        ‚асиль Ѓыков. Џублицистика

   -----------------------------------------------------------------------
   ‚ кн.: "‘обрание сочинений в четырех томах. ’ом четвертый".
   Њ., "ЊолодаЯ гвардиЯ", 1986.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 June 2002
   -----------------------------------------------------------------------


        ‘‚€„…’…‹њ‘’‚Ћ ќЏЋ•€

   Ќе так давно Ђнатолий  Ѓочаров  высказал  предположение  о  наступившем
периоде усталости нашей военной  прозы.  Ќе  стану  по  примеру  некоторых
специалистов этого рода литературы опровергать видного критика и теоретика
советской литературы, немало сделавшего и длЯ  осмыслениЯ  военной  прозы:
вполне возможно - он прав. Љак и всЯкое живое дело, военнаЯ проза в  своем
развитии не может избежать определенных спадов, особенно  после  пережитых
ее блистательных лет расцвета в конце 50-х  -  начале  60-х  годов,  когда
поЯвились произведениЯ, на многие годы определившие пути  ее  развитиЯ.  €
хотЯ в  последующие  годы  литература  о  войне  несколько  потеснилась  в
сознании  читающего  народа,  уступив  место,   может   быть,   не   менее
блистательным  произведениЯм  "деревенской"  прозы,  врЯд  ли   когда-либо
померкнут в ее сокровищнице  замечательные  по  мастерству  и  правдивости
произведениЯ того времени, принадлежащие  перу  ћриЯ  Ѓондарева,  ѓригориЯ
Ѓакланова,  Љонстантина  ‘имонова,   ‚ладимира   Ѓогомолова,   Љонстантина
‚оробьева, ћриЯ ѓончарова, …вгениЯ  Ќосова,  ‘ергеЯ  Љрутилина  и  других.
Ќаписанные, казалось бы, об одном и том  же,  о  человеке  на  войне,  эти
произведениЯ  несут  в  себе   неиссЯкаемое   разнообразие   -   жанровое,
тематическое, стилевое, различие личностно-авторского отношениЯ к войне  и
ее непростым проблемам. Ќо,  разумеетсЯ,  самое  ценное  в  них  -  правда
пережитого,  достоверность   подробностей   и   психологии,   неизменность
гуманистического отношениЯ к человеку самой трудной судьбы  -  солдату  на
самой большой и самой кровавой войне.
   Ћ войне написано много во всех жанрах литературы, на 77 Языках  народов
нашей страны, разумеетсЯ,  с  различной  степенью  мастерства,  умельства,
талантливости. —то до менЯ как читателЯ (да, Я  думаю,  и  до  большинства
читателей, воевавших и невоевавших), то, может быть, длЯ нас дороже  всего
в этих книгах не так мастерство изложениЯ,  не  красочность  слога,  но  -
правда. ‡а тысЯчелетиЯ земной истории о войне на всех Языках мира написано
много неправды, красивых сказок и прЯмой лжи. ќто и  понЯтно,  потому  что
война, как известно, всегда была продолжением политики военными средствами
и служила интересам власть предержащих. Ќаша же большаЯ  война,  на  полЯх
которой решались судьбы планеты, имела другой характер и другие,  отличные
от предыдущих, цели. ѓоворить неправду о ней не только безнравственно,  но
и преступно как по отношению к миллионам ее жертв, так и  по  отношению  к
будущему. ‹юди земли должны знать, от какой  опасности  они  избавились  и
какой целой досталось им это избавление. —то  касаетсЯ  читателЯ,  то  ему
интересно знать все: от переживаний солдата в передовом  окопе  до  работы
крупных штабов и ставки по руководству войсками. ‹итература многое сделала
длЯ раскрытиЯ психологии рЯдового бойца и младшего офицера переднего краЯ,
но по причине отсутствиЯ прежде всего  личного  опыта  у  ее  авторов  она
оказалась  некомпетентной  до  всего,   что   касаетсЯ   крупных   штабов,
объединений, ставки. ќтот пробел в значительной  мере  восполнЯют  военные
мемуары,  принадлежащие  перу  генералов,  крупных  военачальников,  среди
которых немало честных и хороших  книг.  Ќо  немало  также  и  таких,  где
фактическаЯ сторона изложениЯ воспринимаетсЯ с большим сомнением, где, как
писал недавно ‚иктор Ђстафьев, "проступает Явное вранье".  ‚  самом  деле,
часто  трудно  добратьсЯ  до  сути  через  аккуратный  штакетник  округлых
стереотипных   фраз   или   задним   числом    сочиненных    подробностей,
заимствованных из фронтовой  печати  тривиальных  примеров  и  бесконечных
страниц разговоров. €ные мемуары по своей форме смахивают  на  пьесы,  так
много и подробно (вплоть до междометий) переданы в  них  разговоры,  речи,
выступлениЯ,  беседы.  ЃеллетризациЯ  воспоминаний,  стремление   написать
художественно, непременно как у настоЯщих писателей, обычно выдает  чужую,
не  авторскую  руку  и  значительно  снижает   достоинство   такого   рода
литературы. €бо как можно поверить в достоверность  происходившего  спустЯ
20, 30 и 40 лет,  переданного  через  разговоры  в  лицах,  пусть  даже  и
достопамЯтных и поразивших воображение. ‚едь на войне было нечто  поважнее
пусть даже самых содержательных разговоров - было дело.
   „а, люди по праву хотЯт знать о войне полнее, больше, особенно  о  том,
что лежит за пределами их жизненного или военного опыта. Ќо когда Я  читаю
длинные главы, описывающие в подробностЯх  жесты,  выражениЯ,  все  те  же
разговоры генералов, маршалов, исторических лиц,  сокровенные  раздумьЯ  о
собственных военных просчетах бывшего наркома обороны  или  ставшие  столь
популЯрными в  литературе  сцены  в  кабинете  ‘талина,  Я  с  недоумением
обращаюсь к имени автора на обложке и спрашиваю себЯ: откуда все  это?  €з
каких документов, по чьим свидетельствам? Ђх, это авторский домысел, стало
быть,  сочиненность,  выдумка,  но  тогда,   извините,   тогда   мне   это
неинтересно. €  мне  становитсЯ  жаль  многих  тысЯч  читателей,  питающих
понЯтный, почти трепетный  интерес  маленьких  людей  к  жизни  великих  и
воспринимающих все это  за  подлинность,  за  правду.  Њожно,  разумеетсЯ,
возразить  мне,  сославшись  на  творческую  практику  ’олстого,   Њаннов,
”ейхтвангера, но  тут  несопоставимо  разные  вещи.  „аже  ошибочный  опыт
великих остаетсЯ великим в истории и литературе, а их ошибки  длЯ  нас  не
менее важны, чем их несомненные удачи. Ќо нам-то, наверное, еще далековато
и до ’олстого  и  до  Њаннов,  чтобы  позволить  себе  необузданный  полет
фантазии по отношению  к  тому,  что  до  сих  пор  остаетсЯ  сокрытым  от
человечества бетонной стеной молчаниЯ. Љровь, муки и пот народа в минувшей
войне накладывают на нас первейшее из обЯзательств - безусловную  верность
правде.
   Џоследнее условие  императивно  также  по  отношению  к  документальной
литературе, котораЯ в некоторой - Я бы сказал, значительной - своей  части
