момента, которые упрощенно можно определить  так:  что  такое
человек перед сокрушающей силой бесчеловечных  обстоЯтельств?  Ќа  что  он
способен, когда возможности отстоЯть свою жизнь исчерпаны им  до  конца  и
предотвратить смерть невозможно?
   ‚сЯкий знающий о войне не понаслышке легко поймет всю огромную важность
этих вопросов, не один раз встававших перед теми, кто сражалсЯ с оружием в
руках. Њне думаетсЯ, как фронтовикам, так и партизанам  одинаково  памЯтны
случаи из их собственного боевого опыта,  когда  эти  и  подобные  вопросы
приходилось решать не умозрительно, а практически, ценой крови,  ставЯ  на
карту жизнь. Ќо ведь никому не  хотелось  лишатьсЯ  своей  единственной  и
такой дорогой ему  жизни,  и  только  необходимость  до  конца  оставатьсЯ
человеком, заставлЯла идти на смерть.  ‚  то  же  времЯ  находились  люди,
которые пытались совместить несовместимое - сохранить жизнь и не погрешить
против  человечности,  что  в  определенных,  трагических  обстоЯтельствах
оказывалось невероЯтно трудным, если не совсем безнадежным.
   Њного  лет   в   моей   памЯти   жил   один   случай,   нелепый   своей
парадоксальностью, настойчиво будораживший мое сознание.
   ќто  произошло  в  августе  44-го,  в  самый  разгар  џсско-Љишиневской
операции, когда наши войска успешно прорвали оборону противника,  окружили
кишиневскую группировку гитлеровцев,  взЯли  большое  количество  пленных.
Љак-то во времЯ  наступлениЯ  за  Џрутом  начальник  артиллерии  полка,  в
котором Я служил командиром взвода, послал менЯ за несколько километров  в
тыл, чтобы встретить и  завернуть  на  другую  дорогу  заплутавший  где-то
транспорт с боеприпасами. ‚двоем с разведчиком мы прискакали на лошадЯх  в
какое-то  румынское  село  западнее  станции  “нгены.  ‡десь  в   большом,
обнесенном изгородью дворе располагалсЯ сборный пункт длЯ военнопленных, и
в огромном загоне стоЯли, сидели и лежали на истоптанной траве сотни румын
и немцев. ЏроезжаЯ мимо, Я рассеЯнным  взглЯдом  скользил  по  их  постным
лицам, на которых  уже  не  было  и  тени  воинственности,  а  было  тупое
выражение  отвоевавшихсЯ,  усталых,  разморенных  жарой  людей.  €   вдруг
загорелое небритое лицо одного из тех, что безучастно сидели  в  канаве  у
самой изгороди, показалось мне знакомым. Џленный тоже задержал на мне свой
отрешенный взглЯд, и в следующее мгновение  Я  узнал  в  нем  когдатошнего
моего сослуживца, который с осени 43-го считалсЯ погибшим. Ѓолее того,  за
стойкость, проЯвленную в тЯжелом бою на „непровском плацдарме,  за  умелое
командование окруженным батальоном, в котором он  был  начальником  штаба,
этот человек "посмертно" был удостоен высокой награды. Ћ нем  рассказывали
новому пополнению, о его подвиге проводили беседы, на  его  опыте  учились
воевать. Ђ он вот сидел теперь передо мной в пропотевшем немецком кителе с
трехцветным шевроном на рукаве, на котором красноречиво  поблескивали  три
знакомые буквы "ђЋЂ".
   џ придержал лошадь, слез  на  обочину  возле  нескольких  ржавых  нитей
колючей проволоки и долго не мог сказать ни слова. џ смотрел на него, а он
также молча смотрел на менЯ, но в отличие от менЯ  не  удивлЯлсЯ.  Ћн  уже
перестал удивлЯтьсЯ, но, видно, понЯв, что молчанием не  обойтись,  сказал
после тЯжелого вздоха:
   - ‚от так оно получаетсЯ!
   - Љак же это случилось?
   ‚ его печальных глазах не было ни злобы, ни отчаЯниЯ, была только тихаЯ
покорность судьбе, на которую он не замедлил сослатьсЯ.
   - —то делать! ’акова судьба.
   Џотом мы поговорили немного. Ћн  попросил  закурить  и  кратко  поведал
печальную и одновременно страшную в своей уничтожающей  простоте  историю.
ЋказываетсЯ, в том памЯтном бою на плацдарме он не был убит, а был  только
ранен и попал в плен. ‚ лагере, где он потом оказалсЯ, сотнЯми умирали  от
голода, а он хотел жить и, вознамерившись обмануть  немцев,  записалсЯ  во
власовскую армию с надеждой улучить момент и перебежать к своим.  Ќо,  как
назло, удобного момента все не было, фронт находилсЯ в жесткой обороне,  а
за власовцами зорко следили гитлеровцы. ‘ начала  нашего  наступлениЯ  ему
пришлось принЯть участие в боЯх против своих, хотЯ, разумеетсЯ, он стрелЯл
вверх: разве он враг своим? - утешал он себЯ. ‚ конце  концов  оказалсЯ  в
плену, конечно же, сдалсЯ сам, иначе бы тут не сидел...
   џ слушал его и верил ему: он говорил правду. Ѓезусловно, он не  был  из
числа тех, которые жаждали служить врагу, его личнаЯ храбрость и  воинское
мастерство были засвидетельствованы высокой наградой. Џросто, оказавшись в
плену, он превыше всего  поставил  собственную  жизнь  и  решил  обхитрить
фашистов. € вот плачевный результат этой хитрости...
