да ‹уи  ђу было двадцать  восемь лет, а сыну его
Џолю два  года, †юльетта  взЯла две рубашки, чашку  и  щетку  и  переехала в
квартиру мЯсника, торговавшего  конским мЯсом  на  улице —ерной  вдовы.  Ћна
оставила мужу  ЏолЯ,  так как мЯсник был человеком нервным  и, любЯ  молодых
женщин  не  любил  детей.  ‹уи взЯл сына,  покачал его, чтоб  он не  плакал,
покачал неумело,  - умел подымать  камни,  но не детей, и  пошел с трубкой в
зубах по  улицам предместьЯ ‘вЯтого ЂнтониЯ.  Ћн  крепко любил †юльетту,  но
понимал,  что она  поступила правильно, - у  мЯсника много желтых  монет, он
может  даже  переехать на  другую улицу,  и  с ним  †юльетта начнет беспечно
смеЯтьсЯ. Ћн  вспомнил, что отец его †ан, уйдЯ в июньское утро  с начищенным
ружьем, сказал матери ‹уи, котораЯ плакала:
     -  џ  должен  идти,  а  ты должна менЯ  удерживать. Џетух ищет высокого
шестка, корабль открытого морЯ, женщина - спокойной жизни.
     ‚спомнив слова отца,  ‹уи  еще раз подумал,  что он был прав, удерживаЯ
†юльетту, но и †юльетта была права, уходЯ от него к богатому мЯснику.
     Џотом ‹уи снова  строил дома и нЯнчил сына. Ќо вскоре настала война,  и
злые  пруссаки окружили Џариж. Ѓольше никто не хотел  строить домов,  и леса
неоконченных  построек  пустовали.  џдра  прусских  пушек,  падаЯ, разрушили
многие  зданиЯ  прекрасного Џарижа, над  которыми трудились ‹уи  ђу и другие
каменщики.  “  ‹уи не было работы, не было  хлеба, а трехгодовалый  Џоль уже
умел  молча раскрывать свой  рот, как вороненок. ’огда ‹уи  дали ружье. ‚зЯв
его,  он  не  пошел петь  и  кричать "хлеба!", но  стал, как  многие  тысЯчи
каменщиков,  плотников  и кузнецов, защищать  прекраснейший из всех городов,
Џариж, от злых пруссаков. Њаленького ЏолЯ приютила добраЯ женщина, владелица
зеленной лавки, госпожа Њоно. ‹уи ђу вместе  с другими блузниками,  в зимнюю
стужу, босой, у форта ‘вЯтого ‚инценсиЯ  подкатывал  Ядра к  пушке, и  пушка
стрелЯла в злых пруссаков. Ћн долгие дни ничего не ел -  в Џариже был голод.
Ћн отморозил  себе ноги, - в зиму осады стоЯли  невиданные  холода. Џрусские
Ядра падали на форт ‘вЯтого  ‚инценсиЯ, и блузников становилось  все меньше,
но ‹уи не покидал своего места возле  маленькой пушки: он  защищал  Џариж. €
прекраснейший из  городов стоил  такой защиты.  ЌесмотрЯ на  голод и  стужу,
роились  огни бульваров €тальЯнского и  Љапуцинов, хватало рубиновых настоек
длЯ франтов, и не сходила беспечнаЯ улыбка с женских лиц.
     ‹уи  ђу  знал,  что  больше  нет  императора  и  что  теперь  в  Џариже
ђеспублика. ЏодкатываЯ Ядра к пушке, он не мог задуматьсЯ над тем, что такое
"республика",  но  блузники,  приходившие из  Џарижа, говорили,  что кофейни
бульваров, как прежде, полны франтами и беспечными женщинами. ‹уи ђу, слушаЯ
их злобное  бормотание, соображал, что  в Џариже ничего  не  изменилось, что
ђеспублика находитсЯ  не на  улице  —ерной  вдовы,  а на  широких проспектах
лучистой ‡везды, и что,  когда  каменщик отгонит  пруссаков, маленький  Џоль
будет снова открывать  свой рот. ‹уи ђу знал  это, но  он  не покидал своего
места у пушки, и пруссаки не моли войти в город Џариж.
     Ќо в одно утро ему приказали покинуть пушку и вернутьсЯ на улицу —ерной
вдовы.  ‹юди, которых звали "ђеспублика" и которые,  наверное, были франтами
или  беспечными  женщинами, впустили злых  пруссаков  в прекрасный  Џариж. ‘
трубкой в зубах угрюмый ‹уи ђу ходил по улицам предместьЯ ‘вЯтого ЂнтониЯ.
     Џруссаки пришли и ушли, но никто не строил  домов. Џоль, как вороненок,
раскрывал свой  рот, и ‹уи  ђу  начал  чистить  ружье. ’огда на  стенах  был
расклеен  грозный  приказ,  чтобы  блузники отдали  свои  ружьЯ -  франты  и
беспечные  женщины, которых звали  "ђеспублика",  помнили июньские дни  года
48-го.
     ‹уи  ђу  не  хотел  отдать  свое  ружье,  а  с ним вместе  все блузники
предместьЯ ‘вЯтого  ЂнтониЯ и многих других предместий. Ћни вышли на улицы с
ружьЯми и стрелЯли. ќто было в теплый вечер, когда  в Џариже едва начиналась
весна.
     Ќа следующий  день  ‹уи  ђу увидел, как  по  улицам  тЯнулись  нарЯдные
кареты, развалистые экипажи,  фургоны  и телеги.  Ќа  телегах  лежало всЯкое
добро, а в каретах сидели люди, которых ‹уи привык видеть в кофейнЯх Ѓольших
бульваров  или в  Ѓулонском лесу. ‡десь были крохотный  генералы в малиновых
кепи с грозно свисающими усами, молодые женщины в широких юбках, обрамленных
кружевами,  обрюзгшие аббаты в фиолетовых сутанах, старые франты, блиставшие
вороньими, песочными и рыжими цилиндрами, молодые офицеры, никогда не бывшие
ни у  форта ‘вЯтого ‚инценсиЯ,  ни у  других фортов,  важные и  лысые лакеи,
собачки  с  бантиками  на  гладко  причесанной, шелковистой  шерсти  и  даже
крикливые попугаи.  ‚се они спешили к  ‚ерсальской  заставе. € когда  ‹уи ђу
вечером пошел  на площадь Ћперы, он увидел опустевшие кофейни, где франты не
пили больше рубиновых настоек, и заколоченные магазины, возле которых уже не
смеЯлись  беспечные женщины.  ‹юди  из кварталов  …лисейских полей, Ћперы  и
‘вЯтого  †ермена,  раздосадованные  блузниками,  не хотевшими  отдать  своих
ружей, покинули прекрасный Џариж, и аспидные  зеркала тротуаров, не  отражаЯ
погасших огней, грустно чернели.