обрела ныне чересчур поэтическую раскованность, чтобы с должным основанием
считатьсЯ документальной. ‚ некоторых произведениЯх этого жанра  при  всем
старании невозможно обнаружить и следа  документа,  разве  что  имЯ  героЯ
реально, все же остальное  состоит  из  домыслов,  описаний,  все  тех  же
диалогов и внутренних монологов, заполнЯющих страницы и главы. ЋпЯть как в
романах,  как   в   художественной   литературе.   Ќо   кому   нужна   эта
художественность, ради которой попираетсЯ главное и,  может,  единственное
достоинство этого рода литературы - правда.
   ‚прочем, это элементарно и давно известие. ’ем более что у нас  есть  и
примеры другого рода,  замечательные  примеры  высокого  документализма  и
самой высокой гражданственности; здесь уместно вспомнить творчество, да  и
всю жизнь незабвенного ‘ергеЯ  ‘ергеевича  ‘мирнова.  …го  книги  способны
стать   образцом,   примером   длЯ   подражаниЯ   последующих    поколений
писателей-документалистов. €ли же "ЃлокаднаЯ книга" Ђдамовича  и  ѓранина,
где все - факт, жизнь,  судьба,  уже  принадлежащие  истории.  ’рагической
странице нашей с вами истории.
   ’от же ‚иктор Ђстафьев писал недавно: "„умаю, все лучшее в литературе о
войне создано теми, кто воевал на передовой". ‚  общем,  это  справедливо,
хотЯ Я бы не стал утверждать столь категорично, соглашаЯсь, однако, с  той
частью его утверждениЯ, что личный опыт войны здесь  незаменим.  ‚сЯ  беда
литературы второго сорта как раз и заключаетсЯ в отсутствии  определенного
личного опыта у одних авторов и в попрании этого опыта  теми,  у  кого  он
есть, в уходе за его пределы, Я бы сказал, за пределы какого бы то ни было
опыта в область сочинительства, приблизительности и - неправды.  €  потому
такаЯ литература, с каким бы изЯществом она ни была  создана,  неприемлема
по своей сути: она не прибавлЯет  ничего  к  познанию  и  осмыслению  духа
войны, а уводит читателЯ в область мифов, ортодоксии и домыслов. ‚о всЯком
другом случае, может быть, об этом и не следовало бы говорить, но  прошлаЯ
война длЯ нас, как недавно  писал  …втушенко,  слишком  сокровеннаЯ  тема,
прикасатьсЯ к которой надобно с Ясным сознанием огромной  ответственности:
под ней море народной крови. € приходитсЯ только  сожалеть,  что  те,  кто
имеет  недюжинный  опыт  и  мог  бы  сказать  о  ней  сокровенное   слово,
предпочитают молчать. Њы  знаем  мемуары,  где  умолчено  о  действительно
важном, опущено все существенное,  взамен  чего  книжные  страницы  занЯты
малозначащими подробностЯми вроде забытой по рассеЯнности карты,  едва  не
ставшей причиной самого драматического переживаниЯ за всю войну. Ђ  старый
маршал по дороге на фронт, куда он  едет  координировать  действиЯ  войск,
думаете, о чем ведет разговор с подчиненными? Ћ русском балете, знатоком и
любителем которого он ЯвлЯетсЯ. ‚прочем, возможно, Я  ошибаюсь:  возможно,
это о многом говорЯщие подробности.
   ‚иктор  Ђстафьев  прав:  памЯть  человеческаЯ  избирательна   и   любит
приЯтное. Љ старости все трудное видитсЯ в ином  свете,  нежели  тот,  что
освещал муки, кровь и страданиЯ в годы военной  молодости.  ‡адним  числом
кому не хочетсЯ видеть себЯ героем? ќто понЯтно и извинительно длЯ всЯкого
стареющего человека, но не длЯ литературы. ‹итература не  имеет  права  на
старость и  должна  все  помнить  в  подробностЯх,  в  первозданности,  не
упускать ничего.
   Ќе  знаю,  устала  ли  военнаЯ  проза  или  просто  у  нее   небольшой,
десЯтиминутный привал на ее долгом пути. Љак знать? Љто на войне спрашивал
солдата об его усталости: солдат всегда готов был к подвигу  и  к  смерти.
’ак же и  военнаЯ  проза.  Џути  и  возможности  ее  неисповедимы.  Љогда,
казалось бы,  тема  партизанской  борьбы  с  фашизмом  была  до  основаниЯ
отработала искусством, создана огромнаЯ  галереЯ  самоотверженных  парней,
дедов, теток, бравых партизанских комбригов, а также  всех  разновидностей
фашистов и их прислужников, „митрий ѓусаров создает свой роман "‡а  чертой
милосердиЯ", заставивший наконец понЯть, что такое борьба в тылу у  врага.
—ье сердце не содрогнулось при  чтении  этой  действительно  немилосердной
правдивости книги. Љогда о пехоте и ее нечеловеческих муках и  крови  было
написано столько, что, думалось, у читателЯ  вот-вот  пропадет  интерес  к
атакам и контратакам, окопному и госпитальному быту,  ‚Ячеслав  Љондратьев
печатает "‘ашку",  и  мы  увидели,  сколько  еще  там,  в  пехотной  цепи,
человеческих драм и литературных возможностей. Џосле книги ѓусарова трудно
было что-либо добавить к теме оккупированных территорий и немецкого  тыла,
но     вот     поЯвились     "Љаратели"     ЂлесЯ      Ђдамовича,      это
философско-психологическое исследование предательства и природы  немецкого
фашизма, глубинное проникновение в человеческую патологию, равное которому
врЯд ли сыщетсЯ в мировой  антифашистской  литературе.  ѓригорий  Ѓакланов
напечатал  отличную,  в  ключе  своих  прежних  вещей  повесть  "Ќавеки  -
девЯтнадцатилетние",  а  ћрий  Ѓондарев  в  новом   романе   "‚ыбор"   дал
пронзительной силы страницу войны с далеко проросшими корнЯми  причинности
и трагическим плодом, созревшим спустЯ три десЯтилетиЯ после победы. Ќовые
вещи о войне на подходе у ‚ладимира Ѓогомолова, ‚иктора Ђстафьева, и мы не
сомневаемсЯ в их успехе, обеспеченном силой их  замечательного  таланта  и
кровью освЯщенного опыта.
   Ђ усталость? Ќе знаю, из будущего будет  виднее.  „ействительно,  может
оказатьсЯ, что все это пишетсЯ не со свежими силами, во времЯ  привала  на
большой дороге. Ќо если даже в таком  состоЯнии,  в  период,  скажем  так,
"нерасцвета" наша литература способна  создавать  такие  произведениЯ,  то
—есть ей, •вала и ‘лава.
   „орогие товарищи! “силиЯми лучших  талантов  нашего  многонационального
советского народа создана огромнаЯ литература о войне, целый  литературный
континент. Љниги о войне издает множество издательств на протЯжении многих
десЯтилетий. ЉажетсЯ, однако, еще не было сколько-нибудь серьезной попытки
их издательской систематизации. ‚виду этого Я предлагаю с этой  трибуны  в
течение ближайших лет приступить  к  выпуску  межиздательской  библиотеки,
серии из сотни книг под общим наименованием "‚еликаЯ  ЋтечественнаЯ".  ќта
сериЯ еще больше закрепит в народном сознании беспримерный подвиг народа в
годы ‚еликой войны, ЯвитсЯ нашим художественным  свидетельством  о  ней  и
нашим завещанием грЯдущему.

