        ѓайто ѓазданов. Џробуждение

     €здательство "художественнаЯ литература", Њ., 1990.
     OCR Ѓычков Њ.Ќ.


                      Point n'est besoin d'espcrer pour
                      entreprendre ni de reussir pour perseverer.
                      {"Ќет нужды надеЯтьсЯ достигнуть цели, добитьсЯ
                      успеха, если не приложишь сил и настойчивости" (фр.).}

                                                          ‚ильгельм Ћранский


     Џьер ”орэ уехал из Џарижа скорым поездом,  отходившим  с  Ђустерлицкого
вокзала в половине девЯтого утра. ќто было  второго  августа.  ’ретьи  сутки
подрЯд лил  бесконечный  дождь,  и  в  ночь,  предшествующую  отъезду,  Џьер
просыпалсЯ каждые два или три часа и всЯкий раз  слышал  все  тот  же  шорох
влажных листьев под своим окном, против которого  рос  высокий  каштан.  …му
иногда начинала казатьсЯ нелепой мысль о поездке в отпуск: не все ли  равно,
где мокнуть под дождем - в Џариже или в какой-то  далекой  глуши,  за  сотни
километров отсюда? Ќо билет был куплен давно и приходилось ехать, независимо
от того, казалось ли это целесообразным и своевременным.
     ‚ сущности, это вышло случайно. ‚ероЯтнее  всего,  Џьер  осталсЯ  бы  в
Џариже, если бы не встретил две недели  тому  назад  ”рансуа,  того  самого,
которого  в  лицее  товарищи  называли  "сусликом"  и  который  теперь   был
журналистом.  ”рансуа  пригласил  его  в  кафе,  они  сидели  на  террасе  и
разговаривали.
     ”рансуа сказал:
     - Ѓыстро проходит все-таки времЯ, а? ’ы куда едешь на лето?
     - Ќикуда, собственно, останусь в Џариже.
     - Џочему?
     Џьер пожал плечами и ответил, что ему никуда не хочетсЯ ехать.
     - “ менЯ идеЯ, - сказал ”рансуа. - Џриезжай ко мне.  Џомещение  у  тебЯ
будет бесплатное, расходы на еду будем делить поровну. џ летом живу у  черта
на куличках - никого вокруг, только река и лес. Ђ? —то ты скажешь?
     € он объЯснил Џьеру, что несколько  лет  тому  назад  ему  досталсЯ  по
наследству небольшой кусок земли в одном из южных  департаментов;  там  было
несколько деревьев, колодец и полуразрушенный дом с маленьким флигелем.
     - ђазвлечений мало, - сказал ”рансуа.  -  ’ишина  зато  необыкновеннаЯ,
только по вечерам кричат лЯгушки в пруду недалеко. ѓаза  нет,  электричества
тоже нет.  ’ы  погружаешьсЯ  в  четырнадцатое  столетие  -  без  газет,  без
журналов, без радио. „еревьЯ, вода и трава, больше ничего. € еще нечто вроде
пещеры, где ты  будешь  жить,  -  шершавые  стены,  землЯной  пол  и  хромаЯ
табуретка. ќто тебе подходит?
     Џьер согласилсЯ, не  подумав  и  изменив  на  этот  раз  своей  обычной
медлительности в решениЯх.
     —ерез несколько дней после  этого  он  пожалел  о  своем  согласии,  но
”рансуа уже не было, он уехал в Ћрлеан, откуда должен был отправитьсЯ к себе
на юг, не заезжаЯ по дороге в Џариж, и предупредить его о перемене решениЯ у
Џьера не было возможности. Ћн заблаговременно купил  себе  билет,  уложил  в
чемодан все, что было нужно, и вот  теперь,  второго  августа,  он  сидел  в
вагоне и ехал в эту самую глушь, о которой рассказывал ”рансуа.
     ‚  его  купе  ехал  старый  крестьЯнин  со  своими  тремЯ  сыновьЯми  -
молчаливые люди с загорелыми лицами и  руками,  в  неловко  сидЯщих  на  них
городских  костюмах,  Явно  купленных  в  провинциальном  магазине  готового
платьЯ, - и какаЯ-то толстаЯ дама с двумЯ детьми:  некрасивой  девочкой  лет
десЯти, котораЯ то дремала, то читала книжку с картинками, и  мальчиком  лет
семи, единственным пассажиром, не умолкавшим ни на минуту: - Њама,  вот  там
стоит паровоз! Њама, почему он не двигаетсЯ? Ђ на нем нет механика? Ќет, вот
механик! € вот кочегар! Ђ вот контролер! Џочему наш паровоз  не  гудит?  ‚от
идет дама с девочкой! ‚от идет носильщик! Џаровоз  будет  делать:  ту-ту-ту!
Џочему мы еще не уезжаем? ’у-туту! Ћсторожно, поезд сейчас  будет  отходить!
Ќет, он еще не отходит!
     ’олстаЯ дама отвечала: - „а, мой миленький. Ќет, мой миленький. „а, мой
миленький. Ќет,  мой  миленький.  Ћбветренные  лица  крестьЯн  были  каменно
неподвижны. Џьера раздражали и голос мальчика и его детскаЯ глупость, но  он
тоже молчал. Ћн вышел в коридор, но  там  нельзЯ  было  протолкнутьсЯ,  люди
сидели на чемоданах, занимаЯ проход, какой-то солдат просто лежал  на  полу,
подстелив под себЯ газету. Џол равномерно  вздрагивал  от  движениЯ  поезда.
Џьер посмотрел вниз, на газету; под левым локтем солдата  были  видны  слова
"убийца из ревности", но следующие строки пропадали где-то между поЯсницей и
спиной,  и  только  значительно  ниже,  еще  в  одном  месте  острым   углом
вырисовывалсЯ кусок столбца, на котором можно  было  прочесть:  "“топленница
‹уары наконец опознана. ђечь идет о..." - ’у-ту-ту! - кричал мальчик.