   ’акой не очень сложный, хотЯ и не прЯмой путь привел менЯ  к  осознанию
той нравственной идеи, котораЯ послужила основой повести  "‘отников".  „лЯ
художественного воплощениЯ ее  понадобились  соответствующие  характеры  и
подходЯщие длЯ них обстоЯтельства. Њожно  было  бы  остановитьсЯ  на  выше
приведенной истории или на схожем материале из фронтовой действительности,
но мне более привлекательным показалось партизанское прошлое с его меньшей
регламентированностью, значительно большей долей  случайного,  стихийного,
наконец,  с  известной  пестротой,  разнохарактерностью  его  человеческой
массы. ‚ качестве основных героев Я взЯл двух партизан,  почти  товарищей,
но не друзей, не хороших и не плохих - разных. Љаждый  из  них  исповедует
свои  моральные  принципы,  обусловленные  воспитанием,   нравственной   и
духовной сущностью. ‘отников по натуре вовсе не герой без страха и упрека,
и если он честно умирает, то потому прежде  всего,  что  его  нравственнаЯ
основа в данных обстоЯтельствах не позволЯла ему поступить  иначе,  искать
другой конец. ђыбак тоже  не  подлец  по  натуре;  сложись  обстоЯтельства
иначе, возможно, проЯвилась бы совершенно другаЯ сторона его  характера  и
он предстал бы перед людьми  совсем  в  ином  свете.  Ќо  неумолимаЯ  сила
военных  обстоЯтельств  вынудила  каждого   сделать   самый   решающий   в
человеческой жизни выбор - умереть достойно или  остатьсЯ  жить  подло.  €
каждый выбрал свое.
   ‚ подавлЯющем большинстве своих откликов читатели становЯтсЯ на сторону
‘отникова, хотЯ некоторым и не совсем по душе его человеческаЯ  жесткость,
аскетический максимализм, которые  несколько  сушат  образ,  обеднЯют  его
житейски. Ќо нельзЯ упускать из виду, как много  пришлось  пережить  этому
еще молодому человеку (разгром полка,  плен,  побег,  болезнь,  ранение  и
новый плен), чтобы понЯть, как ожесточилась  его  душа.  Ќекоторым  больше
импонирует прагматическаЯ натура ђыбака, который почти до конца в общем-то
сносно относитсЯ к ‘отникову  и  в  труднейших  обстоЯтельствах  плена  не
терЯет надежды на спасение, хотЯ, может, и не совсем благовидным путем. ‘о
своей стороны, Я бы мог заметить только, что прагматизм терпим,  когда  он
не   переступает   социально-нравственных   основ   нашего   человеческого
общежитиЯ.  „а,  разумеетсЯ,  трудно   требовать   от   человека   высокой
человечности  в  обстоЯтельствах  бесчеловечных,  но  ведь  существует  же
предел,   за   которым   человечность   рискует   превратитьсЯ   в    свою
противоположность!
   Ћб этом повесть.
   ”он, как Я уже сказал, мог бы  получитьсЯ  более  конкретным,  хотЯ  во
всем, что касаетсЯ обстоЯтельств,  Я  старалсЯ  быть  максимально  точным.
ЉажетсЯ, в целом это  удалось,  Я  избежал  приблизительности,  тем  более
неточности  в  деталЯх  и  обстоЯтельствах.  Џосле  нескольких  публикаций
читатели не обнаружили сколько-нибудь серьезных погрешностей, разве  кроме
одной. —итатель-астроном из Њосквы сообщил,  что  молодой  месЯц,  который
поЯвлЯетсЯ в небе вечером, не может светить и ночью: к полуночи он  должен
зайти. ќто верно, и Я это исправил.
   Џовесть, как это ни странно, если иметь в виду вышесказанное,  писалась
относительно легко. ‚сЯ работа шла строго  последовательно.  Ћттолкнувшись
от первого, счастливо найденного, хотЯ, возможно, и не нового в литературе
образа ночной зимней дороги и в общем-то  знаЯ  своих  героев,  ощущаЯ  их
характеры и представлЯЯ их прошлое, Я легко  руководствовалсЯ  логикой  их
поведениЯ,  их  реакцией  на  событиЯ.  Љак  всегда,   главную   трудность
представлЯло начало. "Ћткуда начать?" - вот  вопрос,  который  обыкновенно
занимает прозаика больше других. Ќачать следует так,  чтобы  это  было  не
слишком далеко, но и не слишком близко. ‚ первом случае экспозициЯ  грозит
затЯнутьсЯ, поЯвЯтсЯ не всегда обЯзательные подробности, во  втором  -  не
успеет  читатель  присмотретьсЯ,  привыкнуть  к  героЯм,  как   начинаютсЯ
решающие событиЯ. Џоскольку действие этой повести  развиваетсЯ  непрерывно
(или почти непрерывно) и продолжаетсЯ каких-нибудь  двое  суток,  пришлось
концентрировать  событиЯ,  иногда  форсировать  сюжет,  чтобы  каждый  час
литературного бытиЯ героев был максимально насыщен смыслом и действием.
   џ не вел записных книжек,  предварительно  не  запасалсЯ  деталЯми,  но
замысел старалсЯ обдумать основательно и так разработать  сюжет,  чтобы  к
моменту  начала  работы  над  повестью  мне  все  о  ней  было   известно.
ђазумеетсЯ, в ходе  работы  стали  неизбежными  некоторые  отступлениЯ  от
первоначального плана, поЯвились какие-то новые, более выигрышные ходы, от
каких-то, даже  очень  заманчивых,  моментов,  пришлось  отказатьсЯ.  ’ак,
первоначально всЯ предысториЯ девочки Ѓаси была подана  автором  отдельной
главой, но потом пришлось этой главой пожертвовать - передать слово  самой
героине.
   Љак правило,  работе  над  каждой  вещью  у  менЯ  предшествует,  кроме
максимально разработанного плана, еще и скрупулезно продуманный финал. Ѓез
Ясного представлениЯ о том, чем должна закончитьсЯ повесть, Я не приступаю
к ее началу. ‚ тех  нескольких  случаЯх,  когда  пришлось  приниматьсЯ  за
работу, отодвинув разработку финала "на потом", вещи решительно не удались
именно по причине неудовлетворительного финала.  (ђазумеетсЯ,  это  только
мое личное правило, вполне вероЯтно, что другие работают иначе и метод  их
работы более длЯ  них  успешен,  но  длЯ  менЯ  успешнее  мой,  в  этом  Я
достаточно убедилсЯ.) ‚ообще же, поскольку проза,  как  известно,  требует
мыслей, каждый сюжетный поворот, каждый образ в  ней  следует  осмысливать
максимально, до мельчайших подробностей, не  полагаЯсь  на  все  вывозЯщую
силу пусть и верно угаданных характеров. Ќаше осмысление логики характеров
и обстоЯтельств и есть наш диктат над литературной моделью, в которой  все
или  почти  все  определЯет  автор  сообразно  со  своей   целью,   идеей,
художническим вкусом. €звестную пушкинскую фразу о своеволии  ’атьЯны,  на
мой взглЯд, не следует понимать буквально - она  не  более  чем  шутка,  к
которой нередко бывают склонны писатели.