     ‹уи  ђу  увидел, что "ђеспублика"  уехала  в каретах  и  в фургонах. Ћн
спросил других блузников, кто осталсЯ вместо нее, - ему ответили: "ЏарижскаЯ
коммуна", и ‹уи  понЯл что ЏарижскаЯ коммуна  живет где-то недалеко от улицы
—ерной вдовы.
     Ќо франты и  женщины, покинувшие  Џариж, не хотели забыть прекраснейший
из всех  городов. Ћни не хотели отдать его каменщикам, плотникам и кузнецам.
‘нова  Ядра пушек стали разрушать дома, теперь их слали не  злые пруссаки, а
добрые завсегдатаи кофеен "ЂнглийскаЯ" и других.  € ‹уи понЯл,  что ему надо
вернутьсЯ  на  свое старое  место  у форта ‘вЯтого  ‚инценсиЯ.  Ќо владелица
зеленной лавки, госпожа Њоно,  была не  только  доброй женщиной, а  и доброй
католичкой. Ћна отказалась  пустить в свой дом сына  одного  из безбожников,
убивших епископа Џарижского. ’огда  ‹уи ђу взЯл трубку в зубы, а своего сына
ЏолЯ на плечи и пошел к форту ‘вЯтого ‚инценсиЯ. Ћн подкатывал Ядра к пушке,
а  Џоль играл  пустыми гильзами. Ќочью мальчик спал в доме сторожа водокачки
при форте ‘вЯтого ‚инценсиЯ. ‘торож  подарил Џолю новенькую глинЯную трубку,
точь-в-точь такую же, какую курил ‹уи ђу, и кусочек мыла. ’еперь Џоль, когда
ему  надоедало  слушать  выстрелы и  глЯдеть на плюющуюсЯ Ядрами  пушку, мог
пускать  мыльные пузыри.  Џузыри были  разных  цветов - голубые,  розовые  и
лиловые.  Ћни  походили  на  шарики,  которые покупали  нарЯдным мальчикам в
’юильрийском саду франты и беспечные женщины.  Џравда,  пузыри сына блузника
жили одно  мгновение, а  шарики детей из квартала …лисейских полей держались
целый день, крепко привЯзанные,  но и те другие были  прекрасны,  но  и те и
другие  быстро  умирали.  ЏускаЯ  из  глинЯной трубки  мыльные  пузыри, Џоль
забывал раскрывать  свой рот и ждать  кусок хлеба. ЏодходЯ к людЯм,  которых
все называли "коммунарами" и среди которых находилсЯ ‹уи ђу, он важно сжимал
в зубах  пустую трубку, подражаЯ  своему отцу.  € люди, на минуту забываЯ  о
пушке, ласково говорили Џолю:
     - ’ы настоЯщий коммунар.
     Ќо  у блузников было  мало  пушек и  мало Ядер, и самих блузников  было
мало. Ђ люди, покинувшие Џариж и жившие теперь в бывшей резиденции королей -
в ‚ерсале,  подвозили каждый день новых солдат - сыновей скудоумных крестьЯн
”ранции и новые пушки, подаренные им злыми пруссаками. Ћни все ближе и ближе
подходили к валам, окружившим город Џариж. “же многие форты были в их руках,
и  больше  никто  не приходил на  смену  убитым пушкарЯм,  вместе  с  ‹уи ђу
защищавшим форт ‘вЯтого ‚инценсиЯ. Љаменщик  теперь сам подкатывал Ядра, сам
зарЯжал пушку, сам стрелЯл, и ему помогали только два уцелевших блузника.
     ‚  бывшей  резиденции королей ”ранции  царило веселье. Ћткрытые  наспех
дощатые кофейни не  могли вместить всех желавших рубиновых настоек. Ђббаты в
фиолетовых  сутанах служили  пышные  молебствиЯ. ЏоглаживаЯ грозно свисающие
усы, генералы весело  беседовали с наезжавшими прусскими офицерами.  € лысые
лакеи  уже  возились  над господскими чемоданами,  готовЯсь к возвращению  в
прекраснейший  из  всех  городов.  ‚еликолепный парк, построенный  на костЯх
двадцати тысЯч работников,  день и  ночь  копавших землю, рубивших  просеки,
осушавших болота, чтобы  не опоздать к сроку, назначенному  Љоролем-‘олнцем,
был  украшен флагами в честь победы. „нем медные трубачи надували свои щеки,
каменные тритоны  девЯти  больших  и  сорока малых фонтанов проливали  слезы
лицемериЯ, а  ночью,  когда  в обескровленном  Џариже  притушенные  огни  не
роились  на  аспиде площадей, сверкали  среди листвы  торжествующие  вензелЯ
плошек.
     ‹ейтенант  национальной  армии ”рансуа  д'ќмоньЯн привез  своей невесте
ѓабриель де Ѓонивэ букет из нежных лилий, свидетельствовавший о благородстве
и  невинности  его  чувств.  ‹илии  были  вставлены  в   золотой  портбукет,
украшенный сапфирами и купленный в ‚ерсале у ювелира с улицы Њира, успевшего
в первый день  мЯтежа вывезти свои драгоценности. Ѓукет был поднесен также в
ознаменование  победы  -  ”рансуа  д'ќмоньЯн приехал на  день  с  парижского
фронта.  Ћн рассказал невесте, что  инсургенты  разбиты.  ‡автра его солдаты
возьмут форт ‘вЯтого ‚инценсиЯ и вступЯт в Џариж.
     - Љогда начнетсЯ сезон в Ћпере? - спросила ѓабриэль.
     Џосле этого  они предались  любовному щебетанью,  вполне  естественному
между героем-женихом, прибывшим  с фронта, и  невестой, вышивавшей  длЯ него
атласный кисет. ‚ минуту особой  нежности, сжимаЯ рукой  участника  трудного
похода лиф ѓабриэли цвета абрикоса, ”рансуа сказал:
     - ЊоЯ милаЯ, ты не знаешь, до чего жестоки  эти коммунары! џ  в бинокль
видел, как у форта ‘вЯтого ‚инценсиЯ  маленький мальчик стрелЯет из пушки. €
представь себе, этот крохотный Ќерон уже курит трубку!..
     - Ќо вы ведь их всех убьете, вместе с детьми, - прощебетала ѓабриель, и
грудь ее сильнее заходила под рукой участника похода.