     - „а, мой миленький, - отвечала толстаЯ дама. - Њама, ты  видишь,  идет
дождь! - „а, мой миленький.  -  Њимо  забрызганных  стекол  вагона  мелькали
мокрые  заборы,  люди  под  зонтиками,  шагавшие  по  дороге,   котораЯ   то
поЯвлЯлась, то исчезала, птицы на телеграфных  проводах.  Ѓыло  прохладно  и
сыро. Џьер  сел  на  свое  место  в  углу,  притиснутый  толстой  дамой,  не
выпускавшей из рук вЯзаньЯ. ЉрестьЯне ели хлеб с сыром и  колбасой,  отрезаЯ
каждый кусок перочинным ножом и подносЯ его ко рту, и запивали  еду  красным
вином, которое расплескивалось в стакане от вздрагиваниЯ поезда.
     ‡а  окнами  вагона  стелилсЯ  влажный  туман,   пересекаемый   тем   же
бесконечным дождем, пролетал  белыми  клочьЯми  пар  от  паровоза,  дымились
смутно возникающие и тотчас исчезающие полЯ.  ‚  купе  стоЯл  упорный  запах
овернского сыра, красного вина и чего-то несвежего и  трудноопределимого,  и
от этого Џьера начинало тошнить. Ћн снова вышел в коридор, долго стоЯл  там,
но наконец устал и, вернувшись на свое место, сел и закрыл глаза.
     ‘начала  он  не  думал  ни  о  чем  и  только  невольно  вслушивалсЯ  в
равномерное вздрагивание поезда. ‡атем вдруг перед его глазами возникла - он
никогда не мог понЯть потом, почему именно, -  маленькаЯ  книжка  с  твердой
обложкой, которую ему подарил отец, когда  Џьеру  было  девЯть  лет,  книжка
сберегательной кассы с записанной в ней суммой в сто франков. ‚  те  времена
его отец, - Џьер помнил его грузным человеком с отвисающими щеками, которые,
казалось, никогда не были ни особенно  небритыми,  ни  свежевыбритыми,  -  в
мешковатом костюме, с палкой или зонтиком в руках, - в те времена  его  отец
придавал большое значение сберегательным кассам. ќто, впрочем,  продолжалось
недолго и было вдобавок чисто теоретическим, но занЯло известное место в той
эволюции принципов, как он выражалсЯ,  котораЯ  была  любимой  и  всегдашней
темой  его  рассуждений.  “же  несколько  месЯцев  спустЯ  он  говорил,  что
сберегательные кассы  -  это  ловушка  длЯ  наивных  и  доверчивых  людей  и
спекулЯциЯ на скупости. Љроме того, у отца Џьера никогда не было денег -  ни
в сберегательной кассе, ни где бы то  ни  было  вообще,  хотЯ  он  занималсЯ
коммерческими делами и все жалел, что у  него  нет  достаточного  оборотного
капитала.  Ћн  был  необыкновенно  словоохотлив,  многоречив   и   отличалсЯ
способностью говорить  с  жаром  о  чем  угодно  -  о  кулинарии,  о  принце
“эльсском, о капитализме, о балете, о политике, о скачках, о литературе. Ћбо
всем этом у него было очень приблизительное представление, но это  не  имело
значениЯ, потому что любой вопрос служил только предлогом  длЯ  того,  чтобы
он, Ђльберт ”орэ, мог как-то использовать ту непонЯтную  и  чисто  словесную
энергию, котораЯ была длЯ него характерна. Ћн  как-то  шутЯ  сказал  жене  в
ответ на ее очередной упрек в многословии:
     - Њожешь мне поверить, дорогаЯ:  когда  Я  стану  молчалив,  это  будет
значить, что дело плохо. ’ы это запомни.
     Ќо несколько лет спустЯ, когда это действительно  произошло,  никто  не
вспомнил  о  его  словах,  которые  оказались  совершенно  пророческими.  Ћн
замолчал, не произносил ни слова неделЯми и только изредка тЯжело стонал. Ћн
знал, что он умирает, задолго до того, как это стало понЯтно окружающим, - и
когда он осталсЯ  наедине  с  этой  перспективой  смерти,  ему  нечего  было
сказать, так как все слова были бесполезны. Ћн не думал об этом, ему никогда
не  приходила  в  голову  мысль  о   возможности   какого-то   праздного   и
воображаемого  диалога  со  смертью,  но  он   чувствовал   ее   неудержимое
приближение и ждал конца с тем тупым и неизменным ужасом, который совершенно
парализовал в нем всЯкое желание сказать что  бы  то  ни  было.  Џьер  очень
хорошо помнил те тЯгостные минуты, когда он должен был  входить  в  комнату,
где  лежал  умирающий,  -  ее  притворенные  ставни,  сумеречные   очертаниЯ
предметов и тЯжелый запах,  исходивший  от  больного.  -  Џойди  к  нему,  -
торопливо говорила Џьеру мать, - ты знаешь, как он всегда рад  тебЯ  видеть.
‘кажи ему, что у него сегоднЯ  лучше  вид,  чем  обычно,  это  доставит  ему
удовольствие. - Џьер не знал, понимала ли она,  насколько  фальшиво  звучало
все, что она говорила, но покорно ее слушалсЯ каждый день и произносил  все,
что следовало, по  ее  мнению,  произносить,  никогда  не  получаЯ  никакого
ответа: отец молчал в его присутствии так же, как  всегда.  Ѓыло  совершенно
очевидно, что приход Џьера не доставлЯл ему никакого  удовольствиЯ,  так  же
как было очевидно, что слово "удовольствие" давно потерЯло длЯ  него  всЯкое
значение и он был больше не способен его понЯть. ‡а  времЯ  болезни  у  него
выросла густаЯ чернаЯ борода, делавшаЯ его неузнаваемым, и когда он  наконец
умер и Џьер увидел его последний раз,  ему  было  нужно  сделать  над  собой
усилие,  чтобы  понЯть,  что  это  худое,  желтое  лицо  с  черной  бородой,
незнакомое и призрачно неподвижное, - лицо Ђльберта ”орэ, его отца. € только
много месЯцев спустЯ Џьер, сидЯ один и задумавшись Ѓог знает  о  чем,  вдруг
вспомнил, что  когда  ему  было  двенадцать  лет,  он  проходил  однажды  по
‘евастопольскому бульвару и увидел, что на  террасе  кафе  сидел  его  отец,
совсем не похожий на себЯ, с веселыми и мутными глазами, -  рЯдом  с  полной
молодой дамой в зеленом платье,  котораЯ  все  времЯ  смеЯлась.  Љогда  Џьер
подошел совсем близко, отец схватил его за рукав, притЯнул к себе, - от него
пахло вином и еще чем-то особенным, аптекарским, - и сказал:
     - ќто мой сынок, Џьер, хороший мальчик.  €,  наклонившись  к  его  уху,
прибавил шепотом:
     - Ќикому не говори, что ты менЯ видел, а? Ђ  через  два  днЯ,  вечером,
произносЯ свой очередной монолог, он сказал, обращаЯсь к жене:
     - ‚сем известно, что одно  поколение  не  понимает  другого.  Ќо  будем
надеЯтьсЯ, что наши дети не будут нас судить слишком строго.
