серую нитку, летела,  тоже по воздуху... „ика, как
вратарь, принЯла этот живой мЯч. ЋбезьЯнка, всхлипываЯ и подвываЯ, обвила ее
шею,  прижалась  к  ней,  неправдоподобно  дрожа...  Ђ  сераЯ,  невидимаЯ  -
недолетела и шлепнулась  к  ее ногам  с каким-то серым, голым  звуком... и -
обвилась. Ђ обезьЯнка все плакала, все прижималась, все целовала „ику. € это
была последнЯЯ ласка на этой ‡емле.
     ...‚аноски  смолк. Џо  лицу  его  катились  слезы. €менно катились  - Я
никогда еще такого не видел. ђовно и сплошь. Ћн их не утирал.
     Ќе знаю, отчего Я на него так злилсЯ? џ хотел ему даже сказать, что уже
читал это, причем у него же. •отел, но все-таки не мог.
     - ‚от  вы мне уже и  не верите...- вздохнул ‚аноски.- Ђ мне все  равно.
Њне  бы уж поскорее. Ћна  менЯ там ждет. ЏодзадержалсЯ Я. Ќу, ничего.  ‡десь
она ждала менЯ дольше. ‚ам хотелось  бы знать, как  на самом  деле?  Ђ  Я не
помню, что  Я написал, а что  прожил.  „а Я и не понимал никогда, почему это
отдельно. џ думаю, что  все  именно  так и было, потому  что Я, на этот раз,
только рассказывал как помню, ничего не сочинЯл. Њожет быть, вы правы, и Я -
писатель... Ќесчастное существо! ‚се думают, что самое трудное выдумать, что
писать... Ќет, самое трудное - выдумать того, кто пишет. ‚се, кого мы читаем
и  чтим, сумели выдумать  из  себЯ того, кто писал  за них. Ђ  кто тогда они
сами, помимо того, кто  пишет? ‘трашно  представить  себе  это  одиночество.
‘частливы только  другие люди:  они трудЯтсЯ, любЯт,  рожают, умирают. ќти и
умереть не могут. Ћни на это неспособны. Ћни, как актеры,- только играют всю
жизнь одну роль:  самих  себЯ. „лЯ  других.  €х жизнь им не принадлежит. ќто
рабы  людей,  рабы любЯщих  их.  Ћни не  умеют  любить, как монахи не  умеют
верить. …сли  любить и верить,  то зачем писать или молитьсЯ? Ћбнимешь живую
женщину - а это образ, потЯнешьсЯ к  Ѓогу - а это слова, припадешь к земле -
а это родина. € землЯ выпихнет тебЯ из себЯ, великого, наружу, как памЯтник,
как мощи, чтобы не в земле, а на родине ты торчал, так и не погребенный... џ
всегда мечтал  только об одном: бросить писать, начать жить. Ћ, Я уже мог! и
тогда  бы  Я  больше  ни  строчки  не  написал.  ‘ великим  удовольствием, к
превеликому счастью. џ  уже почти любил! - судьба отнЯла.  Њы уже шли из-под
венца,  когда она наступила  на  эту невидимую, серую... а  шел дождь,  и мы
бежали,  взЯвшись за руки, смеЯсь, от мэрии к автомобилю...  она запнулась о
подол своего  подвенечного, потерЯла туфлю... и прЯмо голой  пЯткой на голый
провод!.. Ѓыл! у менЯ все времЯ был  выход - любить. џ мог победить этого, с
портфелем и фотографией, и это - как в сказке: только любовью. „а  прогони Я
его сразу или не придай значениЯ этой подделке... ведь это же была подделка!
Ђ Я подделал под нее жизнь свою!.. „а кабы только свою...  „а будь Я подлец,
брось „ику, а хоть француженку, хоть голландку, зато  полюби... так нет же -
никого! Ђ ведь парикмахершу, уж точно, полюбить было можно... Ќо Я ведь Ћ„Ќ“
любил, эту бумажную …лену. Њне и сон такой был.
     Џосле  гибели  „ики Я сжег  роман и не выходил из  дому. …ду мне кто-то
приносил. Њожет,  даже парикмахерша.  Ќо женщин Я не помню ни одной. € через
год мне снитсЯ, будто Я лечу  над нарисованной страной, вроде  ѓреции, вроде
графики Џикассо на античные темы, только  как-то  еще условнее и пародийнее.
’ам,  внизу, подо  мною  царит  какаЯ-то вакхическаЯ  идиллиЯ:  овцы,  козы,
пастухи,  пастушки...  и все  занЯты только любовью.  Ћни тоже бумажные, как
детские  вырезанные из  тетрадки в клеточку, куклы. €менно что  сон был - на
бумаге в  клеточку... ‡релище их  бумажной любви  менЯ сначала смешит, потом
забавлЯет, а потом и увлекает: Я  ощущаю себЯ таким же бумажным, но и  таким
же способным, как они,- лечу,  выискиваЯ себе подругу, а они все уже занЯты.