   ‚  "‘отникове"  Я  с  самого  начала  знал,  чего  хочу  в   конце,   и
последовательно вел моих героев к сцене казни, где  один  помогает  вешать
другого. Ќе желаЯ того, переживаЯ. Ќо уж такова логика  фашизма,  который,
ухватив свою жертву за  мизинец,  не  остановитсЯ  до  тех  пор,  пока  не
проглотит ее целиком.
   ЌаписаннаЯ по-белорусски, повесть эта сначала поЯвилась в  переводе  на
русский Язык и только  спустЯ  полгода  была  опубликована  в  белорусском
журнале "ЏолымЯ". ’ому было несколько  причин,  и  одной  из  них  Явилась
всегда  остро  стоЯщаЯ  перед  нашими  братскими   литературами   проблема
художественного  перевода.  џ  навсегда  благодарен  переводчикам,  немало
сделавшим  длЯ  популЯризации  моих  произведений  среди  многомиллионного
всесоюзного читателЯ, но мой личный опыт достаточно убедил менЯ в том, что
переводить на русский Язык должен по возможности сам автор. € дело тут  не
в степени литературного мастерства автора или переводчика -  как  правило,
последний владеет русским Языком совершеннее,  -  но  в  недостаточно  еще
исследованных особенностЯх перевода на  русский  Язык  с  родственных  ему
Языков. ЉажущаЯсЯ легкость перевода, значительнаЯ тождественность  лексики
белорусского  и  русского  Языков  властно  держат  переводчика  в   плену
приблизительности,  порождаЯ  в  итоге  нечто  третичное,  усредненное   и
обесцвеченное, что, хотЯ и написано по-русски, неистребимо несет  на  себе
все признаки сырого подстрочника. Ќо ведь самый удачный подстрочник еще не
перевод, и чтобы превратить его в произведение русской литературы, следует
заново переосмыслить образный строй оригинала, дать ему новое выражение  -
на современном русском литературном Языке. Љонечно, это труднаЯ и  сложнаЯ
работа, она, Я думаю, не под силу никому, кроме  самого  автора,  если  он
чувствует уверенность в  том,  что  в  достаточной  мере  владеет  русским
Языком.
   Ћбычно при работе  над  переводом  продолжаетсЯ  и  работа  над  Языком
оригинала. ‚  переводе  сразу,  порой  совершенно  неожиданно  проЯвлЯютсЯ
различные стилевые несовершенства оригинала, уточнЯетсЯ психологиЯ героев,
некоторые мотивировки их поступков. ‚ рЯде случаев та или инаЯ  мысль  или
образ получают большую выразительность именно на русском Языке,  в  других
же, наоборот, - точному белорусскому выражению  так  и  не  удаетсЯ  найти
исчерпывающий русский эквивалент. Ћсобенно это касаетсЯ народных  речений,
диалектизмов,  а  также  некоторых  синонимов  и   метафор,   свойственных
белорусскому и  отсутствующих  в  русском  Языке.  Ћба  Языка  в  процессе
авторского перевода непрерывно взаимодействуют, попеременно влиЯЯ один  на
другой.   ђазумеетсЯ,   Язык    оригинала    остаетсЯ    преимущественным,
определЯющим, но нередко он терЯет свое  преимущество  и  сам  изменЯетсЯ,
приспосабливаЯсь к Языку перевода. ќто интереснаЯ, иногда захватывающаЯ  и
еще по-настоЯщему не изученнаЯ область литературного творчества, в  полную
силу проЯвлЯющаЯ себЯ только при авторском переводе...
   ђазумеетсЯ,  все  сказанное  лишь  часть  личного   авторского   опыта,
некоторые штрихи к истории созданиЯ  одной  небольшой  повести.  ‚  других
случаЯх,  возможно,  все  будет  обстоЯть  иначе.  Џисатель  может  только
приветствовать это "технологическое" разнообразие, ЯвлЯющеесЯ предпосылкой
разнообразиЯ творческого.

   1973 г.


        Ќ…‘ЉЋ‹њЉЋ ‘‹Ћ‚ ЋЃ "Ђ‹њЏ€‰‘ЉЋ‰ ЃЂ‹‹Ђ„…"

   ѓруппа студентов биологического  факультета  Њѓ“  имени  Њ.‚.‹омоносова
просит менЯ рассказать в газете  о  предыстории  созданиЯ  одной  из  моих
повестей...
   ќто произошло в самом  конце  войны  в  Ђвстрийских  Ђльпах,  куда  уже
властно вошла последнЯЯ военнаЯ весна  и  с  ней  мощным  потоком  хлынули
войска двух наших фронтов.
   ‡десь был глубокий тыл немецкого рейха и, как всюду в  его  тылу,  было
много работавших на войну промышленных предприЯтий и,  конечно,  всЯческих
лагерей: концентрационных, военнопленных, рабочих.  ‘  приходом  ‘оветской
Ђрмии  все  они  приходили  в  движение,  охрана  разбегалась,  дороги   и
населенные пункты наводнЯлись многими тысЯчами людей,  согнанных  из  всех
стран …вропы.
   Ћднажды мы занЯли какой-то  городок  и  ждали  новой  команды.  „линнаЯ
колонна артполка, повернув к обочине,  замерла  на  вымощенной  брусчаткой
окраинной улочке. ЉажетсЯ, это был ”ельдбах или, может быть,  ѓлейсдорф  -
памЯть сохранила общий вид городка, но совершенно утратила  его  название.
‘олдатам не было разрешено отлучатьсЯ из машин,  мы  вот-вот  должны  были
свернуть с прежнего направлениЯ, и  начальство  в  командирском  "виллисе"
что-то решало на карте.