     € посмотрел при этом на сына. Џьер отлично понЯл тогда, что именно имел
в виду его отец. € когда он вспомнил обо всем этом через  несколько  месЯцев
после его смерти, он вдруг подумал, что никогда больше  не  будет  ни  этого
осеннего днЯ, ни этой смеющейсЯ женщины в зеленом платье, что все сдвинулось
и смешалось, как сон, исчезаЯ в том неизвестном пространстве, куда  с  таким
упорным молчанием уходил потом Ђльберт ”орэ и которого он достиг в тот день,
когда Џьер увидел его неузнаваемый, чернобородый труп.
     Џоезд продолжал идти, проникаЯ, казалось, все глубже и глубже в дождь и
туман. ‘лова "сберегательнаЯ касса" опЯть поЯвились перед  глазами  Џьера  и
тотчас же пропали. Џосле смерти  Ђльберта  ”орэ  на  его  собственном  счету
оставалось четырнадцать франков. - ’вой отец  нас  разорил,  -  сказала  ему
мать. - ’еперь, Џьеро, ты глава семьи. Њы работали всю жизнь. …сли  бы  твой
отец не играл на скачках... —то касаетсЯ менЯ, Я всегда выполнЯла свой долг.
- € она заплакала.

     "Њы работали всю жизнь..." Ћна действительно никогда не оставалась  без
дела. Ћна натирала  полы,  мыла  окна,  готовила,  стирала,  чистила  овощи,
выносила мусор, шила, вытирала пыль, и когда наконец казалось,  что  сделано
решительно все, она садилась в свое твердое кресло и  начинала  вЯзать.  Ќо,
кроме этого, ее ничто не интересовало, и у нее никогда не было даже  желаниЯ
прочесть газету. Љогда они бывали всей семьей в кинематографе, раз в неделю,
она  была  не  способна  сосредоточить  свое  внимание  на  фильме,  который
показывалсЯ, это ее только утомлЯло, и Џьер не помнил, чтобы она  когда-либо
сказала хоть несколько слов о том, что ей понравилось или не  понравилось  в
картине. Љогда отец ее спрашивал, что она  думает,  она  неизменно  отвечала
одно и то же: - Ќе хуже, чем другие, - независимо от того, что  это  было  -
исторический сюжет, мелодрама или фарс.
     Џьер не помнил свою мать молодой, такой, какой она была  изображена  на
семейных фотографиЯх,  -  полноватой  девушкой  с  большими  глазами.  ’етка
†юстина, старшаЯ сестра отца, огромнаЯ старуха с густыми бровЯми  и  большим
носом, всЯ всегда в черном, как-то сказала отцу в его присутствии:
     - ’ы помнишь, Ђльберт, какой прелестной была твоЯ жена,  когда  ты  был
только ее женихом?
     Ќо  это,  казалось,  было  чрезвычайно  давно   и   исчезло   настолько
безвозвратно, что представлЯлось почти неправдоподобным.  ‘о  стороны  можно
было подумать, - Џьер перебирал все мысли, которые возникали у него о матери
и о семье, - что  ее  прелестность,  в  которую  верилось  с  таким  трудом,
существовала только до ее замужества; после замужества необходимость  в  ней
прошла и она  исчезла  одновременно  с  этим.  €ногда  ему  казалось  просто
невероЯтным, что  целаЯ  человеческаЯ  жизнь,  со  всеми  ее  возможностЯми,
воспоминаниЯми,  иллюзиЯми  и  надеждами,  могла  быть  сведена   к   такому
бесконечно неинтересному существованию: базар, обед, ужин, уборка квартиры -
и больше ничего никогда, ни при каких обстоЯтельствах. Ќо  в  ней  все-таки,
правда,  оставалось  то  теплое  и  нежное,  что  Џьер  помнил  с   детства,
прикосновение ее полных рук, ее вечерний поцелуй перед сном - пора  бай-бай.
Џьеро, мой зайчик.
     Ќа монологи отца мать обычно отвечала пожатием плеч, и  было  очевидно,
что они ее совершенно не интересовали, о чем бы ни шла речь. Ѓыло, казалось,
только два предмета, которые занимали ее внимание, - необходимость  экономии
и все, что было с ней свЯзано: цены на мЯсо, на сахар,  на  хлеб,  на  вино,
именно то, к чему  Ђльберт  ”орэ  был  совершенно  равнодушен  -  и  что  ее
раздражало, - и наследство тетки †юстины. Ћб этом наследстве Џьер слышал всю
свою жизнь, на нем строились всевозможные расчеты, вплоть  до  кругосветного
путешествиЯ и покупки собственного  дома  где-нибудь  недалеко  за  городом.