   1981 г.


        Ќ…€‘‘џЉЂ…ЊЂџ ™…„ђЋ‘’њ “ЊЂ

   ‹ев Ќиколаевич ’олстой впервые вошел  в  мою  жизнь  много  лет  назад,
когда, заболев однажды, Я был на месЯц оторван от школы и прочитал  четыре
тома его "‚ойны и мира". Ќе  скажу,  что  детское  чтение  великой  эпопеи
оказалось длЯ менЯ весьма плодотворным, но неповторимые образы ее  героев,
широкаЯ панорама русской жизни, военные картины далекого прошлого не могли
не пленить воображение. ќто было добротворное  чтение,  хотЯ,  разумеетсЯ,
читать и перечитывать ’олстого нелишне в любом возрасте. Љак никто  другой
из великих художников, он обладает неиссЯкаемой  щедростью  ума,  живостью
наблюдений,   способностью   постоЯнно   влиЯть    на    формирование    и
совершенствование человеческих душ.
   €  это  прекрасно,  когда  общение  с  его  духовной  сокровищницей  не
заканчиваетсЯ однажды, а продолжаетсЯ в  течение  всей  жизни.  ЏредельнаЯ
искренность,  глубинное  проникновение  в  тайну  человеческой   сущности,
социальнаЯ значительность и  непрекращающеесЯ  искательство  нравственного
идеала продолжают привлекать к нему многие поколениЯ читателей.  ‘озданные
более века назад, "‘евастопольские рассказы"  наглЯдно  свидетельствуют  о
том, как следует понимать сражающийсЯ русский народ, как его изображать  в
литературе. Ћгромный талант и  художническое  мужество  великого  ’олстого
дали  ему  право  написать  бессмертные  строки,  ЯвлЯющиесЯ  непреходЯщим
императивом всЯкой реалистической  литературы:  "ѓерой  же  моей  повести,
которого Я люблю всеми силами души,  которого  старалсЯ  воспроизвести  во
всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, - правда".
   Љазалось бы, все очень просто, иначе и не может  быть:  правда  была  и
остаетсЯ великим содержанием литературы. Ќа деле же нет  больших  забот  у
пишущего,  чем  его  отношение  с  такой  постоЯнно  ускользающей,   столь
изменчивой и текучей категорией, какой ЯвлЯетсЯ правда. ’олстой же обладал
удивительной, по-видимому врожденной, способностью различать в  запутанных
и  многосложных  проЯвлениЯх  жизни  глубинную  сущность  правды,  а   его
грандиозный талант превращал ее в непременного  героЯ  его  художественной
прозы. Ќаверно, однако, и длЯ ’олстого это  было  непросто,  иначе  он  не
написал бы однажды, что, "как ни странно это сказать, а художество требует
еще гораздо больше точности... чем наука". Ќесколько парадоксально  звучат
в наш век Ќ’ђ и покорениЯ космоса эти его слова,  но  вещий  их  смысл  не
может не разделить каждый сколько-нибудь серьезный писатель  или  думающий
читатель.
   Њы  привыкли  к  непререкаемой  справедливости  известного   ленинского
высказываниЯ о графе ’олстом, до которого  не  было  настоЯщего  мужика  в
литературе, но из этого следует, что мы должны задуматьсЯ и о том,  откуда
у этого барина, в течение почти всей жизни ведшего замкнутый,  "усадебный"
образ жизни,  откуда  у  него  такое  глубокое  понимание  народа,  знание
потаенной человеческой сущности?  „ело,  наверно,  все-таки  не  в  образе
жизни, а во врожденном свойстве души - степени человеческой сопричастности
к другим, себе подобным, способности к сопереживанию,  к  осознанию  чужой
боли как своей  собственной,  чем  в  огромнейшей  мере  был  наделен  ‹ев
’олстой. ќто  нам  теперь  видна  ограниченность  некоторых  его  духовных
исканий, и мы с уверенностью  можем  судить  о  его  ошибках.  Ќо  большое
видитсЯ на расстоЯнии, а длЯ него был важен главнейший из исповедуемых  им
жизненных принципов: "—тоб жить честно, надо  рватьсЯ,  путатьсЯ,  битьсЯ,
ошибатьсЯ, начинать и бросать, и опЯть начинать и опЯть бросать,  и  вечно
боротьсЯ и лишатьсЯ. Ђ спокойствие - душевнаЯ подлость".
   ‚сЯ его жизнь - непрестанные поиски: сначала самого себЯ в  этом  мире,
затем смысла и цели всей жизни. ЌесмотрЯ на рЯд поражений и утрат,  он  до
конца своих дней оставалсЯ врагом душевной самоуспокоенности.  Ќе  в  этом
ли, помимо многих других, его великий урок длЯ всех - его современников  и
живущих в другую эпоху, но все на той же прекрасной и грешной земле?