   ‚ кабине "студебеккера" сильно пригревало солнце, после бессонной  ночи
клонило в дрему, и Я вылез  на  улицу.  ‘олдаты  в  кузовах  тоже  сидели,
разомлевшие от тепла, и дремотно "клевали" носами; по мостовой вдоль машин
прошла группа вырвавшихсЯ  на  свободу  исхудавших  экспансивных  людей  в
темных  беретах.  Ћни  несли  национальный  французский  флаг,   распевали
"Њарсельезу" и что-то прокричали нам, но мы не понЯли, и  только  старшина
‹укьЯнченко добродушно помахал  им  из  кузова  -  давай,  мол,  не  стоит
благодарности. Ћсвободили, так что ж... ќто нам семечки.
   € тут возле одной из дальних машин на  глаза  мне  попалась  девушка  -
щупленькаЯ,  черноволосаЯ,  в  полосатой  куртке  и  темной  юбочке,   она
перебирала взглЯдом лица бойцов в машине и отрицательно вертела головой. Ђ
в машине уже  началось  обычное  в  таком  случае  оживление:  что-то  там
наперебой выкрикивали бойцы, но она, погасив улыбку, перешла  к  следующей
машине.
   - ’оварищи, кто есть €ван?
   - €ван? - вскочил крайний боец. - џ €ван, вот он €ван, и шофер наш тоже
€ван.
   €сполненное надеждой лицо девушки постепенно скучнело по мере того, как
она переводила взглЯд с одного €вана на другого, и  она  с  тихой  печалью
молвила:
   - Ќо. ’о нон €ван.
   —то-то заинтересовало менЯ в этих ее поисках, и Я подождал,  пока  она,
повторЯЯ все тот же вопрос, не обошла всю колонну.  ђазумеетсЯ,  €ванов  у
нас было много,  но  ни  один  из  них  не  показалсЯ  ей  тем,  кого  она
разыскивала. ’огда  мы  вместе  с  командиром  третьей  батареи  капитаном
Љоханом подошли к девушке и спросили, какого именно €вана она разыскивает.
   „евушка сначала немного всплакнула, но быстро овладела  собой,  рукавом
куртки вытерла темные блестевшие глаза и, окинув нас испытующим взглЯдом и
страшно  перевираЯ  русские   и   немецкие   слова,   густо   пересыпанные
итальЯнскими, рассказала примерно следующее.
   …е зовут „жулиЯ, она итальЯнка  из  ЌеаполЯ.  ѓод  назад,  летом  сорок
четвертого, во времЯ бомбежки союзной авиацией  расположенного  в  Ђвстрии
военного завода она бежала в Ђльпы. Џосле  недолгого  блужданиЯ  по  горам
встретила русского военнопленного, тоже бежавшего  из  концлагерЯ,  и  они
пошли вместе. ‘начала он не хотел брать ее с собой, так как пробиралсЯ  на
восток, ближе к фронту, она же хотела на родину,  в  €талию,  откуда  была
вывезена после  подавлениЯ  восстаниЯ  в  Ќеаполе  и  брошена  в  немецкий
концлагерь. Ќесколько дней они проблуждали в горах, голодные  и  раздетые,
перешли заснеженный горный хребет и однажды в туманное утро напоролись  на
полицейскую засаду. …е схватили и снова бросили в лагерь, а что  случилось
с €ваном, она не знает. Ќо она очень надеетсЯ, что он избежал  ее  участи,
пробралсЯ на фронт и  теперь  вместе  с  Љрасной  Ђрмией  снова  пришел  в
Ђвстрию.
   Љонечно, это было наивно - надеЯтьсЯ  встретить  в  огромнейшем  потоке
войск знакомого парнЯ; мы, как могли, утешили девушку и поспешили к  своим
машинам, потому что уже была подана команда к движению.
   ‚ тот же день под вечер началсЯ  затЯжной  бой  за  очередной  городок,
вскоре погиб капитан Љохан, Я почти забыл  об  этой  мимолетной  фронтовой
встрече и вспомнил о ней  лишь  спустЯ  восемнадцать  лет,  когда  занЯлсЯ
литературой. € тогда Я написал все то,  что  вы  прочитали  в  "Ђльпийской
балладе".
   ‚от и всЯ коротенькаЯ историЯ  -  пролог  к  одной  из  моих  повестей,
заинтересовавших  группу   студентов   из   Њосковского   государственного
университета имени Њ.‚.‹омоносова.

   1971 г.


        ‘‹Ћ‚Ћ ЋЃ “—€’…‹…

   ‚о  времЯ  его  нелегкой  продолжительной  болезни  все,  кому   дорога
литература, не переставаЯ, следили за этим почти двухлетним  единоборством
большого человека с недугом, в котором, как это ни огорчительно,  победила
смерть. „а, как и все люди, будучи смертным, он  в  конце  концов  ушел  в
небытие, и как в утешение нам остались его книги, его  бессмертные  поэмы,
которые своим теплом долго еще будут согревать человеческие души.
   Ћт самой молодости и почти через  всю  сложную  и  нелегкую  жизнь  ему
сопутствовала тем не менее  удивительно  счастливаЯ  литературнаЯ  судьба.
Ќечасто так случаетсЯ в искусстве, чтобы слава, пришедшаЯ  к  художнику  в
ранней молодости, с таким неизменным постоЯнством служила ему  всю  жизнь.
Ќо тут, пожалуй, дело не столько в достоинствах  самой  славы,  сколько  в
определенной удачливости ее в общем капризного  выбора  -  этот  художник,
несомненно, заслуживал и большего.
   Ћн прожил немногим более шестидесЯти лет, в течение  которых  им,  быть
может, более чем кем-либо другим сделано длЯ расцвета и без того не бедной
талантами русской литературы.
   ѓлубоко национальный и в то же времЯ чрезвычайно  общечеловеческий  его
герой встает со страниц его многочисленных книг, посвЯщенных, как правило,
самым значительным моментам полувековой советской  действительности  -  от
коренного переустройства сельского хозЯйства в годы коллективизации, через
финскую и  ‚еликую  Ћтечественную  войны,  послевоенный  восстановительный
период, годы покорениЯ  космоса.  …го  поэмы  "‘трана  ЊуравиЯ",  "‚асилий
’еркин", "„ом у дороги", "‡а далью  -  даль"  давно  уже  стали  классикой
советской поэзии. ЉаждаЯ из этих поэм в свое времЯ  становилась  Явлением,
за каждой из них - сложнаЯ историЯ ее созданиЯ,  критические  баталии  или
единодушное признание при  их  первом  же  поЯвлении  в  печати.  ‡авиднаЯ
судьба!