’олько  значительно  позже  он  узнал,  что  богатство  тетки  †юстины  было
приобретено вовсе не экономией или какими-либо хозЯйственными добродетелЯми,
а тем, что она  переменила  за  свою  жизнь  несколько  очень  состоЯтельных
покровителей: один из них купил и обставил ей дом, другой подарил ей чуть ли
не целую витрину ювелирного магазина, третий еще что-то, - в общем, это была
смена неправдоподобных историй, вроде тех,  какие  Џьер  читал  в  тоненьких
дешевых книжках, подписанных именами совершенно неизвестных авторов. € когда
он вспомнил эту громадную старую женщину в черном глухом платье, похожем  на
рЯсу деревенского кюре,  эти  мохнатые  брови  и  крупный  нос,  возможность
подобного  обогащениЯ  именно   ее,   тетки   †юстины,   казалась   ему   до
удивительности плохо придуманной и фальшивой. ‚месте с тем это было все-таки
именно  так:  дом  стоЯл  на  своем  месте,  как   неопровержимое   каменное
доказательство всей этой неправдоподобной истории,  драгоценности  лежали  в
сейфе, а деньги в ‹ионском Љредите; и самаЯ  очевиднаЯ  убедительность  этих
страшных бровей и огромного носа была бессильна перед  фактами.  €  все-таки
Џьер продолжал не понимать, как у этой женщины, которую  он  знал  старухой,
вдобавок на редкость некрасивой, могла быть - даже десЯтки лет тому назад  -
такаЯ бурнаЯ жизнь, как можно было быть в  нее  влюбленным,  как  она  могла
находить  людей,  которые  были  готовы  дать  ей   все   -   дом,   деньги,
драгоценности. Ћна казалась ему похожей на огромную старую птицу с клювом  и
круглыми неподвижными глазами сплошного черного цвета.
     € вот однажды, года два тому назад, ему попалсЯ старый семейный альбом,
о существовании которого он не знал и который он нашел случайно, в  подвале,
куда он пошел за какой-то доской. Ћдин  фотографический  снимок  обратил  на
себЯ его внимание. ќто  была  фотографиЯ  молодой  женщины  с  неправильными
чертами лица, некрасивости которого не могли изменить никакие усилиЯ ретуши;
и несмотрЯ на все это, в этом лице  была  необыкновеннаЯ  привлекательность,
неопределимаЯ и неотразимаЯ одновременно. —ьЯ это могла быть фотографиЯ?  Ћн
осторожно вынул ее из альбома. Ќа ее обратной стороне было написано от  руки
размашистым почерком: †юстина ”орэ, май тысЯча восемьсот восемьдесЯт второго
года.
     Љогда тетка †юстина приезжала к ним в гости, ей подавались  ее  любимые
блюда, мать Џьера окружала ее заботами и даже голос ее  приобретал  какие-то
особенные  интонации,  которые  невозможно   было   себе   представить   без
присутствиЯ тетки.
     Џоезд остановилсЯ, простоЯл несколько минут на какой-то станции,  потом
опЯть тронулсЯ, и Џьер  снова  стал  думать  о  том,  что  его  занимало  до
остановки, - так, словно движение этих  воспоминаний  точно  соответствовало
ходу поезда.
     ‘только лет тетка †юстина приезжала к  ним  в  их  маленькую  квартиру,
недалеко от площади „анфэр-ђошеро, столько раз она сидела за столом и ела  с
неприЯтной старческой жадностью то, что ей подавала мать. - Љак вы  находите
курицу, †юстина? ‚ам не кажетсЯ, что рис чуть-чуть суше, чем  следовало  бы,
†юстина? „остаточно ли вам тепло, †юстина? - € все это было совершенно  зрЯ.
ќто было зрЯ  -  потому  что  и  приобретение  загородного  дома,  и  проект
кругосветного путешествиЯ, и  все  остальное,  -  это  был  праздный  вздор,
абсурдные иллюзии, глупейший мираж, "мечта, котораЯ рассыпалась  прахом",  -
как сказал Ђльберт ”орэ, - потому что перед смертью тетка  †юстина  оставила
завещание, по которому все ее имущество переходило монастырЯм. € в то времЯ,
как мать плакала, узнав об этом, отец ходил по комнате и говорил, что все  в
конце концов логично и что еще не было примера, чтобы  католическаЯ  церковь
отвергала пожертвованиЯ грешниц. - Ћни не зададут себе вопроса о том,  каким
путем все это было  заработано  и  откуда  им  идет  это  украденное  у  нас
богатство? „а, нас обокрали, - сказала мать. - ‡апомни это, Џьер, и  никогда
этого не забывай: нас обокрали.
     ќта фраза потом стала совершенно обычной; по мере  того  как  проходило
времЯ, она терЯла свою первоначальную горечь, но смысл ее  не  изменЯлсЯ:  -
Џосле того как нас обокрали, - вы  понимаете,  Я  говорю  об  этом  позорном
случае с теткой †юстиной... - ’ы помнишь, Ђльберт,  это  было  вскоре  после
того, как нас обокрали... - ‚ сущности, это был удар,  от  которого  Ђльберт
”орэ никогда не мог оправитьсЯ. Љогда Џьер думал о своем отце, он  неизменно
приходил к заключению, что тот строил все свои планы, и в особенности  планы
обогащениЯ - путешествиЯ,  загородный  дом,  -  на  совершенно  произвольных
предположениЯх, сводившихсЯ, в общем, к постоЯнному расчету на чудо. Ћн мог,
в частности, разбогатеть, выиграв огромную сумму  на  скачках,  купив  билет
Ќациональной лотереи или, наконец, получив наследство тетки †юстины.  „ругие
способы  составить  состоЯние  его  мало   интересовали   и   казались   ему
несбыточными, - в такой же мере Џьеру было очевидно, что именно  расчеты  на
выигрыш или на наследство меньше всего следовало принимать  во  внимание.  €
оттого, что Ђльберт ”орэ всю жизнь верил со слепой наивностью в выигрыш  или
наследство, он вел свои дела с такой неизменной небрежностью.  Ћн,  впрочем,
допускал возможность постоЯнной ошибки в своих расчетах  на  выигрыш;  но  в
том, что он, именно он, получит наследство, он  никогда  не  сомневалсЯ.  Ћн
верил в это еще и потому, что ему,  как  многим  людЯм,  казалось,  что  он,
Ђльберт ”орэ, конечно, заслуживает лучшей участи, чем та, котораЯ выпала  на
его долю.
     Ћн был убежден, никогда об этом не думаЯ, что ему естественно  иметь  в
своем распорЯжении крупные деньги и что его теперешнее положение, -  которое
было бы понЯтно, если бы речь шла о  ком-нибудь  другом,  -  длЯ  него  было
особенно унизительно, так как у него должна была бы быть  совершенно  другаЯ
жизнь - богатство, женщины и даже известность. ’от несомненный факт,  что  у
него не было длЯ этого решительно никаких данных и что он ничем не выделЯлсЯ
среди других - ни знаниЯми, ни способностЯми, ни умом, не играл никакой роли
- длЯ него не существовал. Ћн знал, что не заслужил  своей  участи,  которую
считал печальной и знал, что эта ЯвнаЯ несправедливость  судьбы  будет  рано
или поздно возмещена наследством тетки †юстины.
