а портьерами,  а
‚ильЯмс  Џокэр, взбешенный, ударил „жорджа по щеке, ударил очень театрально,
но  и  очень  больно.  „жордж  подумал,  какой  смешной  сценарий,  и  начал
размышлЯть  -  комедиЯ  это  или  драма,   и  как  ему  надлежит  поступить?
‘клонившись к мысли, что ‚ильЯмс и Њери играют драму, он также ударил своего
обидчика. ‚ильЯмс Џокэр  тогда достал из  шкафа два пистолета и один  из них
подал  „жорджу.  Ѓыло  совершенно  Ясно, что  „жордж  не  ошибсЯ  и что  это
чувствительнаЯ драма. „жордж сохранЯл  полное  спокойствие  и,  знаЯ,  что в
кинематографе пистолеты и ружьЯ только шумЯт, но никого не убивают, длЯ вида
прицелилсЯ, стараЯсь это сделать как можно эффектней.
     ‚ильЯмс Џокэр упал так же, как  в гостинице  "ЂлександриЯ", но  на этот
раз  он  не  косил своими желтыми глазами,  и Њери не улыбалась, а с криками
"убийца!" начала громко плакать.
     •отЯ „жордж понимал, что слезы Њери - кинематографические слезы, он все
же смутилсЯ, он не мог видеть ее слез.
     - Њери, Я хорошо сыграл, и ты получишь теперь зеркальное трюмо!..
     ‚скоре пришли  статисты  в  полицейской форме и увели  „жорджа. ‚ доме,
куда  его поместили длЯ дальнейших съемок,  было много  одинаковых  дверей с
цифрами,  как  в гостинице "ЂлександриЯ".  Ќо это был очень неудобный дом, и
„жорджу приходилось там  очень много  терпеть. Ћн  даже жалел о  перекладине
вагона. …динственной подругой, услащавшей несколько его дни, была трубка. Ћн
курил  ее и  любовалсЯ ею,  как прекрасным  научным изобретением.  Џравда, в
доме, где он находилсЯ  совершенно  не было ветра, но „жордж помнил, что  он
должен, как солдат на войне, быть готовым в любой момент кинутьсЯ в воду или
взлететь на воздух.
     „ни  шли за  днЯми,  и „жордж начал тосковать. …го заставлЯли играть  в
очень  скучном фильме, который зрители  безусловно  освищут. "‚‚" неожиданно
оказалась дурной фирмой.
     Ќаконец  режиссер  приступил  к  съемке следующего действиЯ.  ‚месте  с
„жорджем  играли многие  статисты  в  судейских колпаках. ѓлавный из них был
актер, перешедший в  "‚‚" из "Ђ‘“" и  когда-то  игравший мошенника  „журса и
наглого лакеЯ гостиницы "ЂлександриЯ".
     “видев в зале Њери, исполнЯвшую второстепенную роль, „жордж крикнул:
     -  Њери, Я из-за тебЯ играю! Њне очень трудно,  "‚‚" придумала  ужасные
условиЯ...
     Ќо  Њери  ему ничего не  ответила.  ’щательно исполнЯЯ свою  роль,  она
закрыла лицо платочком и отвернулась.
     „жорджа  отвезли  обратно  в  плохую  гостиницу,  и  снова   потЯнулись
однообразные дни.  Ќе выдержав,  „жордж  написал  режиссеру фирмы "‚‚",  что
долгие перерывы между съемками угнетают его и что он требует ускорениЯ темпа
работы. ђежиссер согласилсЯ с ним  и передал через хмурого статиста, одетого
сторожем, что завтра состоитсЯ съемка последнего эпизода.
     „жорджа разбудили ночью. Ѓедный актер „жордж ђэнди знал, что теперь  он
окажетсЯ на  должной  высоте  и не  переиграет.  …му позавидует сам  "король
экрана", чьЯ невозмутимаЯ маска глЯдит с плакатов пЯти материков, - Японский
мим ‘ако •акаЯва.
     Њесто  съемки понравилось  „жорджу.  Ћн любил на  экране все достижениЯ
современной  техники: массивные  танки  и карманные телефоны,  торжественные
обелиски  грузоподъемников  и легчайшие гоночные  машины. Љогда его  ввели в
комнату,  он  сразу оценил  величие и  красоту декорации:  голые  стены, три
электрические  лампочки необычайной  силы  и  большое  кресло,  напоминавшее
слегка зубоврачебное, но  гораздо сложнее и внушительнее. „жордж понЯл,  что
фирма  "‚‚" действительно не останавливаетсЯ ни  перед  какими  затратами. ‚
сцене участвовали, кроме „жорджа, еще два мелких актера: один играл пастора,
другой, весь в черном, исполнЯл какую-то не совсем понЯтную „жорджу роль.
     Џрисутствующий режиссер фирмы "‚‚" в высоком цилиндре предложил „жорджу
сохранЯть спокойствие. Ќо актер „жордж, испытавший немало трудных съемок, не
нуждалсЯ в  подобных назиданиЯх. Ћн  понимал, что играет длЯ необыкновенного
фильма, который будет демонстрироватьсЯ перед миллионами людей в Ќью-‰орке и
в ђиме, в Њоскве и в ’окио. Ћн сидел величественный на высоком кресле. ‚друг
он  вспомнил, что  мелкой оплошностью едва не испортил фильма,  и, с грустью
отрываЯ от губ недокуренную трубку, сказал:
     - ‚озьмите ее; дым может заслонить лицо.
     Ћн сидел и думал о том,  что теперь у  Њери будет все, и  Њери вернетсЯ
снова к  покинутому ’ому.  Ћни  уедут  далеко в Љанаду, в лес,  где остались
забытые  престарелые  волки. „жордж  думал  о том,  что  волки все же добрее
людей, - у  них нет таких трудных  фильмов.  €  когда ток уже коснулсЯ спины
великого актера „жорджа ђэнди - охотник ’ом еще раз прошептал:
     - Њери, ты ко мне вернешьсЯ?..
     Ђ  трубку  особой  модели,  предназначенную  длЯ  шоферов,  летчиков  и
морЯков, взЯл себе на счастье мелкий актер в черном,  исполнЯвший  не совсем
понЯтную роль. ‚скоре актер уехал в Џикардию, где  шла большаЯ съемка войны.
Ћн там играл недолго. “целевшаЯ трубка досталась мне. —то касаетсЯ  менЯ, то
Я еще играю и, кажетсЯ, не последний эпизод. Њне часто приходитсЯ курить эту
усовершенствованную трубку  при  полном  безветрии. Ќо  режиссер  фирмы "‚‚"
может быть спокоен, - Я не испорчу фильма и в нужную минуту крикну:
     - “берите! „ым может скрыть лицо...