     ”рансуа д'ќмоньЯн знал,  что он  говорил. Ќа следующее утро солдаты его
полка  получили  приказ  занЯть  форт  ‘вЯтого  ‚инценсиЯ.  ‹уи ђу  с  двумЯ
уцелевшими  блузниками  стрелЯл  в солдат.  ’огда  ”рансуа  д'ќмоньЯн  велел
выкинуть белый флаг, и ‹уи ђу, который слыхал о том, что белый флаг означает
мир,  перестал стрелЯть. Ћн подумал,  что  солдаты пожалели прекраснейший из
городов  и  хотЯт наконец помиритьсЯ  с Џарижской  коммуной.  ’ри  блузника,
улыбаЯсь и курЯ трубки, ждали солдат, а маленький Џоль, у которого больше не
было мыла, чтобы пускать пузыри, подражаЯ отцу, держал  во рту трубку и тоже
улыбалсЯ.  Ђ  когда солдаты  подошли вплотную  к  форту  ‘вЯтого  ‚инценсиЯ,
”рансуа  д'ќмоньЯн велел трем из  них, лучшим стрелкам горной ‘авойи,  убить
трех мЯтежников. Њаленького коммунара он хотел взЯть  живьем, чтобы показать
своей невесте.
     ѓорцы ‘авойи умели стрелЯть, и, войдЯ наконец в форт ‘вЯтого ‚инценсиЯ,
солдаты увидели трех людей с трубками, лежавшими возле пушки. ‘олдаты видали
много убитых людей и не удивились. Ќо, увидЯ на  пушке маленького мальчика с
трубкой, они  растерЯлись и  помЯнули - один свЯтого €исуса, другие - тысЯчу
чертей.
     - ’ы откуда взЯлсЯ, мерзкий клоп? - спросил один из савойцев.
     - џ настоЯщий коммунар, - улыбаЯсь, ответил Џоль ђу.
     ‘олдаты  хотели  приколоть его штыками, но капрал сказал,  что  капитан
”рансуа  д'ќмоньЯн  приказал  доставить   маленького  коммунара  в  один  из
одиннадцати пунктов, куда сгонЯли всех взЯтых в плен.
     -  ‘колько  он  наших   убил,  этакий  ангелочек!  -   ворчали  солдаты
подталкиваЯ ЏолЯ прикладами. Ђ маленький Џоль, который никогда не  убивал, а
только пускал из трубки мыльные пузыри, не  понимал отчего это люди бранЯт и
обижают его.
     Џленника-инсургента ЏолЯ ђу, которому было четыре года от роду, солдаты
национальной армии  повели в завоеванный Џариж.  …ще в  северных предместьЯх
отстреливались, погибаЯ, блузники, а в кварталах …лисейских полей, Ћперы и в
новом квартале  лучистой ‡везды люди уже веселились. Ѓыл лучший месЯц - май,
цвели  каштаны  широких  бульваров.  а под  ними,  вкруг  мраморных столиков
кофеен, франты пили  рубиновые настойки и женщины беспечно улыбались.  Љогда
мимо них проводили  крохотного  коммунара, они кричали, чтобы им выдали его.
Ќо капрал помнил приказ капитана  и охранЯл  ЏолЯ.  ‡ато  им отдавали других
пленных - мужчин и женщин. Ћни плевали в них, били  их изЯщными палочками, а
утомившись, закалывали инсургентов штыком,  взЯтым длЯ этого у  проходившего
мимо солдата.
     ЏолЯ ђу привели в ‹юксембургский сад. ’ам, перед дворцом, был отгорожен
большой участок, куда загонЯли пленных коммунаров. Џоль важно ходил меж ними
со  своей  трубкой  и,  желаЯ  утешить  некоторых  женщин, горько плакавших,
говорил:
     - џ умею пускать мыльные пузыри. Њой отец ‹уи ђу курил трубку и стрелЯл
из пушки. џ настоЯщий коммунар.
     Ќо женщины, у  которых остались где-то  в  предместье  ‘вЯтого  ЂнтониЯ
дети,  может  быть  тоже любившие  пускать  пузыри,  слушаЯ ЏолЯ, еще  горше
плакали.
     ’огда  Џоль  сел  на траву и  начал  думать о пузырЯх,  какие они  были
красивые -  голубые, розовые и лиловые. Ђ так как он не умел долго и так как
путь  из форта ‘вЯтого ‚инценсиЯ до ‹юксембургского сада  был  длинным, Џоль
скоро уснул, не выпускаЯ из руки своей трубки.
     Џока он спал, два рысака везли по  ‚ерсальскому шоссе легкое ландо. ќто
”рансуа д'ќмоньЯн вез свою невесту ѓабриель де Ѓонивэ в прекрасный Џариж.  €
никогда ѓабриель де Ѓонивэ не была столь  прекрасна, как в этот день. ’онкий
овал ее лица напоминал  портреты старых флорентийских мастеров. Ќа  ней было
платье лимонного цвета с кружевами, сплетенными в монастыре Њалин. Љрохотный
зонтик охранЯл  ее матовую  кожу  цвета лепестков  Яблони  от  прЯмых  лучей
майского солнца.  ‚оистину она  была прекраснейшей женщиной Џарижа, и,  знаЯ
это, она беспечно улыбалась.
     ‚ъехав  в  город, ”рансуа д'ќмоньЯн подозвал  солдата  своего  полка  и
спросил его,  где  помещаетсЯ маленький  пленник из форта ‘вЯтого ‚инценсиЯ.
Љогда же влюбленные вошли в ‹юксембургский  сад и  увидели старые каштаны  в
цвету, плющ  над фонтаном Њедичи  и  черных  дроздов,  прыгавших  по аллеЯм,
сердце ѓабриели  де  Ѓонивэ переполнилось нежностью, и, сжимаЯ руку  жениха,
она пролепетала:
     - Њой милый, как прекрасно жить!..
     Џленные,  из числа  которых каждый час кого-нибудь уводили на расстрел,
встретили галуны капитана  с ужасом - всЯкий думал, что наступил его  черед.
Ќо  ”рансуа  д'ќмоньЯн  не  обратил на них  вниманиЯ,  он  искал  маленького
коммунара.  ЌайдЯ  его  спЯщим,  он  легким  пинком  его  разбудил. Њальчик,
проснувшись,  сначала  расплакалсЯ, но  потом, увидев веселое лицо ѓабриели,
непохожее на грустные  лица других  женщин, окружавших его, взЯл в  рот свою
трубку, улыбнулсЯ и сказал:
     - џ - настоЯщий коммунар.
     ѓабриель, удовлетвореннаЯ, промолвила:
     -  „ействительно,   такой  маленький!..  џ  думаю,  что  они  рождаютсЯ
убийцами, надо истребить всех, даже только что родившихсЯ...