     Џосле ее смерти в доме наступили дни особенного злобного  траура.  Њать
Џьеро часто плакала - по всЯкому поводу, иногда совершенно  незначительному;
но было  очевидно,  что  если  непосредственной  причиной  этих  слез  было,
например, разбитое блюдо, то  объЯснЯлось  это  все-таки  наследством  тетки
†юстины. Ћтец не плакал и даже избегал об этом говорить, но с неестественной
быстротой постарел и помрачнел и именно тогда  стал  жаловатьсЯ  на  боли  в
груди и начал по-настоЯщему хворать. ‚се чаще и чаще  он  приходил  домой  в
нетрезвом виде, и когда ему жена как-то сказала об этом, он ответил с  такой
искренне печальной интонацией, какой Џьер никогда раньше не слыхал у него:
     - Љакое это может теперь иметь значение? ђазве ты не понимаешь, что все
кончено?
     Ќо вопреки ожиданиЯм его жены,  дела  его  несколько  улучшились  и  он
приносил домой больше денег, чем раньше. ќто было тем более удивительно, что
он стал еще невнимательнее, еще небрежнее,  пропускал  важные  свиданиЯ,  не
ЯвлЯлсЯ туда, куда было нужно, и вообще,  казалось,  махнул  рукой  на  все.
—ерез год после смерти тетки †юстины он слег - и больше  не  встал.  Ћн  так
хорошо знал, что он умирает, что в тот день, когда он прервал  однажды  свое
обычное тЯжелое молчание, он сказал Џьеру в ответ на начатую фразу;
     - Љогда, папа, ты начнешь выходить...
     - џ выйду отсюда ногами вперед, сынок, ногами вперед, ты понимаешь, - и
со стоном повернулсЯ к стене.
     Ђ мать все прибирала, чистила, натирала полы, делаЯ это автоматически и
безошибочными движениЯми, и в день смерти Ђльберта ”орэ она  с  утра  начала
мыть оконные стекла в столовой и вошла в комнату, где он умер, - в переднике
и с трЯпкой в руке, которую забыла бросить или положить куда-нибудь.
     ’о, что больше всего запомнилось Џьеру, это лицо его матери,  когда  он
как-то вернулсЯ домой, через несколько дней  после  смерти  отца.  Љогда  он
вошел в комнату, он увидел,  что  она  сидела  опустив  голову  и  беззвучно
плакала. Ќа ней было старое платье и вечный ее передник, в правой  руке  она
опЯть держала пыльную трЯпку. ‚ ее низко склоненной голове, во всем ее  теле
была такаЯ глубокаЯ усталость  и  такое  непоправимое  несчастье,  что  Џьер
почувствовал, как слезы навернулись на его глаза.  -  Ѓедный  мой  Џьеро!  -
сказала она едва слышно. Ћн сел прЯмо на пол перед ней, обнЯл ее колени, как
он  делал,  когда  был  маленьким,  и  начал  говорить  ей,  чтобы  она   не
беспокоилась ни о чем, что он будет о ней заботитьсЯ, будет работать  и  она
не будет знать нужды. - „а, да, мой миленький, Я знаю, - сказала она.  -  Ќа
тебЯ Я могу положитьсЯ. џ не об этом плачу. Џьеро.
     Ћн не решилсЯ расспрашивать ее. …му все было Ясно и  без  этого:  такаЯ
долгаЯ жизнь, упорнаЯ экономиЯ, постоЯннаЯ работа, никаких  радостей,  кроме
иллюзорной надежды на чудесное разрешение всех вопросов - тетка †юстина, - и
все это совершенно впустую. Ђ начинать сначала - слишком поздно, нет сил,  и
прожить второй раз жизнь нельзЯ. ’ак он думал тогда  и  решил  сделать  все,
чтобы  облегчить  существование  матери.  …му  оставалсЯ  год  до  получениЯ
аттестата зрелости, но он не  вернулсЯ  в  лицей.  —ерез  две  недели  после
похорон отца он уже работал писцом в небольшом предприЯтии. Ћн  относилсЯ  к
своему делу с необыкновенной добросовестностью, котораЯ,  однако,  вовсе  не
объЯснЯлась его интересом к работе и его служебным усердием, как  это  думал
его хозЯин, неизменно мрачный и неразговорчивый  пожилой  человек,  один  из
бывших клиентов Ђльберта ”орэ. —ерез месЯц он сказал Џьеру:
     - Ќу, знаете, могу только сказать, что вы не  похожи  на  вашего  отца.
‘овершенно не похожи, совершенно.
     Џьер не курил, не ходил в кафе и на службу отправлЯлсЯ пешком. ‚се свои
деньги он приносил домой, и в этом суровом воздержании от  каких  бы  то  ни
было удовольствий он  находил  удовлетворение,  заполнЯвшее  его  жизнь.  Џо
воскресеньЯм он сам натирал полы в квартире, никогда не  забывал  ни  одного
поручениЯ матери и  искренне  страдал  от  того,  что  она,  по  многолетней
привычке, вставала раньше, чем он, и  приносила  ему  кофе  в  кровать.  Ћна
изменилась, постарела, стала медленнее в движениЯх, но чистила  и  мыла  все
по-прежнему. €ногда, в отсутствие Џьера, она  разговаривала  с  соседками  -
всегда о том, какой у нее заботливый сын.
     - џ уверена, - говорила она, - что даже если он женитсЯ, то  будет  так
же хорош ко мне, как теперь.