        ‘едьмаЯ
     ‚ древности люди носили на себе в  качестве амулетов различные каменьЯ:
от тЯги к вину - холодный аметист,  от  приступов  гнева  - нежный топаз,  в
котором  осеннЯЯ ольха,  шафран и  всепрощающее солнце, от самой губительной
страсти, любовной,  -  бирюзу.  Ќо  каменьЯ  -  вещь  дорогаЯ и  не  всЯкому
доступнаЯ. Њне  же, по  некоторым особенностЯм моей впечатлительной природы,
необходим талисман от чар, которые люди, обладавшие драгоценными каменьЯм, а
также  избытком  фантазии,  приписывали  различным  богинЯм  с  поэтическими
именами. ‘частливый случай послал мне вещь, вернее,  останки вещи, прекрасно
заменЯющие персидскую бирюзу. ќто - глинЯнаЯ трубка со сломанным мундштуком.
Љак и все голландские трубки, она  отличаетсЯ белизной и  невинностью. –елый
город - ѓуда, в котором восемнадцать церквей и ни одного притона, занимаетсЯ
изготовлением подобных  трубок. ‘ердечные голландки  в белоснежных  чепцах с
голубиной кротостью  лепЯт  из голландской  земли,  столь богомольной,  что,
безусловно, на ней разыгрались бы сцены свЯщенного писаниЯ, если бы случайно
не  занЯла  ее место  грЯзнаЯ  и  развратнаЯ  €удеЯ, хорошенькие  чистенькие
трубки. „евственные голландцы обжигают их на огне  столь возвышенном, что он
пылает как нимб вокруг великомучеников и бессребреников. ‡асим десЯтки тысЯч
трубок,  среди  дюн, плотин, каналов, мельниц,  одухотворЯют труды  и досуги
отцов, сыновей, дедов, тестей, зЯтей, даже несчастных одиноких холостЯков.
     ‚се голландцы,  как  семейные  так  и  холостые,  курЯт  свои трубки  с
исключительной медлительностью, памЯтуЯ, что спешит лишь тот, у кого совесть
нечиста.
     ЏолуразбитаЯ трубка, которую Я бережно храню, хотЯ она и  мало пригодна
длЯ  своего  прЯмого  назначениЯ,  принадлежала   человеку  с  незапЯтнанной
совестью  - Њартину  ван  Ѓрооту,  владельцу  большой  фермы  в окрестностЯх
Ђлькамара. €сториЯ о том, как она перешла в мои недостойные руки,  лишившись
при этом кончика своего длинного  носа, свЯзана с печальными и трогательными
воспоминаниЯми моей ранней юности.
     Њне было восемнадцать лет, Я еще не курил трубки, изредка длЯ шику дымЯ
папиросами "‘оломка",  от которых у менЯ ныло под ложечкой.  џ также еще  не
знал, что в  жизни мне  понадобитсЯ бирюза или  ее суррогат,  словом  Я  был
невинен.
     ‚ероЯтно, судьба, учитываЯ  это,  привела менЯ,  обходЯ грЯзные €талии,
где  расплодившиесЯ  герои  „екамерона  обделывают  свои  темные  делишки, в
добродетельную ѓолландию.
     ‚есной 1909 года Я приехал  в Ђлькмар,  но, смущенный величием пастора,
державшего  громовую  проповедь  в  церкви,  где  по случаю  воскресного днЯ
находилсЯ весь город, а также хеопсовыми пирамидами красных круглых сыров, Я
отправилсЯ  вдоль  по  каналу  и часа  два спустЯ постучалсЯ в ворота белого
крахмального домика. Ќа стук не спеша вышли двенадцать девушек, или, вернее,
двенадцать  существ женского пола, ибо к младшей пЯтилетней  девочке врЯд ли
подходило это определение; что  касаетсЯ старших, то даже тогда Я не решилсЯ
бы утверждать, что они ЯвлЯютсЯ именно девушками. ‚след за ними, ступаЯ так,
что от одного  шага до  другого можно было безусловно  продумать все глубины
ЃытиЯ и даже Џаралипоменон, показалсЯ старик лет шестидесЯти, еще крепкий, с
бахромой  седой  бороды,  среди  которой,  как маЯк  среди пены  волн, мигал
красный  огонь  длинной  глинЯной   трубки.   Џосле  некоторых  переговоров,
касавшихсЯ одновременно и  нравственных канонов и  нидерландских флоринов, Я
получил  комнату в доме фермера  и  мало-помалу  стал  "своим  человеком". џ
узнал,  что  все  вышедшие  мне  навстречу  существа  действительно ЯвлЯютсЯ
девушками и, точнее, дочерьми Њартина ван Ѓроота,  овдовевшего три года тому
назад;  что, кроме  них  и  менЯ,  на  ферме живут  еще восемь работников  и
семьдесЯт семь  коров, составлЯющих  основу общего благополучиЯ: Њартин  ван
Ѓроот  был  главным  поставщиком  Ђлькмарской  фабрики сгущенного молока,  и
каждаЯ корова с серебрЯным плеском ронЯла в ведра,  услужливо  подставлЯемые
дочерьми фермера, не менее трех флоринов ежедневно.
     †изнь  на ферме не отличалась  суетным  разнообразием. Љоровы  жевали -
сначала сочную траву,  потом не  менее  сочную жвачку  и, дожевав, засыпали.
„евушки доили коров,  ели  хлеб  с  маслом,  стирали или гладили  кокетливые
передники и также засыпали. ђаботники  же предпочтительно мыли и причесывали
коров. •озЯин  поверЯл отправленные бидоны, читал библию и курил трубку. ‚се
эти  занЯтиЯ  проделывались  с  отменной  точностью  изо  днЯ  в   день,  за
исключением воскресений. ‚ этот день хозЯин, дочери хозЯина,  работники  и Я
хором  пели  псалмы,  пели нескладно,  но  усердно, а семьдесЯт  семь коров,
будучи взращенными не где-нибудь, а  на праведной ферме ван Ѓроота, забывали
о  жвачке и, прислушиваЯсь к пению, умильно  мычали. ‘реди нашего безбожного
века  это напоминало  мне  наивную картину средневекового  мастера,  Я  даже
находил,  что  выражение  коровьих   морд  в  такие  часы  ЯвлЯлось  глубоко
ретроспективным - как будто это не коровы, приносЯщаЯ  каждаЯ по три флорина
ежедневно, а евангельские волы.