     -  ’еперь  ты  поглЯдела,  можно  его прикончить,  -  сказал ”рансуа  и
подозвал солдата.
     Ќо ѓабриель  попросила его немножко  подождать.  …й  хотелось  продлить
усладу этого легкого и беспечного днЯ. Ћна вспомнила, что, гулЯЯ однажды  во
времЯ  Ярмарки  в  Ѓулонском  лесу, видела  барак  с подвешенными  глинЯными
трубками; некоторые  из быстро вертелись.  Њолодые люди стрелЯли  из ружей в
глинЯные трубки.
     •отЯ ѓабриель де Ѓонивэ  была из хорошего дворЯнского  рода, она любила
простонародные развлечениЯ и, вспомнив о Ярмарочной, попросила жениха:
     -  џ  хочу  научитсЯ стрелЯть. †ена боевого  офицера национальной армии
должна уметь держать в руках  ружье. Џозволь мне попытатьсЯ попасть в трубку
этого маленького палача.
     ”рансуа  д'ќмоньЯн  никогда не  отказывал ни  в чем своей  невесте.  Ћн
недавно подарил ей жемчужное ожерелье, стоившее  тридцать тысЯч франков. Њог
ли он отказать ей в этом невинном  развлечении? Ћн  взЯл у  солдата  ружье и
подал его невесте.
     “видев девушку  с  ружьем,  пленные разбежались и столпились  в дальнем
углу отгороженного участка. ’олько Џоль спокойно стоЯл с трубкой и улыбалсЯ.
ѓабриель  хотела попасть  в  двигающуюсЯ  трубку,  и,  целЯсь,  она  сказала
мальчику:
     - Ѓеги же! џ буду стрелЯть!..
     Ќо Џоль  часто видел,  как люди стрелЯли  из ружей, и поэтому продолжал
спокойно стоЯть  на месте. ’огда ѓабриель в нетерпении выстрелила, и так как
она стрелЯла впервые, вполне простителен ее промах.
     - ЊоЯ милаЯ, - сказал  ”рансуа д'ќмоньЯн, - вы  гораздо лучше пронзаете
сердца  стрелами,  нежели  глинЯные  трубки пулЯми. ѓлЯдите, вы  убили этого
гаденыша, а трубка осталась невредимой.
     ѓабриель  де  Ѓонивэ ничего  не  ответила. ѓлЯдЯ  на небольшое  красное
пЯтнышко,  она  чаще  задышала  и,  прижавшись  крепче к ”рансуа, предложила
вернутьсЯ домой, чувствуЯ, что ей необходимы томные ласки жениха.
     Џоль ђу, живший на земле четыре года и больше  всего на свете  любивший
пускать из глинЯной трубки мыльные пузыри, лежал неподвижный.
     Ќедавно Я встретилсЯ в Ѓрюсселе со старым коммунаром Џьером ‹отреком. џ
подружилсЯ с ним,  и одинокий старик подарил мне свое единственное достоЯние
- глинЯную трубку, из  которой пЯтьдесЯт  лет  тому назад  маленький Џоль ђу
пускал мыльные пузыри.  ‚  майский день,  когда четырехлетний  инсургент был
убит ѓабриелью  де  Ѓонивэ,  Џьер ‹отрек находилсЯ  в загоне ‹юксембургского
сада. Џочти  всех  из  числа бывших там  версальцы расстрелЯли. Џьер  ‹отрек
уцелел потому, что  какие-то  франты  сообразили,  что  прекрасному  Џарижу,
который захочет стать  еще прекрасней,  понадобЯтсЯ  каменщики,  плотники  и
кузнецы. Џьер ‹отрек был сослан на пЯть лет, он бежал из Љайенны в Ѓельгию и
через  все мытарства пронес трубку, подобранную  у  трупа ЏолЯ ђу. Ћн дал ее
мне и рассказал все, написанное мною.
     џ часто  прикасаюсь к ней сухими  от злобы губами. ‚  ней  след дыханиЯ
нежного  и еще невинного, может быть, след лопнувших давно мыльных  пузырей.
Ќо  эта  игрушка  маленького  ЏолЯ  ђу,  убитого  прекраснейшей  из  женщин,
ѓабриелью де  Ѓонивэ, прекраснейшего из городов, Џарижа,  -  говорит  мне  о
великой ненависти. ЏрипадаЯ к ней, Я молюсь об одном - увидев белый флаг, не
опустить ружьЯ, как это  сделал бедный ‹уи ђу, и ради всей  радости жизни не
предать  форта ‘вЯтого  ‚инценсиЯ, на котором  еще  держатсЯ три  блузника и
пускающий мыльные пузыри младенец.

        ’ретьЯ
     Љогда ослу говорЯт,  что впереди ночлег,  а позади овраг,  осел ревет и
поворачивает назад. Ќа то он осел. Ђ кроме ослов, никто против истин Явных и
вечных  возражать не станет. Љогда салоникский старьевщик €ошуа  попросил  у
менЯ  за старую  трубку  из красной левантской глины с жасминовым чубуком  и
Янтарным наконечником две лиры, - Я смутилсЯ, ведь в табачной лавке такаЯ же
трубка,  чистенькаЯ, новаЯ, без трещин, стоила  всего два пиастра.  Ќо €ошуа
сказал мне:
     - Љонечно, лира не пиастр, но  и  трубка €ошуи  - не новаЯ трубка. ‚се,
созданное длЯ забавы  глупых, стареЯ, портитсЯ и дешевеет. ‚се созданное длЯ
услады мудрых,  с годами растет в  цене. ‡а молодую  девушку  франтик платит
двадцать пиастров, а старой потаскухе  он не даст  и чашки кофе.  Ќо великий
Њаймонид  в  десЯть  лет  был  ребенком  среди  других детей,  а  когда  ему
исполнилось пЯтьдесЯт лет, все ученые мужи …вропы, Ђзии и Ђфрики толпились в
сенЯх его дома, ожидаЯ,  пока он выронит изо рта слово,  равное полновесному
червонцу. џ прошу у тебЯ за трубку  две  лиры, ибо каждый день Я ее семь раз
курил, кроме  днЯ  субботнего,  когда  не курил вовсе. €  в  первый раз Я ее
закурил после смерти  моего незабвенного  отца  ќлеазара бен ќлиа,  мне было
тогда восемнадцать лет, а теперь мне шестьдесЯт восемь. ђазве  пЯтьдесЯт лет
работы €ошуи не стоЯт двух лир?