   1978 г.


        ‡ЋђЉЋ‘’њ €‘‘‹…„Ћ‚Ђ’…‹џ, ‘’ђЂ‘’њ •“„Ћ†Ќ€ЉЂ

   Џрежде чем стать  писателем,  ‘ергей  ‡алыгин  долгое  времЯ  занималсЯ
наукой,  работал  в  ‘ибири,  имел  дело  с  хозЯйственными   и   научными
проблемами,  наложившими  определенный  отпечаток  на   его   литературное
творчество. ЌаписаннаЯ им книга о литературе  -  "‹итературные  заботы"  -
плод серьезных раздумий о ней человека, не только искушенного жизнью, но и
разносторонне  образованного,  настойчиваЯ  и  довольно  успешнаЯ  попытка
осмыслить  громадные  знаниЯ   искусства   с   точки   зрениЯ   художника,
вооруженного эстетическими и техническими знаниЯми нашего века.
   ‹итературоведческие  размышлениЯ  писателЯ  сильнее  всего   впечатлЯют
углубленной   способностью   автора    проникать    в    область    сугубо
интеллектуальную,   в   область   собственно   искусства,   человеко-    и
литературоведениЯ.  ‘ергей  ‡алыгин   показал   себЯ   здесь   не   только
ученым-исследователем с  Ярко  выраженным  даром  аналитика,  но  также  и
поэтом. …го взволнованное эссе о любимом им —ехове не меньше волнует также
и читателЯ. Ћно и понЯтно. Љак уже не однажды  встречалось  в  литературе,
пересечение в одной точке взглЯдов настоЯщих художников,  принадлежащих  к
различным эпохам,  дает  интересный  сплав  отношений,  мыслей  и  чувств.
‘колько бы мы ни знали о художнике прошлого,  мы  неизменно  очаровываемсЯ
тем, что в нем с новой  силой  открываетсЯ  через  живущий  в  иную  эпоху
талант, особенно если этот талант - наш современник.
   €сследовательские способности ‘ергеЯ  ‡алыгина  в  области  литературы,
эстетики теснейшим образом свЯзаны с его не  менее  глубокой  способностью
художнического проникновениЯ в жизнь. Љак и в литературоведческих работах,
в его прозе мы находим углубленное исследование  человеческих  характеров.
„лЯ нас остаетсЯ неизменно захватывающим и интересным авторское  отношение
ко всему, им изображаемому, тем более что излюбленные темы длЯ изображениЯ
‡алыгин ищет, как правило, в  самых  кардинальных  и  переломных  моментах
нашей истории. ’ак, лучший из его романов - "‘оленаЯ Џадь" -  произведение
о народе, совершающем революцию, и в то  же  времЯ  о  человеке,  поднЯтом
революцией  до  уровнЯ  исторической  личности,  каким  ЯвлЯетсЯ   главный
персонаж романа, партизанский главком …фрем ЊещерЯков. Ћбладающий многими,
подчас противоречивыми качествами, он больше всего  поражает  несокрушимой
своей  человечностью,  котораЯ  нередко  проЯвлЯетсЯ  в   обстоЯтельствах,
казалось, менее всего длЯ того  подходЯщих.  "‡адохнулсЯ  …фрем.  ‡аплакал
…фрем. „ико взвыл и бросил свою мерлушковую папаху оземь, на ледовые искры
инеЯ, покрывшего рыжеватую стерню, а ѓришка ‹ыткин поднЯл папаху  и  подал
ее обратно, а он опЯть бросил, а ѓришка опЯть поднЯл,  и  глЯдели  на  эту
бессмысленность партизаны из окопов... € что бы там ни было, на  какой  бы
позор ни толкали белые …фрема - ему надо  было  идти,  принимать  на  себЯ
бесславие и любой мучительный суд хотЯ бы от самого себЯ,  даже  от  своей
собственной, а не чужой совести и чести... Ќадо было воевать против баб  и
ребЯтишек опЯть же бабами и ребЯтишками, то есть проклЯтой арарой".
   ‘делавшись  распорЯдителем  судеб  тысЯч  людей,  сибирский  крестьЯнин
ЊещерЯков, сам каждодневно рискуЯ жизнью, не утратил и малой толики своего
простодушиЯ, терпимости к чужим  слабостЯм,  способности  к  сопереживанию
чужого горЯ. Њожет, еще и более того - в  противоположность  его  землЯку,
начальнику главного штаба Ѓрусенкову, чувство человечности у ЊещерЯкова  в
новом длЯ него положении обострилось еще  и  оттого,  что  нередко  именно
интересы высокой человечности вынуждали партизанского главкома на довольно
рискованные в нравственном отношении, а  то  и  заведомо  предосудительные
поступки. Ђ ведь в  трудной  крестьЯнской  и  фронтовой  жизни  никто  его
особенно не учил нравственности, скорее наоборот. Ќауку повелевать полками
на поле боЯ он познал сам, на собственном опыте, ценой  риска  и  пролитой
крови. Љоварство белых, в решающий момент  применивших  "слезную  стенку",
вынудило ЊещерЯкова на крайнее средство, против которого он в простодушном
протесте и бросил оземь свою мерлушковую папаху...
   …сли ЊещерЯков, несущий на своих плечах главную тЯжесть защиты  ‘оленой
Џади, даже в самые трудные моменты  не  терЯет  выдержки  и  присущей  ему
человечности, всегда оставаЯсь справедливым и великодушным, то Ѓрусенков -
убежденный сторонник самых решительных мер по  отношению  к  любому  -  от
свЯщенника, которого он расстреливает, до комфронта  ЉрекотенЯ,  также  не
избежавшего подобной участи.
   ‚ то времЯ как длЯ ЊещерЯкова революционнаЯ борьба определЯетсЯ главным
образом формулой за (за власть ‘оветов), то  длЯ  Ѓрусенкова  она  гораздо
привлекательнее своей второй частью - против (против контрреволюции),  тут
он чувствует себЯ увереннее и проЯвлЯетсЯ полнее.
   „а, ЊещерЯков прекрасен в своей отваге и  в  своей  нерешительности,  в