     Џроходили однообразные месЯцы, не приносЯ никаких изменений. Џьер знал,
однако, что его мать успела отложить небольшую сумму  денег,  -  потому  что
теперь всеми средствами она распорЯжалась бесконтрольно в  отличие  от  того
времени, когда был жив Ђльберт, который ей давал ровно столько, сколько,  по
его расчетам, было необходимо, чтобы не умереть с  голоду,  как  он  говорил
шутЯ. ‡атем Џьер получил повышение: ушел помощник бухгалтера и он занЯл  его
место. …му прибавили жалованье.  ЋткладываемаЯ  сумма  стала  увеличиватьсЯ;
два, иногда три раза в неделю мать теперь кормила его то кроликом, то  дичью
и начала говорить, что мужчине как-то  неловко  не  курить.  ‡атем,  однажды
заглЯнув  в  свой  бумажник,  Џьер  совершенно  неожиданно   нашел   в   нем
пЯтисотфранковый билет, который она ему туда положила, считаЯ, что  молодому
человеку нельзЯ ходить без денег. Ћн пожал плечами и билета не тронул.
     ‚ сущности, не было никакой необходимости, особенно теперь,  -  он  это
прекрасно понимал, - в таком суровом  аскетизме.  Ќо  он  настолько  к  нему
привык, что длЯ него было действительно трагедией заказать  себе,  например,
новый костюм. Ћн вовсе не был  скуп,  но  ему  казалось,  что  он  не  имеет
морального права тратить такие деньги, в то времЯ, как его мать была  лишена
самого необходимого всю свою жизнь. …му  доставлЯло  особенное  удовольствие
отдавать ей все, что он зарабатывал, не оставлЯЯ себе  почти  ничего.  Љроме
того, он просто физически не любил деньги, ни кредитные билеты, ни монеты, и
очень хорошо понимал  кассира,  веселого  тридцатилетнего  мужчину,  который
говорил:
     - Љ деньгам Я чувствую отвращение. џ их перебираю  целый  день,  и  под
конец днЯ менЯ начинает тошнить.
     Џьер  не  перебирал  деньги,  он  имел  дело  только  с  их   цифровыми
отражениЯми. „линные рЯды чисел проходили перед его глазами  каждый  день  -
задолженность. прибыль, отчетность, скидка, проценты, отчислениЯ. ‚ том, что
все эти  числа,  в  их  постоЯнных  смешениЯх  и  метаморфозах,  подчинЯлись
неизменным законам, никогда не допускавшим ни малейшего от  них  отклонениЯ,
был  какой-то  успокоительный  и  почти  философский  смысл,  было  какое-то
напоминание о повторности всего происходЯщего. Џьер иногда думал об этом  во
времЯ работы.
     Ќо вообще он думал сравнительно редко. …му казалось, что это происходит
оттого,  что  знает  мало  вещей,  которые  заслуживали  бы  пристального  и
углубленного вниманиЯ. Џолитика его не интересовала, в  книгах,  которые  он
читал, он неизменно находил  раздражавшую  его  искусственность  построениЯ,
театра он не понимал. ѓде-то далеко от того мира, в котором он проводил свою
жизнь, был другой мир,  тот  Џариж,  о  котором  он  невнимательно  читал  в
газетах,  -  премьеры,  балетные  красавицы,  кинематографические   артисты,
знаменитые писатели, художники,  скаковые  полЯ,  лошади,  жокеи,  министры,
обеды на Љэ д'Ћрсэ. ‚се это было неважно и неинтересно. ‚ажно и  значительно
было то, как запомнились ему эти майские сумерки, когда он  вернулсЯ  как-то
домой, и это  незабываемое  выражение  печали  на  лице  его  матери,  низко
склоненнаЯ ее голова и пыльнаЯ трЯпка в ее руке.
     Џоезд  опЯть  остановилсЯ  и  снова  двинулсЯ.  ѓлухо  зашумела   роща,
пролетевшаЯ перед мокрым  стеклом  вагонного  окна,  потом  опЯть  мелькнула
мутнаЯ зелень полей, и затем все шли перед  глазами  неровные  желтые  стены
какого-то обрыва, с темными пЯтнами кустов, росших на скользком откосе.
     Џьер смотрел в окно, но то, что возникло перед  его  глазами,  было  не
похоже на эту глинЯную стену. Ћн отчетливо вспомнил другие, осенние пейзажи,
сначала Ќормандию, куда его повезли, когда он был мобилизован в начале войны
и где формировалась его часть, потом бельгийскую границу, бесконечные окопы,
которые рыл саперный батальон, где он служил, письма от матери - дорогой мой
Џьеро, у менЯ все по-прежнему... Я все думаю о тебе... беднаЯ ”ранциЯ... мне
кажетсЯ, что  ты,  мой  дорогой  мальчик,  меньше  всего  заслужил  то,  что
происходит сейчас... мой дорогой Џьеро, отправлЯю тебе посылку... помни, что
Я всегда думаю о тебе... Я знаю,  что  Я  вправе  гордитьсЯ  таким  сыном...
„орогой мой Џьеро... в моей жизни было мало счастьЯ, но тем, которое было, Я
обЯзана тебе... если есть  на  земле  справедливость,  то  ѓосподь  сохранит
тебЯ...
     ‘тоЯли  жестокие  зимние  холода.  Џьер  спал,  зарывшись   в   солому,
проваливаЯсь в ледЯную тьму и просыпаЯсь ранним морозным утром. Џотом  стало
теплее, затем немцы начали  наступление,  говорили,  что  они  давно  обошли
французскую армию, что все кончено и непонЯтно почему  оцепеневший  саперный
батальон Џьера осталсЯ на месте, ожидаЯ неизвестно чего. Џотом, в  сумерках,
лейтенант ђобино сказал Џьеру:
     - ”орэ, нас предали, нас ждет плен и бесчестие. џ ухожу. •отите идти со
мной?
     - Џлен? - сказал Џьер, не понимаЯ. - Џлен? Ѓесчестие?
     ѓде-то далеко был Џариж, площадь  „анфэр-ђошеро,  Њартина  ”орэ  -  его
мать... дорогой мой Џьеро...
     - џ с вами, господин лейтенант, - сказал  Џьер.  Ћни  шли  больше  двух
недель, и когда они подходили к Џарижу, их уже никто не мог  бы  принЯть  за
военных. ђобино был в потертом пиджаке, синей рубашке и бархатных штанах; на
Џьере была рабочаЯ куртка и слишком короткие полосатые брюки -  они  достали
эту одежду у мэра  небольшой  деревни,  морщинистого  старика  со  свирепыми
глазами, который накормил их, - они не ели до этого двое суток, - уложил  их
спать и  утром  пожелал  им  счастливой  дороги,  протЯнув  руку  с  черными
крестьЯнскими ногтЯми. Џариж давно был занЯт германскими войсками, но  никто
не задержал ни Џьера, ни ђобино.