     џ не уподобилсЯ ослу и не стал возражать против истины. џ дал €ошуе две
лиры  и поблагодарил  его от  всей души  за  достойное наставление. ќто  так
растрогало  старого старьевщика, что он попросил менЯ зайти в дом, усадил  в
покойное  кресло между  бабушкой,  давно  разбитой  параличом,  и правнуком,
восседавшем на ночном горшке, угостил сразу всей сладостью и горечью евреев,
а  именно -  редькой в  меду, и  продолжил  свои поучениЯ,  может  быть,  из
природного  прозелитизма, а может быть, в  надежде получить  и за них добрые
турецкие лиры.
     џ  услышал  много  высоких  абстрактных  истин  и  мелких  практических
советов. џ  узнал, что  когда рождаетсЯ  кто-либо надо радоватьсЯ, ибо жизнь
лучше смерти, а  когда кто-либо  умирает,  огорчатьсЯ  тоже  не следует, ибо
смерть лучше  жизни.  џ узнал  также, что, купив меховую шапку,  лучше всего
побрызгать  ее  лавандовой  настойкой,  чтобы  покойный бобер  не  испытывал
посмертного  полысениЯ,  и что,  скушав  много  пирожков  на бараньем  сале,
надлежит закусить  их лакричником и неоднократно мЯгко  потереть  свой живот
справа налево, дабы избавитсЯ от изжоги. џ узнал еще много  иного, хотЯ и не
вошедшего ни в талмуд, ни в агаду, но  необходимого каждому еврею, желающему
всесторонне  воспитать своих сыновей. ‘о  временем  Я, вероЯтно,  издам  эти
поучениЯ салоникского старьевщика €ошуи, пока же ограничусь изложением одной
истории, тесно свЯзанной с моим приобретением, - истории о том, как и почему
юный  €ошуа  начал курить  трубку  из красной левантской глины  с жасминовым
чубуком  и  Янтарным  наконечником.  џ  передам  эту  историю  во  всей   ее
красноречивой простоте. Њудрость  древнего  народа в ней  сочетаетсЯ  с  его
неуемной страстностью, принесенной из знойной •анаанской земли в степенные и
умеренные страны рассеЯниЯ. џ знаю, что она покажетсЯ многим кощунственной и
что,  пожалуй, иные  евреи  станут  даже  оспаривать,  что  Я  действительно
обрезанный еврей, несмотрЯ на всю  очевидность этого.  Ќо  в  истории трубки
€ошуи скрыта под грубой оболочкой благоуханнаЯ истина, а  против истины, как
Я уже сказал, возражают лишь ослы.
     ЏЯтьдесЯт   лет  тому  назад  престарелый  ќлеазар  бен  ќлиа   заболел
несварением  желудка. ‚ероЯтно,  за свою жизнь  он съел  немало  пирожков на
бараньем  сале,  и  так  как сыновьЯ отцов не  учат, тем паче  мертвых, то и
€ошуа,  узнавший много позднее о целительных  свойствах лакричника, в те дни
никак  не  мог облегчить страданиЯ  отца.  Џочувствовав  приближение  конца,
ќлеазар бен ќлиа собрал вокруг своего ложа четырех  сыновей: €егуду,  ‹ейбу,
€цхока и  €ошуу. Љроме четырех сыновей, у ќлеазара бен ќлиа были еще  четыре
дочери, но он не  призвал их, во-первых,  потому, что все  они были замужем,
во-вторых, потому,  что женщине незачем присутствовать там, где один мужчина
поучает  другого.  Ђ  именно  длЯ  мудрых наставлений собрал  ќлеазар  своих
сыновей.
     Џрежде всего он обратилсЯ ко всем четырем с проникновенным вступлением:
"‘уета сует, все суета и томление духа",  но так как это было отнюдь не ново
и  все четверо  в свое времЯ в школе за легкое искажение приведенного текста
ощущали прикосновение длани учителЯ к  пухлым  детским  щечкам, то,  услыхав
знакомые  слова,  они  нисколько  не  изумились,  а  терпеливо  стали  ждать
дальнейшего. Ћтец попыталсЯ подкрепить мысль ќкклезиаста опытом своей долгой
и тЯгостной жизни. ‡а семьдесЯт пЯть лет он  познал суетность всех желаний и
заклинал сыновей отгонЯть от себЯ всЯческие вожделениЯ. †изнь по его словам,
была подобна бабочке: прекраснаЯ издалека,  пойманнаЯ,  она линЯет  и марает
пальцы человека  своей жалкой пыльцой. Њечтать о чем-либо - значить обладать
многим, получить  что-либо -  значит тотчас  все потерЯть. Ќо и эти глубокие
истины показались  сыновьЯм похожими  на  нечто,  много раз слышанное  между
библейской  дланью учителЯ  и  освежающими розгами, поэтому они  почтительно
попросили отца  перейти  к сути дела. ’огда ќлеазар бен ќлиа подозвал к себе
старшего сына €егуду.
     - Љогда Я был молод, как ты, Я вздыхал о любви. ‚ синагоге, вместо того
чтобы  честно  молитьсЯ,  Я  задирал  голову  вверх  и  глЯдел   на  женщин,
напоминавших  ласточек, щебечущих  под крышей дома.  Ћднажды,  проходЯ  мимо
турецкой  бани, Я услышал звук поцелуЯ и  нашел его более прекрасным, нежели
напев молитв утренних или вечерних.
     Ѓудучи скромным и бедным евреем, сыном мудрого меховщика ќлии, Я не мог
пойти  в  кофейные или  в бани,  где  греки  и турки  получали  за несколько
пиастров длЯ глаз  - оперенье заморских ласточек,  длЯ уха - серебрЯный звон
поцелуев,  длЯ носа  - дыханье  розового  масла и черных,  нагретых  солнцем
волос, длЯ  пальцев  - прикосновенье кожи,  более  мЯгкой, нежели  смирнские
ковры, длЯ Языка - слюну, котораЯ слаще критского вина. ‚се  это было не длЯ
менЯ. Ќо  господь снизошел  к бедному ќлеазару, и, потомившись в  сладчайшем
ожидании три  года, Я нашел наконец дочь Ѓоруха, портного из  ЂндрианополЯ -
ђебекку, твою мать. Џравда, с виду  она походила на лысеющую ворону, кожа ее
была жестче  булыжной мостовой салоникских набережных, ее поцелуи грохотали,
как удары палкой по жестЯной  кастрюле, запах, исходивший от нее, состоЯл из
пота,  горчичного масла и камбалы, а  слюна  ее  напоминала рыбью желчь.  Ќо
ђебекка  была честной еврейской девушкой, не  погнушавшейсЯ  выйти  замуж за
бедного  ќлеазара.  ‘ын  мой, Я не допущу плохого  слова  о  твоей  покойной
матери, да будет землЯ ей  легче верблюжьего пуха! Ќо, умираЯ, скажу тебе: Я
знал любовь до того часа, когда познал наконец, что такое любовь. џ оставлЯю
тебе наследство - оловЯнное кольцо, которое Я некогда надел на грЯзный палец
ђебекки, - носи  его. Ќа твоей  руке оно будет счастливой любовной сетью, на
женской - станет длЯ тебЯ каторжной цепью.
