ,  в  такие-то  или
такие-то часы. …сли Я  хотел  уже  наверное  застать  его  дома,  Я  мог  бы
предварительно позвонить по телефону. Ќа этом мы с  ним  расстались.  џ  еще
оставалсЯ в кафе, а он ушел, и Я опЯть, как два года тому назад, смотрел ему
вслед. Ѓыл холодный, в отличие от прошлогоднего, апрельский день. Ћн шел  по
широкому проходу между столиками и медленно исчезал в  мЯгком  электрическом
свете, в новом тугом пальто и новой шлЯпе, и теперь уверенность его  походки
не могла бы  никому  показатьсЯ  неуместной,  даже  мне,  которого  она  так
поразила при нашей первой встрече.
     Ћставшись один, Я задумалсЯ -  сначала  беспредметно  и  созерцательно;
потом  в  этом  бесформенном  движении   мыслей   стали   поЯвлЯтьсЯ   более
определенные очертаниЯ, и Я начал вспоминать, что было в это  же  времЯ  два
года тому назад. ’еперь было холодно, тогда было тепло, и  тогда  Я  так  же
осталсЯ сидеть на скамейке ‹юксембургского сада, как  теперь  в  кафе  после
ухода этого человека. Ќо тогда Я  читал  Љарамзина:  и  тотчас  же,  забываЯ
прочитанную страницу, Я  все  возвращалсЯ  к  размышлениЯм  об  особенностЯх
девЯтнадцатого столетиЯ и о резком его отличии от двадцатого. џ думал даже о
разнице  политических  режимов,  -  мысль,  вообще  говорЯ,  занимавшаЯ  мое
внимание чрезвычайно редко, - и мне казалось, что девЯтнадцатый век не  знал
тех  варварских  и  насильственных  форм  государственности,  которые   были
характерны длЯ истории  некоторых  стран  именно  в  двадцатом  столетии.  џ
вспоминал  теории  „юркгейма  об  "общественном   принуждении",   contrainte
sociale,  и  опЯть,  отвлекаЯсь  от  университетского  курса,  переходил   к
суждениЯм более общего и более  спорного  порЯдка.  џ  думал,  что  глупость
государственного  насилиЯ  должна  казатьсЯ  современникам   гораздо   более
очевидной,  чем  так  называемым  будущим  историкам,  которым  должна  быть
непонЯтна именно личнаЯ тЯгостность этого гнета,  соединеннаЯ  с  отчетливым
пониманием  его  абсурдности.  џ  думал  еще,  что  государственнаЯ   этика,
доведеннаЯ  до  ее  логического  пароксизма,  -  как  кульминационный  пункт
какого-то коллективного  бреда,  -  неизбежно  приводит  к  почти  уголовной
концепции власти, и в такие периоды истории власть действительно принадлежит
невежественным преступникам и фанатикам, тиранам и сумасшедшим;  иногда  они
кончают жизнь на виселице или гильотине, иногда умирают своей смертью  и  их
гроб провожают безмолвные проклЯтиЯ тех, кто имел несчастье и позор быть  их
подданными. џ думал еще о ‚еликом €нквизиторе, и о  трагической  судьбе  его
автора, и о том, что личнаЯ, даже  иллюзорнаЯ  свобода  может  оказатьсЯ,  в
сущности, отрицательной ценностью, смысл и значение которой нередко остаютсЯ
неизвестными,  потому  что  в  ней  заключены,  с   предельно   неустойчивым
равновесием, начала противоположных движений.
     Ќо теперь Я был далек от  этих  мыслей,  они  казались  мне  темными  и
незначительными по сравнению с эгоистическими соображениЯми  о  моей  личной
судьбе, призрачнаЯ неверность которой не переставала занимать мое  внимание,
тем более что моЯ сегоднЯшнЯЯ встреча совпала  по  времени  с  концом  этого
счастливого  периода  существованиЯ,  в  котором  Я   тогда   находилсЯ,   и
блаженность - Я не мог найти другого слова - которого заключалась в том, что
Я жил эти недели, не видЯ снов и не думаЯ ни о чем.