   Љак и в прежние годы, так и теперь,  после  его  смерти,  будет  немало
попыток  раскрыть  его   поэтический   феномен,   разгадать   секрет   его
ошеломлЯющей  популЯрности,  разобратьсЯ  в   сложном   разнообразии   его
творчества, начатого в провинциальной газете  с  небольшого  стихотворениЯ
под названием "ЌоваЯ изба". Љак всегда в таких  случаЯх,  трудно  избежать
определенного  риска   и   безусловной   относительности   в   определении
художнической природы поэта, основа которой, конечно  же,  в  органичности
его  таланта.  Ќо,  кажетсЯ,  есть  все  основаниЯ  утверждать,  что   его
кристальную по  классической  чистоте  поэтику  более  всего  отличает  от
множества других несомненных талантов  его  необычайнаЯ  Я  неизменнаЯ  во
времени верность таким  многоопределЯющим  в  литературе  категориЯм,  как
Џравда, Џростота и €скренность.
   „умаетсЯ, именно эти качества при высокой степени  гражданственности  и
выразительности поэтического таланта обеспечили столь  высокий  успех  его
поэмам, его тихой, но такой емкой на чувства  лирике.  ’ут,  пожалуй,  ему
повезло в самом начале, потому что то, к  чему  обычно  приходЯт  в  конце
пути, после рЯда мучительных  неудач  и  длительных  поисков  и  без  чего
невозможно искусство, если оно не хочет превратитьсЯ в пустую  забаву  длЯ
снобов, это необходимо было счастливо постигнуто  им  в  самом  начале.  ‚
зачине своей  "Љниги  про  бойца",  перечислив  то,  без  чего  невозможно
обойтись на войне, автор выражает главнейший свой вывод, что "всего  иного
пуще не прожить навернЯка - без чего? Ѓез правды сущей,  правды,  прЯмо  в
душу бьющей, да была б она погуще, как бы ни была горька".
   ќтой его пронзительной "прЯмо в душу бьющей" правдой крепко мечены  все
его поэмы, статьи, его выступлениЯ, всЯ его военнаЯ лирика  -  от  стихов,
написанных им в снегах Љарельского перешейка, до знаменитого "џ убит  подо
ђжевом"      или      недавнего       одиннадцатистрочьЯ,       совершенно
беспощадно-пронзительного в своей смысловой и  эмоциональной  емкости:  "џ
знаю, никакой моей вины в том, что другие не пришли с воины,  в  том,  что
они - кто старше, кто моложе - остались там, и не о том же речь, что Я  их
мог, но не сумел сберечь, - речь не о том, но все же, все же".
   Њожно пространно рассуждать о многом, что касаетсЯ его поэм  и  стихов,
давних и написанных в последнее десЯтилетие его жизни, о его  человеческих
и гражданских чертах. Џисал он вообще немного и в последние годы печаталсЯ
мало, зато каждаЯ его строчка была откровением длЯ читателЯ независимо  от
того, было ли это коротенькое лирическое стихотворение вроде  приведенного
выше,   или   "‚   живых-то   менЯ   уже   нету...",   или   основательнаЯ
литературоведческаЯ статьЯ,  как  например,  о  творчестве  €.Ѓунина,  или
предисловие  к   чьим-либо   публикациЯм   в   журнале,   много   лет   им
возглавлЯемого. Ќе  так  давно  напечатаны  его  дневники-воспоминаниЯ  "‘
Љарельского перешейка", которые не  могли  не  взволновать  каждого  своей
неожиданной новизной во взглЯде на ту недолгую, почти уже позабытую войну.
€нтересно заметить, что эта небольшаЯ  публикациЯ  открывает  собой  четко
обозначенные истоки ’вардовского-баталиста, автора бессмертной "Љниги  про
бойца". €менно там зимой 1940 года Явилась к нему  тема  ‚асилиЯ  ’еркина,
которую затем он пронес через всю мучительно долгую ‚еликую  Ћтечественную
войну и котораЯ окончательно  закрепила  за  ним  славу  одного  из  самых
замечательных советских поэтов.
   Џомимо многих других достоинств,  в  этих  записках  обращает  на  себЯ
внимание необычайнаЯ авторскаЯ наблюдательность, его на удивление  свежаЯ,
не  замутненнаЯ  временем   памЯть,   просто   невероЯтнаЯ   без   чего-то
существенно-личностного, чем владеет далеко не каждый  даже  из  одаренных
художников. •удожественнаЯ выразительность каждой самой незначительной  на
первый взглЯд  детали,  глубинное  проникновение  мысли,  отсутствие  даже
отдаленного   отзвука    вторичности,    Явное    наличие    действительно
гуманистической первоосновы  сближает  эту  прозу  ’вардовского  с  самыми
замечательными  произведениЯми  советской  литературы  и,  кроме  того,  с
"‘евастопольскими рассказами" ‹.’олстого.
   Џри самых, может, чрезмерных допущениЯх трудно переоценить его  влиЯние
на советскую поэзию послевоенных лет, да и на  прозу  тоже.  ‚рЯд  ли  кто
найдетсЯ в нашей литературе, кто бы  мог  посоревноватьсЯ  с  ним  в  деле
воспитаниЯ молодых русских и не только русских писателей.  Ќадо  полагать,
что в этот скорбный час прощаниЯ вместе с многими другими не  обойдут  его
искренней признательностью и многие наши белорусские  авторы,  начинаЯ  от
маститого ЂркадиЯ Љулешова,  творчество  которого  он  всегда  чрезвычайно
высоко ценил, и кончаЯ теми, кто помоложе,  -  Ђ.‚ертинским,  ‚.Ђдамчиком,
автором этих строк, чьи произведениЯ в свое времЯ имели случай попасть  на
его редакторский стол. ЏроходЯ у него суровую  по  своей  требовательности
школу литературы, мы постигали высоту ее идеалов,  избавлЯлись  от  налета
провинциального  верхоглЯдства,  учились  не   пугатьсЯ   несправедливости
критических приговоров. € если  такие  приговоры  случались,  он  не  имел
обыкновениЯ оставлЯть беззащитного автора, торопливо  лишать  его  кредита
довериЯ. Ќаоборот, какаЯ бы неудача ни постигла автора, если он поверил  в
него, то уже не  изменЯл  этому  доверию  и  поддерживал,  насколько  было
возможно. Ћтступничество было совершенно чуждо его характеру.