атаке против арары и в ночной горнице  возле  спЯщих  детишек  -  во  всей
невымышленной правде своего естества. ‚есь он как бы круто замешен на этой
его глубинно народной правде, котораЯ уже сама по себе,  кроме  того,  что
истина, есть еще и высокаЯ поэзиЯ. ЊещерЯков - то лучшее, что  поднЯла  из
народных глубин революциЯ, без которой он просто не мог бы состоЯтьсЯ  как
личность, и он, несомненно, лучший образ романа.
   ѓалереЯ революционных вожаков из  народа,  представленных  в  советской
литературе прежде  всего  образами  Љожуха,  —апаева,  ‹евинсона,  в  лице
ЊещерЯкова пополнилась  еще  одним  замечательным  характером,  талантливо
созданным нашим современником ‘ергеем ‡алыгиным.
   ‹итературный талант  ‡алыгина  неизменно  подкупает  своей  емкостью  и
многогранностью, нередко поражаЯ широтой писательского познаниЯ,  глубиной
его чувствованиЯ. ‡алыгин умеет услышать и передать на своих  страницах  и
гневный гул революционной толпы, и тихий,  исстрадавшийсЯ  голос  женщины,
обреченной изнывать в страхе за жизни малолетних детей...
   ‚еличайшаЯ ломка  в  сельском  хозЯйстве,  когда  вековаЯ  крестьЯнскаЯ
страна  ђоссиЯ  обобщила  свои  измельченные  малоземельные  хозЯйства   и
приступала  к  устройству   неведомой,   загадочной   и   пугающей   своей
неизвестностью коллективной жизни, - это стало темой повести "Ќа  €ртыше".
Љогда ликвидировалось кулачество, обновлЯлась деревнЯ,  где-то  в  далекой
‘ибири, "за болотом", затерЯлась судьба работЯщего, смышленого, смелого  и
умелого  крестьЯнина  ‘тепана  —аузова.  ‘тоило  ли  тридцать  лет  спустЯ
воскрешать эту судьбу, разбиратьсЯ в ее полузабытой  драме,  когда  такими
разительными и  бесспорными  длЯ  всех  стали  успехи  некогда  загадочной
колхозной жизни?
   ‚ самом деле, что судьба одного семейства, одной отлетевшей на лесосеке
щепки, когда рубилсЯ вековой лес и вершилось небывалое в жизни народа!  Ќо
дело в том, что все-таки это не щепка,  а  человек,  и  даже  двое,  кроме
нескольких малых, которым, как бы там ни было, предстоЯло жить в  будущем,
ином и более справедливом обществе. Љ тому же ‘тепан  —аузов  и  не  кулак
вовсе, а середнЯк, который одним из первых в  селе  поверил  в  бесспорные
преимущества колхоза и сам, по своей воле вступил в  него,  чтобы  строить
новую жизнь.
   Ќо - не получилось.
   Љто в том виноват? ‚иноват, безусловно, и ‘тепан, его упрЯмый  мужицкий
нрав, его самочинные действиЯ по отношению к поджигателю колхозного  зерна
“дарцеву. Ќо более его виноваты другие, в общем сами  по  себе,  может,  и
неплохие люди: молодой ЊитЯ - уполномоченный, городской житель. ћрист,  не
сумевшие или не захотевшие защитить невиновного. Ќо более  других  виноват
ЉорЯкин, возглавлЯвший тройку по "довыЯвлению" кулачества. ќтот  последний
- родной брат Ѓрусенкова, над  которым  в  решающий  момент  не  оказалось
ЊещерЯкова,  некогда  при  первом   своем   поЯвлении   в   ‘оленой   Џади
освободившего из-под  расстрела  ‚ласихина...  Љоллективное  дело  в  селе
восторжествовало окончательно и бесповоротно, но в  этой  победе  осталась
одна маленькаЯ занозинка, одна незадача - судьба ‘тепана  —аузова.  €менно
она много лет спустЯ и заставила писателЯ-гуманиста поведать нам  об  этой
позабытой драме, какой бы прискорбной или исключительной она ни была.
   Џосле опубликованиЯ "’роп ЂлтаЯ", "Ќа €ртыше" и особенно "‘оленой Џади"
за   ‘ергеем   ‡алыгиным   прочно    установилась    репутациЯ    писателЯ
остросоциальной тематики, чье внимание неизменно привлечено к злободневным
и кардинальным вопросам днЯ сегоднЯшнего и не столь отдаленного  прошлого,
уроки которого небесполезны длЯ настоЯщего. ‘тало привычным видеть на  его
страницах прекрасно изображаемую им крестьЯнскую массу,  слышать  много  и
умно говорЯщих на своих сельских сходках деревенских философов. Ђвтор  так
овладел их  Языком,  что  Язык  персонажей  его  произведений  стал  почти
неотличим от авторского - настолько органически он слилсЯ в одну добротную
русскую речь.
   Ћчевидно, в значительной степени по этой причине длЯ  иных  залыгинских
читателей   оказалось   неожиданностью   поЯвление   его   нового   романа
"ћжноамериканский вариант" с совершенно иной  проблематикой,  иной  средой
изображениЯ,   отличным   от   предыдущего   привычного,   "залыгинского",
"городским" Языком и современным  "технЯческим"  и  во  многих  отношениЯх
изысканным стилем. Њногие  удивились:  почему  вдруг  писатель,  прекрасно
владеющий мужской психологией, глубоко понимающий мужика-хлебопашца, вдруг
главным персонажем романа  избрал  женщину,  нашу  современницу,  научного
работника?
   ‘ледует  признать  такое  удивление  небеспричинным.  „ействительно,  в
предыдущих  произведениЯх  ‘.‡алыгина  женские  образы   не   пользовались
особенным его вниманием, и мы можем вспомнить из них разве что симпатичную
Љлавдию —аузову, „ору ЊещерЯкову да ’асю —ерненко. Ќе  так  и  много.  Ќо,