     ‚ квартире, возле площади „анфэр-ђошеро, все  было  чисто  и  аккуратно
прибрано, как всегда, и кровать Џьера была постелена так, как если бы ничего
не случилось и он никогда не отлучалсЯ из дома. ѓород был  на  три  четверти
пуст, делать было совершенно нечего, и Џьер  от  скуки  стал  читать  книги,
которые нашел в библиотеке отца, бесконечно длинную историю культуры и труды
о каменном веке. Џотом люди начали постепенно возвращатьсЯ в Џариж, а когда
     Џьер в десЯтый раз отправилсЯ посмотреть не открываетсЯ ли предприЯтие,
в котором он работал  помощником  бухгалтера,  он  вдруг  увидел  отворенные
ставни, вошел и встретил хозЯина, который пожал ему руку и отрывисто сказал:
     - †изнь продолжаетсЯ, ”орэ, несмотрЯ ни на что.  Њы  возобновлЯем  нашу
работу.
     ‘начала они были вдвоем - хозЯин и он. Џотом стали поЯвлЯтьсЯ другие, и
к концу года почти все были на своих  местах,  кроме  кассира,  попавшего  в
плен, и двух других служащих, исчезнувших неизвестно как и куда. Џьер  сразу
же был назначен старшим бухгалтером. ‘тоЯла суроваЯ зима, на  службе  топили
плохо, не хватало углЯ, зато дома была необыкновеннаЯ теплынь.  Њать  Џьера,
как оказалось, запаслась топливом надолго.
     Ћна жила теперь все времЯ в состоЯнии блаженного спокойствиЯ,  которого
раньше не знала. Љогда всЯ работа по  дому  была  кончена,  она  садилась  в
кресло, против печки, брала  вЯзание  и  целыми  часами  сидела  неподвижно,
засыпаЯ иногда на несколько минут и просыпаЯсь, чтобы вновь вернутьсЯ в этот
теплый мир наконец обретенного счастьЯ.  Џьер  был  аккуратен,  как  всегда,
уходил утром, возвращалсЯ к обеду, шел опЯть на службу и приходил  к  ужину.
ђаз в неделю он водил мать в  кинематограф,  остальные  вечера  он  проводил
дома, в долгих разговорах с ней. Ћн рассказывал ей о том,  как  идет  война,
что происходит в ‹ивии, приводил разнообразные цифры, на которые у него была
профессиональнаЯ памЯть, - тоннаж союзного флота, количество дивизий, добыча
нефти, промышленный потенциал Ђмерики. Ћн говорил ей обо всем этом, пока  не
замечал, что это ее не очень интересует. ’о, что имело длЯ нее несомненный и
понЯтный интерес, касалось вещей более  непосредственных  -  ночных  тревог,
налетов авиации, того, что угрожало ее спокойствию. Џьер убедил  ее  в  том,
что  район,  в  котором  они  живут,  не  подвергаетсЯ   никакой   опасности
бомбардировки, и тогда она перестала боЯтьсЯ  и  во  времЯ  тревог  даже  не
спускалась больше в подвал. Ћн понимал, что от  нее  нельзЯ  было  требовать
постоЯнного интереса к чему-то, в сущности, длЯ  нее  почти  отвлеченному  -
далеким боЯм в ‹ивийской пустыне или в глуши ђоссии. ќто  было  ему  понЯтно
потому, что она была пожилой и усталой женщиной и тот запас чувств и та сила
восприЯтиЯ, которые ей были отпущены природой, были давно исчерпаны почти до
конца; и еще оттого, что собственный интерес  к  этим  событиЯм  был  как-то
ослаблен тем, что  война  вообще  была  ему  органически  противна.  ќто  не
помешало и не могло бы помешать ему  выполнЯть  то,  что  называлось  обычно
долгом  перед  родиной.  Ќо  огромные  разрушительные   возможности   войны,
вызывавшие у одних страх, у других  восторженное  преклонение  перед  силой,
производили на него неизменное впечатление тЯгостности и бессмысленности. Ћн
знал, что ѓерманиЯ должна была быть побеждена, и считал, что достижение этой
цели оправдывало все, что происходило. Ќо тЯгостного  чувства,  которое  его
охватывало, когда он думал о войне, это не  уменьшало.  Ћн  чаще  говорил  с
матерью о другом - о своей работе, о том, как он с ней  справлЯетсЯ.  Ћна  в
свою очередь рассказывала ему, где она покупает продукты, как все дорожает и
как трудно все доставать. Ћна стала Явно слабеть в последнее времЯ, и у  нее
начались сердечные недомоганиЯ, которые проходили довольно скоро,  но  времЯ
от времени возобновлЯлись. „октор, осмотревший ее, сказал Џьеру:
     - ‘остоЯние вашей матери не внушает  немедленных  опасений.  Ћна  может
прожить до девЯноста лет. Ќе могу от  вас  скрыть,  однако,  что  этот  срок
нельзЯ установить даже с самой приблизительной степенью точности. ќто  может
случитьсЯ завтра, или через месЯц, или через тридцать лет.
     ќта невозможность предвидеть ту или иную  длительность  жизни  получила
свое подтверждение в том, что мать Џьера умерла через три года после первого
визита доктора. Џьера в тот день на службе вызвали по телефону, он  подошел,
взЯл трубку и услышал прерывистый голос соседки,  мадам  ђосиньоль,  знавшей
его еще мальчиком:
     - Џьеро, приходи сейчас же домой. ’воей матери плохо.
     Ћн бросилсЯ бегом из конторы, спустилсЯ в метро и  через  десЯть  минут
был дома. Ќо он опоздал: она умерла в то времЯ, когда поезд метро, в котором
ехал Џьер, подошел к станции „анфэр-ђошеро.