     “же за день до этого мной овладело смутное беспокойство,  беспричинное,
как всегда, и потому особенно тЯгостное. Ћно усилилось через день и затем не
покидало  менЯ  больше.  Њне  стало  казатьсЯ,  что  мне  угрожает  какаЯ-то
опасность, столь же неопределеннаЯ, сколь непонЯтнаЯ. …сли бы  Я  не  привык
давно к неотступности этого призрачного мира, который так неизменно следовал
за мной, Я бы, может  быть,  стал  боЯтьсЯ,  что  у  менЯ  начинаетсЯ  маниЯ
преследованиЯ. Ќо особенность моего положениЯ заключалась именно в том,  что
в отличие от людей, пораженных подлинным безумием, которые  были  бы  твердо
убеждены, что их действительно преследует кто-то невидимый и  неуловимый,  у
кого множество агентов - кондуктор автобуса, прачка, полицейский, незнакомый
господин в  очках  и  в  шлЯпе,  -  Я  знал,  что  моЯ  тревога  объЯснЯетсЯ
исключительно и всецело произвольным скачком воображениЯ. џ знал, что,  живЯ
так, как жил Я, не располагаЯ почти никакими личными средствами,  не  будучи
свЯзан ни с какими политическими организациЯми, не занимаЯсь  никаким  видом
общественной  деЯтельности  и  вообще  не  выделЯЯсь  решительно  ничем   из
анонимной многомиллионной массы парижского населениЯ, Я не  мог  быть  целью
преследованиЯ со стороны кого бы то  ни  было.  Ќе  существовало  ни  одного
человека в мире,  длЯ  которого  моЯ  жизнь  могла  представлЯть  какой-либо
интерес, не было никого, кто мог бы мне позавидовать. џ  прекрасно  понимал,
что моЯ смутнаЯ тревога совершенно беспредметна и что длЯ нее нет и не может
быть никаких оснований. Ќо непостижимым образом Я продолжал ее испытывать, и
ЯвнаЯ очевидность  ее  необоснованности  не  могла  вывести  менЯ  из  этого
состоЯниЯ. Ћднако, в противоположность  маньЯкам,  которых  внимание  бывает
напрЯжено до крайности и от которых не ускользает  ни  одна  подробность  из
того, что происходит  вокруг  них  и  в  чем  они  упорно  ищут  присутствиЯ
преследующего их врага, Я жил и двигалсЯ точно  окруженный  легким  туманом,
лишавшим предметы и людей резкой отчетливости контуров.
     џ  засыпал  и  просыпалсЯ  с  этим  ощущением  бесформенной  тревоги  и
предчувствиЯ. ’ак проходили дни, и это продолжалось до той минуты, когда Я -
были сумерки парижского вечера, - бродЯ без цели по  улицам  незнакомой  мне
части города, свернул в узкий проход между домами.  Ѓыло  уже  почти  совсем
темно. Џроход оказалсЯ удивительно длинным, и когда Я дошел до его конца,  Я
очутилсЯ перед глухой стеной, откуда  под  прЯмым  углом  начиналсЯ  поворот
влево. џ  направилсЯ  к  выходу,  который,  по  моим  расчетам,  должен  был
находитьсЯ где-то близко. ‡а поворотом было еще темнее.  џ  шел  вдоль  двух
стен и смутно различал, что в одной из них времЯ от времени попадались ниши,
назначение которых мне представлЯлось загадочным.  џ  прошел  так  несколько
десЯтков метров в мутной темноте, над которой было беззвездное небо;  стоЯла
полнаЯ тишина, нарушаемаЯ только звуком моих шагов по неровной  мостовой.  €
вдруг, когда Я поравнЯлсЯ с одной из тех ниш, которые  Я  заметил  в  начале
прохода,  оттуда  с  необычайной  быстротой  и   совершенной   беззвучностью
рванулась чьЯ-то чернаЯ тень, и Я  за  одну  короткую  часть  секунды  успел
испытать тот смертельный ужас, к которому давно  уже  был  подготовлен  этим
непрекращающимсЯ, многодневным состоЯнием тревоги. ‡атем Я  почувствовал  на
своей шее цепкие пальцы  человека,  который  так  неожиданно  и  необъЯснимо
бросилсЯ на менЯ. Љак это ни покажетсЯ странно, с этого момента  Я  перестал
испытывать и  отвлеченную  тревогу,  и  непосредственный  ужас.  „лЯ  этого,
впрочем, у менЯ не оставалось времени. Ќо в том, что происходило тогда,  уже
было нечто реальное и несомненное, была действительность, а  не  неотразимаЯ
абстракциЯ. €нстинктивным движением Я  напрЯг  мускулы  шеи.  Џо  неистовому
зажиму пальцев, охвативших мое горло, было очевидно,  что  они  принадлежали
взрослому  и  сильному  мужчине,   на   стороне   которого   вдобавок   была
неожиданность нападениЯ. Ќо одновременно с этим мне было Ясно, что,  вопреки
кажущемусЯ превосходству его положениЯ  и  отчаЯнности  моего  собственного,
преимущество в конечном итоге должно было остатьсЯ за мной. џ  понЯл  это  в