видно, в том-то и дело, что тема женщины у ‡алыгина  до  поры  до  времени
оставалась как бы  "в  запасе":  неизрасходованные  жизненные  наблюдениЯ,
размышлениЯ, выводы требовали их литературного воплощениЯ. € вот  писатель
реализует их в новой, романной емкости, почти целиком заполнив ее  образом
€рины ‚икторовны Њансуровой.
   …сли хотЯ бы в общих чертах  проследить  за  эволюцией  первых  героинь
‡алыгина  к  его  €рине  Њансуровой,  то  удастсЯ  понЯть  ее  важность  и
неизбежность в этом немногочисленном  рЯду  залыгинских  женских  образов.
‘пору нет, со времен ’аси —ерненко, „оры ЊещерЯковой и Љлавдии —аузовой  в
женской судьбе изменилось многое - другой,  непохожей  на  все  предыдущие
жизнью живут теперь их землЯчки - сибирские колхозницы. Ќо значит ли  это,
что проблема женской судьбы решена и ничто  больше  не  стоит  на  пути  к
счастью?
   ЌесмотрЯ на  многочисленные  перемены  к  лучшему  в  социальной  жизни
народа, одно неизменно: современнаЯ женщина по-прежнему остаетсЯ в  своей,
уготованной  ей  природой  роли   продолжательницы   человеческого   рода,
воспитательницы его будущих поколений, что уже само по себе невозможно без
атмосферы любви и человечности. ‘овременнаЯ женщина ничуть не меньше,  чем
в свое времЯ Ђнна Ђркадьевна Љаренина  или  Ђнна  ‘ергеевна  фон  „идериц,
занЯта все тем же, огромным длЯ нее вопросом любви, без которой счастье ее
не может быть полным даже в  самом  гармоническом  обществе.  Ѓолее  того,
оказываетсЯ, что там, где ее  нет,  этой  злосчастной  любви,  надобно  ее
выдумать и обратить к объекту реальному или вымышленному, ибо даже  любовь
не всамделишнаЯ,  воображаемаЯ  придает  миру  женщины  новое  содержание,
наполнЯет ее духовностью, без чего не очень уютно было бы на этой земле  и
той половине человечества, котораЯ по возможности целиком  посвЯщает  себЯ
борьбе за научно-технический прогресс, - мужчинам.
   Ќо, очевидно, со временем любовь будет "стоить" все более  дорого.  Љак
уже замечено в жизни, вековой  объект  женской  любви  -  мужчина  заметно
утрачивает свойственный ему примат сильнейшего по сравнению с женщиной,  а
значит, и "лучшего", каким он ЯвлЯлсЯ в прошлом, будучи  воином-защитником
(ЊещерЯков)  или  рачительным  землепашцем-хозЯином  (—аузов),  и  нередко
становитсЯ таким же, как и она (€рина ‚икторовна),  служащим,  "технарем",
заведующим отделом, стоЯщим на служебной лестнице иногда чуть повыше ее, а
иногда и пониже. Ќо каково-то женщине любить  того,  кто  "пониже",  и  не
только в служебном отношении, а в других тоже, каким  ЯвлЯетсЯ,  например,
Њансуров-Љурильский?
   Њожно  эту  проблему  рассматривать  как  угодно,  Я  объЯснЯть  то  ли
историческим ростом социально-общественной роли женщины, то  ли  снижением
роли мужчины, можно ее понимать как благо или наоборот, но  суть  проблемы
от этого не изменитсЯ. „лЯ  реализации  естественного  человеческого  дара
любви  нужен  достойный  этой  любви   объект,   иначе   любовь   угрожает
превратитьсЯ в нечто сугубо рациональное, лишенное и страсти и поэзии.
   Њне думаетсЯ, что последний роман ‘.‡алыгина именно об этом.
   ‚о всЯком случае очевидно,  что  проблематика  его  уже  сама  по  себе
способна возбудить  споры.  €  такие  споры,  как  известно,  возникли.  џ
допускаю, что к роману можно отнестись по-другому, "прочитать" его  иначе.
Ќо  ведь  произведение  новаторское  всегда  спорно.  €   даже   оспариваЯ
социально-нравственную проблематику романа,  подобает  ли  проходить  мимо
многих его прочих достоинств - мастерски выверенной формы,  его  изЯщного,
даже  виртуозного  стилЯ,   где   почти   каждаЯ   фраза   -   законченнаЯ
художественнаЯ фигура, а весь роман -  сплошнаЯ,  почти  не  прерывающаЯсЯ
психологическаЯ  цепь,  составлЯющаЯ  внутренний  мир  героини,   подробно
исследованный и точно изложенный отличным Языком автора.
   ‚рЯд ли кто решитсЯ оспаривать сейчас тот  факт,  что  наша  литература
заметно обогатилась суровыми и прекрасными  страницами,  вышедшими  из-под
пера этого даровитого мастера - ‘ергеЯ ‡алыгина. ’алант потому  и  талант,
что, приглЯдываЯсь к жизни, видит в ней дальше  и  слышит  больше,  нежели
многие другие, и потому поучительны даже его Явные, а тем более  кажущиесЯ
недостатки.
   „лЯ  ‘ергеЯ  ‡алыгина  нынешний  год  -  юбилейный.   …му   исполнЯетсЯ
шестьдесЯт, что можно  считать  возрастом  творческой  зрелости.  Џисатель
постоЯнно в работе. ЃольшаЯ общественнаЯ  и  литературно-преподавательскаЯ
деЯтельность не ЯвлЯетсЯ помехой  длЯ  его  главного  дела  -  литературы,
которой он отдаетсЯ без устали и самозабвенно. Ћн знает, что за него никто
не сможет написать то, что дано  написать  только  ему  одному.  ‚след  за
писателем мы можем повторить его же слова, сказанные им по другому поводу,
но в равной степени относЯщиесЯ и к сказавшему их, - о том, что литература
длЯ него отнюдь не цель, а лишь средство выражениЯ истины,  гораздо  более
высокой и значительной, чем его искусство и он сам.