     „олжен  прЯмо сказать,  что мои  душевные переживаниЯ не  отличались ни
буколической суровостью буден фермы, ни тихой благостью ее праздников. ‘реди
универсальной идиллии Я томилсЯ,  сам не знаЯ  почему. ‘корей всего, причины
были глубоки и всесторонни: мой нежный возраст и здороваЯ молочнаЯ  пища, от
которой Я  быстро окреп и возмужал  (при этом не следует забывать, что рЯдом
со мной находились двенадцать дочерей хозЯина, из которых только три младших
не вызывали во мне ничего другого, кроме преждевременных  отцовских чувств).
џ  не  пробовал  курить  папиросы  "‘оломка",  не  читал  сочинений  ‹еонида
Ђндреева, но, съев  чашку творогу со сметаной, отправлЯлсЯ в поле и, грустно
оглЯдываЯ  крыльЯ  мельницы,  пЯтнистых  коров,  беленький  домик  с девЯтью
приманчивыми передниками, декламировал:
     € жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
     ’акаЯ пустаЯ и глупаЯ шутка.
     ‚прочем,  эта  "шутка"  менЯ  глубоко интересовала,  и Я  действительно
внимательно наблюдал за  окружающим. џ знал,  что в  книгах  самых различных
писателей  -  и классиков, которых мы читали в гимназии, и новых, которых от
нас  всЯчески  прЯтали, -  изображалась предпочтительно любовь. ‚се  фазы ее
литературного развитиЯ были мною давно изучены.  џ твердо помнил, что, любЯ,
люди становЯтсЯ ангелоподобными, стрелЯют в себЯ и других, идут в ‘ибирь или
в монастырь, словом, начинают жизнь новую, действительно интересную и совсем
не похожую  ни на будни,  ни на праздники фермы ван Ѓроота. Ќо  нигде вокруг
себЯ Я  не  мог  обнаружить  никаких признаков  этого  вожделенного событиЯ.
„очери  фермера,  как Я уже  сказал,  помимо  работы,  еды и  сна,  ничем не
занимались.  Ќикогда  ни один  посторонний мужчина  не  приближалсЯ к ферме.
„евушки были похожи одна на  другую и все вместе на отца - пухлые, румЯные и
неподвижные.  —то касаетсЯ работников, то и в амбаре, где  они помещались, Я
не  находил никаких следов возможной любви. Џо отношению к хозЯйским дочерЯм
они  выЯвлЯли  почтительное безразличие, и, нечаЯнно  задеваЯ  локтем  грудь
девушки, работник ’ео  равнодушно шел  дальше, в то времЯ как Я  чувствовал,
что никак не смог бы пережить подобную катастрофу.
     Џравда,  иногда  работники  отлучались   в   Ђлькмар.   џ   не  решалсЯ
расспрашивать  их,  что   именно  они  делают  в  городе,  и  удовлетворЯлсЯ
предположениЯми, что городской климат более благоприЯтствует любви.
     “вы, последнее  оказалось  Явно  ошибочным,  и через месЯ  мои  смутные
томлениЯ   перешли   в   определенное  и  острое  желание.  Ќеудачный  выбор
местожительства дал свои плоды - Я рьЯно  влюбилсЯ  в старшую  дочь фермера,
двадцатипЯтилетнюю   ‚ильгельмину.   ‚   выборе  как  будто   сказалась  моЯ
прирожденнаЯ  склонность к резко выраженным формам - все качества двенадцати
сестер были всего определеннее выЯвлены в ‚ильгельмине: округлость, белизна,
отсутствие   окраски  глаз,   зато   украшенных   мечтательностью,   особой,
национальной, чей след хранили и полотна лучших живописцев в музее ѓааги,  и
семьдесЯт семь коров ван Ѓроота.
     ‚любившись, Я не знал, что мне делать дальше. Џеребрав все литературные
воспоминаниЯ, Я остановилсЯ на  ’ургеневе, Я избрал его  своим наставником и
поводырем. Ќо от этого  мало что  изменилось:  следуЯ заветам  ’ургенева,  Я
продолжал ходить в поле, декламировать стихи и  выразительно вздыхать как во
времЯ еды творога со  сметаной,  так и после нее. ’олько однажды, в  горЯчий
июльский полдень, увидев ‚ильгельмину, плавно  поносившую через  двор облака
своей божественной  плоти, Я не выдержал  и, пренебрегаЯ всеми литературными
уроками,  прилип  губами  к ее  белой  руке,  трогательно  пахнувшей  кислым
молоком.  Ќе  отнЯв  сразу  руки,  как  Я  уже  после  сообразил,  по  лени,
‚ильгельмина  чудесной  ладьей проплыла дальше в дом, а  минут  пЯть  спустЯ
оттуда выплыл большой грузный корабль - Њартин  ван Ѓроот. “садив менЯ рЯдом
с собой на приступочку и закурив трубку, он начал издалека:
     - Љогда люди жили в раю...
     ‘ грустью упомЯнув  о грехопадении, об искуплении первородного греха, о
поучениЯх  апостола Џавла, он перешел к недавнему событию. Ћн пустил менЯ  к
себе, уверовав в  мою невинность и  честность, пустил волка в  овчарню,  где
пребывают  беззащитных  овец.  Ќеужели  же  Я,  ради   минутной  и  к   тому
сомнительной утехи, изберу себе уделом презрение  на земле и  вечный огонь в
аду? Ћн поучает менЯ, как сына, оставшегосЯ далеко на чужбине без  отца, без
деда, даже без  дЯдюшки.  џ  должен забыть  о  том, что на свете  существуют
женщины,  до того  днЯ когда пойду,  приобретЯ  соответствующее положение  и
доходы, в кирку вместе  с честной  невестой. ’огда, чтобы  продолжить род  и
чтобы не впасть в гордыню, на краткий час, неустанно молЯсь, Я смогу познать
некоторые человеческие слабости.
     ѓлубоко пристыженный, Я выслушал это поучение, длившеесЯ  столь  долго,
что фермер трижды вытрЯхивал и набивал  свою поместительную трубку. Љогда же
он кончил,  Я  дал торжественное обещание  никогда  больше своего неудачного
эксперимента не повторЯть.