   ‹итература создаетсЯ не на один день и  не  длЯ  потреб  какой-либо  из
очередных кампаний - ее жизнь измерЯетсЯ  десЯтилетиЯми,  и  каждаЯ  книга
живет тем дольше, чем больше в ней  заложено  от  правды  народной  жизни.
€менно заботами о долговечности литературы и ее правдивости были пронизаны
его известные выступлениЯ на партийных и писательских съездах, на встречах
с  журналистами  и  читателЯми.  ЋтвечаЯ  на  упреки  некоторых   критиков
относительно его неприЯзни  к  романтическому  течению  в  литературе,  он
говорил, что дело  не  в  течении,  а  в  каждом  конкретном  литературном
произведении. € если это  произведение  захватывает  душу,  дает  читателю
жизненную радость познаниЯ, "Я менее  всего  озабочен  выЯснением  того  -
романтизм это в чистом виде или еще что. џ  просто  благодарен  автору  за
хороший подарок, - говорил он. - Ќо если мне  подносЯт  что-то  ходульное,
где  жизнь   даетсЯ   в   таких   условных   допущениЯх   так   называемой
"приподнЯтости", что хочетсЯ глаза закрыть от неловкости, и  говорЯт,  что
это надо читать, это романтизм, то Я говорю - нет".
   Ћн часто напоминал известную в литературе истину, что главным критерием
достоинства любой книги ЯвлЯетсЯ степень  обЯзательности  ее  поЯвлениЯ  в
данное времЯ. ЋтметаЯ все формалистические  выверты,  хотЯ  и  не  отрицаЯ
значениЯ литературного эксперимента в целом, он решительно  становилсЯ  на
защиту интересов читателЯ. ‚ этом смысле он высоко ценил такие  далеко  не
традиционные  по  форме,  но  полные  социального  значениЯ   произведениЯ
западной литературы, как  "—ума"  Ђ.Љамю,  "Ќосорог"  ќ.€онеску,  "Џо  ком
звонит  колокол"  ќ.•емингуэЯ,  фильм  "…вангелие  от  ЊатфеЯ"   Џазолини.
ђассуждаЯ  на  тему  слитности  формы  и  содержаниЯ,  он   говорил,   что
безответственность, беззаботность относительно формы очень часто влечет за
собой безразличие  читателЯ  к  содержанию  произведениЯ,  так  же  как  и
беззаботность относительно  содержаниЯ  способна  обернутьсЯ  безразличием
читателЯ к самой утонченной форме.
   "€скусство мстительное, - говорил он. -  Ћно  жестоко  расправлЯетсЯ  с
теми художниками,  которые  сознательно  или  несознательно  изменЯют  его
основным законам - законам правды и человечности".
   ‚ этом замечательном пророчестве его завет нам, тем, кто  волею  судьбы
пережил его, кому продолжать его дело, отстаивать в литературе дорогие длЯ
него идеи добра и справедливости.

   1979 г.


        ‚‘… Њ€Ќ…’‘џ, Ђ ЏђЂ‚„Ђ Ћ‘’ЂЌ…’‘џ...

   €звестно, что жизнь состоит не только из праздников,  которых,  как  ни
много в календаре, все же гораздо меньше, чем будней, наполненных трудом и
заботами,  перемежающихсЯ   чередой   неудач,   порой   нежданно-негаданно
обрушивающихсЯ  на  наши  головы,  как  снег  с  чистого  неба.   Ћсобенно
огорчительны, если не больше, первые неудачи, последовавшие за  первым  же
кажущимсЯ или вполне правомерным успехом,  они  ранЯт  больно  и  надолго;
случаетсЯ, что даже самые многоопытные  и  мужественные  из  людей  готовы
спасовать, растерЯтьсЯ, надолго впасть в уныние.  Ђ  что  уж  говорить  об
авторе двух-трех жиденьких книжонок, только обретшем свое литературное имЯ
и представшем перед всесоюзным читателем...
   ђазумеетсЯ, было нелегко. ѓрад безапеллЯционных критических  приговоров
не оставлЯл сомнениЯ  в  полнейшем  крахе,  чувство  стыда  и  уЯзвленного
самолюбиЯ вызывало желание уйти в себЯ, замкнутьсЯ, обособитьсЯ от людей -
пережить неудачу терпеливо и молча. ЋбстоЯтельства  толкали  к  пересмотру
своих собственных творческих возможностей, подмывало  усомнитьсЯ  в  самом
жизненном опыте, который сослужил столь предательскую службу автору. € без
того незавидное положение усугублЯлось  еще  и  тем  обстоЯтельством,  что
добраЯ половина критических залпов приходилась  по  журналу,  с  известным
риском опубликовавшему незадачливое  произведение  и  выдавшему  известный
аванс довериЯ тому, кто теперь так подвел  всех.  ќто  последнее  угнетало
больше всего. Џри всей готовности  терпеливо  влачить  свой  крест  неудач
недоставало мужества видеть его на плечах тех,  кто  в  чем-то  переплатил
тебе и теперь расплачивалсЯ хотЯ  и  не  новым  в  литературе,  но  всегда
чувствительным образом.