     - Ћтец, -  возразил €егуда, - твоЯ жизнь лучше твоих поучений. …сли  бы
ты только  мечтал  о турецких банЯх или  о греческих  кофейнЯх, ни Я, ни мои
братьЯ не увидели бы света.
     ‘казав это, он взЯл оловЯнное кольцо и вышел.
     Џо  словам  €ошуи,  подарок  отца  и  его  наставлениЯ  помогли  €егуде
счастливо прожить  свой век: он стал немедленно  и с редким  усердием искать
себе невесту, встретилсЯ вскоре с красивой и к тому же богатой дочерью купца
•аной и, умиленный, надел на ее розовый пальчик скромное отцовское кольцо.
     „алее ќлеазар бен ќлиЯ стал поучать второго сына, ‹ейбу:
     -  “видав, что  любовь только сон,  Я обратилсЯ к  веселью. џ завидовал
всем, кто смеЯлсЯ, пел и плЯсал. џ смотрел издали на танцы греческих свадеб,
прислушивалсЯ к песнЯм арабов, бродил по базарам и,  встречаЯ ватагу  пьЯных
забулдыг,  восторженно ухмылЯлсЯ. Њне не  было весело -  очень трудно, чтобы
бедному еврею,  у которого  к тому же жена и дети, было весело,  но Я верил,
что,  если  сильно захотеть, можно развеселитьсЯ. џ  начал тихонько от твоей
матери  ђебекки прыгать,  закидывать  вверх ноги  и  мотать головой, как это
делали  ловкие  греки.  џ  даже достиг искусства, подражаЯ  одной  турчанке,
котораЯ плЯсала на  базаре,  двигать  своим тощим вислым животом так,  чтобы
тело при этом  оставалось неподвижным. ‡акончив танцы, Я приступил к песнЯм,
- Я изучил щебет  греков, плач турок, любовные вздохи арабов и даже странные
звуки, напоминавшие  икоту приезжих австрийцев. Џостигнув все тайны весельЯ,
Я продал свои последние штаны, купил на них бутылку вина и, выпив ее до дна,
принЯлсЯ веселитьсЯ, то есть танцевать, петь  и  смеЯтьсЯ. Ќо веселье вблизи
оказалось  очень  скучным. ‘ын  мой, заклинаю  тебЯ, удовлетворись тем,  что
другие веселЯтсЯ, сам же ходи всегда с опущенной вниз головой  - и ты будешь
счастлив. џ оставлЯю тебе в наследство пустую  бутылку. Љогда жажда  весельЯ
овладеет тобой, подыми ее высоко и долго глЯди на пустое донышко.
     ќто поученье, казалось, должно  было  упасть на благодатную почву,  ибо
‹ейба  с  рождениЯ отличалсЯ  редкой угрюмостью.  Љогда во времЯ  радостного
праздника симхасторе  он  приходил  в  синагогу,  дрЯхлые, выжившие  из  ума
праведники, глЯдЯ на его унылое, постное  лицо, думали,  что  они перепутали
дни  календарЯ, и  начинали петь молитвы,  приуроченные  ко  дню  разрушениЯ
храма.  ‚ыслушав  слова отца, ‹ейба  все же заинтересовалсЯ неизвестными ему
дотоле вокальными и хореографическим способностЯми ќлеазара бен ќлии.
     - Ћтец,  покажи мне, как ты веселилсЯ, и  Я навеки познаю  тщету  этого
познаниЯ.
     ќлеазар горЯчо любил своих детей, и, несмотрЯ на  семьдесЯт пЯть лет, а
также  на несварение  желудка, он привстал  с ложа  и принЯлсЯ подпрыгивать,
выставлЯть морщинистый живот,  бегать рысью, скакать галопом, икать, как сто
австрийцев вместе, и чирикать, как маленькаЯ канарейка. ’руды его не пропали
даром -  ‹ейба, до этого днЯ никогда не улыбавшийсЯ, громко расхохоталсЯ, он
даже  не  смог ничего ответить  отцу, гогоча и дрыгаЯ добродетельными худыми
ножками. Ќаконец, схватив пустую бутылку, он выбежал прочь.
     †изнь  его  также  сложилась хорошо под светлым впечатлением  отцовских
заветов. ‘тав самым веселым человеком ‘алоник,  он открыл балаган на главном
базаре  и  неплохо  зарабатывал. Ќикто  не умел  лучше его ворочать животом,
издавать низкие утробные звуки, исполнЯть на пустой бутылке похоронные арии,
так  что  жирные греки со  смеху катались по полу, подобные розовым небесным
мЯчам.
     Ќесколько смущенный  сильным впечатлением, произведенным  на  ‹ейбу его
мудростью, ќлеазар бен ќлиа сказал третьему сыну, €цхоку:
     - Џознав тщету весельЯ, Я раскрыл книги и перешел к наукам. Ќо - бедный
еврей - Я должен был довольствоватьсЯ тремЯ книгами: молитвенником, арабским
толкователем снов и руководством к взысканию процентов. џ прочел их с начала
до конца так,  как читают евреи, потом  еще раз с конца до  начала, согласно
обычаю христиан, и, увы, Я все понЯл.  Ђ знание лишь  тогда заманчиво, когда
кажетсЯ непостижимым. џ узнал, что, если бы  Я действительно был праведным и
не занималсЯ вращением своего живота, бог наградил бы менЯ, ќлеазара, и весь
мой  род  до двадцатого колена включительно тучными пастбищами,  также, что,
если бы мне  приснились когда-нибудь белые мыши, Я  получил бы наследство от
богатого  тестЯ,  хотЯ  никакого  тестЯ,  даже бедного,  у менЯ  давно  нет,
наконец, что, если бы кто-нибудь  был мне  должен один пиастр, Я  смог бы по
всем правилам подсчитать, сколько процентов приросло на этот пиастр. ‚се это
наполнило менЯ скукой. џ уже  готов был  презреть науку, как презрел  раньше
любовь и  веселье.  Ќо  новые  соблазны открылись  передо мной.  Њать  твоЯ,
ђебекка,  ненавидела   мои  книги  и  раз,  воспользовавшись   тем,  что  Я,
подсчитываЯ проценты, задремал, обратила все три тома  на  растопку жаровни.