     Ћбещание Я держал  крепко, проходЯ  мимо ‚ильгельмины, потуплЯл глаза и
даже в  мыслЯх не  называл ее иначе,  как "возлюбленной сестрой".  ’олько по
воскресеньЯм, когда все обитатели фермы, собравшись в столовую, пели псалмы,
Я решалсЯ глЯдеть на девушку, знаЯ, что в этот день все помыслы людей и даже
коров  пронизаны  божественной  благодатью.  Џравда,  в глубине менЯ жили  и
острый болезненный зуд, и смутнаЯ уверенность, что  старик фермер не во всем
прав,  что, кроме кирки  и продолжениЯ  рода, существуют высокопоэтические в
своей  бесцельности  и даже запретности минуты, но, будучи юношей скромным и
благовоспитанным, Я  от зуда лечилсЯ холодными обтираниЯми, а от посторонних
мыслей - чтением книг абстрактных и  малопонЯтных, как-то: "‚лиЯние света на
развитие плесени" и тому подобных.
     ‚ конце лета,  когда  Я уже помышлЯл об отъезде, приключилось  событие,
сыгравшее  крупную  роль  в  моей жизни. Џоздно вечером  после дождЯ Я вышел
погулЯть,  чтобы  немного остудить  голову,  в  которой  начинали копошитьсЯ
рубенсовские  красоты ‚ильгельмины. Ќо от сырой  разогретой  земли подымалсЯ
душный туман,  и  вместо  желанного успокоениЯ  Я  почувствовал задыханье  и
головокружение.  Ѓелесые  пары  напоминали  мне  дочку  фермера во  всей  ее
избыточной красоте, проносЯщую через двор ведра с молоком. Ћт духоты Я  даже
закашлЯл,  впал  в  минутную  Ярость  и,   неизвестно  кому  грозЯ  кулаком,
прокричал:
     - Ђ все-таки, милостивые государи, любовь существует!..
     ќто менЯ  успокоило, и  Я направилсЯ к себе  спать.  Ќо,  проходЯ  мимо
крайнего  в доме  окна ‚ильгельмины,  Я  услышал странный шум,  напоминавший
чавканье коров в хлеву. Ќе  размышлЯЯ долго, Я заглЯнул в открытое маленькое
оконце. ‚ темноте Я Ясно различил ‚ильгельмину, совершенно голую, похожую на
взошедшее тесто, и какого-то мужчину с красным огоньком дымившейсЯ трубки. џ
замер.  ‚сЯ моЯ недавнЯЯ злоба,  все желаниЯ исчезли. ‚ероЯтно, со стороны Я
походил на обычного мальчишку, подглЯдевшего в окошке непристойную сцену. Ќо
Я стоЯл перед раскрывшимисЯ вратами алтарЯ  и  благоговейно молилсЯ:  передо
мной впервые разверзлось во всей своей торжественности  то таинственное, что
Я  знал  прежде  лишь  по  романам  ’ургенева  и  по похабным  гимназическим
картинкам, то, что менЯ страшило и влекло к себе.
     џ не  видел лиц - две глыбы, белаЯ  и чернаЯ, еще - огонек трубки. Ќо Я
не  пропустил  ни  одного   жеста,   ни  одного  обрЯда  этого   прекрасного
свЯщеннослужениЯ.  Љогда все завершилось,  Я услыхал шепот  ‚ильгельмины, но
слов  различить  не мог.  џ  представлЯл  себе, что  она  говорит  о  чем-то
необыкновенном:  о  высоких столпах тумана,  пронизанных  луной, о  мириадах
миров, о конце и  о том, что конца нет. •отЯ Я  знал, что ‚ильгельмина умеет
говорить   лишь  по-голландски,  мне  казалось,  что  она  повторЯет  своему
любовнику  сладостные  слова  Џетрарки.  џ   ждал,   что  ответит   ей  тот,
неизвестный,  с красным огоньком, - как он объЯснит  ей туман,  миры и  узлы
концов. Ќаконец раздалсЯ басок, - почему-то очень знакомый:
     - Ќа молоко набавили шестьдесЯт сентов с ведра...
     џ слышал Ясно эти слова, но столь же Ясно  чувствовал, что услышать  их
не  мог,  что это  -  галлюцинациЯ слуха, и  от страха  Я громко  вскрикнул.
ђаздалсЯ  легкий  визг  ‚ильгельмины и  короткий  звонкий стук. џ отбежал  в
сторону и через минуту услыхал раздраженное брюзжание:
     -  Љакой-то негодЯй из работников подсматривал!  €з-за  него  Я  разбил
трубку!..
     ‚след за этим что-то полетело из оконца на траву.  џ подполз и подобрал
глинЯную трубку с отшибленным носом, еще горЯчую. џ быстро прошел к себе.
     ‚есь остаток ночи Я томилсЯ над страшными вопросами: послышались ли мне
кощунственные  слова  о  молоке  и  кто  мог  быть  счастливым  возлюбленным
‚ильгельмины?  ’рубка  не ЯвлЯлась приметой, ведь все голландцы курЯт  точно
такие же  белые  глинЯные трубки.  ѓолос показалсЯ мне  знакомым, но  и  это
сходство  могло быть  иллюзорным.  ѓлавное,  что  мешало мне  уснуть  -  это
смущение: литургиЯ окончилась  водевилем.  …сли любовник говорил после всего
пережитого  о сентах, значит, любовь -  низость.  …сли  же  мне, после всего
высокого, что Я  видел,  померещились эти слова, значит, Я  человек низкий и
недостойный приобщитсЯ к таинству любви.
     ‘ледующий день был воскресным. џ встал поздно, с тЯжелой  головой,  как
после выпивки.  Љогда  Я вышел в  столовую, все уже  были в сборе. Ќа медных
тазах  горело   солнце.  Ѓелые  крахмальные  переднички  двенадцати  дочерей
празднично  улыбались,  во всем  чувствовались мир,  невинность, чистота.  џ
робко взглЯнул  на  ‚ильгельмину,  но ее  бесцветные глаза проливали обычную
меланхолическую мечтательность. Њартин ван Ѓроот начал  петь псалом о божьих
голубицах.  ‚се  подхватили. ‡а стеной  семьдесЯт семь коров умильно мычали.
‘жимаЯ в кармане ночную находку, Я  забыл обо  всем происшедшем и, фальшивЯ,
славил неокрепшим баском "свЯтую невинность".
     Љогда  мы  кончили  петь, фермер,  добродушно  улыбаЯсь,  оглЯдел  всех
присутствующих.  ‚  это  времЯ  он обычно  закуривал свою  первую воскресную
трубку и курил ее, пока дочери накрывали на стол. „ействительно, он  залез в
карман, пошарил с минуту и вдруг раздраженно пробормотал:
     - —ерт побери, ведь Я ночью разбил трубку!..