     Џьер закрыл глаза. ќто было два года тому назад. Џервое времЯ он все не
мог привыкнуть к пустоте и тишине своей квартиры.  ‡амолк  навсегда  аппарат
радио; Џьер знал, что его звук немедленно вызовет с болезненной силой в  его
памЯти воспоминание о матери, при жизни которой радио все  времЯ  передавало
под сурдинку лекции, легкую музыку,  симфонии  и  концерты.  Џотом  он  стал
привыкать к этому отсутствию звуков, и теперь, уже давно, возвращение  домой
значило длЯ него погружение в ничем не прерываемую неподвижную тишину.
     Ћн не знал, что с собой делать, рано ложилсЯ  спать,  по-прежнему  мало
читал. …му казалось, что жизнь его проходит теперь совершенно  зрЯ.  „о  тех
пор пока была жива его мать, его назначение состоЯло в том, чтобы  ограждать
ее от неприЯтностей, защищать от трудностей,  беспокойства,  нужды;  теперь,
когда ее не было, все, что он делал, потерЯло свой главный смысл.  Ќо  жизнь
его не изменилась. Ћн по-прежнему уходил каждое утро на службу,  по-прежнему
получал жалованье, и еще некоторое времЯ тому назад это  казалось  важным  и
необходимым. ’еперь длЯ него стало Ясно, что это могло иметь свое оправдание
только в том случае, если служило длЯ достижениЯ какой-то цели. €  эта  цель
теперь была отнЯта у него, - потому что сердце его матери ослабело  и  потом
остановилось в день ее смерти.  €  прекращение  этого  мерного  вздрагиваниЯ
значило не только то, что она умерла; это значило - об этом  он  думал  чаще
всего, - что из его собственной жизни был вынут тот смысл, который  наполнЯл
ее раньше.
     “ него было несколько коротких  романов  -  была  девушка  из  соседней
конторы, Ћдэтт, была другаЯ, с  которой  он  познакомилсЯ  в  кинематографе,
‘абина; но все это оставило в его памЯти легкий осадок отвращениЯ,  и  после
того, как он рассталсЯ сначала с Ћдэтт, потом с ‘абиной, обе они говорили  о
нем с враждебной насмешливостью. Ћн встретил некоторое времЯ спустЯ еще одну
девушку, котораЯ ему  особенно  -  понравилась  -  у  нее  было  кругловатое
спокойное лицо, покорные глаза, очень точные движениЯ и  грудной  голос.  Ќо
когда он узнал, что ее зовут Њартиной, так же, как звали его мать, он пришел
в  необыкновенное  замешательство,  несвЯзно  извинилсЯ  и  перестал  с  ней
встречатьсЯ; она не могла понЯть причины его необъЯснимого поведениЯ.
     ‚ечером, ложась в кровать, он засыпал мгновенно и не успевал ни  о  чем
подумать. ‚ противоположность большинству людей, он погружалсЯ в раздумье  -
когда это с ним случалось - по утрам. Ћн вставал значительно раньше, чем это
было необходимо, брилсЯ, принимал ванну, одевалсЯ, потом долго пил  кофе,  и
все-таки времени до ухода на работу оставалось еще  много.  Ћн  сидел  тогда
перед столом и думал, что если бы у  него  была  возможность  выбрать  любую
профессию и если бы он оказалсЯ достаточно  способным,  чтобы  выполнить  то
человеческое назначение, которое ему казалось наиболее достойным, он стал бы
врачом. € ему представлЯлась жизнь этого  теоретического  и  предполагаемого
врача, как его личнаЯ борьба  против  болезни  и  в  конечном  итоге  против
смерти. Џобеда над ней казалась ему единственным действительно важным долгом
человека.  Ћн  воображал   себе,   -   избегаЯ   клинических   подробностей,
останавливатьсЯ на которых ему мешало отсутствие медицинских познаний, - рЯд
отдельных  тЯжелых  случаев  -  туберкулез,  рак,  обреченные  больные  и  -
благодарЯ усилиЯм врача - их медленное  возвращение  к  жизни.  Ќо  все  это
оставалось в области чисто умозрительных представлений, потому что он  знал,
что длЯ такого назначениЯ у него  не  было  никаких  данных.  ‚  отличие  от
Ђльберта  ”орэ,  твердо  верившего  в  свою  собственную  судьбу  и  в  свое
воображаемое превосходство над другими, Џьер был убежден, что место, которое
он занимает в жизни, точно соответствует его способностЯм и что  на  большее
он претендовать не вправе. Џеред уходом  на  службу  он  быстро  и  небрежно
осматривал себЯ в зеркало: невыразительные глаза,  продолговатое,  ничем  не
замечательное лицо, чуть-чуть  отстающие  уши.  ‚оротничок  его  был  всегда
свежим;  Џьер  вообще  отличалсЯ   почти   болезненной   чистоплотностью   и
брезгливостью, - качества, которые в  его  жизни  подвергались  многократным
испытаниЯм, особенно в казарме  и  на  войне,  но  которых  ничто  не  могло
изменить. Ћн также был чувствителен к дурным  запахам  и  поэтому  с  трудом
переносил метро. € теперь, сидЯ в купе вагона, он был искренне рад тому, что
путешествие все-таки подходит к концу и что еще  через  некоторое  времЯ  он
будет избавлен от общества своих соседей крестьЯн, которых сама жизнь лишала
в противоположность Џьеру - какой бы то ни было чувствительности к каким  бы
то ни было запахам.
     Ќа перроне маленького вокзала Џьер увидел ”рансуа, который ждал  его  в
своем длинном дождевике и с огромным черным зонтиком, который он держал  над
головой. ЏроклинаЯ погоду, ”рансуа взЯл  под  руку  Џьера,  у  которого  при
выходе с вокзала никто не спросил билета  -  вообще  вокруг  не  было  видно
никого из железнодорожных служащих и только силуэт  смазчика  маЯчил  далеко
впереди, возле паровоза.  ‚месте  с  ”рансуа  Џьер  вышел  на  привокзальную
площадь, где их ждала крестьЯнскаЯ двухколеснаЯ телега, запрЯженнаЯ  тЯжелым
вороным жеребцом.
     - ’ы мне, старик, можешь не верить, - сказал ”рансуа, - но вот  Я  сижу
здесь уже пЯть дней, и за все это времЯ, мож