   Ќаверно,  следовало  бы  написать,  может  быть,  объЯснить  что-то   и
извинитьсЯ - в конце  концов,  общие  интересы  литературы  всегда  важнее
личных терзаний автора. Ќо извинитьсЯ означало  признать  неправоту,  свое
фиаско и, может быть, бросить тень на искренность своих намерений, которые
тем  не  менее  упрЯмо  не  хотели  поступатьсЯ  малейшей  толикой   своей
искренности. ЌамерениЯ были самые лучшие, и они страдали больше всего.  „а
и опыт оказалсЯ ни при чем. Ћпыт был самый обыкновенный, солдатский, каким
обладали многие тысЯчи, если не миллионы, рЯдовых участников войны, теперь
довольно единодушно свидетельствовавшие автору свою солидарность. ќто была
большаЯ поддержка, дававшаЯ какие-то крохи надежды на то,  что,  возможно,
еще  и  не  все  потерЯно.  ‚озможно,  налицо   перекос,   авторский   или
критический,  возможно,  кто-то  кого-то  недопонЯл,  возможно,   наступит
переоценка.
   Ќо шло времЯ, переоценка не наступала, а критические залпы всевозможных
калибров  грозили  незадачливому   автору   совершенно   стереть   его   с
литературного лица земли.
   € вот в  такие  минуты  горестных  уныний,  как  раз  в  канун  майских
праздников, пришел из  Њосквы  небольшой  конверт  с  редакционным  грифом
снаружи и поздравительной открыткой внутри - обычное редакционное послание
автору перед праздником,  несколько  напечатанных  на  машинке  строчек  с
выражением привета,  ниже  которых  характерным  угловатым  почерком  было
дописано:
   ‚‘… Њ€Ќ…’‘џ, Ђ ЏђЂ‚„Ђ Ћ‘’ЂЌ…’‘џ.
   Ђ.’‚Ђђ„Ћ‚‘Љ€‰.
   Ќе знаю, может, во всем этом и впрЯмь не содержалось ничего необычного,
возможно, все это обычный жест вежливости, но длЯ менЯ в  тот  момент  эта
строчка огненными буквами засиЯла на небосклоне, сверкнула призывным лучом
маЯка, вещавшим заблудшему путнику о его спасении. „ействительно, как  это
просто! ‚ремЯ идет своим, не подвластным никому в мире ходом, оно  хоронит
династии, ровнЯет с лицом земли города, создает и  разрушает  цивилизации,
одинаково расправлЯЯсь с ничтожествами и с великими мира сего,  кончает  с
одними эпохами и начинает другие. ‚ремЯ безостановочно правит и  судит,  и
ничто сущее под луной не в состоЯнии избежать его неумолимого приговора  и
в конце концов обращаетсЯ в прах. Ќо правда ему неподвластна, и  пока  жив
хоть один человек на свете, не исчезнет  в  мире  жгучаЯ  необходимость  в
правде, неизменно освещающей человеку и человечеству  запутанный  лабиринт
его бытиЯ, указующий ему путь к свободе  и  лучшему  будущему.  ‘  правдой
возможно все, без нее невозможно ничто. Ѓез правды нет движениЯ,  без  нее
лишь застой, гибель, тлен...
   ‚се минетсЯ, правда останетсЯ! ЉакаЯ великаЯ мудрость заключена в  этих
четырех простеньких словах древней народной идиомы!..
   Ќе скажу, что эти слова разрешили длЯ менЯ все и ото всего  освободили,
но все же какой-то значительный груз спал с моих плеч. ќто было  утешение,
и Я с радостью принЯл протЯнутую мне руку  поддержки  -  тем  более  такую
руку! Љак при вспышке молнии, в  темени  Явственно  обнаружилсЯ  ориентир,
который Я, ослепленный и растерЯнный,  готов  был  потерЯть  в  громыхании
критических залпов. Ћн дал мне возможность выстоЯть в  самый  мой  трудный
час, пошатнувшись, вновь обрести себЯ и остатьсЯ собой.
   Џотом были  многие  не  менее  мудрые  и  прекрасные  его  слова,  были
разговоры, критические и одобрительные, но именно эти первые четыре  слова
поддержки и утешениЯ на всю жизнь запали  в  мое  сознание.  Ќаверно,  это
потому, что сами они были исторгнуты из самых чутких глубин души  великого
человека, кто, может, не менее других нуждалсЯ в утешении, правде и, может
быть, недополучил их при жизни. ќто последнее сознавать тем  обиднее,  что
все мы, в свое  времЯ  обласканные  им,  возможно,  чего-то  недодали  ему
самому, по беззаботности  или  по  наивности  своей  полагаЯ,  что  ему-то
утешение ни к чему, что его у него в избытке. Ђ  как  нет?  —то  же  тогда
может извинить нам эту непростительную нашу небрежность?
   € вот теперь, когда минулось многое и его уже  нет,  остаетсЯ  еще  раз
убедитьсЯ в непреходЯщей ценности правды, к которой обЯзывает  нас  памЯть
перед его светлой и огромной личностью.

   1982 г.


        ‡Ђ‚€„ЌЂџ Џ€‘Ђ’…‹њ‘ЉЂџ ‘“„њЃЂ

   Џримерно за год до кончины автора этой книги, замечательного советского
писателЯ ‘ергеЯ ‘ергеевича ‘мирнова, мы сидели с ним в  тиши  гостиничного
номера  в  Њинске,  и  он,  как  всегда,  увлеченно,  с  завидной  молодой
одержимостью  рассказывал  о  работе  над  своей  новой  книгой,   о   тех
трудностЯх,  которые  предстоЯло  преодолеть  в  этой   его   работе.   Њы
согласились,  что  замысел  ее  действительно  сложен,  однако  не   стоит
огорчатьсЯ. ЌавернЯка все сложности будут преодолены,  и  поЯвитсЯ  книга,
вполне достойнаЯ его предыдущих книг.
   Њы, однако, ошиблись.
   Њы не могли предвидеть того, что  пройдет  год  с  небольшим,  и  этого
полного душевной энергии и художнических замыслов  человека  не  станет  в
живых. Ќо, видно, такова коварнаЯ сущность смерти, - как и на войне,  бить
по тем, кто, меньше всего думаЯ о ней, отдает себЯ делу, людЯм, идеЯм.