     “слышав  слово  "черт"  в  столь  неподходЯщее  времЯ,  все  двенадцать
дочерей,  восемь  работников,  а за ними вслед, вероЯтно,  и семьдесЯт  семь
коров вздрогнули. —то произошло со мной?  ‚ этот миг Я терЯл самое большое и
важное, терЯл то, чего у менЯ еще в жизни и не было, - предчувствие, веру, -
терЯл  все. Ќо восемнадцатилетний юноша в течении нескольких секунд вырос на
двадцать лет, и вместо  слез, вместо румЯнца стыда или визгливых обличений Я
спокойно вынул трубку, в которой оставалась еще щепотка табаку, и закурил ее
перед фермером. Њы взглЯнули друг на друга и с минуту простоЯли молча. ЉакаЯ
минута! Џотом сразу, одновременно, мы сделали первый шаг, подошли, наши руки
столкнулись  и слились в крепком пожатии. Љогда  же руки  наконец расстались
фермер заботливо сказал:
     - …сли вы  выйдете  сейчас в  Ђлькмар, то поспеете  к дневному  поезду.
‚ильгельмина приготовит вам бутерброды с сыром.
     € со  свертком бутербродов,  провожаемый до  ворот двенадцатью дочерьми
ван Ѓроота, Я  покинул  гостеприимный  домик.  џ унес из  него  нечто  более
ценное, чем бутерброды, - трубку с отбитым носом, горькую мудрость, низость,
боль.
     Ћ, Я  не вылечилсЯ  от проклЯтого зуда!  џ  думаю,  что в  распорЯжении
богинь с поэтическими именами не мальчик-стрелок, а целый улей злобных пчел.
џ  не ропщу.  Ќо когда мне  становитсЯ  невтерпеж,  когда Я, вновь  и  вновь
отчаиваЯсь, хочу проверить, где же она, - из  сонетов Џетрарки и из похабных
картинок,  - неужели  вот в  этой,  лежащей навзничь  и уже  готовой завести
беседу о молоке и сентах, когда Я  слишком многого хочу, рука моЯ нащупывает
в кармане обломок трубки.
     џ  припадаю к ней, отравленный двойной слюной старческого сластолюбиЯ и
юношеского  отчаЯниЯ, вспоминаю богомольных  коров и  нидерландские флорины,
вспоминаю отца и дочь - и больше ничего не хочу.

        ‚осьмаЯ
     ‚  течение  двенадцать  лет  "ЊариЯ", небольшое  судно,  принадлежавшее
"датской  компании  экспорта  и импорта",  совершало  регулЯрно рейсы  между
Љопенгагеном  и  ђио-де-†анейро. „ругие  суда  компании  не отличались таким
постоЯнством,   то  и  дело   менЯЯ  ‘ингапур   на   ‚еракрус.  Ќо  грузчики
копенгагенского порта хорошо  знали,  спускаЯ  под Ќовый год  в трюм "Њарии"
сепараторы, что они к благовещению будут вытаскивать из трюма кули с пахучим
кофе. ЏоЯвление "Њарии" было привычным и неизбежным,  как смена времен года.
Љогда   вдали  показывалось  какое-нибудь  судно,  все   население  порта  -
кабатчики, рабочие,  матросы, менЯлы, торговцы,  проститутки -  высыпало  на
набережные,  чтобы  узнать,  откуда  оно,  чем  гружено  и  куда идет. Ќо ни
копенгагенские  школьники   первого  отделениЯ,   ни  чистильщик   сапог   в
ђио-де-†анейро не обращали никакого вниманиЯ на "Њарию".
     ‚ течении двенадцати  лет "Њарию" водил из Љопенгагена в ђио-де-†анейро
с  сепараторами  и из  ђио-де-†анейро в  Љопенгаген  с кулЯми пахучего  кофе
капитан дальнего  плаваниЯ ѓустав Ћльсон.  „ругие  капитаны  менЯли суда, но
ѓустав Ћльсон не  расставалсЯ с "Њарией". Ќикто  не  знает, когда он впервые
показалсЯ на  маленьком  скромном  судне, нельзЯ было себе представить рубку
"Њарии"  без ѓустава Ћльсона или  ѓустава Ћльсона  без рубки "Њарии".  Љроме
"Њарии",  у ѓустава Ћльсона не  было  других  Њарий,  ни Ђмалий,  ни датских
€оганн,  ни бразильских  Њарианн, ни  жены,  ни любовниц. ‚о  времЯ  стоЯнок
капитан скучал и ждал часа отплытиЯ. Ћн ходил  в портовые кабачки, пропахшие
морской сыростью и  спиртом, пил залпом  виски или джин, слушал  рев датских
шарманок или  плеск  негритЯнских  банджо, напоминавших  ему голоса  воли, а
выпив  рюмок десЯть,  брал  какую-нибудь  девку,  попадавшуюсЯ  под  руку, -
белесую дочь ютландского  фермера или  мулатку цвета кофейных  зерен - и, не
глЯдЯ на  нее,  быстро  выпивал  все поцелуи,  долженствовавшие утолить  его
жажду,  выпивал залпом,  как рюмки джина,  довольный тем, что волосы девушек
издают  запах соли и водорослей, потому что ѓустав Ћльсон любил не женщин, а
море, и каждый  раз, покидаЯ порт, он находил свою возлюбленную. Ћн знал все
черты ее  лица, и дорога из  „ании в Ѓразилию через пустой темный океан была
длЯ старым проезжим трактом, где знаком не только каждый верстовой столб, но
и  каждое придорожное  деревце.  ‚  шторм,  стоЯ  на  мостике,  он любовалсЯ
нервическим припадком своей  капризной подруги. „а,  если  бы какаЯ-нибудь -
все  равно,  белесаЯ или цвета  кофейных зерен, - заинтересовались бы,  кого
любит хмурый капитан, и к кому  он спешит, обрываЯ последний поцелуй, ѓустав
Ћльсон  сказал  бы:  "”ермер  любит  солнце,  жену и густые сливки,  капитан
дальнего  плаваниЯ любит море". ‘казав так, ѓустав Ћльсон  сказал бы правду,
но он не сказал бы всей  правды: у него была еще одна  любовь. …е и надлежит
раскрыть.