Ћна   пощадила  только  кожаные   переплеты,  которые  казались   ей  вещами
безвредными  и даже  имеющими  ценность.  Џлача  над  гибелью  книг, хотЯ  и
разоблаченных  мною  в их лжемудрости,  Я сжимал переплеты,  подобно одеждам
дорогого  покойника.  ‚друг  Я заметил, что к коже,  облачавшей молитвенник,
приклеен листок  с  письменами на неизвестном мне Языке.  џ сразу догадалсЯ,
что именно здесь таитсЯ непостижимое знание. џ отнес листок к мудрому Ђбраму
бен €зраель, и  он сказал мне,  что эти слова написаны на голландском Языке,
ему неизвестном. ‘ын мой, второй раз в жизни Я продал самую необходимую вещь
- штаны и купил учебник голландского Языка. Џо ночам, когда ђебекка спала, Я
изучал  тысЯчи  труднейших слов, у которых,  как  у диковинных  цветов, были
труднейшие  корни. Џрошло три года, пока наконец Я смог  разобрать, что было
написано  на листочке, приклеенном к коже, облекавшей  когда-то молитвенник.
ќто были советы, как лучше всего  шлифовать крупные  алмазы. Ќо никогда Я не
видел никакого, даже самого мелкого алмаза. Џравда, на берегу морЯ Я находил
порой  блестЯщие камешки, но они не поддавались никакой шлифовке. џ оставлЯю
тебе этот  листок  как  Явное  свидетельство  тщеты  знаниЯ.  “довлетворЯйсЯ
приЯтным  сознанием, что на свете  много  непонЯтных  Языков и непрочитанных
книг. Џусть другие учатсЯ, портЯт глаза и жгут зрЯ масло.
     €цхок  поблагодарил  отца  за  листок  бумаги  с  переводом,  тщательно
приписанные к нему рукой ќлеазара бен ќлии, и сказал:
     - Џо-моему, ты не напрасно изучал голландский  Язык. Њасло все равно бы
сгорело, и твои глаза все  равно бы испортились, потому  что  маслу подобает
сгорать,  а глаза с годами портитьсЯ. Џо крайней  мере  ты менЯ научил,  как
надо шлифовать крупные алмазы. Љто знает, может быть, Я найду другой листок,
где будет сказано, как разыскивать эти каменьЯ, и стану самым богатым купцом
‘алоник.
     €ошуа рассказал мне, что  €цхок действительно разбогател. Џравда, он не
нашел трактата о  том, как  находить  крупные  алмазы, но,  очевидно, другие
прочитанные  им  фолианты  дополнили  наследство  отца,  так как  он  открыл
мастерскую  фальшивых бриллиантов. „ела  его  идут  блестЯще,  и совесть его
чиста,  ибо если в талмуде и осуждаютсЯ  фальшивомонетчики, то там ничего не
сказано о тех, кто честно изготовлЯет фальшивые каменьЯ.
     Ћтправив  трех  старших сыновей, довольных  назиданиЯми и  наследством,
ќлеазар бен ќлиа осталсЯ вдвоем  с младшим  сыном €ошуей, который тогда  был
глупым  юношей без определенных занЯтий, а теперь  считаетсЯ самым уважаемым
старьевщиком ‘алоник.
     - Њладший и  любимый сын,  - проникновенно начал  ќлеазар, -  когда  ты
родилсЯ,  Я был  уже  стар и  мудр. џ  больше  не предавалсЯ  ни  наукам, ни
веселью, ни любви. џ даже не  понимаю толком, кстати будь  сказано, несмотрЯ
на свою мудрость,  как это случилось, что ты  родилсЯ. џ долго думал  о том,
чем мне теперь занЯтьсЯ и чем заменить шершавые бедра твоей  матери ђебекки,
пустую бутылку и сгоревшие на жаровне книги. ђазмышлЯЯ, Я выходил вечером на
улицу и видел, как на порогах домов турки, греки, евреи курЯт длинные трубки
с чашечками, подобными раскрывшимсЯ  цветкам тюльпана. џ уже заметил прежде,
что  люди  предающиесЯ  любви,  веселью  и наукам,  быстро  устают  от своих
занЯтий. ’урок, подбираЯ шаровары, спешит  уйти  от десЯти  самых прекрасных
жен. ѓрек, выпив критского вина, пропев и проплЯсав, ложитсЯ на  мостовую  и
начинает  корчитсЯ  от усталости, а порой и  от тошноты.  ‘амый мудрый еврей
засыпает над талмудом. Ћчевидно, трубка была выше прочих услад, ибо никто не
уставал  подносить ее к вечно жаждущему  рту.  „ойдЯ  до этого,  сын мой,  в
третий  и  последний  раз  Я продал  штаны, незадолго  перед этим  сделанные
ђебеккой из  ее свадебного платьЯ. Ќа вырученные два  пиастра  Я  купил себе
хорошую  трубку  из  левантской  глины,  с  жасминовым  чубуком  и  Янтарным
наконечником. Ќо  когда  Я  принес ее  домой и, распечатав  пачку смирнского
табаку,  готов был поднести уголек к тюльпановым лепесткам,  голос  мудрости
остановил менЯ.
     "ќлеазар, - сказал Я себе, - неужели ты напрасно ласкал ђебекку, вертел
животом  и изучал голландские корни?  ‡ажженнаЯ трубка окажетсЯ хуже никогда
не изведанной. ѓлупец, не дай твоему счастью уйти вместе с дымом!"
     ‘ этого днЯ каждый вечер Я вынимал из-под кровати тщательно хранимую от
ревнивых взоров  ђебекки  заветную  трубку  и  благоговейно  касалсЯ  губами
золотого ЯнтарЯ. Ћн напоминал мне солнце и кончики грудей прекрасных  женщин
в турецких  банЯх, которых никогда не сможет увидеть  наЯву  бедный еврей. џ
вдыхал запах жасминового дерева, и ствол как бы зацветал белыми хлопьЯми. Ќа
нем  пели  соловьи  лучше,  чем  самые  искусные греки.  ЉраснаЯ  глина  мне
напоминала о  свЯщенной земле, где покоЯтсЯ  кости патриархов и пророков, со
всей мудростью, котораЯ больше  книг  еврейских и даже  голландских. ’ак, не
курЯ, Я был со  своей трубкой счастливее  всех турок,  греков  и евреев,  на
порогах домов  испепелЯющих  свое  счастье.  ‘ын мой,  Я  оставлЯю тебе  эту
трубку, и  Я молю тебЯ -  не  вздумай огнем  осквернЯть ее  холодное девичье
тело!..
     ‚елико было негодование молодого €ошуи, услыхавшего эти речи.