первую же секунду; Я много времени  занималсЯ  разными  видами  спорта  и  в
частности борьбы, и мне нетрудно было определить,  что  нападавший  на  менЯ
человек не имел об этом никакого представлениЯ и мог  полагатьсЯ  только  на
свою физическую силу. Ћн, вероЯтно, ожидал, что Я схвачу его за кисти рук  и
попытаюсь их отвести от моей шеи - естественнаЯ  и  чаще  всего  бесполезнаЯ
защита неподготовленного  человека.  Ќо  Я  нащупал  в  темноте,  уже  почти
задыхаЯсь, его мизинцы, и потом резким движением обеих  рук  одновременно  Я
отогнул их назад, ломаЯ их нижние суставы. Ћн сразу ахнул и застонал, и  мне
стало непривычно легко дышать после того, как он отпустил мое горло.  ’еперь
он безмолвно корчилсЯ  передо  мной  в  темноте,  и  в  обычное  времЯ  это,
наверное, вызвало бы мое сострадание. Ќо Я находилсЯ в припадке внезапной  и
бешеной злобы - так, точно этот неизвестный человек воплощал в себе  причину
той длительной тревоги, которую  Я  испытывал  все  это  времЯ,  так,  точно
виновником этого был именно он. џ толкнул его  в  одно  плечо,  одновременно
притЯнув к себе другое, и когда он, не успев понЯть этого, повернулсЯ ко мне
спиной, Я сзади захватил правой рукой, согнутой почти под прЯмым углом,  его
шею. Џальцами левой руки Я зажал кисть правой и стал затЯгивать этот мертвый
узел, ни на секунду его не ослаблЯЯ. ‘ловом, Я сделал  то,  что  должен  был
сделать он, чтобы попытатьсЯ менЯ задушить, и чего он  не  сделал,  подписав
этим свой смертный приговор. Ћн дернулсЯ  несколько  раз,  но  Я  знал,  что
положение его было безнадежно. Џотом, когда всЯкое сопротивление  кончилось,
Я разжал руки, и его труп тЯжело и мЯгко упал к моим ногам. Ѓыло так  темно,
что Я не мог рассмотреть как следует его лица, Я заметил только, что у  него
были небольшие усы и черные, курчавые волосы.
     џ прислушалсЯ. Џо-прежнему вокруг менЯ  стоЯла  совершеннаЯ  тишина,  и
когда Я сделал первый шаг, то звук его мне показалсЯ  тревожно  громким.  Ќе
оборачиваЯсь, Я пошел вперед. ‚далеке наконец показалсЯ  неверный  свет,  по
всей видимости, уличного фонарЯ, и Я вздохнул  свободно.  Ќо  в  ту  минуту,
когда Я почти дошел уже до выхода из этой ловушки, менЯ  что-то  ударило  по
голове с необыкновенной силой, и Я потерЯл сознание.
     Њне смутно казалось в забытьи, что менЯ куда-то везут. Џо-видимому,  ко
мне был применен довольно сильный наркоз,  потому  что  бессознательное  или
полусознательное мое состоЯние было неестественно долгим.  Љогда  Я  наконец
открыл глаза, Я лежал на узкой каменной скамье в небольшой камере с  высоким
потолком и тремЯ серыми стенами. —етвертой стены не было: на ее  месте  сиЯл
огромный световой прорез. џ совершенно потерЯл представление о  времени.  ‡а
глухой деревЯнной дверью послышались шаги  и  раздались  голоса,  говорившие
что-то, чего Я не разобрал. Џотом они удалились. џ осмотрел камеру и  только
тогда увидел, что Я был не один: справа от менЯ на  второй  каменной  скамье
сидел, прислонившись к стене и поджав под  себЯ  ноги,  какой-то  человек  в
лохмотьЯх. ѓлаза его были закрыты, но губы беззвучно  шевелились.  ‡атем  он
повернул голову ко мне, веки  его  медленно  поднЯлись,  и  Я  встретил  его
взглЯд-прозрачный, пустой и холодный настолько, что мне сразу  стало  не  по
себе.  ‚се,  что  происходило  потом,  Я  помнил  совершенно  отчетливо,  за
исключением одной подробности, которой не могли восстановить никакие  усилиЯ
моей памЯти: Я не помнил, на каком Языке мы говорили, сначала он и Я,  затем
все остальные. Њне казалось, что некоторые  фразы  были  сказаны  по-русски,
другие по-французски, третьи по-английски или по-немецки.
     - Џозвольте вас приветствовать, - сказал человек в  лохмотьЯх,  и  менЯ
удивил тускло-невыразительный его голос. - Ќе имею удовольствиЯ  знать  вашу
фамилию.
     џ назвал себЯ и спросил, не может ли он объЯснить мне, где Я нахожусь и
почему Я сюда попал.
     - ‚ы находитесь в здании предварительного заключениЯ.
     - ‚ здании предварительного заключениЯ? - повторил Я с изумлением. - Ќо
по какому поводу?
     - ‚ ближайшем будущем вам, вероЯтно, будет предъЯвлено  соответствующее
обвинение, - какое именно, Я не знаю.
     ‚ световом  прорезе,  почти  задеваЯ  его  крылом,  медленно  пролетела
огромнаЯ птица с голой шеей. …е поЯвление з