     ‚ течение  двенадцати  лет  маленькаЯ  чернаЯ трубка  с  мундштуком  из
слоновой кости не  покидала капитана.  ‚лажный  ветер дышал  в  нее столь же
рьЯно, как ѓустав Ћльсон, и трубка пахла морем. Ћна  дымилась, когда "ЊариЯ"
рассекала холодные оловЯнные воды копенгагенского порта. Ћна дымилась, когда
показывались вдалеке белые кубы  рио-де-жанейровских  домов, белые на темной
эмали тропического неба.  Ћна  дымилась в бурю и штиль.  Ѓез трубки  не было
ѓустава Ћльсона,  без ѓустава Ћльсона  не было  "Њарии",  и  длЯ того, чтобы
бразильские плантаторы  могли  бы  есть  хлеб с маслом,  и длЯ  того,  чтобы
датские вдовушки, перемолов  пахучие зерна, могли бы пить  крепкий кофе,  не
погасала на своем посту маленькаЯ трубка, набитаЯ черным едким табаком.
     „венадцать  лет  между Љопенгагеном  и ђио-де-†анейро  в голом,  пустом
океане дымилась труба "Њарии"  и трубка  ѓустава Ћльсона. Ђ  на  тринадцатый
произошла  катастрофа, без диких  бурь, без  злостных рифов,  без германских
подводных лодок.  "ЊариЯ" везла  сепараторы,  и "ЊариЯ" их  довезла,  только
грузное сердце капитана Ћльсона село  на мель, и трубка не дымилась больше в
его зубах,  когда вдалеке показались  расположенные полукругом белые кубы на
темной эмали.
     ќто  началось  в  Љопенгагене.  Љогда  ѓустав Ћльсон накануне  отплытиЯ
"Њарии"  выходил из  конторы  "„атской  компании  экспорта и  импорта",  где
получал жалованье  и служебные  инструкции, к нему  подошел молодой человек,
странно одетый в рабочую бархатную блузу и элегантные штаны длЯ гольфа.
     - ‚ы  капитан судна "ЊариЯ",  которое завтра отправлЯетсЯ в Ѓразилию? -
спросил незнакомец на очень дурном английском Языке.
     ѓустав Ћльсон  кивнул  головой.  ’огда  странный  человек  в  бархатной
куртке,  назвавшись   †юлем   де  ђосиньолем,  заЯвил,  что  ему  необходимо
переговорить с капитаном  по крайне важному и секретному делу. ѓустав Ћльсон
предполагал  все равно зайти в  кабачок "Њорское  солнце" с огромной  тыквой
вместо вывески. Ћн предложил юноше следовать за ним, добавив, что в "Њорском
солнце" хорошее шотландское виски и укромные уголки, где можно  побеседовать
обо  всем на  свете,  даже о  пиратском  нападении на суда "„атской компании
экспорта и импорта".
     ‚ кабачке они  застали сцену, очевидно, не  редкую,  ибо  ѓустав Ћльсон
гораздо больше удивилсЯ волнению своего собутыльника, нежели происходившему,
то  есть драке  между  китайцем и датчанином из-за какой-то девки.  „атчанин
потерЯл  зубы,  а  китаец  сознание,  девка  же,  ничего не  потерЯв, весело
смеЯлась. ќто  происшествие  привлекло  общее  внимание  посетителей  и дало
полную возможность †юлю де ђосиньолю изложить суть своего странного дела.
     …му  необходимо уехать  в ћжную Ђмерику.  Џравда, послезавтра  отбывает
пассажирский пароход "‹уиза",  а "ЊариЯ",  кроме своих машин, никого на борт
не  берет.  Ќо   на   "‹уизе"  †юль  де  ђосиньоль  ехать  не  может,  ввиду
обстоЯтельств деликатных, а именно - ввиду некоей ‡анзанетты, котораЯ сейчас
находитсЯ в отеле "Ѓристоль" и ждет †юлЯ, пошедшего купить длЯ нее коробочку
пудры. Љроме  †юлЯ  де ђосиньолЯ, на "Њарии" должна уехать его жена, то есть
не жена, а невеста, словом вот эта самаЯ ‡анзанетта.
     ѓустав Ћльсон очень хорошо понимал, что француз хочет в Ђмерику и что у
француза   имеетсЯ  соответствующаЯ   дама,   сопровождающаЯ  его.   Ќо   он
полюбопытствовал, почему  они оба не могут, купив два  билета  и прождав еще
денек  в  комфортабельных  комнатах  отелЯ  "Ѓристоль",  сесть  на  "‹уизу",
приспособленную  длЯ перевозки особ,  начинающих при  первом  слабом дыхании
морЯ, корчась, извиватьсЯ на палубе, в  то  времЯ как "ЊариЯ"  приспособлена
только длЯ морЯков, машин и кулей с кофе.  ‚ыпив еще стакан  виски, †юль  де
ђосиньоль мрачно ответил:
     - €звольте... џ  хотел ‡анзанетту. ‡анзанетта хотела изумрудное  колье.
’риста тысЯч... “ моего дЯди, сенатора...  ЊенЯ  ищут... ‚ы  старый черствый
человек.  ‚ы  не понимаете, что  такое  любовь. Ђ Я люблю... ‘ вами Я говорю
Языком  цифр. Џеревезите менЯ  и ‡анзанетту. ‘то тысЯч... Ќет  - прощайте...
Њожете звать полицию...
     €  долговЯзый  человек  в бархатной  куртке,  выпив  всего-навсего  два
стакана виски, стал всхлипывать, как сопливый щенок.
     Џрежде всего  ѓустав  Ћльсон приказал: "Џерестаньте!"  -  и  налил  ему
третий  стакан.  ‡атем,  закурив  трубку, он  начал  обдумывать  необычайное
предложение француза. „еньги мало его прельщали. Ќо и страх, что за подобных
пассажиров  капитан  может  поплатитьсЯ,  его  не останавливал.  „ва чувства
боролись в сердце ѓустава Ћльсона: жалость к  юноше и отвращение к  женщине.
Ћн мог терпеть  этих тварей на берегу, даже прибегать порой к их услугам, но
женщина,  перваЯ женщина на борту "Њарии",  казалась  ему оскорблением морЯ.
†юль де ђосиньоль жадно следил за каждым колечком дыма, вылетавшим из трубки
ѓустава Ћльсона, знаЯ, что  сейчас  решаетсЯ его судьба; понЯв, что  капитан
колеблетсЯ, после четвертого стакана виски он вцепилсЯ в его рукав.
     -  Љапитан! ‚ы ведь  капитан  дальнего плаваниЯ! Ђ  любовь - это шторм!
‘пасите менЯ, капитан!..
     € против этого капитан ничего возразить не мог. Ћн пробормотал:
     - Џриходите с ней в два часа ночи. џ буду ждать у сходней.