   Ћколо тридцати лет  назад  ‘ергей  Џавлович  ‡алыгин  вошел  в  большую
литературу  со  страниц  "Ќового   мира",   который   тогда   редактировал
незабвенный Ђлександр ’вардовский, любивший и умевший открывать таланты  в
самых отдаленных уголках ђоссии.
   ќто его  поЯвление  в  столь  серьезном  журнале  было  естественным  и
правомерным: располагаЯ недюжинным жизненным опытом, ‘ергей ‡алыгин принес
в литературу рЯд важных жизненных проблем, отразив их с глубиной и блеском
истинного таланта.  Џоследующие  публикации  ‘.‡алыгина  сделали  его  имЯ
широко известным в стране, некоторые из  них  вызвали  серьезные  споры  в
литературных кругах,  но  ни  одно  из  произведений  ‘ергеЯ  ‡алыгина  не
оставлЯло читателЯ равнодушным, так или  иначе  затрагиваЯ  самые  болевые
точки в сознании современного человека.
   ЋбладаЯ  разносторонним  литературным  дарованием,  которому  по  плечу
художественное воплощение  самых  различных  сторон  человеческого  бытиЯ,
‘ергей ‡алыгин  тем  не  менее  снискал  всеобщее  признание,  как  знаток
деревни, психологии широких крестьЯнских масс ‘ибири в годы революционного
перелома и последующих социальных  преобразований  в  ђоссии.  ’еперь,  но
прошествии рЯда лет, особенно видно непреходЯщее значение  длЯ  литературы
самобытных залыгинских образов - —аузова,  ЊещерЯкова,  Ѓрусенкова,  целой
плеЯды крестьЯнских характеров из его "Љомиссии", колоритных и обаЯтельных
женских образов, густо рассыпанных по страницам залыгинских  произведений.
‹итературный талант ‡алыгина неизменно подкупает своей жизненной  емкостью
и  многогранностью,  нередко  поражаЯ  широтой   писательского   познаниЯ,
глубиной постижениЯ характеров и эпохи. ‡алыгин умеет услышать и  передать
на  своих  страницах  и  гневный  гул  революционной   толпы,   и   тихий,
исстрадавшийсЯ  голос  женщины,  задавленной   жизнью,   обстоЯтельствами,
страхом за ее малолетних детей. Ќе чужды ему и дела  наших  современников,
людей эпохи Ќ’ђ, их  далеко  не  традиционные  заботы,  характеры  научных
работников с их специфическими проблемами, в чем, естественно, проЯвлЯетсЯ
давнишний авторский интерес к науке - предмету увлечениЯ его молодости.
   Ќатура  активно  и  честно  мыслЯщаЯ,  ‘ергей  ‡алыгин  сочетает  чисто
писательскую работу с важным и естественным в таких случаЯх  осмысливанием
опыта современников, равно  как  и  наших  великих  предшественников.  …го
"‹итературные раздумьЯ", а  также  очерк  о  творчестве  Ђ.—ехова  Явились
плодом именно такого вдумчиво-аналитического подхода к литературным урокам
прошлого, осознанию их значениЯ  в  современном  отечественном  и  мировом
литературном процессе.
   ЌаблюдаЯ за  общественной  стороной  жизни  ‘.‡алыгина  последних  лет,
нельзЯ не подивитьсЯ его творческой и чисто гражданской активности, широте
его интересов, живости  и  "подъемности",  с  которыми  он  отзываетсЯ  на
различные общественно-литературные мероприЯтиЯ, будь то поездка в  далекое
‡аполЯрье, осмысление насущных проблем братской латышской  литературы  или
обсуждение состоЯниЯ венгерской прозы.  Ћн  же  на  удивление  по-молодому
читающий писатель, отлично осведомленный о последних  достижениЯх  молодой
прозы, опекающий многих из начинающих авторов. € к нему идут,  потому  что
его знают и любЯт, на него по праву надеютсЯ.
   ‘емь десЯтков лет - срок, пожалуй,  немалый,  в  иных  случаЯх  целиком
вбирающий жизнь и судьбу человека. Ќо, как это засвидетельствовано многими
примерами,  истинному  таланту  возраст  не  помеха  длЯ  его   выражениЯ:
обогащенный жизненной и художнической мудростью, он плодоносит с новой, не
менее замечательной, чем прежде, энергией. —то касаетсЯ  ‘ергеЯ  ‡алыгина,
то все последние годы писатель занЯт напрЯженной работой над, может  быть,
главной книгой своей творческой жизни - романом "Џосле бури", перваЯ часть
которого вышла в прошлом году. …сть все основаниЯ полагать, что это  будет
поистине значительное Явление в  нашей  литературе,  плод  зрелого  ума  и
пытливой мысли художника, которому подвластны  все  стороны  человеческого
существованиЯ.
   Ќовых свершений ‚ам, дорогой ‘ергей Џавлович!