   „а, новаЯ книга ‘ергеЯ ‘ергеевича ‘мирнова никогда уже не  поЯвитсЯ  на
книжных  полках  наших  библиотек,  и,  может  быть,  навсегда   останутсЯ
неизвестными  какие-то  новые  подвиги  и  их  герои,  которых   с   таким
постоЯнством умел открывать наш дорогой писатель. ‹ишеннаЯ его потрЯсающих
открытий, наша литература навернЯка станет беднее с его уходом  из  жизни,
потому что, как бы активно ни работали другие на излюбленном  им  поприще,
заменить его не может никто. ‚ этой  огромной  литературе,  всегда  щедрой
талантами, врЯд ли кто другой  в  полной  мере  обладает  теми  редчайшими
качествами, которыми был наделен он.  Ќаверно,  это  потому,  что  в  наше
сложное времЯ и в таком многотрудном деле, которому целиком посвЯтил  себЯ
он,  недостаточно  иметь  даже  блестЯщие   литературные   способности   и
специфический дар исследователЯ, надобно еще  уметь  отстоЯть  собственную
позицию с такой непоколебимой принципиальностью, как это умел делать он.
   Њы уже не увидим его новых  книг,  но  с  нами  навсегда  останетсЯ  то
поистине замечательное, что успел создать он. …го  бессмертнаЯ  "ЃрестскаЯ
крепость", потрЯсающие рассказы о госпитале в  …ремеевке,  этой  маленькой
советской колонии на оккупированной фашизмом земле, о  героЯх  ЂджимушкаЯ,
самоотверженной краснофлотской  Љатюше,  о  безвестном  русском  парнишке,
ставшем национальным героем далекой €талии,  -  обо  всех  этих  и  многих
других героЯх будут с не меньшим восторгом и упоением читать наши потомки,
и их души,  равно  как  и  наши  сердца,  будут  полны  восхищением  перед
мужеством  их  молодых  предков.  €,  надо  полагать,  они  тоже  испытают
сердечную благодарность тому, кто сделал достоЯнием  истории  страданиЯ  и
подвиги их далеких предшественников.
   Љрылатый афоризм нашего времени "Ќикто не забыт, ничто не забыто"  лишь
тогда способен обрести свой истинный смысл, когда понимаетсЯ  как  лозунг,
конкретный призыв к действию, а не как  констатациЯ  достигнутого.  ’еперь
уже Ясно, что минувшаЯ война Явилась целой эпохой в истории нашего народа,
героизм  которого  долго  еще  будет  питать  наше  искусство.  Џри   этом
совершенно очевидно, что никому в отдельности, даже самому  одаренному  из
литераторов не дано рассказать о ней сколько-нибудь исчерпывающе, каждый в
меру собственных сил и возможностей может засвидетельствовать  лишь  малую
толику из этого всенародного испытаниЯ. Ќо даже и  в  таком  случае  вклад
‘ергеЯ  ‘ергеевича  ‘мирнова  в   военную   документалистику   переоценить
невозможно.  ‚  течение  почти  трех  десЯтилетий  он   искал,   хлопотал,
восстанавливал забытое или утраченное и в самой деловой,  лишенной  всЯких
беллетристических прикрас форме свидетельствовал о  фактах,  непридуманнаЯ
достоверность которых способна затмить самые изощренные выдумки.  ‚  самом
деле: историЯ хотЯ бы той же прославленной им Ѓрестской крепости -  героЯ,
о которой во времЯ войны, да и в первые годы после нее  решительно  ничего
не было известно. ’еперь мы знаем о  ней  многое,  так  же  как  и  о  тех
трудностЯх,  которые  преодолел  писатель,   прежде   чем   в   мельчайших
подробностЯх воскресил  все  перипетии  борьбы  горстки  советских  бойцов
против хорошо  оснащенных  частей  вермахта,  восстановил  имена  погибших
героев, добилсЯ реабилитации оставшихсЯ в живых, возвысил их действительно
беспримерный подвиг до всенародного признаниЯ и высоких наград.  Љазалось,
уже одна эта крепость над Ѓугом могла стать делом всей жизни длЯ любого из
литераторов, а он пошел дальше, разыскал,  исследовал  и  поведал  миру  о
десЯтке других, не менее Ярких, сложных и противоречивых историЯх войны.
   ‡а ним  заслуженно  и  прочно  утвердилась  репутациЯ  певца  народного
подвига в минувшей войне, в этом благородном деле ему не было равных, хотЯ
о подвигах и о войне пишут многие  сотни  самых  разных  авторов,  и  наша
военнаЯ литература, наверное,  самаЯ  богатаЯ  в  мире.  ‚  чем  же  тогда
своеобразие  и  притЯгательнаЯ  сила  книг,  созданных   талантом   ‘ергеЯ
‘ергеевича?
   Њне думаетсЯ, что непростой ответ на этот вопрос  в  значительной  мере
заключаетсЯ  в  личности  писателЯ,  его  художническом  таланте   и   его
гражданском темпераменте. ‘ергей ‘ергеевич ‘мирнов  не  хроникер  войны  и
даже не ее талантливый исследователь, способный извлечь из прошлого  нечто
значительное, осветив  его  лучом  современной  истины.  Џрежде  всего  он
солдат, три десЯтилетиЯ после окончаниЯ великой  войны  продолжавший  жить
излучением ее  колоссальной  энергии.  …го,  прошедшего  весь  кровавый  и
героический   путь   войны,   командовавшего   ротой,   исколесившего    с
корреспондентским блокнотом залитые кровью полЯ “краины и ‚енгрии, его  до
конца дней не переставала волновать цена  принесенных  жертв  и  пережитых
испытаний. ‚ерность памЯти павших, тревога за будущее поколений  побуждали
его искать, докапыватьсЯ до истины, восстанавливать честь павших героев  и
развенчивать мнимых. …го неуемной энергии хватило бы еще на десЯток книг о
войне, не срази его  смерть  так  рано,  в  расцвете  его  писательской  и
человеческой зрелости.
   Ќе  рискуЯ  впасть  в  преувеличение,   можно   утверждать,   что   его
документальнаЯ  проза,  пожалуй,  самое  значительное   достижение   этого
популЯрного  жанра.  ‹ишеннаЯ  домысла,  всЯкой  литературной  красивости,
задним числом сочиненных и всегда сомнительных диалогов, она ЯвлЯет  собой
сдержанно обстоЯтельный рассказ о том, что в процессе кропотливых  поисков