     Ћставшись один, капитан начал  тщательно  обдумывать,  как перевезти  в
ђио-де-†анейро эту странную  чету  незамеченной. ЏридетсЯ уступить  им  свою
каюту. € от мысли, что голаЯ женщина буде  корчитсЯ в его  милом пристанище,
под шестью огромными  картами океана,  ѓустав  Ћльсон брезгливо  поморщилсЯ,
стукнув трубкой  о свой  каблук. Ќо делать было нечего. ЏройдЯ  на  "Њарию",
капитан позвал матроса „жо, негра,  у которого  бразильские пастухи вырезали
Язык  за то, что он  обругал какую-то свЯтую "коровой". „венадцать лет  тому
назад ѓустав Ћльсон  подобрал умиравшего „жо и взЯл его на  "Њарию". „жо был
предан капитану, как лучший из псов.
     -  ’ы будешь прислуживать им. Ќо никто не должен знать об этом. ‘мотри,
не проболтайсЯ!
     Џоследнее, впрочем,  было излишним: бразильские пастухи навеки отбили у
„жо охоту что-либо говорить.
     ‚ два часа ночи  ѓустав Ћльсон  и негр „жо  увидели две тени в  широких
плащах. Ћни быстро  спустили их в  каюту. ‡ажигаЯ свет, капитан  отвернулсЯ,
чтобы  не увидеть лица  женщины,  котораЯ осквернит  койку,  карты, "Њарию",
море.
     Ђ на следующее утро - дымилась труба "Њарии", дымилась трубка капитана,
и судно  покойно  проходило  мимо  маленьких  островков  с фортами, маЯками,
амбарами и лебедками.
     ’олько на  третий день  вечером  ѓустав  Ћльсон решилсЯ пойти проведать
своих  пассажиров,  и, собственно говорЯ, этот  час, а именно - восемь часов
пополудни  12  августа  1919  года,  может быть  отмечен  как  час  крушениЯ
капитанского сердца.  ‚се, что он застал в знакомой каюте, было необычайным.
Џрежде  всего  - запах. Љазалось, что  на маленькой  жесткой койке  расцвели
тысЯчи  чудесных  цветов,  непохожих  на  морские  водоросли  и  неизвестных
капитану.  ‚зглЯнув на  койку,  он  увидел  существо  божественной  красоты,
которое он затруднилсЯ бы назвать  низким  именем "женщина".  ќто  существо,
белое  и   неподвижное,  лежало  и,  чуть  скосив  глаза,  любовалось  своей
полуобнаженной грудью. ”ранцуз, суетЯсь вокруг, робко звал ее "‡анзанеттой".
‘нЯв фуражку, капитан стоЯл  у двери. Ћн не знал, что ему делать, - уйти или
осмелитсЯ поцеловать  ручку даму, как это делают некоторые морские  офицеры,
или, подобно †юлю де ђосиньолю, завопить:
     - ‹юбовь - шторм! ‘пасите и менЯ!
     ‡анзанетта приоткрыла крохотный  рот, и ѓустав Ћльсон, слыхавший только
шарманки,  банджо  и  свое  любимое  море, услышал звуки сладостные, нежные,
безусловно доходившие свыше.
     - Ћна говорит, что вы очень  милы, капитан, - сказал †юль де ђосиньоль,
так как ѓустав Ћльсон не понимал французского Языка.
     - Ђ теперь,  теперь что  она говорит? -  наивно спросил  ѓустав Ћльсон,
слыша дивные колокольчики, все еще продолжавшие звенеть.
     †юль де ђосиньоль несколько смутилсЯ.
     -  Ћ, теперь она говорит  о другом... ’еперь она  говорит,  что  если Я
умру, она тоже умрет... ’ак сильно она менЯ любит...
     € как бы желаЯ доказать капитану свое право на подобную любовь, француз
начал ему  рассказывать,  как  ради  ‡анзанетты  он  пренебрег  честью  рода
ђосиньоль , покинул отчий дом, рассталсЯ с любимой ”ранцией  и едет теперь в
страшную страну,  где Ядовитые мухи, желтаЯ лихорадка и невыносимаЯ жара. Ќо
капитан  не слушал  его - он глЯдел на  ‡анзанетту, а ‡анзанетта глЯдела  на
свои  полуобнаженные груди. ‚друг он заметил  ,  что  она  чуть поворачивает
голову, чем-то огорченнаЯ, и протЯгивает капитану изЯщный  портсигар. ѓустав
Ћльсон понЯл, что ‡анзанетту обеспокоил едкий  дым трубки.  ‚первые устыдЯсь
своей подруги, он быстро  спрЯтал ее в карман и,  неловко  сжимаЯ  в толстых
пальцах  крохотную  сигарету,  стал  кашлЯть  от  приторного душистого дыма.
‡анзанетта удовлетворенно улыбнулась и  принЯлась  за прерванное занЯтие, то
есть за любованье своими грудЯми.
     ЏоднЯвшись  через час на палубу, ѓустав Ћльсон  уже знал о  происшедшей
катастрофе. Ћн не стал ни плакать, ни ругать себЯ. Ѓудучи капитаном дальнего
плаваньЯ, он  привык, видЯ перед собой даль, преодолевать все опасности, все
преграды. ‘тоЯ  на мостике  с трубкой, слушаЯ гул начинающейсЯ  бури, ѓустав
Ћльсон знал, что опасностей и преград будет много, он ведь должен достичь не
ђио-де-†анейро,  а  сердца  ‡анзанетты, если  только  может быть  сердце под
холодной полуобнаженной грудью.
     „ве  недели думал ѓустав  Ћльсон,  как  достичь  этой цели. Ћдна  фраза
‡анзанетты его смущала: "…ли ты умрешь, Я тоже умру..."
     Ќо  капитан  верил: тот, кто может дать  смерть,  уж  конечно, может  о
смерти уберечь.
     "ЊариЯ"  находилась в ста милЯх от ђио-де-†анейро, проходЯ мимо длинных
цепей  скалистых пустынных  островов, где не было  ни жильЯ, ни деревьев, ни
травы, когда ѓустав Ћльсон понЯл, что настало времЯ действовать. ‘пустившись
в каюту, он сказал †юлю де ђосиньолю:
     ‚ ђио-де-†анейро при  высадке строгий полицейский контроль. ‚озможно, о
вас дана каблограмма. ‹учше высадитсЯ на этих островках - отсюда три мили до
берега - и дальше проехать на лодке.
     †юль де ђосиньоль не спорил - капитан знает, что говорит. ѓустав Ћльсон
добавил:
     - —тобы  не привлечь вниманиЯ команды, мы  спустим вас  в шлюпку  через
час,  пока еще не рассвело,  и по одиночке. ‘начала  Я отвезу  вас,  а потом
приеду за госпожой ‡анзанеттой.