   1973,1983 гг.


        ‚ „…Ќњ ћЃ€‹…џ

   Ќепреложен и значителен тот несомненный  факт,  что  духовнаЯ  культура
народа на путЯх своего исторического развитиЯ обогащаетсЯ  в  значительной
степени усилиЯми лучших его сыновей,  его  бескорыстных  подвижников.  ‘ам
процесс этого обогащениЯ никогда не прост  и  всегда  чрезвычайно  труден.
Џрошлое каждой культуры  изобилует  примерами  драматических  столкновений
талантов с силами  реакции,  косности,  консерватизма.  ‚  этом  отношении
дореволюционнаЯ судьба Љоласа, равно как и судьба его друга и  сподвижника
џнки Љупалы, не была исключением и потребовала от обоих еще большего,  чем
их так пронзительно и рано заЯвившие о себе поэтические таланты. ‚ое  было
на их тернистом пути: и горЯчаЯ поддержка одних, и  упорное  сопротивление
других, признание обоих  в  качестве  национальной  надежды  и  гнуснейшее
полицейское преследование, публичные овации и печатное  глумление  над  их
исторгнутыми из сердец строками. Њногое пришлось пережить обоим, и  прошли
годы, прежде чем их имена стали тем, чем они ЯвлЯютсЯ ныне.
   Љупала и Љолас  встали  в  начале  века  у  истоков  новой  белорусской
литературы, возрожденной поэзии; Љоласу, кроме того, уготовано было далеко
подвинуть в своем  развитии  национальную  прозу,  вдохнуть  в  нее  живую
народную жизнь - нелегкую жизнь белорусского крестьЯнина, каким он был сам
по рождению и, по существу, оставалсЯ на протЯжении всей своей жизни.  Ќо,
помимо всего, судьбе было угодно, чтобы этот крестьЯнин стал еще  и  одним
из первых белорусских интеллигентов, и вот  в  этом  двуединстве  исконной
крестьЯнской сущности и нелегко обретенной духовности секрет непреходЯщего
обаЯниЯ коласовского таланта, таланта необычайной земной силы, позволившей
создать  произведениЯ,  уверенно  завладевшие  умами  рабочих,   крестьЯн,
интеллигенции.
   „а,  Љолас  наш  национальный  гений,  классик  советской   литературы,
понимавший много и видевший далеко - с высоты своего человеческого опыта и
своего замечательного таланта. € в то  же  времЯ  он  оставалсЯ  человеком
простым, до невероЯтного  скромным.  ’ак,  занимаЯсь  большими  проблемами
века, много сил отдавал работе в Ђкадемии наук Ѓелоруссии  в  качестве  ее
вице-президента,  он  отводил  душу  на  скромной  делЯнке  ржи,   которую
выращивал на  своем  городском  участке,  писал  мудрые  книги  и  ЯвлЯлсЯ
инициатором  такой  сугубо  земледельческой   кампании,   как   борьба   с
засоренностью почвы камнЯми на полЯх республики.
   Ћн ушел от нас, оставив обширное  наследие  своего  беспокойного  духа,
многообразные художественные страницы народной жизни  первой  половины  XX
века. ‚ них и он сам. Ќо и не только в них. ‚се-таки как бы там ни было, а
творец выше своего творениЯ, и  самое  гениальное  произведение  не  может
превзойти его автора. —еловек есть бог над творением рук его,  но  не  его
раб. Њне думаетсЯ, что по прошествии лет потомкам еще  предстоит  осознать
всю непростую цельность многогранной коласовской личности, в  полной  мере
постичь феномен его души.  …го  художественное  творчество  несет  в  себе
огромный зарЯд добра и человечности, важность которых в  наш  термоЯдерный
век переоценить невозможно.  ‚месте  со  столь  Ярко  и  полно  выраженной
партийностью и народностью они составлЯют глубинную сущность  коласовского
гениЯ.

   1982 г.


        ЉЂЉ Ѓ›‹Ђ ЌЂЏ€‘ЂЌЂ ЏЋ‚…‘’њ "‘Ћ’Ќ€ЉЋ‚"

   Ќа читательских конференциЯх, в письмах  и  личных  разговорах  нередко
приходитсЯ слышать, казалось бы, обескураживающий в моем положении вопрос:
"Љак вы, не обладаЯ личным опытом партизанской  войны,  решились  написать
эту повесть?" ЏризнатьсЯ, всЯкий раз,  отвечаЯ  на  него,  хочетсЯ  начать
издалека,   сослатьсЯ   на   природу   творческого   воображениЯ,   законы
художественной  литературы,  пример  великих.  Ќо,  поразмыслив,  находишь
другой ответ, который лежит значительно  ближе  и  формулируетсЯ  также  в
форме вопроса:
   - Ђ разве эта повесть о партизанской войне?
   - „а не совсем. Ќо все-таки...
   „ействительно - все-таки...
   Џартизанский опыт войны у менЯ в самом деле отсутствует, и, разумеетсЯ,
обладай Я им в достаточной степени, возможно, повесть получилась бы  более
богатой деталЯми, обстоЯтельствами, с более  конкретным  и  содержательным
фоном. Ќо дело в том,  что,  принимаЯсь  за  нее,  Я  все-таки  располагал
необходимыми знаниЯми,  которые  почерпнул  из  воспоминаний  партизанских
руководителей,  из  многочисленных  устных  рассказов  рЯдовых  участников
борьбы, моих землЯков. ‚от, скажем,  овца,  которую  герои  повести  хотЯт
доставить в свой лагерь. ќтот эпизод  был  заимствован  мной  из  рассказа
одного из друзей-гродненцев, досконально знающего  все,  что  относитсЯ  к
своеобразию партизанского быта.  ’акого  рода  рассказов,  воспоминаний  в
любом из уголков Ѓелоруссии в избытке, и только ленивый или  глухой  может
игнорировать их. ‚ этом смысле главнаЯ  моЯ  трудность  заключалась  не  в
недостатке информации, а скорее  в  ее  изобилии,  затруднЯвшем  отбор,  в
непричесанности огромного многообразиЯ фактов,  их  нежелании  подчинитьсЯ
привычным сюжетным схемам.
   Ќо, разумеетсЯ, взЯлсЯ Я за повесть не потому, что слишком много  узнал
о партизанской жизни, и не затем, чтобы прибавить к ее  изображению  нечто
мною лично открытое. Џрежде всего и главным образом менЯ интересовали  два
нравственных