‘пособность  моЯ растет, а ее все нет.  Ќаконец - есть. џ снижаюсь;  она уже
видит менЯ,  раскрывает  навстречу  объЯтиЯ;  Я  пикирую  на  нее...  и  тут
становлюсь собой, не бумажным, а живым и - прорываю этот листок  из школьной
тетрадки.
     ‚ тот день Я впервые вышел в город. џ  бродил бесцельно и долго и снова
заглЯдывал в  лица, но уже не в поисках мифической …лены, не  отделЯЯ женщин
от мужчин,-  просто в лица людей: какие они  и кто это,  люди?.. џ заходил в
парки, кафе и магазины - и выходил, не посидев, не закусив, ничего не купив.
џ устал и решил вернутьсЯ домой. € тут обнаружил,  что уже не шагаю, а стою,
стою перед  витриной,  смотрю  тупо на  двух  манекенов,  мужской и женский,
протЯнувших друг к другу  руки и будто  шагнувших  навстречу, чтобы обнЯтьсЯ
наконец,  но что-то им мешало:  мое  ли  отражение между?  €  тогда,  сквозь
витрину, между манекенами, внутри магазина, Я увидел ее, …лену с фотографии.
Џотому что, на этот раз, все было в точь: как Я мог не видеть этого магазина
раньше? џ же тысЯчу  раз проходил это место в той жизни, когда искал? Ћн был
новенький,  магазин,  только  что отстроенный, за  год,  что менЯ не было на
улице...  џ прикинул: как раз семь лет прошло. € пока Я стоЯл в  оцепенении,
медленно  ворочаЯ в мозгу эти простые соображениЯ, …лена вышла из стеклЯнных
дверей, одетаЯ, как  на фотографии, с сумкой, как на фотографии... взглЯнула
на менЯ, как  на  фотографии,  бездушно, как  на вещь,  и прошла мимо. џ  же
продолжал стоЯть как вкопанный. € тут увидел в витрине то свое, ужасное лицо
с  фотографии,  когда  вместо волос - змеи. џ закричал и  бросилсЯ за  нею -
убить. “бить,  впрочем, не то слово: Я был уверен,  что порву  ее на клочки,
как фотографию, настолько был убежден,  что она - бумажнаЯ. ќто  и убийством
бы не было - так, клочки на асфальте. …… - не было. Љак сквозь землю.
     Џорвать  - ладно. € это  еще не был конец. Љогда она исчезла, а Я так и
не поймал ее, то понЯл, что в очередной раз принЯл искус этого, с портфелем,
что, на самом  деле, Я  должен  был схватить ее и не  отпускать, приговорить
себЯ к ней и полюбить - наконец и до самого смертного конца. —то это был мой
последний шанс возродить судьбу.  —то Я -  и его  пропустил. Ћ, как же Я был
всю жизнь слеп: волны, зеркала, бумага, фотографии...
     €  тогда Я снова пустилсЯ  в  ее  поиски, хотЯ уже точно знал, что  они
обречены,  Я  писал  новый роман, он называлсЯ "‘ожженный  роман". ђоман,  в
котором  люди не сказали  ни слова. Ќет, вы его тоже не могли читать, по той
же  причине... Ќе знаю, что вы там  у менЯ читали,- Я  всю свою жизнь только
эти  два романа и писал, да так и не написал оба,  да, по  сути,  это, может
быть, на  самом деле роман  один  и был, а не два.  ’ам герой возвращаетсЯ к
своей первой любви  и к первому заброшенному роману...  ’ам, оказываетсЯ,  у
него вырос сын, взрослый  мальчик, но  он глухонемой. Ђ мать  молчит  с  ним
вместе из солидарности вот  уже четырнадцать  лет. ѓерой снова поселЯетсЯ  у
них и дописывает свой самый первый роман в этой воплотившейсЯ немоте. ‚ этом
романе он...
     ...џ думаю, что ‚аноски досказал свой роман до  конца -  он менЯ уже не
видел. џ тихо выскользнул из его  конуры. Ѓоже! как хороша жизнь! Љак сладко
пахнет бензином городскаЯ  запыленнаЯ  сирень... ‡ачем  ему  успех,  деньги,
слава? ‡ачем все у тех, кому этого не  то что “†…, а вообще - Ќ… надо? ‡ачем
мне молодость, а у менЯ ничего этого нет?
     € тут во мне всплыли слова ‚аноски, которые  он сказал, когда Я его так
не любил, что даже уже и не слушал:
     - Ђ  все  равно он  - не победил менЯ. ’еперь-то уж точно.  Ћн только в
этой жизни победил менЯ, а в ’Ћ‰ ему менЯ не победить. ’ЂЊ Я сильнее, там со
мною моЯ „ика...
     €  Я понЯл,  за что невзлюбил его,- за  эту его „ику. ‡а  то, что она -
его, а не моЯ. ‡ачем мне без нее моЯ молодость?..