     “слышав свое имЯ женщина, занЯтаЯ, как  и в первый вечер, когда капитан
увидел ее, разглЯдываньем грудей, чуть повела глазами и зевнула.
     Љапитан позвал „жо.
     - ’ы спустишь шлюпку и вместе со мной отвезешь человека.
     Џо приказанию капитана "ЊариЯ" в четыре часа утра остановилась.  ‘онный
младший помощник, стоЯвший на вахте, не заметил, как по веревке спустились в
шлюпку  три тени.  Љапитан  и  „жо  гребли,  а †юль де  ђосиньоль  любовалсЯ
звездным небом юга.
     —ерез десЯть минут они достигли  скалистого  островка.  „жо  осталсЯ  в
шлюпке.
     - €дите за мной, - приказал ѓустав Ћльсон.
     ‘кользЯ по скалам, они достигли пещеры.
     - ‘юда!
     -   Ќо  почему?  -   растерЯнно   спросил  француз.  ‚место  ответа  он
почувствовал на виске легкий холодок револьвера.
     - ‚ы останетесь здесь. ’ак хочу Я - Я, капитан дальнего плаваньЯ ѓустав
Ћльсон.  џ люблю ‡анзанетту, и Я возьму ее.  Ќе  пытайтесь сопротивлЯтьсЯ. €
скажу  прЯмо,  как должен  говорить  мужчина  с  мужчиной, не  надейтесь  на
спасенье.  џ взЯл много узлов на юго-восток, и мы  теперь далеко  от больших
морских дорог. ‚ы здесь умрете.
     Џрисев на  камень, †юль де ђосиньоль не  пыталсЯ ни бежать, ни кричать,
ни смЯгчить капитанское сердце. Ѓезнадежность как бы укрепила его. Ћт только
попросил:
     - ‡астрелите менЯ.
     - Ќет, выстрел могут услышать на "Њарии".
     - ‘лучайно в темноте задев  лицо  француза, ѓустав Ћльсон  почувствовал
теплые капли, как будто ветер донес до него  брызги южного  морЯ. € так  же,
как в кабачке "Њорское солнце", капитан вторично пожалел †юлЯ де ђосиньолЯ.
     -  “ менЯ нет  виски,  - сказал он, - но возьмите эту  трубку  и кисет.
Љурите ее - день, два, пока...
     €  капитан  не  докончил. Џомолчав с  минуту,  он  приступил  к  самому
трудному:
     Ќаши дела ликвидированы. ’еперь Я хочу просить вас об  этом -  напишите
‡анзанетте,  что вы  кончаете  жизнь  самоубийством. ќтим вы оградите ее  от
лишних неприЯтностей. …сли она вздумает поднЯть  тревогу, раскроетсЯ историЯ
с кражей,  и  ее  посадЯт в тюрьму как вашу  сообщницу. Ќаписав то, о  чем Я
прошу вас, вы перед смертью сделаете доброе дело.
     - •орошо, - голосом твердым и ровным ответил †юль  де ђосиньоль, но мне
придетсЯ написать ей по-французски - она не понимает английского Языка.
     Љапитана  достал  из  кармана  старую  карту  копенгагенского  порта  и
самопишущее перо. Ћн зажег маленький карманный фонарь и увидел просветленное
лицо   француза,  выводившего  ровные  бисерные  строки  последнего   письма
самоубийцы.  Љогда  †юль  де  ђосиньоль  дописал  и фонарь  погас, капитан в
темноте  крепко пожал его  руку.  люпка  отчалила к  "Њарии".  ЋглЯнувшись,
капитан ѓустав Ћльсон увидел в ночи красный огонек трубки.
     Ќаступила минута  самого  страшного испытаниЯ.  ‘пускаЯсь  с  письмо  в
каюту, капитан думал об одном:
     "…сли ты умрешь - Я тоже умру..."
     ‡анзанетта лежала все в той же позе. ‚ероЯтно, за эти полчаса, решившие
судьбу ее друга, она не успела шевельнуть пальцем. Љапитан протЯнул ей карту
копенгагенского порта, на обороте которой  было роковое посланье. …го  рука,
бесстрашно указывающаЯ путь среди морских туманов и  спокойно четверть  часа
тому  назад   пожимавшаЯ  руку  своей  жертвы,  теперь  дрожала.  ЏрищурЯсь,
‡анзанетта читала ровные  бисерные  строки. ѓустав Ћльсон ждал криков, слез,
может  быть,  мгновенной  смерти.  Ќо  кончив читать,  ‡анзанетта  аккуратно
сложила карту, сунула ее за корсаж, бесстрастно улыбнулась и  рукой показала
капитану свободное место, приглашаЯ его лечь рЯдом. ќто было непостижим, но,
чуЯ  на  своей  щеке  дыхание  ‡анзанетты,  ѓустав  Ћльсон  не мог  пытатьсЯ
разгадать  непостижимые вещи.  ЋпьЯнев гораздо сильнее, чем от бутылки виски
он припал к ее холодной полуобнаженной груди. Џривстав, ‡анзанетта  ловко  и
больно  ударила его  туфлей по щеке. ‡аслонов лицо рукой, капитан растерЯнно
взглЯнул  на  нее.  ‡анзанетта, коснувшись рукой его несвежевыбритых  щек  и
своей  чуть  порозовевшей кожи, укоризненно  покачала  головой - как мог  он
щетиной потревожить ее божественную плоть?..
     Џосле этого она снова  легла на койку и быстро уснула. Љапитан сидел на
полу. ’ак прошла перваЯ ночь.  Љ вечеру следующего днЯ показались белые кубы
рио-де-жанейровских домов на темной эмали тропического неба.  Љапитан  стоЯл
на мостике, необычайно мрачный, и в его зубах не было трубки.
     Љак всегда, "ЊариЯ", сдав  машины и принЯв  кули  с зернами кофе, после
недельной стоЯнки отплыла в Љопенгаген. ‚ ђио-де-†анейро капитан купил  себе
новую трубку,  но ‡анзанетта  выкинула ее в иллюминатор.  Ћн покорно сидел у
ног неподвижной женщины и зубрил по тетрадке французские  слова - прекрасные
звуки, вылетавшие из ее крохотного рта. Љогда "ЊариЯ" прибыла  в Љопенгаген,
‡анзанетта  объЯвила ѓуставу  Ћльсону, что  море  ей отвратительно и что она
хочет в Џариж.  Љапитан пошел в контору "„атской компании экспорта импорта",
и  весь  копенгагенский  порт  -  капитаны и грузчики,  кабатчики и дев