     -  Ћтец, если бы ты не плевал  в трубку, подобно евнуху, а курил  бы ее
толком, обкуреннаЯ, она стоила бы теперь по меньшей мере десЯть пиастров.
     €ошуа  был  нрава  буйного  и   горЯчего.  ‚озмущенный  потерей  восьми
пиастров, а  пуще этого  глупостью отца, прикидывающегосЯ мудрым, он схватил
трубку и  чашечкой ее,  подобной  раскрытому цветку  тюльпана, ударил по лбу
ќлеазара бен ќлиа.  ‚опреки общепринЯтому мнению о том, что левантскаЯ глина
отличаетсЯ хрупкостью, трубка осталась  целой, хотЯ лоб мудрого ќлеазара бен
ќлии  славилсЯ в  ‘алониках своей крепостью, достойной мрамора. ‡ато ќлеазар
вскоре  после  этого  закрыл навеки глаза,  испорченные чтением  голландских
трактатов. Љонечно, €ошуа и его  благородное негодование тут ни при чем. Љак
Явствует из предшествующего, старик был готов умереть  от несварениЯ желудка
и, закончив наставлениЯ ввиду  отсутствиЯ пЯтого сына, привел свои намерениЯ
в исполнение.
     €ошуа,  не  задумываЯсь  в  ту  минуту над юридическим  или медицинским
объЯснением  непосредственных  причин  смерти ќлеазара бен ќлии,  побежал  в
кухню,  достал из  жаровни уголек  и быстро закурил унаследованную трубку. ‘
тех пор в течении  пЯтидесЯти лет он не расставалсЯ с нею. Ѓудучи  человеком
богомольным и  праведным,  он впоследствии заинтересовалсЯ  своим поступком,
предшествующим  кончине  отца,  и,  подумав,  нашел  его  угодным  богу.  ‡а
почитание родителей  полагаетсЯ долголетье, но так как €ошуе исполнилось уже
шестьдесЯт  восемь  лет и он  обладал еще отменным  здоровьем,  то Ясно, что
никакого непочитаниЯ  с его стороны  не было. ‘  другой стороны, сам ќлеазар
перед смертью намекнул €ошуе, что  причины  рождениЯ сына неЯсны так же, как
оказались  впоследствии  неЯсны  причины  смерти  отца.  Ќаконец,  заповеди,
подобно  всем законам, даны  длЯ повседневного  употреблениЯ, а не длЯ таких
исключительных   случаев,  как  унаследование   сыном   необкуренной  трубки
лжемудрого отца.  €так, €ошуа  курил свою трубку до шестидесЯти восьми лет и
продал  ее лишь потому, что, надеЯлсЯ прожить  еще по меньшей мере  тридцать
лет, решил обкурить вторую трубку, удовлетворенный первой,  давшей почти две
лиры чистой прибыли.
     џ  бережно храню  трубку  €ошуи,  часто закуриваю  ее вечером,  лежа на
диване,  но  никогда  не  могу  докурить  до  конца.  ќто объЯснЯетсЯ  не ее
вместительностью, а исключительно высокодуховными переживаниЯми. Љаждый раз,
когда  Я  касаюсь губами  Янтарного наконечника, Я  вспоминаю  жалкую  жизнь
ќлеазара бен  ќлии, увенчавшуюсЯ слишком поздним уроком  €ошуи. џ принимаюсь
сожалеть не о том, что было в моей жизни, а о многом, что только могло  быть
и чего не было. Џеред моими  глазами  начинают рЯбить карты неизвестных  мне
стран, разномастные  глаза  не целовавших  менЯ женщин,  пестрые обложки  не
написанных  мною  книг. џ  кидаюсь  к  столу или двери.  Ђ так как нельзЯ ни
путешествовать,  ни  целоватьсЯ, ни  писать  рассказы  с  огромной  трубкой,
напоминающей  раскрытый цветок тюльпана, то она остаетсЯ одна, едва согретаЯ
первым  дыханием. Ђ посмотрев новый город, где люди, как всюду,  плодЯтсЯ  и
умирают, поцеловав еще  одну женщину, котораЯ как все, сначала читает стихи,
а потом, похрапываЯ, спит  написав рассказ в полпечатного листа, похожий  на
тысЯчи других рассказов, - о любви или о  смерти, о мудрости или о глупости,
Я возвращаюсь  на  тот  же  протертый диван  и с сожаленьем  спрашиваю себЯ,
почему Я не докурил моей трубки?
     ’ак  за  две  турецких  лиры Я приобрел вещь,  котораЯ в  зубах другого
Явилась  бы  источником  блаженства,  а  в  моих напоминает  ’анталову чашу,
пенЯщуюсЯ рЯдом и трижды недоступную.

        —етвертаЯ
     ’ишайший луч несетсЯ тысЯчи лет,  но  короток  век  человека: детство с
играми, любовь и труд, болезни, смерть. …сть телескопы и таблицы, есть разум
и глаза, но как построить такие весы, чтобы взвесить короткую жизнь: на одну
чашу положить тишайший луч, вереницы чисел, пространство, миры, а на  другую
прозЯбание  зерна, которое всходит, колоситсЯ и отсыхает? Љто  знает,  может
быть, сорок ничтожных лет перетЯнут?..
     Ѓыла война. Љогда-нибудь подберут эпитет  "великаЯ"  или "малаЯ", чтобы
сразу отличить ее  от других войн, бывших и будущих. „лЯ людей, живших в тот
год, была просто - война, как просто - чума, как просто - смерть.
     Ѓыла  война,  и  на крохотной точке  - точке  среди точек - близ  груды
камней, называвшихсЯ прежде  городом  €пром,  лежали, сидели,  ели и умирали
чужие,  пришлые люди. €х называли 118-м  линейным полком французской  армии.
Џолк  этот,  сформированный  на юге,  в  Џровансе,  состоЯл  из  крестьЯн  -
виноделов или  пастухов. ‚  течении шести месЯцев курчавые темные люди ели и
спали в глинистых Ямах, стрелЯли, умирали, вскинув руки, один за другим, и в
штабе  корпуса  значилось,  что 118-й  линейный  полк защищает  позиции  при
"—ерной переправе".
     Ќапротив, в  пЯтистах шагах, сидели  другие люди и тоже стрелЯли. ‘реди
них  было мало  курчавых и  черных.  Ѓелесые и  светлоглазые,  они  казались
крупнее, грубее виноделов,  и говорили они  на  непохожем  Языке.  ќто  были
земледельцы Џомерании, их называли в другом штабе  87-м запасным  батальоном
германской армии.
     ќто были враги, а между врагами находилась землЯ, о которой  и виноделы
и хлебопашцы говорили "ни